-Мне кажется, дитя мое, что ты не вполне осведомлена... о положении, о положении твоего мужа.
Он сидел в одном из кресел у большого стола; Вероника приставила возле его ног пуфик. – Нет, папа,-отвечала Вероника,- откровенно говоря, я ничего не знаю. Я ведь на этот счет дурочка, ни в чем таком понятия не имею! На днях я слышала кое-что из разговора Киселева и Бельского… Но под конец мне показалось, что банкир Киселев опять шутит… Чтобы он не сказал, всегда выходит ужасно смешно. Раз или два, впрочем, я разобрала твое имя…
-Мое имя? В какой связи?
-Вот этого-то я и не знаю, папа… Бельский с того самого дня только и делает что злится! Просто невыносимо, должна тебе сказать. До вчерашнего вечера, впрочем. вчера он вдруг стал по мягче, и раз десять, если не больше, спрашивал, люблю ли я его и соглашусь ли замолвить за него тебе словечко, если ему придется просить тебя кой о чем…
-Ах…
-Да, и еще он мне сказал, что послал тебе письмо и что ты приедешь… Хорошо, что ты уже здесь! У меня как-то не спокойно на душе… Бельский расставил стол и разложил на нем целую груду бумаги и карандашей…. За этими столом вы будете совещаться-ты, он и Киселев…
- Послушай, дитя мое сказал юрист, гладя ее по волосам. – Я должен задать тебе один вопрос, вопрос весьма серьезный! Скажи мне… очень ты любишь своего мужа?
- Ну конечно, папа. -отвечала Вероника с тем ребячески-лицемерным выражением, которое появлялось на ее лице еще в давние времена, когда ее спрашивали:» Ты ведь не будешь больше дразнить подружек?!
Юрист помолчал.
- Любишь ли ты его так,- снова спросил он, что жить без него не можешь, чтобы не случилось а? Даже если по воле Божьей его положение изменится и он уже не будет в состоянии окружать тебя… всем этим?
-Юрист повел рукой, и этот жест охватил мебель, шторы, позолоченные часы. И наконец, платье Вероники…