Субботний день 9 мая выдался в Париже солнечным. Уставшие от зимы парижане сидели в весенних парках с цветущей сиренью среди
молодой кучерявой зелени плакучих ив.
Приземистые желтоглазые примулы окаймляли клумбы с еще нераспустившимися розами.
У дворца конгрессов на большой круглой площади изумрудно зеленел островок
с невысокими березками, похожий на русский перелесок. Среди кустов, в яркой, еще не кошеной траве, быстрыми рывками бегали зайцы. Молодое весеннее приплодье трусливо пряло ушами, вздрагивало и косило красный глаз на бегущие мимо машины с веселыми, беззаботными по слу- чаю субботы, французами.
В Тюильри усталые пони катали детей. Вокруг фонтана с утками сидели отдыхающие, подставляя лицо несмелому весеннему солнцу.
У хрустальной пирамиды тяжелого Лувра стояла очередь, люди смеялись, читали путеводители, шутили, говорили друг другу обычные субботние слова, разминали затекшие со сна ноги и озирались на дворец, плывущий вне времени с его войнами, перемириями, осадами городов и высадками морских десантов на просторных песчаных пляжах Нормандии.
На Риволи все также неслась на золотом коне Орлеанская дева, юная, бесстрашная. Она погибла, так и не узнав большой любви.
На Пер–Лашез стайки туристов покупали планы старейшего парижского кладбища. Ранним утром на надгробие Пруста опустили сердце из белых гвоздик. Покрытый поцелуями, летел в вечность белокаменный ангел Оскара Уайльда, непонятый
и оскорбленный в любви.
По улице Коммерс сочилась привычная субботняя толпа, люди заходили в сырные лавки, брали на распродаже прованское розовое в винном магазине «Николя»; из булочный плыл аромат слоеных бриошей; в брассери заваривали свежий кофе; сонный нищий просил копеечку на углу; краснощекий мясник раскладывал в витрине кровяную колбасу; у цветочного стояла чернокожая нянька с коляской; в аптеке пахло каплями и ментолом; у входа в магазин мужской одежды дремала старая овчарка. Жизнь текла, как неторопливая река, по давно проложенному руслу.
У входа в Люксембургский сад играл маленький духовой оркестр, окружавшие его парижане притопывали в такт, улыбались и медлили идти по своим задуманным с утра делам.
Оперный театр играл на солнце золотом статуй. На ступеньках сидели счастливые туристы, ели мороженое, позировали, хрустели чипсами, вглядывались в экраны крошечных цифровых аппаратов, рылись в рюкзаках, снимали обувь с натертых усталых ног и вглядывались в Париж, запоминая его на лежащие впереди долгие дни своей обычной рабочей жизни.
В соборе Мадлен было тихо. Веселые молодые девушки-ангелы кружились на алтаре в вечном хороводе, празднуя бессмертную Магдалену. За тяжелыми колоннами мелькала тень Наполеона.
Под Триумфальной аркой шла колонна ветеранов. Полотнища боевых стягов трепал ветер. Медные трубы оркестров вели марши последней тяжелой войны. Щелкали камеры, звенели на ходу ордена, щурились от яркого света глаза старых вояк, ушедших на войну беззаботными подростками.
На полях сражений горела маками память о той войне.
На пляжах Нормандии качались на холодных волнах свежие венки. Победа, одна на всех, летела величавой королевой над странами, победившими фашизм.