Новелла седьмая
Дело о бельгийке, или Смертельное
одиночество
Не гаси меня, свечу,
Я ещё гореть хочу,
Я жива ещё покуда,
Не гаси меня, свечу.
В. Долина
Одиночество нерастворимо
ни слезой, ни слюной, ни
спермой...
В. Павлова
От сидящего напротив собеседника Арсений
уже в течение получаса ничего не услышал о цели
его визита в особняк на Кировском проспекте.
Вместо этого тот чуть ли не с порога пустился сетовать на те неудобства, которые он накануне претерпел во время перелёта из Брюсселя в Мин-Воды. И не выдержав, частный детектив перебил говорящего:
— Извините, но я думаю, что пора перейти к
сути проблем, которые привели вас в мой офис.
Извините, возможно, в другое время я бы выслушал ваши соображения по поводу улучшения
качества услуг Аэрофлота, но сейчас у меня некоторая напряжёнка со временем. Через час у меня
241
намечена встреча с клиентом. И я её никак не могу
отложить.
В ответ на это посетитель встал и с несколько
оскорблённым видом заявил:
— Не знаю, какой вы детектив в профессиональном отношении, но хорошим манерам вы обучены слабо. Видимо, это проблема не только Аэрофлота, но и многих служб и агентств в России.
— Вы вольны придерживаться господин, — тут
Арсений посмотрел в визитную карточку гостя, —
господин Марк Яблонский любых взглядов и оценок, но они вряд ли помогут решить ваши проблемы в моей стране. Я просто предложил вам сменить досужий трёп на деловой разговор. Если, конечно, у вас есть дело ко мне, а не праздное любопытство: чем занимаются частные сыщики в этой
далёкой от европейских стандартов стране? Ведь
именно так, как я понял из ваших предшествующих словоизлияний, вы воспринимаете мою страну?
— Вот-вот, этой фанаберии, или как это у вас
принято говорить, патриотизма, имеется здесь
сколь угодно много, а вот качество услуг весьма
сомнительно.
— Так и не летайте сюда, господин хороший.
Да и я вас не зазывал к себе, — сказал Арсений,
вставая, тем самым давая понять, что разговор
окончен, и визитёру пора уходить.
— То есть вы отказываетесь узнать, с каким де-
242
лом я к вам явился? — воскликнул посетитель, явно ошарашенный таким поворотом событий.
— Я только что предложил вам перейти к сути
вашего визита. А вы в ответ стали в афронт и принялись учить меня хорошим манерам. Уж потрудитесь определиться, что вам нужно в моём офисе,
оказание помощи в ваших трудностях или соблюдение норм европейского политеса. Хотя я, возможно, был несколько резковат и не сдержан. Но
и вы меня поймите, нет у меня сейчас времени на
пустопорожние разглагольствования. Короче. Садитесь, пожалуйста, и постарайтесь ясно изложить
суть причины, которая вас вынудила обратиться в
моё агентство. А я постараюсь со всей серьёзностью вникнуть в суть ваших проблем.
— В том-то дело, что я не представляю, как вам
сформулировать свои подозрения. Хотя это это не
то слово, которое стоит употреблять в моём случае. Скорее всего, это опасение или, если точнее,
сомнение. Да и эти два слова, при более взвешенном подходе, мало соответствуют тому, что я переживаю в последнее время. Очевидно, это всё же
состояние человека, который весь власти смутного
предчувствия, что вот-вот ему откроется некая
тайна. И начнётся череда событий, которая вовлечёт в непредсказуемые обстоятельства, чреватые
бедствиями и лишениями.
— Начните, как говорили древние латиняне: аb
ovo usque ad mala — от яйца до яблок, то есть с то-
243
го момента, когда всё это стало с вами
происходить, по сегодняшний день. Причём, обращаю ваше внимание на слово usque в латинском
выражении. Оно переводится как подробно, не останавливаясь, последовательно. Вот так и постарайтесь изложить мне вашу историю. Не знаю,
стоит ли, — продолжил Арсений, мягко улыбаясь,
— но думаю, что для устранения некой напряженности между нами, я всё же уточню, причём тут
яйца и яблоки. Дело в том, что в Древнем Риме к
столу в качестве закуски первыми подавались яйца, а в заключение застолья, на десерт, подавали
яблоки. Так что начните сейчас с момента, когда
это всё вошло в вашу жизнь и, как писал наш Маяковский, «смазало карту буден». А я попрошу своего секретаря Седу-джан позвонить моему клиенту и перенести мою встречу на завтра. Кроме того,
попрошу её организовать нам кофе, надеюсь, вы
не возражаете, или вам лучше чай или какие-нибудь прохладительные напитки?
Через некоторое время Забродский и господин
Марк Яблонский сидели в креслах за столиком, на
котором находился кофейный сервис на двоих, небольшой мармит с изящными кофейником и молочником на нём.
— Что ж, давайте я начну ab ovo. Причём сразу
замечу, что всё, что я скажу далее, будет связано с
Мари Бланш-Окулич. Мари, или как её именовали
близкие люди — Мария, дочь советских диплома-
244
тов, семейной пары, работавшей в Женеве в представительстве Советского Союза в ОНН. После
распада СССР её родители не стали возвращаться
на родину и через некоторое время стали консультантами брюссельской комиссии Юнеско по вопросам сотрудничества с музеями России.
Мария получила образование в Сорбонне, избрав своей специализацией историю архитектуры
и градостроительства. В возрасте 28 лет вышла замуж за крупного финансиста из Бельгии Марка
Бланш, в браке с которым родила двух детей— погодок. Работая в комиссии по культурному наследию, она много раз бывала в современной России,
прилагая много усилий по сохранению её исторической архитектуры. Если в профессиональном
плане всё у неё складывалось весьма успешно, то
в её личной жизни было куда как не просто. В начале 2000 годов погибли в горах Швейцарии её родители.Трагически неудачным оказалось для них
восхождение на ледник Унтераар в Бернских Альпах.Через три года её муж, Марк Бланш, преподнёс сокрушительный сюрприз. Он перешёл из католичества в мусульманство. Отказавшись от всех
своих финансовых активов и материальных объектов в пользу жены и своих детей, примкнул к сторонникам Исламского государства в Сирии. Проник в одну из провинций этого государства в составе военного формирования. Через год Мари получила уведомление, что Марк погиб в одном из
245
боестолкновений с правительственными войсками. Дети не пожелали получать образование в Европе, выбрав для этих целей американские университеты.
Оставшись совершенно одна, она приняла
предложение возглавить миссию группы специалистов Европейской Ассоциации исторических
зданий в районе Кавказских Минеральных Вод с
представительством в Пятигорске. Через несколько лет в Брюсселе посчитали, что эта деятельность
не перспективна и, прекратив финансирование,
отозвали своих сотрудников. Но Мари решила остаться на своей исторической родине, благо наследство, доставшиеся от Марка Бланш, ей это
позволяло. Дети категорически были против такого её решения и, будучи весьма отрицательно относящимися к российской внешней политике, особенно это проявилось после крымских событий,
практически прервали отношения с матерью. ограничившись формальными поздравлениями по случаю некоторых праздников.
Вынужденная освободить жилплощадь, предоставляемую ей Ассоциацией исторических зданий.
Мария приобрела в личное пользование двухкомнатную квартиру в весьма удобном месте: рядом
была курортная библиотека с очень хорошим фондом дореволюционных изданий, близко находились и парк «Цветник», и курортная прогулочная
зона от проспекта Кирова до так называемой Ака-
246
демички, а изобилие торговых точек делало этот
район для неё ещё более комфортабельным. Однако не всё было так благополучно. Постоянной работы ей так и не удалось найти. Лишь изредка её
приглашали для проведения атрибутации некоторых исторических объектов из числа старинных
построек, в строительстве которых участвовали
иностранные архитекторы. Всё остальное время
она была предоставлена самой себе. Мария всегда
трудно сходилась с людьми. Занята своей работой
и своей жизнью, она мало интересовалась окружающими её людьми. Ей это было просто не интересно. Приветливая и доброжелательная, она в то
же время сохраняла дистанцию, не пуская никого
в свой мир. А в Пятигорске всё это усилилось, решающим фактором этому послужила разность
ментальности её и жителей этого города, соприкасавшихся с ней. Мари приняла это как неизбежное
зло и не прилагала особых усилий, чтобы как-то
изменить ситуацию. Так длилось около семи лет,
пока коронавирусная инфекция не избрала её своей жертвой. Её уход из жизни прошёл практически
незаметным, да и дети её не проявили особой настойчивости по преодолению карантинных локдаунов, чтобы приехать проститься с матерью. В
последний путь её провожали несколько сотрудников из ведомства главного архитектора города и
двое монахов католического костёла Преображения Господня, чьей прихожанкой она была по-
247
следние годы, и кто-то из жильцов дома.
— Извините, господин Яблонский, что не дослушал вашу историю, но хотел бы попросить вас
прояснить ряд моментов. Это поможет мне более
предметно подойти к тому, что вы излагаете. И
прежде всего скажите, что делает сотрудник брюссельской газеты «De Standaard», судя по вашей визитной карточке, в наших краях, что вас связывает, простите, связывало с Мари Бланш-Окулич и,
наконец, почему вам понадобились услуги частного детектива?
— Ещё немножечко вашего терпения, и вы бы
услышали ответы на интересующие вас вопросы.
У нас в голландском языке есть присказка: ««Zo
ziet men weer hoe een dubbeltje rollen kan», её употребляют, когда хотят подчеркнуть, что не ожидали, что так всё может обернуться. Дословный перевод этой пословицы весьма неожиданный: «Вот
как вы можете увидеть результат падения десятицентовика». То есть вам не дано предугадать, какой стороной упадёт бросаемая монета. Конечно,
ни Мари, ни я, будучи студентами Сорбонны, не
предполагали, как обернутся наши судьбы: её добровольное полное забвение в маленьком курортном городе на Северном Кавказе и моя насыщенная событиями журналистская стезя в ошеломляющем мегаполисе — в Москве. Однако всё выглядело иначе на заре нашей юности. Она — дочь зажиточных родителей, привлекательная, энергичная,
248
завсегдатая многих художественных салонов и выставок, часами работающая в исторических музеях
Парижа. Особенно часто её можно было видеть в
Павильоне Арсенала, в музее градостроительства
и архитектуры Парижа. И я — внук еврея, нашедшего убежище в Бельгии и потерявшего в горниле
последней войны не только свою семью, но и всех
родственников. Но всё же давшему жизнь одному
еврею, моему отцу, который, став зрелым мужчиной, уехал в Израиль защищать свою историческую родину от палестинцев и арабов. Погиб в боях на Синае. Мой дед воспитал меня, имея доход
от маленькой мастерской по ремонту часов недалеко от Сорбонны. Один из его клиентов помог
ему устроить меня в Сорбонну, оплатив первоначальный взнос за обучение, далее я сам зарабатывал на своё обучение, да и дед по мере возможностей помогал мне.
Наши пути во время учёбы пересекались не
часто прежде всего потому, что она обучалась на
архитектурном, а я — на философском факультетах. Да и круг наших интересов мало способствовал нашему общению. Гораздо ближе стали мы
общаться в Брюсселе, где я начал сотрудничать с
некоторыми франкоязычными газетами и журналами, а она, выйдя замуж за брюссельского финансиста, занялась воспитанием своих детей, ведя к
тому же активную светскую жизнь. Наши спорадические встречи на разного рода приёмах и вы-
249
ставках переросли в приятельствование, приятное
и непринуждённое, в котором мы были заинтересованы оба. После её решения остаться в России
мы встречались очень редко. Хотя я дважды побывал у неё здесь, но она категорически отказывалась навестить меня в Москве, говоря, что этот город просто убивает её своей заполошенностью и
вакханалией архитектурного новодела. Наше общение свелось к редким телефонным разговорам.
Но это не мешало мне быть осведомлённым в обстоятельствах её жизни, о том, что её волнует или
интересует. Последний раз мы поговорили за месяц до её ухода из жизни. Потом я пару раз пытался с ней связаться, но мои усилия были тщетными.
Да я и не волновался особенно, полагая, что она в
своём анахоретстве пошла ещё далее, обрубив все
свои прежние связи с внешним миром. Не миновала этой участи и её связь со мной. Но неделю тому
назад мне позвонила её дочь Эмилия, что проживает с семьёй в Сиэтле, и сообщила печальное известие о кончине Мари. Эмилия также спросила
меня, не мог бы я поехать в Пятигорск и забрать
там архив матери. Особенно важными в нём для
неё были семейные фотоальбомы. У них с братом
практически нет фотографий их детства и школьных лет. Я выразил согласие выполнить её просьбу. Через день мне от неё пришла факсом доверенность на получение архива. К концу недели мне
удалось отложить все дела, и вот я здесь.
250
— Я вижу, что вы здесь. Более того, вы успели
уже многое мне поведать. Кроме одного очевидного момента: чем я обязан вашему посещению? Хотя постойте, видно, с архивом покойной госпожи
Бланш-Окулич что-то не так? Я прав, господин
Яблонский? Хотя есть ещё один вопрос. Каким образом случилось, что вы так хорошо владеете русским языком? Говорите почти без акцента, хотя
всю свою жизнь прожили в Европе, с ваших слов,
— то во Франции, то — в Бельгии.
— Этим я обязан своему деду и Бунину. Родители моего деда были из многострадальной Волыни. Бежав от Советов сначала в Польшу, они потом из-за немецкой угрозы каким-то образом оказались во Франции. Но и там их всё же настиг беспощадный рок в лице фашистского произвола. Деда, тогда мальчика-подростка, спасла семья русских эмигрантов периода Гражданской войны в
России, выдавшая его за своего сына, предъявив
оккупационным властям неизвестно каким образом сделанные документы. Так мой дед стал
Яблонский, а его настоящую фамилию — Левкович — он был вынужден забыть. Но судьбе было
угодно, что он не только не забыл свой родной
русский язык, но истово культивировал его в своих потомках, в своих дочерях и особенно во мне,
своём внуке. Его усилия в моём лице, как вы видите, не пропали даром. Но наиболее значительную
роль в моём русскоязычии сыграло ещё одно об-
251
стоятельство. Будучи студентом Сорбонны, я часто наведывался в букинистические магазины. Была в них для меня какая-то магия. Не знаю, как передать те ощущения, которые я там испытывал.
Скажем, я не искал там какие-то определённые издания ни по автору, ни по отрасли знания. Я просто брал приглянувшийся том, открывал, перелистывал, что-то выборочно читал. А читал я тогда на
трёх языках: английском, французском и, конечно,
на русском. Так вот однажды я начал просматривать изящно изданную книгу на русском языке. И
погрузился в чтение до тех пор, пока мне не сказали, что через полчаса магазин закрывается. Помню, я тут же купил эту книгу, вышел из магазина и
на скамейке ближайшего бульвара продолжил чтение этого томика удивительной прозы под освещением ночного фонаря. Оа сейчас находится на
полке в моей брюссельской квартире. Я уже назвал имя автора этого чуда, так увлёкшего меня в
тот давнопрошедший день. Это, конечно, был
Иван Алексеевич Бунин, его «Чистый четверг».
Казалось, не было и дня в последующие времена
моей жизни, чтобы я не находил возможности остаться один на один с его творчеством. И главное,
что я хочу заметить по этому поводу, меня привлекало в его творчестве не о чём он пишет, а как
он пишет, точнее, его русский язык . Я многое
почти буквально помню из его прозы и поэзии.
Мне редко приходилось слышать, чтобы кто-то
252
любовался языком тех или иных произведений
русской классики. Но себя я отношу к таким. Вот
вам пример такого любования. Воспроизведу по
памяти несколько бунинских поэтических строк,
образчиков изумительного по пластичности и выразительности русского языка:
Бледнеет ночь... Туманов пелена
В лощинах и лугах становится белее,
Звучнее лес, безжизненней луна,
И серебро росы на стёклах холоднее.
— Вы упомянули «Чистый четверг», — поспешил Арсений прервать вдруг возникшую паузу.
Затем встал, подошёл к полке и взял с неё какойто томик. — Уж не это ли издание вы держали тогда в руках на одном из парижских бульваров? —
промолвил он, протягивая собеседнику книгу.
Тот взял её с некоторой осторожностью. И почти сразу отреагировал:
— Нет, это было другое издание. Но с вашего
разрешения зачту вам заключительный пассаж
этой трогательной мелодраматической истории.
Просто приглашаю насладиться этим языковым
пиршеством:
«Но только я вошёл во двор, как из церкви показались несомые на руках иконы, хоругви, за ними, вся в белом, длинном, тонколикая, в белом обрусе с нашитым на него золотым крестом на лбу,
253
высокая, медленно, истово идущая с опущенными
глазами, с большой свечой в руке, великая княгиня; а за нею тянулась такая же белая вереница поющих, с огоньками свечек у лиц, инокинь или сестёр, — уж не знаю, кто были они и куда шли. Я
почему-то очень внимательно смотрел на них. И
вот одна из идущих посередине вдруг подняла голову, крытую белым платом, загородив свечку рукой, устремила взгляд тёмных глаз в темноту, будто как раз на меня... Что она могла видеть в темноте, как могла она почувствовать моё присутствие?
Я повернулся и тихо вышел из ворот».
— При других обстоятельствах я бы поспорил с
вами, заявив, что для меня большая магия слова
видится в прозе Константина Паустовского. Но
дождёмся лучших времён, когда мы сможем продолжить обмен мнений в данном дискурсе, а сейчас давайте вернёмся к сути вашего визита ко мне.
И извините за назойливость, я вновь повторю свой
вопрос к вам. Так что вас обеспокоило в делах,
имеющих отношение к архиву вашей давней знакомой?
— Когда я пришёл по адресу, где ранее проживала Мари, то меня ждала вереница весьма обескураживающих моментов. Первым и наименьшим по
воздействию на меня моментом оказалась входная
дверь в недавнию её квартиру. Это была металлическая дверь-сейф, установленная вместо затрапезной деревянной двери, обтянутой неопределён-
254
ного цвета дерматином. Честно говоря, я до этого
думал, что найду квартиру опечатанной, и мне надо будет у жильцов узнавать адрес управляющей
конторы, чтобы получить доступ к архиву и документам госпожи Бланш. Но если сменили дверь,
подумал я тогда, значит, в квартиру въехали новые
жильцы. И они точно знают, где мне искать то, за
чем я приехал. Более обескураживающим оказался
разговор с новой жиличкой этой квартиры, возникшей на пороге после моего звонка. В достаточно недружелюбной форме она мене объяснила,
что заселилась в пустую отремонтированную
квартиру и никаких вещей и каких-то архивов от
прежних хозяев не обнаружила. И где их искать,
она не знает и ничем мне помочь не может. После
чего закрыла тяжёлую дверь, щёлкнув потом затворами. В квартире, соседствующей на этой лестничной площадке, никто не ответил на мой звонок
в дверь. Но посчастливилось поговорить с жильцом этажом ниже. Тот оказался гостеприимным и
словоохотливым. За чашкой чая он поведал, что
тревогу забила соседка Мари по лестничной площадке Людмила Александровна, пожилая женщина-пенсионерка. Приехавшие службы вскрыли
квартиру и отвезли обнаруженное тело в Следственный отдел для выяснения причин летального
исхода. А через два дня по лестнице стали ходить
рабочие, вынося мебель и вещи из квартиры Марии, которые потом куда-то увезли. А всякая ме-
255
лочь и какие-то книги и бумаги еще несколько
дней кучей лежали около мусорных контейнеров,
и их тоже потом убрали вместе с мусором. Ещё он
сказал, что и саму Людмилу Александровну вскоре скорая увезла в больницу с каким-то осложнением. Однако её дочь, ежедневно приходящая после работы покормить кошку Чару, сообщила, что
скоро мать выпишут: у неё со здоровьем вроде всё
наладилось. Теперь я думаю разыскать управляющую коммунальную контору и выяснить, что за
беспредел, как теперь выражаются в России, устроили её работники с имуществом и квартирой
Мари. Ведь последняя была её собственностью, и
распоряжаться ею можно было только на основании решения прокурора или суда. Или какая-нибудь другая инстанция, но только не пресловутый
Жэк. Но я с этим разберусь. Найму адвокатов и
вчиню судебный иск этим беспредельщикам. И
тут вашего участия не надо. Сам разберусь на основании генеральной доверенности, выданной мне
наследниками Мари. Прищучу я этих каналий. —
эмоционально закончил свой пространный ответ
господин Яблонский. И даже вскочил, оставив
своё кресло, и стал нервно прохаживаться по гостиной.
— Согласен. Неприглядная история, — заметил
Арсений. Думаю, что с таким настроем вы не примерно разберётесь и найдёте управу на этих каналий. А если в этом вопросе вы обнаружите паче
256
чаяния криминальную составляющую, то шлите за
мной. И ещё. Давно я не слышал это вкусное слово. Каналья! Прелесть, а не слово!
— Тем временем я открыл ваш бунинский
сборник. И я рад, что память мне не изменила. Я
нашёл нужное место в новелле «Генрих» из его
сборника «Тёмные аллеи». Слушайте, и вы поймёте, почему я его решил вам зачитать:
«Он выпил за кофе пять рюмок коньяку и,
утомлённый, брезгливый, поехал в лифте к себе,
злобно глядя на мальчика в форме: «Ах, какая каналья вырастет из этого хитрого, услужливого,
уже насквозь развращённого мальчишки! И кто
это выдумывает всем этим мальчишкам какие-то
дурацкие шапочки и курточки, то голубые, то коричневые, с погончиками, кантиками!»
Догадались? Конечно, и Бунин не мог обойтись
без такого смачного слова — каналья.
А теперь закройте глаза, слушайте и представляёте. Я зачитаю вам ещё отрывок из этой новеллы. Какая живопись словом! Всего одно предложение, и импрессионисты отдыхают, как ноне часто говорят:
«Вечерело, вечернее бледное море лежало спокойно и плоско, зеленоватым сплавом с опаловым
глянцем, над ним зло и жалостно надрывались
чайки, чуя на завтра непогоду, дымчато-сизый запад за Антибским мысом был мутен, в нём стоял и
мерк диск маленького солнца, апельсина-король-
257
ка».
Какой изумительный образчик бунинской прозы, её живописной палитры. Вы, надеюсь, не станете мне возражать? И не обвините меня в излишнем пристрастии к столь почитаемому мною автору?
— Не стану, не стану, — милейший Георгий
Станиславович, — несколько задумчиво протянул
Арсений и, резко качнув головой, как будто избавляясь от какого-то морока, продолжил. — Какаято странная у нас получается беседа. Мы то и дело
уходим в какие-то, как говаривали раньше, империи, теряя при этом ту цель, ради которой вы пришли ко мне. Я теперь даже сомневаюсь, что она
существует. Особенно после того, что вы мне рассказали о вашем посещении квартиры госпожи
Бланш. Тем более странно выглядит ваше желание
самому разобраться со всём, что произошло с её
имуществом и квартирой, если до этого настроились привлечь к этому меня. Или есть иные обстоятельства, о которых вы умолчали или просто
не успели мне рассказать?
— Действительно есть один существенный момент. В последнем нашем разговоре она сообщила, что втянулась в реализацию одного очень важного проекта. На неё как специалисту по архитектурному культурному наследию вышли активисты
движения под весьма своеобразным названием —
«Том Сойер Фест». Целью этого общественного
258
движения являются мероприятия по сохранению
исторической среды города. Ими проводятся фестивали по восстановлению отдельных исторических объектов. В последнее время активисты этого
движения стали активно участвовать в предотвращении сноса исторически значимых строений в
ходе современного градостроительства. Они рассчитывали, что госпожа Бланш-Окулич, проведя
по их просьбе атрибутирование отдельных зданий,
докажет их историческую и архитектурную ценность, тем самым поможет остановить снос. Мари
также сообщила мне, что она уже участвовала в
спасении усадьбы чиновницы Казаковой, образчика застройки начала XIX века, на месте которой
собирались построить игровой двухэтажный
центр. При этом она сказала, что приходилось
встречать противодействие не только со стороны
заказчиков и подрядчиков строительства, но и со
стороны официальных инстанций. Особенно в
трудной ситуации она оказалась в один момент.
Дело было в том, что она подключилась к защите
от сноса многоквартирного дома, расположенного
по улице Крайнего под номером 72. Здание находилось в хорошем состоянии и являлось типичной
застройкой начала XX века, хоть и эклектичного
стиля архитектуры. Снос этого строения значительно повредил бы исторической идентичности
этой части Пятигорска. Один момент в этом её сообщении меня насторожил. Хотя ей это показа-
259
лось скорее забавным, чем тревожащим, но мне
так это не показалась. Она вскользь упомянула об
анонимных угрозах, поступивших в её адрес в последнюю неделю с требованием прекратить защиту этого строения. На мой предложение обратиться с этими анонимками в соответствующие инстанции она ответила отрицательно, сославшись
на восточную пословицу про то, что караван продолжает идти, несмотря на лай встречных собак.
Так что у меня есть опасения, что не всё так просто было с обстоятельствами ухода из жизни моей
Мари. Вот в этом я хочу, чтобы вы разобрались в
этом. А я за ценой...Словом оплачу любые ваши
счета.
— Оставим пока в стороне финансовые вопросы. И по существу. То, что вы мне сообщили сейчас, весьма интригует. Но всё же выглядит как-то
малообещающим. И давайте поступим так. Вам
негоже, я думаю, что-либо выяснять. И пока отложим ваши планы против гипотетических каналий,
вы понимаете, о чём я говорю. Всем этим вкупе
займусь я. Ведь возможно допущение, что в случае с Мари Бланш многое может быть взаимосвязанным. Так что исследование данных проблем
лучше сосредоточить в одних руках. Вы так не находите?
— Вероятно, так и надо поступить. И как я понимаю, этим своим заключением вы выразили
своё согласие принять, как говорится, это дело к
260
производству. Что меня в высшей мере радует. В
таком случае, — продолжил он после некоторой
паузы, — мне в Пятигорске делать нечего, и я отбываю в Москву сегодня поездом. Я узнавал, есть
такое отправление где-то в полдесятого вечера.
Если возникнет необходимость или какая-нибудь
ясность, вы можете связаться со мной, пользуясь
ватсапом.
Через некоторое время господин Яресько покинул особняк на проспекте Кирова, а Арсений стал
размышлять, с чего начинать новое дело. Затем
позвал Седу-джан и попросил её на следующий
день подготовить ему следующую информацию:
адрес управляющей компании домами в районе,
где находилась бывшая квартира госпожи Бланш;
адрес офиса движения «Том Сойер Фест», а также
узнать, кто занимался сносом особняка по адресу:
Крайнего 72, и кто является заказчиком нового
строительства на месте уничтоженного старинного здания. А сам он решил на следующий день навестить старушку-пенсионерку, что проживает на
одной лестничной площадке с новыми жильцами в
бывшей квартире Мари Бланш.
Бельгийский журналист, что навестил его накануне, был прав: старушку уже выписали из больница. И на звонок Арсения открыла не немощная,
как им ожидалось, пенсионерка, а статная, ухоженная пожилая дама, которая, кокетливо улыбнувшись, спросила : «Чем она обязана появлением
261
на пороге её квартиры столь привлекательного молодого мужчины?»
Арсений сразу даже не нашёлся что-то ответить, Поэтому, пробормотав какие-то извинения,
вкрадчиво пояснил, что он, собственно, не к ней, а
к соседке, которая недавно жила в квартире напротив. И он, узнав о печальном исходе, постигнувшем эту его давнюю знакомую, решил узнать некоторые подробности столь скорбного случая. Услышав его объяснение, Людмила Александровна,
так она ему назвалась, пригласила его зайти к ней,
где за чашечкой кофе расскажет всё, что знает об
этом, а ей есть что рассказать, тем более что именно из-за всего этого она попала на больничную
койку. Пригласив его в просторную кухню, она
сказала, что Арсений очень удачное время выбрал
для визита, так как только что испекла шарлотку.
После обеда к ней должны зайти две её давние
подруги. Они, как и она, из балетных, долгое время вместе проработавшие в пятигорском театре
оперетты. А что касается её соседки, то с ней
Людмила Александровна не приятельствовала. Но
иногда они наносили визиты к друг к другу.
Однако каких-то тесных контактов у них не установилось. Хотя Мария ей показалась интересной и
очень образованной персоной. Но она всё же находила эту соседку замкнутой, не предрасположенной к доверительной беседе. Поэтому Людмила
Александровна не очень была обеспокоена тем,
262
что в какое-то время почти перестала встречаться
с ней. Но жилица с первого этажа как-то поинтересовалась, где Маша, и предположила, что та кудато уехала. Тогда Людмила Александровна на следующий день трижды позвонила соседке в дверь.
Но никто не среагировал на её звонки. Было ещё
одно. Мария очень часто слушала классическую
музыка, и на лестничной площадке она была
слышна. А тут Людмила Александровна вдруг
осознала, что все эти дни за дверью этой квартиры
была тишина, никаких Шопенов и Шубертов, которых в основном предпочитала слушать соседка.
Связав всё это воедино, она позвонила в соответствующие службы. И была потрясена тем, что они
обнаружили после вскрытия входной двери квартиры соседки. Не меньшее потрясение она претерпела, когда какие-то рабочие стали выносить всё
из этой квартиры. Вечером того же дня она вышла, чтобы вынести мусор и просто была ошеломлена: книги, пластинки, какие-то альбомы и папки
были свалены в кучу у мусорных контейнеров.
Особенно её задели выброшенные фотоальбомы.
Один из них они с Марией рассматривали, когда
та рассказывала ей о своей европейской жизни. В
ней тогда все вскипело: «Что за люди? Не могли
что ли отправить это всё детям Маши, ведь в её
документах, наверняка, есть их адреса? Кипя таким праведным негодованием, решила по мере
возможности самое ценное перенести к себе до-
263
мой в надежде, что родственники Марии в ближайшее время дадут о себе знать. Сделав с десяток
таких ходок за всем этим скарбом, она почувствовала себя неважно и решила прилечь отдохнуть.
Но легче не стало, и она, испугавшись, позвонила
дочери. Та вызвала скорую. Так она оказалась в
больнице. Врачи сказали, что она пережила гипертонический криз, спровоцированный какими-то
переживаниями. Она не сказала им, чем были вызваны эти пагубные для неё волнения, но сама
очень хорошо понимала, что послужило причиной
такого для неё испытания. И тут Людмила Александровна прервала своё повествование и с повышенным интересом стала вглядываться в своего
собеседника. В комнате возникло досточно неловкое молчание. Арсений, пытаясь вырваться из цепких объятий тягостной тишины, осторожно спросил замолкнувшую пожилую даму:
— Вас что-то тревожит во мне? На какой вопрос вы пытаетесь найти ответ, столь пристально
изучая меня?
— Простите мою неловкость. Мне вдруг помыслилось, а вдруг вы родственник Марии? И если так, то значит, я не зря старалась, и всё спасённое мною попадёт в надлежащие руки. И у меня от
этой мысли даже как-то отлегло на душе. Скажите, я не ошибаюсь, такое предполагая в вашем лице?
— И да, и нет. Во всей этой ситуации виноват я
264
сам. Надо было сразу сказать вам о цели моего посещения. И чтобы всё стало на свои места, сразу
скажу, что я действую в интересах дочери Мари
Бланш-Окулич. И через несколько дней к вам
явится доверенное лицо этой дочери, живущей в
Америке, и вы всё отдадите ему. Надеюсь вы получите достойное вознаграждение из его рук за
ваш впечатляющий поступок по сохранению этого
семейного архива. А что касается меня, то я частный сыщик, которого семья Мари Бланш попросила выяснить причины, приведшие к столь трагическому исходу. Вы понимаете, что речь идёт о неожиданной кончине вашей бывшей соседки.
— Вот видите, мне правильно показалось, что
вы как-то связаны с наследниками Маши. Я с нетерпением буду ждать этого поверенного в делах
по наследству моей соседки. Но есть одно но.
Упорядочивая принесённые от мусорных контейнеров бумаги, я обнаружила там прелестный бювар. Не знаю, как на него никто не польстился до
меня. Видимо, провидению было угодно, чтобы он
попал мне в руки. В нём много исписанных Машиной рукой листов бумаги. Грешным делом я заглянула в них. И мне думается, в бюваре находятся то ли дневник, то ли мемуарные записи Марии
Бланш. Так что вам следует в них заглянуть, авось
обнаружите что-то, проливающее свет на интересующее вас дело.
Старушка, сказавши это, тут же встала и пошла
265
к серванту, открыла секретер и, достав из него солидную настольную папку, вернулась и протянула
её Арсению.
Арсений с любопытством взял протянутую
вещь. Это была то, что раньше назвали бюваром.
Его твёрдая тёмно-вишневая кожаннокартонная
обложка с декоративными бронзовыми накладками на углах и с живописным тиснением в середине в виде цветочной композиции, состоящей из букета полевых цветов, помещённых в корзину, впечатляла неискушённый глаз. Внутри бювара, действительно, находилась солидная пачка бумажных
листов, большинство которых было заполнено рукописными текстами со сплошной нумерацией.
Арсений наобум открыл папку на какой-то странице и прочёл вслух:
«Вот вслушивалась в безысходный стон поэта
Константина Бальмонта, что раздавался в 1908 году:
Вызвездило. Месяц в дымке скрыт.
Спрятал он во мгле свои рога.
Сумрачно. Но бледный снег горит.
Внутренним огнём горят снега.
В призрачности белой я слежу,
Сколько их, тех звёздных паутин.
Как бы сплесть из них мне мережу?
В Вечном я. Один, один, один.
266
Одиночество и его коннотации, я думаю, появились вместе с Адамом. Адам был первым одиноким человеческим существом на Земле. Это уже
потом Бог подсуетился и создал Еву, наградив при
этом возможностью размножаться. И они расплодились почти до восьми миллиардов особей, что
сейчас обитают на моей планете. Но в силу этого
одиночество не исчезло. Оно основательно
лёгло
у истории на пути
в мир,
как в свою кровать.
Его не объехать,
не обойти…
Маяковский.
И этому я не ничуть не удивляюсь. К тому же
Поль Валери, французский поэт, с достаточно ядовитым сарказмом заметил по поводу этого библейского сюжету, утверждая: «Бог создал мужчину и
затем дал ему подругу, чтобы мужчина лучше чувствовал свое одиночество».
Одиночество по своей природе является онтологическим фактором человеческого бытия. Именно это обстоятельство имел в виду К. Юнг, заявляя:
«Человек, достигший сознания настоящего,
одинок. Человек во все времена был таковым, ибо
каждый шаг к более полной сознательности удалял его от изначального, чисто животного
267
participation mystique (мистического участия) со
стадом, от погруженности в общую бессознательность».
Более того, как мне видится, одиночество давно стало составной частью экзистенциального бытия человека. Об этом убедительно размышлял
Ингмар Бергман в своих «Сценах из семейной
жизни», которые я читала в прошлом году:
«Одиночество — это некий абсолют. Единственное существующее. Всё остальное — плод нашего воображения. Иллюзия. Помни об этом. И
старайся поступать соответственно. Не жди для
себя ничего, кроме самого худшего. Если случится
что-то приятное, тем лучше.
Не надейся, что ты сможешь покончить с одиночеством. Оно абсолютно. Можно, конечно, придумывать разного рода единение, но выдумки останутся выдумками — про религию, политику,
любовь, искусство и так далее. Одиночество тотально».
— Это скорее дневниковые записи, — резюмировал Арсений, прекращая чтение и закрывая бювар. — Они явно представляют для меня интерес.
Так что, с вашего разрешения, заберу бювар с собой. По возможности скоро передам его господину Яблонскому, тому самому доверенному лицу, о
котором я ранее вам говорил. Так что спасибо за
беседу, уважаемая Людмила Александровна, пора
мне и честь знать. За сим откланиваюсь, как гова-
268
ривали в старину. И будьте уверены, господин
Яблонский скоро объявится в ваших пределах. Да
и я ещё постараюсь навестить вас. И очень надеюсь полакомиться вашей чудо-шарлоткой вновь.
Кстати, мой телефон есть на визитной карточке,
что я оставил у своего чайного прибора на вашем
столе. Звоните, если что.
Наследующий день Арсений решил заняться
чтением дневниковых записей Мапи Бланш. И
текст на первом листе буквально ошеломил его:
«Как-то я, просматривая новые поступления на
портале «Проза. ру», обратила внимание на вот такой любопытный пассаж из новеллы одного мне
незнакомого автора:
«Моя полезность обществу нулевая. Как и моим некоторым родственникам, правда, не очень
близким. Я для них некая фигура умолчания:
«Где-то есть этот стареющий субъект, ну и что…
Не носиться же с ним. Слава богу, пока не нужно
«подушки поправлять. И думать, когда же чёрт
возьмёт тебя». Хотя, когда три-четыре дня проведёшь, не раскрывая рта, чтобы кому-либо что-нибудь сказать, невольно возникает вопрос, ужель
они не понимают всей тяжести и мрачности моего
одиночества в этой пустыне безгласия? Казалось,
один звонок и вопрос «Илюш, ты как? Чем занят?
О чём думаешь? Как самочувствие? Что-нибудь
надо?» — и каким светом озарятся текущие и грядущие дни моего одиночества. Или стук в дверь:
269
«Я тут пирожков напекла. Ты ведь сам на их изготовление не сподобишься. Вот я и думаю, забегу,
угощу нашего деда. Ставь чайничек спорее». И тут
же мысль в собственном сознании: «Опять у тебя
претензии. Ведь говорят тебе: теперь никто никому ничего не должен. Да и не до тебя им: дети, работа, семья, личная жизнь, какие-то проблемы с
настроением или самочувствием. Скажи спасибо,
что на праздники три-четыре раза в год позовут.
Знать, помнят. И справедливости ради надо заметить, что на какие-то мои неотложные просьбы в
большинстве случаев реагируют положительно,
пытаясь споро разрешить твои внезапные затруднения. И всё же, и всё же… А ты пирожки, блины,
оладьи, вареники, пельмени, выпечку с маком возжелал. Взалкал, как некий Божий сын. Недотёпа
ты, бедолага преклонного возраста!»
Далее Мари замечает, что хотя ей не приходит
в голову сетовать, что никто проявляет интереса к
её анахоретству по самой простой причине, таковых на сотню вёрст окрест никого не сыскать, она
видит своё духовное родство с персонажем цитируемого автора. Одиночество и безмолвие 24 на 7,
как принято теперь писать о чём-то постоянном во
времени, — вот что органически связует её с ним.
Дальнейшие записи свидетельствуют, что их
автора заинтересовало одиночество как дискурс в
мировой философской мысли с незапамятных времён по день текущий. При чём в большинстве слу-
270
чаев извлечения из текстов известных мыслителей
в дневнике сопровождались весьма любопытными
комментариями самой Мари Бланш. А некоторые
из этих примечаний были настолько интересны
Арсению, что он ещё долго потом над ними размышлял
Вот Мари задерживает своё внимание на следующим суждением из ветхозаветного Экклезиаста: «…ибо если упадёт один, то другой поднимет
товарища своего. Но горе одному, когда упадёт, а
другого нет, который поднял бы его. Также, если
лежат двое, то тепло им; а одному как согреться?»
И присовокупляет к нему такое своё рассуждение:
«Помнится, мне рассказывала одна моя сотрудница, что у неё был дальний родственник, одинокий пожилой мужчина где-то под семьдесят лет.
Она иногда звонила ему, интересуясь, не надо ли
чем помочь? Бывало, он чём-то просил, и она всегда находила возможность ему помочь. Как-то она
несколько раз безуспешно пыталась до него дозвониться. После последней такой неудачной попытки она собралась и поехала к нему на другой конец города. Когда позвонила, а потом постучала в
дверь, старик никак не среагировал. Сильно беспокоясь, она вызвала полицию. Те отмычкой открыли дверь, но войти не смогли: та не открывалась,
что-то на полу в коридоре мешало отвориться. Общими усилиями надавили на дверь и обнаружили
271
мёртвое тело хозяина квартиры. Видно, он, почувствовав себя плохо, попытался открыть дверь, чтобы позвать на помощь, но не успел. Так и пролежал под дверью несколько дней, пока его не обнаружили. И он уже жутко смердел. Именно такие
драматические обстоятельства, напрямую связанные с одиночеством, имеет ввиду библейский повествователь. Но для меня более значимым является его рассуждение о тепле, которого лишает человека одиночество. Но для меня это не тепло постели, а тепло другой души, другого сердца, тепло
участия или дружбы, простой эмпатий иного человека.Об этом же с горечью писала когда-то Анна
Ахматова: «Ужасно, когда с твоей комнатой никто
не связан, никто в ней не дышит, никто не ждёт
твоего возвращения». Не об этом ли печалится и
дед Илья из текста, найденного мной на «Прозе.
ру?» И как тут не вспомнить духовный стих из
Ветхого Завета — «Плач Иосифа Прекрасного:
«Кому повем печаль мою? И кого призову ко рыданию?»
Вот что важное и значимое отнимает у человека одиночество. Но, по мысли Марка Туллия Цицерона, древнеримского философа, одиночество
наделяет человека ещё более непоправимой утратой: «Если человек возноситься на небеса и смотрит вниз на всё устройство Вселенной и на красоту звёзд, чудесный вид не приносит ему радости,
если ему приходиться смотреть на это одному. Од-
272
нако если бы имелся кто-нибудь, кому можно было бы описать это зрелище, оно наполнило бы его
восхищением. Природа не терпит одиночества».
Не об этом ли писал Давид Юм через несколько сот лет, утверждая:
«Абсолютное одиночество — наверное, самое
страшное наказание, какое только может пасть на
нас. Любое удовольствие ослабевает и исчезает,
когда мы получаем его в уединении, а каждая неприятность становится более жестокой и невыносимой».
Эти великие умы мне объяснили почему у меня
так мало радости, удовольствий от виденного, услышанного, от прочувственного. Просто мне не с
кем ими поделиться. И более того, мне не хватает
чужих радостей, улыбок, счастья. Мне, оказывается, так важно их воспринимать и переживать. У
меня просто возникла жгучая жажда ко всему этому внешнему, появляющемуся в иных жизнях».
Затем Арсений просмотрел ещё с десяток страниц дневника. Они все свидетельствовали о желании Мари постигнуть всё разнообразие точек зрения на негативную для человека природу одиночества. Некоторые она продолжала сопровождать
своими комментариями, другие — просто цитировала. Одна из последних записей настолько была
неожиданна для него, что он прочитал её неоднократно — столь удивительным оказалось изменение отношения автора дневника к предмету своего
273
интереса — к одиночеству:
«Мне казалось, что я разделяю это солидарное
восприятие пагубности одиночества в судьбе отдельного человека. Но наткнулась на неожиданные для меня оценки этого феномена человеческого бытия в некоторых трудах китайских и индийских мыслителей. Меня весьма озадачили такие их
суждения.
Чжуан-цзы, китайский философ:
«Одинокий он уходит, одинокий приходит, а
потому зовётся «в одиночестве живущим». Ценнее
же человека, в одиночестве живущего, в мире ничего нет».
Ошо, индийский мыслитель:
«В одиночестве есть красота и великолепие, позитивность».
Кришнамурти, индийский философ:
«Узнайте, что означает одиночество и не бегите
от него. Смотрите на него, живите с ним, выясните
его значение, чтобы ни психологически, ни внутренне ни от кого не зависеть. И только тогда вы
узнаете, что такое любовь».
И тут мне подумалось, вот бы прочитать эти
цитаты деду Илье, этому, как он себя называет, недотёпе, бедолаге преклонного возраста. Крепко,
наверное, призадумался сей весьма несчастный человек, узнав, что он в своём одиночестве есть самый ценный человек, что его одиночество есть
путь к любви, что это его одиночество является
274
вместилищем красоты и великолепия вкупе с какой-то позитивностью. Да и мой опыт проживания
в тенетах одиночества существенно противоречит
такому благостному отношению к этому проклятию рода человеческого, каким, на мой взгляд, является одиночество. Потом я подумала, что, может
быть, именно восточной ментальностью объясняется такое восприятие одиночества. А в нашей,
христианской по сути, мировоззренческой практике подобный концептуальный взгляд на смыслы
одиночества не может быть реализован. Но дальнейшее знакомство с этой проблематикой лишило
меня такой уверенности. И поколебали её весьма
достойные умы европейской цивилизации. Сначала на моё отрицательное отношение к одиночеству
покусился Артур Шопенгауэр. Чего стоит понимание им одиночества как предтечи свободы: «Каждое общество прежде всего требует взаимного
приспособления и принижения, а потому, чем оно
больше, тем пошлее. Каждый человек может быть
вполне самим собою, только пока он одинок. Стало быть, кто не любит одиночества — не любит
также и свободы, ибо человек бывает свободен
лишь тогда, когда он один».
Но для чего человеку свобода, предоставленная
ему одиночеством? Этот немецкий философ понимает свободу как условие для самопознания. А как
иначе понимать следующие его сентенции: «В
одиночестве каждый видит в себе то, что он есть
275
на самом деле». И далее он утверждает, что «человек избегает, выносит или любит одиночество сообразно с тем, какова ценность его «Я».
То есть если я тягощусь одиночеством, то это
значит, что у меня низкий уровень самооценки,
проще говоря — я не интересна самой себе. Поэтому меня нисколько не удивил польский философ Тадеуш Котарбинский, который ничтоже сумняшеся заявляет, что «полная свобода возможна
только как полное одиночество». Но озадачил
Пабло Неруда, чилийский поэт, своим пространным рассуждением:
«Мы должны пройти сквозь одиночество и
трудности, сквозь уединение и тишину, чтобы
найти место, где мы можем плясать свой неловкий
танец и петь свою печальную песню. Этот танец и
эта песнь являются древнейшими ритуалами, с помощью которых сознание приходит к осознанию
собственной человечности».
Выходит мой путь в одиночестве к самой себе
есть способ познания своей человечности. Я задаю
себе вопрос, что значит осознание своей человечности? И не нахожу ответа. Ведь человечность поверяется отношением субъекта к другим, к окружающим его персонам. А их то и нет в моём одиночестве. Куда понятнее максима Эрих Марии Ремарк: «Одиночество — опасная вещь. Если оно не
ведёт тебя к Богу, оно ведёт к дьяволу». А Бернард Шоу убедил меня, что я начисто лишена од-
276
ной очень важной свойственности, что я уяснила
из следующего его умозаключения: «Уметь выносить одиночество и получать от него удовольствие
— великий дар». Альберт Камю только усилил такую мою самооценку по Шоу: «Трагедия не в том,
что ты один, а в том, что ты не можешь быть
один». А Фридрих Ницше ещё более её усугубил:
«Одиночество придаёт нам большую черствость
по отношению к самим себе».
Тут Арсений осознал, что больше не может изводить себя таким душу надсаждающим чтением.
Он встал и включил свою аудиосистему, настроенную на потоковое вещание радиостанции
«Юность». И та по какому-то наитию озадачила
его разухабистым голосом певицы Славы, выпевающей:
Каменная леди, ледяная сказка,
Вместо сердца — камень, вместо чувства маска.
И что? Больно всё-равно.
Одинокой кошкой, вольным диким зверем
Никогда не плачет, никому не верит.
И что? Больно всё-равно.
Одиночество-сволочь, одиночество-скука,
Я не чувствую сердце, я не чувствую руку.
Я сама так решила, тишина мне подруга,
Лучше б я согрешила, одиночество-мука.
Арсений почти сразу выключил этот музыкаль-
277
ный надрыв, вышел из гостиной и, прихватив с собой пса Траста, отправился в кировский парк, к
его озеру к его аллеям и лужайкам, к общению с
теми, кто безмятежно фланирует в просторах это
чудесного места.
Спустя некоторое время, когда он почти освободился от морока, навеянного чтением дневника
Мари Бланш, Арсений понял, что погружение в
тексты её размышлений о природе одиночества ни
на иоту не приблизило его к пониманию, что с ней
произошло. Поэтому на следующий день Арсений
решил отправиться в офис движения «Том Сойер
Фест», надеясь, что там сможет обнаружить нечто,
что прольёт свет на тайну драматического ухода
из жизни автора недавно изучаемой им рукописи
из впечатляющего своей обложкой бювара. А потом, если будет необходимость, он вновь вернётся
к этому нелёгкому и проблематичному чтению.
В начале одиннадцатого следующего дня Арсений уже входил в здание, где на первом этаже в
двух небольших помещениях обосновались те, кто
осуществлял акции «Том Сойер Фест» в Пятигорске. Через некоторое время он уже беседовал с исполняющим обязанности координатора этого движения. С его слов сыщик понял, что обращение к
Мари Бланш-Окулич было вынужденным, так как
местные специалисты по истории архитектуры города отказались сотрудничать с этим неформальным движение из-за боязни нанести вред своему
278
профессиональному имиджу.
Так во всяком случае поняли их решение томсоерцы, как они любят себя именовать. Что касается Мари Бланш, то она участвовала в двух акциях по спасению исторических строений от сноса.
В случае с особняком чиновницы Казаковой им
удалось предотвратить подобный исход. Хотя госпожа Мари Бланш считала, что решающим фактором, помешавшему сносу этого здания, явилось
всё же его соседство с другим историческим объектом, которое бы пострадало при этом.
Дом княжны Мери. Пятигорск
Речь идёт о так называемом «доме княжны Ме-
279
ри», построенном в 1823 году и носившем ранее
название — «дом Реброва», в честь хозяина этого
особняка.
Дело в том, что 1881 году венгр Михай Зичи,
работая над иллюстрациями к роману М. Лермонтова «Герой нашего времени», выбрал это строение как наиболее подходящее место для проживания одной из героинь этого повествования —
княжны Мери. Благодаря этому дом княжны Мери
стал известен повсеместно, и городские власти никак не могли допустить причинения какого-либо
урона этой исторической достопримечательности,
включённой во многие туристические каталоги.
А вот спасти здание по улице Крайнего 72 не
удалось. Оно в данный момент уже не существует,
лишь груды строительного мусора находятся на
том месте, где раньше было свидетельство архитектуры начала XX века. Глава города расписалась в собственном бессилии противостоять закону о частной собственности. Здание находилось во
владении частного лица, который был вправе распоряжаться им, как ему угодно. Мари Бланш после этой истории отказалась участвовать в томсоерском движении, заявив, что у неё нет желания
противостоять губительным планам городских
властей по модернизации градостроительства в
Пятигорске. С неё хватит фиаско с домом под номером 72 по улице Крайнего. После её отказа руководство движения никаких контактов с Мари
280
Бланш далее не поддерживало.
Поняв, что сотрудничество Мари Бланш с этим
неформальным движением никоим образом не
могло повлиять на её судьбу, Арсений возвратился
к своему особняку на Романовской. Встал перед
ним, обозрел его, любуясь его стародавним обликом и дал себе слово лечь всеми у него существующими собственными костьми на пута какихлибо сил, вознамерившихся снести сие славное наследие XIX века. Когда он вошёл в прихожую, то
Седа с порога его спросила:
— Ты что так разглядывал наш дом? Ремонт
что ли удумал? А как по мне, он в нём не нуждается.
— Я занимался клятвоприношением, Седаджан, — буркнул Арсений и проследовал в гостиную, оставив своего секретаря в полном недоумении.
Тем же вечером Арсений позвонил Яблонскому. Сообщил тому, что большая часть архива спасена. И это касается прежде всего семейных альбомов, за которыми ему как доверенному лицу
надлежит явиться к соседке Мари по лестничной
площадке. Подробности спасения архива он узнает из уст самой Людмилы Александровны, которая, по мнению Арсения, должна быть прилично
вознаграждена наследниками за самоотверженное
усердие по спасению этого архива. Не забыл он
также оповестить Яблонского о результатах сво-
281
его изучения связей Мари Бланш и движения
«Том Сойер Фест» и об их совместной деятельности по предотвращению сноса исторических зданий: никакого криминального следа во всём этом
им не установлено. Кроме того он заявил, что у
него есть своя версия причин, приведших к трагическоё развязке — к смерти Мари. Но он её озвучить в данный момент не может, так как надлежит
ещё кое-что выяснить и уточнить.
Видимо, эта версия основательно засела в его
сознании, что он изменил своим планам в расследовании этого дела. Вместо того, чтобы отправиться в Следственный комитет, где, воспользовавшись своими связями, смог бы ознакомиться с
материалами следствия, возбужденному по факту
смерти Мари Бланш, Арсений продолжил чтение
её дневниковых записей. Прочитав очередные с
десяток страниц, он с некоторым изумлением
осознал, что автор неожиданно изменил направление своего интереса. Вместо философского дискурса она избрала литературоведческий. Ей стало
интересно посмотреть, как русские поэты интерпретируют понятие «одиночество». Для себя она
это целеполагание определила следующим образом:
«Поэтические творения меня давно привлекают
своей непосредственной откровенностью. Обнажённость, стриптиз человеческих чувств, настроений и состояний завораживают, вовлекают в от-
282
ветное сопереживание и соучастие. Многое из того, что переживают лирические персонажи поэтических творений, в той или иной мере было и со
мной. Но я никогда бы не осмелилась поведать кому-либо другому так откровенно о своём потаённом чувственном мире. Не мало важно и другое.
Ёмкость поэтического слова, его образность и красота только усиливают остроту восприятия чувственного мира, транслируемого мне автором того
или иного поэтического текста».
Далее Мари Бланш пишет, что по запросу в яндексе она скачала и распечатала около трёхсот
стихотворений русских поэтов, в которых её авторы так или иначи размышляют о природе феномена одиночества в жизни отдельного человека. Она
не только скачала, но и распечатала все эти тексты. И более того, на страницах своего дневника
значительную часть их прокомментировала с позиции созвучности или несозвучности её восприятию собственного одиночества. По мнению Арсения, внимательно прочитавшего все эти её записи,
если их в некоторой степени доработать, то из всего этого получилось бы очень содержательное литературоведческое эссе. Но для Арсения было
важно другое. Некоторые её комментарии, явно
непредназначенные для чужих глаз, позволяли ему
понять, что волнует, что переживает сама Мари в
обстоятельствах её бытия. Вот как восприняла
стихотворение Иосифа Бродского «Одиночество»,
283
фрагмент которого она цитирует на странице своего дневника:
Когда теряет равновесие
твоё сознание усталое,
когда ступеньки этой лестницы
уходят из под ног,
как палуба,
когда плюёт на человечество
твоё ночное одиночество, —
ты можешь
размышлять о вечности
и сомневаться в непорочности
идей, гипотез, восприятия
произведения искусства,
и — кстати — самого зачатия
Мадонной сына Иисуса.
Но лучше поклоняться данности
с глубокими её могилами,
которые потом,
за давностью,
покажутся такими милыми.
«Равновесие усталого сознания, зыбкого, шаткого, ненадёжного, обречённого. Для меня это не
метафора. Это образ повседневной моей жизни. И
где взять силы, чтобы, потеряв его, не рухнуть в
какую-то неизвестность, в какую-то непредсказуемость. Или не надо его удерживать, это равнове-
284
сие? А может быть, надо найти силы не для его
удержания, а для собственного толчка, нарушившего бы эту хрупкость, эту тщету, эту иллюзорность некой стабильности и нормальности существования в одиночестве. Стоит ли «поклоняться
данности одиночества?»
В другом случае она не солидаризуется с лирическим персонажем Константина Бальмонта, размышляя над его строками:
Вызвездило. Месяц в дымке скрыт.
Спрятал он во мгле свои рога.
Сумрачно. Но бледный снег горит.
Внутренним огнём горят снега.
В призрачности белой я слежу,
Сколько их, тех звёздных паутин.
Как бы сплесть из них мне мережу?
В Вечном я. Один, один, один.
«А чего вопиять? В вечности человечек всегда
один, если ему удосужилось быть один на один с
этой инстанцией.. Такое рандеву только для двоих: вечности и тебя, каким-то образом осознавшим существование своего визави. А чего вопиять, когда так прекрасен лик этой вечности: звёздное небо, месяц двурогий в мглистой вышине,
снежный покров под сиянием лунным, зимняя
хладность. И не один ты, бедняга: с тобою величие
и красота бытия. Слейся с ней — и ты не один. И
285
как тут не вспомнить лермонтовское: «И дик, и чуден был вокруг весть божий мир». Но более странно мне другое, как при восприятии такого великолепия может возникнуть такая прагматичная озабоченность. Этому страдальцу вдруг захотелось из
звёздных паутин сплести рыболовную снасть —
мережу. И после такого намерения трудно поверить в пафосность его стона: один, один, один. Ты
уж страдай от одиночества или размышляй о рыбном промысле. По-моему, это поза, некая театральность, а не одиночество».
Данный пассаж порадовал Арсения. Всё же было у Мари Бланш жизнеутверждающее начало вопреки её одиночеству.
Через несколько страниц после такой суровой
отповеди этому псевдострадальцу Арсений прочёл
запись, которая его заставила несколько по-другому взглянуть на личность Мари Бланш.
«Мне близки поэты, которые рассматривают не
причины одиночества, а бытийствование отдельной личности в обстоятельствах одиночества. И
сразу возникает у меня закономерный вопрос о
длительности такого состояния. Что это: краткий
период времени или длительное изнывание под
игом безлюдья, невнимания, отчуждённости? А
если это пожизненное бремя? Николая Гнедич являет мне такого мученика, воссоздавая его драматические ламентации:
Печален мой жребий, удел мой жесток!
286
Ничьей не ласкаем рукою,
От детства я рос одинок, сиротою:
В путь жизни пошёл одинок;
Прошёл одинок его — тощее поле,
На коем, как в знойной ливийской юдоле,
Не встретились взору ни тень, ни цветок;
Мой путь одинок я кончаю,
И хилую старость встречаю
В домашнем быту одинок:
Печален мой жребий, удел мой жесток!
Трагичен жизненный путь персонажа этого
произведения: от детского сиротства до одиночества в домашнем быту на старости лет. Личному
врагу такого не пожелаешь. И невольно возникают
вопросы к Всевышнему: «За чьи грехи Ты его поверг на такие страдания? Иль прихоть у Тебя такая
— одиночеством истязать невинную душу с момента зачатия до смертного одра?» Или слепа рука
Господня, как слеп рок в лице порыва ветра, оторвавшего случайный листок, «листок иссохший,
одинокий», с дубового дерева и превратившего
его в одинокого «кочевого странника» в краях чужой земли? Но более всего меня впечатляют заключительные строки:
И хилую старость встречаю
В домашнем быту одинок:
Печален мой жребий, удел мой жесток!
287
Пытаюсь их не сопоставлять с обстоятельствам
моей жизни, но не могу. Уж больно очевидно их
подобность. Ужель только это дано?»
Ещё два фрагмента из этих дневниковых записей запали в сознание Арсения.
В одном Мари Бланш обращается к творчеству
малоизвестного русского поэта XIX века Андрея
Подолинского, к его стихотворению «Отчужденный».
«Среди многообразие причин, порождающих
одиночество, Андрей Подолинский выявил для
меня достаточно близкую причину. При чём речь
идёт об особом одиночестве — одиночестве пребывания между мирами, не имеющими никакой
общности. Вот как это он живописует.
Разошёлся дым златой,
И сквозь пар душистый дыма
Блещет образ серафима
Златокудрый и младой.
«Тень преступная, куда ты?
Рая в светлые палаты
Не достигнешь ты к вратам,
Ты не бога любишь там,
Но любовь свою земную
Переносишь в жизнь иную, —
И на казнь обречена
Эта тяжкая вина!
288
Между небом и землёю
Осуждён ты жить душою;
Ты с земли отторг себя, —
Рай чуждается тебя!»
Не так ли у меня? Воспитанная Западом и решившая жить на своей прародине, в обстоятельствах ментальности её населения — я ушла оттуда и
никогда не стану здесь своей плюс одиночество в
быту — это просто какое-то квазиодиночество. И
обережением равновесия тут, по Бродскому, не
спастись».
В другом фрагменте своего дневника Мари
Бланш размышляет о сходстве своей самоизоляции с анахоретством Пушкина, явленного поэтом
в стихотворении «Друзьям».
Среди беседы вашей шумной
Один уныл и мрачен я…
На пир раздольный и безумный
Не призывайте вы меня.
Любил и я когда-то с вами
Под звон бокалов пировать
И армонически стихами
Пиров веселье воспевать.
Но пролетел миг упоений —
Я радость светлую забыл,
Меня печали мрачный гений
Крылами чёрными покрыл…
289
Не кличьте ж вы меня с собою
Под звон бокалов пировать:
Я не хочу своей тоскою
Веселье ваше отравлять.
«Сама удивлена своей похожести на поэтического персонажа этого творения Пушкина. Он бежит праздных сотоварищей по причине нежелания
огорчить их своей тоской, я же чураюсь человеческой общности по причине понимания, что на мне
уже есть невытравляемый отпечаток одиночества.
Оно явлено во мне во всём: в моём одеянии, в моей внешности, в моей походке и, если угодно, в
моём взгляде. Я теперь, как тень Ларры, блуждаю
средь людей, избегая любых контактов с ними».
Дневник обрывается двумя цитатами без всяких
комментариев. Правда первая сопровождается тремя восклицательными знаками, а во второй подчёркнута каждая строчка.
«Каждый умирает в одиночку» !!! — Ганс Фаллада.
«Одиночество — это не тогда, когда вы ночью
просыпаетесь от собственного завывания, хотя это
тоже одиночество. Одиночество — это не тогда,
когда вы возвращаетесь домой и всё лежит, как
было брошено год назад, хотя это тоже одиночество. Одиночество — это не телевизор, приёмник и
чайник включённые одновременно для ощущения
жизни и чьих-то голосов, хотя это тоже одиноче-
290
ство. Это даже не раскладушка у знакомых, суп у
друзей… Это поправимо, хотя и безнадежно. Настоящее одиночество, когда вы всю ночь говорите
сами с собой — и вас не понимают», — Михаил
Жванецкий.
Закрыв бювар, Арсения осознал, что его версия,
объясняющая причины произошедшего с Мари
Бланш, после прочтения дневниковых записей
почти оформилась в чёткую уверенность, оставалось лишь кое-что прояснить. На следующий день
сыщик Забродский по этой причине отправился в
Следственный комитет. Изучив материалы дела,
он следующим образом представлял себе картину
произошедшего. Мари Бланш, по свидельству медиков, была обнаружена в своей квартире спустя
двое суток после кончины Ими было так же установлено, что причиной такого исхода явилась ковидная вирусная пневмония, приведшая к острому
дистресс-синдрому и последующей дыхательной
недостаточности, в результате чего произошли
коллапс сердечной деятельности и обширная полиорганная недостаточность, что и обусловило
трагический исход.
Кроме того медики констатировали более чем
странное поведение Мари Бланш при обнаружении у себя симптомов заболевания: она не обратилась к врачам, не принимала медикаменты, которыми обычно пользуются люди при симптомах
простудного заболевания. В её домашней аптечке
291
имелся набор таких лекарств. Но ничего, кроме
болеутоляющих препаратов, она не принимала.
Причины такого поведения установить было невозможно, так как ничего не было найдено, что бы
указывало на это. Криминалистами также не было
обнаружено никаких следов криминального порядка в произошедшем.
Получив эти данные, Арсений пришёл к выводу, что гипотетическая версия произошедшего,
возникшая у него в ходе чтения дневниковых записей Мари Блан-Окулович, приобрела реальные
черты. Сколь не парадоксальным может показаться его утверждение, но наиболее достоверный вывод, по его мнению, состоял в том, что Мари не
хотела выздороветь. Она своим не препятствием
развитию заболевания способствовала своей смерти. В ней, в смерти, она видела избавление от тягот одиночества. Ибо одиночество ею понималось
как духовная смерть, как духовное небытие. Ему
она предпочла физическое исчезновение.
Именно это Арсений изложил господину
Яблонскому, когда тот вновь появился в Пятигорске. При этом посоветовал обратиться в суд с иском против лиц, тех самых каналий, что допустили беззаконие с квартирой и имуществом Мари
Бланш.
292
«Дача Эльзы».