Страх нависал над зоной тяжелым серым облаком. Люди жили, дышали, он пробирался внутрь и уродовал все лучшее, заложенное в них Богом.
Я была ребенком и еще толком не понимала таких фраз, как «мантулить на хозяина», «скостить срок» или «поставить на глину». Я просто слышала эти слова от взрослых и знала место, где на эту глину ставят. Оно было рядом, за длинным сараем. Невысокая красноватая насыпь у задней его стены и множество пулевых отверстий в самой стене. Летом там даже не росла трава, насыпь оставалась постоянно голой. Зимой снег съезжал с ее глиняной верхушки грязными кровавыми ошметками. Взрослые, крестясь, обходили насыпь стороной. Говорили, там земля стонет. А мы, дети, этому верили и ходили слушать. Летом раскаленная солнцем насыпь действительно издавала какие-то шорохи, похожие на закипающий чайник. Прислушиваясь, мы в страхе застывали и с визгом разбегались. Казалось ли это нам или там, действительно, что-то шуршало, трудно сказать, но мы в это верили …
Люди в зоне исчезали просто. Иногда это происходило у всех на глазах. Молодой парень вдруг упал на землю в эпилептическом припадке. Люди столпились, пытаясь ему помочь. На следующий день он исчез, а нет человека и нет проблемы.
Красавицу Мусю видели вечером, а ночью слышали, как за ней пришли пьяные охранники. Утром на ее месте осталась лишь пара книг. Бабы боязливо шептались, что ее явно растерзали и прикопали где-нибудь.
Дети в зоне не умели плакать. Воспитанные в постоянном страхе, мы были самыми послушными детьми в мире. Когда у меня болели зубы, а лекарств не было, мне родители разрешили плакать, но только очень тихо.
В зоне нас, малолеток, было несколько человек, мы не знали шумных игр, и мы не умели смеяться.