Глава 13.
108.
Достать винтовку оказалось не сложно. Обычный, немного модернизированный карабин на базе автомата Калашникова. Удлиненный ствол, затвор с тремя боевыми упорами, ударно-спусковой механизм с уменьшенным усилием спуска, деревянный приклад с резиновым затыльником. Весьма распространенная модель огнестрельного оружия - сообщала реклама в журнале про рыбалку и активный отдых. Пользуется стабильным спросом, всегда есть в наличии в специализированных магазинах.
Так получилось, что именно в таком специализированном магазине работал родной дядька Никиты, и весьма давно пытался приобщить того к охотничьему искусству. Не сильно сопротивляясь воздействию родственника, он, с удовольствием в свое время, достаточно на хорошем уровне, изучил все премудрости умерщвления живой плоти с помощью огнестрельного дела. Несколько раз его брали с собой на охоту. Так что в целом, обращаться с оружием Никита умел.
Достать удалось, конечно, не саму винтовку, но ключи от магазинного сейфа, в котором лежал вполне рабочий выставочный образец. Патроны к нему – в дальнем скрытом ящике этого же сейфа.
Иногда, приходилось помогать дяде с обычными магазинными делами. Случалось, даже, что на непродолжительное время он оставался в качестве продавца. В такие минуты, а то и часы, Никита уходил в подсобку, открывал своими украденными дубликатами ключей заветный сейф, и, бывало, подолгу разглядывал понравившуюся вещь. Трепетно перебирал в руках детали, прицеливался, вхолостую спускал курок, перезаряжал и вновь сражался с невидимыми врагами.
Осознанные мысли использовать это маленькое хобби по назначению возникали, время от времени, но, всегда на непродолжительный срок, и безопасные границы безоговорочно соблюдались. Да, и, в целом, нравилось это занятие исключительно само по себе: запах заводской смазки, звук взводимого курка, тяжесть приклада. Реальный план не формировался, а, может, просто не осознавался, обитая всегда рядом, где-то в воздушном пространстве.
109.
Изменения в восприятии картины мира Никитой постепенно начали происходить после встречи с бесплотным лучом живого ещё сознания Марины. Это новое стороннее присутствие не осознавалось в полной мере как инородное вторжение. Мысли казались своими, не привнесенными извне, ничего не вызывало подозрений. Но что-то едва уловимое, не поддающееся формулировке, все, же произошло. Впрочем, объяснением мог бы быть сложный характер или переходный возраст. Симптомы вполне похожи друг на друга. Однако, были и некоторые улучшения в лучшую сторону, не свойственные обычно гормональному взрыву полового созревания или особенностям неуживчивого темперамента.
Во-первых, стало немного спокойнее, пропала эта навязчивая тревожность, сопровождавшая его с самых ранних воспоминаний о детстве. Не всегда заметная, но часто внезапно напоминающая о себе липкая и холодная неудовлетворенность, чувство, будто что-то идет не так, и, вот-вот наступит наказание, справедливое возмездие за глупое ослушание. Словно червь, ежедневно и бесконтрольно подтачивающий любое хорошее настроение.
Во-вторых, ушло ощущение, что делаешь не то, что нужно. Чувство, похожее на предыдущее, только направленное вовнутрь. Словно знаешь, что должен сделать какое-то важное домашнее задание, от которого зависит дальнейшая судьба, но все не приступаешь к его выполнению. И оно над тобой довлеет, висит, или даже душит, не давая полноценно вздохнуть. Своеобразная экзистенциальная прокрастинация.
Так же, можно сказать, что в- третьих, мир вокруг стал более наэлектризованным что ли, исчезла вялая сонная серость. Даже глаза стали лучше видеть, более четко, не так размыто, как обычно. Словно в полутемной комнате, наконец, зажгли яркий хорошо поставленный свет.
Иногда приходили мысли о сверхъестественном, о каком-то внеземном новом присутствии в повседневной жизни. Но они не пугали и, ни к чему не обязывали. Напротив, дополняли общую картину умиротворенности и гармонии. Такая забота вселенной льстила и давала надежду на лучшее будущее.
Особенно сильно чужое влияние стало заметно в тот день, когда Никита чуть не попал под машину. Тогда он и осознал, что в его жизни появился «ангел-хранитель». Такое внимание было и приятно и волнительно одновременно. Но, больше, непривычно, и не вполне понятно, чем вызвано его особенное теперь положение, и как с ним следует обходиться в повседневной жизни. Стоило ли что-то просить у своего случайно обретенного божества? Для себя или для всех, кого он знал? Исполняет ли этот ангел желания или просто оберегает? Или же использует в своих ангельских, непонятных земному обычному человеку, стремлениях? А может, вообще никого не было и ему все это только показалось из-за стресса или от вида погибших в аварии людей.
110.
Ярость пришла, будто бы, из ниоткуда и заняла собой все пространство – внутри и снаружи. Вдруг, не оказалось ни единой пяди, не заполненной безобразной глухой злостью. Все мироустройство перестало следовать понятной логике, обнажив свою глубинную неправильность и расточительную глупую активность.
На третье утро после автомобильной аварии Никита проснулся с четким пониманием того, как проведет этот день, точнее его начало. Что будет после задуманного, его не сильно интересовало. Он поднялся с кровати, не одеваясь, прошагал на кухню – сделать себе кофе из растворимого дешевого порошка. Кофейный напиток был настолько отвратителен, что пить его без сливок и сахара просто, казалось, не возможно. Но все же, эта чересчур навязчивая привычка отбирала на себя внимание каждое утро до этого, и сегодня не было сделано исключений. Есть, как всегда по утрам, не хотелось. Хотя подкрепиться следовало. Просто для того, чтобы не нарушать, раньше времени, общепринятого порядка. Словно такие мелочи, как пропущенный завтрак могли навлечь чьих-то подозрений и испортить все планы. Нет, мир пока нужно держать в абсолютном неведении и, до означенного часа важно никак не нарушать привычного хода вещей. Замереть, сделаться невидимым, идеально правильным и послушным.
С пустым и отрешенным взглядом он уставился в телевизор над кухонным столом. Словно сливаясь с окружающей обстановкой излучал безучастную покорность и наивное добродушие. Даже старался не издавать никаких звуков во время еды и не делать резких движений.
На экране передавали местные новости, периодически разбавляемые абсурдной и бессмысленной рекламой. Показывали, в том числе, торговый центр, где находился дядин оружейный магазин. На площадке второго этажа там сегодня должен был пройти концерт, тема и суть которого так и остались не раскрытыми в содержании новостного ролика. Понятно было только, что народ собирается прибыть в необычно большом количестве. Тем лучше для того, что было задумано.
111.
Оставшаяся после скромного завтрака посуда полетела в мойку, где и так лежали уже со вчерашнего дня сковородка, кастрюля и пара тарелок. Сейчас к ним добавилась кружка и, покрытая подсохшим слоем майонеза, салатница. Тратить время на мытье посуды не хотелось, поэтому Никита просто сделал вид, что про неё забыл, тем более, что высокие стенки кухонной раковины надежно скрывали расположенный в ней беспорядок от излишне пытливых взглядов тех, кто мог бы на все это случайно взглянуть.
Прилежно прошагал в ванную для всех причитающихся воспитанному человеку процедур. Холодная вода жгуче ударила в лицо, окончательно избавляя от остатков ночного сна в голове. Закончив все дела, вышел обратно в комнату, к кровати, на которой спал. Скомканная с вечера одежда бесформенно лежала на компьютерном стуле, полу и кресле. Футболка, штаны и спортивная кофта вполне были пригодны к носке и в стирке особо не нуждались, расценил Никита и, не спеша, облачился в свою повседневную полуспортивную форму. Немного подумал, переодел чистое белье и отыскал свежие носки. В коридоре натянул на ноги истоптанные, удобно разношенные, кеды, и, накинул привычную, черного цвета, ветровку. С собой взял полупустой легкий рюкзачок и солнцезащитные очки. И, в последний момент, перед выходом захватив ключи от входной двери, вышел в подъезд.
Затхлый табачный запах со стойкими оттенками хлорки, непроветриваемого перегара и застарелой мочи резко ударил в нос. На верхних лестничных площадках кто-то с удовольствием матерился, периодически сплевывая в пролет между перилами. Этажами ниже сидела мрачного вида компания подвыпивших парней неопределенного возраста, но явно уже не подростки. Они курили, и тихо обсуждали свои какие-то темные дела. На Никиту они не обратили внимания, когда тот бесшумно прошел мимо, перешагивая через пустые бутылки и жестяные банки.
Подъездная дверь открылась с протяжным скрипом и привычным попискиванием домофона. Солнечный свет быстро заполнил собой все вокруг. Прохладный ветерок прошелся по одежде и защекотал в носу ароматами закрытого двора: асфальтом, пылью, немного бензином и слегка помойкой. Только сейчас стало понятно, насколько душными были квартира и подъезд. И насколько, все-таки, хорошо на улице в такую погоду.
Но, ярость никуда не делась, только ушла немного глубже. Невидимая на поверхности, она разрасталась внутри. Занимая все внутреннее пространство, весь такой огромный, как оказалось, внутренний мир обычного подростка.
112.
Никита размеренно и спокойно шагал в направлении торгового центра, где был оружейный магазин его дяди. Марина, все это время незримо присутствовавшая, эфемерным облаком двигалась следом. Сейчас, они были словно единое целое, неразрывный сгусток энергии возмездия и разрушения. Наэлектризованный комок ненависти и подавленного многолетнего отчаяния. Естественно, что столь давнее напряжение требовало выхода, логичной, в этом случае, разрядки.
Возле торгового центра было многолюдно. Все куда-то спешили, причем двигались с одинаковой скоростью. Входили, выходили, переминались с ноги на ногу возле уличных киосков с едой. Курили, разговаривали отрывистыми выкриками, смотрели друг на друга хмурыми глазами. Одинаковые, бездумные, безучастные, хитрые и бессмысленные. Как и вся их жизнь, бесполезные, ведомые, озлобленные друг на друга, самодовольные недоросли.
Никита прошел к двери для сотрудников – через центральный вход идти не хотелось. Пристальные подозрительные взгляды местных охранников всегда были неприятны, сегодня же, особенно сильным было раздражение, готовое выплеснуться по любому малейшему поводу. Важно было не раскрыть себя раньше времени, пока не добрался до сейфа с винтовкой. До заранее спланированного момента, все нужно было держать в себе. А это удавалось все хуже и хуже, по мере приближения часа расплаты.
Лестница за служебной дверью была пуста: все предпочитали центральный вход. Здесь не было камер, притом, что попасть можно было свободно на любой из этажей здания, оставаясь никем не замеченным длительное время.
При выходе с лестницы, возле магазинчиков с женской одеждой тоже никого не было. Даже продавцы куда-то попрятались. Только затхлый воздух лениво перетекал от витрины к вешалкам и обратно. Ничто так не выдает глубинную въевшуюся нищету, как тяжелый неблагородный плохой запах. Можно все обставить дорогими вещами, покрыть золотом, но эта маленькая деталь всегда выдает истинное положение. Скрыть её не возможно.
Магазин Никитиного родственника был ещё закрыт, время было относительно раннее. Ключи, скрепленные в одну связку с домашними, как всегда с легкостью в три оборота отворили замок внизу глухих утяжеленных створок жалюзи. Ворота медленно поползли вверх. Витрина заблестела от ярких солнечных лучей, падающих со стеклянных панорамных окон торгового центра. Едва видимые пылинки закружились вдоль прозрачных прилавков.
В несколько движений руками Никита отключил сигнализацию. Для этого у него было пять минут, иначе бы она сработала, и приехали охранники из фирмы, с которой был заключен договор быстрого реагирования. Такого развития событий сейчас нельзя было допустить. Тем более что и так все они сюда приедут, когда начнется то, что было запланировано.
113.
Ключ в замке оружейного сейфа сделал такие же три оборота с характерным негромким щелчком от пришедшего в движение несложного механизма. Дверца со скрипом отошла в сторону. Карабин и прочее снаряжение были на месте. Все аккуратно разложено по своим местам. Ничего лишнего.
Никита взял в руки магазин от карабина, методично и медленно вложил в него имеющиеся патроны. Затем пристегнул его обратно. Поставил режим одиночного выстрела. На очередь и двойную отсечку можно будет переключить попозже, когда сил уже не останется. Закрыл сейф, не забыв достать ещё несколько коробок с запасом. Все это разложил по карманам. Однако места под это добро требовалось много, и, громоздкие пеналы в молодежной спортивной кофте не уместились. Тогда пришлось накинуть на себя рабочий синий халат, в котором его дядя чистил оружие и принимал товар. В нем свободного пространства было гораздо больше. Тем более, если высыпать содержимое коробок, и, с собой взять уже только сами патроны. А ещё лучше, сразу положить заправленные запасные магазины, чтобы не заряжать все это в процессе запланированного мероприятия.
На несколько секунд будто очнулся – что же он делает? Действительно ли это его решение? Или кто-то его подсказал. А может, даже навязал, затуманив голову. А может, и вовсе все эти действия – чужие, не его, а того, кто будто вселился в его тело и диктует свою жуткую волю. Совершенно не спросив, чего на самом деле он хочет. Или эти желания – его собственные? И ему действительно жизненно необходимо совершить задуманное.
И, возможно, это единственно верное решение из всех, какие только могут быть. Ведь, к чему этот бесконечный самообман. К чему это бессмысленное прозябание? Зачем что-то доказывать и куда-то все время бежать, когда исход у всех предсказуемо печален. Независимо от успеха или неудачи, конечный результат не может быть иным. Это место на кладбище, и то в лучшем случае. В худшем – братская безымянная могила.
Почему бы просто сразу не перейти на эту стадию? И прихватить с собой тех, до кого удастся дотянуться в той или иной форме. Не благо ли это для них и всего мира? Не сделает ли это окружающее пространство чище и счастливее? Не в этом ли его предназначение? Быть проводником этих разрушительных сил.
Да, обратного пути уже нет. Свернуть тоже не выйдет. Значит, нужно совершить то, что и было задумано. Да будет так!
114.
Выстрел раздался звонко, громко, неожиданно. Словно треснувшая покрышка или лопнувшая в кипящей кастрюле банка сгущенного молока. Галдящий до этого зал торгового центра моментально затих. Даже вода в фонтане стала течь тише, чем до этого.
Вдруг стало слышно, как бьется в окно и беспомощно жужжит толстая и лоснящаяся муха. Видимо, ей тоже было нестерпимо отвратительно находиться здесь, и хотелось вырваться на свободу. Но стекло надежно прерывало все её попытки это сделать. Лишь солнечные лучи свободно заходили и выходили обратно, подарив на короткий миг свет далекой планеты.
Неопрятный мужчина с красным лицом смешно по-женски вскрикнул и схватился за левое предплечье. Из-под его руки медленно выступило пятно бардового цвета, мгновенно окрасив поношенную футболку в месте ранения. После секундной паузы, послышался протяжный выдох стоявшего рядом старика и сдавленный крик какой-то женщины.
И, лишь, затем, зал будто проснулся. Ожил, загалдел. Кто-то стремительно бросился к выходу, однако многие просто замерли на месте. Стояли без движения, не в силах пошевелить ни одной своей частью тела.
Спустя три секунды бросились бежать и те, кто до этого пребывал в шоковом состоянии. Расталкивали друг друга, с обезумевшими глазами, вытягивая вперед руки. Толкались и мешались, будто разом превратились из людей в такую же слепую и глупую муху. Не способные осознать, что ловушка захлопнулась намертво. И выхода из нее не существует.
Однако, выйти все же было возможно. Туда, за грань жизни и смерти. Туда, где за всеми этими события беспристрастно взирала Марина. Впервые за все это долгое время ей было хорошо. Настолько, насколько применимо это слово в этой ситуации. И дело не в жестокосердном злорадстве.
Это чувство было намного сложнее и необъяснимее. Больше похоже на то, когда долго чего-то страстно желал, и, оно только-только начало исполняться. Словно, возвращение на родину, в отчий дом: не произносимо предопределенное воссоединение чего-то давно утраченного и совсем позабытого.
115.
Одиночные выстрелы один за другим проходили сквозь обезумевшую толпу насквозь, словно люди в ней были сделаны из бумаги, или, даже, скорее, из песка, лишь для вида смоченного морской водой, настолько некрепки они были против стальной атаки. Так легко заходили разогнавшиеся пули в живую упругую, до этого момента, плоть, в мгновение, превращавшуюся в разорванное обезображенное месиво; красное с белыми костями, ниточками нервов, лоскутами подгоревшей от пороха кожи. Вперемешку с одеждой, пылью, грязью, страхом и болью.
Взвод, несколько выстрелов, крик, вздох, смерть. Конец физическому существованию. Как плохо все-таки к этому подготовлен человек. Этот переход всегда неожиданный, всегда страшный, всегда непредсказуемый. Не успевает никто за всю свою жизнь осознать важность этого события. Когда жив, смерти нет, если же она приходит, становится некому на нее глядеть. Ибо сам становишься небытием, бесплотной концентрацией чувств, следом от былых надежд и переживаний. Это ли не трагический сюжет, праоснова всех экзистенциальных драм, сотрясающих умы мудрейших из людей вот уже многие столетия год за годом, жизнь за жизнью, смерть за смертью.