Глава 10.
После смерти.
«Уж сколько их упало в эту бездну,
Разверзтую вдали!
Настанет день, когда и я исчезну
С поверхности земли.
Застынет все, что пело и боролось,
Сияло и рвалось.
И зелень глаз моих, и нежный голос,
И золото волос.
И будет жизнь с ее насущным хлебом,
С забывчивостью дня.
И будет все — как будто бы под небом
И не было меня!
Изменчивой, как дети, в каждой мине,
И так недолго злой,
Любившей час, когда дрова в камине
Становятся золой.
Виолончель, и кавалькады в чаще,
И колокол в селе…
— Меня, такой живой и настоящей
На ласковой земле!
К вам всем — что мне, ни в чем не знавшей меры,
Чужие и свои?!-
Я обращаюсь с требованьем веры
И с просьбой о любви.
И день и ночь, и письменно и устно:
За правду да и нет,
За то, что мне так часто — слишком грустно
И только двадцать лет,
За то, что мне прямая неизбежность —
Прощение обид,
За всю мою безудержную нежность
И слишком гордый вид,
За быстроту стремительных событий,
За правду, за игру…
— Послушайте!- Еще меня любите
За то, что я умру.
Марина Ивановна Цветаева,
«Уж сколько их упало в эту бездну…» (1913 г.)
77.
Похоронная суета ощущалась уже с самых первых утренних часов. Было немного волнительно от надвигающейся неотвратимой торжественности мероприятия. Должны были придти немногочисленные родственники и те, кто знал Марину при жизни. Как ни странно, гостей было много.
У матери, которая явилась со своей сестрой раньше остальных, было бледное застывшее мраморно-восковое лицо, от горя не способное уже ни к каким проявлениям эмоций. Стали подтягиваться молчаливые, на этот раз, сослуживцы, однокурсники, забытые сразу после университетской скамьи, малознакомые друзья друзей и их подруги. Все, кроме матери, кидали свои взгляды друг на друга и в сторону гроба. В их глазах переливались оттенки невысказанной мысли, что уж они-то никогда бы так не поступили. Атмосфера снисходительного осуждения дополнялась непониманием поступка и бессловесным порицанием. Марине сейчас это было заметно, как никогда.
Вообще, каждый живой человек, стал вдруг понятным и легко предсказуемым, словно открытая книга на рабочем столе. Обнажились тайные стремления каждого из присутствующих, сокрытые мысли, неявные даже для них самих, мотивы и желания. Ничего выдающегося, зависть и низшие желания почти у всех. Как она могла общаться с такими людьми ещё совсем недавно? Как можно было не замечать таких очевидных истин, почему-то открывшихся только сейчас? Видимо, собственное эго так затуманивает взор, что ничего вокруг себя в жизни человек, как правило, и не замечает. А, иной раз, достаточно, немного отстраниться, и все становится на свои места, все обретает свои реальные очертания и размеры.
Всегда печальный настрой похорон Марине не казался сейчас трагическим. Ведь, она - здесь, ничего кардинально не поменялось. А, ко второму часу, так, и, вообще, стало даже в какой-то степени весело наблюдать за собравшимися гостями. Их неестественное поведение забавляло. Желание скрыть свое безразличие и меркантильно приземленные мысли создавало нелепый бутафорский фон, грубо и безжалостно оттенявший безумное горе матери.
Хотелось объяснить им всем, что их ждет после смерти. Но, сделать это было невозможно. Никак ни крикнуть, ни шепнуть, ни вложить в голову. Никаким другим способом не достучаться. И, подступившее было ироничное веселье, испарилось, оставив после себя ядовитые пары беспомощного раздражения.
Почти сразу, будто растворившись в воздухе, атмосфера нервозности перекинулась и на гостей. Все-таки, способность взаимодействовать с миром была потеряна не окончательно. В том, что именно она, Марина – источник сменившегося общего настроя, сомнения уже не было. Она действительно могла влиять на живых людей.
Эта единственная приятная новость за все последнее время давала маленький шанс на то, что свое истинное предназначение, даже не начатое при жизни, возможно, когда-то сможет быть выполнено после смерти.
78.
Крышка гроба опустилась, словно занавес после провалившегося спектакля. Бутафорские цветы рассыпались цветным пластиком на закате ненастоящей жизни. Привычное существование закончилось. Впереди была полная неизвестность.
Через несколько минут деревянный ящик Марины лежал уже в медленно едущем катафалке. А ещё через час, тяжелые гроздья земли гулко застучали, откуда-то сверху, постепенно, все больше и больше, затихая.
Тишина звенела, приглашала ко сну, взывала к покою, рождала воспоминания. Вся прошедшая жизнь представала сейчас перед глазами. Переживания далеких дней вновь делались свежими в памяти. И вновь, любое из прожитых событий становилось доступным, а все скрытые обстоятельства и мотивы окружавших тогда людей являлись сейчас во всей своей полноте и очевидности. Так же, как и в настоящем, из прошлого показывались лишь обрывки бесплодных человеческих страстей.
После девятого дня физические фантомные боли от умершего и разлагающегося тела потеряли остроту и почти не осознавались. Видимо, не так много нагрешила Марина, что жестокая судьба смягчила наказание спустя полторы недели после смерти.
Ощущение своего тела не то чтобы пропало, но, как бы потеряло четкие очертания. То, что раньше было за его границами, сейчас воспринималось как продолжение организма. Способность видеть обстановку вокруг усилилась. Чувствительность ко всему окружающему повысилась. Теперь, даже то, что находится в нескольких десятках метрах, оказалось доступно для четкого и яркого восприятия.
В конце второй недели те же самые изменения произошли и во временном пространстве. События давно прошедших лет – уже не просто вспоминались, как это было совсем недавно, но, были в памяти целиком, сразу, во всей своей полноте. Со всеми эмоциями и атмосферой того конкретного времени, о котором думалось прямо сейчас. Запахи и мелодии, прикосновения и образы. Волнения и ожидания.
79.
Марина погрузилась в эти переживания с головой. Вновь подводила итог прожитой жизни, уже более основательно, чем в последние дни. Тем более что других занятий не наблюдалось.
Было ли что-то такое в её жизни, ради чего, вообще, стоит, и стоило, жить? Хоть что-нибудь хорошее? В который раз уже спрашивала себя Марина.
Было. Но, этому она не являлась причиной. Напротив, практически все её действия усиленно разрушали естественный ход событий. Она сама ломала свое счастье. Пожалуй, лучше было бы вообще не предпринимать никаких действий и плыть по течению. Спокойно принимать уготованную судьбу и наслаждаться отпущенными мгновениями. Как, собственно, и поступает большинство.
Зачем, для чего она стремилась что-то поменять, заканчивала отношения, переезжала, бежала и возвращалась? Все бросала и начинала заново? Словно мельничным колесом с дырявыми лопастями зачерпывала вхолостую воду, тщетно надеясь поймать хоть что-нибудь ценное. Хотелось как-то раскрутить, растормошить свою жизнь, чтобы сама она вертелась радостным калейдоскопом, переливаясь всеми красками. Но, вместо цветной карусели, постная сырая вода с неблагозвучным бульканьем убегала каждый раз, будто сквозь пальцы. Вместе со всем дорогим и теплым, что было в душе.
Марина вспомнила свою первую школьную любовь. Мальчик Никита учился в классе на год младше. Он ей казался настолько красивым, что это было даже неприлично и удивительно, как другие могут не замечать его идеального совершенства. Страшно было не только говорить, но просто поднять глаза, глядеть в его сторону. Естественно, при встрече все слова забывались, дыхание сбивалось, в горле пересыхало, и трудно было сглотнуть. А пересекаться приходилось часто, школа была небольшой. Виделись в столовой, в актовом зале, в коридоре во время переменок и на хоровом кружке, куда тот часто опаздывал или вовсе не приходил из-за каких-то спортивных соревнований. Но, все же, иногда являлся, и, пытаясь петь «крылатые качели» вместе с разновозрастными девочками, то и дело смотрел скучающим взглядом в окно на качающиеся деревья и всегда хмурое в этих широтах небо.
80.
У Марины, как и у каждой девочки, в те дни было любимое украшение. Бусы, красивые. Их она одевала по праздникам или, когда хотелось себя как то порадовать. Бабушкин подарок, он делал её неотразимой. Так ей тогда казалось. Она часами могла смотреть в зеркало, на то, как ярко простенькое ожерелье блестит на солнце, переливается золотисто - серебряными оттенками. Даже окружающее пространство становилось дружелюбней и веселей, когда рядом были эти бусы. Какой-то магической силой обладал этот предмет в представлении Марины. Это и талисман, и воспоминания о бабушке, и грозное девичье оружие.
И, конечно же, эта тяжелая артиллерия должна была использоваться по прямому назначению. Но никаких чудес не происходило. Никита не влюблялся. А вот другие девочки хитрость Марины раскусили почти сразу, хотя уже видели это украшение и раньше, когда приходили к ней в гости. Из дурной девичьей зависти одноклассницы ждали любой возможности повеселиться над ней. Но последняя «шутка» получилась весьма обидной.
В тот день Марина, как всегда, пришла в школу немного раньше ребят. Села за свою парту, чтобы повторить слова песни перед утренней репетицией хорового кружка. Так ей было легче привыкнуть к обстановке, пока ещё никого нет. Когда все уже были в сборе, и занятие вот-вот должно было начаться, она решила напоследок сегодня продлить ценные минуты приятного одиночества и встала, намереваясь выйти в коридор, и там постоять в тишине и темноте у окна.
Вставая из-за парты, она украдкой взглянула на не проснувшегося, но уже озорно улыбающегося Никиту. Он не смотрел в её сторону, был занят обсуждением нарисованной в тетради машинки. Этот мимолетный взор был как громкий окрик, несомненно, услышанный завистливой девочкой Ириной, очевидно тоже имевшей планы на ничего не подозревавшего своего одноклассника.
Ирина выставила в проход между столами свою ногу. Не то, чтобы она хотела причинить боль, просто внезапно возник импульсивный порыв ярости, сдержать который не удалось. Эта мимолетная злость казалась ей забавной шуткой и соразмерным возмездием. Да и вообще, слишком быстро все произошло.
Марина, не заметив препятствия, уверенно шагнула по направлению к выходу, и, так же стремительно полетела на деревянный паркет, плохо вымытый с разводами мела и хлорки. Упала с грохотом от падающих стульев и треском порвавшихся колготок на коленке. Да так, что все, кто был в хоровом классе, замерли, повернув головы в сторону источника шума. И Никита, конечно же, тоже все это видел.
Резинка, на которой держались яркие волшебные бусинки, не выдержала, лопнула.
И покатились они ярким жемчугом в стороны…
И маленькое девичье сердце, по кусочкам – в углы и трещины.
Не собрать.
81.
Глупая, глупая Марина. С чего решила ты, что тебя он не полюбит после такого пустяка. Зачем отвергала его потом. Сама свернула свое счастье, сложила в карман, да выкинула потом вместе с сором. А ведь больше то и не было такой сильной влюбленности в твоей жизни. Светлой и чистой. Девственно возвышенной, из самой души.
И не будет уж впредь.
Зачем других сторонилась ухажеров. Были же, были, и в немалом количестве. Да только со всеми была холодна, делала вид, что не замечала намеков. Думала, что показалось. На другие горизонты нацеливалась. Решила, раз не везет в любви, то посчастливится в чем-то другом.
И все силы отдавала книгам. Читала без остановки, все подряд. Учебники из школы, фантастику, журналы, научные многостраничные фолианты. От этого становилось как-то легче, будто совершаешь некий жертвенный подвиг. Будто смотрит на тебя твой возлюбленный, да не нарадуется: до чего хороша работящая Марина.
Так незаметно прошли романтические молодые годы, в одиночестве и книжной пыли. Если и начинались отношения, то длились не долго. Была с мужчинами излишне неприветлива, либо чересчур навязчива. А ведь так, иной раз, хотелось просто кого-то обнять, прижать к себе. И засыпать, и просыпаться рядом с любимым человеком.
А сейчас и этого не сделать. Человек и желания остались. Тело и возможности - нет.
Было не столько досадно от упущенных в жизни возможностей, сколько крайне необходимо заполнить образовавшийся внутри души вакуум. Сильная потребность терзала остатки сознания: стало важно помочь любому из ныне живущих не наделать таких же ошибок. Утешить в трудную минуту, облегчить страдания.
Забавно, эти стремления чем-то напоминали истории про вампиров и зомби. Те не могли существовать без живой человеческой крови и плоти, и её невыразимо сильно тянуло к людям. Только со знаком «плюс» и на уровне эмоций.
Тем более, как выяснилось, влиять на их настроение Марина могла. И это – очень сильный инструмент. Жаль только, что крайне редко захаживали сюда посетители. А дальше кладбища видеть и чувствовать пока не получалось, однако с каждым днем, этот горизонт влияния и восприятия понемногу, конечно, расширялся.
82.
Иногда на кладбищенский погост все же приходили люди. Увлеченные своими бытовыми мыслями, как правило, они, даже порой и минуты не уделяли тем, ради кого сюда являлись. Все положенные ритуалы выполняли формально, бездумно, без эмоций и слов. Они жили в своем ограниченном мирке, не подозревая, что на самом деле, все устроено совсем не так, как они привыкли думать.
И, когда эти редкие посетители прогуливаются вдоль холодных плит с портретами, именами и датами, на их променад взирают десятки глаз, с надеждой на то, что хоть кто-то живой помянет добрым словом, уделит немного внимания, войдет в резонанс своими спокойными и умиротворенными чувствами со здешней атмосферой вечной тишины.
Несколько раз привозили новеньких. В эти дни вдоль всей центральной аллеи с крестами выстраивались похоронные процессии. Как правило, все они проходили почти одинаково. Ничем не отличались друг от друга. Наблюдавшие за всем этим местные мертвецы, и Марина в их числе, старались выровнять общий эмоциональный фон. Успокоить страдавших, настроить на меланхолический лад равнодушных и скучающих посетителей. Хотя, если судить по глубине восприятия течения жизни, мертвецами скорее можно было бы назвать этих последних. Ни о чем не думающие, самодовольные, уверенные в своих заблуждениях потребители услуг, ресурсов и времени.
Сами же новенькие либо кричали от болей, или находились в своеобразном шоке. Психика у женщин, все же, была больше приспособлена к таким метаморфозам. Мужчинам, напротив, было крайне трудно признать, что бороться уже не с кем, и нужно проявить смирение: искать врага внутри, а не вовне себя. Да и отсутствие привычных мускулов, крепости в руках пугало иной раз сильнее, чем физические страдания, причиняемые патологоанатомами.
Однако, мужчин, даже молодых совсем ещё парней, привозили чаще, чем женщин. Убитый в уличной драке спортсмен, сорвавшийся с высоты рабочий, застреленный шальной пулей солдат – все они подолгу не могли прийти в себя. Если вообще в такой ситуации можно, конечно, это сделать.
Честно говоря, и сама Марина не до конца ещё примирилась со всем случившимся. До сих пор все происходящее казалось каким-то кошмарным сном. А иной раз, напротив, прожитая жизнь грезилась чем-то нереальным, мимолетным. Будто все это было лишь подготовительным этапом к самому главному: возвращению домой, к своей первоначальной сущности.
83.
К концу первого месяца, проведенного в пределах этого вновь обретенного пристанища, довелось увидеть случай, несколько отличный от всех остальных. Уникальность его была в том, что умерший не чувствовал боли. Точнее, очень быстро перешел на ту стадию, которую Марине пришлось ждать несколько недель.
Вспомнился встреченный в морге молодой человек, который беседовал со священником о попытках выстроить какие-то логические, или, по крайней мере, культурно приемлемые объяснения происходящим ужасам.
Здесь теория православного батюшки о том, что чувствительность физического тела после смерти зависит от количества совершенных при жизни грехов, неожиданно ставилась под сомнение. Дело в том, что Марина очень хорошо знала этого привезенного умершего. Точнее, это была женщина. Та самая Ирина, из школьного хорового кружка. И у истории с бусами, конечно, было продолжение. Опять же, во всех смыслах, без Марины. Тогда и теперь.
Продолжение это, как и всю Иринину жизнь сложно назвать образцово праведными. Даже, наоборот, это был классический пример крайне запутанной судьбы.
Ирина жила для себя и в свое удовольствие. Сколько себя помнила, с самого детства, такой она родилась. Так представлялась ей жизнь: комфортной, размеренной, наполненной разнообразными удовольствиями. Это все было важнее абстрактных понятий, о которых писали в книгах для октябрят и пионеров или рассказывали по телевизору в эти позднесоветские и перестроечные годы. Чувство долга, акцент на уважении интересов ближних – вызывали лишь тоскливую ломоту в теле.
Каждое из пяти чувств, все ступени известной пирамиды потребностей требовали к себе Ирининого внимания. Любое возникшее желание настаивало на немедленном исполнении. Родители, с бабушками и дедушками, разделяли это мировоззрение, и на любую прихоть реагировали быстро и слаженно. Ничто не представлялось невозможным. А иной раз, они её откровенно баловали сладостями, игрушками, развлечениями.
84.
Разумеется, к взрослым школьным годам, когда важно научиться общению со сверстниками, Иринины представления о жизни проявились и в поведении, и, в целом, в отношении ко всему происходящему вокруг.
Семья Ирины Долиной была не бедной. Папа служил в местном Обкоме заместителем по культуре. В отличие от Марининого скромного существования, здесь бытовые вопросы были весьма неплохо решены. Перспективы в престижном вузе и на не пыльной работе в дальнейшем были вполне осязаемы.
Появившийся в их квартире единственный во всем районе видеомагнитофон, автоматически делал Ирину самой востребованной в школе. Все хотели с ней дружить. В их доме постоянно толпились одноклассники и друзья из школы, готовые на все, лишь бы их позвали ещё когда-нибудь в будущем. Естественно, по совету родителей, в дом приглашались только перспективные, с их точки зрения, друзья, чьи родители так же занимали какие-то полезные должности или обладали чем-то ценным и нужным. Марину, например, почти не приглашали, на дни рождения и праздники уж точно.
Несколько раз Ирина ездила заграницу: в Турцию - к морю, в Египет – к пирамидам. Даже Германию удалось посетить в новогодние каникулы. Но чаще в Евпаторию и Сочи. Каждое лето – в разные места. Все, что там было редкого и необычного, все приносилось потом в школу, на радость или на зависть друзьям.
И в средних классах все складывалось как по маслу. Модные в те годы лосины всех расцветок, тамагочи, пейджер и разукрашенный фломастерами красивый девичий дневник – все было у Ирины. Внимание мальчиков из класса, и из всей школы, очень часто было, почти целиком, приковано к Ирининым обновкам, прическам, новым вещам. Она вертела чувствами несчастных безусых юнцов, как вздумается. Безо всякого сожаления игнорировала, или напротив, выделяла кого-то, на зависть остальным.
85.
Свою внушительную и коварную девичью силу Ирина почувствовала как раз тогда, на занятии хорового кружка с Мариной и Никитой. Ей внезапно захотелось испытать такое же сильное чувство, какое она увидела в полуопущенных глазах забитой девочки Марины. Захотелось просто взять, и забрать это себе. Ведь это она здесь достойна самого лучшего, ни кто-либо другой. И все, что ей пришло в голову, это просто, как бы случайно, выставить ногу на пути несчастной жертвы. Ничего плохого, она не хотела сделать, просто повеселиться в очередной раз над чем –то серьезным, большое сделать незначительным.
Вдоволь насмеявшись над нерасторопной одноклассницей, нелепо рухнувшей от её подножки посреди кабинета уроков музыки, Ирина хищной своей природой завладела вниманием Никиты. Подошла на следующей перемене к нему почти вплотную, протянула приятно пахнущую тетрадь для анкеток с глупыми вопросами: «какой любимый цвет», фильм и кто из школы нравится из девочек. И, как бы случайно, задела его руку в момент, когда тот все предложенное богатство спешно убирал к себе в портфель, отворачиваясь к стене, чтобы никто не заметил его краснеющих щек. Естественно, тот не смог устоять.
Две недели Ирина играла с Никитой как кошка с мышонком. Пыталась понять, что нашла в нем эта странная необщительная девочка, у которой она его увела. И не получалось ничего найти: жиденькие волосы, большие глаза, худой, не спортивный, такой же тихий и не темпераментный, как и сама Марина. К концу второй недели он был уже немного неприятен, а его навязчивость приторна.
Быстро и легко переключилась на другого. Спортивного и подтянутого, из класса на год старше, ходившего почему-то в одном и том же спортивном костюме. А потом и на третьего, почти с таким же костюмом. Как будто они носили одну одежду на двоих по очереди. Все были безумно рады такому вниманию, влюблялись и боролись между собой за право быть рядом с самой красивой девочкой в школе.
В общем, у Ирины было все, о чем можно только мечтать. Она черпала жизнь полной ложкой. Жила на зависть всем окружающим.
И после школы, все складывалось отлично. Легко и сразу поступила в институт народного хозяйства на модный и престижный факультет международной экономики. Все мужчины с потока были влюблены в неё, кто тайно, кто явно. Ирина же никого из них не пропускала, шла навстречу любовным порывам самоотверженно без памяти и сожалений, каждый раз. И накопилось таких «разов» к окончанию обучения вполне немало.
86.
Ирина прожила жизнь распутную. И после университета, уходила от одного мужчины к другому со скоростью, нарушающей любые приличия.
Все ей доставалось легко, каждое желание исполнялось и во взрослой жизни. Никакого особенного труда она не приложила к этим достижениям. Плыла по течению, собирая по пути все самое лучшее. При этом, все ненужное отваливалось само собой, не причиняя никакого дискомфорта. Редкое везение.
Вдвойне, поэтому, не понятно, почему и после смерти у Ирины оказалось такое преимущество, недоступное для всех остальных.
Умерла она во сне, просто перестав дышать. Какая-то не распространенная генетическая болезнь. Вскрытие прошло легко, без болей, и, почти сразу она оказалась на кладбище, где уже была Марина.
Разница между двумя женщинами была явной даже здесь. Располагались они почти совсем рядом, поэтому контраст был очевиден для обеих. Даже к условиям Ирина адаптировалась быстрее, чем это происходило у Марины. Новые способности открывались тоже не равномерно. Так, Ирина уже на второй день, научилась выходить за пределы кладбища, чего не удавалось её соседке до сорокового дня пребывания в этой новой для них реальности.
За кладбищенским забором продолжалась жизнь. Только не для мертвых, конечно. Те могли лишь наблюдать и создавать общий эмоциональный фон вокруг себя. Если немного потренироваться, то можно увидеть, как легко, с помощью эмоций и других маленьких секретов, влиять не только на мысли и чувства живых, но и на их поступки. А, иной раз, и полностью контролировать поведение живого человека представлялось возможным. Тут уже все зависело от цели, которую поставил себе умерший человек. Благо, что эти цели сводились к стремлению помочь ныне живущим облегчить им страдания, которые будут ждать их после смерти.
87.
Между собой две подруги по несчастью почти не общались. Да и вообще, из всех самых унизительных форм взаимодействия Ириной было выбрано снисхождение ко всему происходящему. Она ощущала свое превосходство и тихо, спокойно, с достоинством демонстрировала его здесь, после смерти.
К Марине относилась даже с жалостью. Негромко разъясняла прописные истины, будто бы разговаривает со слабоумной. Вежливо улыбалась, когда Марина высказывала свои мысли. Тем самым выражая свое несогласие и очевидность того, что спорить тут бесполезно: разные уровни интеллекта.
В эти дни, Марина, впервые за всю свою жизнь почувствовала злость. Гнев и многолетняя обида стала оформляться в агрессию, которую она тут же гнала от себя. Опасалась переступать через эту грань. Потому что чувствовала, обратной дороги уже не будет. Стоит прорваться этой волне, она сметет все на своем пути. И никто не сможет остановить этот поток, ни живые, ни мертвые.
Ирина, словно специально, подливала масло в огонь. Разжигала в ней эти новые качества. Она уводила Марину от мыслей о помощи кому-либо из ныне живущих людей и кидала, пусть и бессознательно, в противоположный омут с головой.
И далее, все, что произошло с Мариной, начинается здесь, на кладбище, после встречи со своей нелюбимой одноклассницей. Именно с этого пренебрежительно отношения в тот час, когда, казалось бы, уже нечего делить.
А произошло после этого не мало…
Ведь Марина и была той светящейся точкой на карте долгожителей, к которой отправились Кросс, Мария и Саша после последних событий, случившихся во время грозы.