Февральский миндаль
Харченко Вячеслав
Мы сидели с Костей в Алуште на остановке и курили. Стоял февраль. Крымский февраль похож на апрель средней полосы. Сквозь серое небо пробиваются лучики теплого солнца, с моря веет ветер, а воздух может прогреться до восемнадцати градусов тепла. В такие дни непонятно, где ты находишься. По побережью бродят одинокие люди, они смотрят вдаль с радостью, потому что радость прибрежного жителя – это одиночество февральского побережья, когда даже шхуны одиноки, баржи одиноки и рыбаки на пирсах одиноки.
- Смотри, - сказал я Косте, - миндаль цветёт, - и ткнул в темноту, где увидел цветущее миндальное дерево. Это дерево стояло на пригорке, поэтому Костя не мог его видеть за бетонным забором, к тому же он сидел к забору спиной.
- Врёшь, - ответил Костя, - когда цветёт миндаль, на километр запах.
Я принюхался. Никакого запаха не было. То ли миндаль южного берега Крыма не пах, то ли мы находились на значительном отдалении от дерева.
Что такое миндаль я впервые узнал, когда переехал из Москвы в Крым. В Москве его можно встретить очищенным только на больших шумных ранках. Продолговатые янтарные зерна тверды и жестки. На рынках Крыма миндаль продается неочищенным, что и понятно, его кожура легко разламывается, если сильно надавить на нее большим пальцем. На юге миндаль осеннего урожая мягок и податлив. Видимо он твердеет только при дальних перевозках, что и понятно, Москва – это твердый, суровый город.
- Может у нас омикрон, - спросил я Костю.
В эпоху эпидемий все мысли человека крутятся вокруг болезни. Сама болезнь меня миновала, но Костя ей переболел. Сейчас он посмотрел на меня и улыбнулся:
- Нет у нас никакого омикрона.
Костя привстал со скамейки, но дерево все равно оставалось у него за спиной, он все равно не видел цветущий миндаль.
- Я не ошибся, - сказал я и тоже привстал.
- Ошибся, - ответил Костя.
- Не ошибся, - сказал я.
И тогда мы пошли искать в сумерках миндаль. Точнее искал его Костя. Я же шел к дереву прямой дорогой. Дерево, как я говорил, стояло на пригорке, мы долго карабкались по февральской слякоти на пригорок. Там стоял цветущий миндаль. Он был снежен, хотя это не снег, а цвет.
- Миндаль, - сказал Костя и улыбнулся, широко и немного по-детски.
- Я же говорил, - ответил я и тоже улыбнулся.
- Садовый. Почти не пахнет, а дикий пахнет, - произнес Костя.
Я еще раз внимательно посмотрел на дерево. Я, как приехавший с материка, не мог отличить садового миндаля от дикого.
- А где дикий?
- В Севастополе, на горах, кустами, когда цветёт, весь Севастополь чует.
Севастополь город, с трех сторон омываемый морем, расположенный на мысе. В Севастополе февраль холодный. Ветер не дает человеку покоя, пронизывает, и все время кажется, что ты в открытом море. В Севастополе чувствуешь себя, как в Питере. Собственно, Севастополь и есть южный Питер, строгий, гранитный и военный. Когда идешь в Севастополе по Морской улице вдоль Черного моря, то это словно идешь по Невскому проспекте. Разница только в ауре. Мирный и гостеприимный Петербург славен своими кофейнями, а по Морской можно идти не один километр и не встретить ни одного питейного заведения. Видимо это просторная улица была создана для парадов.
- А в Алуште садовый? – переспросил я
Я еще раз посмотрел на дерево.
- Да садовый, - ответил Костя, - если честно на всем южному берегу Крыма растет садовый миндаль.
- Но он же тоже красивый? – сказал я.
- Красивый, - подтвердил Костя.
- А давай сорвём ветку, - предложил я, - и бережно прикоснулся к цвету. Белые цветочки задрожали.
- Ты что! Он должен цвести, пусть цветёт.
«Все должно цвести, точно, все должно цвести», - подумал я.
- Хорошо, - вздохнул я, - пусть цветёт, - и подобрал с земли осыпавшийся цвет.
- Витя, ты где, - кто-то закричал из окна.
Никакой Витя не отзывался.
- Вы не с Витей, - спросили нас из окна ближайшей пятиэтажки. Это был просто голос из темноты. Сиплый, но сиплый странно, странно приятный и дружелюбный.
Мы подумали и оглянулись, Вити не было.
- Тут нет Вити. – сказали мы хором.
- А вы кто?
И правда кто мы. Если честно мы приезжие. Я приехал в Крым 3 года назад. Костя 20 лет назад, но видимо здесь все приезжие, здесь нет местных. Да местные и не считают себя ни украинцами, ни русскими, позволяя называть себя крымчанами. Крым странное место. Он перемолол не одну волну завоевателей, впуская их в себя всех, как добрый хозяин, но постепенно все завоеватели – греки, генуэзцы и даже крымские татары становились просто крымчанами.
- Миндаль смотрим. – ответили мы.
Из окна помолчали и потом произнесли:
- Ладно смотрите, только если Витю увидите - ведите домой, а то он загулял.
- Хорошо, - ответили мы.
- А персик, когда зацветет, - показал я Косте рукой на другое дерево.
- Это не совсем персик, - засмеялся Костик.
-Странный ты Костя, - произнес я, - миндаль у тебя не миндаль, персик не персик.
Из окна, в котором искали Витю, неожиданно кто-то запел. Звучали ни радио, ни телевизор, ни компьютер. Пел живой настоящий человек. Ария герцога из оперы Верди «Риголетто».
Мы замерли. Замер и весь двор. Перестала шуршать метла дворника, затихли дети на площадке, даже перестал лаять надоевший всем пудель.
Двор молчал. Человек пел. Возможно, пел тот самый Витя, которого все искали. Происходил безусловный триумф человека над цифровой цивилизацией.
Когда пение стихло, снова зашуршала метла дворника, снова загомонили дети в детском саду, снова залаял спаниель. Мы еще постояли, и я вдруг, вспомнив, спросил у Кости:
- Почему это не персик?
- Здесь персик не выживает, каменистая почва, всего 15 сантиметров плодородный слой, - Костик достал сигареты и снова закурил.
- А этот как выжил?
- У него корень сливы.
- Не понял, - я смотрел на персик, и это был персик.
К остановке подошел троллейбус №2. У него всего шесть остановок. Он ездит по кругу. С набережной на гору, с горы и снова на набережную. Наша остановка как раз стояла на горе. Зимой двойка почти пустая. Я хотел сесть в троллейбус и доехать до моря, но мне было интересно, почему персик – это слива.
- Посадили сливу, - продолжил Костя, - а потом привили персик, так он и вырос. Слива хорошо растет в горах, а привитые ветви персика родят персики.
- Когда он цветет, - спросил я.
Троллейбус номер два закрыл двери. Сквозь стекло на нас смотрела кондукторша. Видимо пассажиров совсем мало, и мы ей были нужны. Хорошо, когда человек нужен хотя бы кондуктору.
- Троллейбус ушел, - сказал Костя.
- Он здесь ходит каждые 15 минут, а летом, когда полно отдыхающих, то пять.
- Так что в принципе это слива, - Костя бросил окурок в урну.
- А персик, когда цветет, - еще раз спросил я.
- В апреле-мае.
- Витя, спой еще! - донеслось из окна.
Видимо пел именно Витя, Витю нашли, и он пел арию герцога.
- Может посмотрим сериал, - в окне мы увидели силуэт Вити – полноватого, лысоватого мужчины, ничем не примечательного, как соловей. Он задернул шторы и включил телевизор.
Цифровая цивилизация выдала звук погони и всполохи выстрелов.
Витя и его спутница смотрели телевизор.
- Странно, что миндаль цветет в феврале, - сказал я.
- В этом году винограда не было, - Костя смотрел виновато и смущенно.
- Так вроде хорошо цвел, - я помню костин дачный участок. И в прошлом, и в позапрошлом, и в этом году он по весне сиял цветущим виноградом.
- Цвести цвел, но сгнил на ветках.
- Как сгнил!
- Дождливое лето, дождливая весна, а у меня глина близко. Вода не уходила, скопилась, вот и сгнил.
- И что мы в этом году, Костя, без вина, - я загрустил.
- Ну почему без вина, купим Пино Нуар у знакомого дилера и поставим.
- Что за Нуар, - из нуара я знал только американское кино и Альфреда Хичкока.
- Пино Нуар – виноград, выращенный в 14-ом веке бургундскими монахами, он здесь только у моего дилера растет, - Костя воодушевился.
- Кино, а не виноград, - я тоже достал сигарету и закурил.
- Понимаешь, это юг, Слава, это юг, - Костя смотрел с горы на море. Оно еще серое, оно еще темное, оно ждет мая, или июня, или июля, чтобы стать костром красок, впустить туристов, иссушить человека в зное, а пока цветет февральский миндаль и растет виноград Пино Нуар.