За последний год шумиха с расщеплением урана поутихла, но в стенах Беркли, Калтеха и других университетов продолжались дискуссии — впрочем, пока что эти дискуссии не перерастали в полноценные исследования, оставаясь лишь фантазиями и домыслами. Да, возможно, десятисантиметровый куб урана в самом деле мог стать чем-то «потрясающим»; однако эта «цепная реакция», как её назвали физики, не слишком поддавалась учёным. По всем имеющимся данным выходило, что даже в уране, чьи атомы наиболее охотно поддавались расщеплению, такая реакция будет протекать слишком вяло и затухнет сама — нейтроны не доберутся до ядер.
— Может, и не получится ничего? — доносилось из коридоров кампуса Беркли.
— Кто знает... Атом раньше неделимым считали; может, и придумают чего, чтобы реакция не затухала...
— А оно в самом деле может сжечь всю атмосферу?
— Глупости это. Меньше Эда слушай.
Но не только это волновало умы людей. Все знали, учёные какой страны сделали это открытие; многие знали о политике, которую вели лидеры Германии; ещё недавно восторженные поклонники Советов силились понять, зачем им пакт с Германией и что это значило; все следили за Францией, Британией и её бедственным положением.
Роберт, впрочем, мало размышлял над политическими перипетиями — далёкие звёзды интересовали его куда больше, даже больше, чем «цепная реакция» ядер урана. Да и с новыми одаренными студентами не до скуки. Джо Вайнберг, один из этих талантливых новичков, благополучно писал статью вместе со Снайдером; Фил Моррисон, получивший докторскую степень, устроился в Рад Лабе и по-прежнему часто виделся с наставником... Так что в Калифорнии всё оставалось как прежде — в том числе и привычная поездка из Пасадены, где Роберт проводил весенний семестр и куда за ним по-прежнему кочевали студенты из Беркли, в ставший уже почти родным Нью-Мексико.
— Роберт, давно не был у нас! Надолго в наши края?
— И вам привет, миссис Пейдж, — мужчина, вылезший из автомобиля, поставил на землю свой саквояж, отряхнул пиджак. — Смотрю, здесь всё как и всегда...
— А что тут может измениться, — Кэтрин усмехнулась. — Это у вас в городах всё время что-то новое, а здесь...
Роберт рассеянно кивнул, задержав взгляд на платье Кэтрин. «Джин подобное носила, ей шло...» Нет, хватит думать о Джин. Она же уже решила...
Отогнав мысли о любимой — хоть и далёкой — Оппи почмотрел вдаль, где несколько пушистых облаков плыли по желтоватому небу так низко, что скрывались частью за горными хребтами. Но от внимания миссис Пейдж не ускользнуло то, что Роберт лишь казался спокойным.
— Чего-то ты хмурый... А это тоже с тобой?
— Кто? — Роберт обернулся, синие глаза прищурились — и тут же открылись шире.
Неужели... Она?
— Добрый день, миссис Харрис, — Роберт улыбнулся, не заметив, как Кэтрин Пейдж вернулась в дом и уже не думая ни о ком, кроме той, что только что подъехала к «Перро Калиенте». — Вы всё же решили приехать?
— А почему нет? — дама прищурилась, глядя в синие глаза мужчины.
— Действительно... Но ваш муж ведь не знает, что вы здесь? — вопрос Роберта звучал скорее как утверждение. Конечно, он ведь сам написал Сёрберу то письмо и догадывался, что может случиться и что она приедет сюда, в Нью-Мексико, в это уединённое ранчо... И всё же ее приезд Роберт не понимал. Она и правда?..
— Конечно же нет, — Китти покачала головой. Мистер Харрис был опять слишком занят, не скучать же одной — и как отказаться от столь интересного приглашения?
— И... И тем не менее... — Роберт, мягко поддерживая гостью за руку, прошёл в домик. — И тем не менее... Вы и в самом деле скажете «да» — несмотря на все... Возможные последствия?
— Вы говорите слишком умно. Так все физики говорят? — миссис Харрис улыбнулась. — Но я и правда скажу «да», несмотря на... «Последствия», как вы сказали.
...Ночь прошла, и начался день; двое покинули ранчо вместе; и Китти не вспомнила о своей ночной сорочке, оставленной под его подушкой.
Встреча эта привела к ещё одной встрече, и к ещё одной... То, что началось летом, продолжилось и осенью, когда небо в Беркли то и дело затягивало серыми низкими тучами, щедро поливавшими тротуары, стальные крыши домов, блестевшие от влаги, и пожелтевшие после душного зноя газоны дождями. Дни затишья, без летнего зноя и зимней морозной стужи, казались особенно нежными.
Вот и в тот день тихий городок дремал в вечерней дымке. Но в доме на Шаста-роуд сна не было; гремела вечеринка, как и в другие темные осенние вечера.
Играла музыка; молодые люди танцевали — и те двое тоже, иногда ловя на себе косые взгляды девушек.
— Неужели не мог найти кого получше? — прошептала одна из юных дам, которая и сама не так давно ходила на свидание с этим «скандальным» профессором. — Эта Китти невыносима!
— Он у нее четвертый муж будет, — вторила другая. — Ужас! Будет и пятым...
— Она даже ещё не развелась с прежним, а уже таскается за Робертом! — добавила гневным шепотом третья. — А ещё аристократкой себя считает!
— Она ему не пара! — единодушно заключили все три дамы.
...Но сами виновники слухов, поглощённые танцем — «а он хорош в фокстроте», отметила Китти — на сплетни не отвечали.
— Он удивился, когда ты ему написал, — Китти усмехнулась, перехватила руку партнёра.
— Наверно, я тоже бы удивился, если б это была моя жена... Но он, похоже, согласен на развод, — пробормотал Роберт, усмехнувшись. Оппи ожидал возможного скандала от мистера Харриса — но супруг Китти не слишком колебался, прежде чем согласиться аннулировать брак. «Наверно, не слишком они и близки...»
— И через месяц... Мы правда поженимся?
Роберт кивнул:
— Если только ты не передумаешь...
Договорить не дал поцелуй.
— Вот ещё. Да и не в том я положении, — последнее слово Китти произнесла чуть громче.
— И вообще. Орхидеи. Хочу орхидеи. И много!
— Я помню. Как переедем...
— Что — как переедем?
— Это будет сюрприз!