IV.
Как ни странно, Федор принял романтическую версию о цели нашего приезда за чистую монету. В управлении порта нас явно не ждали. Пышная секретарша со строгим выражением лица сообщила нам, что Григорий Степанович нынче не принимает, и посоветовала обратиться к его заму, даже не спросив, чего же мы хотим.
- Боюсь, что заместитель нас не устроит, - как-то очень задумчиво произнес Шурик и тут же обратился ко мне с вопросом, явно желая показать, что он не хочет отбирать у меня прерогативы руководителя:
- Не так ли, Борис Федорович? Может, вы позвоните в Москву? Неужели мы летели сюда шесть часов для того, чтобы услышать, что господин Федотов занят и работать с комиссией будет какой-то безымянный заместитель?
Секретарша, видимо, была не из числа быстро соображающих женщин, но слово «комиссия» насторожило её. И она нашла нужным назвать нам фамилию зама:
- С вами будет работать Иван Сергеевич Куняев. Я сейчас позвоню ему.
- И Григорий Степанович сразу после этого вас уволит, - соболезнующе сказал Шурик.
- За что? – ничуть не удивившись, улыбнулась женщина.
- А за то, что вы отправили к заместителю Куняеву комиссию из Москвы, возглавляемую ведущим специалистом главка Борисом Федоровичем Климовым, который вот уже полчаса стоя торчит у дверей кабинета вашего начальника.
Секретарша опешила, сразу став растерянной и любезной:
- Так, значит, вы есть та самая комиссия из Москвы?
- А что, разве мы выглядим, как бригада докеров, пришедшая наниматься на работу? – насмешливо спросил Шурик.
- Нет, нет, что вы… Я сейчас доложу Григорию Степановичу.
Через минуту мы были в кабинете начальника, а спустя час приступили к работе по выявлению недостатков в работе порта.
Результаты нашей работы были вопиющими. Федотов предоставлял причалы нашего порта соседям, естественно, за хорошую мзду, а пароходы, пришедшие к нам, держал на рейде. В связи с этим, докеры неделями сидели без работы, и их заработок упорно лез вниз, приближаясь к нулю. Многие из них писали заявления об уходе, другие ждали комиссию из Москвы, вызванную коллективной жалобой, и надеялись на перемены к лучшему. Доходы нашей фирмы тоже стремительно падали, так как пароходные компании разрывали с нами контракты и стали заходить в порты наших конкурентов.
Вечером мы, изнуренные тяжелой работой , вернулись в гостиницу, я позвонил в Москву боссу и подробно доложил ему о сложившейся ситуации. В ответ я услышал следующее:
- С завтрашнего дня вы, Борис Федорович, назначаетесь на должность временно исполняющего обязанности начальника порта. Если вам понадобится кто-либо из вашей бригады, подумайте и сообщите мне. Утром я сброшу вам по факсу приказ о всех назначениях.
- Мне нужны все люди, которые приехали со мной.
- Хорошо. А в приказе я отмечу, что они откомандированы в ваше распоряжение, а вы уже сами расставите их местам.
Мы легли спать, не ужиная. А утром, приехав в порт, я был встречен там, как новый начальник. С двери моего кабинета даже сняли табличку с надписью «Капитан порта Григорий Степанович Федотов», но новую, правда, повесить еще не успели.
И я тут же издал свой первый приказ. О назначении врио моего заместителя по общим вопросам Александра Аркадьевича Панченко, врио главного механика порта Николая Ивановича Махоткина и врио главного экономиста Светлану Семёновну Гринберг.
Босс утвердил мой приказ, и мы приступили к работе. На первых порах было очень трудно. Мы освободили рейд от наших судов и поставили их к причалам, но стало не хватать докеров для погрузочных и разгрузочных работ. Уволившиеся докеры не спешили возвращаться к нам, так как не верили, что такая молодая команда, взявшая управление портом в свои руки, справится с запущенным хозяйством.
Выход из этого положения опять-таки нашел Шурик, то бишь, мой заместитель Александр Аркадьевич Панченко. Он пошел на причал к соседям, где стояло российское судно, которое уже неделю не выпускали из порта из-за неуплаты судовых сборов, и предложил скучающей команде подзаработать в качестве докеров. Те с радостью согласились, и на наших причалах закипела работа. А потом и портовые докеры вернулись, и положение в нашем порту нормализовалась.
Мы к этому времени, все четверо, переехали жить из гостиницы на служебные квартиры, по выходным ходили по ягоды в тайгу и на рыбалку, и я, единственный из нашей компании, испытывал какие-то неудобства, скучая по семье, так остальные мои товарищи были не женаты.
Так прошел месяц, но разговора о наших дальнейших планах мы не заводили, думая, что всё решится само собой, то есть, всё за нас решит начальство.
И вот уже в начале июля, в самый разгар навигации, мне позвонил босс.
- Можете, Борис Фёдорович, возвращаться в Москву, - сказал он. – Вы отлично справились со своим делом, замену вам мы уже нашли, так что обрадуйте свою семью вестью о возвращении из длительной командировки.
И тут я вдруг решился и спросил его:
- А если я вас, Евгений Петрович, попрошу оставить меня здесь, так сказать, на постоянной работе?
- Лучшего варианта я даже не вижу, - ответил он. – Но не пожалеете ли вы потом? Уехать из Москвы на самую окраину России …
- А меня в Москве ничего не держит. Я с семьей живу в двухкомнатной служебной квартире, без перспективы улучшить свои жилищные условия, конторская работа тяготит мою душу старого морского волка, да и заработок здесь в два раза выше, чем в Москве.
- Ну, что же, я согласен. А как ваши коллеги по командировке? Они тоже остаются?
- Я думаю, что они известят вас об этом сами.
- Хорошо. Я пока приказа о вашем переходе издавать не буду, подожду, когда они позвонят.
Вечером мои друзья нагрянули ко мне, когда я готовил квартиру к ремонту. Жену я еще не известил о своем решении, зная, что он согласится на переезд без колебаний.
- Прослышали мы,- с порога начал высказываться Шурик, - что ты, Боря, решил поселиться здесь навеки. А ты о нас подумал?
- У меня голова не Дворец Съездов, чтобы думать за всех, - ответил я. – У тебя в Москве четырехкомнатная квартира, у Светы – родители, у Махоткина – любимый ресторан «Арагви». И я не знаю, захотите ли вы со всем этим расстаться.
- Если я продам свою московскую квартиру, - целеустремлённо сказал Шурик, - то здесь я смогу купить две таких же. В одной буду жить я…
- Ты хотел сказать, в ней будем жить мы с тобой, - прервала его Света.
Такого поворота в своей судьбе Панченко, видимо, не ожидал, но из состояния грогги вышел с честью:
- Конечно же, дорогая, я в этом не сомневался. Таким образом, мы решим проблему с родителями Светы, уже много лет мечтающими избавиться от такой обузы, каковой является их великовозрастная дочь, которую никто не берёт замуж. Что касается Махоткина, то он уже давно посещает здешний ресторан «Каравелла», начисто забыв про «Арагви».
- Так в чём же тогда дело? – возмутился я. – Звоните сейчас же боссу о принятом вами решении, и завтра вы будете иметь приказ о вашем назначении. Кем вы будете здесь работать, вы прочтете в приказе, но хочу вас уверить, что не разочаруетесь в работе, которая вам предстоит.
Я не хотел сообщать друзьям, что их должности я определил лично сам и босс с моим выбором согласился.
После ужина в моей пока еще холостой квартире, они, вероятно, позвонили в Москву, потому что на следующий день я получил по факсу приказ об их назначении.
С тех пор, вот уже пять лет, мы живем на Дальнем Востоке, дружно и плодотворно работаем в порту и не думаем расставаться.
За это время у меня родился сын, у Шурика со Светой - дочь, а Махоткин хотя и не женился, но приобрел самый крутой японский внедорожник, и теперь пользуется вниманием огромного количества девушек нашего города и его окрестностей.
А Шурик при всяком удобном случае хвастается:
- А ведь идея моя была! Наплел я её как будто для пользы дела, а вы и поверили…
.