Алексеич!
( В. Исаков)
Ночь в просторной, почему – то мужской рубахе,ступая тишиной,прошаркала босыми пятками по ковру сумрака, лежал на полу квартиры. Опять! Какая уже по счёту?! Устал отмечать бессонницей её приходы. К своему удивлению с некоторых пор заметил за собой странное чувство для меня … зависть:стал завидовать людям, кто спокойно спит по ночам.
Поначалу ничего не понимал… Первые несколько ночей сидел тупо возле окна в любимом кресле и смотрел, смотрел, смотрел на снежинки, ложащиеся ровным белоснежным ковриком на карниз. Стыдливо отводил взгляд от книг, от компьютера. Телефон молчал зеркальной графитовой панелью. Увы, после стольких лет здорового образа жизни, кажется, шестнадцати, закурил и поедом ел себя за своё бездействие. Но всё - таки взял себя в руки и дабы не терять время зря, не спал же, засиживался аж до утра перед верстаком в мастерской. Иногда даже оставаясь за работой до восхода солнышка. А потом укладывался отдохнуть на кожаном диване « аля пятидесятых» с двумя валиками по краям, купил по случаю у барахольщиков за «бешеные» деньги. Делал всякие безделушки: ножи с рукоятками из рога лося, а порой колечки из полудрагоценных камешков. Увлекался и многократно шлифовал, полировал до блеска, чтобы в камешке отражались мои усы и в конце, нисколько не сомневаясь, с лёгкостью дарил изделие или колечко, или нож. Дарил вот просто так любому, кому понравилось под восхищенные взгляды окружающих, а может потом вспомнят меня добрым словом. И совсем не было сожаления, что отдавал бесплатно и даже за материал не брал денег. Мысли нет – нет, да и возвращались к последней встрече с Алексеичем, что случилась недавно в мастерской друга.
Закурил, жадно затянулся и тут, словно от удара в ринге подлой перчаткой по затылку застыл, уставившись в одну точку: слова песни Шамана « Встанем» заставили затосковать, душа забилась вольной птицей в клетке: услышал из старого лампового приемника. Слушал и инстинктивно всё тушил и тушил сигарету в пепельнице, не замечая, что я уже смял её до фильтра продолжая давить, расплющив. Комок застрял в горле: когда – то приходилось хоронить своих друзей в той далёкой юности. Опустил глаза. Тот злополучный день всплыл в памяти эпизодами кадров черно- белого кино.
Прилетел в « столицу мира» Сыктывкар по делам. Под вечер, слегка раздосадованный непониманием своего начальства, пешком топал в мастерскую друга, пережевывая свои поступки. Рядом во дворе с мастерской мужики, лениво матерясь, разгружали алюминиевые листы из кузова машины. Руки у Иваныча росли «оттуда, откуда надо» для меня он был учителем. Что творили его пальцы! Его ножи из кованой стали с рукояткой из бивня мамонта уходили, как горячие пирожки в морозный день за громадные деньги. Цветы из камня, колечки из полудрагов восхищали всех вокруг. Сидел и любовался очередным изделием с немым вопросом, как это сделано!? Иваныч же священнодействовал над чаем, это был его ритуал и только для близких. Неожиданно дверь открылась, сноп дневного света раздвинул шторы сумрака помещения, и влетело Солнышко. Солнышко было курносой семилетней девочкой. Громадные голубые глаза, белое платьишко, рыжие тоненькие косички, розовые сандалики на худеньких, словно ниточки ножках. Вслед за маленькой малышей проём света закрыла здоровенная двухметровая широкоплечая фигура. Это был наш Алексеич. Бывший подполковник, бывший снайпер - инструктор, две командировки в Афган, три ордена красной звезды. Неимоверной силы человек, на спор гнул даже подковы. Безмерно добрый, и несмотря на пройденную школу мужества, странно доверчив. У дяди Вити и дяди Володи для маленькой девочки нашлись шоколадные конфетки, и подарочки в виде колечка и маленькой деревянной ложечки, отваренной в льняном масле. Сидели за столом, пили чай с ещё теплыми баранками и вишнёвым вареньем. Слушали стрекотание маленькой синички, с измазанными щёками тёмно красным цветом от варенья. И тут! Рабочие, видимо, не удержали лист, и он грохнулся об землю, не успели среагировать, а девочка, прикрыв голову ручонками, уже юркнула под диван и закричала на всю мастерскую. Крик: « Деда!» раскроил объём помещения, как молния в грозу. Розовые сандальки выглядывали из - под черноты дивана и дёргались в такт слезкам. Крик « Деда!», голоском похожий на звон маленького колокольчика из коллекции Иваныча, рвал душу на части. Твою ты коромысло мать! Стрелой на улицу! Грузчики через секунду стояли на входе и суетно успокаивали, как могли малышу: мол, не доглядели, упустили, а они не виноваты, что он так бабахнул по асфальту. К моему удивлению протрезвели за секунду. Крохотные плечики нашего Солнышка вжавшись в громаду груди Алексеича еще дергались от всхлипов, а Иваныч по жизни суровый мужик, гладил малышку по плечику и, что - то бубнил, какое - то непонятное успокаивающее.
Девочка спала на диване, укрытая заботливо оранжевым пледом. Кукла Ляля прикорнула на правой ручке нашей маленькой принцессы, успел сбегать в магазин. А мы сидели под темно - вишнёвым абажуром с бахромой. Темнота стелилась вокруг нас пеленой, лишь тикали ходики с гирьками на стенке. Сидели молча, я тупо смотрел в пол. Иваныч отсутствующим в никуда, подперев подбородок кулаками. На столе, с застеленной старыми газетами столешницей, стояла початая бутылка водки и незамысловатая закуска. Мы поминали семью Алексеича. Он только приехал с Украйны.
Ему надо было продать свой двухэтажный дом в пригороде Донбасса. У нас на Севере друг жил в собственной «трёшке». А вот деньги от продажи нужны были на квартиру дочери в Питере. Праздник встречи уже закончился: тёща, невестка со сватьей, женой и дочерью хлопотали на кухне. Зять с сыном сломались после трёх стаканов горилки Алексеича, хлипкий народец нынче пошёл, и отдыхали на втором этаже, сын с внуком примостился в спальне родителей, зять не дошел до кровати и упал на диван возле окна. А тесть осилил лишь один стакан: возраст прореживал наши ряды, спал уже в летнем домике. Богатырский храп парней бегал по всему дому
Алексеич закурил. Вдруг, чуть не поперхнувшись дымом, мгновенно глянув в сторону спящей малыши, стыдливо затушил сигарету в малахитовой пепельнице. Руками изобразил ветряк мельницы, замахивая сизый дым руками. Продолжал тихим шёпотом печаль свою. Жена послала Алексеича проветриться в магазин за солью. А, чтобы малыша не путалась под ногами, да и время прогулки пришло, отправила девочку с дедом.
- Возвращались с магазина, а он за два километра у нас. Опять начался обстрел. Переждали! Закончился.
Мы с Иванычем переглянулись. А Алексеич продолжал ровным бесцветным голосом.
- Девочка тараторила на всю улицу и шла впереди меня. Конечно, радости у неё полные руки, а как иначе! В одной ладошке куколка Маша лежала, только из магазинной коробки, в другой упаковка зефира в шоколаде. Шёл за ней и представлял, как опять моя начнёт высказывать свое привычное: « Зачем? Нечего мне внучку баловать, задарил подарками, да ещё эту гадость купил, а у неё, старый, между прочим, диатез!». На этом мысленном монологе первый разрыв снаряда по асфальту улицы застал меня врасплох. Жахнуло так, так громко, что опешил, но в долю секунды и я в ближайшей канаве Веронику прикрыл собой. Второй снаряд далековато. Брали в вилку, вояки поганые. Что есть мочи рванул с малышей на руках в погреб ближайшей хаты. И, тут началось. В афгане такого не видел! Упыри расстреливали дома, но там же не было никого из солдат и ни одной единицы техник в садах. Били ссученные! Причем стреляли прицельно, как по курам в курятнике с дальней высотки! Обстрел кончился так же внезапно, как и начался, видимо, завтрак поднесли, суки светлоликие. В их же понимании мы с вами орки из мордора. Брат улыбнулся, так он улыбался только перед выходом на войну.
Алексеич судорожно мял сигарету в пальцах. Я неслышно пододвинул ему стакан с водкой, он его махнул, как воду. Молчали. А у великана выступили слёзы на глазах, мигом смахнул. Срывающимся шёпотом, иногда переходя на фальцет, произнёс почти не слышно.
- Я подхватил обмякшую от испуга малышу и рванул, не замечая боли в коленях. Выбежал из – за угла улицы к своему дому, а там!
Алексеич глубоко, глубоко вздохнул и уже медленно начал цедить сквозь зубы слова почти по слогам.
- Во- ро-н-ка! Гру-ды бел-ого си-ликат-ного и ти-шина с дымом от сарая вперемешку. А ещё!
Алексеич держал удар, как воин. Держал себя в руках и еле различимым голосом, больше похожим на шёпот прохрипел, выдавив из себя.
- Тишина - падла стояла в белой рубашке на дворе, облокотившись на обгоревший ствол яблони. Весь двор от взрывной волны устелен ковром из красных моих любимых яблок и черной сливы. Соловей гадёныш в тишине пел не переставая, думаю, что он всё понимал, и исполнял реквием, слишком грустно выдавал коленца. Был в ступоре, Вероника на руках, даже не заметил, что стою на створке ворот, посеченной осколками, вот же только вчера красил. А малыша неожиданно выплеснула мне в лицо: « Деда, а почему у тебя волосики стали беленькими, как у зайчика зимой?! Они испугались, как мои глазки?!».
Через секунду он на выдохе скороговоркой.
- Мой же род казачий! Тристо лет здесь на нашей матушке Земле! А эти черти – западэнцы жили бы у себя в Галиции и жили бы! «Отец наш бандэра, Украина Мать!». Твари!
И тут в звенящей тишине, нарушаемой только тиканьем ходиков на стенке, Алексеич заплакал. Затряслись плечи. Тихонько мычал, сдерживая всхлипы, растирая громадными с детскую головку кулачищами, слёзы с выбритых щёк. Ему не кому было высказать свое горе, а вот с нами расслабился.
Не сговариваясь молча, не чокаясь, с Иванычем опрокинули стаканы.
Мы пустили шапку по кругу. Для Алексеича купили всё: он, как правильный мужик поехал воевать за свою землю, отомстить. У него же двадцатипятилетний опыт снайпера - инструктора. По моей просьбе оленеводы в знак уважения сплели для него из хвостов лошадей сапоги, ни один сучок не хрустнет под подошвой. На заказ девчонки из ателье сшили комбез типа лешего, в двух метрах пройдешь не заметишь. От шампанского и шоколадок отказались, гневно молча посмотрев на меня, Таня одна их девочек, пробубнила: « Эх, Валентиныч, Валентиныч! Самому- то не стыдно?!». Вместе с друзьями подогнали броник, берцы, амуницию самого лучшего качества. С ним на войну после этой истории ушли ещё трое наших.
По слухам группа Алексеича наводила ужас на передовой. « Порох» записал брата в личные враги. «Скупой» пообещал много денег за его голову. Смешной! А Алексеич мстил! Мстил жестоко и расчетливо с ледяным спокойствием. Молодым бандэрам простреливал мягкие ткани, не задевая кости: жалко…пацаны неразумные. А вот над возрастными варварами изгалялся, «крестил»: стрелял в третью пуговицу полёвки вдруг открывшемуся. На истошный крик раненного приползала пара карателей. Не обращая внимания на вопли первого, стрелял в ладони сердобольным дядям, улыбнуло, потом отключал им ноги, а в конце уже бил шестёркам пиндосовским в лобешник. По отзывам ребят, пришедшим оттуда, Алексеич вёл себя несколько странно, ни на что не отвлекался и даже почти ни с кем не разговаривал. Придет с зелёнки, …отдохнет пять-шесть часов и обратно, как на работу. Наденет на себя маскхалат, попрыгает, чтобы послушать предательский звон, кофе попьет, шоколад в карман боковой, лицо зеленью, и помажет поверх халата кизяком коровьим, чтобы собаки не почуяли. Посидит на корточках пять минут перед иконкой, помолится, перекрестится и тает вместе с утренним туманом. А курительная трубка в кармане у него вся в точках и тире. А каждая точка это рядовой, черточка офицер.
Восемь лет с четырнадцатого года пробежали скорым поездом. Как- то вечером в тишине июля сыктывкарской квартиры раздался звонок. Открыл дверь. На пороге стояла красавица. Белая кожа, волосы цвета меди и огромные голубые глаза Алексеича. Я даже слегка присел от неожиданности. Узнал птаху, узнал! Это же был наш маленький колокольчик. Вероника сидела на кухне, во главе стола. За столом собрались друзья и их сыновья. Сидели понуро: поминали уже Алексеича. Он умер в блиндаже, после задания. Трубка лежала на табуретке рядом, вся усеянная орнаментом из точек и тире. Врач после вскрытия удивлялся и никак не мог понять, как наш воин вообще мог жить, а в придачу ещё и воевать с таким сердцем. Наш друг достойно поквитался с теми, кто разбомбил его дом. Все- таки ему удалось вычислить весь расчет того орудия, тех кто лишил его всей семьи, бандэровцы же за денежку маму родную продадут, положил их всех. Вдобавок к ушедшим в мир иной нацикам, успел даже про рядить ряды пиндосов и пшэков. Забыли поляки Волынь, забыли кто их освобождал. Они приехали посафарить на русских, а сами и оказались дичью. А малыша осталась сиротой: последняя тётка, у которой она жила, недавно погибла при обстреле Донбасса. Девочка без нашей протекции поступила в суворовское училище. Захотела стать офицером и отомстить за своих убитых. Вероника для нас всех стала самой любимой внучкой.
Через день после того, как приехала малыша, удивил зятёк… Его чудилу, вызвали на работе в кадры и вручили повестку. От подписи дядя отказался и в этот же день вечером сдриснул в Казахстан. Дочь со мной перестала разговаривать, отказалась демонстративно от меня: я оказывается, должен был помочь зятю избежать призыва.
Сел в кресло. Обвел взглядом в последний раз мастерскую. Получается, если зять струсил, значится, на его место возьмут молодого пацана, а зачем?! Я хоть и старый, но у меня опыт снайпера - инструктора два десятка лет и трубка Алексеича в правом нагрудном кармане. Наш девиз: « Кто если не мы!» ещё никто не отменял. Кинул на плечо лямку рюкзака « сидора». И открыл дверь в другую жизнь, в которой для меня все так просто, привычно и уютно. У подъезда в машине уже ждал Иваныч, за рулём сидела малыша.Отдал ей ключи и папку с дарственной на квартиры, машины и гаражи. А Иваныч сидел «красава» в новых берцах и натовском камуфляже, даже выставил ногу, чтобы я заметил, вот же пижон! А камуфляж он взял ещё тогда в нашем первом караване в Афгане: всегда был запасливым, вот мы – то с Алексеичем прихватили лишь клинки и фляжки - термоса.