За всё плати вперёд

 
 По семейным обстоятельствам из Новосибирской области я переехал в Одесскую и нашел работу в редакции районного центра Тарутино. Это - историческое место. После наполеоновских войн и до начала Великой Отечественной войны 1941-1945 годов в поселении жили немцы-колонисты.  Прожив здесь около ста тридцати лет, это где-то пять поколений, перед войной они уехали в Германию. В опустевший поселок из окрестных хуторов переселились болгары, тоже колонисты, но прибывшие из-за Дуная. Они заняли жилье и сами построили много домов. 
 
Я снял комнату в немецком доме у болгарской семьи с условием - деньги платить вперед за месяц. В большом доме жили старик со старухой. Моя небольшая комната отапливалась печью-голландкой. Причем, топка и плита находились в огромной прихожей, в которой был постоянно открытый люк на чердак. От этого в прихожей только что вода не замерзала. Я топил печь ежедневно, но сильно нагревать мне не разрешали: так она дольше прослужит! Тепло от плиты улетучивалось на чердак. За зиму я намерзся больше, чем за всю жизнь в Сибири! 

  У стариков в глубине двора, метрах в тридцати от входа в дом, была летняя кухня. В темное время суток они освещали ее керосиновой лампой. Электричество не проводили - не хотели платить за работу. Я об этом не догадывался, поэтому вызвался провести свет в кухню, хоть и было это не просто. Хозяева не возражали. Все материалы они припасли заранее.

 Прокладывал проводку по высокой наружной стене дома и сараю, под самой крышей, чтобы дождь не мочил.  Через каждый метр поднимался по лестнице, закрепляя проводку по всем правилам. На все про все у меня ушло часа четыре напряженной работы. Угостить меня чаем хозяева не додумались. Наконец, щелкнув выключателем, я сдал работу. Старик сказал мне спасибо. Выглядел он очень довольным!      

     В апреле, когда наружный воздух прогрелся, топить печь мне запретили, и я по-прежнему страдал в промерзлой комнатушке.  Корреспондент редакции, тоже болгарин, предложил мне переехать к нему, у него одна комната свободна.

Было первое число месяца. Как только мы подъехали на редакционной машине, чтобы забрать мои вещи, старик обратился ко мне с претензией:
- Мы как договаривались: платить за месяц вперед! Плати!

Я искренне удивился:

- Я же переезжаю и не буду жить у вас.

- Но мы так договаривались. Плати!

-   Оставляю вам уголь, дрова для растопки. Они же чего-нибудь стоят.

- Можешь забрать их с собою. А по договору заплати.

- Если Вы такой, то и я такой. Проводку в кухню я провел? Вы мне за работу заплатили? Значит, мы в расчете!

- Нет. Договор дороже денег!

Я решил образумить болгарина и предложил:

- Давайте так: мы пойдем к прокурору, все ему расскажем, и как он решит, так и будет!

 Корреспондент отвел деда в сторонку и о чем-то горячо ему втолковал. 

- Ладно. Прощаю тебе долг. 

 В габровских анекдотах вечная тема — человеческая скупость, граничащая с абсурдом. Поведение деда было ярким подтверждением. Самая известная габровская шутка - о кошках, которым экономные габровцы укорачивают хвосты, чтобы двери дома за ними быстрее закрывались и не выпускали тепло. Бесхвостая кошка стала неофициальным символом города Габрово..

Редактором, главным бухгалтером, заведующими отделами были болгары. Остальные сотрудники - тоже местные жители, молдаване и украинцы. И лишь один я был и русским, да еще и сибиряком. Я учился заочно в вузе на третьем курсе. Дважды в году уезжал на экзамены в Киев. Именно в это время редактор с бухгалтером начисляли квартальные премиальные. И каждый раз меня в ведомость не включали, хотя по объективным показателям я был самым успешным журналистом. Мне было обидно из-за такой несправедливости, но я не возмущался, а продолжал наблюдать, когда у болгар проснется совесть.   

Со временем я стал заместителем редактора и заведующим отделом. На период уборки урожая райком партии создавал штаб, в который включал редактора и меня.  Редактора на редакционной автомашине выезжает в села. Я же и транспорта не имел, и норму по сдаче материалов в газету обязан был выполнить.  Я не сдавался. Где-нибудь на уголке стола или на коленке я писал заметки, репортажи и даже статьи и свою норму три тысячи строк выполнял. Было трудно, но я же сибиряк!
Но вот однажды в совхозной конторе затеяли ремонт. В полях прислониться тоже негде. С большим трудом я умудрился написать полторы тысячи строк и еще пять сверху. Редактор же сдал полторы тысячи строк ровно. И у него хватило совести спросить с меня за невыполнение нормы.

- Но я поработал лучше Вас! – сказал я нахально.

- Всего на пять строк?

- Зато каких! Написал их в чистом поле у комбайнов. Вообще мог не писать в таких условиях.

Квартиру я получил тоже в немецком доме. Вскоре обменял ее с доплатой на трехкомнатную. В ней, видимо, когда-то жил сам хозяин дома. Вместе с квартирой приобрёл земельный участок под огород. На нем стояли два вишневых дерева. Мне захотелось поставить под них небольшую пасеку.
Я выписал в совхозе три улья с тем, чтобы заселить в них пчелиные семьи. Заместитель директора по хозяйственной части, веселый разбитной болгарин Иван Коцофляк, с величайшей охотой вызвался привезти мне их домой. Я обрадовался и передал ему квитанцию из кассы. Не менее пяти раз за лето встречались мы с Иваном, и каждый раз он горячо уверял меня, что привезет эти ульи не сегодня, так завтра. Наступила зима. Я понял, что болгарин умышленно не привозил мне ульи, не хотел, чтобы у меня, приезжего, все было хорошо.

С подобным отношением столкнулся я и при общении с главным архитектором района болгарином Ильей Петковым. Я хотел взять ссуду и построить дом. Архитектор, которому я показал три замечательных участка, которые мне подходили, уводил меня оттуда в места, где из-под земли бьют родники или на крутой склон. Так мы ходили несколько раз. Видимо, архитектору что-нибудь хотелось. 
Не прошло и двух лет, как мне предложили должность редактора в городе Измаиле. Я не отказался. А был бы в Тарутино свой дом – ни за что бы   не уехал.