Родименький

Валентина Марцафей
 Первое, что вспомнил Дмитрий, проснувшись 9 марта, это то,  что накануне,
отмечая праздник в кругу редакционных коллег, он  отважился сделать предложение  своей коллеге.
    С Ирой они встречались давно, и встречи носили не всегда только дружеский характер. Застыли отношения где-то в переходе от любви к дружбе. Коллеги уже перестали посмеиваться над ними и ожидать, что когда-то им гулять на свадьбе.
    Но вчера, неожиданно для самого себя, оторвавшись от куривших на балконе
друзей, он поймал в коридорчике Ирину и прижал её к стенке.
    - Ну что, Ирка, будем жениться? Или ещё годика два подождём?
   Ира всегда поддерживала Диму в его шутливой манере вести разговор, да и выпитое вино располагало к этому, и потому она сразу откликнулась ему в тон:
   - А что? Вот завтра прямо после работы и за свадебку!
   - Шустренькая ты, однако! Значит, согласна?
   - С одним только условием! – хитро прищурилась Ирина.
   - Ну вот, начинается, я так и знал!  А без условий нельзя? Ну, ладно,
 выкладывай1 Я слушаю тебя, Каа…
   Ирка помолчала, понимая, что может обидеть его. Но вопрос она считала серьёзным,
 и потому решилась:
   - Если согласишься…перейти на мою фамилию! Мне быть смешно Родименькой Не
 обижайся только! А ещё детишки Родименькими родятся…- Ирка заискивающе улыбалась.
   -Так вот ты какая-я! – сделал вид, что обиделся, Дмитрий. – Зато была бы единственной в городе!  А Смирновых, знаешь сколько?Десятки, если не сотни…
    - И откуда у тебя такая фамилия?!  Может, ты на мамину фамилию перейдёшь?
Дмитрий снисходительно усмехнулся:
     - Забыла, что я детдомовский? – они помолчали.- Значит, не согласна. Жаль, завтра свадебку не сыграть…В командировку  главный посылает.
     - Дим, А Дим? Ведь мне можно и на своей остаться, верно?
  И разговор, как обычно, окончился шутками.

   Не знал Дмитрий, откуда такая фамилия у него. Пытался разузнать.В детдоме  из архива ему показали его личное дело вместе с обрывком газеты, где красным карандашом было  написано: Родименький Дмитрий, станция Городок Львовской обл. 10 июня 1955 г.А в деле чётким канцелярским почерком было дописано: Со слов принесшего ребёнка сержанта Винокура С.И. ребёнок был найден в лодке вблизи ст. Городок, возле убитого мужчины и искалеченной женщины. Документы не обнаружены.
   
   Сержанта Винокура Дмитрий искать посчитал напрасным, а вот женщину попытался..
 И безрезультатно. По регистрационным книгам в госпитале и больницам Львова и ст. Городок ничто не смогло навести его на след исчезнувшей, притом безымянной женщины.
   
  После окончания факультета физвоспитания Одесского  педагогического института Дмитрий проработал много лет тренером в спортивной школе и был постоянным комментатором спортивных новостей в местной газете. Свои спорт.достижения посвящал любимой девушке, но будучи отвергнутым её родителями в качестве  жениха, перешёл на постоянную работу в газету и заочно окончил филфак университета.
 
  Главный редактор не раз советовал ему взять псевдоним, но Дима не сдавался и свою фамилию отстоял. В конце концов, сдался редактор:
    - Чёрт с тобой, поступай, как знаешь.,- сказал он. – Но будь готов
отвечать на письма сердобольных дамочек, которые клюнут на твою  выдающуюся
 фамилию! Моё дело – предупредить!
   
    Но как ни странно, писали не дамочки, а вполне серьёзные мужи.
    Вот и это письмо, которое неделю назад вручила ему секретарь приёмной шефа. Письмо из недалёкого прошлого.  Это был отклик на его  интервью с одним из
уцелевших и раскаявшихся «лесных братьев», сотрудничавших с гитлеровцами во
время ВОВ на территории Закарпатской области.
    Письмо прислал пенсионер, некто Кожумяка Дмитрий Иванович.
Вот что он писал:

   « Уважаемый Д.Родименький! Не знаю, как Вас величать, Денис или Дмитрий.
Но если Дмитрий, то Вы тоже будете удивлены, как и я. В мои молодые годы, в начале 50-х гг, я служил в  Львовской области. Наш  небольшой, пять человек, отряд  нёс патрульную службу в окрестностях населённого пункта Городок. Обстановка была ещё неспокойная, иногда постреливали. Хоть и считалось, что с  «лесными братьями»  покончено, но , видать, попрятались они глубоко в своих, хорошо замаскированных, схронах. Иногда случались и убийства представителей власти  Служба наша была там опасной. И жертвы с нашей стороны были.  Отряд наш нёс службу на выходах к реке. Иногда на лодке шли вдоль берега.
 
  Однажды смотрим – у берега пустую лодку качает, вот-вот  сорвёт и унесёт водой.
 А на бережку, похоже, убитый лежит, и женщина всё к нему на грудь припадает и  заходится в  крике..
   Причалили мы, значит, лодку ту, вытаскиваем, а там дитё, пацанёнок, раскрылся весь, зарёванный, и сил, видно, нет плакать больше.
   
  Мужчина, в старой солдатской гимнастёрке и сапогах, от двух выстрелов убитый, в грудь и голову, и часа два назад всё это произошло, видать.  Женщина не в себе,
нога перебита ниже колена, вся красная, жар у неё, горячка. Всё причитает «Родименький, родименький, на кого бросаешь нас?» И в беспамятстве ему на грудь валится. Затихнет на минуту – и опять всё снова. И кругом ни души, свидетелей нет.
И что делать – не знаем. Документов не нашли..
   
  Наш  взводный решение принял убитого похоронить, а женщину и ребёнка срочно в Городок, в больницу. Ждать нельзя - а в лодку ж все не поместимся.
  Стал я спрашивать у неё, как фамилия убитого. А она только одно твердит: Родименький да родименький. И сознание вовсе потеряла.
   
  «Делать нечего, так и напишем - Родименький, - говорит взводный. – А имя?
 Вот ты его первым увидел, Дмитрий, так и назовём мальца.»
  И даёт он сержанту Винокуру обрывок газеты, на которой и написал он, за неимением бумаги, всё про дитя. «А теперь Сашка на вёсла, ты с дитём, а женщину положим на дно лодки.. Выгребай, говорит он Сашке, - на середину, там течение быстрое, через 20 минут в Городке будете. Любым способом в больницу быстрее.
Первую  встречную телегу конфискуйте, под мою ответственность.
Да и не забывайте спрашивать, может, кто признает женщину.»

   Уплыли наши, а мы понесли убитого повыше, к леску. И стали сапёрными лопатками могилку рыть. Из сапога убитого, смотрим – пакетик выглядывает. Документы их обнаружились.
     И что оказалось? Фамилии у них разные были! И думай тут, что хочешь.Не в браке, значит, были. Или она осталась на своей,потому как у него чудная какая-то была, не нашенская. Собирался взводный и по месту нахождения малого сообщить две этих фамилии, да не знаю, сообщил ли, может, что и помешало. Убит был он вскоре.
 
  Вот такая история получилась, дорогой товарищ Д.Родименький!
  Что за трагедия там разыгралась, можно гадать разное. Может,
убегали они от кого, кто ж знает! Специально кто выследил, или случайно изверг на пути попался, из схрона выполз. Изверг недобитый, не иначе. Женщине ногу ломиком перебил. И там же лом и бросил…
   
   Закопали мы убитого на самом обрыве, где лесок начинался.
Из веток крест соорудили, воткнули сапёрную лопатку рядом с крестом. На мокром носовом платке написал взводный красным карандашом фамилию и привязал к лопатке. А документ, справку его, с собой взяли. Чтоб в военкомат в Городке отдать.  Сами трое мы сели в лодку тех несчастных и вечером встретились с Винокуром и Сашкой в Городке.
   
  Они рассказали, что дитё приняли и всё записали в больнице при роддоме, а  у женщины заподозрили тиф и отправили на санитарной машине во Львов, в инфекционную больницу, загипсовав сперва ногу. Никто её не признал, говорили, что не из
их мест.
  Вот такая история случилась в моей жизни, Больше я ничего не могу добавить. Ты уж прости. Газету с твоей статьёй мне прислали друзья старые из Одессы, зная, что я служил в тех местах.
   
   Не знаю, тёзка ты мне или нет, надеюсь, что тёзка! Живи долго
и будь здоров, дорогой  Д.Родименький. Может, тебе что и подскажет моё письмо! Остаюсь старый пенсионер, бывший пограничник Кожумяка Д.И
1 марта 1995 г.»

     Дмитрий перечитал  второй раз письмо своего тёзки Кожумяки  и, спрятав
 его в нагрудный карман, вышел в тамбур покурить.  Электропоезд от Львова до
 городка Мостиска идёт всего полтора часа.  Можно и в тамбуре доехать, воздух
 свежее, чем в вагоне. Ехал он на встречу с польскими спортсменами из Кракова,   надеясь присоединиться к их спуску по горным речкам Закарпатья.
     В тамбур вышла пожилая, ещё красивая женщина в форме железнодорожника,
 тоже с папиросой. Прикурила у Мити.
    - Сколько там времени? – она взглянула на свои наручные часы.-
Сейчас Петро посигналит, знает, что я с работы еду…Через 5 минут Городок проедем…
    - А Петро кто, муж Ваш?
    - Нет, Петро – машинист наш. Видел, что я в поезд села… Мы все тут друг друга знаем… - Тут прозвучал сигнал локомотива – один длинный и два коротких. – Вот и привет! Спасибо, Петро! Это он не меня, а мужа моего приветствует,- она замолчала и, забыв про папиросу, долго смотрела за окно.
   
   Молчал и Дмитрий. Потом она сказала, по-прежнему глядя  на скрывающийся в
 сумерках изгиб реки:
   - А супруг мой вон там уж сорок лет меня дожидается, над речкой. Памятник ему военные красивый поставили… Вёз меня в больницу, да нелюдей повстречали…И сынка потеряли… -  и  выбросив недокуренную папироску, она, прихрамывая, пошла в
вагон.
    - Мама , - тихо сказал Дмитрий.
  Женщина оглянулась: - Это ты мне, сынок? Я  Ганна. Ганна Я.!
  И вернувшись, и глянув ему в глаза, она взволнованно спросила:
     - А плачешь почему, родименький?!