Из Примечаний к данному стихотворению в «Полном собрании сочинений и писем в двадцати томах» А.А. Блока:
«
Впервые образ "черной крови" в близком смысловом контексте возник у Блока еще в раннем стих. "Безмолвный призрак в терему ... " (1902): "Я – черный раб проклятой крови" (т. 1 наст. изд.). Непосредственно образ-метафора "черная кровь" впервые появляется осенью 1911 г., когда Блок работал над поэмой "Возмездие"; ср.: "И черная, земная кровь ... " (т. 5, 1 глава, наст. изд.). Позднее это выражение возникает в дневниковой записи от 25 марта 1913 г. в связи с одной из знакомых Блоку драматических актрис: "Фетисова, как всегда, пленяющая (черная кровь)".
Метафора присутствует и непосредственно в самом цикле, в его первом стихотворении – "Вполоборота ты встала ко мне ... " (2 янв. 1914 г.): "Нет! Не смирит эту черную кровь// Даже – свидание, даже – любовь!".
На языке Блока "черная кровь" – это нечто противоположное "желтой крови", являющейся синонимом пошлости, безволия, всего того, что исключает "борьбу и страсть"; ср. записи в дневнике от 14 и 21 ноября 1911 г. Образ "черной крови" связан с мотивами земной любви-страсти, темной чувственной стихии, разгула потаенных "играющих сил".
[
Нет, конечно. «Желтой» – азиатской – крови у Блока противостоит «пурпурная» – арийская – кровь.
«14 ноября
…Так и мы: позевываем над желтой опасностью, а Китай уже среди нас. Неудержимо и стремительно пурпуровая кровь арийцев становится желтой кровью. Об этом, ни о чем ином, свидетельствуют рожи в трамваях, беззаботный хохот Меньшикова (ИУДА, ИУДА), голое дамское под гниющими швами каракуля на Невском. Остается маленький последний акт: внешний захват Европы. Это произойдет тихо и сладостно внешним образом. Ловкая куколка-японец положит дружелюбно крепкую ручку на плечо арийца, глянет «живыми, черными, любопытными» глазками в оловянные глаза бывшего арийца.
21 ноября
Днем заехал к Пясту и поехал с ним на лекцию Вл. В. Гиппиуса.
Прекрасная лекция. Кровь не желтеет, есть и борьба и страсть. Под простой формой, под скромными словами, под тонкостью анализа пушкинского пессимизма – огонь и тревога.
… От Феодосия Печерского до Толстого и Достоевского главная тема русской литературы – религиозная. В нашу эпоху общество ударилось в «эстетический идеализм» (это, по моему определению, кровь желтеет).»
А что противостояло черной крови? – высокое небо? ясный свет? заповедные белые лилии?
]
А. Белый, касаясь реальной жизненной подоплеки "Страшного мира", так писал об этом: «И вместе со страстью звучит тема к р о в и, новая для А.А. ( ... )С т р а с т ь и к р о в ь господствуют в мире: впечатление жути рождается от созерцания этого мира; он – "страшный мир"» (Белый, 4. С. 97); «3ори обертывались в Блоке к р о в ь ю; з о р и для него оказались взвеянною под небо землею" (Там же. С. 100).
«Любовь-страсть людей "страшного мира" (в основном – мира Города), – отмечает З.Г. Минц, – чувство дисгармоническое, разорванное. "Низкая страсть" отрицает все духовное. Любовь-единение превращена в губящую, убивающую страсть. Из чувства, максимально выявляющего человеческое в человеке, она становится отрицанием человека, его смертью и убийством» (Минц, 4. С. 59-60 [Минц, 1-4 – Минц З.Г. Лирика Александра Блока. Тарту, 1965, 1969, 1973, 1975.Вып. 1-4.]).
Тема эта, безусловно, воспринималась Блоком как "демоническая". «Демон Блока, – подчеркивает, например, А. Горелов, – это декадентский дух "страшного мира" ... ( ... ) Ведь и вампиризм "Черной крови" связан с декадентством (прежде всего имеется в виду стих. "Я ее победил, наконец ... ". – Ред.) (. .. ) Демонизм "страшного мира" – проклятие, отрицание гармонии бытия. Стихия любовной страсти изуродована демонизмом времени и в этом надругательстве над истинно человеческим – обреченность демонизма» (Горелов Анат. Гроза над соловьиным садом. Л., 1973. С. 356). »
А, вот, со всем этим я практически согласен. Разве что, советские авторы, если не говорят прямо, то намекают, что «мир Города», «демоны» – это «символизм», «декадентство», «метафоры», а не нечто для Блока вполне реальное.
Из той же дневниковой записи от 14 ноября:
«Сегодня пурпурноперая заря.
Что пока – я? Только – видел кое-что в снах и наяву, чего другие не видали.»
Или из статьи «Ал. Блок. «О современном состоянии русского символизма»:
«…За себя лично я могу сказать, что у меня если и была когда-нибудь, то окончательно пропала охота убеждать кого-либо в существовании того, что находится дальше и выше меня самого; осмелюсь прибавить кстати, что я покорнейше просил бы не тратить времени на непонимание моих стихов почтенную критику и публику, ибо стихи мои суть только подробное и последовательное описание того, о чем я говорю в этой статье, и желающих ознакомиться с описанными переживаниями ближе я могу отослать только к ним.
Если "да", то есть если эти миры существуют, а все описанное могло произойти и произошло (а я не могу этого не знать)…»
Или из письма Андрею Белому от 6 июня 1911 года по поводу этой статьи:
«…Отныне я не посмею возгордиться, как некогда, когда, неопытным юношей, задумал тревожить темные силы – и уронил их на себя.»