***

Александр Чумичёв
    Я хочу рассказать историю из детства, за которую мне ужасно стыдно.
    Однажды в школе я и друг заигрались так, что испачкались брючки. Я не придал этому значения, потому как форму чистила мама.
    Во втором классе я любил побеситься. Разумеется, я не крошил стёкла и не швырялся мусором: обожал поноситься и попрыгать как все дети, лишённые забот и проблем.
    Когда же на урок брюзжал звонок, и дети врезали стулья в задние парты: я становился едва слышимым малышом, который боится поднимать руку и трясётся возле доски.
    Дома же давила тишина. Даже в тот вечер, когда я испачкался. Я помню не многое, разве что мамино лицо, налившееся кровью. Она до тряски вопила, а уголки рта, казалось, вот-вот порвутся. Она топталась и звонко прыгала по брючкам, извергая: «Ты меня не уважаешь?! Почему я занимаюсь этим!? Почему!?» Я даже припоминаю пульсирующую Вену на левом виске.
    Я не мог говорить. Следил за рывками. Поглощал каждую гадость. Я понимал — она разлюбила меня. И в момент взрыва мысли о школе, уроках и еде сковывала кухня, по которой металась она.
    А потом,
    Я тихо плакал.

    С каждым годом я замечал: после очередного взрыва Мама тяжело молчала, а потом либо заговаривала привычным тоном; либо вынуждала меня удалиться.
    Я чувствовал натянутую вину, которая заставляла подходить с извинениями; если я сопротивлялся, мама включала фразочки: «ты меня не любишь» или говорила с Боней — будто тот стоял на ее сторонне, — с дорогим мне котом.
    Я боюсь стать таким родителем. Боюсь, что испорчу жизнь ребёнку. А ведь это может произойти неосознанно, потому как мы перенимаем родительские привычки.