Светлана

      1.

 –Это надо прекратить, –  мать грозно возвышалась над букетом белых роз, с
прикреплённой милой открыткой "прекрасные цветы –  прекрасной девушке" –  это отвратительно! Этот старый ловелас портит твою репутацию!

 –Ну мам, чем он её испортил? Цветами? Серенады под окном не поёт, у подъезда не караулит... Ну букет... И что?

 –Витя, объясни ей! Мать она уже не слышит!
 –А то, что его холуи нам уже все пороги обоссали, –  отозвался отец.
 –Виктор! Выбирай выражения! – взвизгнула мать.
 –Твоя ясочка, мать, уже слегка выросла, пора бы ей понимать, что вокруг происходит! За ней волочется старый ишак, а она, видите ли, не понимает, чем это грозит!
 –Я не потерплю подобного тона в моём доме!
 –А с каких пор это ТВОЙ дом?! 

Светлана завернулась в плед и вышла на балкон, прикрыв за собой дверь: всё, что сейчас будет сказано в комнате, она уже сто раз слышала... Снег таял на солнце, чирикали птицы, в воздухе витали ароматы грядущего лета и свежих солнечных, не
омрачённых серыми буднями, надежд...

И тут она увидела баннер. Наискосок от их окон, на перекрёстке, огромный рекламный щит с её лицом и подписью: "С днём рождения, любимая!"  До дня рождения две недели. Баннер, наверно, арендован на месяц, значит, родители успеют заметить, значит, будет скандал. Да и пожалуй, тут уже не поспоришь – это слишком. "Любимая"... Ещё никто не называл её так – во все возраста, в любом коллективе её с первых дней считали надменной и неприступной. Если кто и посягал на её чувства, то скрытно. Ни разу ей не довелось получить признательную записку, погулять с мальчиком за руку, если, конечно, не считать прогулки в детском саду или школьном лагере, где всех выстраивают парами...

Света была единственным ребёнком в семье. Когда-то что-то случилось – она не помнила, что-то очень плохое. Только с тех пор точно знала – плакать нельзя. Нельзя жаловаться, нельзя показывать слёзы, нельзя ныть... Что-то было... Деревня, бабушкин дом, мама приносила чай Свете в комнату... Света, кажется, была больна... Но уже знала – никогда нельзя плакать, ныть, жаловаться...  Больше они в той деревне не были. Родители сказали, что бабушка умерла, дом продан. Свете было уже всё равно: она пошла в школу, с напутствием, что нужно быть самой усердной девочкой. Выяснив у учительницы, что это значит, Светлана принялась за дело. Пятёрки получать легко, если делать это с самого начала. Как только поймёшь, как это работает, так и будешь отличником даже по тем предметам, по которым знаешь реально немного. Учтивая, спокойная, жёсткая – Света быстро стала лидером в классе. Отличная учёба, беспристрастность суждений, способность высказать всё что угодно и кому угодно – делали её авторитет непререкаемым. Однако и привычка всё скрывать, всё замалчивать, думать лишь о том, что скажет мама, что подумают люди, делало её идеальной жертвой, которая скроет любые преступления, лишь бы себя не опорочить. Появились первые прецеденты. Почувствовав свою физическую слабость, девочка явилась домой, спокойно объявив о необходимости подобрать ей курсы самообороны.

Мама, как заполошная курица, подняла панику, устроив попытку допроса с пристрастием, кто обижает её дочь. 
 –Пока никто не обижает, – пресекла расспросы Света, – просто ты должна понимать, мама, культура и образование не имеют права проигрывать в силе по отношению к грубости современного пролетариата.

Мать торжествующе уставилась на отца:
 – Я же тебе говорила, что моя девочка ещё не раз утрёт тебе нос! 
 –А с каких пор это ТВОЯ девочка? – взъярился отец, худощавый угрюмый мужик, всю жизнь проработавший на заводе "золотостаночником", гордившийся своей работой: "Хлебное место достаётся трудом... Трудом! Вот этими вот руками!"

Света ушла в комнату учить уроки.  На следующий день она нашла на столе приглашение на пробное занятие тхэквондо.  Привыкшая всё делать старательно и дотошно, не умея показывать слабость и признаки усталости, она вскоре стала открытием спортивной школы, восходящей звёздочкой, медалисткой. Но уверенность в своих навыках обрела только после того, как победила противника вне ринга, старше и сильнее. Драку спровоцировала сама, но последствий избежала, благодаря своей спортивной уникальности.  Обретя полное бесстрашие, посвящая себя учёбе и тренировкам, огрызаясь дерзко и остро, она обрела репутацию законченной стервы, что тоже ей нравилось.

Мать её всегда упивалась мыслью о том, что Светлана прирождённый полиглот, и хотя изучение иностранного давалось девочке с трудом, она уже в шестом классе бегло читала на трёх языках, с пониманием прочитанного: память, как мышца, подлежит скрупулёзной тренировке. К концу школы добавилось ещё два языка. Поступила она в международный университет на факультет журналистики. Всегда спокойная, уверенная, она умела подать себя и любую новость – будь то селекционное достижение британских учёных или количество жертв среди мирных жителей в горячих точках. Она могла беспристрастно излагать любую информацию: чужие чувства, больные факты... Не вовлекаясь в написанное, подчёркивала важное, острое. Ещё в институте её статьи стали попадать на полосы мировых изданий, где она отлично протягивала как власть своей страны и странности своего народа, так и зарубежных властителей и их электорат.  И всё шло ровно и мирно: мать сияла от счастья, дочь была всегда при деле, отец непонятно фыркал, словно злился на успехи дочери, пока не появился он – старый ловелас – как прозвали его в этом доме.

Одинокий мужчина, вдовец, семидесяти или около того, лет. Этакий местный Мистер Твистер, бизнесмен, общественный деятель. Он регулярно присылал букеты, корзины с вином и фруктами, сертификаты в дорогие салоны. Никогда не искал личной встречи, не навязывался, не третировал объект своей приязни... Но похоже, всё-таки он начал своеобразно закручивать гайки, судя по баннеру с поздравлением. Что он придумает в следующий раз? Очень богатый, очень влиятельный, он способен на многое...  Света не боялась его, наоборот, он открыл ей то, о чём сама она никогда прежде не задумывалась: оказывается, её, Свету, можно вот так упрямо держать в поле зрения. Она может нравится человеку на столько, что он станет ухаживать, оказывать знаки внимания, добиваться её. Добиваться не силой, а подарками, добрым словом, комплиментом... И ждать её ответа. Ждать. Её. Ответа. Её. Решения. А она вольна его принять в любую сторону. Это было дико. 

Конечно, мама всегда учила, что все мужики – козлы, а отец из них – главный, что всем нужно только одно, а ты не давай, ты же приличная девочка. 
 –Мама, а как тогда я у вас с папой получилась, если он тоже козёл, а ты же тоже приличная... 
 –Тут другое, дочь, ты не поймёшь... Все козлы, да, а твой отбился от стада, потерялся, едва не погиб, ну куда его было девать?... И потом, сначала у нас была свадьба, потом мы построили дом, а уж потом решили, что мы достаточно приличная семья для рождения ребёнка. Даже с козлом.

Если этот старый пердун такой же козёл, но с деньгами, то он умеет подать себя грамотно... Но это – явный перебор. Света решила написать поклоннику письмо, в котором вежливо, но доходчиво и многословно объяснила, что ухаживания его бесполезны и приносят лишний дискомфорт в её семью, а потому она настоятельно просит их прекратить. Депешу она вручила человеку, принёсшему очередные презенты. Благо, доставщики были непосредственно от поклонника, не курьерская служба. Вечером человек вернулся, с этим же конвертом, и сказал, что Ренат Романович письма не принял. Имея желание что-то сказать, он просит обратиться к нему лично. Как вариант, предлагает воспользоваться услугами шофёра, – вот визитка, – который заберёт по первому звонку из любой точки и доставит прямо к абоненту.  Светлана поблагодарила, распрощалась и задумалась. Сесть в машину, принадлежащую, даже косвенно, богатому ухажёру, то же самое, как повесить второй баннер – напротив – с текстом: "Любимый, спасибо за заботу!"  Может быть, умный не скажет, дурак не поймёт, но мама... Это что-то среднее. Если она узнает о подобной поездке – беды не миновать. Придётся молча принимать подарки... Света машинально провела пальцами по конверту... Не та толщина письма. Опустив руку с бумажным пакетом, девушка невозмутимо прошла в свою комнату, и уже здесь, впервые за многое время, чуть ли не за всю свою сознательную жизнь, она не на шутку разволновалась. Закрыв дверь, прощупав письмо, посмотрев плотный конверт на свет, понюхав его, она заметалась по комнате, пряча его и перепрятывая.
Просто вскрыть и прочитать она не могла. Хотя родители уже давно не прерывали её уединения, сейчас ей казалось, что риск невообразимо огромен. Наконец, засунув причину своего беспокойства под ровные стопки нижнего белья, она начала приходить в себя. Прошлась по комнате несколько раз, постояла у окна, села на кровать, сложив руки на коленях. 

"Он вскрыл моё письмо, прочитал, но с содержанием не согласился, иначе бы ответил прямо. Он написал ответ и вернул в том же конверте, чтобы избежать подозрений со стороны любых третьих лиц. Зачем? Там что-то криминальное? Или он боится скомпрометировать меня? Или себя? Боже, это смешно... Баннер на весь район кричит о том, что за себя он точно не переживает, скорее наоборот... В письме признание в любви? Той, что до гроба – дураки оба? Но почему тайно? До сих пор всё, что он делал, он делал открыто... Кроме того, он рискует: ведь она могла выбросить конверт не глядя... Он знает, что она поймёт. И ждёт её ответа".
Глубокой ночью Светлана стояла у окна, глядя на своё лицо, подсвеченное прожекторами и на витиеватый шрифт "с днём рождения, любимая!" Она слушала тишину в квартире, мерный храп родителей, в унисон доносившийся из разных комнат, и не могла решиться. Уже под утро, когда по тёмной улице проехала первая снегоуборочная машина, она порвала конверт, вынула тонкий лист исписанный ровным почерком, и начала читать.

"Здравствуйте, Лана.  Я рад, что Вы всё же откликнулись на мои знаки внимания. И я понимаю, что мои ухаживания создают различные слухи, но они мне нужны.
У меня есть к Вам деловое предложение. Никакого интима.  Но я хочу, чтобы об этом предложении знали только мы с Вами. Я желаю Вас уверить в своих самых благих намерениях, я – учёный человек, у меня есть докторская степень. Кроме того, я по-прежнему люблю свою покойную жену. Да, о ней следует говорить в прошедшем времени, но пока я жив, живы и мои чувства к ней.
Однако, я вынужден вести себя экстравагантно.
Почему я выбрал Вас, и что принуждает меня поступать так, а не иначе, я объясню Вам при личной встрече. Если Вы читаете это письмо, значит, я в Вас не ошибся, и мы обязательно увидимся.
С Уважением, Р.Р.Р."

Света уже тоже знала, что свидание состоится. Если это письмо – ложь, тогда его автор – отъявленный подонок, а всё, что девушка знала о пожилом бизнесмене говорило о нём, как о человеке достойном. Она верила каждому его слову. Кроме того, её охватило какое-то странное ощущение, которое она не могла объяснить. Ощущение тепла. Чего-то уютного, доброго, светлого... Она смотрела на ровные строки нелинованной бумаги, и в груди что-то начинало щекотать, так, что хотелось улыбаться этим строкам... Радость?... Ра-дость... Какое приятное, вкусное слово. Что же её вдруг обрадовало?... Сам факт. Когда она испытывала нечто подобное?

Света задумалась. И в памяти всплыл бабушкин дом. Бабочка на перилах крыльца. Малина на столе в саду. Объятия бабушки, из которых не хочется вырываться. Дождь за окном, тепло ватного одеяла, треск дров в печи... Это было, когда она была ещё совсем маленькой. Так же щекотало возле самого сердца, лицо само по себе расплывалось в счастливой улыбке, хотелось бежать, хохоча безо всякой причины...
И тут же, словно чёрная туча солнечный свет – новое воспоминание скрыло старые: тот же дом, тяжёлая болезнь, мама с чаем... Почему бабушка в то лето не приходила? Нельзя спрашивать, нельзя плакать, ты сильная, ты взрослая...

Утром, по дороге на тренировку, Света зашла в кафе и попросила телефон – позвонить. Сказала, что свой неожиданно разрядился. За небольшую сумму, она набрала номер с визитки:
 –Здравствуйте, это Светлана. Мне сказали, что Вы – водитель. Как я могу к Вам обращаться?
 –Доброе утро, – ответил голос с южным акцентом, – водитель я, так и обращайся, милая. Куда поедем?
 –Нет, так не пойдёт. Как Ваше имя?
 –О, упрямая... Гоги – моё имя. Теперь хорошо?
 –Гоги? Серьёзно?
 –Э, не смейся. Я над вашими Скушами не смеюсь, да?

Уточнять про Скуш Света не стала:
 –Я не смеюсь, честно, даже не улыбаюсь. Я прошу Вас, Гоги, передать Вашему боссу, что мы встретимся, только не сейчас. Позже. Я хочу, чтобы он знал, что я согласна на встречу, понимаете? И я позвоню.
 –Хорошо, пассажир, как скажешь.

Дни тянулись медленно. Родители привычно грызлись при каждой встрече на кухне. Тренировки, учёба, работа - занимали всё свободное время. День рождения прошёл как обычно – торжественно-уныло, зато после этого дня весна развернулась к лету всем корпусом: сугробы исчезали прямо на глазах, прошёл первый весенний ливень. Синоптики грозились заморозками, но столбик термометра медленно полз вверх.
Света часто думала, когда позвонить водителю, но ей хотелось, чтобы встреча не была скомканной, чтобы было время в запасе. Письмо она хранила, хоть и выучила наизусть, но само его наличие по-прежнему дарило ей ощущение затаённой радости. А почему – она не могла объяснить. Но каждый раз, когда она сосредотачивала своё внимание на этом светлом чувстве, в памяти всплывало – нельзя плакать, никогда нельзя плакать... И в этот момент ужасно хотелось разрыдаться, но Света не могла. Горло сразу резко перехватывало, так, что дышать становилось невозможно, и внимание тут же переключалось на желание вдохнуть. Девушка медленно начинала втягивать воздух носом, опасаясь любых резких движений, и так же медленно делала свистящий выдох ртом, сквозь преграды необъяснимого спазма. Когда дыхание наконец восстанавливалось, плакать уже не хотелось. Когда-то у неё случались обмороки от стресса, как раз потому, что она ещё не умела правильно дышать, чтобы прекратить приступ.

      2.
В один поистине прекрасный день родители поехали к родственникам на юбилей. Светлане было позволено остаться, дабы не нарушать график тренировок. Едва проводив маму с папой на вокзал, она позвонила из телефонной будки в зале ожидания.

 – Здравствуйте. Гоги?
 –Доброе утро, Светлана. Нет, Гиви, – голос действительно принадлежал другому человеку, – куда прикажете подъехать?
 –Пожалуйста, на вокзал.
 –Где Вы желаете встретиться с Ренатом Романовичем?
 –В кафе "Пьяный ёжик", на выезде из города.
 –Буду у вокзала через десять минут. Встречайте чёрный шевроле номер три пятёрки.

Машина действительно подъехала через десять минут. Водитель был молод, хорош собой, славянской, но не северной внешности. Света села на заднее сиденье и наблюдала в зеркало заднего вида за выражением лица молодого человека. Ехали молча.

На стоянке возле означенного кафе уже стояла такая же точно машина. Света покинула салон торопливо, и обернувшись, заметила, что взгляд водителя тут же стал насмешливым. Видимо, он решил, что студентка очень соскучилась по своему престарелому любовнику. Раз Ренату "нужны эти слухи", то он наверняка заботится об их распространении. Может, именно поэтому водитель всегда разный, чтобы, встретившись, они то и дело делились между собой впечатлениями за бутылкой минералки, кто сколько раз возил смазливую девчонку к потребителю виагры... Ну ничего, уже вот-вот, сейчас, она узнает, зачем всё это.
Ренат Романович сидел за столиком в углу. При виде девушки он поднялся, сделал несколько шагов навстречу:
 
–Здравствуйте, Лана! – воскликнул он так, словно не верил, что вообще её увидит.
 –Здравствуйте, – Света как-то резко оробела, все её прежние мысли об этой встрече вдруг показались нелепыми, захотелось проснуться или убежать. Официантка смотрела в сторону, но просто лучилась насмешливым скептицизмом: нашли, где прятаться, любовнички...
 –Прошу, – Ренат галантно отодвинул стул, и даже это выглядело картинно и нелепо. Света села за стол, чувствуя себя крайне неловко, – мы должны сделать заказ, здесь так принято. Потому, будьте добры, выберете что-нибудь.
 –Кофе с молоком и пирожное "пражское", – не глядя в меню, не поднимая глаз, сказала Света подошедшей официантке.
 –То же самое, – поддержал мужчина.
 –Считать вместе? – в вопросе персонала слышался подвох.
 –Да, конечно, – Ренат держался достойно, в отличии от своей спутницы.
Пока ждали заказ, мужчина углубился в чтение бумаг, вынутых из дипломата, давая Светлане возможность успокоиться и рассмотреть его.

Надо признать, что дряхлым он не выглядел, отнюдь - седой, но статный, в хорошей форме, подтянутый, среднего роста. Аккуратная ухоженная борода, ровная линия бровей, никакой кустистости и излишней волосатости, как это бывает у мужчин в возрасте. Умное лицо, спокойные глаза, серые, что необычно для представителя южных кровей. И речь грамотная, ровная, без акцента. Голос уверенный, спокойный. Даже разговаривая с ним тихо, было комфортно, не приходилось прислушиваться, да и у него самого слух был явно в порядке. Когда официантка принесла заказ и степенно удалилась, разговор завязался более непринуждённо, чем Света уже могла бы предположить.

 –В первую очередь, я хочу принести извинения Вам за свою навязчивость, – начал Ренат, – Вы написали, что я создаю дискомфорт, мне искренне жаль, но я рассчитываю на Ваше понимание. Постараюсь объяснить покороче, но боюсь, без отвлечённых тем не обойтись.

У меня была старшая сестра, мы мало общались, жили каждый своей жизнью. Она скончалась пятнадцать лет назад, оставив мужа и дочь. Муж увлёкся запрещёнными веществами и развратом, умер пять лет назад. Оставшаяся моя племянница подала на меня в суд на алименты: основание – я единственный, оставшийся в живых, родственник, работающий до сих пор, имеющий возможность обеспечивать её с иждивенцами. Её проблема в том, что она привыкла жить на широкую ногу. Развитию внимания никогда не уделяла, умеет только тратить. От родителей ей остался дом, два этажа, десять комнат. Содержание данного дома требует определённых затрат. Из иждивенцев у неё двое детей, дочь двадцати лет – не работает, ведёт хозяйство, и сын двенадцати летнего возраста. Суд её иск не удовлетворил, усмотрев, что дом – слишком велик на семью из трёх человек, намного превышает установленные законом нормы по квадратным метрам. Дочь является совершеннолетней и работоспособной. Сама племянница тоже. Я с ними никогда не жил, совместного хозяйства не вёл. Соответственно, требования ко мне не обоснованы.

С некоторых пор дочь племянницы, Вика, стала звонить, караулить меня возле дома и работы. Иногда она приходит с братом. Говорит, что хочет наладить отношения, что мы – родня, не стоит забывать об этом, и всё в таком духе... На отказ общаться не реагирует. В конце концов я понял, что она в курсе всех моих перемещений, встреч, расписания моей жизни. С одной стороны – знает и знает, может быть, она рассчитывала найти на меня компромат, и продать его конкурентам, ведь деньги им действительно нужны... Но потратив время на ответное наблюдение за моими преследователями, я понял и ещё кое-что. Компромат они на меня не найдут, в бизнесе я чист, как горный ручей, а личная жизнь старого бизнесмена вряд ли кого-то заинтересует. Но эти люди ведут себя странно. Мой видео-регистратор заснял их обоих, и я обратился к знакомому врачу за консультацией. Он согласился со мной: ребята явно не в себе. Похоже, мальчик накачан препаратами, девушка, возможно, тоже. Они настолько примелькались, что не вызывают подозрений, соответственно, могут узнать место следующей моей встречи, или зайти в привычное для меня кафе... В общем, я боюсь, что их цель – моё устранение.

 –Вы обращались в полицию? – Свету многое смущало в рассказе Рената, но даже если этот миловидный дед страдает манией преследования, это ещё не делает его плохим.

 –Да, конечно. По статье  "Вторжение в частную жизнь",  им запретили ко мне приближаться, но для больших переживаний оснований нет. Да и дело не в этом... Понимаете, страдают люди. Их уже, может быть, к нормальной жизни и не вернуть, но прекратить страдания можно. Племяннице нужны мои деньги. Если я начну ей что-то выплачивать, ей всегда будет мало. Жизнь её детей не изменится. Она ждёт моей смерти, чтобы получить наследство, как единственная родственница. Её дети ей в этом помогут: психически больных детей ставят на учёт, не проверяя их на токсикологию. Старшая, похоже, пока сама по себе, но за младшим требуется уход: они, вероятно, уже в процессе оформления соответствующих бумаг – в поликлинику ходят с удивительным постоянством. А потому ни у кого не вызовет подозрений, почему женщина не работает, не имеет средств к существованию... И во вступлении в наследство, конечно, никто не откажет.

 –Но она и так – единственная родственница, она и так всё получит... Верно?

 –Учитывая, что у неё есть дети, уже не единственная. Кроме того, у меня есть троюродный брат с семьёй, в другой стране. Она найдёт, с кем судиться... Дело в том, что пока деньги не кончатся, её дети будут в том же состоянии, что и сейчас. Она уничтожает две эти жизни ради получения помощи от государства и наследства от меня. Возможно, родит ещё одну жертву, ведь младшему уже немало лет, а она, думаю, пока в состоянии...

 –И что же Вы хотите? Лишить её наследства? Напишите завещание в какой-нибудь фонд...

 –В том-то и дело, она оформит обоих детей как недееспособных, и подаст в суд на кого угодно, с требованием аннулировать завещание и отдать деньги ей. Будь Вы судья, неужели бы отказали несчастной женщине с двумя детьми – инвалидами в обеспечении законной финансовой независимости?

 –Законной – ключевое слово... Но разве Вы не можете потребовать проверки – чем она пичкает мальчишку? Вот мы на допинг постоянно кровь сдаём, и ничего.

 –Нет, не могу. Во-первых я сам писал на неё заявление, чтобы она со своей семьёй от меня отстала, мы судились из-за денег, а сейчас я такой борец Астахов заявлю, что она издевается над собственными детьми... В лучшем случае, я получу в ответ обвинение в клевете на почве давней личной неприязни.

Они помолчали. Света не была глупой, она переворачивала услышанное и так и эдак, но уже понимала, что старик прав. Если после получения наследства детишки чудом исцелятся, то или ответчики, лишённые ренатовских денег обвинят её в мошенничестве, или сами дети додумаются потребовать свои доли. А значит, исцеление им не светит.

Травить их она может чем угодно. Светлана немало видела за свою журналистскую бытность: она писала о мужчине, который добавлял жене в травяной чай веточку одной ядовитой травки. Через год излюбленных чаепитий у бедняжки отказала печень. Спалился мужчина только потому, что его подозревали уже полгода в том, что он травит жену, и неравнодушные родственники настояли на следствии, ход которого и освещала Света. И именно она обратила внимание на то, что все травы покойной хранятся в одном месте, а единственная травка упакована иначе и лежит на самой высокой полке, куда женщина метр сорок пять даже со стула заглянуть не могла. И хотя кругом на этой полке пыль, вокруг травки чисто... В общем, случайное отравление этой самой травой исключили, и посадили дяденьку за преднамеренное.

 –Какие же у Вас планы? – спросила девушка, поняв безвыходность сложившихся обстоятельств.

 –Жениться, – ответил Ренат Романович. Повисла пауза. Света стала обдумывать новый, открывшийся ей расклад. Жена – наследница первой очереди заберёт всё. Судиться с ней бесполезно, особенно, если муж при жизни перепишет на неё основное имущество и банковские счета. Тогда и сумма наследства будет уже невелика, даже если племянница получит долю, это будут крохи.

Но что тогда будет с детьми?... Если их дееспособность не подтвердится, их отправят в соответствующий интернат, а их мать продаст дом и логично сопьётся под забором... С той поправкой, что вдова миллионера могла бы отслеживать жизнь этих несчастных в интернате, помогать, или забрать, или стать спонсором этого заведения.... Тогда как, пока они в лапах ненормальной мамаши, ничего хорошего им точно не светит. Мысль выглядит светлой... Так. Стоп. Чтооо?

 –Жениться на... – Света не решилась озвучить предположение.

 –Да. Я хочу на Вас жениться. Могу прямо сейчас красиво встать на одно колено, и к огромному удовольствию той огромной женщины, которая гипнотизирует наши не надкусанные пирожные вот уже полчаса, вынуть кольцо и рассыпаться в заранее заготовленной речи.

 –Не надо.

 –Понимаю. Вы подумайте. Сейчас. А потом задавайте вопросы. Мы всё обсудим, и не бойтесь, я Вас не неволю. А пока Вы думаете – съедим пирожные, пока эта женщина не съела нас.
      
Ренат Романович аккуратно взял ложечку, срезал уголок пирожного и отправил в рот... Ел медленно, с удовольствием, без всякого картинного пафоса. Света некоторое время тупо смотрела, как он ест. Потом спохватилась, опустила глаза, взяла ложку, бросила, снова взяла...

Брак – фиктивный, это и ежу понятно, хотя почему – ежу? Словно ежи глупые... Почему не зайцу? Или утконосу, например?... Но регистрироваться этот брак будет по-настоящему. Настоящая свадьба, настоящие сплетни, настоящая мама у, прости господи, алтаря, провожающая дочь в замужество... "Хочу, чтобы об этом знали только мы с Вами..." Свету только что позвал замуж мужчина, который, как всему городу известно, давно за ней ухлёстывает... Замуж. В жёны. Нецензурная лексика. Света вдохнула...

 –Почему Вы, – сразу отозвался на вдох "жених", – потому что Вы достаточно умны и милосердны. Это во-первых. Во-вторых, у Вас есть перспективы за границей, Вы же понимаете, что Вам нужно будет уехать, иначе Вы станете следующей жертвой этой финансовой махинации. А в-третьих, у Вас есть желание воспользоваться этими самыми перспективами, желание покинуть отчий дом, уехать, жить самостоятельно... А Ваше во-первых не даст Вам потерять голову в счастливом вдовстве.

 –Говорите так, будто умирать собрались.

 –Естественно, – Ренат засмеялся, – милая девушка, мне уже под семьдесят, моей смерти жаждут пара конкурентов и сумасшедшая племянница, а если Вы согласитесь на моё предложение, то ещё и Ваши родители пополнят список, поверьте, долго я на этой земле не задержусь: уж у кого-нибудь да получится до меня добраться. Не сердечный приступ, так покушение, не покушение, так отравление, несчастный случай тоже ещё никто не отменял.

 –И Вас это так забавляет?

 –Конечно. Жизнь – игра, играть должно быть весело. Просто до определённого момента все боятся проигрывать, вот и бесятся, а я уже ничего не боюсь. В мои-то годы бояться стыдно.

 –Откуда Вы знаете, что я с радостью покину отчий дом? Что я не потрачу деньги на шубы и золото, не спущу всё в казино?

 –Должен признаться, я следил за Вами. Да. И мне не стыдно. Я был на всех Ваших соревнованиях за последние три года, читал все Ваши статьи и интервью, видел Ваших родителей, наблюдал за семейными выездами на трёх-дневный фестиваль оба раза, сам там был...

Света вспомнила его. Он пил пиво с её отцом, его палатка была рядом... Смешной старик в нелепой огромной шляпе, в выцветшей футболке и джинсовых шортах до колен. Босиком. Он был похож на какого-то рыбака Хемингуэя, отец так и звал его за глаза все три дня – Хемингуэй...

 –Не скрою, у меня создалось впечатление, что мы давно знакомы. Поэтому и письмо я писал Вам почти как старому другу. Иначе и наглости бы, пожалуй, не хватило... Только увидев Вас здесь сегодня, я одумался... Но Вы не можете спорить – я знаю Вас: я не ошибся с письмом, я не ждал встречи сразу... Даже баннер напротив окон был именно тем компрометирующим жестом, который Вы оценили так, как я ожидал: Вы обратились ко мне. Впервые за два года.

 –Верно. Но это пугает меня. Я чувствую себя открытой, как мышка под наркозом – делай что хочешь, она не шелохнётся. Вы же мне незнакомы совсем.

 –Если успеем – познакомимся. Хотя, учитывая моё положение, я не думаю, что изучение моей личности принесёт Вам много пользы. Я могу умереть раньше, чем в Вас проснётся желание меня оплакивать. Я так думаю. А что до мышки – совершенно нет. Я не собираюсь делать с Вами ровным счётом ничего, чего бы мы не обсудили заранее. Ваше мнение превыше моего, Ваше слово – закон, даже если я с ним не согласен. Если я чего-то от Вас пожелаю, я буду стараться убедить Вас в необходимости данного действия, а так как Вы умны – это не составит труда. Если обоснований моих требований будет недостаточно, я оставлю их при себе. Поймите, мне уже ни к чему цепляться за что бы то ни было. Пусть, скажем, Вы захотите продать дом, или поселить с собой маму, или завести слона – да какая мне разница, если я уже одной ногой на пороге архангела? Чувствуйте себя как дома, ни в чём не отказывайте, это всё уже без пяти минут Ваше. Вот примерная моя логика. Более меркантильная барышня оставила бы меня голышом ещё при жизни, мне это, конечно, не нравится. Уж тем более она бы не поинтересовалась судьбой тех несчастных, которые, как тени, преследуют меня на каждой плановой остановке. На Вас я могу рассчитывать, верю, что могу. И если моё доверие не оправдается, я хотя бы старался поступить правильно... Пусть я уже ничего не боюсь, но утешаться-то я чем-то должен?... – Ренат Романович улыбнулся, и Света отметила про себя, какая красивая у него улыбка... И поймала себя на этой мысли.

Покраснела. Запаниковала. И поймав себя на панике, взглянула на мужчину и засмеялась. Он словно понимал, что с ней происходит, и засмеялся тоже. Им и вправду было весело сейчас, но не от ситуации, или чего-то конкретного, а от самого ощущения взаимопонимания. Словно их только что связала щекочущая ленточка, одинаковая для обоих.

 –Вы смущены, я знаю. Я сам не менее смущён: не каждый день мужчины моего возраста делают предложение таким юным и смышлёным девочкам. И даже не знаю, что более смутительно – сам факт предложения или то, что предложение фиктивное... Как Вы выразились в своей статье про фикцию думских совещаний? "Как будто импотент снимает проститутку и играет с ней в карты ночь напролёт, лишь бы другие импотенты не подумали, что он уже несостоятелен как мужчина"

 –Господи, но я же не Вас имела в виду. Речь шла о бесплодности этих совещаний, на которых обсуждаются посторонние темы, вплоть до засолки огурцов матерями и тёщами, но проводятся эти совещания более, чем регулярно, да ещё и с фуршетами на средства налогоплательщиков...

 –Знаю. Но самокритики мне не занимать. Щекотливая ситуация: обычно меркантильные девушки ищут обеспеченных стариков, рассчитывая на финансово независимое вдовство, а тут обеспеченный старик уговаривает приличную девушку изобразить меркантильность... Мне неловко, но лучше Вас я не нашёл. Хотя искал. При том искал женщину более старшего возраста, лет от сорока до шестидесяти, но две попались глупые до полного безобразия, одна вся в собственных детях и заботах, и одна скончалась от давнего хронического заболевания как раз тогда, когда я собирался с ней поговорить. Не судьба, видимо. Вы же достаточно молоды, умны, здоровы и не обременены, чтобы распорядиться своим наследством.

 –Как будто всё логично... И просто... Просто невероятно. Я не нуждаюсь ни в финансах, ни в проблемах. На кой мне, простите, Ваши миллионы с сумасшедшей племянницей и её чадами? – Света словно сидела на эмоциональных качелях. Только что ей было так радостно от незримой связи с этим красивым пожилым человеком, что она была почти согласна на всё, но качели взметнулись в обратную сторону, перед внутренним взором встала мама, подруги по работе, злобно хмыкающий отец, и её захлестнуло чувство протеста: зачем она вообще получила это предложение – ведь так спокойно, хорошо жилось до сих пор?

 –Да, Вы правы. Я лишил Вас счастливого неведения. Для Вашего большого и доброго сердца это реальный стресс – отказаться спасать двух невинных, хоть и незнакомых, людей. Но Вы не обязаны это делать. Отказ абсолютно понятен и не нуждается в комментариях. Просто скажите "нет", и мы расстанемся друзьями.

Света молчала. Мысли превратились в птичек из диснеевского мультика и кружили над её головой, звонко чирикая. Время шло.

 –Давайте пока останемся друзьями, – сказала она наконец, – давайте не так сразу...

 –Хорошо. Только не затягивайте с решением, время ценно.

 –Договорились. Может быть, перейдём на ты, раз уж мы такие близкие друзья, что рискуем пожениться?

 –Да, конечно. Ты не против имени Лана?

 –Нет, меня всё устраивает... Ренат.

Они дождались степенную официантку и вышли на улицу. Ренат заговорил о погоде, Света поддержала беседу... Ещё полтора часа они гуляли по скверу, рядом с "Пьяным ёжиком", болтали о пустяках, мужчина спрашивал о Светланиных соперниках, редакторах, начальниках... Он о многом был подробно осведомлён. Девушке казалось, что они действительно знакомы сто лет, и она сама ему обо всём успела рассказать... Подошёл водитель с мобильником в руках:

 –Ренат Романович, простите, срочно. Включена громкая связь, – тут же предупредил он, выразительно взглянув на спутницу босса.

 –Оставь, у меня от неё секретов нет, – босс был не менее выразителен, – что там? Говори.

 –Заболотских встала на учёт по беременности, вчера, срок двенадцать недель, – сказал мобильный.

 –Хорошо, понял. Спасибо.

 –Заболотских – это... – начала Света, глядя в удаляющуюся спину водителя.

 –Это моя племянница. Мысли в воздухе витают, не зря мне подумалось, что третий ребёнок не за горами.

 –Это же ужасно.

 –Нет, это – счастье материнства, – горько усмехнулся Ренат, – пойдём. Я думаю, нам пора. Вот мой номер телефона. Личный. Звони всегда. Даже просто от скуки. Я буду рад тебя услышать.

 –Спасибо. Я не заставлю долго ждать.

      3.

Дома Свету захлестнула буря эмоций. Просто целый шквал. Хорошо, что дома никого не было. Её рвало и метало, она не могла даже определить превалирующее чувство. Безысходность положения этих несчастных людей, безалаберность и алчность их мамаши, безответность их двоюродного деда, собственная нерешительность и глупость... Злость. Злость на него за то, что выбрал её своей жертвой, втягивает в распри своей семьи,... следил за ней, готовил почву, наблюдал... Всё рассчитал, предугадал, предвидел... Злость на себя, что позволила втянуть её во всё это, за то, что не прекратила эти дурацкие ухаживания сразу, на первых корзинах с фруктами, которые привозили ей на соревнования. И сейчас она не решилась сказать нет... Почему?! Почему ты такая рохля, Света?!

Света рухнула посередь комнаты, как подкошенная, хватая воздух ртом. Губы стремительно синели, лицо стало бордовым, она забилась всем телом, хрипя, в отчаянной попытке сделать вдох...

Когда очнулась – был глубокий вечер. Света чувствовала в теле тяжесть и боль. Голова была тяжёлая и тупая, словно её набили ватой... Но в этом ватном тумане шевелилось какое-то смутное воспоминание. Она что-то вспомнила, во время обморока. Ей что-то чудилось... Зазвучал голос бабушки, словно издалека: "Больше поплачет, меньше пописает... Отвяжитесь от девочки... Плакать – это бабья благодать... Знаешь, детка, что скажу? Мужчины не плачут не от большого ума, а от того, что о них мало заботятся. Вот твой дед – настоящий мужик: и быка обдерёт, и сруб поставит, и сына настрогает, а знаешь как бывает плачет по ночам?... Как ребёнок. Ведь всякое случается в жизни... Редко, но бывает... а потому что я о нём забочусь, душу его берегу, и он жив, твой дед, жив, от того и плачет..."

"Жив... Этот старик делает меня живой. Он обратился ко мне, как к человеку, не по договору, не по обязанности, а просто так. Он выбирал меня, да, но выбрав, дарит тепло. Везде и всем я что-то должна, всюду все от меня чего-то ждут, а он пришёл просто так, зная, что я могу не согласиться. Давая мне право не согласиться. Все эти подарки не обязывают ни к чему:  да, они часть его сценария, но я могу отказаться от роли. И эта возможность, право выбора, это – его уважение. От того и тепло. От отношения. Я – не сотрудник. Я – не приличная девочка. Я – не соперник. Я – человек. Живой человек. Живые люди плачут от того, что живы их души."

Родители приехали утром, и жизнь пошла своим привычным чередом. Однажды отец ушёл рано, Света осталась с мамой на кухне, и сама не поняла, зачем, спросила:

 –Мам, а то лето в деревне, помнишь? Перед школой... Мы туда ездили последний раз... Чем я тогда болела?

 –Ничем, – растерянно ответила мать, – а почему ты спрашиваешь?

 –Да просто вспомнила бабушку... Я тогда много лежала в постели, ты мне приносила чай... Я помню, что была нездорова.

 –Это бабушка твоя нездорова была. Она на будущий год скончалась, помнишь? – мама явно нервничала.

 –Помню. И что этот дом сразу продали, тоже. Но я же помню, мне было плохо, ты приносила чай...

 –Да дался тебе этот чай! – вскипела мать, – ты просто по полдня валялась, лежебока! А плохо тебе было – из-за бабушки нервничала. Не надо было тебя возить туда в то лето. Бабка была совсем плоха, ты испугалась... И чего ты вообще в ностальгию ударилась? Тыща лет прошла с тех пор, вспомнила она бабушку... Со стола лучше убери, посуду вымой... Пока мемуары писать не села.

 –Окей... Что ты так волнуешься? Сейчас всё будет.
Дочь прибралась и с видом воплощения невинности скрылась в комнате, демонстративно прихватив стопку тетрадей с обувницы. В комнате она бросила тетради на кровать и заходила кругами. Мать врёт. Она что-то скрывает. Света что-то забыла... Может быть, пустяк, но тогда почему мама так психует?... В прихожей хлопнула дверь – дома никого. Без всякой логики Света взяла телефон и набрала номер по памяти:

 –Привет, Ренат.

 –Здравствуй, милая, – по голосу было слышно, что старик улыбается, – у тебя всё хорошо? Я не поблагодарил тебя за приятно проведённую беседу. Спасибо.

 –И тебе спасибо, да, всё нормально. Я звоню просто так. Поболтать.
 
 –Отлично! Если тебе интересно, то я сейчас занимаюсь продажей одной из дочерних фирм своего предприятия. Думаю, по-тихоньку избавляться от дел, подышать свободно... Как у тебя дела?

 –Я не отвлекаю?

 –Нет!... Нет, что ты. Это бумажная рутина, волокита... Я же не за рулём. Рассказывай.

 –Ренат, я что-то забыла. Это из детства. Глупо очень, понимаю, но хочу вспомнить, только не знаю как.

 –Как далеко это детство?

 –В деревне, у бабушки, лет пятнадцать назад.

 –Знаешь, с возрастом такие воспоминания возвращаются сами... Я вот вспомнил, совершенно не с пути, как удил рыбу с какой-то девочкой. Она была старше меня и купала меня в ручье... Хорошо, ещё было кого спросить. Оказалось, это – моя няня. Ей было одиннадцать лет, а мне три или четыре года... Может быть, твоё воспоминание тоже где-то хранится, и всплывёт со временем само...

 –Хранится. Это абсолютно точно. Только я хочу достать его сейчас. Гипноза я боюсь... Может, попробовать осознанные сновидения?

 –Можно. А ещё можно съездить в ту деревню, это будет стимулировать память. Кроме того, ты же что-то вспомнила. Что-то, из-за чего ты считаешь, что что-то забыла... Ну ты поняла. Так вот, ты что-то вспомнила не просто так. Была какая-то ассоциация. Надо найти её и повторить, возможно в следующий раз ты вспомнишь больше.

 –Тогда нам нужно встретиться.

 –Вот как?... Ни на что не намекаю, но похоже, я ассоциируюсь у тебя с бабушкой... Что ж. Дети любят своих бабушек. Буду считать это комплиментом, – они оба засмеялись.

 –Ренат, давай погуляем в эти выходные. Просто погуляем в каком-нибудь парке.

 –Хорошо, как скажешь. В пятницу позвони мне сама, тогда, когда тебе удобно, и договоримся о встрече.

 –Обязательно. Спасибо тебе.

 –Попробуй узнать, в какой деревне вы были, ты помнишь?

 –Нет, но я попробую выяснить.

Света походила ещё, успокоилась. Села на кровать, закрыла глаза, расслабилась. Она вспомнила деревню, бабушкин дом... Попыталась воссоздать каждую деталь: щели между досками, одуванчики у крыльца... Мысленно она вошла в сенцы, прошла коридор, вышла в комнату... Стол посередине. Скатерть белая в голубые цветочки. С бахромой. Точно. С длинной бахромой, которую маленькая Светочка заплетала в косы... Бабушка хвалила эти косички, а мама ругалась. На столе письмо... Деревня Вязники, улица Свободы, Никифоровой А.В. Это бабушке... От подруги. У неё были подруги по переписке.

Деревня Вязники, значит, улица Свободы...

Света устала. Голова разболелась. Она упала на кровать и проспала до утра.
Работа, работа, ругань родителей... День за днём пролетали быстро, наступили долгожданные выходные. Встретившись в парке с Ренатом, Света внимательно прислушивалась к своим ощущениям. Тепло разливалось в груди от звуков его голоса, от пристального взгляда, от улыбки, смеха, присутствия... Необычное тепло, родное, из детства. Она больше ни с кем такого не ощущала, только в деревне, где её баловала бабушка, позволяла ей всякие шалости, оберегала, заступалась...

Только бабушка позволяла ей быть собой, позволяла плакать и капризничать, хохотать до упаду и прыгать на кровати... Что же случилось потом?... Света зациклилась на этом вопросе... Надо быть здесь, где они с бизнесменом гуляли, ели мороженое, прошлись по орнитарию. Ренат много рассказывал ей о птицах, которые там содержались, гораздо интереснее, чем экскурсовод. Он ни словом не упомянул о своём предложении, и это изрядно растопило девичье сердце. Домой девушка вернулась, сияя, как именинница. Впервые за последние дни она спала, как младенец, крепко и сладко.

      4.

Так продолжалось пару месяцев: встречи, звонки, беседы, воспоминания... Родители пересмеивались: наша-то гулять повадилась, похоже, парня присмотрела... Дочь отмалчивалась, загадочно блестя глазами. В конце концов, на очередной прогулке, она дала Ренату своё согласие. Тут же возобновились подарки и посылки на работу и домой, цветы, конфеты... Скоро появился очередной баннер: "Вместе навсегда!" с портретным изображением их обоих на фоне местной диорамы. Из него раздула "утку" местная газета... Вот тут родители прозрели. Был грандиозный скандал с битьём посуды и криками до полуночи. Свету обвинили во всех возможных грехах, и невозможных тоже. Оказывается она позорит весь род – экая голубая кровь нашлась, любимая бабушка в гробу перевернётся – ой, а что это её вспомнили, для мемуаров, не иначе... она – разочарование всей семьи, такая перспективная девушка, и так гадко заканчивает жизнь – словно она добровольно пошла на съедение гаду морскому, и всё - будущего больше нет... В общем, когда родители исчерпали все возможные доводы и понесли совсем уж чушь, дочь пригрозила, что прямо сейчас позвонит любимому и он заберёт её к себе.

 –Пусть только появится на этом пороге! – заорал отец.

 –Зачем ему? – хмыкнула Света, – он амбалов своих пошлёт.

 –Ты ни одной тряпушечки отсюда не вынесешь! – завизжала мать.

 –Да бога ради, – спокойно протянула девушка, – жених новые купит, – и ушла в комнату, негромко хлопнув дверью.

Оставшись в одиночестве, она быстро растеряла самообладание. А если бы это реально была любовь всей жизни? Как они её оскорбляют! Потаскуха... За что? А если бы он был на сорок лет моложе, что бы изменилось? Если бы она таскалась с молодыми казановыми, то "кажись, парня приглядела", а как культурно в парке с дедом погуляла – так потаскуха! Ей самой за такие слова ещё утром бы по губам нахлопали, а тут – ни стыда, ни совести – последними словами... За что?! Мы, говорят, не думали, что проститутка вырастет... Купилась, дескать, на подачки: конфетки – прянички... Так можно о любой сказать... Вот и выбирают потом девчонки таких, что ни цветочка, ни подарочка, ещё и в глаз стукнет, в воспитательных целях, но всё же хорошо, потому что порядочный!... Кто и чем замеряет эту порядочность?! Кто и чем?!

Света бросилась на кровать и заплакала. "Когда у меня будут дети, я никогда не буду оскорблять их подобными словами... – думала она, рыдая в подушку, – никогда. Даже если дочь за крокодила замуж соберётся, и сын тоже..." Незаметно она уснула, а проснувшись, стала вспоминать, когда она плакала в последний раз... Но её снова накрыла темнота чего-то страшного: нельзя плакать, нельзя просить... Вдруг эту темноту прорезал крик отца: "Не ной!!!" – до того страшный и реалистичный, что девушка вскочила, задыхаясь от ужаса.

Родители с ней не разговаривали, зато мама вела бесконечные беседы с подругами и знакомыми, по телефону, на кухне, в тональности, слышной на всю квартиру:

 –Конечно, будет обеспечена... А кого такое обеспечение до добра довело? Проститутки тоже обеспечены, а ты желаешь себе дочь – проститутку?... Сегодня она на его деньги клюнула, а потом её, вдовушку богатую, до нитки обдерут... Мало альфонсов, до них ещё дожить надо... Погоди. Это он при жизни – одинокий, а наследство делить – налетят... И идиотке нашей ни гроша не оставят... Вот тогда попомнит мать – ради чего со стариком шоркалась...

 –А можно мою личную жизнь обсуждать потише? – пробовала возникать Света.

 –Личную??? Ах, твою, личную, – презрительно тянула мать, переходя на визг, – да ты газеты почитай, тупица! Нет у тебя личной жизни! Одно общественное достояние!

Вскоре ей позвонил Ренат, почти ночью:

 – Привет, Лана, ты как?

 – Привет. Уже хочу переехать... Что случилось?

 – Сегодня приходила девушка в приёмную головного офиса. Назвалась Илоной, ребята говорят, её действительно так зовут. Искала меня, не нашла. Утверждает, что от меня беременна. Требует встречи. Думаю, в следующий раз она пойдёт к тебе.

 –И?

 –Не знаю. Быть не может. Я давно не пью помногу, но был случай, пару месяцев назад... Как раз после наших первых встреч и прогулок. Я сидел в любимом кафе, ужин, вино, преемники бизнеса... Ничего особенного. Но потом я почувствовал себя нехорошо, списал на возраст и духоту, держался до последнего... Кто-то из ребят вызвал девочек, их я ещё смутно помню... Но проснулся уже в номере местного отеля. Она утверждает, что ночевала со мной. Лана, я не мог. Я был просто не в состоянии.

 -Но если она так уверена, может, и тест уже есть?

 –А где днк взяла? Надо сделать тест независимый, в другой лаборатории, в другом городе... Не верь ей, чего бы она не сказала. Как и идея про третьего ребёнка племянницы, идея жениться – витает в воздухе. Она рассчитывает успеть раньше, расстроить свадьбу... Пойми, на кону миллионы. Никому не верь .

 -Я понимаю.

 – Лана. Брак, может быть, и не настоящий, но я привязался к тебе, как к родной. Знай, я никогда не сделаю тебе плохо. Не верь слухам.

 –Ренат, я поняла. Я всё поняла. Не переживай, я её встречу.

Через два дня к ней на работу пришла некая барышня. Отказалась записаться на КПП, прорвалась через охрану, визжала, скандалила, и добралась-таки до её стола:

 –Ну что, соска? – пошла она в наступление с первых минут, – хорош дед в постели, а?

 –Спрашиваешь, потому что сама там не была? – парировала Света.

 –Слушай сюда, дешёвка, – прошипела гостья, – я тебя первый и последний раз предупреждаю: сунешься к старикашке – я тебе глотку вырву. Я вынашиваю его ребёнка, его наследника, так что мотай на лекции, учи уроки, сучка.

 –Ян, ты нам расскажешь, кто эта мисс? – обратилась Света к молодому человеку за соседним столом.

 –По паспорту – Кристина Варова, а подлинность паспорта проверяю.

 –Какого, на хрен, паспорта?

 –Который ты засветила, – к тётке развернулись два ноутбука, на экране одного был стоп кадр паспорта в развороте, которым та хотела просто помахать, но охранник выхватил документ, с целью, как положено, записать данные в журнал, что ей категорически не понравилось, и из-за этого началась потасовка в окне... А на втором неспешно пролистывалась база данных миграционной службы. 

 –Это незаконно! – завизжала беременная.

 –Всё в рамках журналисткого расследования по делу о наследниках именитого бизнесмена, – пожал плечами Ян, – вопросы не ко мне, к ней – её расследование.

 –Так ты просто втёрлась к нему в доверие?

 –Нет, я просто замуж за него выхожу. И какая бы ни была у нас с тобой мотивация на самом деле, мы одинаково выглядим. Как меркантильные проститутки. Только ты выбрала сомнительный способ привязать к себе дедушку: ребёнок – это то, что ему всю жизнь не светило: у него бесплодие. Долгая история... Но поверь, иначе бы он с превеликим удовольствием нянчил внуков.

 –Ты врёшь, в надежде, что я отстану!

 –Да приставай, пожалуйста. Слухи, что мой благоверный – не девственник, меня не смутят, свадьбе – быть. Хочешь доказать , что это его отпрыск – готовься к многочисленным экспертизам: он не успокоится, пока не докажет обратное. А после смерти он завещает это беспокойство мне, так что прости, мать-героиня, но тебе нужно поискать очень, очень весомые аргументы в пользу своего материнства. 

 –Да-да, Кристина Аркадьевна, с улицы Свободы, 16 б, – подал голос Ян, – прописка уже постоянная, не то, что раньше...

Женщина исчезла из комнаты оперативнее, чем там появилась.

На следующий день Света просматривала шесть разных версий случившегося в восьми разных изданиях. К слову, в кабинете они сидят впятером, то есть исключений нет, все одинаковые сплетники, кто-то ещё и за двоих...

Четыре версии более или менее похожи на реальность, где-то больше сказано о ней, где-то о нём, где-то какое-то мыло об их первой встрече на соревнованиях, где они якобы случайно познакомились... Чушь, в общем, но безобидная. А вот в других четырёх... Как изощрённа человеческая фантазия, когда речь идёт о первой полосе!
Тут и драка с вырванными волосами, и уйма голых "фактов", которыми "раскидались разъярённые претендентки на брак" в порыве ярости, и грязные подробности личной жизни... Света читала с непроницаемым лицом, но чувствовала, как оно горит, вместе с душой и ушами. "Убить мало, – думала она, – столько соли съедено, всегда шли друг другу навстречу, а тут... Сволочи продажные."

В обед позвонил Ренат:

 –Что из этого случилось? Привет... Я волнуюсь за тебя...

 –Привет, жених. Нет, всё нормально. Правда – в "Местных новостях": всё прошло ровно, девочка разочаровалась и ушла. Правда я представляла её моложе... А ей, по-моему, за сорок. Выглядит бредово с такими предъявами: здрасьте, я одинока и беременна...

 –Ты знаешь её настоящее имя?

 –Да, Кристина Аркадьевна Варова, Свободы, 16 б. 

 –Хорошо. Ребята проверят. Может, встретимся, или до свадьбы – ни-ни?

 –Встретимся. Да. Давай сегодня вечером. Я буду в редакции до шести, потом вся твоя.

 –Какая прелесть, я счастлив! Заеду за тобой сам. Выходи сразу, без звонка, я буду ждать перед входом.

 –Договорились.

Когда Лана приехала на работу, сослуживцы прятали глаза, бурча под нос какие-то приветствия. Она вошла в кабинет, огляделась – все ли на местах, и заперла двери. В повисшей тишине девушка одним махом скинула с центрального стола все бумаги, сумки, чей-то ноутбук, к счастью, упакованный в мягкий чехол, и начала выставлять из пакета водку и нарезки: две литровые бутылки, колбаса, сыр.

 –Итак, друзья мои, сейчас вы будете пить, пока не расколетесь.

 –Ты с ума сошла? – понеслось с разных сторон, – а ты заставь...

 –А это несложно. Всем по глоточку. Пожалуйста... Вот... Как раз каждому по стаканчику... А. Вот ещё. Для тех, кто на диете – яблочко, сейчас нарежу... Итак. Вот ваши стаканы. Сейчас вы дружно пьёте, а я отдаю компромат на Яна, найденный мной год назад. Все, кто сейчас пить откажется, ибо жаждут узреть, что там в сохранённых файлах, будут следующими в списке на минуту славы.

 –А если мы сейчас дружно тебя отдубасим?

 –Мысль светлая, но не продуктивная. Это – оригиналы, но у юриста моего возлюбленного, прости господи, лежат копии всех флешек, которые у меня сейчас с собой. После их опубликования вы, пожалуй, сможете доказать, что я совершила преступление, похитив ваши тайны, но компромат уже будет обнародован, так что - будет ли смысл что-то доказывать...

Титаны журналистики зависли. Потом, помолчав, выпили. Света протянула Яну флешку, которую тот, не глядя, сунул в карман, и налила ещё по одной. Выпили так же, молча, не чокаясь. Лана отдала флешку блондинке лет тридцати, специалисту по ресторанному бизнесу и маркетингу, Ирине. Та осмотрела кусочек пластика со всех сторон, понюхала и положила в сумочку. Каждому по флеш-карте – как раз бутылка.

Девушка распечатала вторую и достала из сумочки маленькую бутылочку ликёра. 

 –Это мне, для компании. Теперь, давайте выпьем, друзья, за то, чтобы мы и впредь жили дружно.

 –Хороший тост, – громко отозвалась Ирина, она не была привычна к крепким напиткам, а потому хмелела, пожалуй, быстрее других, – давайте выпьем!

 –Свет, это всё ладно, но... Какова цель? – подал голос Ян.

 –Я хочу задать вам пару вопросов. Главный из них: кто кому продал мой вчерашний разговор с печально известной Кристиной?

 –"Местные новости" и "Истории города" – моя работа, – вздохнул Ян, – теперь можно я пойду?

 –Такси вызвать?

 –Нет, я прогуляюсь, – Ян отпер дверь и вышел.

 –"Интересные люди", "События города" – это я, – пролепетала женщина, самая взрослая в отделе, Маргарита Сергеевна, по совместительству – жена начальника отдела. Из-за неё зачинщицу распития скорее всего уволят, так как сдаст без оглядки...

 –"Бизнес и мода", – Анна, жгучая и молчаливая, сразу встала и вышла. Обгоняя её из кабинета вылетел оставшийся репортёр, Александр. Аня обернулась в дверях:

 –Не скажу, что больше не буду... И извиняться не стану.

Света с Маргаритой остались вдвоём. Света собирала со стола стаканы и бутылки, Марго с пола подбирала разбросанные вещи.

 –А Сашка кому продался? – спросила женщина.

 –"Жёлтая пресса", "За кулисами бизнеса", "Твоё бельё" – это то, что на глаза попалось. Может, кому-то ещё...

 –Подлец. Самые дешёвые и грязные утки...

 –Остальные не многим лучше... Зачем? Ладно бы со стороны, но своим-то раздувать костёр из ничего – зачем?

 –А чем мы – не посторонние? Когда речь идёт о том, что молодой специалист отдела решила разжиться миллионами, и всем очевидно, что к цели она идёт успешно...

 –Ах, вот как...

 –А как ты думала? – раздался голос у дверей. Вернулась Анна, – Ирка с удовольствием насочиняла романтический бред о вашей встрече, продала его за гроши, и была счастлива, пока ты с водкой не припёрлась.

 –Зачем ты вернулась?

 –Зачем я уходила: настойка, вишенка... Просто конфетка. Ну и мясной пирог на закуску, тот самый, который Вы любите, Маргариточка... – Маргарита расцвела:

 –Анечка, цветочек, я сейчас мужа кликну... Ему кого с собой взять?

 –Пусть приходит с Лёшкой Горовым. Посидит, помолчит... То, что надо.
Маргарита радостно защебетала по телефону. Света растерянно хлопала глазами.

 –А ты думаешь, нас только работа связывает? – Аня встала прямо перед Светой, – Марго – крёстная моего сынишки. Ян служил в той части, где Ира была главной медсестрой, и умудрился там подхватить ветрянку. Чуть не умер, был единственным заболевшим, Ирина выходила его как ребёнка. Они с тех пор дружат семьями... Пора бы тебе разуть глаза. Ты единственная, кто не вписался в коллектив, ведёт себя как свинья голубых кровей, и теперь всех снедает даже не зависть, а злорадство в твой адрес.

 –А Саша чей-то незаконно рожденный сын? – попыталась съязвить Света.

 –Саша похоронил сестру два месяца назад, потому что его семье не хватило денег на лекарства...

 –Аня!... Анечка, милая, перестань... Маргарита оторвалась от телефона, засуетилась, расставляя стулья, нарезая пирог, – Ланочка, иди сюда. Иди, садись вот сюда.. Вот. Ты хотела поговорить – давай поговорим... Сашка у нас недавно, про сестру скрывал, случайно узнали, и дело не в деньгах – она была нежизнеспособна, лекарства лишь протягивали её существование, но болезнь прогрессировала... Это большое горе, но он связался с желтушными газетами не поэтому, верно?.. Или ты будешь спорить, Анна?

 –Нет, с Вами я спорить не буду.

 –Ну вот. Всем нам известно, что Александр испытывает затруднения с выполнением своей работы... Он отлично ищет информацию, умеет её перевернуть по заданному вектору, но пишет из рук вон плохо. Вот и предложился тем, кто возьмёт, лишь бы взяли...

 –А что нас роднит с тобой за эти полтора года совместной работы? – снова пошла в атаку Аня, – мы почти ничего о тебе не знаем, только разговоры: "Ах, она талантливая, ах, она умная..." а мы тут все идиоты сидим... Ходишь гордая, держишься особняком. В наш отдел – конкурс, а ты ещё даже не доучилась, как ты вообще сюда попала, талантливая?

 –Благодаря таланту... – Света была растеряна. Она словно увидела себя со стороны: гордая, самодостаточная, презрительная... Она привыкла быть лидером? Нет, она привыкла, что окружающие её так воспринимают, привыкла настолько, что перестала с ними считаться, перестала их отличать одного от другого, школа, институт, работа – какая разница? Она всегда впереди всех, лучше всех, никогда не жалуется, не разводит соплей... Всегда берёт инициативу в свои руки... Даже сейчас, пришла, со стола всё сбросила... А если бы так поступила Аня с её, Светиным, ноутбуком, какова была бы реакция "лидера"?... И ведь никто не стал пить, пока Аня не выпила, даже Маргарита... И обо всех всё знает Аня, и к ней все обращаются, если что... Света почувствовала себя никчёмной до глубины души.

 –Я... Я не знаю, как я к вам попала. Правда. Я ни разу не интересовалась условиями поступления на моё место... Мне предложили – я пошла.

 –Овца.

 –Наверно...

 –А в институт ты так же поступала? Поди и замуж так же собралась?

Света подавленно молчала. Аня права. Мама послала в институт и Света пошла. Незнакомый старик позвал в жёны – и она согласилась. И неважно, какая там где мотивация... Она сама об этом говорила вчера той... Кристине. Неважно... Но очень стыдно.

 –Аня, хватит. Ну нельзя же так с человеком...

 –А с нами – можно? Спаивать людей за компромат? Шантажировать? Год назад... Значит, полгода минус сессия с нами поработала и уже пошла накапывать грязь на сослуживцев?... С человеком так, может, и нельзя, а с ней можно.

 –Аня, уймись. Давай лучше мальчиков встретим, посидим душевно, и поглядим, какой там компромат на меня нашла Света. Если мы не посмотрим сейчас – я умру от любопытства...

Света вскочила.

 –Я пойду, мне уже пора... Спасибо.

 –За что, Ланочка?

 –За то, что глаза открыли... Ань. Спасибо. Ты права, я не вписалась, потому что чванливая дура... Пока, девчонки, – Света схватила сумку и выскочила из кабинета. Лицо горело. Было и стыдно, и обидно, и удивительно радостно, от состоявшегося разговора.

От офиса до дома – пятнадцать минут бегом, до приезда Рената – почти два часа, Лана решила воспользоваться этим обстоятельством.

Прибежав домой, она метнулась в ванну, приняла душ, почистила зубы – ликёр не оставляет такого амбре, как водка, но тоже ни к чему. Одевшись, она собрала немудрёную, но красивую причёску, и проверяла содержимое сумки перед выходом: ключи, кошелёк – оставить, ликёр, шоколадку – выложить... Как в комнату буквально ворвалась мать:

 –Ты! Ты это всё читаешь?! – она швырнула в дочь пачкой газет, которые, не долетев до Светы, рассыпались перед ней по полу, – ты разрушила семью из-за чужих денег! Речь идёт о ребёнке!!!

 –Мама, успокойся, нет никакой семьи, это всё чушь...

 –Нет? И ребёнка нет? – женщина рухнула на колени, лихорадочно перебирая рассыпанные листы, – вот! – она махала перед Светой утренними "Кулисами бизнеса" – вот фото... Эта женщина... Её снимки УЗИ... Твой старый ловелас морочил бедняжке голову, а сам бросил её... Из-за тебя! С ребёнком! Ей не пятнадцать лет, чтобы начать жизнь сначала! Тварь! Я больше не хочу тебя знать! У меня нет дочери! Продажная ты шавка!

Света положила в сумку документы, благо все в одной папке прямо тут, под руками, обошла вопящую мать, и вышла из квартиры.

      5.

Ренат подъехал минута в минуту. Света ждала его, стоя на крыльце. Она была на удивление спокойной.

 –Здравствуй, милый, – сказала она ровным голосом. Ренат явно напрягся и на всякий случай промолчал, взяв девушку под руку. Они спустились с крыльца - так как Света не пошла ему навстречу, он был вынужден к ней подняться.

У машины девушка замешкалась и подняла глаза на окна своего кабинета. В окне были довольные смеющиеся лица Марго и её мужа, а в соседнем проёме смотрела вниз растерянная Аня. Посомневавшись, она неуверенно подняла руку и помахала Свете одними пальцами. Света улыбнулась им, и села в машину.

Едва отъехали, невеста попросила припарковаться где-нибудь и идти пешком.

 –Невыносимо сидеть, понимаешь? – Ренат по-прежнему молчал. Когда они дошли до тенистого бульвара, Света заговорила, осторожно, словно прислушиваясь к себе.

 –Я позвала тебя сегодня, чтобы провести время вместе, погулять... Чтобы ты опять баловал меня мороженым, как маленькую, и я бы забывала о работе и домашних скандалах... А потом, вечером, в постели, я бы вспоминала бабушку, её дом, разговоры... И обязательно вспомнила бы что-то ещё, какую-то незначительную, но такую родную подробность... Так всегда бывает, – Света помолчала, – но сегодня такой длинный день... Что уже многое поменялось.

 –Ты уже не хочешь мороженого? – осторожно спросил Ренат, когда пауза затянулась.

 –Хочу. Но теперь это совсем неглавное.

 –А что – главное?

 –То, что я – бесхарактерная размазня с самомнением. Хотя нет... Это тоже уже неважно. Это лечится со временем... Потом. Важно то, что я к тебе переезжаю. Сегодня. Насовсем. А это значит, что шутки кончились, и это всё не сон, а самая настоящая реальность, где я выхожу замуж по контракту.

 –Действительно длинный день... Ты все вещи взяла с собой?

 –Да. Всё самое необходимое.

 –Отлично. Тогда пойдём. Я буду баловать тебя мороженым, как маленькую, а вечером, в своей новой постели, ты снова вспомнишь свою бабушку.

Света расплакалась. Всё так сложно, и все чувства так запутаны, и это презрение Анны, ненависть мамы, злоба Саши на страницах желтухи, собственная слабость, страхи, неуверенность... Раньше считала себя стальной, а оказалось – все видят, какая она слабая, заносчивая и неуверенная на самом деле... А она не видела.
Стыд, страх, необходимость переезда, который завтра же опять окажется во всех газетах, а родители будут читать эти новости уже без неё, и поверят каждому прочитанному слову...

И так просто: вещи взяла – молодец, теперь пойдём есть мороженое... Это неожиданно до болезненного спазма в груди. Всё так запутано, а ты просто брось клубок, и бог с ним... Пойдём домой, туда, где никто не тронет, не осудит, не толкнёт... Она плакала и чувствовала, как освобождается место в её душе, как вымывает слезами всю собственную слепоту и гордость, обиду и страх, неуверенность и чёрствость... И заполняется эта пустота теплом, благодарностью, верой в лучшее, в лучшую себя... Она обняла Рената и плакала ему в плечо, всем своим существом испытывая невыразимую благодарность этому человеку, а он спокойно стоял, обняв её некрепко, поглаживая промеж лопаток, и вспоминая, как утешал жену – когда умерли её родители, когда вынесли вердикт – бесплодие, когда похоронили любимую собаку... Сколько слезинок той чудесной женщины он собрал на своё плечо... "Я хочу к тебе, родная... Я безумно, всеми силами, хочу быть с тобой", – подумал он, и образ жены предстал перед его внутренним взором: она улыбалась и смотрела на него с укором. В голове прозвучал такой родной голос: "Ну куда ты спешишь? Куда ты всё время торопишься? Скажи мне, может, наперегонки побежим..." И он ответил так, как отвечал всегда: "Не скажу – вдруг ты меня обгонишь"...

 –Пойдём? – спросил мужчина, когда всхлипы прекратились.

 –Да, – Света отодвинулась от Рената и стояла, опустив голову, шмыгая носом. Ренат достал белый носовой платочек из нагрудного кармана, и вложил ей в безвольную ладошку. Девушка расправила платок, вытерла слёзы... Она была сейчас такой послушной, такой беззащитной, что сердце Рената щемило от нежности к этому хрупкому созданию.

Они до самого вечера гуляли, ходили по магазинам, пили кофе в сквере... Все беды померкли, Света смеялась и была беззаботной девочкой, как когда-то в далёком детстве.

Вечером она и вправду вспоминала бабушку, лёжа в своей новой постели. Ей отчётливо вспомнился один случай: родители собрались ехать в город и запретили дочери гулять у реки, но жарким летом так хотелось освежиться! Света спросила разрешения у бабушки. Та знала о родительском запрете, но решила, что они бояться несчастного случая на воде, если девочка пойдёт одна, без присмотра.

Поэтому, управившись с делами, бабушка согласилась сама сводить, изнывающую от жары Свету, на пляж.

По пути бабушка что-то рассказывала о травах и цветах, шпарило солнце во все лопатки, настроение было прекрасное, и даже бежалось легко и задорно, несмотря на пекло. Света часто забегала вперёд, а потом возвращалась, или ждала бабушку на месте. В очередной раз, уже у реки, Света забежала вперёд, и ей открылась картина, которую она тогда понять была не в силах. Её родители были там, с ними были ещё какие-то мужчины и женщины, все были раздеты, и видимо, пьяны. Мать лежала на песке раскинувшись, и похоже, спала, а отец сидел на песке, обнимая какую-то женщину. Оторопевшая Света смотрела на происходящее и не понимала.

Подошедшая бабушка спокойно взяла её за плечо и повела в другую сторону:

"Взрослые отдыхают, как умеют, не будем им мешать. Я знаю замечательную косу, и если ты не испугаешься, то до косы я донесу тебя вброд, а там можно славно искупаться..." Света пыталась задавать вопросы по дороге, типа: "Как же так – родители же поехали в город?", но бабушка спокойно находила ответы: "Сейчас отдохнут и поедут. До вечера ещё далеко"

Этот эпизод совершенно не зацепился в памяти. Ни разу потом Света не припомнила родителям их разврата, потому что забыла об увиденном, а забыла от того, что бабушка, сохраняя монолитное спокойствие, сделала вид, что происходящее не имеет совершенно никакого значения, и никак не идёт в разрез с тем, что говорят и делают взрослые. Бабушка поистине умела хранить семью. Ведь и им она ничего не сказала, чтобы не было в их умах червоточины - "она всё видела... Хоть и маленькая, а помнит..." 

Ох, бабушка... Как ни старалась, Света не могла вспомнить её лица. Оборки на фартуке помнит, руки с коротко остриженными ногтями, даже тапочки с полысевшей оторочкой из кроличьего пуха, а лицо – нет.

      6.

Устройство свадьбы Ренат поручил какому-то агентству – выделил энную сумму и озвучил условия: всё должно быть максимально скромно, но так, чтобы не выглядело бедно, чем меньше потратите – тем больше вам останется. У агента вытянулось лицо и включился встроенный в мозг калькулятор: "То есть... В лимузине премиум едем в самый роскошный зал, привозим туда государственную бабу с клятвой и ручкой, Вы там расписываетесь под вспышки камер журналистов, едем в аэропорт с шарами и цветами, финальный кадр – билет на Сейшеллы, трап самолёта, а-ля путь в медовый месяц... Хватит?" Ренат засмеялся. "Нет, мы красиво поедем домой, и пусть болтают, что хотят. А в зале придётся организовать фуршет для редких гостей и назойливых журналистов. Но Вы обратитесь в мой ресторан, там Вам выделят официантов, алкоголь, ну и закуски можно обсудить. Дешевле выйдет, – агент молча хлопал глазами, – я не шучу." 

Газеты Света больше не читала. Она пропустила несколько дней работы, и подумывала уйти вовсе. Но пока, так или иначе, там есть незаконченные дела – погуляла и хватит.

Придя на работу, Света думала только о незавершённом материале. Её угораздило забыть срок дедлайна, она боялась, что уже пропустила этот день. Прибежала в офис и первым делом вытащила папку с материалами из стола, на прилепленной сверху бумажке значилась дата, до которой оставалась пара дней в запасе. Света облегчённо вздохнула и осмотрелась. Ребята сидели на своих местах, глядя на неё поверх мониторов.

 –Привет всем! – Света растерянно замолчала: ни одно лицо не шевельнулось, все молча смотрели на неё, с непонятным, но кажется, враждебным выражением, – я тут... поработать... пришла... – она осеклась, поняв, что готова расплакаться.

 –Ааааааааааааааа!!!!!!!! – заорал Ян, сорвавшись с места, схватил Свету и закружил по кабинету, виртуозно обходя мебель.

 – Ааааааааааааааа!!!!!!!! – завопили все, бросившись к ним, и сковав обоих в объятиях. Даже габаритная Марго и недружелюбный Саша активно участвовали в этой необъяснимой катавасии. Света ничего не поняла, но камень с души упал, когда она увидела такие радостные лица, и она таки расплакалась, как дитя.

Ребята тормошили её, что-то говорили, но она ничего не осознавала, в голове была только одна мысль – всё хорошо.

 –Где? Где ты это взяла? – тряс Ян Светины ладошки в своих лапищах.

 –Нет, это я сначала спрошу. Мне первой положено! – возвысила голос Маргарита и пробилась к девушке. 

 –Света. Света, на салфетку, вытри слёзы, быстренько нас прости, и ответь мне: как? Как и где ты нашла это видео? Даже мама не вспомнила, что нас снимали, а ведь оператор в то время был огромной редкостью. Это заседания ВЛКСМ снимали на многочасовые плёнки, но чтобы детей... Света, не томи – КАК??? – тут до виновницы стало доходить, что речь идёт о компромате, который она раздала сослуживцам в прошлый раз. Дошло, и она просияла:

 –Я знала, что Вам понравится... Я хотела подарить, на новый год, по случаю... А получилось вот так.

 –Не оправдывайся, рассказывай. И не Вы-кай мне больше, я для тебя теперь, как для всех – Марго.

 –Да нечего рассказывать... Я же журналист. Я умею добывать информацию. Ваш новогодний утренник снимали потому, что он был образцово-показательным. Вы посещали ясли-сад при новом заводе, и первые годы работы этого завода и всего, что с ним связано, часто освещались и в прессе, и в профильных отчётах. Это видео я нашла в архиве гороно, в отчётах о работе педагогов в заводских детских садах, – девушка оглядела остальных, – а с вами ещё проще. Вы все моложе, кто-нибудь да снимал... Даже пришлось порыться, поискать видео по-интереснее...

 –Ладно. Принимаю. Тебя к нам взяли за талант, – Анна была серьёзна, но видно было, что она искренне рада.

Закончить в этот день работу над статьёй Свете не удалось: ребята рассказывали о тех видео, которые нашли на флешках. Забавные случаи, оставшиеся за кадром, реакцию родителей на увиденное, особенно Сашиных и старенькой мамы Марго. Сашин отец был дедом Морозом на этих кадрах, о чём Света, естественно, не знала, а мама Марго – вела новогодний утренник в группе своей дочки, потому что назначенная ведущая неожиданно заболела. Её особо впечатлили кадры собственной молодости, она плакала и пересматривала несколько раз, отмечая какой растерянной была сама, какой сдержанной и умной была маленькая Маргоша... Разговоров хватило до конца рабочего дня. Уже собираясь домой, Аня громко сказала:

 –А вот, в оправдание шантажа, я скажу – ведь никто из нас ни на что хорошее не подумал. Только Марго знала, что найти на неё нечто плохое невозможно и просто поддержала остальных, но мы-то, мы... У всех рыльца в пуху и морды в шерсти.

Все смутились и засмеялись. Света была счастлива.

      7.

Свадьба была назначена на пятницу, а в среду днём в дверь позвонили, и горничная ввела в зал Светиного отца. Рената дома не было, да и Светы быть не должно было – она вернулась за документами, забытыми с утра...

Они стояли друг против друга, отец и дочь, и смотрели друг на друга в упор, похоже, впервые в жизни. Света всерьёз подумала о том, что никогда, никогда отец не подходил к ней поговорить. Молчание затянулось.

 –Привет. Как мама? – спросила Света.

 –Знаешь что, – отец решил перейти к делу сразу, не церемонясь и не здороваясь, – подикла – и хватит. Прекращай. Иди домой.

 –Пап, я замуж выхожу. Это – не дикость, это – жизнь.

 –Хватит. Мать согласна простить тебя, если ты сейчас же поедешь домой. И если ни разу больше не упомянешь этого старого козла.

 –Этот козёл – мой, без пяти минут, муж. И никуда я не поеду, я дома. И не надо мне вашего прощения, благословения, и чем там ещё щедры родители в таких случаях... 

 –Ты совсем тупая? – спросил отец тихо.

 –А ты хамить пришёл? – так же тихо отозвалась Света.

 –Ты – неблагодарная дрянь. Мы растили тебя, как хрустальную, берегли ото всех бед, дали тебе всё необходимое, и даже больше того... И как ты сейчас поступаешь с нами? Позоришь на весь город, мать с сердцем мучается, скорая у подъезда прописалась уже. Надо мной все мужики смеются – говорят, девки в проститутки идут, когда отцовского внимания не хватило... Мы – уважаемые люди... Были. А ты всю нашу репутацию, всю нашу жизнь пустила на посмешище.

 –Папа, а может, правду говорят? Может, мне действительно твоего внимания не хватало? Мы с тобой когда разговаривали нос к носу, вот как сейчас? Ни разу?... Ты никогда никуда со мной не ходил. Только мама. Ты сейчас от меня чего хочешь? Чтобы я пошла домой, как ни в чём ни бывало? И бросила человека, который меня на руках носит, чтобы твоя равнодушная задница была в благочестивом тепле?

 –Я о тебе заботился! Всю жизнь заботился! Это я сделал тебя такой – успешной, целеустремлённой... Твоя мать утопила бы тебя в пелёнках и собственном нытье! И
тебе мало было моего внимания?! А что тебе было нужно – чтобы я тебе сказки читал, сопли собирал? Я тебя обеспечивал, разве этого мало? Сколько стоили твои разные курсы, формы, сборы... Это ты знаешь?

 –Вот ты и сам предъявляешь мне прайс за прожитую жизнь, а меня обвиняешь в меркантильности... И кто тут проститутка?

Отец рванулся вперёд, опрокинув стоявший между ними столик. Он попытался схватить дочь за шею, но тренированная девушка в два прыжка увернулась, и встала в стойку:

 –Не рыпайся, папаша, а то познакомишься с моим проплаченным образованием... Спортивным, в частности.

 –Шалава! – заорал мужчина в исступлении, – Тварь!

 –Дочь твоя, – раздался спокойный голос Рената, – и моя невеста.

Отец развернулся к дверям с явной целью нападения, но Ренат был не один – за его плечами стояли двое, молодых и крепких парней, у одного из которых рука лежала на кобуре. Все трое были абсолютно спокойны, держались уверенно, и на их фоне гость померк окончательно. Он выглядел растрёпанным и жалким. Мужчины расступились, давая ему возможность выйти. Двинувшись к дверям, Светин родственник затравленно оглядывался, но поравнявшись с Ренатом попытался что-то сделать: то ли напасть на него, то ли в лицо плюнуть – понять мотивов никто не успел, потому что Ренат среагировал молниеносно коротким ударом в челюсть. Парни подхватили враз обмякшее тело и вытащили из зала. Теперь Света с Ренатом стояли друг напротив друга.

 –Прости, – сказал мужчина.

 –Тут уж никто не виноват, - ответила Света, – но он не прав. Я не позорю семью. И проблем у мамы с сердцем нет – это ложь и попытки манипуляции. Я ничего им не должна, а если уж мне предъявляют счёт за жизнеобеспечение, то я постараюсь отплатить достойно, когда они докатятся до безработной старости. И да, я рассчитываю обеспечивать их своими средствами, а не наследственными.

 –Милая моя, наследственные средства – твои. Они не лягут мёртвым грузом – они будут жить и течь сами по себе в виде инвестиционных фондов и различных проектов. Эта сумма будет постоянно меняться – где-то будут прибыли, где-то убытки – и это нормально. Я не оставляю тебе в наследство велосипед, я оставляю тебе дорогу и людей, которые обучат тебя навыкам вождения. Всё, что ты заработаешь на этих средствах после моей смерти – ты заработаешь сама. Но не обижай деньгами тех, кто тебе в этом поможет, и они не дадут тебе всё потерять.

 –Я не об этом...

 –И об этом тоже. Он сказал, что сделал тебя успешной. Это не так: он дал тебе шанс и ряд инструментов, но твой успех – твоя заслуга, и только твоя. И если в чём-то ты провалишься – это тоже будет только твоя заслуга. Всё зависит только от тебя, понимаешь? Ты должна помнить об этом всегда. Каждый день. Твой успех – только твой, ведь сколько девочек обучались с тобой в группе тхэквандо?... Но первое место только у тебя. Хотя все родители платят одинаково... Ты, и только ты – залог успеха. Не принижай себя, не думай, что деньги что-то решат за тебя, на что-то повлияют... Неудачник – он и с деньгами – неудачник, потому что неудачи – в голове, в кошельке их нет.

Ренат смотрел на неё ласково, и в то же время как-то... словно прощаясь. 

 –Я хочу, чтобы у тебя не было глупых комплексов по поводу нажитого богатства. Ты должна понимать – деньги – это инструмент, и я даю тебе инструменты для дальнейшего строительства жизни на новом уровне. А как ты построишь эту жизнь, что в ней будет, какие ты выберешь приоритеты – зависит только от тебя. Захочешь замок на луне – когда-нибудь сделаешь, но зачем?... Захочешь спасти чью-то жизнь, спасёшь, но захочешь ли предъявить так же, как сейчас твой отец – тебе? Какой ты будешь? Куда будешь стремиться? Это зависит только от тебя, и никто – слышишь? – никто не имеет права осуждать твой выбор. Никто, кроме тебя самой.

 –Спасибо, – прошептала Света, горло перехватило. Она осознала, что он пытается до неё донести, и опять словно увидела себя со стороны: и сильная, и затравленная, и умная, и ведомая, и уверенная, и трусливая до безобразия – это всё – она. Она настолько разная, что сама до сих пор не знает, какая же её личность главнее. Да, Ренат прав, у неё есть все шансы стать кем угодно, какой угодно – богатой, щедрой, успешной, или всё промотавшей, циничной, зажравшейся.

Кто она? Деньги не портят людей, деньги открывают все двери, в том числе – двери клеток, за которыми всю жизнь скрывались их внутренние звери. Только человек решает – подняться ему до богов или опуститься до животных, а деньги помогут реализовать его выбор. Деньги – беспристрастны, а человек – глуп.

Свадьба прошла ровно, без приключений. В газетах, естественно, были обзоры, но молодожёны больше не читали газет, или делали вид, что не читают. Жизнь шла своим чередом: работа с утра... Из редакции девушка стала уходить раньше, оправдываясь выездной работой, которой на самом деле почти не было – информацию ей собирали люди Рената. А вечер – дома, с мужем, или занимаясь какими-то своими делами... Тренировки Света забросила, с подругами почти не виделась... Её единственной отрадой стал муж – с ним она чувствовала себя спокойно, безопасно. Около него ей было тепло и радостно, но при этом неотступно преследовало ощущение чего-то потерянного. На ум приходила бабушка, её дом, речка, огород... Словно там, в детстве, Света что-то утратила, что-то важное, но не могла вспомнить, что. Это ощущение превратилось в паранойю: оно расстраивало девушку, но в то же время, Лана не хотела отпускать это чувство, словно боялась потерять и его.

Она начала высыпаться, стала гораздо увереннее и спокойнее. Ренат посвящал её в свои дела, знакомил с людьми, с которыми ей предстояло эти дела вести. Она осваивала азы бухгалтерии и экономики, трейдинга и менеджмента. Везде есть активное развитие и свои подводные камни, но муж настаивал на том, что Света должна знать лишь основы, чтобы понимать, о чём идёт речь, понимать, когда логистика становится убыточной, а маркетинг – неэффективным. И должна знать – какие люди способны проконсультировать в том или ином вопросе. А уж потом, со временем, у неё будет возможность разбираться детально в чём угодно.
По ночам Свете всё чаще снился дом в деревне, какие-то места и эпизоды, в мельчайших деталях, но и всё чаще она стала просыпаться от кошмаров, которые не могла вспомнить. Ей снился отец, надвигающийся на неё, как чёрная туча, расплывающийся вблизи, скрывающий от неё бабушку, маму, свет... Она вскакивала, слыша надрывный крик – "Не ной!" Её лихорадило, она не могла вспомнить, что это, но и просто выкинуть из головы тоже не получалось: сны становились всё более явными, реалистичными. Ужас был такой, что сердце колотилось где-то в глотке, дышать было невозможно, хотелось закричать, но голос парализовывало животным страхом... Она не в состоянии была понять, чего она боится. С одной стороны – это связано с детством, которое давно прошло, какой смысл вспоминать и терзать себя переживаниями... С другой стороны, страх парализовывал сейчас. Как умерла бабушка? Что было с ней, маленькой Светой? Эти мысли о прошлом просачивались в настоящее и мешали жить сегодня. Однажды она решила поговорить об этом с мужем:

 –Меня по-прежнему беспокоит то воспоминание... Я как-то говорила тебе...

 –О бабушке, – сразу отозвался Ренат.

 –Да. О бабушке. Она мне снится. Ну, не она, но детство, которое с ней связано. Я многое вспомнила, это даже удивительно. Но... В последнее время мои сны стали заканчиваться плохо.

 –С бабушкой что-то случается?

 –Не... Нет... Не знаю. Правда. Я не помню. Но это что-то про папу. Он сделал что-то плохое, такое, что я просыпаюсь в ужасе. У меня сердце из груди выскакивает и крик стоит в горле. Так жутко, так реалистично страшно, что я иногда начинаю метаться по комнате, как будто хочу спрятаться.

 –Я слышу иногда шум из твоей спальни... Но когда я поднимаюсь к тебе – ты уже снова спишь.

 –Не всегда. Сегодня ночью, например, я слышала, как ты подошёл к дверям, постоял, приоткрыл дверь... Но я не могла реагировать. Я не в состоянии была говорить с тобой. Извини.

 –Ничего, я понимаю.

 –Что это? Я боюсь, что скоро совсем перестану спать...

 –Может быть, тот случай, когда отец приходил перед свадьбой, не даёт тебе покоя? Он оскорбил тебя, напугал, и вы расстались, скажем так, не друзьями...

 –Не знаю. Мне кажется, это не связано с последними событиями. Я хочу вспомнить.

 –Поехали туда. Ты знаешь, где эта деревня?

 –Да, Вязники. Я вспомнила.

 –Давай в эти выходные съездим туда. Погуляем по улицам, посмотрим на дома... Поговорим с местными жителями. Может быть, ты вспомнишь то, что тебя так угнетает.

      8.

По настоянию Светы, они поехали на автобусе. Ренат давным-давно не был на автовокзале и ему всё вокруг было интересно, как любопытному ребёнку. Лана посмеивалась, наблюдая за сосредоточенным мужем. Дни стояли сухие, но не очень жаркие – спасал восточный ветер, приносящий прохладу, которая освежала на солнце и незаметно таяла в тени. Но выйдя на солнцепёк, желание найти тень приходило довольно быстро.

В автобусе ехали долго, успели и поспать, и поболтать, и перекусить. Когда вышли на нужной станции, настала очередь Рената наблюдать за женой и её реакцией на окружающий мир: она оглядывалась по сторонам, всему удивлялась, и её просто разрывало от детских воспоминаний. Подбежав к дереву, ствол которого раздваивался в метре над землёй, Света навалилась на него и засмеялась:

 –Когда я была маленькой, я залезала на эту развилку и высматривала оттуда автобус. И скажу тебе, что развилка эта была куда выше... Мне действительно приходилось карабкаться.

На каждом углу девушка останавливалась, рассматривая что-нибудь, рассказывая Ренату то или иное воспоминание. Он уже был несколько обеспокоен и утомлён – они добрались до этой деревни буквально к обеду, надо бы найти место для ночлега и уж хотя бы ужина, а времени оставалось всё меньше. Но он не торопил супругу. Он чувствовал, что с ней происходит сейчас что-то важное,и это происходящее ей зачем-то нужно.

В конце концов, не так много она от него просит. Получает, конечно, не мало, но это не в счёт. А вот просить – почти ни о чём. Ему нравилась самостоятельность своей избранницы, но и порадовать хотелось. Можно дарить подарки, впечатления, но дать человеку то, чего он сам желает – высшее благо для дарящего, и сейчас он наслаждался этим благом, не смотря на усталость и голод. Её эмоции питали его, давали ощущение собственной нужности, чувство важности именно этого момента – каждую минуту, словно он причастен к её жизни, её тайне, и вот здесь и сейчас всё имеет значение. Ренату нравилось это чувствовать. Нравилось быть заинтересованным в её внутреннем мире. Он с удовольствием слушал, о чём она рассказывала, представлял детали, становился моложе, прикасаясь к энергии её положительных переживаний.

 –А родители не оговаривали тебя за то дерево? Ну... Ты же девочка, и всё такое...

 –Нет, – Света улыбалась, – на остановке всегда бывало много народу, а на людях родители баловали меня. Потом, дома мне могло влететь за что-нибудь, но не здесь.

 –Получается, мы на территории твоей безопасности? – пошутил мужчина.

 –Я бы сказала – на территории моей беззаботности – так будет точнее. Здесь я ничего не боялась, ни о чём не переживала... Как с тобой, последний месяц, –

Света обняла мужа и уткнулась лицом ему в плечо.

 –И я тебя люблю, – сказал Ренат и покраснел. Он впервые признался в любви этой девочке. Насколько искренне? От души. Не как мужчина даже, а как человек в целом, он полюбил её, привык, привязался... Солидный возраст в этот момент не значит ничего, совершенно. Света вздрогнула, он это почувствовал, и зарылась в него ещё больше. Они простояли так несколько минут. Наконец Ренат подал голос:

 –Что-то вспоминаешь? В какую нам сторону, например...

 –Прямо по дороге, – Лана его обогнала, не поднимая глаз, – там будет развилка, и сосна с дуплом.

Она шла по дороге, вдоль которой стояли частные домики с уютными палисадниками. Людей не было, видимо, жители пережидали жару в прохладе своих домов. Ренат немного отстал, жалея о том, что смутил жену так не вовремя. Однако изучение окрестностей занимало его гораздо больше, чем душевные переживания. За каждым домом располагался двор, и все они были очень разными: где-то присутствовали добротные хозяйственные постройки, огороды, даже изредка сады, а где-то просто заросшие сорной травой участки. Заброшенных строений не было, в нескольких дворах мужчина увидел хлева и конюшни – пустующие – наверное, скот на выгоне, пасётся. В некоторых – собачьи будки, но их обитатели спали, разморённые солнцем. По другой стороне дороги лесок поредел, и скоро взору открылось целое застроенное поле. Оказывается, основная часть поселения находилась именно за лесом. Они дошли до развилки. По левую руку продолжалась улица с палисадниками.

 –Это дачные дома. Здесь, конечно, тоже живут, но в основном, всё-таки дачники, – пояснила Света.

По правую руку дорога делилась надвое, и обе – в основную деревню, за лесок. На развилке стоял огромный пень.

 –Нет больше сосны с дуплом, – вздохнула девушка, – да и вообще... Здесь многое поменялось.

Они пошли к домам. Там жизни было больше. Уже в первом доме на крыльце играл ребёнок лет полутора – складывал кубики. Через двор от него их облаяла маленькая беспородная собачонка. А ещё дальше...

 –Смотри, – Света схватила мужа за руку, – вот в этом доме жил мужик... Мы его очень боялись. Он был угрюмым, всегда молчал, а если кто-то подходил к его забору – бросал камни. И как на зло, именно в его саду были самые вкусные яблоки...

 –И много раз он попал в тебя камнем? – Ренат улыбался.

 –Ни разу. Я мала была и стояла на шухере. Но видит бог, это было невероятно страшно!... А вон там, за тем домом с синей крышей – здесь, кстати, никогда не было синей крыши – голубятня. Там голуби были самых невероятных пород. Мальчик Костя с папой Витей их разводили... Мне так нравился этот мальчик! Я всегда думала, что он вырастет прекрасным принцем и мы поженимся...

 –Так. Значит, у меня здесь есть соперники?
 
 –Да нет, откуда... Мне было тогда четыре года... Принц, может, спился уже, или стал многодетным отцом... А вот здесь жила бабушка Тася, она нас ирисками всё угощала. Позовёт, и полные карманы насыплет. Вкусные! Вкуснее, чем из магазина. Мы всё в толк не могли взять, где столько ирисок берёт одинокая бабка, которая даже хлеб печёт сама? Потом оказалось, что это она свёклу с сахаром варит и вялит в печке потом... Кто бы мог подумать, что так вкусно? А вон там, вагончик, видишь? Это магазин. Работает утром и вечером. Рядом даже, бывало, бочку с пивом ставили и продавали на разлив. Потом почему-то перестали, – Света трещала без умолку, муж ещё не видел её такой разговорчивой. Во дворах ходили и переговаривались люди, бросавшие на приезжих подозрительные и любопытные взгляды.

 –А вот там, видишь двор с конюшнями? Вот за ним дом. Вон, с петушком на коньке –  это бабушкин. Странно, что после продажи он ничуть не изменился – обычно люди перестраивают под себя...

 –Может, их и так всё устроило... Ремонт – это деньги, на нём можно отлично сэкономить... Ты здорово ориентируешься. Много помнишь об этом месте, хотя была совсем крошкой.

 –Я любила эту деревню больше жизни. Так только в детстве можно что-то любить. Да и сны помогли многое вспомнить.

Какая-то женщина стояла во дворе своего дома и смотрела на приезжих, прикрыв глаза от солнца ладонью. Она издали высматривала их, пристально разглядывала, когда они проходили мимо, а когда прохожие почти миновали её забор, окликнула:

 –Светочка!

 –А? – девушка остановилась, глядя на женщину. Та неуверенно приблизилась.

 –Света? Ты?

 –С утра до обеда точно Светой была... А Вы кто?

 –Ты меня не помнишь? А я тебя сразу узнала... Это папа твой? Как постарел... – тактичности собеседнице было не занимать...

 –Нет, папа выглядит хуже, но моложе, а это – муж. Вот, приехала показать ему место моего счастливого детства. А Вы, простите, кто? А то я не расслышала...

 –Ах, муж... Господи, как неловко получилось... Простите, бога ради... Геля я, Геля. Подружка твоя. Я с тобой водилась и учила плохому.

 –Например, яблоки воровать? – Ренат не был смущён, наоборот – его разбирало любопытство.

 –Ну и это тоже. Наши-то сорта все были зимние – на заготовки, а у Егорыча – летние, сладкие, как мёд. Вот мы к нему и лазили... А что? Он свиньям скармливал, мы хуже свиней что ли?... Тоже сладкого охота... Ну вспомнила ли ты меня?

 –Вспомнила, – у Светы на глазах навернулись слёзы, – я совсем про тебя забыла, представляешь, а теперь вспомнила... Ты же мне здесь как сестра была. Господи, Гелька! Да я бы ни за что тебя не узнала – такая тётя стала... Ты же худющая была, как жердь, и длинная, как шест на голубятне...

 –Это тебе так казалось, что длинная. С высоты твоих восьмидесяти двух сантиметров.

 –Так уж и восьмидесяти... – Света и плакала, и смеялась, и сдерживала всё это, как могла...
 –Да у меня до сих пор зарубки на столбе крыльца. Муж закрасил было, а я обратно расковыряла. Память о тебе. Я же думала, больше не свидимся... Каким только богам не молилась, чтобы они тебя сохранили... – Ангелина заплакала.

 –В каком смысле – сохранили? Я же домой уехала, не на фронт...

 –Да, конечно, да... – спохватилась женщина, – да, но я... Я волновалась. Мне хотелось верить, что у тебя всё хорошо.

Ренат наблюдал за женой: Света напряглась, слёзы её моментально высохли. Опять. Вот мать так же нервничала... Что они знают, чего не знает она?

 –Геля. Я что-то не помню из своего детства, в частности, отъезд отсюда. В то самое лето, когда я была здесь в последний раз... Бабушка тогда ещё болела... Напомни, а? Не просто же ты так богов поминаешь?

Подруга засуетилась, при чём вся: пальцы принялись нервно теребить подол кофты, ногой она выковыривала из земли какой-то камешек, глаза забегали, словно в поисках рассыпанных по земле слов.

 –Так я же сама толком ничего не знаю... Я то лето в городе провела, у маминой родни, а приехала – тебя уже и след простыл. Вот я и переживала, будто бросила одну...

 –Геля! Кто там, милая? – раздался мужской голос, на который все дружно обернулись.

 –Костя! Посмотри, кто приехал! Света с мужем! – Геля явно испытывала облегчение от возможности перевести тему. Мужчина подошёл.

 –Оооо, здравствуй, Принцесса, – он улыбался искренне, широко, радостно, – какая ты выросла! Добрый день, – он протянул руку сквозь забор Ренату, для рукопожатия.

 –Принцесса, Костя... – Ренат сдвинул брови, – как папа Витя? Голубей больше не держите?

 –Да ладно? – Костя раскинул руки, – неужели Принцесса о нас рассказывала? Это же было сто лет назад! Как ты помнишь?! Ты с шести лет здесь не появлялась!  Польщён! Папа Витя жив и здравствует, голубей стало гораздо меньше, сейчас голубятня больше похожа на большую кормушку – кто там только не встречается... А зимой снегири живут... Не занимаемся мы толком этим делом больше. Отец староват уже, а у нас четверо детей, хозяйство... Без баловства дел невпроворот...

 –То есть про Костю ты рассказывала, а меня забыла... Ай как нехорошо, – Ангелина притворно насупилась, все засмеялись.

 –Ты до бабушки? – спросил Костя, и не дожидаясь ответа добавил: –  время будет – заходите. Мы будем ждать, – тут раздался детский плач из открытого окна, – Геля, грей молоко! – воскликнул Костя, пробежал по дорожке к дому, и прямо в это открытое окно запрыгнул в комнату.

 –Шайтан – не мужик, – возмущённо воскликнула его жена и побежала к крыльцу. У дверей она обернулась – Мы ждём! Заходите!

 –Ты видел? – спросила Света, когда они двинулись дальше по дороге.

 –Всё видел. Но больше смущает другое. Он спросил: ты до бабушки? –  так, словно ты идёшь к ней в гости. При чём, совершенно обычно идёшь, будто каждые выходные тут бываешь. Во-первых, подобная оговорка – признак большого волнения, что ещё можно как-то объяснить. Твоим внезапным появлением, например. Но во-вторых... Он говорит о бабушке так, словно она жива и ждёт тебя на завалинке.

 –Может... Нет. Не знаю. Меня сейчас разорвёт от непонимания и подозрений... Она провела лето у маминой родни!... Чушь собачья! Там родня – сплошные алкаши, мать бы её к ним не отправила бы, даже в случае войны... Пойдём быстрее. Пожалуйста.
К концу улицы они едва не бежали. Вот он дом, с коньком и петушком. Вот до боли знакомая Свете калитка и дорожка к дому. А вот на дорожке у крыльца стоит бабушка. И едва увидев Свету – идёт навстречу, улыбаясь сквозь слёзы:

 –Светочка, милая, родная... Иди ко мне скорей! Иди, моя хорошая...

Завизжав, Света бросилась к пожилой женщине и будто срослась в объятиях с ней.

Ренат не спеша вошёл в распахнутую калитку, аккуратно прикрыл её за собой, и остановился недалеко от плачущих родственниц. Света отрывала от себя миниатюрную бабушку, рассматривала на расстоянии своих вытянутых рук, и снова стискивала в объятьях... Когда первая буря эмоций улеглась, все вошли в дом. Света оглядывалась, вытирая бесконечные слёзы: может, всё кругом уже и не то, но такое же, как в её воспоминаниях. Такие же лоскутные коврики и вязаные дорожки на полу, те же чашки в серванте, блюдо на столе, деревянная мебель, фото на стенах – сыновья бабушки и муж, ещё молодой, в военной форме. Над кроватью в углу, покрытой большим толстым лоскутным покрывалом, висели рисунки. Света вспомнила их, едва увидев: она привозила их из города. Кроме бабушки никто не интересовался её рисунками, а Света любила малевать карандашами и красками. Всё изображённое, вырезанное и склеенное она неизменно посвящала бабушке – родители почти не смотрели на поделки дочери, отмахивались. Света сама отбирала лучшие на её взгляд работы, и везла в деревню. Самые-самые лучшие, отобранные уже бабушкой, попадали на эту стену.

 –Остальные в серванте лежат, внизу, – сказала бабушка, вытирая слёзы концом платка, перехватив взгляд внучки, – давай: знакомь, рассказывай. Каким ветром тебя занесло...

 –Бабуш, это – мой муж, Ренат. Ренат – это моя чудом живая бабушка в своём, пятнадцать лет назад проданном, доме, Августина Валентиновна, – девушка продолжала всхлипывать, но старалась улыбнуться.

 –Зови, как все – Агата. Не столь ты далеко от меня ушёл по годам-то... зятёк, – Августина озорно прищурилась, – старше ты сына-то моего?

 –Старше, Агата, – Ренату нравилось, как развиваются события. И бабушка эта нравилась. В ней было что-то хулиганское, озорное, как и её прищур, но за этой доброй насмешкой была видна огромная сила духа, затаённая боль, большая мудрость. Ренат проникся уважением к этой женщине ещё по рассказам Светы, но сейчас он ощущал себя учеником Будды перед своим учителем, – я и тебя старше, небось.

 –Мне до семидесяти ещё далеко, восемь лет...

 –Ну вот, на шесть лет меня моложе, совсем молодуха, можно не церемониться, –

Ренат изобразил дерзкую гримасу, чем разрядил, наконец, обстановку: рыдания прекратились, раздался смех, и в доме повисла тишина. Света выбирала слова и темы – с чего начать? Что спросить? Что вообще произошло и происходит? А бабушка ждала её расспросов, блуждая по дому – организовывая чай и не только, курсируя между плитой и холодильником.

 –Как так получилось? – спросила Света, наконец, – почему мне сказали, что ты умерла?

 –Чтобы ты больше сюда не просилась. Мы поссорились. Я и твои родители. Они решили, что я дурно на тебя влияю, и решили больше сюда не привозить. А чтобы у тебя не было вопросов – сказали тебе, что ехать больше некуда.

 –И ты знала? И ни разу не дала о себе знать?

Агата вытащила из серванта коробку, а из коробки – подшивку газетных вырезок.

 –Вот. Статьи о тебе. Твои интервью. Твои соревнования. Я следила за тобой, насколько могла... Мне главное было знать, что ты жива, здорова, и всё у тебя хорошо... А объявись я – был бы скандал, который бы закончился неизвестно чем. Тебя и в школу отдали на год раньше, потому что занять тебя нечем было, кроме деревни, а деревни-то и нет...

 –Что случилось в то лето? Почему вы поссорились?

 –Принцесса моя, с тех пор прошло пятнадцать лет – я уже многое забыла...

 –Даже то, из-за чего тебя заочно похоронил собственный сын?

 –Даже. Вот вам лучше, голодные поди, как волки, дорога-то не близкая... Яица свои, молоко, правда, козье – корову я забила года три назад, сил никаких женских не хватило корма ей запасать... К яичнице – сальце, огурчики вот, хлеб – тоже свой, легче испечь, чем магазин дождаться... Печенье вот, пряники. Чай. Кому надо – сахар. А могу и варенье достать...

 –Спасибо большое, не надо, тут и так стол ломится, – Ренат видел, что Агата уходит от разговора и не хотел её торопить, – Лана, радость моя, давай поедим, а то ты рискуешь овдоветь раньше времени.

 –А у вас, значит, всё по расписанию? – улыбнулась бабушка.

 –Конечно. Я ещё не насладился восхитительным обществом твоей прекрасной внучки в полной мере. Боже мой, сказал бы мне кто когда-нибудь, что я буду запросто болтать с бабушкой моей жены, как с бывшей одноклассницей...

 –Что? Не поверил бы?

 –Нет, конечно. У моей первой жены ни бабушек не было, ни дедушек...

 –Вот и у Светланы больше дедушки нет, – Агата скорбно ссутулилась, но держалась спокойно, с достоинством, – умер дед давно, больше десяти лет уж прошло. А я всё с ним разговариваю... С ним да с кошкой. Больше не с кем.

Света молчала. Она ела машинально, не понимая ни вкуса, ни запаха. Бабушка переглянулась с Ренатом, он понимающе кивнул.

 –А о замужестве Светланы ты тоже читала?

 –Ой, о замужестве Светланы только что на заборах не писали... Конечно, читала. Как родители-то не прибили, не понимаю. Испугались, наверно, жениха...

 –Да, – девушка глубоко вздохнула, – скандал был. Мама из дома выгнала, а перед свадьбой папа пришёл, лекцию читал. Дескать, последний шанс вернуться.

 –И аргументы нашёл?

 –Естественно. Он меня холил, лелеял, обеспечивал, а я репутацию семьи пустила по ветру...

 –Как у меня такой сын получился – не понимаю... – бабушка задумчиво перемешивала мёд в большой розетке, – их у меня трое. Один погиб на работе – МЧС, второй с семьёй живёт на крайнем севере. Приезжали два года назад, говорят, здесь, как в раю. А мне смешно, меня же Витя на тот свет списал... Знать, в раю и есть... Прожили они здесь четыре месяца. Когда ещё соберутся приехать... Трое детей у них. Так что у тебя двоюродные две сестры и брат. Старшие-то – тебе ровесники почти, немного старше, а младшая дочка, Дарья, в школу ходит, в шестой класс. Вот так интересно получилось... Хорошо живут. Дружные, шумные... Ох, как я реву, каждый раз, как они уедут... Но им-то не говорю, а то вдруг навещать раздумают. Они – моя отрада. А погибший сын никого после себя не оставил, не успел. Но тоже был парень покладистый, добрый. А вот Витька... У нас и родни такой нет, на кого бы свалить, мол, гены виноваты. С детства рос угрюмым, завистливым, трусливым. И чем больше пакостей делал, тем больше от него чурались все, как от прокажённого: деревня же, всё на виду. Одного предал – десять попрекнули, девять забудут – десятый напомнит. Вот он и оставался всегда один, никто с ним не связывался. Я его жалела, а отец меня всё ругал – не нюнькайся с ним, пусть его жизнь уму – разуму учит, обломают ему рога-то, глядишь, спесь и поубавится... А как? Я же мать, он же ничем других не хуже... – Агата замолчала, уйдя в воспоминания.

 –А как он с мамой встретился?

 –В город уехал. Сначала учится пошёл. Он ведь умный парень, поступил влёт, общежитие дали, стипендию назначили... Да в общаге он с ребятами не ужился, характер не тот. Стала я ему деньги посылать, чтобы он комнату снимал... Жить-то где-то надо. Он обещал, что всё вернёт, начнёт зарабатывать... Работать он и правда начал почти сразу. И дворником работал, и учеником на завод пошёл, и вагоны по ночам разгружал на вокзале. Он упорный. Сильный. Вот на этом вокзале и заприметил его один начальник. По протекции устроил в депо, в мастерскую, на подходящий станок, Витя перевёлся на заочку, а когда диплом получил, начальник договорился с заводом, чтобы его взяли на госзаказ. Там детали были дорогие, сложные, из полудрагоценных металлов... Директор завода на Витю посмотрел, всё о нём узнал, что нужно, и выставил условия: женишься на моей дочери – уволю старого сотрудника и возьму тебя вместо него. Будешь золотостаночником – детали дорогие, работа хоть и не постоянная, но можешь и на простых деталях подрабатывать, чтобы простоя не было. Зато за неделю основной работы будешь зарплату получать, как обычный работяга за месяц.

 –Подожди! – у Светы стучало в висках, – то есть, как в сказке: женись на лягушке – полцарства в придачу? И он её даже не видел?

 –Да, можно и так сказать. Только лягушка беременная была от женатого человека. И это нужно было срочно скрыть.

 –И он согласился?

 –Он до сих пор там работает, так как ты думаешь?...

 –Значит, я не его дочь?

 –Да нет, ты позже родилась. Тогда родился мальчик. Гришенька. Хорош мальчишка был, но Витька ненавидел его всем своим существом. И супругу кошмарил, пить начал, скандалить... А ещё же как получилось, на работе-то: на драгметаллах работали опытные специалисты, а Витька хоть и способный был, но далеко не спец. Брак порол, отходов было слишком много, мастер докладные на него писал директору, а тот велел раскидывать на всю бригаду. Естественно на Виктора за такую корпоративную ответственность взъелись, требовали его уволить, даже до драки доходило. А виновник самодовольно ухмылялся этим старым профи, чем бесил их ещё больше. Кто-то не выдержал этой несправедливости и уволился, оставшиеся дали ему прозвище Проститутка. Нашлись и те, кто занялся его обучением, рассудив, что раз избавится от Проститутки нельзя, то необходимо минимизировать трудозатраты... Конечно, всё это давило на него, и не меняло к лучшему... Чем бы дело кончилось, не знаю, но его влиятельный тесть как-то прознал о том, что Витя жену поколачивает, и вызвал на ковёр. Предупредил, что если такое повторится, и если Витька пить не бросит, то вылетит с этой работы к чёртовой матери. Витя в ответ пригрозил, что всем расскажет, чьего сына воспитывает. Сторговались на том, что жену он больше не бьёт, а тесть дарит им квартиру в центре...

 –Господи, как... Какая мерзость... – Света чувствовала, что горит. Она не хотела верить тому, что слышит, но не верить воскреснувшей бабушке не могла.

 –А где же Гриша? – спросил Ренат. Бабушка помолчала. Вздохнула.

 –Утонул мальчишка. Здесь, у нас в деревне. Два года ему было. Выпал из лодки. Может, и к лучшему – уж больно ему от Витьки доставалось. Бил его нещадно. А заступалась только я. Он ведь не разговаривал, а за три месяца здесь окреп, загорел, появилась речь... Ну да что говорить, – Агата махнула рукой, – не к житью, видимо...

Света выскочила из-за стола и заходила по комнате. Она покраснела, стала какой-то растрёпанной. Взгляд был пустым, но сосредоточенным. Ренат мазал очередной бутерброд, счёт которым потерял, Агата подливала ему чай. Казалось, что его совершенно не трогает рассказ бабушки. Ему откровенно нравилось здесь находиться, вкусно кушать, беседовать...

 –А масло тоже из козьего молока? – спросил он тихонько, как бы боясь помешать супруге неуместной сменой темы разговора.

 –Нет, – так же тихо и словно с облегчением, отозвалась Агата, – я его покупаю у соседей. Вот попробуй ещё этот мёд – тоже не мой, Нюрка на кедровых шишках настаивает...

 –Специфический вкус... Но интересный. Трудно одной?

 –Да я не одна. Геля с Костиком заходят иногда, бывает я с их детьми вожусь, когда они в город ездят, бывает они мне помогают – перекопать, скосить, отремонтировать... Ещё вот Ленка есть, у неё муж замёрз по пьяни, слава богу, двое детей, уже подростки. Она кроликов держит, пух мне поставляет, тушки, а я из пуха им варежки, носки, шапки делаю... Пух отменный, но недолговечные из него вещи.

 –Зато как приятны в носке: наденешь и радуешься. Платок-то небось из того же пуха?

 –Да, из него. Я последние два года всё на плечах ношу, иначе шея болит... А шкурки Ленка Николаю отдаёт, Дормидонтовичу, охотнику. Он умеет с ними... А дочь у него – рукодельница: и обувь делает, и шубки всякие, безрукавки... Может денег дать за сырьё, а может готовой вещью расплатиться. Она из моей коровы мне сапоги сшила и тапочки, вот в которых ты сейчас. Хороши, правда? – Ренат поперхнулся, –  Мы тут хорошо живём. До посёлка дорогу сделали, теперь туда за час можно добраться. Там и школа, и прочая инфраструктура. Если уж что срочно надо...

 –Прав твой сын – как в раю, – Ренат оглянулся на жену, она стояла у окна к ним спиной, – трудно ей... Принять... Такое.

 –Ещё бы, – Агата ещё больше снизила голос, – а ведь это не вся правда. Далеко не вся.

 –Ты хочешь ей всё рассказать?

 –Если выдержит. Она девочка впечатлительная, пусть хоть это переварит для начала... Я ведь специально начала издалека, но сразу: раз она сюда сама вернулась, значит что-то вспомнила. А значит рано или поздно вспомнит всё. И тут уж я ничего не поделаю. Надо подготовить... Хоть немножко. Успеть. Я ведь ждала её. Боялась, что не доживу... Ты только представь – приехали вы сюда, а какой-нибудь Костя ей и говорит: а твою бабушку рядом с дедом похоронили в прошлом году. Что бы с ней тогда было? – Агата испытующе посмотрела мужчине в лицо, и увидев, что он невольно вздрогнул, усмехнулась, – вот и я про то же. Ты, как я погляжу, мужик не глупый, всякого повидал. Меня понимаешь. Это радует.

 –Я счастлив с тобой познакомиться. Честно. И рад, что ты дожила. Серьёзно. А Геля знает? А Костя – нет?

 –Геля знает. Но не всё. Кости в то лето не было, он в туберкулёзном санатории лежал полгода, затемнение в лёгких обнаружили. Как раз с весны до осени.

 –И как она ему не рассказала?

 –Не знаю. Думаю, не может. Думаю, даже я не могу... – Агата вздохнула так, словно ей не хватило воздуха, и резко встала из-за стола, – ну... Надо вам на ночь стелить. Время уж полночь.

 –Мы в сарай пойдём, – сразу откликнулась Света, – или нет... Нет. На крышу. Можно на крышу, бабуш?

 –Да когда тебе было нельзя? – бабушка улыбнулась, –  такая жара стоит, что и ночью не зябко. Для вас погода играет... давай достану одеяла... Ренат, иди сюда... Вот оттуда, сверху, доставай подушки... Да. Там их штук шесть. Все и доставай. Света любит, когда подушек много.

 –Да. А маму это бесило – "Кто за тобой стирать должен?!"

 –Да, Светочка, было и такое. Но родители твои здесь особо не задерживались, а когда были – слушались меня. Не всегда, конечно, но часто.

 –Почему ты не приходила ко мне в то лето? Я была здесь... Вот в той комнате... В постели напротив окна. Почему?

 –Потому что меня здесь не было. Я улаживала кое-какие дела с твоим отцом. А когда вернулась – тебя уже мать забрала в город. Ты здесь была с ней. Помнишь? Вити тоже здесь не было, как и меня.

 –Ты тогда с ним поругалась?

 –Да, именно тогда. Вернее, сначала я поругалась с ними обоими, потом я с сыном пыталась прийти к консенсусу, у меня не получилось, и я доссорилась с ними окончательно. Его жена предполагала такой исход и уехала раньше, чтобы избежать встречи.

 –Нашей с тобой встречи.

 –Да.

 –Из-за чего вы тогда поругались? К какому соглашению пытались прийти?

 –Принцесса моя, солнышко моё, я всё тебе обязательно расскажу. Но прошу, давай не сегодня: мне через четыре часа коз доить, иначе пастуха пропущу. Надо отдохнуть, милая. Ты и так в расстроенных чувствах.

 –Утро вечера мудренее?

 –Лучше два утра и три вечера, или наоборот... В общем – не всё сразу.

 –Ну что, родная, бери одеяла и пойдём! – Ренат не мог больше смотреть, как обе родственницы мучаются, пререкаясь, – я ни разу в жизни не спал на крыше. Не скатимся?

 –Ты вообще слышишь, о чём здесь речь идёт? – взъелась Света.

 –Конечно, – мужчина резко посерьёзнел, и в его голосе появились железные нотки, – речь о том, что как ни дорог гость, а хозяевам отдыхать надо. Хоть немножко.

Света опять покраснела. Слова мужа ударили её отрезвляющей пощёчиной. Она схватила одеяла и выскочила в двери. Ренат пошёл за ней, но в дверях оглянулся на Агату.

 –Спасибо, – одними губами сказала она. Мужчина кивнул и вышел.

Взбираться с шестью подушками по приставной лестнице в неполных семьдесят лет – это само по себе – подвиг и почти акробатический этюд, достойный скромных аплодисментов. Но Ренат справился. Света была уже наверху, она бросила одеяла кучей и сидела к ним спиной, подтянув колени к подбородку. Ренат всё аккуратно расправил, свалил подушки на один край лежбища, и лёг на спину. Перед ним было небо. Светлое, летнее, с тусклыми звёздами. Приятно подувал ветерок, где-то лаяли собаки, изредка можно было услышать чьё-то мычание или блеяние. "Скоро закричат петухи," – подумал он, посмотрел ещё раз на молчаливую спину жены и уснул.

Проснулся Ренат на удивление поздно. Солнце шпарило во все лопатки, деревня наполнилась привычными для своей бытности звуками. Рядом с одеялами он нашёл кастрюлю с водой, которая вероятно, была льдом некоторое время назад. В воде лежала бутылка то ли компота, то ли домашнего слабого кваса. Мужчина отвинтил крышку и с удовольствием отпил половину содержимого. Не нарзан, конечно, но тоже очень хорошо. Поднявшись во весь рост, Ренат потянулся и осмотрелся. Крыша этого дома была не самой высокой, но выше многих. Окрестности неплохо просматривались. В огороде гнула спину Агата, во дворе Гели с Костей играли дети, трое. Сама Геля, видимо, была в доме с младенцем. С голубятни дяди Вити кто-то махал рукой. Ренат прикрыл глаза ладонью от света и рассмотрел Светлану, стоявшую на крыше голубятни. Она приветственно махала ему рукой, он ответил тем же жестом.

Пооглядывавшись ещё немного, Ренат начал рискованный спуск, прихватив с собой кастрюлю. В доме на столе стояла яичница и тарелка ячневой каши. Не спеша съев всё, что нашёл съестного, Ренат вышел в огород.

 –Чем помочь, хозяйка?

 –Рисковый ты парень, зятёк... – Агата лукаво улыбалась, – не боишься, что работать заставлю?

 –Не, не боюсь. Жажду!

 –Ну смотри, значит... Вот здесь у меня воротина уже три года не открывается. Сын приезжал – надо было сказать, но ведь он отдыхать приехал... Я не решилась. А ты тут бесцельно, вот и сделай доброе дело. Инструменты вон там, в сарае. А потом я тебе ещё задач нарежу, коли охота не отпадёт.

 –Без проблем, – ухмыльнулся Ренат и пошёл в сарай знакомиться с инструментом. А последнего было немало. Больше всего мужчину восхитили наборы стамесок и ножей, явно самодельных, но просто потрясающего качества. Так же он перебирал резаки и фрезы, пилы и пильные диски, ножи для разных станков... В углу увидел ещё один самодельный набор – шесть топоров в едином стиле – от топорика для мяса до здоровенного колуна, которым можно было бы и голову мамонту отсечь при желании.

 –Залип? – спросила Агата. Гость молчал, но горящие глаза говорили сами, – значит, разбираешься...

 –А где станки?

 –В пристрое. Там же большая коллекция ножей. Тут так, не лучшее. Вот топоры – да. Мечи ещё есть. Там же, у станков. Да ты походи, посмотри. Как дед умер, я в пристрой никого не пускаю. Но тебе – можно. Ты – свой. Для меня. Чувствую тебя, как своего – по уму, по опыту, по характеру. И Принцесса нас объединяет. И скорая смерть. В общем, по душе ты мне, больше, чем все прочие.

 –Это очень льстит. Спасибо, Агата. Я обещаю не осквернить память твоего мужа неловким обращением с его вещами.

 –Вот я знала, что ты правильно поймёшь. Давай, сам тут. Я пошла обед варить. Светка где-то бегает, как всегда, аппетит нагуляет, придёт.

       9.

Но Светка домой не спешила. Она ни с кем не разговаривала, с утра избегала встреч. Даже на голубятню залезла втихаря, без разрешения. Она не спала всю ночь, просто сидела на крыше, смотрела на дома, утонувшие в ночном сумраке, и ни о чём не думала. Мысли обо всём услышанном, обрывки воспоминаний и детских, и взрослых, и слова родителей о ней самой и друг о друге – всё слилось в бесконечное жужжание в ушах, словно кто-то вышлифовывает в мозгах углубление болгаркой с мелким наждачным кругом. Она тупо сидела и ждала, когда этот гул прекратится, когда уляжется всё то, что взбаламутилось в последние сутки. Только на рассвете жужжание начало стихать, превращаясь в ровный шумовой фон, из которого иногда выпрыгивали отдельные фразы: "всю нашу репутацию, всю нашу жизнь пустила на посмешище!..", "а уж потом мы решили, что мы достаточно приличная семья для рождения ребёнка...", "старый ловелас портит твою репутацию!..", "ты просто по полдня валялась, лежебока!", "хлебное место достаётся трудом... Трудом! Вот этими вот руками!...", "я о тебе заботился! Всю жизнь заботился!..."

Первые крики петухов Света встретила на дороге. Она вышла к реке, на тот самый берег, где "отдыхали" когда-то её родители. Она словно на секунду увидела их голые тела: мать, распростёртую на песке, и отца с чужой женщиной в обнимку. Она стояла на том самом повороте, где её тогда догнала бабушка. И вдруг вспомнила свой последний разговор с отцом, она тогда сказала ему: ну и кто здесь проститутка?... Понятно, почему он так взбесился – она случайно озвучила его обидное прозвище. С другой стороны... Правильно же прозвали.

Девушка хотела искупаться, но воспоминание родительского разврата отворотило от этого места. Она пошла искать ту косу, куда увела её в тот раз Агата, выше по течению. Двигаясь по тропинке, она вспомнила, что кажется ходила сюда ещё, с Гелей и Костей. И наверно, были ещё ребята. Всплыл в памяти какой-то очкарик... Семён, кажется... Кто такой? – бог его знает... А, ещё рыжая девочка была, вот прям рыжая-рыжая... Имя забылось. На косе Света славно искупалась – со стороны брода мелко, а вот за косой скрывает, как говорится, "с ручками". Да, Геле тогда должно было быть лет четырнадцать. А Костя, вроде даже старше. Обалдеть, с какими малявками им приходилось вошкаться в деревне... Она младше на десять лет!
Интересно, она была самой маленькой? Семён, Семён, Семечка... Он тоже, кажется, был старше неё...

Вернувшись в деревню, Света прошла по обеим улицам, слазила на голубятню, украла из теплицы дяди Вити пару огурцов, и пошла за деревню, в поля, где пасётся немногочисленный деревенский скот. Для этого пришлось пересечь всё поселение в противоположную от реки сторону, мимо пня на развилке, через улицу дачников, и дальше... Лошади, как всегда, паслись с козами. Они были левее. Коровы были дальше и правее. Овец угнали совсем далеко, отсюда не видно, они часто живут на выпасе неделями, да их здесь и мало обычно.

Пока девушка тупила, стоя на месте, к ней из-за кустов вышел гусь. Света его не видела, а он внимательно её рассматривал, приоткрыв клюв и распустив крылья. Сделав для себя какие-то свои, гусиные, выводы, он побежал, вытянув шею, и пребольно цапанул жертву за ляжку, чуть выше колена. От неожиданности Света взвизгнула, и гусь атаковал снова. На шум из кустов выскочила девочка подросток с хворостиной в руке. Она мастерски отогнала гуся, направив его обратно, за кусты.

 –Ты чего тут? – спросила она Свету, присевшую на корточки.

 –Тебя жду, – огрызнулась та.

 –Зачем? – серьёзно спросила девочка. Света подняла голову и посмотрела на неё в замешательстве.

Девочка была и не рыжая, и не белая, а что-то среднее – карамельный блонд. Серые глаза смотрели прямо, без удивления и любопытства, словно взгляд принадлежал уставшей уверенной женщине, а не ребёнку. Она была среднего роста, с длинными волосами, заплетёнными в косу.

 –Познакомиться хочу, – сказала девушка наконец, вставая.

 –Меня Лёля зовут, – девочка протянула руку, – а тебя?

 –Лана. Я жила здесь раньше. Давно. А теперь приехала в гости к бабушке.

 –Как зовут твою бабушку?

 –Агата.

 –У неё две козы – Роза и Люся, Люська беременная. А ещё у неё три сына – мертвяк, идиот, и северянин. Северянин – хороший, я его видела, а идиота не видела – он в городе живёт.

 –Откуда ты знаешь?

 –Я здесь про всех всё знаю. Меня за это бьют.

 –Кто бьёт?

 –А все. Никто в деревне не любит тех, кто всё про всех знает. Но я не виновата, у меня просто память хорошая. Я слышу – и на всю жизнь помню. Этого уже не исправить. Просто мне надо молчать – так мама говорит, а я молчать не умею.

 –А ты не слышала, почему у Агаты сын – идиот?

 –Вот так всегда. Сначала меня спрашивают, а потом бьют – зачем сказала. Я учусь молчать. До свидания. Приятно было познакомиться, – девочка скрылась в кустах.

Что за наваждение? Господи, да реален ли мир вокруг?

Света пошла к козам. Их пас мальчишка, русый худощавый пострелёнок, как положено – с дудочкой. Ощущение нереальности и сказки усиливалось.

 –Привет, добрый молодец! Как тебя зовут? – окликнула мальца Света, прикидывая, что он, пожалуй, года на два моложе её прежней собеседницы.

 –Илья. А Вы кто? Заблудились?

 –Нет, не заблудилась, я гуляю. Лана меня зовут. Я к бабушке в гости приехала.

 –Ясно.

 –Илья, а ты чей будешь? Как родителей зовут? Может, я их знаю – я жила здесь когда-то...

 –Лена – мама моя. Елена Ситникова. А отец – Ситников Роман – умер.

 –Прости, если не то спросила.

 –Нормально.

 –А ты на дудочке играешь?

 –Нет, просто так с собой ношу, козам стучать промеж рогов...

 –А ты – хам...

 –А у Вас вопросы глупые. Спросила бы – хорошо ли умею – я бы понял, а играю ли в принципе – чушь, а не вопрос.

 –Ты, наверно, когда вырастешь, будешь доктором филологических наук.

 –А что, филологические науки болеют?

Света расхохоталась и мальчишка тоже.

 –Да не тупой я, не тупой. Грубый просто. Вы извините, если что. Мамке не жалуйтесь, ладно?

 –Ладно, – Света ещё улыбалась, – ты – хороший малый, хоть и хам. Мне нравится.

 –Давай дружить. А то тут не с кем.

 –Давай.

Они пожали руки и уселись на траву.

 –Скоро уже в деревню.

 –Во сколько ты пойдёшь?

 –А ты думаешь, я по солнцу часы определяю?... Сменщики мне придут и пойду.

 –Сменщики?

 –Ну да. Дед с внуками. Николай, охотник, и два его внука. Но они мелкие ещё. Первоклашки. Они лошадей поведут в ночное, а я коз в деревню.

 –Вот его я помню. Охотник дядя Коля. Он как-то, говорят, медведя застрелил. Зимой. Тот не вовремя проснулся... Шатун.

 –Да, он смелый, это все знают...

Они проговорили обо всяких пустяках до приезда Николая. Он прибыл верхом, как и его первоклашки. Два дерзких мальчишки смотрели с лошадей надменно и как-то злобно. Свете стало не по себе. Они сосвистали лошадей и поскакали дальше в поле, а Илья согнал коз вместе и они со Светой не спеша пошли в деревню. Уже от пня Света увидела, что по улице идёт бабушка встречать своих козочек. Она распрощалась с Ильёй и пошла по улице дачников по направлению к остановке. Ей очень хотелось побыть одной.

Этот славный мальчишка, Илья, вернул ей способность здраво мыслить. Посмеявшись с ним, поговорив, она будто вновь ожила, уже не чураясь всего услышанного от бабушки. Она смогла снова прокручивать в голове отдельные моменты общения с родителями, воспоминания об их ругани и нотациях, но кровь не бросалась в голову, не стучала в висках. Есть и есть. Лицемеры. Сволочи.

Она бродила по редкому лесочку, вдыхая полной грудью вечернюю прохладу. Уже смеркалось, когда она вышла к дому. На веранде Агата с Ренатом пили чай. В воздухе висел терпкий аромат спиралей от комаров, а по периметру на веранде стояли самодельные ловушки для этих кровососов.

Света остановилась в тени на минуту, глядя на эту восхитительную идиллию. "Моя
семья" – подумала, скорее даже почувствовала, она. "Вот это – моя семья".

      10.

Дня три Света гуляла, отсыпалась, пасла коз с Ильёй, прибиралась во дворе и доме и не задавала никаких вопросов. Ренат чинил даже то, что ещё могло бы подождать с ремонтом пару лет: уделал ворота, забор, и взялся обновить полностью крыльцо и завалинку. Агата занималась обычными своими делами, только ещё готовила, как на роту солдат. Половину добровольно съедал зять, остальное с трудом запихивалось в Свету, Илью и других мимо проходящих голодающих.

Как-то Света с Ильёй возвращались в деревню. Илья рассказывал о своей музыкальной школе, о своей мечте – пан-флейте – хочет научится играть на ней, и тут на дороге показалась Лёля.

 –Ты знаешь эту девочку? Давай позовём.

 –Знаю, – Илья отмахнулся, – дура она. Звать такую – не самая лучшая идея.

 –Почему?

 –Она сплетница. Только и знает, что про людей гадости говорить. Ей больше и поговорить не о чём.

 –А может, и правда – не о чём... Я хочу проверить. Ты позволишь?

 –Валяй. Но я тебя предупредил.

 –Лёля! Привет! – Света помахала, – иди к нам! Бить не будем, честно!

 –Привет, – девочка была, как всегда, серьёзна, – а у Петровых дочь в городе повешалась.

 –Какой кошмар, бедные Петровы, – Лана заметила, как Илья метнул на неё раздражённый взгляд, – Лёля, ты такая красивая девочка, и у тебя уникальная память – ты всё запоминаешь сразу... Вот если я тебе стих расскажу, ты сможешь его повторить?

 –При чём тут красота – не знаю, а повторить могу. Только давай интересный. А то у матери одна Агния Барто и Самуил Маршак, и те без обложек, и страниц не хватает. Скучно.

 –Ладно. Слушай:
Был у майора Деева товарищ, майор Петров,
Дружили ещё с гражданской, ещё с двадцатых годов –
Вместе рубали белых шашками на скаку,
Вместе потом служили в артиллерийском полку.
А у майора Петрова был Лёнька – любимый сын,
Без матери, при казарме рос мальчишка один,
И если Петров в отъезде, бывало вместо отца
Друг его оставался для этого сорванца... – Свету несло, она любила это произведение Симонова и знала его наизусть с детства. Озвучив до момента, где майор решил послать Лёньку в опасное задание, она одумалась:

 –Ну что, повторишь?

 –А ты дальше, дальше рассказывай, – Лёля смотрела умоляющими глазами, – что дальше было?

Света продекламировала всё. Илья начал аплодировать, а Лёля повернулась к ним спиной и пошла прочь.

 –Эй, стой! – окликнула Лана, – а повторить?

 –Ты что, реально думаешь, что она уже вот так – и наизусть знает? – насмешливо спросил мальчик, – окстись, это невозможно.

 –Лёля! – девочка обернулась. В её глазах стояли слёзы. Она медленно подняла руку и неуверенно помахала ребятам. Одна слезинка скатилась по её щеке, девчонка двинулась дальше. 

 –Чего это она? – Света растерялась.

 –Стыдно за враньё, – снова отмахнулся Илья, – я же предупреждал...

Вечером Света вспоминала странную девочку и решила про себя, что надо бы к ней наведаться. Узнать, с кем живёт, какая обстановка. Любопытное создание.

 –О чём задумалась? – спросила Агата, заранее боясь ответа, – что-то ты притихшая сегодня.

 –Понимаете, я встретила здесь девчонку... – Лана рассказала всё, что знала, – кто она?

 –Девочка пережила большой стресс, которого не помнит: медведь задрал её отца, который закрыл собой дочь, маленькую Лёлю. Долгое время девочка не разговаривала, лет до пяти, а потом начала шпарить всё, что слышала и видела за последние два года – кто с кем о чём говорил, кто с кем куда ходил, кто что куда прятал... Скандалов было... На её счету два развода и уйма мордобоя. Пару лет от неё пытались скрываться, но сколько верёвочке не виться... В итоге – да, её побили. Устроили тёмную. Чтобы не знала, кто. Потом ещё раз. И матери угрозы были – мол, заткни свою девку, а то ей кто-нибудь ноги сломает, чтобы меньше по деревне бегала. Это ей уже было лет, наверно, семь, может, восемь. Она боялась из дома выходить. В школу пошла поздно, с девяти, учится из ряда вон плохо, и то там, то тут отхватывает подзатыльники. Мать на неё всё кричит, чтобы она молчала, та пытается, но видно мозгов не хватает, или язык ли длинноват... Трудно ей.

 –Илья сказал, что ей поговорить больше не о чём, я думаю – он прав... Ребята, вы бы видели, как она на меня смотрела, когда я ей "Лёньку" рассказывала! Это непередаваемо благодарный слушатель.

Утром Агата накрыла завтрак на веранде и позвала молодожёнов кушать. Когда все собрались вместе, из кустов сада вышла Лёля.   

 –Здравствуйте. Я не могла вчера – это так красиво... Этот мальчик, и луна... И страшно. Я пришла сегодня. Я обещала и готова выполнить обещание.

 –Хорошо, Лёля, давай, – Света села на табурет, напротив девочки, стоявшей на тропинке перед верандой. Агата с Ренатом переглянулись непонимающе – Лана им не сказала, что предложила девочке повторить услышанный стих. Она умолчала об этом, считая, что Лёля действительно не смогла бы, и ни к чему озвучивать её конфуз.

 –Был у майора Деева товарищ – майор Петров... – начала Лёля читать, с выражением большим, чем умела Света. И прочитала. До конца. От и до. Это был шок. Над столом повисла тишина. Ренат начал аплодировать, женщины подхватили.

 –Лёля, детка, позавтракай с нами! – Агата уже несла недостающие приборы, – давай к нам, милая...

 –Спасибо, – девочка была сосредоточена и серьёзна, – и Вам спасибо, Лана, это очень хорошее стихотворение. Вы не обманули меня – оно и правда интересное.

 –А ты удивила меня своей способностью быстро запоминать. Я понимаю, что такие вещи нельзя обсуждать без родителей, но я просто спрошу – если я приглашу тебя к себе в город, в гости, пожить, поучиться чему-нибудь... Ты согласилась бы?

 –Если Вы пообещаете, что там меня не будут бить, то да. Я бы согласилась. Мне здесь скучно. В городе много улиц, хоть их можно запомнить, и то дело, а тут – Петровы да Сидоровы со своими козами и дочками...

 –Ренат!...

 –Я понял, милая. Сейчас позвоню Артуру, он подготовит бумаги, привезёт. Потом сходим к маме, всё оформим.

 –А если она откажется?

 –Не откажется, – встряла в разговор Агата, – эта – точно не будет против.

 –Ренат, а можно ещё один заказ? Раз уж Артур всё равно сюда поедет, пусть купит пан-флейту. В подарок мальчику-пастуху.

 –Это ты Илюшке? – Агата умилённо улыбалась, – хороший мальчишка. Удивительный – он как из сказки вышел. Явно не в том веке мальчик родился.

 –Илья добрый, – задумчиво протянула Лёля, – он ни с кем не дружит, потому что боится, что над ним посмеются. Но он станет лучшим в чём-то и больше не будет бояться.

 –Да, я думаю, он будет лучше всех играть на флейте Пана.

 –Но у него же есть своя...

 –Это название такое. Пан – бог природы – сделал духовой инструмент, которого раньше не было. Вот его и зовут – пан-флейта, флейта Пана.

 –Тогда ладно. Пусть будет лучшим.

Поход к маме Лёли занял совсем немного времени. Когда ей объяснили, что память девочки может представлять коммерческий интерес, она с лёгкостью согласилась отдать девочку на обучение в несуществующий пансионат, получив нескромное денежное вознаграждение. Бумаги подписала не глядя, документы на ребёнка отдала все, собрала ей кое-что из одежды, и помахала ручкой.

Попрощавшись с Ренатом и бабушкой, Лана усадила девочку в машину, села сама, и Артур повёз их в город. Там уже ждала опытная гувернантка с помощницей – студенткой англоязычного факультета. 

 –Пока поживёшь у нас. Это дом Рената, моего мужа. Тебе нужно помыться, покушать, и поспать. А с завтрашнего дня будешь знакомиться с новыми людьми. Эти две барышни тебе во всём помогут, и обещаю – не будут бить.

 –Бить?! – ужаснулась гувернантка, – это немыслимо! Нет, детка, такую красоту нужно хорошо отмыть и красиво одеть. Давай мы тебя измерим вот этой ленточкой – ты знаешь, как она называется?

 –Нет.

 –Это портновский сантиметр. Вот так, повернись... Я покажу тебе, зачем он нужен, и научу шить. Хочешь?

 –Нет, но если это нужно – я попробую.

 –Отлично! Вот такая девочка мне нравится. Вот такую девочку я могу полюбить. Она попробует, если это необходимо... Я уверена – мы подружимся. Все подружимся.

Света улыбнулась ей и вышла. Она знала эту женщину, дала Ренату её контакты не случайно – гувернантка служила у богатой семьи с зажравшейся дочкой, у которой был обнаружен сахарный диабет. Девочка назло няне и её запретам залпом выпила триста грамм сиропа, который женщина добавляла себе в чай по ложке. Гувернантку едва не посадили, были долгие разбирательства, уничтожившие её репутацию... А девочка с английского факультета – её племянница, сбежавшая от брата гувернантки, своего отца, на почве его алкоголизма и домогательств. Они жили тяжело, но девочка не бросила учёбу. Они вдвоём ходили мыть полы в большом офисном центре, и ездили в пригород в свой маленький огород. Даже урожай оттуда девчонка вывозила по частям на велосипеде, чтобы не нанимать машину. Света знала, насколько им нужна работа и финансы. Знала, что они честные и сильные, и им известно, что такое – ребёнок с психологической травмой. Они ни при каких обстоятельствах её не тронут, не насмеются, не нахамят. Чего не гарантирует ни одно чисто вылизанное резюме.

Света поднялась в свою комнату. Села на кровать. И снова в её голове закрутились мысли об отце. Он никогда не любил маму – он купил её за своё молчание. А она никогда не любила отца – её ему продали с ценным приданым за прикрытие её же блудства. Порядочность, репутация... Кто бы мычал... Нагуляла ребёнка, ни слова не говоря пошла замуж за охламона, который бил её и пасынка, переехала с ним в квартиру в центре города, получив статус неприкосновенности, а за сына даже не заступалась. Похоронила двух-летнего ребёнка, родила дочь, и начала ей рассказывать о морали, напиваясь периодически до беспамятства в разгульной компании, под руководством извращенца-мужа. Семейка... Приличные люди. Нет, Света не осуждала их. Света не понимала, КАК можно ТАК жить. Зачем? Ради чего? Чтобы место жительства было в центре, а не на окраине? Ради нескольких километров по городу он жил с ненавистью к чужой бабе, а она смотрела, как злой мужик избивает её ребёнка? Или она вот настолько боялась остаться "девкой", "разведёнкой", "блудницей", что готова пожертвовать сыном? А он так боялся не устроиться в жизни, что вцепился в ближайший предложенный стул – пусть жидкий, но – статус? Не понимала она их. Почему не прекратить эти отношения, если в них нет ничего хорошего? Зачем жить в страхе, злобе, ненависти... "У нас даже родни такой нет, чтобы свалить на гены..." – говорила бабушка. Он всегда таким был. И она, видимо, тоже. Встретились и поплыли по пути наименьшего сопротивления.

Света легла, не раздеваясь, и сразу провалилась в сон. Она бежит за Сёмой-Семечкой, а рыжая-прерыжая девчонка хохочет, закинув голову назад. Счастье захватывает всё существо маленькой Светы, словно всё – солнечные лучи, смех рыжей девчонки, острые лопатки бегущего впереди мальчишки – источают концентрированное счастье, проникающее сквозь неё саму.

Проснувшись, Света встала и открыла папку с документами, которые ей передал Артур. Свидетельство о рождении. Мать: Антонина Петровна Сотеева, отец: Семён Геннадьевич Сотеев. Рыжую девчонку звали Нина. Это она. Это её дочь Света забрала с собой. Это Семечку-Сёму задрал медведь.

Неделю Света жила в городе и наблюдала за успехами Лёли. Иностранный язык давался ей сложнее стихов, и ей это очень нравилось: надо сосредоточиться, надо напрягаться, чтобы получить хороший результат. Попутно девочка училась адекватно себя обслуживать – делать самостоятельно себе разные причёски, готовить простые блюда, пользоваться стиральной машиной, блендером, феном, вентилятором и другими электроприборами. Телевизора у Рената никогда не было, и сейчас Света была искренне рада этому.

 –Ну что, Лёля? Я смотрю, ты делаешь успехи. Собираюсь ехать в деревню – не желаешь прокатиться?

 –Нет. Я в пансионате. Учусь запоминать и шифровать коммерческие тайны влиятельных людей. Не могут же меня с этими тайнами так запросто выпустить домой.

 –Но это же – легенда, вряд ли мама будет разбираться в этих тонкостях.

 –Да, сомнительно. Но я буду придерживаться заданной мне роли, до тех пор, пока не почувствую тоску по дому. Пока я испытываю облегчение и радость. Мне здесь хорошо. Можно я останусь?

 –Конечно, Лёля. Конечно, можно. И знай, что в любой момент ты можешь "потерять" свой дар полароидного запоминания, и тебя вернут домой при первых признаках тоски.

 –А если нет? Если тоска не появится? У меня есть здесь будущее?

 –Да. Выучишься. Будешь работать в той должности и сфере, которые будут тебе по душе. Мы обсудим с тобой профессии позже. Может быть, встретишь хорошего молодого человека, влюбишься, выйдешь замуж... А может быть, станешь великим учёным и будешь изучать мир глубоководных бактерий... Вариантов множество, ты выберешь что-нибудь.

 –А если я ошибусь с выбором? А если у меня и правда память отшибёт? Что тогда?

 –Лёля, вариантов множество - на все случаи жизни. Не волнуйся. Всегда будет что-нибудь подходящее. Для такой, как ты.

 –Это для какой?

 –Для любознательной и заинтересованной.

 –А. Ну тогда ладно. До свидания.

Вернувшись в деревню, Света нашла своих родных на излюбленной веранде. Чай, бабушкины фирменные плюшки с ягодами... За столом сидел Илья.

 –Света, привет, – засеменила навстречу бабушка, – ты только позвонила, что едешь, я Илюшу позвала, но не сказала зачем. Он нервничает.

 –Ой, я забыла, – прошептала Света Агате, обнимая её, – подари уже...

 –Вот сама и подари, – так же шепотом ответила та, – вон, лежит футляр на подоконнике.

Ренат сидел торжественно и прямо, уплетая плюшки, и поглядывая на Илью заговорщески.

 –Илья, ты – хороший парень, – начала девушка, – настоящий друг, который не бросил меня в беде, и теперь скрашивает наше одиночество... В память о нашей дружбе прими этот скромный подарок. Ты делаешь счастливее нас, и мы хотим отплатить тем же и сделать чуточку счастливее тебя. Держи.

Илья, казалось, не дышал, снимая ленточку и открывая футляр. Внутри лежал деревянный полированный инструмент, благородно играя полуматовым блеском.

 –Вы знаете, сколько она стоит? – воскликнул мальчик.

 –Знаем, – дружно отозвались взрослые.

 –Мне бы никто никогда такую не купил... Да я бы сам себе такую не купил...

 –Так, ты мне тут жаб не разводи... – проворчала Агата, – не на моём, пожалуйста, огороде.

 –Хорошо... Ээээ. Да, я понял, не дурак. Не ныть... Я... Спасибо! А можно я пойду? У меня там инструкция... Давно лежит... Нет, я так-то знаю всё, но я можно пойду?

 –Да, конечно, можно, иди, изучай. Успехов!

Илья убежал, как ветром сдуло. Семья сидела за столом, улыбаясь. Расходиться не хотелось. Поговорили о Лёле, о её маме с непростой судьбой... Притихли. Агата чувствовала, что сейчас очень удобный момент, и ждала вопросов.

 –Бабушка...

 –Да, милая.

 –Что папа со мной сделал? Тогда, в то лето, перед школой?

Агата задохнулась. Она медлила, пытаясь успокоиться и взять себя в руки. Ренат вскинул голову и переводил внимательный взгляд с жены на Агату. В углу веранды у него припасён нитроглицерин, каптоприл, валидол, нашатырный спирт, и даже бинт с перекисью и ватой. На всякий случай, чтобы в доме не искать. Слишком уж тут высокое содержание эмоций – того и гляди, кого-нибудь да прихватит.

 –Откуда... – голос у Агаты сел, – откуда ты знаешь, что он что-то...

 –Поняла. Просто сложила то, что знаю теперь, с тем, что помню давно. Я помню, что я лежала больная, а тебя не было. Помню, что он орал на меня, и я жутко боялась. И знаю, что за предыдущего ребёнка заступалась только ты. Скорее всего он что-то сделал со мной, и все это скрыли, и почему-то с тех пор в моей жизни больше не было ни тебя, ни его ярости. Одного не понимаю – почему он ни разу больше никого не тронул?

 –Такие условия – если он тебя хоть пальцем заденет – я приеду и расскажу всю правду. Всем. Полиции, газетам... Всем. И тогда хоть убей он меня, а уже поздно будет.

 –Какую правду, бабушка? Что он меня бил? Что женился по расчёту? – задав этот вопрос, Лана взглянула на Рената и опустила глаза.

 –И это тоже.

 –Но ведь родители мамы умерли. Старые заводчане и так всё это знают... Больше не перед кем трястись с репутацией. А избиение ребёнка в дошкольном детстве вряд ли получится доказать. Что-то было ещё? Что ты знаешь?

 –Ренат? – голос Агаты звучал всё глуше. Ренат метнулся за таблетками, накапал нашатырного спирта на вату, растёр Агате виски.

 –Бабушка, прости. Я не хотела тебя изводить...

 –Уйди, милая, – попросил Ренат тихо, но твёрдо, – постой в сторонке, не мельтеши. Сейчас всё будет хорошо...

Света отошла. Она стояла, навалившись на перила, спиной к происходящему на веранде.

 –Спроси её, что она знает. С кем она говорила, – попросила Агата.

 –Тебе легче станет? Скажи уже всё как есть, и не мучайся больше. Смотреть на вас невозможно. Я ведь тоже не каменный.

 –Спроси.

 –Лана, ты ни с кем не разговаривала больше о событиях того времени? С Гелей там, или, может, Лёля чего слышала...

 –Лёля слышала, что было у бабушки Агаты три сына – мертвяк, северянин и идиот. Больше мне никто ничего не говорил.

 –Светочка. Давай утром, родная, – бабушка почти шептала, – если доживу... Всё расскажу.

      11.

Утро Света встретила на том же месте – у перил веранды. Она снова не спала, чувствуя гнетущую усталость, злость и раздражение. Она уже была готова к любой правде. Её уже, казалось, ничто не может шокировать.

 –Доброе утро, – подошёл к ней Ренат, – предлагаю накрыть на стол, пользуясь случаем. Пока Агата доит коз, мы в кои-то веки сделаем хоть что-то за неё.

 –Поддерживаю, мой муж и господин. Вели пройти на кухню.

 –Иди же к очагу, женщина...

Улыбаясь, они прошли к плите. Свете стало легче от юмора и спокойствия мужа, от возможности чем-то занять себя. Ренат растопил печь, Света намазывала бутерброды.

 –Как Агата?

 –Стресс. Она слишком долго скрывает тайну вашей семьи, ей уже кажется эта миссия жизнеобеспечивающей – если она расскажет тебе то, что ты знать бы не должна, смысл жизни утратиться. Я сказал ей ночью, что она нужна тебе. И чем больше ты узнаешь, тем нужнее она тебе будет, ведь это ваша общая боль – её сын и твой отец.

 –Спасибо, Ренат. Ты настоящий психолог.

 –Она сказала мне тоже самое.

 –Это что тут происходит? Это чем тут пахнет? – Агата вошла в дом. Вид у неё был болезненный, но бодрый.

 –Омлет, бабушка, с помидорами. Как ты любишь. И бутерброды.

 –Запомни, детка, каждая уважающая себя жена, встанет раньше на тридцать минут и приготовит десяток – два блинов. А бутербродов мужик и на работе поест...

 –Вот спасибо, бабушка, и тебе – доброго утречка... – дружно посмеялись, сели за стол, поели, хотя точнее будет – сделали вид, что позавтракали. Напряжение росло.

 –Итак, – начала Агата, – я расскажу. Раз уж дожила... И только богу известно, как мне больно и стыдно за сына и мою собственную слабость. Твои родители любили приезжать в эту деревню – у них здесь был свой интерес: друзья такого свойства, каких в городе не было. Здесь можно было оставить ребёнка под моим присмотром и отдохнуть так, как больше нигде им не отдыхалось. Я закрывала глаза на их пьянство и распутство, боясь, что если они начнут делать всё это в городе, или прекратят вообще – что вряд ли – то перестанут привозить внуков. Это было страшно. В городскую квартиру меня и на порог не пустят, чтобы не совала нос в их дела, не выносила сор... Сначала Гриша, а потом ты, были мне очень дороги. И страх, что с вами что-то случится был сильнее рассудка. Хоть три – четыре месяца, а ребёнок со мной, в безопасности.

Агата помолчала. Света вспоминала улицу, залитую солнцем, огромного петуха, важно вышагивающего по дороге, высокие качели, привязанные к толстой ветке той самой сосны с дуплом... Безопасность. Беспечность. Бабушка. Всё её детство, все счастливые моменты воплощены в этой женщине. Ренат сидел расслабленно, но взгляд его, умный, напряжённый, внимательно следил за собеседницами, что не мешало ему воображать те события, о которых он слушал.

 –Вы приехали с первым автобусом. Ты начала капризничать ещё на автовокзале. При посторонних людях Виктор был сдержан, как всегда, но в автобусе у тебя началась истерика, и он свихнулся. Едва вы отошли от остановки, он бросился на тебя. Геля тогда возвращалась от стада – проводила туда своих коз, так как опоздала на место сбора, она издали увидела происходящее, и бросилась ко мне. Её трясло, она всё повторяла: "Он убьёт её! Он насмерть её убьёт!" Я отправила её домой и велела держать язык за зубами, пока Витя их не выбил. Схватила хлыст и побежала к дороге. Ты была уже без сознания, а он лупил тебя, орал в исступлении: "Не ной! Заткнись!" – Агата достала платок. По её щекам стекали редкие слезинки, но даже голос не дрожал, – я ударила его хлыстом, он очнулся. Бросился к тебе проверять, живая ли. Схватил на руки и бегом понёс домой, – Агата замолчала.

Ренат подал ей воды, бабушка долго пила маленькими глотками, крутила стакан в руках, молчала. Собравшись с силами, продолжила:

 –Он положил тебя на постель, ту, что ты помнишь, и ушёл. Мать осталась с тобой, она Вите никогда ни в чём не перечила, как и в этот день. Я же пошла за ним. Он не видел меня, хотя я была рядом, шла следом... Он вышел в поле... И зарыдал. Он кричал, молился Богу, проклинал Его за то, что жив до сих пор... Это было раскаяние чудовища. Я лежала в траве неподалёку, и мысли у меня были примерно такими же. Он проплакал пару часов, вымотался, выдохся и уснул. Я вернулась в дом. Заваривала тебе чай с арникой и белладонной. Ты с него бредила немножко, но боль стихала, побои заживали быстро... Этим чаем и поила тебя мать. Мы прожили в молчании несколько дней, пока ты не начала разговаривать. Стало ясно, что ты ничего не помнишь. Вот тогда... Вот тогда я решила поговорить с сыном. Я сказала, что этот случай я скрою. Не ради него. Ради тебя. Будет расследование, и тебя будут спрашивать о случившемся. Тебя заставят вспомнить этот кошмар во всех подробностях. И кто знает, чем это кончится. Я сказала ему, что если хоть раз он тебя тронет, хоть мизинцем, хоть волосок с тебя... Я заявлю, – Агата снова замолчала. Света пока не могла усмотреть логики в её рассуждениях, нетерпение возросло: 

 –И что он? – спросила она с раздражением.

 –Он засмеялся, – слёзы снова покатились по щекам бабушки, – он смеялся мне в лицо: "Кто тебе поверит, старая ты карга? Даже переломов нет. С дерева упала. Непоседа." Про то, что есть ещё свидетель, я решила не говорить. Я решила сказать другое... – бабушка побледнела, Ренат подал воду, валидол, нашатырку...

Она взяла вату с нашатырём, понюхала, и стала мять её в пальцах.
 – Я повела его к реке. И сказала, что знаю, что случилось с Гришей. Показала место в леске, за песчаным карьером – там он спрятал тело мальчика. Я нашла его и захоронила. Я сказала, что сдам место захоронения властям, если он совершит ещё хоть один подобный поступок. Неважно с кем.

 –Что?... – Света впилась взглядом в лицо Агаты, – что он сделал?!

 –Он избил мальчишку. Сильно избил. А потом утопил в реке. Спрятал тело. Сказал, что мальчик выпал из лодки и попал в водоворот, что искал его в воде и не нашёл. Спасатели прочесали реку и нашли обувь Гриши. Мать опознала, что это его.

 –Почему ты сразу его не сдала?! Почему не сказала, когда узнала?! – Света тяжело дышала. Агата молча плакала.

 –Как ты поняла, что он врёт? – спросил Ренат. Агата вздохнула:

 –Я знаю здесь каждый кустик. Каждый холмик. Каждую ямку. Это мой дом. И мне всё здесь известно. Я была там, когда прочёсывали реку. Я понимала, что для человека, полтора часа нырявшего в омут в поисках утонувшего сына, Виктор слишком сух и спокоен. Пока спасатели ползали в воде, я ползала по берегу. Я нашла подозрительное место на третий день, когда Гришу уже признали утонувшим по причине несчастного случая. Следствие шло ещё две недели, потом был суд, Виктору предъявили обвинение в халатности, но адвокат усмотрел, что обстоятельства произошедшего были неблагоприятными и способствовали гибели... В общем, его оправдали. А я сидела в зале суда и знала. Знала, что он убил мальчика. Я до последнего момента хотела заявить об этом... Но это – мой сын, – Агата отдышалась, – это – мой сын. И его жена сказала мне, что беременна. Он об этом ещё не знал в тот момент. Она сообщила ему при мне, и он... Он схватил её на руки, целовал, кружил по комнате... Гриши тогда уже не было. Господи... Я хотела, чтобы у него был второй шанс. Жизнь с чистого листа. Ведь всё, что от меня требовалось – поступить по закону – не свидетельствовать против близкого мне человека. Я похоронила мальчика и год провела в строгом посте по этому ребёнку... Кроме того, дед тогда только перенёс операцию на сердце. Смерть внука едва не доконала его, он до конца винил себя – не усмотрел, мало времени уделял мальчику... Если бы он узнал правду... Я не смогла. Я решила, что разделю этот грех с сыном во имя его будущего.

 –И родилась я?

 –Нет. Этого ребёнка твоя мать потеряла – замершая беременность. Врачи сказали – на почве стресса. Из-за смерти Гриши. Ты родилась через два года после этого. И все два года они приезжали ко мне. Именно тогда Витя вдруг вспомнил про деньги, которые обещал вернуть ещё в студенчестве, и якобы в счёт своих долгов, он закупил материалы, и они с отцом полностью перекрыли крышу. Вот тогда и появился петушок на коньке. Впервые он с папой так хорошо общался. Твой дед плакал от счастья... Конечно, без свидетелей. Ночью в основном. Но я знала об этом. У нас не было секретов. Кроме одного... Но тогда я верила, что всё сделала правильно, что это радостное время – наше время, я выкуплю своей душой, и пусть она трижды в аду горит за моё молчание. Милый мальчик лёг на алтарь нашего семейного счастья... Так я видела это тогда.

 –А потом? Когда Света родилась? Тоже всё было хорошо?

 –Да. Когда они впервые привезли к нам Принцессу, иначе её никто не звал. Это было крохотное чудо двух месяцев отроду. Её нёс Витя, бережно, как хрусталь по льду. Мать светилась счастьем. Шёпотом сообщила, что Витя – прекрасный отец и муж. Всё было идеально в течении восьми лет после убийства Гриши. А потом случилось это. Хотя нет. Идиллия кончилась года на полтора раньше. Витя начал ревновать жену. Срывался на неё, кричал. Не бил, но скандалы закатывал всё чаще, швырял посуду и мебель... Он не изменился. Он только взял над собой контроль на некоторое время. Но терпение не бесконечно. Его раздражал шум, неизменно сопровождающий детство. Он всё чаще и на дольше привозил тебя ко мне, чтобы не слышать тебя, не видеть, не раздражаться... Но совладать с собой в итоге не сумел. Чудом он не убил и тебя. То его раскаяние в поле... Оно было искренним, я верю в это. Но чудовище в нём гораздо сильней. Я сказала ему, что есть люди в деревне, которые думают, что я спрятала клад, и догадываются – где. Если он сейчас, пользуясь нашим уединением, сделает со мной что-то, то очень скоро эти любопытные найдут то, что я спрятала. Так что лучше ему молиться за моё здоровье. И он поверил. Я видела ярость в его глазах. Если бы мог – он закопал бы меня рядом с пасынком... Когда мы вернулись домой – вас с матерью уже не было. Вот тогда он и выставил эти условия – он не тронет семью, а я не покажусь на горизонте. Мы оба понимали, что я пойду соучастницей за пособничество, за сокрытие улик, а у меня дед... Он был уже плох, но ещё жив, и даже порой бодр... Я не могла подставить его под удар. Если только по очень весомому поводу. И мы договорились.

 –А где был дед в то лето?

 –Он отсутствовал недолго, но как раз в момент твоего приезда. Лежал в больнице на плановом обследовании.

 –И больше отец не появлялся?

 –Был. Накануне вашей свадьбы он приехал, видимо, на такси, задолго до автобусов. Пришёл в дом с канистрой бензина...

 –Что?!

 –Да... Начал поливать дом по периметру. А я во дворе была. Он, наверно, думал, я ещё сплю. Я стою у него за спиной, бензин нюхаю... Давно этого запаха у нас не было. Дед ещё жив был, когда свой мотоцикл Косте отдал – ему нужнее... А Витька почувствовал, что я здесь, оглянулся, на роже такая злость. Я говорю – что смотришь? Поджигай. Или мне надо в дом войти?

 –А он?

 –А он канистру отшвырнул, развернулся и пошёл от меня. Со двора пошёл. Я ему вслед говорю, не кричу даже – чего же ты хочешь? Чего тебе не хватает? Остановился. Вернулся. Думала, бить будет, а он на колени упал передо мной, и плачет. Я то поле вспомнила. Говорю, Бог дал тебе шанс. Ведь ты просил об этом. Она выросла, она счастлива, чего тебе нужно? Он тут же успокоился. Соскочил, заорал: она – моя!... Так и ушёл. Я два дня водой землю проливала, пока бензин вонять не перестал. Всё крыльцо изгадил, весь палисадник под окнами...

 –И ты не испугалась?

 –А чего мне уже бояться? Я боялась только за мужа, за детей, за внуков. Больше мне бояться нечего: все или выросли и сами справятся, или умерли. Своих страхов у меня нет.

Сидели молча. Женщина заметно успокоилась. Давно копившееся напряжение, спало, стоило ей выговориться. Эта тайна словно была слишком огромной для одной Агаты, а разделив её сейчас на троих, бабушка уменьшила вес, тяготивший её многие годы. Лицо Светланы было мокрым от слёз, она молчала. Мурашки пробегали волнами от услышанного. Она не знала как реагировать. Ренат тоже молчал. Понимал, что всем нужно собраться с мыслями, пережить "момент истины", а это требует хоть какого-то времени. Над столом повисла тишина, только осы посягали на мёд и варенье, жужжа в перелётах с места на место. Да птицы щебетали в саду.

      12.

Следующая неделя прошла спокойно. Ренат висел на телефоне: он планировал здесь провести выходные, но поездка сильно затянулась. Однако тревожить супругу он не хотел. Артур курсировал с поручениями и всё чаще появлялся на пороге Агаты. Тихий, молчаливый, бесшумный, быстрый – он производил впечатление призрака.

Однажды он привёз Ренату на подпись очередные документы. Материализовавшись на ступенях веранды, он ждал, когда его заметят.

 –Ты мне дорог, как воплощение всех моих сыновей, – сказала Агата, не глядя на него и сосредоточенно накрывая на стол.

 –А? – не поняла Света. Ренат резко обернулся, встретил взглядом взгляд Артура и улыбнулся до ушей.

 –Да вон... – так же, вроде ни к кому не обращаясь, пробормотала Агата, – не предсказуемый, как Витька, призрак, как Сашка, царство ему небесное, и разговорчивый, как мой Андрей.

 –Ты же говорила – они шумные, – улыбался Ренат.

 –Они – да, когда толпой. А с ним наедине – слова не вытащишь. Так и этот твой... Молчит, что-то там думает, только глазами вострыми стреляет... Или буравит, вот как меня сейчас.

 –Ты ж к нему спиной стоишь! – Света поняла, наконец, о ком речь, и тоже расплылась в улыбке. Артур стоял на прежнем месте, глядя на бабушку с непонятным выражением... У него вообще было мало понятных выражений лица и взгляда, потому что – бабушка права – он смотрит и молчит. Всегда пристальный, внимательный и, что поразительно, крайне исполнительный. Ты сказать не успеешь, а он уже сделает. Ничему не удивляясь, не задавая лишних вопросов... С ним надо быть начеку, а то ляпнешь что-нибудь, типа - слона бы сюда сейчас... А слон уже заказан, едет. Условно говоря, конечно.

 –Артур, здравствуй, проходи, – Ренат  отодвинул от стола стул, предлагая гостю, – с какими новостями ты на этот раз?

 –Это – на подпись, по продаже "Усадьбы", – Артур стоял у стола, раскладывая бумаги на свободной стороне, игнорируя предложенный стул, – это – отчёт по Заболотских, а это – два предложения от Ваших конкурентов: прошёл слух, что стартует продажа акций Комплекса, они хотят купить весь Комплекс целиком. Я думаю, можно устроить аукцион, пока акции не стартовали.

 –Но цены на них взлетели в два с половиной раза, – встряла в разговор Света, – есть ли смысл отдавать оптом то, что в розницу всяко дороже выйдет...

Ренат с Агатой обнялись за плечи:

 –Наше воспитание!

Артур смутился.

 –Вот поэтому, мальчик мой, ты – правая рука, но не советник, – Ренат улыбался, гордясь сейчас всеми присутствующими, – подумай теперь об этом.

 –А что по Заболотских? – полюбопытствовала Света.

 –А это стандартный отчёт. Почитай. Я прошлые тебе не показывал, не до того было.

Лана углубилась в чтение. Агата что-то нашёптывала Артуру, пользуясь столь редким его смятением духа, усаживала за стол, выставляя чашку, блины, яичницу... Воплощение её сыновей не спорило – посмотрело на Рената, изучавшего документы, и принялось за еду, пока босс занят.

 –И я поем, – Света отложила отчёт, села рядом с бабушкой.

 –Кто это – Заболотских? – спросила бабушка.

 –Галина Владимировна. Племянница Рената.

 –И что с ней не так?

 –Это такая долгая история... – Света пожевала блин, – хотя нет. Вру. Тут всё просто: она хочет как можно скорее стать наследницей Рената, потому что ей катастрофически не хватает денег.

 –Но теперь же ты – наследница.

 –Теперь – да, но совсем недавно у неё были грандиозные планы, и будет спокойнее, если она останется под присмотром. Тем более у неё трое детей: дочь двадцати лет отроду, неадекватна, сын – подросток, вообще не в себе, и младенец, пока без видимых отклонений...

 –Но скоро они появятся...

 –С чего ты так?

 –Ну раз и двадцать лет – не в себе, и подросток – хуже того, так младенца она и вовсе в овоща превратит. Дурное дело – не хитрое.

 –Понимаешь, мы бы рады помочь детям, но их мать не позволит. Или платите ей, или идите к чёрту.

 –А платить ей ты не хочешь.

 –Бабуш, она только что родила. В ней здоровья, как в молодой кобыле, она доить будет до самой смерти, это ж сколько лет! – а дети все эти годы будут чахнуть.

 –Твои предложения?

 –Не давать денег. Ждать прецедентов. Довести ситуацию до логического конца, когда горе-мать сопьётся, а детей разберут по тем или иным социальным приютам. Тогда к ним будет доступ и возможность помочь.

 –А ты уверена, что они дотянут до приютов? В частности, двадцатилетняя дочь может связать жизнь с каким-нибудь проходимцем... Если у неё уже сейчас мозгов немного, то запросто. Найдётся тип с низким уровнем социальной ответственности и настрогает ей детишек. Будет как Витька, драконить и её и детей, а заставить дурочку развестись с садистом – это как у ребёнка соску отбирать: вроде взрослый уже, пора бы, а визгу... Пока не повзрослеет – не поймёт. А она чем взрослеть будет, если мозгов нет? Её уже можно сразу со счетов списывать. Или сейчас, или поздно будет. А за младших ещё, может, и удастся пободаться... Но опять – сколько времени уйдёт на то, чтобы мать спилась? Там уже и сынишка детей наделает, а младенец овощем станет... И кому помогать будешь? Внукам её?

Мужчины уже тоже внимательно прислушивались к рассуждениям Агаты. Ренат был мрачнее тучи.

 –Так что ж теперь?... – Света растерялась от того, насколько очевидна глупость их плана, – убить её?

 –Упаси бог, помереть она всегда успеет... Провоцировать.

 –Чем? – коротко спросил Ренат. Агата усмехнулась.

 –Её собственной природой.

Она оглядела всех сидящих за столом. Такие умные люди, и как слепые котята – не видят очевидного. Может, это и есть – житейская мудрость, которую они ещё не накопили? Так ведь Ренату-то не двадцать лет... Она вздохнула.

 –Ты же публичная личность. А ты – журналист. Как вы не понимаете? Не избегайте встреч. Когда они появятся снова – пообщайтесь, выясните, чего они хотят... Понятно, что денег, так пусть они это озвучат. Лучше, если при свидетелях. Если, например, Артур будет стоять рядом и сверкать глазами. Он это хорошо умеет. Потом пошлите ей денег. Скажем, дайте поручение тому же Артуру – сделать перевод. А потом Артур придёт в редакцию каких-нибудь "Кулис и грязного белья" и продаст информацию о жлобе-начальнике, откупающемся от кровной родни в угоду своей молодой вертихвостке. Горе-мать как раз в разгул успеет уйти, на дармовые деньги. Тут и репортёры осадят их дом и сами нароют грязи – и про то, куда мамаша Заболотских деньги девает, и про странности в поведении её детей, и ещё, глядишь, чего найдут... Главное – привлечь внимание, вызвать общественный резонанс – чужую попу он в шелка одевает, а родные кровиночки с голоду пухнут, без соли живут... И опека, глядишь, не заставит себя долго ждать: они любят работать на камеру, под софитами. Это вам не помощь погорельцам оказывать...

 –И тут начальник-жлоб выйдет на первый план, – подхватила идею Света, – он даст пару интервью о том, что никому ничего не должен, что кормить нахлебников в его обязанности не входит, а когда общественность возмутится – срочно передумает и оформит опеку над детьми.

 –А если общественность не возмутится? – с сомнением спросил Артур.

 –А это неважно. То, что она возмутилась, мы ей сами расскажем в паре статей. Освещая конфликт бедных и богатых, репортёры будут сообщать общественности, как она своим возмущением положительно влияет на ситуацию. Тогда запретить двоюродному деду опекунство будет сложнее – общественность же.

 –А ты это опекунство потом благополучно унаследуешь, если что. При этом дети будут признаны пострадавшими, а мамаша – негодяйкой. Что и требуется. И ей ничего не достанется, и детей вы заберёте.

 –Бабушка, ты – гений!

 –Нет, я яичницу сделала, которую никто не ест...

Вернувшись в город, Света в первую очередь помчалась в родную редакцию. Все были на рабочих местах, что очень кстати.

 –Ребята! Есть материал! Привет! – она бросила рюкзак на пустой стол и возбуждённо заходила по кабинету, – только вы сами должны выбрать, кто что писать будет... Журналистское расследование. Мне нужна ваша помощь.

 –Э, подожди, подожди... –  встал из-за стола Ян, – не мельтеши. Прижми задницу и рассказывай, что это вдруг тебе – и помощь понадобилась.

Света села на стул для посетителей, ребята собрались вокруг неё. Прямо перед Ланой присела на край стола Аня, за ней, сидя за этим столом, выпрямилась Марго.

 –Всё так сумбурно... – Света пыталась сосредоточится, и сфокусировала внимание на Ане, словно говорила только с ней, так проще, – суть вот в чём: у одного богатенького бизнесмена есть бедная-бедная родственница, которая очень хочет денег, но богатенький бизнесмен ей денег не даёт. У родственницы трое детей, старшие – психически больны, младший – новорождённый...

 –Это у твоего Рената родня?

 –Давайте не переходить на личности, где твоя беспристрастность?... Дело в том, что у данной дамы дом в два этажа, который нужно содержать, старшая дочь двадцати с лишним лет, которая ни дня нигде не работала, не учится, типа ведёт хозяйство, сын – подросток, на группе по состоянию психики, нуждается в присмотре, и младенец. Денег не хватает – живут на пособия...

 –От нас ты чего хочешь?

 –Во-первых, вынудить Рената заплатить, ведь люди с голоду помирают. А во-вторых, выяснить, куда уходят заплаченные деньги.

 –Ты там устриц переела? Ты хочешь, чтобы мы последили за нищей роднёй твоего мужа и отчитались о растрате его алиментов? Это ты зовёшь расследованием? Серьёзно?

 –Найми детектива, – поддержал Анну Ян, и пошёл к своему рабочему месту.

 –Подожди... – встрял в разговор Саша, – подождите все. Почему дама с двух-этажным домом не имеет средств к существованию? Откуда он неё?

 –Вот, я всегда говорила, что Саша умеет добывать информацию и направлять её по нужному вектору, – оживилась Маргарита, – давай, Сашенька, жги. Я уверена, что мы просто чего-то не поняли.

 –Дом ей достался по наследству, продавать его она не хочет.

 –Но пару комнат сдать в аренду можно...

 –У неё дети, умник. Какая одинокая женщина с детьми захочет пускать посторонних в квартиру? – фыркнула Аня.

 –В квартиру – нет, но это – дом. Там наверняка два входа. Кроме того, она не работает, значит может следить за тем, что в доме происходит. У неё есть образование?

 –Нет. Она всегда жила богато, пока были живы её родители, не было нужды утруждать себя гранитом каких бы то ни было наук.

 –Дочь двадцати лет тоже не образована?

 –Дочь закончила школу с отличием, поступила в колледж, но не доучилась – её поведение изменилось, как утверждают педагоги, успеваемость резко снизилась, а потом она и вовсе прекратила посещение...

 –А ты чего до нищих родственников-то докопался? – раздражённо спросила Аня, – что-то ты про богатенького бизнесмена не выспрашиваешь...

 –А что про него выспрашивать? Он просто жмот, и это тоже сюжет... То есть со временем психика девушка дала сбой. А брат таким родился? Это семейное у них?

 –Брат школу посещал до пятого класса, потом начались прогулы, больничные, и вот теперь – комиссия и признание его недееспособным.

 –Диагноз?

 –Ф79 по МКБ-10.

 –Олигофрен? Под этот диагноз можно каждого пятого прохожего подвести, вообще без проблем. Тем более – неуточнённая, читай – беспричинная.

 –Саша, ты меня понимаешь?

 –Да.

 –Ну и нам объясни, – выглянул из-за монитора Ян.

 –Погоди... Если сын – подросток, и полетел с катушек в пятом классе, а сестре – двадцать лет, и она съехала в колледже, то я правильно понимаю, что у них эти интеллектуальные покатушки одновременно начались?

Света задумалась:

 –Получается... Да. Похоже, что так.
 –И случилось это года этак... Сколько назад?
 –Три, получается. Ну... Заметно стало года три назад, а мальчика на группу вывели в этом году, ему сейчас пятнадцать. Его обеспеченный дед умер пять лет назад, оставив остатки своих сбережений дочери и её детям.

 –Которые спустя два года потеряли рассудок настолько, что получать дальнейшее образование уже не смогли, а ещё через пару лет старшая в состоянии вести хозяйство, так как в ней есть необходимость, а младший получает инвалидность, ибо только так с него больше толку в финансовом смысле. А ухаживает за ним, я так понимаю, та же самая полуадекватная сестра...

 –Этого я не знаю...

 –Это очевидно. Мамаша мараться не захочет, ей деньги нужны. Ну и с какой целью ты жаждешь заставить мужа платить?

 –Чтобы проследить за этими деньгами, доказать ушлость этой бабы, и забрать у неё детей.

 –Какая благородная особа! – Анна картинно засмеялась, – вы видали такой альтруизм?

 –Ань, ты чего бесишься? – Саша стал гораздо увереннее, чем был раньше, и с коллегой разговаривал спокойно, почти покровительственно.

 –Не верю я ей.

 –Ок. Не верь. Давай нароем что-нибудь мерзкое, что докажет твоё недоверие.

 –Согласна.

 –Тогда за дело. Кто поговорит с Ренатом?

 –Я думаю, что именно Анечка справится с этой задачей лучше всех, – выступила координатором Марго, – она ненавидит всех представителей бизнес-класса. Теперь и Свету.

 –Она не поэтому в немилости, – ответил за Аню Ян, – а потому, что она уволилась никому ничего не сказав. Просто молча свалила. Разбогатела и исчезла с обеспеченным дедом именно тогда, когда её уже начали считать своей.

 –Я не увольнялась! – выкрикнула Света и посмотрела на Маргариту.

 –Ну да, ты написала заявление на бессрочный отпуск за свой счёт. Но мы рассудили, что это – неправильно: ты застолбила место, лакомый, надо сказать, кусок, отнимая у кого-то возможность здесь работать. Мы приняли решение уволить тебя через месяц, если ты не явишься.

 –Но месяц... Месяц же ещё не прошёл.

 –На днях истекает.

 –Я взяла отпуск, чтобы навести порядок дома и съездить к бабушке. Я не знала, сколько времени займёт поездка. Я не думала увольняться!

 –То есть, ты планируешь работать дальше? – Марго уставилась на Свету гипнотическим змеиным взглядом, в котором не было ни негатива, ни предвзятости, только озвученный вопрос. Но Света растерялась. Она действительно не думала увольняться. В мыслях не было. Нет, по одно время было, но потом... Потом всё стало хорошо...

 –Светочка. Ты планируешь продолжить работу в нашем отделе? Тебя никто не ругает, и мы останемся друзьями в любом случае, просто подумай хорошо. Ведь кто-то мечтает сюда попасть, писать, получать зарплату, знакомиться с новыми людьми, ссориться с Анной... – ребята засмеялись.

 –Наверно, Вы правы, – Лана опустила голову, – я не думала об этом. А зря. Если ставить вопрос ребром... А его надо поставить ребром. Наверно, я уже не смогу бежать сюда каждое утро, мечтая писать, получать зарплату, знакомиться... Хотя Анны мне будет не хватать, – Света в этот момент прокручивала в голове последние дни в редакции перед поездкой в деревню: она приходила по утрам, но ни с кем особо не общалась, особенно по работе – так, болтали о пустяках, информацию по всем делам ей предоставляли люди Рената, она бралась за дело – и почти не трогала его, лишь сортировала собранные чужими руками факты, придавала им форму статьи. Она уже здесь не работала. И уж точно не мечтает работать здесь так, как мечтала об этом в начале, едва устроившись, когда действительно бежала на работу по утрам, когда выезжала на поиски подробностей, когда засиживалась в редакции допоздна и гордилась своей зарплатой, – Вы с Аней опять раскрыли мне глаза. Вы снова правы. Надо было сразу писать на увольнение... Но я тогда реально не думала об этом, я уходила, чтобы вернуться.

 –Вот и славно, что мы поговорили. Зайди в отдел кадров, я им позвоню, и перепиши то заявление, чтобы оно было увольнительным. Чем клевать мозги сегодняшним числом, мы уволим тебя числом тогдашним, раз уж ты месяц уже не работаешь... Итак. Анна со своими обидами разберётся сама, это мы выносить на повестку дня не будем. Решено: она пообщается с Ренатом, выяснит, почему он такой жлоб, получит подтверждение из первых уст. Ян, ты у нас спец по бюрократии, вот и давай, поднимай архивы, выясни – как и до каких пор учились дети, кто сколько раз и у кого был в поликлинике, известен ли отец детей, есть ли у него психические отклонения. Да и мамашу тоже проверь. Может, она на права училась, проходила психиатра, или ещё чего... Действуй. Ирина, ты – наш доброжелательный ангелок, втираешься в доверие к порочной даме. Подружись с этим семейством, узнай про них всё – от количества сахара в каждой чашке чая до суицидальных мыслей мальчика-подростка. Саша. Сашенька, ты у нас – мозг данной операции. Собираешь все факты от нашей группы, делаешь выводы, отчитываешься мне через день. Задачи ясны?... Отлично, работаем.

 –Спасибо вам всем, – Света встала, – и  простите, если что не так.

 –Мы тебя услышали, заходи в гости, будем рады... – Саша сосредоточенно что-то записывал в блокнот, но поднял голову, – я это не из вежливости, я – серьёзно. И погоди, ещё вопрос: когда Ренат общался с ними в последний раз?

 –Это лучше у него спросить. Но она подавала в суд, с требованием алиментов, суд иск отклонил. Потом Ренат подавал в суд: они его преследовали. Им запретили к нему приближаться. А ещё у Рената есть поверенный, Артур. Ему даются все текущие поручения, он представлял интересы Рената в суде, вот его координаты.

Света пошла к дверям.

 –Отдел кадров! – напомнила ей в спину Маргарита.

 –Да, конечно. Спасибо. Пока, ребята!

 –Давай! Пока! Счастливо! Заходи! – раздался недружный хор, в котором отсутствовал только один голос – Анны.

      13.

Через пару дней у Рената зазвонил телефон. Он посмотрел на номер и улыбнулся Свете – началось:

 –Здравствуйте. Кому я стал полезен?

 –Добрый день, Ренат Романович, Вас беспокоит редакция не безызвестной городской газеты. Прошёл слух, что Вы отходите от дел, и общественность интересуется, как далеко Вы зайдёте. Меня зовут Анна, и я хочу поговорить с Вами об этом.

 –Мне лестно, что общественность обо мне ещё помнит. Не ожидал, знаете ли, не ожидал... – Света быстро черкнула одно слово на листке: "комплимент" и положила на стол перед мужем, – вообще-то я не люблю журналистов и повышенное внимание, но Вы подкупаете своей решительностью, таким, прямо, личностным настроем... – Ренат посмотрел на Свету, она недовольно фыркнула и дописала: "мужской!", зачеркнула, "МУЖЛАНСКИЙ!!!"

Ренат вздохнул.

 –Кроме того... У Вас такой очаровательный голосок... Вот прямо сразу крепнет... желание встретиться, – Света представила, как Анну перекосило, и расцвела, показывая мужу большой палец. Анну действительно передёрнуло. 

 –В пять часов вечера сегодня сможете подъехать к бизнес – центру "Антарктида"? – она была резкой.

 –Какая Вы прыткая девочка! – Ренат засмеялся, супруга сделала строгое лицо – знай меру, – конечно, я подъеду.

 –Хорошо, я буду ждать Вас в лаундж-зоне. Со мной будет фотограф, надеюсь, Вы не против.

 –Естественно, я несколько разочарован, но разве можно Вам отказать!... – тут Анна с облегчением "бросила трубку".

 –Я хорош? – мужчина гордо выпрямился, расправил плечи.

 –Даже слишком! – рассмеялась Света, – ещё бы пара фраз – и я могла бы не ждать твоего возвращения с интервью.

В лаундж-зоне народу почти не было, обедающие разошлись, а задержавшиеся на работе, выше этажами, ещё не проголодались. Это кафе примечательно не только своей успокаивающей, уютной атмосферой, но и тем, что работало оно круглосуточно. Несмотря на полное отсутствие алкоголя, заведение было популярным у всего местного планктона. Дежурно поприветствовав друг друга, собеседники заняли столик за бархатной перегородкой. Ренат вальяжно приземлился на мягкий диван, а Анна с Яном сели в кресла напротив.

 –Итак, всем известно, что Вы с некоторых пор распродаёте своё многочисленное движимое и недвижимое имущество. С чем связана такая активная распродажа?

 –В первую очередь, конечно, с возрастом. К семидесяти годам я хотел бы оставить себе некий минимум, чтобы остаток дней меня ничто не тревожило.

 –Вы продали основной бизнес, его дочерние предприятия, гостиницы, магазины... Что у Вас осталось на сегодняшний день? И кто является Вашими основными покупателями?

 –Приобретают мой бизнес, в основном, конкуренты.

 –И Вас это устраивает?

 –Конечно. Я даже иногда готов сбросить цену, чтобы отдать то или иное предприятие конкретному человеку. Понимаете, я ценю в людях упрямство, волю к победе, и те, кто успешно составлял мне здоровую конкуренцию, работал над нюансами, продвижением, где-то выходил вперёд, где-то был вынужден принимать поражения – ценятся мной гораздо выше тех, кто едва появился на рынке, и хочет чего-то готовенького. Думаю, они не заслуживают продуктов, на которые я потратил годы жизни, какую бы цену они мне не предложили.

 –У Вас есть принципы...

 –Конечно.

 –И из имущества у Вас остался особняк Премиум, две машины, фабрика по изготовлению мягкой игрушки и инвестиции в двух фондах, одного из которых Вы являетесь собственником.
 
 –Поправка: машины принадлежат их водителям, особняк – жене, а владельцем фонда я не являюсь, я лишь его учредитель, но семьдесят процентов акций – контрольный пакет, принадлежит не мне.

 –Надо полагать – вышеупомянутой супруге?

 –Нет, в этот раз – не ей, но имя владельца я разглашать сейчас не стану.

 -Ещё бы, это же явно не Галина Владимировна Заболотских...
Ренат смутился, смешался, покраснел... Ян щёлкал фотоаппаратом.

 –Откуда Вы знаете про Заболотских?

 –У нас такая работа – знать всё. Вот и сейчас нам интересно: продавая предприятия конкурентам, вкладывая вырученные деньги в инвестиционные фонды, Вы совсем не вспоминаете о своих единственных родственниках?

 –Семья Заболотских не является моей единственной роднёй. Самой близкой – да, до того, как я женился, но не единственной.

 –И Вам ни разу не хотелось помочь одинокой женщине, воспитывающей троих детей, двое из которых имеют серьёзные проблемы со здоровьем, а третий – новорожденный младенец?

 –Эта одинокая женщина ни дня нигде не работала, когда я зарабатывал себе на еду сам с шестнадцати лет! И сейчас отдать ей нажитое честным и тяжёлым трудом ради того, чтобы и она, и её отпрыски продолжали жиреть дома – ни за что! Пусть пойдёт и поработает за кусок хлеба.

 –Как же, по-Вашему, должна работать мать-одиночка в декретном отпуске? Да ещё и зарабатывать при этом на содержание дома и троих иждивенцев?

 –Пусть продаст дом и кормит иждивенцев. Об этой семье я дальше говорить отказываюсь. Если у Вас нет других вопросов...

 –Да, пожалуй, мы услышали достаточно. До свидания, Ренат Романович. Спокойных Вам снов, – Анна вскочила и пошла прочь с идеальной выправкой военного.

 –И вам всех благ, – ответил Ренат, глядя вслед не попрощавшемуся фотографу.

Подошла официантка, принесла счёт за чай в чайнике и печенье.

На улице Аня посмотрела на напарника свысока:

 –Ну что? Нормально я его уделала?

 –Нормально, – протянул Ян, – уж ты умеешь поплясать на раздутых мозолях... Я уже говорил, что к твоим бывшим отношусь с определённой долей понимания? А всем твоим потенциальным женихам я бы посылал предупреждение, типа "Осторожно! Психологическая опасность!"

 –Ой, на рожу на свою посмотри, опасность биологическая... – Аня помолчала, – ладно, без обид.

 –Обижаться на тебя? Что ты, это – заведомо нерационально... – про больных Ян благоразумно умолчал.

В это время Ирина восторгалась ручками, ножками, щёчками крепенького младенца:

 –Какой же он у Вас милый! – радостно пищала она. Ребёнка в эту комнату из детской вынесла старшая сестра. И сейчас, по жесту матери, завернула в одеяло и унесла обратно. Девушка была какой-то заторможенной, не проявляла никаких эмоций, молчала, хотя Ира пыталась обращаться к ней прямо.

 –Да, остаётся надеяться, что с его головой всё будет в порядке...

 –Но как же так получилось? Ведь у Вас была такая успешная счастливая семья!

 –Это Вы какой период имеете в виду?

 –Ну как... Ваша мать была известной личностью, владелицей целой швейной фабрики, отец – дизайнер, модельер... О Вас писали местные газеты, как о самой нарядной девочке города... Я читала! Я завидовала, когда читала – я донашивала вещи за старшей сестрой, а тут – индивидуально сшитые наряды по эскизам папы на фабрике мамы... Это же потрясающе! Я уверена, вы жили дружно.

 –Да, детство моё было безоблачным и счастливым... Но с четырнадцати лет мать начала давить на меня. Она считала, что я недостаточно хороша для её дочери. Требовала, чтобы я шла работать... Думаете, куда? На её фабрику – уборщицей! Чтобы я – модель, дочь владельца бизнеса, пошла мыть унитазы за её ткачихами!

 –Действительно, рассуждения Вашей матушки сложно назвать здравыми...

 –Ещё бы! Когда я категорически отказалась от столь соблазнительной вакансии, она начала морить меня голодом, заставляла идти учиться на швею.

 –Будь я владельцем швейной фабрики, я бы послала дочь учиться на директора...

 –В том-то и дело!... Боже, как хорошо, что Вы меня понимаете... Давайте на ты? Не против?

 –Конечно, хорошо, давай.

 –Так вот, Ирочка, ты не представляешь, как мне было трудно в то время... Мать, казалось, ополчилась на меня. Она была уверена, что моей жизненной необходимостью является её драгоценная фабрика, на которой я должна пройти весь путь "от солдата", то есть начиная с уборщицы и простой швеи, до "честно заслуженного" директорского кресла. Я жила в этом аду до окончания школы, а в день выдачи аттестатов узнала, что беременна. Мы тут же расписались с отцом ребёнка. Он был замечательным мужчиной... Всё звал меня своей девочкой, дарил цветы, конфеты... Он работал в службе экстренной помощи и погиб: на месте пожара, где он пытался привести в чувства человека, чтобы вытащить его, обвалилась крыша горящего здания. Погиб и он, и несчастный, которого он пытался спасти. До совершеннолетия Вике платили пенсию по потере кормильца, а потом с её головой случилась беда, она бросила учёбу, стала взрослой, и осталась без средств к существованию.

 –А твой сын?

 –Вадик? Он у меня случайно получился. Вот как раз муж умер, а жили мы в его служебной квартире. Нас выселили и дали компенсацию. Я вернулась домой – а куда я ещё денусь с маленькой дочкой, не на съёмную же квартиру – так мать начала отбирать у меня деньги, представляешь?! Я, конечно, была не в себе... Меня здорово выручали подруги: приходили всё время, не оставляли одну... Знакомили с новыми людьми... Ну, знаешь, как это бывает, под бутылочку...

 –Вы выпивали?

 –Не смей меня осуждать! Я мужа потеряла!

 –Да нет-нет, я не осуждаю... Я просто думаю, с такой мамой – как это возможно?

 –Ах, это... Да, она пыталась выгонять моих гостей. Устраивала грандиозные скандалы, вызывала полицию, кричала, рыдала... В общем, вела себя как старая истеричка. Даже забирала у меня дочь. А что толку – дом-то один, забирай! В соседнюю-то комнату. Ну вот после очередных гостей я поняла, что опять беременна. Мать орала как потерпевшая, гнала меня на аборт, да бог сделал милость – она отмучалась.

 -А от чего она умерла?

 –Апоплексический удар. Так орать – не удивительно. Нервы беречь надо, у неё и так был лишний вес и давление...

 –Но ведь Вадик родился здоровым?

 –Конечно, наши бестолковые медики умеют только ручки-ножки пересчитывать при рождении, а больше ничего не видят. Писали в карточке, что он здоров, но я ещё в садике заметила, что он отличается от других детей, что он тупой. Я много раз ему говорила, что он должен стараться, учиться, а то так и останется идиотом – не помогло. Остался. Он никогда не учился хорошо, но это и понятно, я даже толком не знаю, кто его отец, и заделали мы его по пьяному делу. Я была тогда в стрессе. Мало того, что муж умер такой ужасной смертью – ты не поверишь, мне до сих пор пожары снятся, и то, как он там горит, кричит, задыхается – так ещё и почти всю беременность мне мозги выносила эта зажравшаяся старая жмотина, которой денег было жалко на собственных внуков.

 –А с папой у тебя отношения лучше складывались?

 –Ему не было до меня никакого дела, пока мать была жива. А вот когда я одна у него осталась – тогда да, мы с ним дружили. Он, конечно, выпивать стал, ведь для него потеря жены была огромным горем...

 –Бедняжка... Ты за ним ухаживала – ведь пьющие люди, такие же беспомощные, как сильно больные... А у тебя двое детей...

 –А! Да! Да, естественно, я за ним ухаживала... Да, было невыносимо тяжело. Маленькая Вика быстро научилась готовить, пеленать младшего брата... При том, что училась всегда на отлично. Вот это – моя дочь, вся в маму. А Вадька – непутёвый, ни алиментов на него нет, ни помощи толком, одни проблемы. Конечно, я сама виновата, но ведь аборт – это убийство! Дети должны жить. Да и врачи говорили, что с ним всё хорошо, я совсем не ждала беды...

 –Когда ты поняла, что у него... Отклонения?

 –Я же говорю, по нему – я видела сразу, с детского сада, но мне никто не верил, всё говорили, что я придираюсь. А вот Вика – это был шок. Отличница, умница... Со смертью любимого деда она начала терять контроль над собой. Может ещё и то сказалось, что полоумная бабка её в детстве пугала, истерила перед ней. Мы же жили тогда от скандала до скандала, может, тогда психика и пошатнулась, а смерть дедушки выбила её из колеи. Пару лет мне ещё удавалось сдерживать её ненормальность: успокаивающими чаями, разговорами, таблетками, простыми – вроде глицина и пустырника... Но дальше – хуже, я была вынуждена обратиться к врачу. У Вики невролог была при подростковом кабинете, очень странная женщина – придирчивая, подозрительная – она Вадика моего не видела, но однажды Вика проговорилась, что у её брата такие же проблемы, как у неё. Так эта ненормальная в белом халате едва ли не допрос мне устроила – всю подноготную: где гуляем, что едим, на чём спим, что в аптечке хранится... Больше я к этой психованной не пошла. Так Вика пока без медикаментозного лечения. Но она справляется лучше, чем Вадик, он без таблеток уже не может.

 –А он к той врачихе не попадёт?

 –Нет, он ещё у детского педиатра, так что и врачи другие, а теперь, после комиссии, он и вовсе посещает специализированный медицинский центр для детей-инвалидов и с ОВЗ. Это очень удобно – с каким бы ребёнком ты туда не пришёл – никто на него не пялится, пальцем не показывает... У них и подростковый кабинет есть, и стоматологический, в том числе – для колясочников. Конечно, обидно: так берегут больных детей, так для них стараются, а здоровые – никому кроме родителей не нужны, о них так не пекутся. Они и в очередях посидят, и зубы полечат на устаревшем оборудовании, и в кино, цирк, на выставку – пусть родители ведут – у всех же деньги есть! А для больных – всё: и билеты бесплатные, и лучшие места, и санатории бесплатно, и летний лагерь... 

 –Прям рай какой-то...

 –Но какова цена этих, прости господи, кущ!

 –Это всё очень неоднозначно.

 –Да уж. Так и живём. Вот малыш теперь подрастает, радует нас всех... Мы его в капусте нашли. Моя маленькая крошка – безотцовщина. Но там такой был мужик... Если его гены, то я ни о чём не жалею.

 –С ним больше Вика водится?

 –Нет, только если я занята, ну или она уж очень просит. Ей же в радость. Она любит детишек... Вот только лучше ей не становится, буду, наверно, обращаться к специалистам. Не хотелось, а придётся. Пока с Вадиком бегала по больницам, группу ему оформляла, было не до Вики, теперь можно и на ней сосредоточится.

 –Но у тебя же есть родня. При деньгах. Пусть поможет.

 –О, вспомнила!... Да ты думаешь, я его не просила? Ты считаешь, я к нему не ходила? Да я умоляла его о помощи, а он подал в суд за то, что я и мои дети, видите ли, преследуем его! Пусть подавится. Пусть молодым девкам отписывает всё имущество... Вот вышвырнет его эта вертихвостка из его же особняка, вот тогда – к кому приползёт?... То-то. Старый потаскун. С такими молодыми шашни крутить у всех на виду – постыдился бы, в свои-то годы. Его покойная жена в гробу, наверно, каждый день переворачивается... Ну пусть... Жизнь рассудит. Пусть все знают, что мне его поганые гроши даром не нужны!

Всё это Маргарита очень живо себе представляла, читая литературно – красочные отчёты Саши.

Материал обработали, разделили и продали в разные газеты. Вышло интервью с Ренатом, параллельно – статья о вопиющем равнодушии богато бизнесмена и бедственном положении его племянницы. Мир жёлтых страниц вздрогнул. Попутно Саша пригласил для беседы Артура, который подтвердил, что по приказу босса перевёл госпоже Заболотских довольно крупную сумму. Он же поделился подробностями личной жизни бизнесмена, что у него с супругой разные спальни, что он выполняет различные прихоти жены, а недавно принял в дом на попечение девочку, имя которой не разглашается и нанял для неё двух гувернанток. "И это при том, – кричала статья на следующий день, – что собственные внучатые племянники живут на пособия!"

      14.

Опека, как и следовало ожидать, заинтересовалась семьёй Заболотских. Их положение описывалось в столь мрачных красках, что проверка выехала незамедлительно. Как и предполагалось, получив деньги несколько дней назад, мать семейства закеросинила по полной. Опека, узрев на территории посторонних нетрезвых граждан, вызвала сотрудников полиции. Те обнаружили в доме всё, что есть в списке запрещённого: за неделю в нежданном богатстве, Галина разгулялась так, что совершенно незнакомые ей люди употребляли все возможные вещества под её крышей, а дилер, можно сказать, дежурил у дома.

 –Это кто? – полицейский вытащил за шиворот абсолютно невменяемого и голого мужика.

 –Ннне зннаю, – промямлила хозяйка дома, - эт-то всё – го-о-ости... Зздесь вс-се – друзззья...

 –Где дети? Дети Ваши, Галина Владимировна? Где они?

 –Гуляют, наверное, – пробормотала горе-мать и отключилась.

Детей нашли в подвале того же дома. Вика спряталась там вместе с младшими, когда кто-то из "гостей" совершенно недвусмысленно начал ломиться к ней в комнату. Благо – первый этаж. Девушка выбралась в окно, пока разгорячённые "друзззья" ломали дверь. Младенец всегда был с ней, а Вадик увидел Вику в окно своей комнаты и последовал за ними. У подвала было два входа: гаражные ворота, заблокированные с тех времён, когда у их пьющего отца отобрали права, и он с горя продал обе машины, и хозпостройка во дворе, типа капитального сарая, подпол которого был вторым выходом в подвал дома. Вот через этот сарай Вика и провела детей в укрытие. Через гараж она выходила в дом, когда наверху становилось тихо. Забирала скудную еду, пополняла запасы воды, принесла смесь для младенца.

Услышав шум, поднявшийся по прибытии полицейских, девушка ждала, чем кончится дело. Когда женские голоса начали звать её и Вадика, она перестала прятаться.

Как и говорила бабушка – дело кончилось судом, где мать признали виновной в халатности, причинении вреда здоровью, ненадлежащее исполнение родительских обязанностей, осуществлении психического насилия и далее по списку. Так же экспертиза показала высокое содержание как минимум двух видов нейролептиков в крови старших детей, что объяснило их деградацию и заторможенность. Вернуть их к нормальной жизни – непростая задача, но Ренат пригласил опытных специалистов.

Детям придётся пройти полный курс отмены препаратов, детоксикации, психотерапии, реабилитации... С младенцем всё гораздо проще: Вика хоть и плохо соображала, но то ли интуитивно, то ли по воспоминаниям о маленьком Вадике, она исправно кормила ребёнка, пеленала, укрывалась с ним в уединённых местах, сберегая от стресса. При этом она даже не знала его имени – мать никак не называла мальчика при детях, а свидетельство о рождении Вика не видела. Да и в целом её состояние ухудшалось быстро – длительный приём сильнодействующих лекарств, дозы которых мать начала повышать, узнав о женитьбе дяди, давали о себе знать, и как ни старалась девушка, но уход за младенцем становился для неё непосильным трудом.

Вадик тоже был уже совсем плох. Ренату позволили забрать детей прямо из зала суда, Света плакала, прижимая к себе младенца и глядя в пустые, равнодушные глаза старших ребят. Они ехали домой, слёзы то и дело стекали по щекам расчувствовавшейся Ланы, но она улыбалась. Ренат тоже улыбался, машинально задумчиво, глядя в открытое окно автомобиля.
А погода стояла удивительно сухая и тёплая, даже жаркая в полдень: осень не спешила холодить увядающую зелень, а будто играла в прятки с непоседливым летом. И впереди были надежды на лучшее, несмотря ни на что.

Детоксикация прошла успешно. Всю оставшуюся осень дети провели под неусыпным контролем белых халатов, которые заполонили собой дом, и блуждали как призраки от одной комнаты к другой. С началом зимы врачей убыло, дети ожили, лечение стало более разнообразным. В занятиях лечебной физкультурой участвовала вся семья. В сеансах психотерапии тоже. Света после первых трёх занятий послала приглашение на участие своим родителям, но они не ответили.

      15.

На ближайшее лето всем гуртом поехали к бабушке Агате. Только там, спустя месяц пребывания, взрослые увидели первую улыбку Вадика, а вскоре и Вики. Младенца Света и Ренат усыновили, его теперь зовут Роман Ренатович, как приёмных деда и прапрадеда. По поводу Вадика опека дала отказ, так как по возрасту он должен решать сам, но по состоянию здоровья – не может. Предложили повременить, учитывая его не безнадёжность.

Лёля поехала с ними. Мама Нина обрадовалась дочери, но очень сдержанно, а когда услышала, что возвращаться в деревню девочка не планирует, и Ренат подтвердил, что уникальная память Лёли требует регулярных тренировок в городе, она обрадовалась по-настоящему: шумно, со смехом и объятиями.

 –Не очень-то её мать любит, – сказал Илья, пришедший встретить гостей Агаты.

 –Любит. Но чем дальше Лёля, тем безопаснее здесь, тем легче маме любить её, – ответила Света, – я раньше сама не очень-то любила своих родителей...

 –Правда?

 –Да. Теперь я словно вижу их со стороны, и у меня нет обид... Я понимаю, почему они такие, и поэтому не обижаюсь... Нет злости или непонимания. Вообще ничего особенного нет. Вот и освободилось чувство любви. Я люблю их, когда вспоминаю, когда думаю... Когда не вижу. Так что жить с ними точно больше не буду, что бы ни случилось.

 –Когда я вырасту, я тоже съеду от родителей. И полюблю их всей душой. С большого расстояния.

Света засмеялась и обняла мальчика за плечи. К ним подошла "англичанка" с Ромой на руках. Малыш улыбался и тянул ручки к новому лицу в окружении – Илье.

 –Нет – нет, с такими я тоже на большом расстоянии, – Илья попятился и налетел на Агату, – как много здесь народу сегодня!

 –Нет, ты дня через три приходи, у меня сын приедет, с семьёй. До конца сентября.

 –Понятно. Путь к Вашим пирогам заказан.

 –Не бойся, без тебя всё не съедят...

 –Это который северянин? – спросила Лёля. Она подошла поближе, пока мать общалась с гувернантками, и выглядела насторожённой, – тот сын, с севера?

 –Да, мой Андрюша. А что случилось?

 –А городской не приедет?

 –Не знаю, не должен. А что?

 –Ничего, – девочка сделала постное лицо и пошла к столу, – ничего, бабушка Агата. Вы напекли самые красивые пирожки, из тех которые я помню. Вы же понимаете, что это почти все пирожки в моей жизни?

 –Да, шикарный комплимент, – засмеялась бабушка, – немного обидно за все прошлые пирожки...

Шум и суета продолжались до вечера. Уже на закате Илья ушёл домой, а гувернантки уложили детей спать, в том числе Вику. Она по-прежнему была на иждивении, и за ней ухаживали так же, как за её братом. Да и визуально разницы между ними не ощущалось – девушка была хрупкой и какой-то испуганной. Она не выглядела на свой возраст. Словно юного подростка поставили на паузу в развитии на несколько лет. Света видела фото девушки из архива колледжа – совсем другой человек. С тех пор она похудела, глаза стали больше – осунулась, выражение лица стало как у великомученицы с иконы: одухотворённое и скорбное. Поэтому её первая улыбка станет настоящим событием для всех присутствующих сейчас за столом.

 –Вы – огромные молодцы, – обратилась Агата к обеим гувернанткам, – вы – родственницы?

 –Да, это моя племянница, учится на переводчицу с английского языка.

 –Не мешает работа учёбе?

 –Нет, она учится заочно, а я отпускаю её на сессии.

 –Как вы считаете успехи Лёли?

 –О, эта девочка – умна и невероятно способна. Она просила не говорить об этом при Илье, но похвастать за неё: она знает нотную грамоту и играет на блок-флейте, фортепиано и баяне несколько мелодий. Через год она планирует начать осваивать струнные инструменты, но пока не уверена, что именно предпочтёт.

 –Ничего себе! – воскликнула Света, – но она же занимается совсем недолго.

 –Да, но ей достаточно увидеть один раз, и несколько раз повторить, чтобы запомнить. Поэтому крайне важно повторить всё правильно. Исправлять ошибки ей невыносимо тяжело.

 –А Вика? Что Вы скажете о ней?

 –Очень непростая девочка. Врачи говорят, что высока вероятность необратимых изменений в работе мозга, но мы надеемся на лучшее. Мозг имеет свойство образовывать новые нейронные дорожки. Виктория не безнадёжна, я уверена.

 –А ты так же отмалчиваешься, как и всегда? – поддел Ренат Артура, исполнявшего сегодня роль водителя.

 –С меня отчёта не спросили.

 –А есть что сказать?

Артур помолчал, и промолчал бы вовсе, но он понимал, на что намекает босс. И знал, что лучше сейчас рассказать всё, чтобы избежать кривотолков, тем более – сидящие за столом насторожились и притихли.

 –Как только комиссия признает Вику дееспособной, я сделаю ей предложение. А пока мне позволено ходить поблизости, беседовать на разные темы, не докучать и не расстраивать. Чем я, собственно, и занимаюсь. Всех присутствующих прошу не подозревать меня в совращении, растлении и прочих премудростях – во-первых, у Виктории был молодой человек и беременность, прерванная подпольным абортом по настоянию матери, так что она достаточно просвещённая, а во-вторых, она сама призналась мне в любви, а я трусливо сбежал от этого признания, был пойман боссом при побеге, и теперь знаю всё, что вы хотите сказать. Мы ждём признания её нормальности, и я немного побаиваюсь, что она передумает и пошлёт меня... Типа по болезни её обнесло, вот и плела ерунду. Но она уверена, что это не так. Время покажет.

Веранда наполнилась гулом одобрения. Молчаливый с пронзительным взглядом, спортивный, уверенный, обеспеченный Артур необычайно гармонировал с хрупкой, нежной девушкой, с гипнотическим скорбящим и мудрым взором, безропотной и сильной.

Артур помолчал, но перебивать его не стали, и он нерешительно продолжил:

 –Я пока не совсем понимаю, что у неё в голове, ведь мозг повреждён таблетками, она по факту не может рассуждать логически, нести ответственность за свои слова и поступки... Но я вижу, что она понимает это: она не говорит наобум, выбирает выражения. Старается анализировать воспоминания о прошлом, события в настоящем... Сегодня, например, я сказал, что Илья неровно дышит к Лёле, а она ответила, что он слишком мал, для ровного дыхания. То есть, то, что он неровно дышит к кому-то ни о чём не говорит в столь юные годы, понимаете? Это же непростое умозаключение... И так часто бывает, она мало говорит, может и хочет сказать что-то, я вижу, что хочет, но подумает-подумает, и промолчит. А бывает вот так, скажет – и что-то реально умное.

 –Да, – Агата наклонилась к самому уху внучки, – это – любовь.

Спустя три дня приехал Андрей со своей семьёй. Уединённых мест в доме не осталось – всюду были люди. Дружно занимались садово-огородными работами, мелким ремонтом и капитальным – решили перестроить веранду: сделать её более тёплой и просторной, дополнить летней кухней.

У Агаты, вроде, все домашние дела отняли, но она всегда умудрялась найти себе занятие. Особенно много времени она проводила с младшими гостями, которые просто влюбились в задорных козлят Агаты. В гости заглядывали Геля с мужем, оставляли своих сорванцов на пару дней... Вот в этой толчее Вадик и начал приходить в себя окончательно. Он снова заговорил полными развёрнутыми предложениями, начал понемногу сам шутить и смеяться... А за ним и Вика оттаяла к концу лета. Она начала вышивать – супруга Андрея научила, полюбила это занятие, Артур привозил всё необходимое из города... Девушка поправилась, обрела нормальный цвет лица, её речь тоже стала значительно лучше.

И только Лёля через неделю пребывания в деревне, запросилась обратно в город. "Англичанка" безропотно согласилась уехать вместе с девочкой. Несколько раз за лето они приезжали на три – четыре дня, и уезжали снова. Обе продолжали в городе свои занятия: английский, музыка, у воспитанницы – танцы, у воспитательницы – йога. Тётка-гувернантка с удовольствием осталась с детьми Заболотских, она подружилась с Агатой и её снохой.

Света думала иногда, качая на руках маленького Романа, что Ренат благословенно ошибся, говоря о своей скорой смерти. И это радовало её. Лане хотелось, чтобы эта семейная идиллия продолжалась как можно дольше... Она уже выяснила, что родители Рената дожили до девяноста с лишним лет, как и прочие его предки. Прабабушка по матери вообще до ста двух лет держала восемьдесят баранов... Только дядя подвёл – погиб в авиаперелёте, и прабабка по отцу – попала под копыта лошади, все остальные – долгожители. Бог даст, и Ренат ещё сына женит...

А вот саму Свету здоровье стало подводить – то голова кружится, то аппетита нет, но это сказываются прошлые переживания и теперешняя усталость от деревенской суматохи. 

 –Какой срок? – спросила Агата, зайдя в комнату, собрать посуду со стола.

 –Какой срок? – недоумённо воззрилась на неё внучка. Повисла пауза. На лице Светланы недоумение сменилось раздражением, потом негодованием, потом задумчивостью, глубокой сосредоточенностью, и наконец снова недоумением:

 –Что? – спросила она.

Агата забрала тарелки и пошла прочь, бормоча:

 –И когда только успевают?...

Света встала, снова села. А потом улыбнулась широко и радостно, положив руку на живот. Оглянулась бабушке вслед:

 –И откуда всё знает?...

Видимо, психотерапия пошла на пользу всем...

На окне Гели и Кости лежал незакрытый глянцевый журнал. Ветер перевернул страницу: "Ясновидящая из Прихлюпинска предрекла жене старого бизнесмена многоплодную беременность: вместо богатого вдовства – многодетное материнство!"

*