Юрий Горбунов
Руслан и Людмила Пушкина и Крым Ч. 2
—————————————————————————————————
3
А.С. Пушкин опубликовал свою знаменитую поэму летом 1820 года. Будучи на Кавказе, он дополнил её Эпилогом («Так, мира житель равнодушный…»). В 1828 году Пушкин во втором издании поэмы добавил эпилог и вновь написанный знаменитый «пролог» («У лукоморья дуб зелёный…»), а также сократил многие эротические эпизоды и лирические отступления. Уж какой русский школьник не учил наизусть в школе про «кота учёного», который ходил по цепи кругом?!
В те дни, когда наш 21-летний Пушкин гулял по Гурзуфу и его окрестностям, объездил Крым, в Санкт-Петербурге сцепились в нешуточном противоборстве критики и писатели. Одни – веселые романтики или поборники нового – восхищались поэмой, другие – слепые поклонники старины или классицизма, почтенные колпаки, – не могли смириться с появлением в русской литературе талантливейшего молодого поэта, ломавшего устоявшиеся литературные нормы и формы. Шла борьба между старыми новым. «Она продолжалась более двух десятилетий» – писал в своих знаменитых статьях о Пушкине русский гениальный критик В.Г. Белинский.
Вот что об этой борьбе, разгоревшейся в критике, рассказывается в «Летописи жизни и творчества А.С. Пушкина»:
– Август, 21. В «Сыне Отечества» (№ 34. С. 12-32) напечатан «Разбор поэмы: Руслан и Людмила, сочинение Александра Пушкина».
– Август, 21 – Сентябрь, 11. Петербург. Приятели Пушкина, в том числе Кюхельбекер, считают, что разбор поэмы «Руслан и Людмила», публикуемый Воейковым в «Сыне Отечества», есть «образец... злонамеренности».
– Август, 22. ... Сентябрь, 12. Петербург. Один из журнальных критиков «Руслана и Людмилы» выводит Крылова «из его равнодушия». На другой же день он посылает «к какому-то журналисту» эпиграмму «Напрасно говорят, что критика легка».
– Август, 27. Петербург. Объявление (от Гнедича) в «Санкт-петербургских Ведомостях» (№ 69. С. 853) о продаже «Руслана и Людмилы» в книжных магазинах как превосходного произведения отечественной словесности. В журнале „Сын Отечества” напечатанв подробная статья.
– Сентябрь, 13. Петербург. А.Е. Измаилов пишет П.Л. Яковлеву в Оренбург: «...нового в литературе ничего у нас нет, кроме поэмы Пушкина «Руслан и Людмила», которую хвалят и хулят без милосердия. Воейков делает ей разбор, или, лучше сказать, составляет из ней выписку...».
– Сентябрь, 14. Петербург. Н.И. Тургенев записал в свой дневник: «Видно вчера я осужден был читать все интересное. В клубе после обеда читал окончание разбора Пушкина поэмы. Гнусность, глупость, какая-то злость, какая-то самонадеянность и еще глухость, и еще глупость – вот что я нашел в сем разборе. Видно у нас в литературе, думал я, как и в политических мнениях, хорошие писатели стоят против тех же варваров, против коих стоят люди благомыслящие в мнениях гражданских и политических; дураки и хамы везде с одной стороны»...
Вот как характеризовал эту поэтическую сказку великий русский критик В.Г. Белинский. Его можно назвать первым настоящим пушкиноведом в истории русского литературоведения. Вот что он писал о поэме в начале 1840-х годов:
«Поборники нового увидели в ней колоссальное произведение, и долго после того величали они Пушкина забавным титлом певца Руслана и Людмилы.
«Представители другой крайности, слепые поклонники старины, почтенные колпаки, были оскорблены и приведены в ярость появлением "Руслана и Людмилы". Они «увидели в ней все, чего в ней нет, – чуть не безбожие, и не увидели в ней ничего из того, что именно есть в ней, то есть хороших, звучных стихов, ума, эстетического вкуса и, местами, проблесков поэзии.
«К вящему соблазну, реченный Пушкин осмелился писать так, как до него никто не писал на Руси, возымел неслыханную дерзость, или паче отъявленное буйство, – идти своим собственным путем, не взяв себе за образец ни одного из законодателей парнасских, великих поэтов иностранных и российских... В продолжение почти пятнадцати лет все привыкли к имени Пушкина и к его славе, а потому все и поверили наконец, что ПУШКИН – ВЕЛИКИЙ ПОЭТ.
«Пушкин явился именно в то время, когда только что сделалось возможным явление на Руси поэзии как искусства... почвою поэзии Пушкина была живая действительность и всегда плодотворная идея.
«Пушкин был призван быть первым поэтом-художником Руси, дать ей поэзию как искусство, как художество, а не только как прекрасный язык чувства.
«Античная пластика и строгая простота сочетались в нем с обаятельною игрою романтической рифмы; все акустическое богатство, вся сила русского языка явились в нем в удивительной полноте; он нежен, сладостен, мягок, как ропот волны, тягуч и густ, как смола, ярок, как молния, прозрачен и чист, как кристалл, душист и благовонен, как весна, крепок и могуч, как удар меча в руке богатыря».
На самом деле борьба с признанием Пушкина великим русским поэтом продолжается уже 200 лет.
Разве исчезли Посинявские, желающие «прогуляться» то с Пушкиным, то с Гоголем в конце ХХ столетия? «Гнусность, глупость, какая-то злость, какая-то самонадеянность и еще глухость, и еще глупость» – вот что писал об таких Посинявских «гуляках» Н.И. Тургенев.
4
Вновь обратимся к «Летописи жизни и творчества А.С. Пушкина». Она сообщает далее:
– Сентябрь, 5-8. Пушкин с Раевскими (Н.Н.-младшим и Н.Н.-старшим) верхами едут из Гурзуфа тропой через Ай-Данильский лес до Никитского сада и далее до Ялты (тогда маленькая деревушка на берегу моря). Отсюда подъем на Аутку и оттуда, через Ореанду, Кореиз, далее вниз, через Мисхор до Алупки. Здесь ночевка в татарском дворе.
– Из Алупки едут к берегу до Симеиза, здесь обход горы Кошки со стороны моря. Подъем через Кикинеизы, по Чертовой лестнице, в Байдарскую долину. Георгиевский монастырь. Ночевка.
– Осмотр развалин около Георгиевского монастыря, по преданию – древнего храма Артемиды и памятника дружбы, храма Орестеонов. Заезжают на мыс Фиолент (вблизи Георгиевского монастыря). Оставляя слева Севастополь, направляются Балаклавской дорогой (мимо Черкес-Кериена) в Бахчисарай, куда Пушкин приезжает больной лихорадкой. В Бахчисарае ночевка.
– Осматривают ханский дворец (Хан-Сарай) и в нем фонтан «Сельсибийль» («Райский источник»). Из Бахчисарая едут в Симферополь.
А.С. Пушкин долго стоял в задумчивости у Бахчисарайского фонтана...
* * *
Вернёмся к источникам – книгам о Крыме, написанным в начале 19-го столетия. Вот что писал один из путешественников: «Всякий тот, кто бы предпринял дать точное изображение сему городу, не угодил бы ни самому себе, ни справедливости. Кто может представить себе ущелье между двух утесных гор, которых разнообразные виды являют то обтесанные в подражание искусству стены, то кремнистые изгибистые скалы, то отторгнутые от своих гнезд и к падению готовые над строением колоссальной величины каменья? Какого оттенка картина погрузит Бахчисарай на дно сего ущелья и ярусами воздвигнет по длине его один над другим странного вкуса домики? Какая живопись изобразит извивающиеся по утесам, поверх строений, ужасающие дорожки? Какое искусство расставит сии минареты, перемешанные посреди величественных тополей, которые во стыде скрывают вершины свои под хребтом господствующей над ними высоты?»
Помню, что впервые я побывал Бахчисарае в середине 1960-х годов и посетил с группой туристов ханский дворец, в котором нам рассказали печальную историю о горькой судьбе многочисленных жен, запертых в гареме. Конечно, среди жен хана встречались и пленницы, захваченные во время набегов на прилегающие к Крыму районы. Среди пленниц можно было найти таких озлобленных пленом женщин, которые предпочли бы умереть, чем быть усладой стареющего правителя. Такое случалось иногда, но редко.
Вот об одном таком редком исключении – красавице пленнице и рассказал нам Пушкин в «Бахчисарайском фонтане». И поразил воображение россиян, не знавших ни многоженства, ни гаремов, хотел было написать я, но воздержался. Потому что в пушкинские времена небольшие гаремы могли иметь и русские дворяне. Помните в «Дубровском» девушек у Троекурова?
А сегодня в России что вытворяют с девушками!? Раз все продаётся и покупается, то почему бы ни купить красивую девушку у барина-соседа для себя?
По-арабски слово «харам» (гарем) означает «запретное место». Не только 200-300 назад на мусульманском Востоке институт многоженства, но и в наши дни гаремы воспринимались как нормальное и обычное явление. Родители, как правило, мечтали выдать своих дочерей за богатых женихов. Породниться с ханом считалось счастьем. Мнение самих девушек никто не спрашивал. Одна из законных жен (только четыре их могло быть у правоверного мусульманина) становилась главной. Она часто имела влияние на мужа и управляла остальными женами и наложницами. Помню, когда работал в Египте переводчиком, мы жили в гостинице «Маргани». А наши жены с интересом наблюдали, как в доме богатого соседа напротив хозяин весело проводит по вечерам время с двумя жёнами.
У любого хана гораздо больше насчитывалось жён и наложниц. Большинство женщин хану приводили их родители: землевладельцы стремились породниться с ним, чтобы расширить свои земельные угодья; вожди племен – чтобы заручиться поддержкой ханского войска в борьбе с соседними племенами; купцы – чтобы получить дополнительные привилегии и разбогатеть. Небольшую часть женщин в гареме составляли иностранки – своих дочерей присылали хану правители вассальных государств или хан сам выбирал себе наложниц из пленных женщин.
Для обслуживания больших гаремов создавался громоздкий аппарат снабжения и обеспечения: женщин надо было кормить, поить, одевать в дорогие одежды из импортных тканей, одаривать их драгоценностями, а значит содержать еще и ювелиров, и швей, и поваров, и служанок, и евнухов, и чиновников. Но только евнухам разрешалось входить в «запретное место».
Жены, наложницы, евнухи, чиновники – все стремились оказать свое влияние на хана. Добившиеся такой привилегии принимали участие в большой политике. История знает немало случаев, когда государством управляла бывшая наложница, например, императрица Цыси, в Китае в конце ХIХ – начале ХХ века. Евнухи и наложницы или жены часто формировали свои «партии». Эти «партии» боролись за право оказывать свое влияние на хана и править его руками.
Итак, гаремов девушки не боялись. Наоборот, они привлекали их богатством, праздностью, легкостью жизни.
Пушкину не надо было годами жить в мусульманской экзотике. Гению достаточно одного месяца, чтобы пропитаться духом востока на всю свою творческую жизнь. На то он и гений.
Белинский писал: «Творческая деятельность поэта представляет собою также особый, цельный, замкнутый в самом себе мир, который держится на своих законах, имеет свои причины и свои основы, требующие, чтоб их прежде всего приняли за то, что они суть на самом деле, а потом уже судили о них. Все произведения поэта, как бы ни были разнообразны и по содержанию и по форме, имеют общую всем им физиономию, запечатлены только им свойственною особенностью, ибо все они истекли из одной личности, из единого и нераздельного я.
Изучить поэта значит не только ознакомиться, через усиленное и повторяемое чтение, с его произведениями, но и перечувствовать, пережить их. Всякий истинный поэт, на какой бы ступени художественного достоинства ни стоял, а тем более всякий великий поэт, никогда и ничего не выдумывает, но облекает в живые формы общечеловеческое».
5
Итак, 7 и 8 сентября 1820 года Пушкин провёл в самом Бахчисарае и в сельских районах, по которым он проезжал и в которых проживали в основном татары. Так что более 10 дней с 4 по 14 сентября имел возможность видеть своими глазами жизнь мусульман. Впечатлений, которых набрался молодой человек, хватило гениальному поэту на многие годы и часть из них легла в основу поэмы «Бахчисарайский фонтан».
Вероятно, не было бы смысла писать о Крыме и Востоке, если сам автор не бывал там ни разу? Но мне посчастливилось жить в Крыму более 40 лет, видеться и дружить с татарами, вернувшимися из азиатской ссылки в конце 1980 годов.
Кроме того, я имел возможность почти в течение 7 лет, в 60-е годы, работать военным переводчиком в Египте – при президенте Гамал Абдель Насере (1918-1970). Там я усердно учил мусульманские нравы и обычаи, а также разговорный арабский язык, и с наслаждением слушал мелодичные речи президента Насера (хотя понимал не все...) и песни знаменитой певицы Умм Кульсум (1904-1975), такой же популярной, какой была наша Шульженко.
За прожитые в этой замечательной стране годы я привык просыпаться рано утром под звонкий голос муэдзина, призывающего к молитве мусульман всей округи. Любил посещать периодически национальный музей на площади Тахрир.
Раз в месяц в обязательном порядке ходил на книжный развал на Оперной площади в центре Каира. Тогда ее украшало белокаменное здание оперы и балета, построенное сто лет назад и сгоревшее в начале 1970-х. Длинный ряд лавок букинистов тянулся возле стены древнего сада слева от театра, если подходить к нему со стороны Нила.
И тогда уже книги манили меня своей таинственностью. Как писал средневековый арабский прозаик Аль-Джахиз: «Книга – это сосуд, полный знания, шкатулка, в которой заключено остроумие; это блюдо, наполненное шутками и трудом… Книга – это собеседник, который не льстит тебе, и друг, который не искушает тебя, и товарищ, который тебе не наскучит, и проситель, который не будет мстить тебе, и сосед, который не ждет тебя с нетерпением, и компаньон, который не хочет отнять у тебя имущество, и не строит против тебя козней, не обманывает тебя, лицемеря, и не хитрит с тобой, прибегая ко лжи».
Хозяин каждой лавчонки на «развале» восседает на древней, почерневшей от времени табуретке или беседует, сидя на корточках, с соседями. На его лицо надета маска безразличия: будто ему все равно, смотрят ли покупатели книги или нет. Но краем глаза он следит за ними и стоит обратиться к нему с вопросом, как он пулей бросается к тебе. Ему хочется поговорить с покупателем, показать свое знание литературы ну и, разумеется, повыгоднее продать.
Некоторые лавки на «развале» имеют специализацию. В одних продают книги по географии и истории, в других – по медицине, в третьих – художественную литературу. Всюду лежат «Кораны» – дорогие и огромные, в переплетах и шкатулках с позолотою, среднего размера и карманные – самые дешевые, и даже совсем маленькие книжечки – амулеты на шею. В большинстве лавок собрана литература по всем отраслям знаний, ибо не умея читать на иностранных языках, книготорговцы подчас не знают, о чем та или иная книга.
Когда в лавках накапливается слишком много книг, и складывать их некуда, владелец устраивает распродажу. В этом случае он выкладывает книги прямо на тротуар и кричит: «Распродажа! Торопитесь, покупайте! Любая книга почти даром!».
Вечерами, когда черная африканская ночь падает внезапно на Каир, «развал» приобретает неповторимый, таинственный вид. Электричество в лавках не проведено. Букинисты зажигают газовые лампы. Они ярко горят и шипят чуть тише примуса. Наступает долгожданная вечерняя прохлада. Количество покупателей возрастает. Шипящие газовые лампы вырывают у тьмы кусок света и плотные ряды книг.
Среди книг встречаются на арабском языке фолианты и тоненькие брошюры сказок «Тысяча и одна ночь». На арабском языке название украшено бегущей фонемой «алеф» – «Альф лейла уа Лейла».
Ш
Не раз я держал арабские сказки в руках, любуясь вязью письма и чудесными иллюстрациями. Листал их, но не покупал – говорить на египетском диалекте немного научился, а сказок читать не мог.
***
Так я соприкоснулся со сказочным миром Арабского Востока. Он пленил меня на всю жизнь. Видно, там на «развале» много лет назад и родился замысел данного очерка о Пушкине.