3
Дима явно обрадовался новому повороту событий и побежал открывать. Я наспех вытерла мокрые от слёз щёки и нехотя последовала за ним.
Выйдя в прихожую, я облегчённо улыбнулась своей доброй спасительнице. У двери стояла моя подруга Вера, которая была всего лишь на два года младше меня, но из-за своей миниатюрной внешности и детского выражения больших карих глаз выглядела как девочка-подросток. Она прижалась к дверям, опустив голову, застенчиво пряча глаза под нахлобученным красным беретом и неуклюже покачивая своей игрушечной сумочкой.
— Надюша, привет, — она глупо улыбнулась и искоса посмотрела на Диму. Затем, словно, не замечая его в упор, спросила: — А Дима уже дома?
Дима нахмурился.
— Нет, меня нет дома, Вера. Это фантом перед тобой.
— Прости, я просто не ожидала… А когда ты приехал? — она продолжала по-дурацки улыбаться.
Дима метнул возмущённый взгляд.
— А какое это имеет значение? Меня, оказывается, здесь никто не ждал!.. Надя позволяет себе чёрт знает что в нашем доме! — он захлебнулся от негодования.
Тут Вера вдруг сильно побледнела и спросила:
— Так это вы из-за меня?..
— Что из-за тебя? — не понял Дима.
— Ну-у-у, — протянула она и многозначительно посмотрела на меня, ища поддержки и объяснений, но прикусила губу и не произнесла больше ни слова.
Я стояла и выжидательно смотрела на Веру, ровным счётом ничего не понимая из сказанного ею.
— Верочка, проходи, — Дима примирительно улыбнулся. — Расскажи спокойно в чём дело. Что вдруг стряслось у тебя?
Вера продолжала топтаться на пороге, ковыряя пуговицы на пальто.
— Я хотела тебя поблагодарить, Надюша… — она снова сконфузилась и умолкла.
Теряя терпение, я подошла к ней и, решительно расстегнув пальто, без труда стянула его с её маленьких плеч.
— Сапоги, надеюсь, снимешь сама? — спросила я и устало вздохнула: — Ладно, Красная Шапочка, берет свой можешь оставить. Ну, что стоишь? Проходи и объясни всё толком. Я ничего не пойму, что ты бубнишь...
Вера послушно сняла сапоги и засеменила за мной на кухню. Там она шлёпнулась на придвинутый Димой табурет.
— Я только… я буквально коротко, так, просто… забежала спросить, — кусая губы, лопотала она.
— Верунь, сколько тебя знаю, ты всегда приходишь «только спросить». Перестань стесняться. Пора уже по-свойски… Может, чайку? — подмигнул ей Дима, безмерно заинтригованный новыми сложившимися обстоятельствами.
Вера встрепенулась и заёрзала на табурете.
— Нет, я действительно не могу засиживаться. Мама просила ещё в аптеку зайти… — она залилась пунцовым румянцем и смущённо отвела глаза в сторону, избегая встретиться с Димой взглядом. Я поняла, что, если моя подруга Вера так быстро меняет цвет лица, значит, здесь всё действительно серьёзно. А значит, Дима здесь лишний.
— Дим, — попросила я, — может, ты оставишь нас на пару минут? Нам надо посплетничать.
— Ну-ну, о мужиках? — недовольно хмыкнул он.
Лицо Веры уже покрылось багряными пятнами, но Дима, к счастью, этого не заметил. Он опять надел маску оскорблённого мужа и гордо удалился.
Когда мы с Верочкой остались на кухне одни, она слегка расслабилась, и её рот расплылся в блаженной улыбке.
— Ах, какая это была сказка! Сказка, которую я себе так долго придумывала!
— О чём ты, Вера? — я непонимающе, но с искренним участием посмотрела ей в глаза.
— Надя! Да перестань же издеваться! — она открыто рассмеялась. — Короче, спасибо тебе за помощь. Ты меня очень выручила.
Я не выдержала и раздражённо бросила:
— Скажи, в конце концов, в чём дело? Что такого особенного я для тебя сделала и не догадываюсь об этом?
Вера растерянно заморгала и вдруг обиженно произнесла:
— Дай мне письмо, и я уйду.
— Какое письмо?
— Письмо, которое Он написал для меня… Надя! Он мне сказал, что оставит здесь для меня одно очень важное письмо, — она напряжённо и загадочно вздохнула. — Под утро я забылась таким глубоким сном, что даже не слышала, как Он ушёл. Проспала! Представляешь? Вскочила как ужаленная и, совершенно забыв о письме, помчалась домой. Слава Богу, все ещё спали и не заметили моего отсутствия. Я тоже для виду прилегла, да и задремала. А потом, когда очнулась, лежу и думаю, вот, глупая, письмо-то забыла забрать! Там должен быть номер его телефона! — она запнулась, глядя на меня. По-видимому, на моём лице отразились все существующие эмоции. В процессе её тарабарщины я почувствовала, как у меня холодеют ноги, а сердечный ритм неумолимо ускоряется.
— Какое письмо? — повторила я обескуражено.
— Ты что, не находила письма? — она испуганно зашептала. — А когда приехал Дима? Слава Богу, он не застал здесь меня… нас…
— Кого нас? — я начинала постепенно «выходить в открытый космос».
— Ты, что, подруга?! — вскочила встревоженная Вера, набирая обороты вслед за мной. — Ты же сама предложила мне… Ты же сама мне ключи от квартиры дала… Ты прямо скажи, что я сделала не так?! Или Дима нашёл письмо? Ты ему всё рассказала? Да? А-а-а! Теперь хотите посмеяться надо мной? — её истеричный голос перешёл на крик, полный возмущения и разочарования. — Я никогда от тебя этого не ожидала, подруга называется! — она захлебнулась словами и заревела.
На её громкий вой примчался Дима. Быстро оценивая обстановку, он налил Вере стакан воды и дал выпить.
— Что у вас тут происходит, бабоньки? Вас уже и наедине нельзя оставить… Надя, Вера, что с вами? Да растолкуйте же мне, наконец!
Я сидела, будто проглотив язык, и не знала, что ему ответить. Вера, не справляясь с истерикой, продолжала стонать и заикаться:
— Надя, ты только мне письмо отдай, и я уйду. А вы можете надо мной смеяться, пока не надоест. Мне теперь уже всё равно!
Дима подпрыгнул на месте.
— Вера! Так это твоё письмо?
Вера прищурила глаза и спросила с вызовом:
— Ты его читал?
— Нет, конечно. Надюха наотрез отказалась что-либо объяснять. Но мне очень хочется узнать, что же происходит здесь в моё отсутствие!
Ко мне всё ещё не возвращался дар речи, а Дима продолжал выводить Веру на чистую воду:
— Вера, я тебя спрашиваю совершенно серьёзно, что это за письмо?
Вера посмотрела сначала на меня, потом на Диму и беспомощно выдохнула:
— Так вы это… серьёзно?
— Серьёзней не бывает! Мы даже немного… — он замялся.
— Поссорились, — резко закончила я. — Дима, ты, кажется, собрался уходить. Чемодан не забудь.
— Подождите! Подождите! Пожалуйста, не надо из-за меня ругаться! Я всё сейчас объясню, — она сделала глубокий вдох. — Это письмо оставлено для меня, — и, не заметив на наших лицах ни намёка на усмешку, полная решимости, она обратилась к Диме. — Дело в том, Дима, что я попросила свою лучшую подругу об… одной деликатной услуге. Ты же знаешь, у нас с мамой маленькая квартира… Ванюша рядом…
У Верочки ненадолго перехватило дыхание, и она снова начала подвывать:
— Я тоже имею право на свою личную жизнь… И так хочется, чтобы когда-нибудь моя маленькая мечта сбылась! Быть всегда одной — это очень трудно, тем более с маленьким ребёнком. После того, как ушёл Эдик, я… я разучилась доверять… Я зареклась раз и навсегда... Я знаю, Дима, ты не такой. Ты честный, порядочный…
У Димы неприлично сильно зачесалось во всех местах. Я сделала вид, что этого не заметила. Вера доверительно продолжала:
— За все эти годы я не одарила взглядом ни одного мужчину. Я не верила ни одному их слову. Один обманул, а значит и другой может. Я благодарна только Богу, что у меня есть Ванюша. Но однажды, то есть недавно я встретила человека, которому мне очень захотелось поверить, и я поверила. Мы провели эту ночь в вашей квартире, — она опустила голову, словно была прилюдно опозорена и теперь готовилась к заслуженному осмеянию. — Дима, ты можешь потешаться, осуждать меня. Но не ругай Надю за это! Пойми, не могла же я пригласить его к себе! Дима, я не хочу, чтобы вы из-за меня ругались! Надя очень хотела мне… нам… помочь… И мне теперь так неудобно...
Дима, изменившись в лице, растроганно посмотрел на Веру и произнёс нараспев:
— Во-от оно что-о! — он задумался и искренне огорчённый обратился ко мне: — Надюха, почему же ты мне сразу всё не объяснила? Конспирировалась… Понима-аю. Ну, теперь-то мне всё ясно. Всё стало на свои места! — он виновато опустил голову и прижался ко мне, тихо мурлыча: — Выходит, я напрасно тебя обвинял! Но ты и меня пойми! Молчала как партизанка! — затем, глядя на Веру, всё умильней и радостнее заголосил: — Ну, Верунь, ты не такой сухарик, как я думал! И вовсе я не в обиде! А даже наоборот — очень-очень рад за тебя! И всё прекрасно понимаю!
«А я ничего не понимаю, — подумала я. — Как могла Вера провести эту ночь в моей спальне, да ещё и с мужчиной, если я ночевала дома и, кажется, тоже не одна?.. Это мне было обещано письмо!» Мне стало страшно. Вера никогда не отличалась богатой фантазией и сумасбродным юмором. По всей видимости, она говорила совершенно серьёзно, тем более разговоров на подобные темы она всегда избегала. «…Тогда, где же находилась этой ночью я?» — мой оцепенелый взгляд никто не замечал.
Вера, раскрасневшись, продолжала уже взахлёб щебетать:
— Я сделала всё, как мы договаривались. Ключи оставила в прихожей, а дверь просто захлопнула. Ведь надо было вовремя вернуться, пока мои не кинулись меня искать. Так спешила домой, что забыла о письме. Настоящая растяпа… А там номер его телефона, понимаешь?.. Я бы ему как-нибудь позвонила, — она стала нервно грызть ногти. — Надя, найди это письмо, мне очень надо…
Дима совершенно счастливым голосом воскликнул:
— Верунь! Да получишь ты своё письмо и волноваться забудь! Надюха, отдай это злосчастное письмо и не мучай больше свою подругу. Видишь, как мается. Может, действительно, мужик стоящий. И получится у них…
— Надя, что с тобой? — Вера испуганно смотрела на меня.
В эту минуту я, с остекленевшими как у зомби глазами, отстраняясь от рук Димы, обречённо встала. Два шага к шкафу с кастрюлями показались мне намного тяжелее подъёма на Голгофу. Время для меня остановилось.
4
Но настойчивый звонок в дверь опять вернул меня к жизни. Я невольно вздрогнула и, резко повернувшись, понеслась в прихожую. Это мне показалось, что я понеслась, на самом деле моё состояние невменяемости не позволяло быстро перемещаться в пространстве, и поэтому Дима легко опередил меня. Он широко распахнул входную дверь и звонко цокнул языком. На пороге стояла моя вторая лучшая подруга — Люба.
— А вот и наша Люба! Заходи, красавица! — засуетился Дима.
Люба была самой восхитительной из нас троих. Высокая, изящная блондинка с зелёными глазами. Слава Богу, характер у неё был на редкость добрый и отзывчивый, что и спасло её от самолюбования и эгоцентризма. Люба заходила к нам очень редко, и только необычные обстоятельства вынуждали её к этому. А если она приходила без предупреждения, то это означало — произошло что-то чрезвычайное. Хотя сейчас я уже ничему удивляться не могла.
Люба жеманно улыбнулась Диме и, не скрывая своего удивления и даже некоторого разочарования, церемонно сказала:
— Дмитрий! Я не ожидала сегодня тебя увидеть! Надежда мне сказала, что ты появишься…
— ...Завтра вечером, — обиженно продолжил Дима. — Тут никто меня не ждал! А я вот такой. Решил проверить, что здесь происходит в моё отсутствие. Сплошные интриги! — натянуто пошутил он и скрылся на кухне.
Но Люба рассмеялась в ответ на его жалобы.
— Волнуется, — равнодушно кивнула она в его сторону. — Надежда! Как же тебе повезло с мужиком, дорогая, — сказала она, целуя меня. И, не отрываясь от щеки, прошептала: — Я у тебя кое-что забыла, — и, увидев выходящую из кухни Веру, бросилась к ней в объятия. — О, Верочка, и ты здесь, вот удача! Привет, лапонька.
Нацеловавшись с Верой, Люба снова повернулась в мою сторону и скривилась.
— Что-то ты, Надежда, плохо выглядишь.
Люба работала врачом в больнице и поэтому к состоянию здоровья, как и к красоте, относилась очень серьёзно.
— Ты, случаем, не больна? — она встревожилась не на шутку, видя моё состояние невесомости.
Но я набрала воздуха и выдавила его наружу со словами:
— Нет, Люба, я просто вчера поголодала. Это слабость…
— Пожа-а-луйста, не увлекайся ты этой ерундой. И вообще, пора тебе заняться спортом или йогой... Да, Надюша, честно говоря, я буквально на две минуты… Илья Григорьевич будет волноваться, ты же его знаешь… — её многозначительный взгляд снова был направлен в мою сторону. Она вопросительно подняла брови, но тут же обернулась к Вере и взяла её за руку. — Как давно не виделись! Как дела, дорогая? Ванюша здоров? Как мама? Мне что-то твоя бледность совсем не нравится. Ты-то сама здорова?
Вера рассеянно заморгала и поспешила достать платочек из сумочки.
— Всё хорошо, спасибо, — тихо произнесла она, — видимо, просто не выспалась.
— Ну, загляденье просто, видеть вас втроём! — оживлённо пропел вновь возникший Дима. — Но что же мы, так и будем в коридоре… Это не по-русски… Может, присядем, поговорим… Я чайник поставил, вот-вот закипит.
— Нет, нет, Дмитрий! — воскликнула Люба. — Мне у вас некогда засиживаться. Мало того, что всю ночь на дежурстве… — она неловким движением поправила волосы, переводя взгляд то на меня, то на Диму, — Мария Петровна заболела… Простите, я очень устала… И Илья Григорьевич должен вернуться к обеду… Представляешь, отправили за тридевять земель лекцию читать, будто больше некому. А он так не любит трястись в поездах.
Она перестала улыбаться и на её лице проявились признаки усталости и нетерпения.
— Надежда, можно тебя на пару секунд? — Люба подхватила меня под руку, отводя в сторону.
— У них секреты?! От кого? От нас с тобой?.. Тогда, Верочка, мы тоже пошушукаемся! — Дима демонстративно потянул Веру к себе. Она вежливо уклонилась и подошла к зеркалу, аккуратно вытирая платочком размазанную тушь вокруг глаз.
А Люба буквально потащила меня из прихожей в комнату и наклонилась к моему уху.
— Надя, представляешь? Я потеряла покой. И, кажется, навсегда! — то ли с досадой, то ли вдохновлённо произнесла Люба. — Такого со мной ещё никогда не было. Наконец-то мне повстречался тот, о котором я всегда мечтала. Он такой… необыкновенный! Он даже носил меня на руках! И постоянно повторял: «Ты моя прекрасная Любовь»!
— Тебе все об этом говорят, — я пожала плечами, но осеклась и спросила её: — Люба, а это прямо во время дежурства? На тебя не похоже…
— Ты что, спятила? — Люба округлила глаза. — Какое дежурство? Я же о сегодняшней ночи говорю!
— Ты же сказала, что была на дежурстве… Мария Петровна заболела…
— Да хватит издеваться! Уже завидуешь? — она усмехнулась и глубоко вздохнула, покусывая губы. — А завидовать нечему. Нечему, Надя! Ведь он ни разу даже не поцеловал меня по-настоящему, а просто гладил по голове, как ребёнка и целовал в лоб, — она наморщила свой красивый высокий лобик. — При этом нёс всякую чушь, типа того, что я забыла свои изначальные мечты. И знаешь, что он мне сказал? — она тяжело вздохнула и задумчиво продолжала: — Он сказал, что только тогда, когда я пройду через боль и страдания, с горящей на лбу благословенной звездой и обрету себя, только тогда я смогу познать и своё истинное счастье. А он будет ждать и любить меня целую вечность… Зачем меня ждать? Я вот она, живая, здоровая! И зачем мне эта звезда? Разве я без неё недостаточно красива? Такая получается хиромантия! До сих пор не могу прийти в себя… Да, и плохо мне… Уже плохо без него! Он чудесный! Таких просто не бывает! И я поняла, что он меня любит! Он по-настоящему меня любит! Он говорил со мной так, как ни один мужчина в мире! Такой искренней нежности, такой чуткости, такого сострадания в глазах ни у одного из мужчин я не видела. Это непередаваемое ощущение счастья и полёта… — она в отчаянии взмахнула руками и закрыла лицо.
Я больно ущипнула себя, ожидая, что вот-вот проснусь. Но ничего не изменилось. Люба по-прежнему стояла передо мной. На её глазах наворачивались слёзы. И я ляпнула:
— Любаша, я не поняла, а при чём здесь сострадание? Ведь ты же счастлива?
Люба покачала головой и в бессилии опустила руки.
— Не знаю. Я счастлива, и я страдаю. Несчастная любовь? Я чувствую, что влюбилась как девчонка! Нет, как дурочка… И веду себя так же. Мне ужасно стыдно, ведь Илья Григорьевич так доверяет мне, так уважает меня. Боже мой, какой позор! Мне очень стыдно! Это невыносимо!
Илья Григорьевич, муж Любы, был на четырнадцать лет старше её. Они познакомились, когда она училась в медицинском институте. Медицина была её призванием и мечтой. Моя подруга уже в одиннадцать лет знала, что станет врачом. Она буквально зачитывалась многотомной медицинской энциклопедией, принадлежавшей её родителям. В те годы её мама работала фельдшером в местной больнице, а отец врачом скорой помощи. Поэтому в их семье царила особая атмосфера — напряжённая и деловая, но всегда выручало взаимопонимание и общий мотив — быть готовым прийти на помощь.
Так маленькая Люба, вникавшая в разговоры родителей, начала рано постигать страшные стороны нашей жизни и переняла от родителей желание лечить. Пока родители целыми днями пропадали на дежурствах, она в тайне от них «изучала» очередной из энциклопедических томов. И, подружившись со мной, она часто звала меня в гости. Именно тогда она первой обрушила на меня «неприглядную правду о жизни, которую от нас тщательно скрывают взрослые», при этом невозмутимо показывая «страшные» фотки и картинки. Только ради подруги я стойко внимала её рассказам о половых различиях, врождённых патологиях, заразных болезнях и их всевозможных осложнениях, рассматривая картинки и незаметно борясь с невольным отвращением. Всё приходилось выдерживать мне одной, ведь маленькой, трусливой Верочке их никто не показывал. Это было не для слабонервных. В общем, Люба, не по годам разумная и рассудительная, однажды открывшая для себя микромир всевозможных болячек, решила добросовестно и методично изучать его. Я хорошо помню, когда я по своей глупой привычке начала насмехаться над её увлечением, она посмотрела мне в глаза и проникновенно сказала: «Надя, когда-нибудь я вылечу и тебя тоже!» Я не обиделась и даже зауважала её ещё больше. Впоследствии я поняла, что есть вещи, над которыми смеяться нельзя.
И так, энное время назад моя подруга Люба была юной и ангельски очаровательной студенткой, а её будущий муж работал преподавателем и куратором её группы. Необыкновенно уважаемый и добрый человек, Илья Григорьевич слыл большим интеллектуалом, за что и получил прозвище среди студентов «Илья премудрый». И вот этот кладезь премудрости достался ей. Он был очарован, буквально сражён её красотой и, к своему несчастью, влюбившись в неё, был обречён. Любе очень льстило такое внимание, но кроме чувства уважения к нему она ничего не испытывала. Нет, я забыла, ещё было чувство большой благодарности. Благодаря помощи мужа и своей недюжинной работоспособности, она окончила институт с красным дипломом и через год защитила кандидатскую диссертацию.
По прошествии восьми лет семейной жизни Люба продолжала почитать Илью Григорьевича как своего наставника и учителя, часто называя его полным именем. Но была с ним всегда сдержанно-холодна. Она видела в нём так же, как и в других мужчинах, расчётливого и честолюбивого человека, женившегося на ней исключительно из-за её «чертовски красивой внешности». Так говорила она сама. Люба была совершенно уверена, что именно её красота играет с ней злую шутку. Внешний облик — красивое лицо и великолепная фигура, то есть то, что можно пощупать, а ни умственные способности и ни духовный мир её личности — вызывал к ней интерес у мужского пола. Это возмущало её до глубины души. И к тому же, из врождённого чувства упрямства Люба упорно пыталась доказать, что она способна на большее и не хочет довольствоваться лишь тем, чем наградила её матушка-природа.
И всё же она довольно часто пользовалась своим влиянием на мужчин и многого добивалась, с гордым пренебрежением повествуя нам об этом. Вероятно, и муж знал о множестве её воздыхателей, которые, как пчелиный рой, носились за ней в ожидании полакомиться сладким. Но, насколько мне было известно, дальше многообещающих взглядов и кокетливых поцелуев «в щёчку» дело не доходило. Просто потому, что она была «выше этого». Моя подруга слыла карьеристкой до мозга костей. Несмотря на своё кокетство и жеманность, она была, по сути, очень деловым и трудолюбивым человеком. И всё, что касалось здоровья её пациентов, воспринимала предельно серьёзно и ответственно. Я бы даже уточнила: болезненно. Ничего личного. Она постоянно пропадала то на круглосуточных дежурствах, то в городской библиотеке, собирая материал для новой диссертации. Её неистовость в обучении и предельная сосредоточенность на своей работе заглушали в ней все другие чувства. Она никого никогда не любила.
И вот, что я слышу: «Мне плохо без него… Влюбилась как девчонка…»
— Кто же этот несчастный счастливчик? — спросила я, начиная подозревать неладное.
— Тот, с которым я была этой ночью здесь, — с грустной улыбкой ответила Люба.
У меня потемнело в глазах.
— Этой ночью?.. Здесь?
— Да. Ты же позволила мне… Прости, что-то не так? Я, в принципе, поэтому и пришла. Он меня очень просил, чтобы я не забыла о его письме, а если так и не вспомню, то уповать придётся только на Надежду. Так и сказал! А кто у нас Надежда? — она рассмеялась и чмокнула меня в щёку. — Я так полагаю, что ты уже нашла конвертик. Отдай его мне, пожалуйста… Надя, что с тобой?
Стены поплыли у меня перед глазами, и я окончательно потеряла равновесие и желание жить.
...Когда я пришла в себя, то снова лежала в своей постели под одеялом, но уже с мокрым полотенцем на голове и, не открывая глаз, замерев, внимала происходящей вокруг меня суете.
— Не могла же она ни с того ни с сего упасть в обморок! — причитала Вера. — Что же такого ты ей сказала, Люба?
— Ничего особенного! — парировала раздосадованная Люба. — Она и до нашего разговора выглядела странно. Я сразу это определила — что-то с ней не то. Голодала? — спросила она и сама же ответила: — Голодала.
Она наклонилась ко мне, взяла за запястье и ощупала пульс.
— Руки-то какие холодные! Дорогая моя, выпей капли. Я знаю твоё низкое давление. При таком давлении ещё и голодать…
Она приподняла мою голову и поднесла к губам ложку с лекарством, которое всегда носила с собой. Горькая жидкость защипала язык, и мне пришлось её глотнуть.
— Вот и умничка, — вздохнула Люба и вновь окинула меня своим опытным взглядом. — Похоже на нервный обморок. Что же произошло?
— Сегодня у неё было много потрясений, — тихо согласился Дима. — Странная история произошла… — начал он, но Вера решительно прервала его речь.
— Это не имеет никакого отношения к её состоянию! — заверещала она.
— Нет, именно имеет! — упрямо произнёс Дима.
— Расскажите же, — заинтересовалось Люба.
— Это моя личная жизнь, и я не хочу, чтобы мы её обсуждали! — продолжала протестовать Вера.
— Твоя личная жизнь совсем ни при чём! — не унимался Дима.
— Прекратите базар! Человеку нужен покой! — рассердилась Люба. — Идите-ка вы оба на кухню и там разбирайтесь, а я присмотрю за Наденькой. Что-то мне всё это не нравится.
Дима беззвучно выругался и пошёл на кухню. Вера обиженно отвернулась к стенке.
Люба деловито взяла мою руку и ещё раз проверила пульс.
— Что за день сегодня выдался? — спросила она саму себя.
Продолжение следует...
http://proza.ru/2023/09/26/1340