Дул неприятный ветер. Рядом с подъездом стоят двое - мужчина в возрасте Иисуса и молодая девушка.
- Ну, и скажи мне, для чего же ты вырядился в свой подрясник? Я же говорила тебе, что сегодня мы идем знакомится с моими родителями, - недовольно, с дрожью в голосе, отчитывала она его.
- Я только после воскресной службы, - отвечал он ей. - Сама же выбрала семинариста - теперь не обессудь.
- Да, нисколько, нисколько. Ну, ничего, Бог милостив… Все будет хорошо…
- Я хотел было кадило Рождественское взять с бубенчиками - настоятель не благословил : “Не такой, - говорит, мол, - большой праздник - свататься он пошел, и кадил на вас на всех не хватит”.
- Да, тебе вот только все смеяться, а я вот волнуюсь…
- “Не печалься дочь моя…” Широкой дорогой не пойдем.
- Ну, вот только не называй меня так, - замахала она своей ладошкой у его носа. У нас ведь тринадцать лет разница, и так если еще это брякнешь, мама точно в обморок упадет.
- Обойдется, обойдется…
- Ух… - проговорила девушка, скрестив пальцы, и, потреся кулаками…
- Со Христом! - добавил семинарист и перекрестил её.
- Да ну, тебя, - и она пошла неуверенной походкой в подъезд.
Маленькие ножки засеменили по лестнице, а за ними затопали каблуки кирзовых сапог. Открылась дверь в квартиру:
- Мама, здравствуйте! Это Леша.
Женщина протянула руку, здороваясь:
-Татьяна.
- Очень приятно, Алексей.
- Здравствуйте, здравствуйте.
Девушка уловила ухмылку матери, посмотрела исподлобья сначала на него, потом на неё, её глазки сказали: “Пожалуйста, не начинайте…”
Кухня. Присели за стол. На столе были бараньи котлеты, селедка с пюре и соленые огурцы, переложенные луком.
- Мама, ну, я же говорила, что Леша поститься, ему сейчас этого нельзя, а лук он и вовсе не любит,- почти плача проговорила девушка.
- Но я что, что я-я? Я что? Я? Я что, я это мимо ушей, много вас тут всяких, сколько вас тут: одному - принеси, другому - это попоставь, мамы на всех не хватит. Что я вам? Фигаро-тут, фигаро-там.
- Правду - правду матушка глаголете, истинную правду, - с улыбкой говорил семинарист.
На кухне из-за угла с игрушечным пистолетиком показалась голова ребенка, мальчика лет шести. Он стрельнул в семинариста из игрушечного пистолетика и сощурил свои глазки,так похожие на мать. Семинарист медленной пантомимой изобразил, что он словил эти пули, положил себе за щеку, а затем, ударив по щеке ладошкой со звуком: “Па!”, послал ему его подарок в обратном направлении. Мальчуган широко открыл глаза и спрятался за угол, так с ним, видно, еще никто не шутил и не играл.
- Ты, Катерина, иди с братишком посиди… там и отец тоже… так с ним еще и поиграете, а нам тут с отцом Алексием надо акафисты почитать…
Семинарист кивнул, соглашаясь, и Катерина со вздохом вышла.
- Ну, - произнес семинарист.
- Ну, - мать постучала вилкой по столу, будто пытаясь собрать свои мысли, разлетевшиеся по комнате. - Так-так-так, вот мне вроде и нужно назвать вас “молодой человек”, но язык не поворачивается, ведь вы наст-о-о-о-лько старше моей дочки…
- Я вас понимаю очень - очень. Человек - он во всем сомневается - и в слове, и в деле, а мы, священнослужители, тому и обучаемся спомоществовать сомневающимся и неуверенным. Вот вы называйте меня не “молодой человек”, а “человек в последнем приступе молодости”.
- Что? - повела бровкой молодая теща. - Пожалуй,.. Так сколько у вас разница с моей… дочкой?.. Человек в последнем приступе молодости…
- А вы любите русскую литературу?
- Люблю,а причем здесь это? Ааа, почему вы меня вообще спрашиваете? Вопросом на вопрос отвечаете… Что это такое?
- Вот, а как-то спрашивают, - отвечает ей семинарист, - у еврея: “А почему вы всегда отвечаете вопросом на вопрос?”; “А почему вы так думаете?”- отвечает он.
- А что, вы еврей?
- Нет, но я в него верю.
- В кого верите?
- Во Христа.
- Ах,ну, да-да-да… Мы все верим, помоги нашему неверию… - сказала она, закатив глаза. - Так вот… то есть про время… то есть про возраст… вы меня не путайте, молодой человек. Ну, человек…ну,ладно… так, что там про возраст…
- Касательно возраста, нужно учитывать, что сегодня с утра я катал по своему подбородку и щекам бритву, так что сейчас мой подбородок блестит, как у трехлетнего поросенка, опустившего свой пятачок в чугунок с жирными щами, освящаемый керосиновой лампой. Кстати, у вас нет керосиновой лампы, матушка?
- Керосиновой лампы?.. Нет, нету… А зачем вам керосиновая лампа?
- Я слышал от одной набожной прихожанки, что лампа Алладина попала в Россию и, представьте себе, в неё залили керосин. Одни говорят: “Джин умер”, а другие говорят, что в России все хлебают керосин и Джина тоже научили - акклиматизировали, так сказать…
- Ну, я вижу, палец вам в рот не клади, молодой человек… Ну… Ну, ладно, что же, что ж вы… Что ж бы вы попросили у Джина? А? Поубавить вам лет десяток?
- Да нет, попросил хорошего чувства юмора для всех друзей, знакомых и близких…
- А, это вы меня, наверное, причисляете… Да? Не спешите, не спешите… Не спешите, давайте погодим… Ну, что там про года? Давайте, говорите.
- Да все очень просто, матушка, по классике, смотрите сами: первое - “Война и мир” Толстого - Наташе Ростовой - девятнадцать, Андрею Болконскому - тридцать два; “Анна Коренина” Константину Левину - тридцать четыре, Китти Щербатской - девятнадцать; Обломову Гончарова - тридцать два, Ольге - восемнадцать, загибайте пальчики : “Дворянское гнездо” Тургенева Лаврецкому - тридцать три, Лизе - восемнадцать, “Мертвые души” Гоголя Чичикову - тридцать три, губернаторской дочке - семнадцать; ну, если хотите из советской классики, наверное, более близкой вам по-духу: “Золотой теленок” Ильфа и Петрова Остапу Бендеру тридцать три, а Зосе Синициной восемнадцать…. То есть, как можете убедиться, лучшие умы человечества пророчат нам счастье… Во всех вышеперечисленных случаях разница в возрасте четырнадцать - пятнадцать лет, а у нас же тринадцать. Ну, что я могу сказать… Конечно, старовата ваша невеста для меня.., но и не губернаторская дочка, к тому же… Ну, не рожать же вам её для меня заново. Согласны? Правильно? Ну, ладно уж, уговорили… Возьмем такая, какая есть… Но чур с приданным - не обманывать, сундучки я сам пересчитаю и внутрь загляну - не на того напали! А-а…- и семинарист погрозил молодой теще своим тонким пальцем и звонко, по -детски, добродушно рассмеялся.
Та закатила глазки и, видимо, собираясь произнести : “Чаво?”, но потом что-то не собралась и произнесла:
- Вы, раз уж называете меня “матушка”, я вас то “батюшка”. Так что, батюшка, вы эти шутки бросьте, вы не в церкви, - и с иронией сказала она. - Ладно, возраст не подходит, пока 1:1 и то, только что про Джина мне ваша шутка понравилась, но все равно в мою пользу.
- Как это вы так считаете? 1:1…
- Ну, вот как хочу - так и считаю… А где, скажите мне на милость, жить собираетесь?
- А… Скольки - комнатная у вас квартира?
- Вот, опять вопросом на вопрос... Двухкомнатная. А что?
- Ну, придется , матушка, вам поместиться в двух комнатах, а мы в третьей…
- Но у нас же двухкомнатная квартира…
- Ну, что ж делать, переоборудуем кухню в спальное помещение, потому как Бог любит троицу: была у вас двухкомнатная, а теперь - трехкомнатная, заодно предлагаю называть её “трапезной”, паломнические поездки из комнаты в комнату только по субботам и воскресеньям. И вобще, матушка, не переживайте - устроимся, - хлопнул он её по колену.
- Нет -нет - нет, я… я не согласная, - уже не понимая, правду ли он говорит или шутит над ней.
В комнату вбежала Катерина:
- Мама, мама! Он шутит, мама! Мамочка, он шутит, мы сами все купим.
- Молода еще… Купила притупила она. Купила она…
- Мама, у них же от семинарии жилье предоставляется, у нас все будет. Мамочка, у нас все будет! Вот, смотрите: Леша вам подарки принес, - и она стала выкладывать на стол подарки: большую, пузатую бутылку греческого кагора, мед, орехи,вышитые руками регентские платочки.
Молодая теща, накидывая на себя сразу два платка, как цыганка сказала дочке: “Ну, сходи отца позови, что ли…” Катерина выбежала из кухни и тут же вернулась в комнату с мужчиной с седеющими висками.
- Вонна, тебе из Греции, - сказала мать.
Отец взял бутылку кагору, покрутил её в руках:
- Премного благодарствую!
- А, мама, но ведь смотри… Мама, у нас ведь папа тоже намного старше… - заметила дочь.
- А Игорь Анатольевич у нас в банке работает
- Банкиру многое прощается, - с усмешкой сказал семинарист.
- Ах, - Катерина вздохнула и сказала, - кто возлюбил много - тому и прощается много, - сказала она со вздохом, смотря на них.
Ох... - сказал отец то ли дочери, то ли семинаристу.
Все почему-то замолчали. Только одна селедка посматривала то на одного, то на другого, глазами со стола, даже ей было видно, что положение семинариста неопределенно, неясно, туманно, и отдадут ли за него Катерину или нет - большо-о-ой вопрос.Тикали часы.
- Ну, а зарплаты как там у вас, молодой человек? Вот закончите вы свою семинарию, рукоположитесь, а дальше что?
- А зарплаты никакой нет, все на пожертвования, - ответил семинарист.
Выражение лица молодой тещи в раз изменилось. Заметив это, погрустнела и Катерина. “И когда он уже спросит про женитьбу? - думала она. - Чем дольше тянуть с этим вопросом, тем дальше мы от истины… А получили бы благословение, а дальше сами бы управились…” Любимый будто услышал её и спросил:
- Отдайте мне вашу дочку, - произнес он.- Мы любим друг друга. Благословите?
Мать и отец переглянулись, на подмогу к родителям выбежал мальчуган с пластмассовым пистолетиком и направил его на человека в подряснике. Катерина закрыла глаза ладошками.
- Подождем,- строго сказала молодая мать, по - видимому, не желая становиться тещей, и громко, чеканя, сказала. - Давайте вместе… Давайте… Дайте нам подумать… Погодите, погодите чуток…
- Наше дело молодое…Ну, - сразу все понял семинарист, сказал . - Свято - место пусто не бывает… - сказал он и, встав, засобирался.
- Маааама! - почти плача, жалобно просила пощады дочь, - Мамочка, я его люблю!
- Пускай идет.
- И уйду! - гордо буркнул семинарист.
- Ну, и уходи. Никто тебя не держит,- отвечала неудавшаяся теща.
- Кхи, сребролюбцы! - сказал им человек в подряснике и хлопнул дверью.
- Чтооо? -сказала молодая мать. - Я ему сейчас вдогонку его платочки кину, - сказала она и открыла окошко.
Катерина пыталась что-то объяснить своей матери, она кричала ей:
- Мама! Машина!
- Стиральная у нас и у самих есть, нам ничего не надо, - отвечала мать, она кричала обиженно на то, что её назвали сребролюбкой, а рядом плакала Катерина, что любимый не сошелся с родней.
- А так все хорошо начиналось… - философски говорил Игорь Анатольевич и наливал себе греческого кагора прямо в чашку.
-Сейчас я ему, сейчас… - не успокаивалась мать. - Кину ему этим платочком, я те кину на спину, - она открыла окно и кинула в удалявшегося жениха скомканным платком.
Семинарист подошел к дорогой машине, открыл её и хотел было уже садиться внутрь, как его остановил жалобный голос будущей тещи, отчеканивающийся в окнах соседнего дома:
“Лешенька, я платочек уронила… Лешенька, сынок…”