– Кто это в таком роскошном экипаже подкатил?
Услышав цоканье копыт, Рассказов посмотрел в окно.
– Ба! Ба!.. Да это сам Роман Романыч! – он быстро вышел из-за стола. – Идём же!.. – обернулся к товарищу.
У дверей уже суетились половые и подручные, встречая важного гостя.
– Милости просим, Роман Романыч, милости просим-с!.. – непрестанно кланяясь, подбежал старший половой. – Пожалуйте-с... – приговаривал, обращаясь к высокому статному господину во фраке. – Давно уж не изволили заглядывать...
– Давненько не бывал в ваших пенатах, – отвечал господин, снимая цилиндр и подавая пожилому, но расторопному человеку с сияющим лицом. – Евграфыч?.. Да ты всё служишь?
– Точно так, ваше сиятельство, узнали-с! – радостно кланялся он. – Служу-с...
Гость бросил в цилиндр перчатки и оглянулся:
– Рассказов?.. Давно не встречались. Заматерел, заматерел... – слегка грассируя, одобрительно загудел. – А я помню тебя совсем «зелёным».
– Так ведь время-то идёт, – радостно оправдывался Рассказов, подходя ближе. – А вы, господин Романов, не балуете нас вниманием.
– Да-да... – покивал он. – Редко здесь бываю. Вот... проезжал мимо, увидел знакомую табличку и решил заглянуть.
– Пожалуйте в эту залу, – указал половой.
– Роман Романыч, прошу за наш стол! – с жаром обратился Рассказов. – Рекомендую – мой товарищ Очерков.
Романов мельком взглянул на скромно стоявшего в стороне худощавого человека в поношенном сюртуке и кивнул. Половой последовал за ними:
– Чего изволите, Роман Романыч? Сёмга, балычок... Икорку свежую завезли...
– Нет, голубчик, я ведь так заглянул. Мне к пяти часам на званый обед, – ответил Романов. – Впрочем, принеси зельтерской.
– Сию минуту-с! – половой на мгновение исчез. – Прошу-с!
Он поставил на стол бутылку воды и махнул салфеткой по скатерти.
– А перемены-то заметны... – с сожалением произнёс Романов, оглядывая зал и отмечая потемневшие картины на стенах, закопчённые лампочки в люстрах и самую атмосферу зала. – Позвольте... кто же это? Неужто Повестьева? – указал взглядом на сидевшую в стороне немолодую женщину с благородной осанкой и в стареньких кружевах.
– Повестьева и есть-с, – услужливо ответил половой, наклоняясь и понижая голос. – Нечасто бывают-с... Сядут у окна, закажут кофе и бисквиты и сидят, задумавшись. А денег не платят, потому – бедствуют.
– А ведь первая красавица была... – покачал головой Романов. – Мда-а... – он достал портмоне и подал половому ассигнацию. – Наперёд!
– Понимаем-с! – благодарно поклонился половой. – Чего-нибудь ещё изволите?
– Нет, голубчик, ступай... А вы что же, господа, ничего не пьёте? – обратился к сидевшим «визави» Рассказову и Очеркову. – Для пишущей братии это даже непривычно.
– Во время работы никак нельзя, – улыбнулся Рассказов. – Вот разве что портвейн.
Романов посмотрел на него испытующим взглядом:
– Что ж, похвально, похвально!.. А в прежние времена здесь бывало многолюднее и шумнее... – огляделся снова. – Жаркие диспуты разгорались... А какие тенора пели! Какие балы задавали!.. Старик Трактатов, божественная Поэмова, блистательный Сонетов... Да-а, – прибавил, помолчав, – были люди в наше время...
– Не то, что нынешнее племя! – живо подхватил Рассказов.
– Богатыри – не мы, – скромно подытожил Очерков.
Они рассмеялись.
– Теперь только в той половине и шумят, – указал Рассказов на большую компанию. – Стиховичи. Всякий день собираются, пиво пьют да горланят.
– Что же они – родственники? – приподнял бровь Романов.
– Родственники и есть: и сват, и брат, и не разберёшь, кто кем приходится, – фыркнул Рассказов. – Да только, признаться, ничего хорошего я у них не слышал.
– Как можно?.. – негромко возразил Очерков. – Да читал ли ты когда стихи? Ведь среди сотни ерунды одно такое сыщется – плакать хочется! – произнёс с чувством.
Романов внимательно взглянул на него и на промолчавшего в ответ Рассказова.
– Пожалуй... Признаться, я поотстал от поэзии. Новых-то авторов не знаю, а старые... а это что за люди? – заметил он сидевших в углу двоих смуглых в турецких шапочках.
– Братья Рубаидовы, инородцы, – живо ответил Рассказов. – По-нашему – ни бельмеса. Да им и ни к чему. Одного и то же требуют – кофе да кальяну, накурятся и сидят молчком. Это нас хлебом не корми, дай поговорить, – усмехнулся. – А из прежних-то говорливых здесь Статьясина бывает.
– Припоминаю эту даму с роскошными бёдрами, – кивнул Романов.
– С роскошными вёдрами, – уточнил Рассказов. – Упаси бог её задеть, чего только не выльет на вас из этих вёдер зловредная бабёнка... А вот ещё одно создание, – оглянулся он на звонкий смех.
– Кто такая? – Романов отпил из стакана и промокнул салфеткой белокурые усы.
– Миниатюркина, из ранних... Кончила курсы и бегом в литературный клуб. Комплиментов ей здесь отвесят, она насмеётся, пирожных наестся и убежит.
– Ты, я вижу, не любишь женщин, – усмехнулся Романов.
– В литературе – нет! – категорично заявил Рассказов, отмахнувшись от протестующего взгляда Очеркова.
– А между тем, сама литература – дама и с ней должно подружиться, а лучше – завести роман, – снисходительно произнёс мэтр.
Дверь распахнулась, и вошла красивая молодая женщина в шляпе в сопровождении двух спутников. Она остановилась, обвела взглядом зал и оценивающе посмотрела на Романова.
– Что за особа? – заинтересовался Романов. – Из новеньких?
– Новеллова, – оглянувшись, ответил Рассказов, – из приезжих... Говорят, англицких кровей, – понизил голос. – Вон как наши-то за ней увиваются – Опусов и Фельетонов. Да ведь её всё больше редакторы интересуют. Другой сорт-с!
– Хороша-а!.. – протянул Романов, отметив и большие серые глаза, и чувственные губы, и глубокое декольте, прикрытое прозрачным газом.
– А вы, Роман Романыч, женскую красоту по-прежнему примечаете!
Рассказов постарался скрыть насмешливую интонацию.
– Конечно, мой друг, – подтвердил Романов. – Только это уже в прошлом... Покой и режим.
– И что же – ни строчки? – удивился Рассказов. – Как же можно, господин Романов, а мы-то как ждём ваших творений!
– Да много уж писано! Впрочем... может ещё и осенит, – задумчиво произнёс Романов, глядя на Новеллову. – Это вам, друзья, работать и работать, – покровительственно похлопал по плечу Очеркова, смотревшего на него с почтением и восторгом. – Ну-с, – добавил, вынимая из кармана часы, – пожалуй, пора! – захлопнул серебряную крышечку и встал...
– Какой человек! Ах, какой человек!.. – негромко и восхищённо повторял Очерков, возвращаясь к столу.
– Такой же как и мы, – пожал плечами Рассказов, – из того же материала.
– Что ты, что ты?! – возразил Очерков. – Да ведь во всём государстве не сыщешь человека, который не читал бы его книг или хотя бы не слышал о нём!
– Так уж и не сыщешь, – насмешливо взглянул на товарища Рассказов, садясь.
– Да ведь я прежде и поздороваться-то с ним не смел, – восхищённо продолжал Очерков, – а теперь за одним столом сидел и...
Он вздрогнул от резкого звука разбившегося стекла и обернулся на шум. К дальнему столу уже подбегал половой:
– Безобразите, господа поэты!
Высокий крупный мужчина с горящим взором встал, ухватил его за рубашку и грозно произнёс:
– А ты кто такой?
К нему подскочил сидевший напротив коренастый мужчина с всклокоченной шевелюрой и, потрясая ладонью, отчеканил:
– Э-то че-ло-век!
Высокий мужчина отпустил полового, вернулся на место и крикнул, срывая досаду:
– Пива!
– Сей момент! – поклонился половой и торопливо удалился, крикнув на ходу. – Тишка, Ерошка!
Как из-под земли, выросли двое вихрастых подручных, в мгновение ока собрали и вымели все осколки и так же быстро удалились...
– Вот тебе и тема, – Рассказов взял бутылку и разлил остатки портвейна по стаканам.
– Какая же это тема? – неторопливо возразил Очерков, всё ещё находясь под впечатлением от встречи с маститым писателем. – И о чём тут писать?.. Что N чуть не набил морду половому и не сделал этого потому, что за того вступился М?.. – он взял стакан, повертел и поставил обратно. – Не-ет, – протянул раздумчиво, – не об этом нужно писать... Да и что мы в сущности знаем об этих людях?.. – вздохнул и посмотрел куда-то вдаль. – Может, у этого N в жизни трагедия была, может его двадцати лет из петли вынули, когда его невеста за другого пошла... А у М, – продолжал он, воодушевляясь, – может, дома мать больная, сколько лет с постели не встаёт... А у того полового – семья в деревне: жена да семь человек детей. А он человек совестливый и всё ещё работает, чтобы прокормить всех да на ноги поставить, и живёт в стороне, лишая себя счастия видеть, как растут его дети... Вот о чём нужно писать! – произнёс убеждённо. – Только это уже твоя епархия!
Рассказов допил вино и взглянул с удивлением:
– Эк тебя разнесло! И к чему такие фантазии?
Очерков вскинулся:
– Помилуй, да как же без фантазии? И как без неё обойтись нашему брату – пишущему человеку?
– Ну, не роман же разворачивать по каждому событию, – примирительно произнёс Рассказов.
– То-то и оно, что роман! – Очерков повернул к нему разгоревшееся лицо, глаза его засверкали. – Знаешь ли ты, о чём я хотел бы написать, знаешь? – повторял, воодушевляясь. – Тебе скажу, одному тебе и скажу... Всю-то жизнь я мечтаю написать роман о жизни человеческой со всеми её страстями – радостью, бедами, сомнениями... мучениями, поисками... Чтобы всякий, прочитавший, сказал: «Это обо мне написано».
– Ты никак себя с самим Роман Романычем вздумал сравнивать? – усмехнулся Рассказов.
– Вот-вот, – с ожесточением произнёс Очерков, – вы и читать-то не станете, сразу скажете, что плохо. Потому как не Романов написал, а кто-то другой осмелился...
Он быстро отвернулся, вынул из кармана большой клетчатый платок и начал перекладывать без нужды. Руки его ходили ходуном.
Рассказову стало жаль товарища.
– Ну что ты расходился, право? – произнёс с сожалением. – Было бы из-за чего... Ты на себя-то взгляни – ну какой ты романист? Прости, брат, но ты ведь и ста;тью не вышел... Да у того же Романова книг – ряды!.. Послушай, – продолжил он после длинной паузы, – брось ты эти мысли! Ты – крепкий очеркист, ну и занимайся своим делом!
Очерков повернулся и с сомнением взглянул ему в лицо.
– Ты это... ей-богу говоришь? – спросил, чувствуя, что и сам излишне погорячился.
– Конечно! – облегчённо выдохнул Рассказов, совсем не желавший ссориться. – Пиши очерки и будь среди своих первым, вот это и будет дело!
– Да-да, ты прав, наверное, – всё ещё сомневаясь, покивал Очерков.
– Ну вот и ладно! – Рассказов радостно хлопнул товарища по плечу, заставив покачнуться. – А все фантазии оставим... – он запнулся, помолчал и, не вспомнив, кому же хотел оставить фантазии, махнул и крикнул в сторону крепким голосом:
– Половой, водки!