Дворника звали Николаич. Был он еще не стар, высок ростом, плечист и в любое время года и суток весел и шутлив.
Николаич был хозяином и душой четырех многоквартирных домов, собранных в квадрат, так что между ними создавался уютный двор.
Поначалу мало кто знал, что до своей сегодняшней профессии дворник звался Петром Николаевичем Захарченко, работал в первой городской и подшивал людям почки.
Полученная в детстве по баловству травма к пятидесяти годам унесла–таки глаз, а без него хирургу к столу не подходи. Жена его, боевая и ловкая во всех делах Ленка, неожиданно подхватила туберкулез на обследовании тюрем. Захарченковы дети к тому времени все выросли, обрели профессии и жили своей отдельной от родителей жизнью.
После смерти жены Петр Николаевич остался в квартире с Галочкой, последышем в их счастливом браке, любимой дочкой, ставшей уже, как и мать, фтизиатором. Галина Петровна носила страх, что уйдя с работы, отец замкнется в себе, быстро состарится или, чего хуже, запьет.
Решение об устройстве своего будущего Петр Николаевич принял неожиданно быстро и легко. Стоя на остановке троллейбуса около дома, он увидел объявление, что в их район требуется дворник.
На следующее утро он тщательно побрился, выпил крепкий кофе и стал собирать документы. Делал он это быстро, как будто боялся, что может отменить свой выбор.
Дворников в то время было не найти, и в ЖЭК’e приняли его с распростертыми объятиями. В том самом дворе, где предстояло работать новому дворнику, остался от прежней деревни крохотный домишко. Владельцам его давно дали квартиру в новом микрорайоне, а домик все не сносили.
В нем и поселился, с разрешения местных властей, Петр Николаевич.
В домике все обустроилось наилучшим образом. Бывшие пациенты помогли подключить тепло, сделать нехитрый ремонт и обустроить новую жизнь спасшего их когда-то хирурга.
Отец Петра Николаевича был из мастеровых и многому научил сына, считая, что умение чинить и латать сегодня хлеба не просит, а завтра поможет его найти.
Прошел год. В домике собралась библиотека. Полки дружно заполнялись и книгами хозяина, и найденными по случаю во дворе, и теми, что принесли сами жильцы.
Молодой бизнесмен с пятого этажа подарил компьютер. Хлопотливая Егоровна из 70-й квартиры развела плетуны, они превращали комнату в зимний сад, прохладный летом и летний зимой. Постепенно появились настольные игры, телевизор
и проигрыватель.
Библиотека никогда не пустовала. С утра обычно приходила ребятня, оставшаяся дома по болезни. А к вечеру собирались те, что постарше. Николаич придумывал диспуты, приглашал интересных людей из своих друзей, устраивал капустники и отмечал дни рождения.
Дворников день начинался затемно, когда работавший на снегоуборочной Петька Сивашов первым шел на метро. Он перекидывался с Николаичем новостями о запившем напарнике, задержке зарплаты и новой учетчице с редким именем Глафира.
Вскоре после Петьки выходили собачники, ругались на жизнь, курили, выкладывали наболевшее про жен и начальников, жаловались на бессонницу или просто тяжело молчали в ожидании, пока пес справит нужду.
Николаич провожал собачников и ждал выхода из подъездов жильцов, спешащих на работу. Он научился по лицам читать, у кого был неторопливый и вкусный завтрак, а кто затолкал в рот черствую булку на ходу. Молодые выбегали радостно, держась за руки и храня таинство ночного интима. Матери-одиночки красили на ходу губы, хватали за помпоны вредных детей и спешили в новый день с одним желанием – найти плечо.
Предпенсионные сотрудники государственных контор с вдумчивыми глазами останавливались около дворника, делами прогнозы погоды, сетовали на молодежь и рассказывали о разыгравшейся не ко времени подагре.
Николаич смотрел на этих лысых полнеюших мужчин с обвислыми щеками как на своих пациентов. Он знал, кто из них чрезмерно балуется рюмочкой, у кого вот-вот сдаст сердце, а кто проживет еще пару десятков ярких лет, женившись на молодой расчетливой барышне.
Все эти люди составляли его жизнь, наполняли мыслями его дни, заботили по ночам, ждали от него совета, доверяли свое стыдное, кричали о неожиданно взятых высотах и плакали от упавшего на них горя.
Николаич особенно любил стариков. Они собирались летом во дворе на поставленных городом лавочках, к которым позже сами жильцы добавили несколько столов.
У стариков были свои разговоры, своя память и мудрость и свои, стариковские, обиды. В зимние дни они приходили к Николаичу в дом, приносили кто заварку, кто захарок, а кто и свежую выпечку. Дворник по причине занятости в беседах участвовал не всегда, но его присутствие и не требовалось. В уютном доме жила его душа, забота о людях и завидная по нашим дням приветливость.
В друзьях у дворника ходили все дворовые пацаны. Они помогали в большие снегопады, когда, расчистив дорожки, можно было устроить конкурс на лучшего снеговика, а потом пойти к Николаичу и посидеть вдали от родительских глаз. Поздней осенью все дружно сгребали листву, жгли костры, пекли в них картошку, играли на гитаре и строили планы на следующее лето. Каждым летом Николаич возил детей за город. Ставили палатки, купались в речке, рыбалили, собирали грибы и учились ходить по компасу. Эти походы и связывали Николаича с ребятней особой, крепнущей с годами дружбой.
Понятное дело, жильцы Николаича любили. С мусором боролись все, чтобы не отнимать у него время от других, более важных для двора дел. Раз в месяц организовывался поход в театр, в одном из четырех домов жил человек с театральными связями, он и заказывал билеты.
Собирались сначала у Николаича, чтобы высыпать к метро всей веселой и шумной гурьбой. Поначалу ходили только дети, но вскоре на вечерние спектакли стали вместе собираться и взрослые. Потом заходили к дворнику, гоняли долгие ночные чаи, говорили о сложном и веселом и расходились с чувством нужности друг другу.
Двор в эту идиллию с дворником на первых порах не поверил, присматривался, шушукался, вызнавал. Но с годами новая жизнь стала привычной, и жильцам казалось, что других дворников на свете не бывает и по всему большому городу дворы живут такой же сплоченной и яркой жизнью.
Из старших Николаичу помогали с ребятней несколько пенсионеров, бывших учителей или врачей. Среди них занималась с ребятами русским языком Елена Сергеевна Славкина. У нее был хрестоматийный облик учительницы: гладко зачесанные назад волосы, аккуратно собранные в пучок, белая блуза и строгая шерстяная юбка.
Летом она надевала простые белые льняные платья, от чего казалась еще строже.
Долгими зимними вечерами она вслух читала «Войну и мир», «Хождение по мукам» и «Евгения Онегина». Аудитория на читки собиралась пестрая, от школьников, проходивших произведения по программе, до толстых, обделенных вниманием дядь и тихих интеллигентных бабушек.
Иногда после таких вечеров Елена Сергеевна задерживалась у Николаича. Тогда он заваривал свежий чай, аккуратными кружочками резал колбасу и батон, доставал припасенные для такого случая конфеты. Посиделки заканчивались провожанием через двор. Они шли медленно, иногда делали кружок – другой, а потом еще стояли у подъезда. Николаич понимал, что начинается что-то новое, давно забытое, на которое, как он считал, у него уже не было никаких прав.
На Новый год посреди двора ставили большую елку, ее обеспечивал один из проживающих во дворе ответственных работников. В тот пятничный день, когда большой грузовик привозил лесную гостью, по обыкновению, никто не хотел идти в школу, но елку наряжали только на другой день, в субботу. Игрушки разрешалось вешать только самодельные. Их творили весь декабрь по домам и в библиотеке Николаича. Огни Николаич готовил сам, проверял каждую гирлянду, убирал сгоревшие лампочки, добавлял новые.
Вечером, когда зажигалась елка, устраивали праздник бенгальских огней. С ними водили хоровод и пели сочиненную доморощенным композитором оду красавице.
Детский праздник ждал до 31 декабря. С утра утюжились костюмы, надевались сапоги-скороходы, пришивались уши и хвосты, румянились щеки, надевались картонные короны и фанерные мечи, плелись девичьи косы, вязались в них алые ленты.
Дедом Морозом неизменно был Николаич. Все об этом знали, но не предавали его младшей доверчивой братии, подыгрывали веселой сказке, наслаждаясь искренней дет- ской верой в чудо. Подарки Николаич собирал всем сам.
Он загодя клеил яркие кульки, заполнял их разной смешной ерудной, стихами, загадками и своей неиссякаемой любовью к жизни.
К вечеру праздник кочевал в квартиры, перетекая от одного богатого стола к другому. Казалось, что все четыре дома вдруг ожили, и эта жизнь с огнями, шампанским, смехом, мишурой, музыкой и танцами плескалась радостным ночным счастьем по всем квартирам и площадкам, звонко катилась по перилам и вырывалась на двор, заполненный светом от тысяч елочных огней.
У этой почти сказочной истории нет конца. Потому что где-то всегда живет чудесный дворник, или столяр, или бухгалтер, художник или лесоруб, дирижер или учитель танцев.
Каждый из нас его встречал, дружил с ним или просто добирался куда-то вместе на поезде, переходил дорогу, пел в хоре, ездил на охоту, жил по соседству, встречал каждое утро на автобусной остановке, учился у него в школе, ходил вместе по грибы или даже был ему дальней родней.
А еще, он живет в каждом из нас, иногда дремлет, ждет своей звезды, осторожничает и боится насмешек. Но если крепко подумать, память зачерпнет из прошлого минуты, дни или годы, когда мы с вами тоже были чут-чуть чудесниками.