Глава 9.
После жизни.
«Mortem effugere nemo potest.»*
*Смерти никто не избежит (лат.).
«Ожидало поле ягоды,
Ожидало моpе погоды.
Рассыпалось человечеством -
Пpосыпалось одиночеством.
Незасеянная пашенка,
Недостpоенная башенка.
Только yзенькая досточка
Только беленькая косточка.
Незавязанная ленточка,
Недоношенная доченька.
Обвязала белой ниточкой,
Обмотала светлым волосом
И оставила до вpемени
Вместе с вымытыми окнами,
Вместе с выцветшими кpасками,
Вместе с высохшими глазками,
С огоpодным гоpем лyковым,
С благоpодным pаем маковым,
Очень стpашно засыпать…»
Яна Станиславовна Дягилева
«Выше ноги от земли»
70.
Вечернее яркое солнце, как и много лет подряд до этого, неспешно пряталось за линию горизонта. Недавно прошедший летний дождь наполнял обычный городской воздух приятным, словно вымытым и заметно посвежевшим, ароматом. Улицы опустели. Лишь робкие прохожие, осмелившись выйти после грозы, быстро перебегали от одного укрытия к другому, как бы боясь, что ливень повторится. Все шло, подчиняясь своей внутренней логике.
С другой стороны красно-фиолетового небосвода виднелось уже слабозаметное обозначение луны. Ночь обещала быть светлой, полнолунной, по-летнему недолгой.
Марина сидела возле распахнутого окна на своем 33 этаже и смотрела то вниз на припаркованные кругом машины, то вверх на слепящее вечернее солнце. Перед её глазами проплывал сегодняшний день, и вспоминалась вся её жизнь.
Ничего хорошего в прошлом она не могла сейчас увидеть. Да, и, объективно, ничего выдающегося, в принципе, никогда с ней не происходило. Бесцветное душное детство в полунищей семье. Стране, занятой переделом ресурсов, было не до людей. Убогое существование без намека на улучшение, отсутствие не только какого либо культурного досуга, но и порой нормального питания, бесконечные поиски работы. Двенадцатичасовые переработки на оглупляющей низкооплачиваемой однообразной офисной службе.
«Невозможность спланировать свою жизнь – весомый стрессовый фактор, способный извести даже самого стойкого человека»: когда то прочла Марина в научном медицинском журнале. Сейчас она это очень хорошо понимала. Ей казалось, что вся её сознательная жизнь – это будто то чья-то несмешная издевка. Настолько бесполезным и бессмысленным виделось сейчас ей всё предыдущее существование. И главное в будущем совершенно никакого просвета. Ни малейшего намека на какое-либо улучшение.
Вдобавок к этим мрачным мыслям, события сегодняшнего дня, как бы специально, выстроились в очередь, чтобы горько исхлестать Марину своими не радужными перспективами.
Так, явившись сегодня на очередную бессмысленную работу, обнаружилось, что рабочего места больше нет и оплачивать последние месяцы никто не собирается. В капиталистическом обществе, если нет сбережений, но есть кредиты, такое известие уже само по себе ничего хорошего не предвещает.
Удивительно, как вообще все совпало в один день. Все, что могло случиться, произошло именно сегодня или в последние несколько недель. Практически по всем жизненным сферам не просто ноль, а жирный минус. Помимо неудач в работе, абсолютное невезение в личной жизни. Просто патологическая череда бесплодных отношений.
«Для чего все это? Нет никаких сил, чтобы терпеть это бессмысленное существование? Не лучше ли разом завершить все страдания?» - Марина дошла в своих мрачных мыслях до самых острых переживаний.
Любая мелочь в такие моменты может подтолкнуть к самым неисправимым последствиям. И таких мелочей, как и более крупных неудач, накопилось уже в огромном количестве. Неделю назад, на приеме у врача выяснилось, что у неё не может быть здорового потомства. Какая-то генетическая болезнь жила в её организме, для неё безвредная, но опасная для ребенка.
Марина вспомнила, как когда-то в детстве не могла представить себе, что можно устать от жизни настолько, чтобы желать себе небытия. Такие люди казались ей слабыми и немного глупыми. Сейчас она так уже не думала. Не вполне умными казались именно те, кто принимал это бессмысленное ежедневное копошение без всякого внутреннего сопротивления. Радость обычного физического существования ей вдруг показалось омерзительно приторной, вязкой. Словно огромное склизко-теплое болото опутывало своим зловонным облаком все её естество. Из этого кошмара хотелось сию же минуту выбраться, убежать, покончить раз и навсегда. Любой ценой, только больше уже не видеть этот недружелюбный мир, созданный неизвестно для кого и для чего. Но точно не для счастливой жизни Марины.
Она встала со стула и подошла вплотную к узкому подоконнику. Вниз смотреть не хотелось. Все внимание сосредоточилось на облаках. Захотелось там оказаться. Прямо сейчас. Навсегда.
Внезапно показалось, что всего несколькими движениями это желание можно осуществить. Она ступила на хрупкую белую батарею под подоконником и вторым коленом уперлась в нижнюю раму безобразно пластикового окна. Слегка перенесла центр тяжести вперед. В ушах шумело, в груди сердце стучало так, будто хотело убежать от неразумной хозяйки. Страх ушел, возникло ощущение, что назад пути уже нет…
Дальше произошло все очень быстро. Это было самым пугающим: переход в другое неисправимое уже положение произошел мгновенно и удивительно буднично. Не было тревожной героической музыки, замедленного красивого падения с мелькающей перед глазами жизнью, как она привыкла видеть в кино или читать в книгах.
Пожалуй, больше всего, это было похоже на те случаи из далекого детства, когда, случайно, при падении, во время игры, со всей силы она ударялась об асфальт коленкой. Почти каждый может вспомнить подобные эпизоды и что, при этом чувствовали. Сейчас, примерно, то же, только всем телом, и, в несколько десятков раз больнее.
Марина ещё две секунды назад думала, что перенесется в бессознательное забытье, или, максимум, с грустной улыбкой на лице будет, словно в трагической театральной постановке, медленно уходить из жизни, красивым шепотом прощаясь с этим миром, пуская сентиментальную слезу напоследок.
В действительности же, ничего подобного и близко не было. Был шок, не возможно было вдохнуть воздух, весь мир вокруг заполнился этой кричащей бессмысленной сломано-вывихнутой болью. В носу был запах разлившейся внутри крови, часть зубов сломалось, трещина в черепе, отбитые внутренние органы, переломанные в нескольких местах конечности. И абсолютно ясное сознание, которое до краев было наполнено ужасом.
Почему не наступила смерть? Почему я в сознании? Что произошло? Какая же невыносимая боль! Как можно было выжить, упав с 33 этажа?
71.
Скорая приехала очень быстро. Из белой газели с красным крестом вышли двое мужчин в медицинских халатах, один из них с металлическим чемоданчиком. Старый врач, поставив тяжелую ношу на асфальт, долго о чем-то спорил с молодым подтянутым фельдшером. Наверное, о том, кто пойдет оказывать помощь лежащему на асфальте телу: так показалось Марине.
В итоге подошел врач в возрасте. Опустился рядом, измерил пульс на неестественно вывернутой шее Марины, а потом и на левой руке. Бегло осмотрел видимые через одежду повреждения рук, ног и туловища. И вместо того, чтобы бежать за носилками или вколоть ей хоть что-то обезболивающее, поднялся и вернулся к молодому фельдшеру.
Говорили не громко, но Марине было слышно почти каждое слово.
- …Смерть наступила сегодня в … пульса нет…перелом основания … предположительно, от удара при падении с высоты…неустановленную гражданку … морг номер 6 при областной клинической больнице …Ленинский район… тело признаков насильственной … не имеет.
Марине вдруг захотелось одновременно кричать, реветь, убежать, как то переиграть этот сценарий, такого развития событий просто невозможно было предугадать.
- Что вы несете, я же жива ещё, какой морг? – попытались произнести сухие губы, но вместо этого оттуда вышел какой-то неуместный в данной ситуации вздох: из легких выходили остатки воздуха.
Боль во всем теле усилилась от осознания того, что эти двое сейчас уедут. Оставят её лежать на асфальте, как ни в чем не бывало.
- Да что же такое происходит? – она попыталась пошевелить рукой, поднять голову, хоть как то обратить на себя внимание. Но даже такие простые действия оказались совершенно невыполнимыми.
Подъехали сотрудники правопорядка. Удивительно, но на них сейчас была надежда, что они вразумят бессовестных двух врачей, которые по какой-то причине не захотели помочь. Однако, те лишь издалека взглянули на обезображенное женское тело и примкнули к старому и молодому доктору. Так же лениво начали перебрасываться дежурными фразами между собой, заполнять непонятные бумаги. И совершенно никто не обращал внимания на то, что в немыслимой агонии бьется несчастная Марина.
Вскоре, все четверо расселись по машинам и всё же уехали прочь, как она и опасалась. Вместо полиции и скорой явилась невзрачная газель, из которой вышли непонятные угрюмые мужчины. Сознание активно сопротивлялось тому, чтобы поверить в происходящее. Как вообще такое возможно? Почему так поступают со мной? Кто вообще мог представить, что бывает такая сильная боль?
Когда эти двое подошли ближе, в нос ударил резкий перегар от одного из них, имеющего вид преждевременно состарившегося хронического алкоголика. От его товарища же шел какой-то отвратительно приторный, кисло-сладкий запах прокисшего пота, давно сгнившей одежды, замаскированный очень недорогой туалетной водой и обильно присыпанный поверх всего этого бюджетным стиральным порошком.
Марина закричала. Громко, надрывно, как ей казалось. Но своего крика не услышала. Окружающий мир тоже никак не отреагировал.
Тем временем, двое приехавших почти синхронно подхватили лежащее на асфальте тело и грубо, как мешок с картошкой поволокли в свою газель. Их прикосновения были настолько неприятны, что на несколько секунд забылась боль, к которой уже немного удалось привыкнуть, несмотря на то, что она никак не уменьшалась. Напротив, усиливалась. От такого неаккуратного обращения сломанные кости пришли в движение, причиняя ещё большие страдания.
В машине вдоль бортов салона тянулись узкие скамейки, пространство посередине было свободным, а пол слегка потертым. На него и бросили несопротивляющуюся обездвиженную Марину. Газель медленно тронулась и покатилась вдоль улицы, увозя вместе с собой все старые представления о том, как устроен этот мир. Под лобовым стеклом появилась черно-белая маленькая табличка – «Груз 200».
72.
Все надежды на благоприятный исход этой дико нелепой ситуации пропали, когда захлопнулась входная дверь старого одноэтажного здания, изнутри похожего на большую кухню. Такой же именно плиткой были выложены стены в столовой, в которой когда-то давно работала мама Марины. Но здесь, абсолютно точно, приготовлением пищи не занимались. И запах был совсем другой. Пахло чем-то приторно сладковатым. К тому же было невероятно холодно.
Боль немного утихла, точнее, стала привычным фоном, но с новой силой скрутила Марину, когда та осознала, какую именно процедуру предстоит ей сейчас испытать на себе. Если сию же минуту не произойдет никакого чуда, то её повезут на вскрытие.
Естественно, именно это и случилось. Уже через полчаса начались мучения, сравнимые по силе, разве что, со средневековыми пытками.
Как такое оказалось возможным? Почему в двадцать первом веке человечество оказалось настолько невежественным в вопросе смерти? Ни один ученый до сих пор даже не предположил, что сознание и чувствительность могут сохраняться и после того, как перестает биться сердце. Страшно от одной только мысли о том, что пришлось пережить нескольким миллиардам, ушедших из жизни людей за эти несколько тысяч лет, что живет наша цивилизация.
Как так вышло, что никто не предупредил Марину: после смерти ничто не исчезает бесследно, забвения нет. Продолжается всё та же жизнь. Но в тысячу раз сложнее. Потому что теперь приходится существовать уже без своего привычного физического тела.
Ах, если бы можно было все переиграть. Никогда бы она не спрыгнула вниз вчера вечером, если бы знала, что уже следующим утром окажется в этом аду.
После того, как патологоанатом вынул внутренности, бегло осмотрел освободившуюся полость, он взялся за циркулярную пилу, и содержимое черепной коробки с отвратительным звуком упало сверху на кишки и желудок, уже лежавшие в ванночке рядом. Затем, все осмотренные органы, включая мозг, были сложены обратно в хаотичном порядке в брюшине, и не очень аккуратные швы потянулись по всему телу.
Сознание не отключалось ни на секунду, каждое движение скальпеля и все манипуляции ощущались в полную силу. И, если бы живой человек давно уже упал в обморок от таких немыслимых ужасов, то сейчас спрятаться было некуда. Приходилось только надеяться, чтобы это поскорее закончилось.
Когда врач, истязавший Марину, переместил её в соседнее помещение, она заметила, что тут на других столах тоже лежат тела. В первый раз, когда её только привезли, из-за сильного страха, она не обратила на это внимания. Их было много, выглядели как обычные умершие. Но… Марина понимала, что этот внешний вид обманчив.
Как только боль от перенесенных истязаний слегка утихла, ей удалось услышать справа от себя человеческую речь. Впервые за все время, прошедшее с прошлого вечера обращались именно к ней, а не высказывались по поводу случившегося. Голос был плаксиво испуганным и каким-то чересчур вежливо извиняющимся, что выглядело крайне неуместно и, даже, неадекватно.
- Мертвые должны вести себя тихо, слушать, когда к ним обращаются, и… не плакать. Ну, нельзя плакать…
73.
Безумный тон говорящего незнакомца не на шутку испугал Марину. Во всем многообразии вдруг она ощутила всю безвыходность и драматизм ситуации, в которой оказалась по своей глупости. Паника, словно отразившись в зеркале, моментально перепрыгнула на неё, нарастая с каждой секундой.
Попытавшись посмотреть на странного человека, она уже не удивилась, что это не удается сделать привычным способом, ведь глаза закрыты, а остывшее изуродованное тело неподвижно лежит лицом к потолку. Окружающая действительность воспринималась целостно и вовсе не нуждалась в том, чтобы на неё глядели. И вообще собственный организм казался таким же, каким и был, кроме нового ощущения сильного неудобства из-за того, что часть органов не на своем привычном месте.
В целом, все оставалось прежним. Боль душевная обратилась в невыносимые физические страдания. А маленькие привычные удовольствия, какими может побаловать себя живой человек, теперь оказались совершенно недоступными. Не было ни секунды, чтобы не пожалела Марина о своем опрометчивом поступке.
Хотелось выбежать из этого жуткого полуподвального помещения на свежий воздух, забыться и ожить, проснуться в обыденной маленькой своей квартирке, уютной постели. Но сейчас была боль, страх и сумасшедший мертвец на соседнем столе.
В следующую пару секунд возникла мысль, почему с ней разговаривает только один, ведь в помещении лежали ещё несчастные. Как только она так подумала, тут же раздался задорный молодой голос, слегка с пренебрежительно-издевающимися нотками.
- Не бойтесь его, это наш банкир. Он тут дольше всех из нас, немного ослабел на голову.
Когда стало понятно, что Марина не будет отвечать на реплику, весельчак продолжил.
- Я - Митя, здесь вторую неделю уже. Там вон супруги, их с автомобильной аварии привезли, ни с кем не разговаривают. Не знаю, как зовут. В углу – Федор, бандит, скорее всего, потому что с огнестрельными ранениями. Все необщительные.
Марине захотелось спросить, почему тогда её собеседник в таком приподнятом настроении, но не стала. Тем более, что он сам тут же все объяснил.
74.
Митю привезли прямо из ночного клуба, его сердце остановилось от передозировки какого-то бодрящего наркотика. Вполне может быть, что он просто ещё не осознал произошедшее. Не выветрился из головы разрушительный яд. Очевидно, и процедура вскрытия была не такой болезненной, как у остальных умерших. А главное, у него сильнее всех остальных была надежда на то, что это лишь страшный кошмар и когда-то можно будет проснуться и обо всем пережитом забыть.
- А ты, красавица, как здесь оказалась? – закончил свой короткий рассказ Митя.
- По-глупости. Знать бы, когда же все это, наконец, закончится, - решила отвлечь себя разговором Марина.
- Похоже, что все ещё только начинается.
- Почему вы так решили?
-Да был тут один священник. Призывал всех покаяться, и между делом рассказывал, что по этому поводу думает.
- Священник? Он вам так и сказал, что все это надолго?
- Примерно, у них там вполне складная теория. Выходит, что унывать нам здесь ещё порядка сорока дней, потом, немного поспокойнее будет.
- Поспокойнее? – зачем-то повторяла Марина за собеседником.
- Полегче что ли, не так болезненно.
- Это хорошо бы, а то боль уже просто нет сил терпеть. Интересно, это со всеми так? Неужели никто не догадался за столько сотен лет, что нет никакого загробного мира, мгновенного переселения душ и прочей мифологии.
- Да уж, это было бы действительно слишком просто. Взять и решить все проблемы просто прекратив свое физическое существование.
- Ах, если бы я могла вернуться на сутки назад...
- Так вот, этот священник рассказал, что болезненная чувствительность после смерти сохраняется не у всех. Она зависит от того, насколько праведно жил умерший, выполнил ли он свое предназначение.
- Я уже и сама сейчас думаю, сколько всего не успела сделать.
- А сделать придется, но уже без помощи своего физического тела. Именно поэтому суицид – дело бестолковое, оно только все усложняет. Ну и пострадать, конечно, приходится. Это же относится и ко всякому медленному самоубийству, типа наркотиков, алкоголя. Здесь мы с вами - два сапога пара.
- Вы же сказали, что не чувствовали сильной боли из-за принятых накануне таблеток в ночном клубе.
- Но боль была, просто все до сих пор в таком пьяном дурмане. Кажется, будто вот-вот проснусь, и вся эта история исчезнет.
75.
Митя и Марина ещё долго вели беседу, делились крупицами информации и впечатлениями. Однако разговор этот был полон отчаяния и безысходности. Все, что можно было сделать, уже было сделано. Впереди была неизвестность.
На вторые сутки к болям во всем теле и дискомфорту от перемешанных, как попало, органов добавился весьма неприятный зуд, вероятно вызванный началом трупного разложения.
На третьи сутки выяснилось, что похороны откладываются – у криминалистов оставались вопросы по поводу причины смерти, так как результаты вскрытия ещё не были оформлены патологоанатомом. Митю почему-то тоже никто не спешил забирать. Не хоронить же за государственный счет, ждали родственников. Но те не появлялись, и Митя все больше трезвел, становился грустнее и серьезнее.
На четвертые сутки стало известно, что нескольких человек из их комнаты кремируют. В свете пережитых каждым из них событий, подвергаться ещё и этой жуткой процедуре желающих тоже не было. Однако был интерес и надежда, что, может быть, после этого уйдет боль, настанет забытье и долгожданный покой.
Одним из тех, кого увезли на кремацию, был сумасшедший банкир. Вопреки всем ожиданиям, он вернулся обратно, как и остальные несчастные. Но уже без своего физического тела. Больше всего это похоже на, так называемые, фантомные ощущения потерянной конечности после ампутации. Но отрезан весь организм, не отдельная его часть. Зато сам банкир стал как-то спокойнее, как будто бы смирился с участью, повзрослел и стал более мудрым. По крайней мере, к другим больше не приставал, активно панику не сеял. При этом, его незримое присутствие все так же ощущалось нервным подергиванием в дальнем углу холодного зала морга. Все так же, чтобы взглянуть или пообщаться, не требовалось специально смотреть на кого-то, или издавать какие-либо звуки для общения. Все было беззвучно и обездвижено.
Сам же процесс кремации описывался банкиром немногословно и с приглушенным ужасом. «Как будто второй раз умер» - причитал он. При этом все его оставшееся естество самым нетривиальным образом говорило о том, что легким и безболезненным это варварское сожжение в печи ему не показалось.
Ещё бы, крики из крематория были настолько сильными, что каждый раз, как кого-то сжигали, весь морг и близлежащее кладбище было в курсе этих событий. И точно так же с тихим кошмаром в глазах прерывали все свои дела и разговоры, слушая надрывный человеческий вой, становившийся на время животным криком.
76.
Ближе к девятому дню после злополучной ночи нашу героиню начали готовить к погребению. Следователь дал добро – насильственных признаков криминального характера в этом деле не обнаружено. Марину убила жизнь и она сама: примерно так и написали в медсудэкспертизе.
Её несколько раз обтерли дурно пахнущей мокрой тряпочкой. Побрызгали чем-то, не менее терпким, из пульверизатора. Нарядили в несвойственное её характеру строгое черно-зеленое платье. Накрасили странной косметикой, похоже, уже не смываемой. Наспех замазали отвратительно наложенные швы, проходящие через всю верхнюю часть лба. Положили в деревянный гроб с ярко красным дном. И оставили в покое до запланированных на следующий день похорон.
Последняя ночь перед окончательным уходом в вечность казалась тревожной. Боль и невыносимый зуд давно уже стали привычным фоном, к которому привыкнуть окончательно, все же, пока не удалось. Обычно навязчивые друзья по несчастью, особенно Митя, по-прежнему о чем-то вели диалоги между собой, не вовлекая на этот раз Марину.
В эту ночь она разговаривала сама с собой, готовилась к самому пугающему – одиночеству и забвению. Жалеть себя больше не было сил. Внутренний диалог был не об этом. Вообще, это была первая беседа за всю жизнь, где она честно и объективно смотрела на результаты своего короткого существования.
Что оставила она после себя? Есть ли хоть одно, хоть самое маленькое право сказать, что она жила? В чем был смысл этого короткого забега? Ответы были безутешными. И все факты являли подтверждение тому, что все было напрасно. Слишком рано она ушла. Ничего не удалось успеть.
По факту единственный след, который она после себя оставила – это кучи мусора, тонны выпитых, съеденных и другими способами потребленных ресурсов. Миллионы сказанных слов. Сотни тысяч слов несказанных…
…которые уже и не будут произнесены никогда…