Аннотация: В недалеком будущем люди вживляют в свои тела кнопки, позволяющие в любое время покончить с собой
Усталость? Бессонница? Все чаще смотришь на кнопку? Не унывай! «Вигор» спасет от выработки! Всего семь таблеток, и ты снова в седле! Перед употреблением следует проконсультироваться с врачом...
Шелковый платок смертника обвил светофор, который никак не давал зеленый. Доктор Вермонт Бигелоу зацепился взглядом за этот платок в черно-белую полоску, с рисунком из синих якорей и золотых цепочек. Безвкусица, но для какая-то женщина именно эту вещицу завязала как символ своего жизненного конца. Мальчишка рядом все жал кнопку светофора, а Вермонту казалось, что это незнакомка бьет по кнопке на своей груди. Вслед за этим легко представилась собственная кнопка, такая же, как у всех стоящих рядом с ним прохожих, серебристая и согретая телом ровно настолько, чтобы ее нельзя было ощутить реально. В горле встал комок. Светофор погас, наконец давая пешеходам право переходить дорогу назло всем водителям.
Неунывающая медсестра Элис как всегда поприветствовала Бигелоу по имени. Сегодня она надела украшенный вышитыми цветами халат, словно протестуя против скучной белизны больницы, но Вермонт помрачнел, увидев на шее Элис сиреневый платок с красной каймой.
«Что эта мода делает в госпитале?..» — недоумевал Вермонт, постепенно погружаясь в обычную рутину кардиологического отдела — планерка, обход, операция по шунтированию сердца.
Первый пациент дня шел на выписку.
— Выздоровление — повод начать новую жизнь, — сказал он Вермонту, искренне веря в свои слова.
— Начните новую жизнь без фастфуда, мистер Снелл. Как любой врач, я не хочу увидеть вас снова.
— Уверяю вас, доктор, с бургерами покончено! — заверил его Снелл и рассмеялся смехом, словно обнимающим весь мир, смехом, на который, возможно, способны лишь очень полные люди и сами подобные планетам.
Со смены Вермонт ушел немного измученным, но счастливым. Здравствуй, шальная весна! Здравствуй, двухнедельный отпуск! Совершенно заслуженный, операция у нервозного мистера Тьозо прошла успешно. Вермонт зашел в дом, напевая прицепившуюся с утра песенку про миндальный цвет. Отужинав заказанной пекинской уткой с шардоне, Вермонт посмотрел пару серий старой «Клиники». Он вздремнул в кресле, но уже через час телефон взорвался мелодией «Мы — чемпионы», что означало одно — звонят с работы.
— Да?
— Доктор Бигелоу, это Элис из приемной. Простите, что беспокою, но тут такое случилось! Доктор Брайди ушел из жизни. Не могли бы вы снова выйти на работу, всего на неделю-две, пока мы найдем... кого-нибудь.
— Конечно, Элис. Буду через полтора часа.
Вермонт отбросил телефон на постель и уставился на пляшущие по потолку тени ветвей.
«Ушел из жизни? Не «скончался», а «ушел из жизни»? Значит, сам...»
В голову тут же пришла дурацкая мысль — какого цвета был платок у Брайди?
«Геральдика» — лучший выбор шейных платков для мужчин и женщин! Желающим уйти — скидка 30 %. «Геральдика»! Живи красиво, умри стильно!
Прошла первая суматошна неделя, а Вермонт никак не мог выбросить из головы Брайди. Они познакомились на нелепой хэллоуинской вечеринке. Вермонт всегда старательно избегал корпоративы, но новый директор больницы не терпел отказа. Бигелоу в самом мрачном настроении притащился на пати — в обычном халате, только в бейджик вставил «Не люблю общаться». К нему подошел Брайди в маске египетского Анубиса и, не дожидаясь вопроса, пояснил, что всегда наряжается богами смерти, ведь это нечто противоположное медикам. Брайди принялся отбивать от Бигелоу всех подходящих, защищая необщительного коллегу, и ходить на эти глупые вечеринки стало в разы легче.
Дружба веселого Брайди и меланхоличного Бигелоу не покидала больничных стен. Они вместе курили на крыше и подменяли друг друга в случае необходимости. Бигелоу знал, что Брайди вышел из детского приюта, в выходные колесил по стране, чтобы попробовать разную еду, и любил жизнь, как мало кто любит. Он не был способен на самоубийство, напротив, любил поругать «все эти кнопки». Так что же произошло, что весельчак Брайди закончил так?
Элис всегда все знала. Она была равно участлива к пациентам и врачам, а еще обладала цепкой памятью.
— Ты не знаешь, почему Брайди..?
— Дело в парне, Фрэнке, — без тени сомнения выдала Элис.
Вермонт помнил этого подростка с пороком сердца — чистые серые глаза, курточка с вышитой чайкой на грудном кармане... Нелюбимый сын пьющих родителей, получивший в наследство редкую аномалию Эбштейна, когда трехстворчатый аортальный клапан смещен в полость правого желудочка. Поставленный Фрэнку протез кальцинировался, у парня едва не остановилось сердце. Брайди четыре часа провел в операционной, имплантируя новый клапан. Но куда важнее, что и после операции Брайди немало времени провел с Фрэнком, доказывая, что тот не зря родился на свет.
— Что с ним?
— Покончил с собой за неделю до Брайди. В колледж не поступил.
— Что? Всего лишь?
— Он вроде обещал Брайди, что поступит, и не поступил. Баллов на медицинский не хватило.
Вермонт сложил дважды два. Брайди привязался к мальчику, как к сыну, и когда тот покончил с собой, ушел следом из-за вины. Все просто, однако что-то не давало Вермонту это принять.
Чувство подавленности все усиливалось, и дома Бигелоу поддался ему окончательно, распечатал бутылку виски. Изрядно выпив, Вермонт поплелся умываться в ванную, где заговорил с собственным отражением:
— Вот что бы ты сделал, если бы был врачом? Чинил человеческие моторы, возвращал людей к жизни? А что бы сделал я? Я бы начал работать! Днем и ночью! И Брайди бы так сделал — он-то понимал, что делает! А ты понимаешь меня? Брайди понимал, понимал, что все эти кнопки — помпа! Жизни надо спасать!
Вермонт внезапно явилась идея, ужасно смешная для него, пьяного.
Он не с первого раза смог ввести запрос в компьютер, едва не залил клавиатуру виски, а найдя номер, набрал его:
— Служба психологической помощи, — раздался усталый женский голос, не особо приятный. — Служба психологической помощи. Сэр или мэм, если вы ничего не будете говорить, я повешу трубку. Не мешайте рабо…
— Я сэр, — признался наконец Вермонт. — Я сэр доктор…
— Так. Слушаю.
— Кардиохирург. Тала-а-антливый! И я хочу убить себя.
Трубка ответила тишиной.
— Мэм? Вы меня слышали? Я себя убить хочу. Бам на кнопку — и нету меня!
— Вы пьяны?
— Пьян, — с глубоким кивком ответил Вермонт. — От горя. И собираюсь нажать на кнопку.
Усталый вздох.
— Ну и нажимайте. У вас есть такое право, сэр.
— Постойте! — Вермонт внезапно начал трезветь. — Постойте. Но… вы уверены?
— Сэр, если вы балуетесь по пьяни, я не обязана тратить на вас время.
— Но я серьезно!
— Ответ тот же — у вас есть право нажать чертову кнопку.
Вермонт сам выключил звонок и вскочил словно ошпаренный.
«Брайди тоже мог позвонить, и ему бы ответили — так?»
Вермонт ощутил злость. Да как дамочка посмела говорить ему такое?! А если бы все было взаправду, он бы ведь вправду убил себя!
«Остановись. Может, это специально? Может, она сразу поняла, что я за фрукт, ну все эти их психологические штучки, и дала мне самый верный совет, на который я разозлюсь и буду жаловаться, буду жить? Я должен проверить».
Вермонт сделал еще звонок. Трубку подняла другая женщина.
— Я хочу нажать на кнопку. У меня друг умер.
— Сэр, у вас есть на это право.
Ты твердо принял решение? Твоя выработка настоящая? Мы не будем тебя отговаривать, а поможем сделать уход красивым. Ритуальное агентство «Вперед к ангелам». С нами — к небесам.
Утром Вермонт позвонил полиции, сказал им, что это служба психологической поддержки могла довести Брайди. Офицер в этот же день ответил Вермонту, что Брайди не звонил в службу. Брайди вообще никуда не звонил, так и остался со своим решением один на один. Вермонт просто не мог понять Брайди — тот легко заговаривал с людьми и мог потрещать с незнакомцем о чем угодно, так почему же молчал в ту роковую неделю?
«Или почему его никто не остановил?».
И Вермонт решился на еще один эксперимент.
Директор Алзофу в прошлом году исполнилось пятьдесят. Он обладал блестящей лысиной, привычкой надувать щеки в раздумьях. В жаркие и холодные дни его лицо краснело, и сходство с Сантой становилось полным. К тому же эта любовь устраивать праздники… Однако Санта легко превращался в Крампуса, если кто-то опаздывал или неверно заполнял бумаги. Бигелоу, к счастью, был на хорошем счету.
Вермонт постучался в кабинет и открыл дверь
— Я бы хотел поговорить, сэр, — он произнес это, чтобы звучало подавлено.
— Что-то случилось? — отреагировал Алзоф, едва оторвавшись от бумаг. На его красноватой шее красовался темно-синий платок. Бигелоу нелегко далось выдавить из себя неправду:
— Я принял решение. Я хочу уйти из жизни. Через две недели. Хочу дела все завершить, как подобает.
— Хм, — Алзоф сжал лист бумаги в руках, словно в нем был бы ответ, почему Вермонт решил это сделать. — Сейчас трудное время.
Вермонт ожидал большего сочувствия и совсем уж не того, что главврач сказал дальше.
— Не могли бы вы уйти через хотя бы три, а лучше через четыре недели?
— Что?
У Вермонта внутри все сжалось, словно весь мир враз стал враждебен. Алзоф же с совершенно серьезным видом пояснил:
— У меня есть на примете один молодой человек, но он освободится через месяц. Всем было бы удобнее так.
Бигелоу подумал, что Алзоф его не услышал.
— Я собираюсь убить себя. На кнопку нажать.
— Конечно, — кивнул Алзоф.
— Но я же тоже молодой….
— Ну как сказать. Вам уже тридцать восемь, доктор Бигелоу. Зрелый возраст, и если вы решили, что все уже в жизни сделано, кто я такой, чтобы вас отговаривать? Кризис среднего возраста нынче помолодел.
— Я думал, я достаточно хороший врач, чтобы вы хотели оставить меня.
— Это правда. Но если вы останетесь, а потом внезапно передумаете? Хорошо, что вы сейчас пришли заранее. Мне бы не хотелось, чтобы врач ушел прямо перед операцией или перед сдачей отчета.
Последнее Алзоф сказал глядя на Бигелоу так, как смотрел бы на любого, кого собирается уволить за следующий просчет. Никакого сочувствия. Бигелоу молча встал.
«Чертов Крампус! Это что, тоже попытка отговорить такая? Да черта с два!»
У двери его догнали последние слова директора:
— Ну вы подумайте, подумайте. Может, лучше даже через пять недель?
Гражданин! Ты властен над своей жизнью и смертью, но перед смертью не забудь о долге. Голосуй заранее! Мертвый кергеленец — все равно кергеленец!
Вермонта охватила мания. Он несколько ночей копался в интернете, пытаясь понять, что происходит с людьми. Историю про первую кнопку он смутно помнил сам — Глеф Зейман баллотировался в губернаторы и в прямом эфире продемонстрировал вживленную в тело кнопку и ее действие. Зейман объявил, что каждый политик должен отвечать за свои слова жизнью и нажал на нее. Его вывели из комы, и, хотя губернаторские выборы Зейман проиграл, вскоре стал уважаемым сенатором — и покатилось. Кнопки, впрыскивающие в кровь сразу снотворное и яд, сначала вживляли себе чиновники (впрочем, пользовались привилегией доказать свои слова редко), потом «символы воли» стали популярны у богатых мира сего. Технология становилась проще и дешевле, и вот уже редкий гражданин, достигший совершеннолетия, не вживлял в себя механизм. Вермонт искал не только историю успеха, ему были нужны признаки провала. Вдруг всевидящее око интернета оказалось бессильным. Вермонт видел красивые успокаивающие графики опросов и демографических схем, социальные программы по поддержке тех, кто остался без близких людей и множество предложений умереть пораньше. Но Бигелоу знал правду, он видел ее вокруг — люди убивают себя по мельчайшим поводам, но больше всего смертей — среди переступивших черту сорокалетия. Они словно стали не нужны.
— Выработка, — произнес вслух Вермонт и почувствовал, что этим словом хочется плеваться. — Выработка людей.
Последней Бигелоу случайно открыл страницу с интервью сенатора-мортолита Клэя, он шел на переизбрание и обещал людям среди прочего «зеймановскую свободу». К нему можно было попытаться попасть на прием, и Вермонт сделал это — ровно в первую минуту новых суток. И его пригласили.
Стол в кабинете сенатора сиял как темное зеркало, и из-за отражения Бигелоу поднял голову вверх. Хрустальная люстра превышала этот стол размером и, казалось, вот-вот рухнет вниз и расползется по столешнице сверкающими щупальцами. Вермонту стало неуютно. Он чувствовал себя будущей жертвой люстры.
Наконец из какой-то задней двери явился дородный сенатор Клэй. На его шелковом платке с благородным серебряным узором сиял бриллиантовый зажим, словно так сенатор подчеркивал, что он заодно с люстрой. Клэй улыбнулся профессиональной улыбкой того, кто готовится к выборам, и сел напротив гостя.
— Прошу, мистер Бигелоу, говорите, — бархатно предложил Клэй.
— Я доктор. Кардиохирург, если точнее.
— О, люблю говорить с медиками. Самые здравомыслящие люди на свете.
— Спасибо, — без должной признательности ответил Бигелоу, чувствуя лесть. — У меня хорошее место в больнице, я почти не делаю ошибок и... все еще не женат.
Казалось, Вермонт может хоть стихи читать, хоть нести околесицу — корабль благожелательности Клэя это не потопить, но эмоции Вермонта все равно вскипели.
— Я решил убить себя, — отчеканил он. — Так недавно поступил мой друг, и причиной тому было то, что кнопкой воспользовался его пациент, почти что сын. Я понял, что каждый мой пациент тоже так может. Сегодня спасен мной, а завтра убьет себя сам из-за какой-нибудь глупости.
— Ну-ну, у людей серьезные причины, — невозмутимо ответил сенатор.
— Вы не понимаете! Все вокруг стали вдруг помешаны на этой кнопке. Любая неудача — и жмешь кнопку! Постарел — жмешь кнопку! А ведь совсем недавно о самоубийствах даже писать открыто стеснялись, чтобы слабохарактерные люди не последовали за дурным примером.
— Временам свойственно меняться. Вчера были одни нормы, сегодня люди увидели в их отмене новые возможности.
— Как врач, я вижу в этом повороте глубокий упадок общества.
— И потому хотите уйти? О, это правильный выбор средства. Клин клином! — Клэй щелкнул пальцами. Ему в самом деле понравился ход Бигелоу. — В конце концов, именно так и появились тревожные кнопки, помните? К тому, кто повторит действия Зеймана, прислушаются.
«Вот оно,» — неожиданно спокойно подумал Вермонт. — «Это капкан. Я сам должен убрать себя с дороги, вынести, как мусор. Он обманывает меня».
— …я недавно видел первую кнопку в музее, — у Клэя был заготовлен монолог. — Такая неудобная, громоздкая — и открывшая новую эру! Вообще, доктор, людям нравятся кнопки. Поэтому они есть почти у каждого. Да что там, даже мигранты спешат поставить кнопку! Они сразу понимают, в чем фишка.
— И в чем же? — Бигелоу откинулся назад и теперь созерцал отражение люстры. Она вновь стала просто хрустальной, безобразной в своем гигантизме люстрой.
— Фишка в том, что цивилизованный человек полностью владеет своей жизнью и что быть гражданином значит держать руку на собственном пульсе, — сенатор торжественно приложил пальцы сначала к запястью, потом к груди.. — А если вы просто устали — все мы знаем, как трудна работа врача в наше время! — то вам, быть может, действительно пора на покой? Вы не торопитесь, доктор. Лучше хорошенько все обдумать. А еще лучше — успеть проголосовать в этом году, потому что вы уйдете, а люди останутся с выбранным вами представителем.
Смертельный тур! Ты давно выработался, но цепляешься, потому что чего-то не хватает? Мы знаем чего. Приключений! Запишись в наш «Смертельный тур», и мы подарим тебе острые ощущения — змеи Амазонки, льды Арктики, гавайская лава, а для самых отчаянных — загадки Бермудского треугольника! Из нашего тура еще никто не возвращался разочарованным.
Хотя в кабинете сенатора Вермонт обрел злое воодушевление, оно постепенно испарялось по пути обратно. Бигелоу решил пройти пару кварталов пешком. Шел пятый час, и весенний дух спорил с вечерней усталостью горожан. Однако чем дальше шел Вермонт, тем больше ему казалось, что люди устали не за день, а за всю жизнь, и неважно, старики это или вчерашние школьники. Вермонт шел и считал сначала кнопки, в основном в декольте маек и платьев, затем сбился, и начал считать шейные платки. Бигелоу становился лишь тогда, когда сорок шестым назвал платок, повязанный на дереве. Мрачно черный платок из потрепанного ветром шелка.
«А может, кнопки не так уж и не нужны? Я же врач, я знаю, как людей подводит сердце, как к старости люди устают от груза собственного больного тела… А сколько раз я видел, как молодые прекращают бороться за свою жизнь? И я сам — сам! — подписался на свою собственную кнопку. Зачем?..»
Бигелоу понял, что совершенно не помнит, о чем думал тогда. Это был какой-то общий порыв — все пошли ставить кнопку, и он тоже, нимало не задумываясь, словно под гипнозом. Вермонту стало страшно. Он застыл на переходе, неотрывно глядя в алый глаз светофора. Вдруг мелькнула страшная, истеричная мысль:
«Я лучше под машину, чем кнопкой!».
Мимо тут же пронесся грузовик, словно мир был готов предложить Вермонту свои услуги. Бигелоу сжал кулаки, вновь ощущая злость.
«Нет, нет, нет! Эти кнопки — дьявольское искушение! И только дьяволу в человеческом обличье захочется собирать раннюю жатву. Выработка! Забирают самое лучшее время у людей, а потом подсовывают им кнопку!».
Вермонт опустил голову. Он-то что-то понял о жизни, а люди вокруг?
«Проведу последний эксперимент на сегодня. И не сдамся».
Бигелоу давно не говорил со старшей сестрой. Донна переехала в пригород, поближе к природе, Клубу Садоводов и избраннику, который все никак не мог сделать ей предложение.
— Привет, Верри! — обрадовалась Донна. — Если бы ты мог приехать, то увидел бы, какой у меня тут красивый пирог с клубникой!
— Ох, Донна… Ты одна?
— Я всегда одна, когда готовлю пирог с клубникой. У Вильяма же аллергия.
— Ты присядь, пожалуйста.
— Верри? Что там у тебя случилось?
— Сядь, пожалуйста.
— Я села.
— Я думаю… — Вермонту действительно было тяжело говорить в этот раз, — … не убить ли себя кнопкой.
Сквозь молчание он слышал, как тикают часы на кухне Донны. Вермонт боялся, что и сестра сейчас скажет «Это твое право».
— Ты не имеешь права так поступать! — возмущенно воскликнула она. — Хотя бы объяснись, откуда у тебя вообще взялась эта идиотская мысль!
— Ох, Донна… — повторил Вермонт, уже улыбаясь, словно сестра в самом деле отговорила его от гибели, и рассказал все.
— Я не понял как, когда все стали так помешаны на легкой смерти!
— Ты слишком необщителен и погружен в работу, — назидательно ответила Донна. —Конечно, ты ничего не заметил. Знаешь, я и сюда перебралась потому, что устала от этих платочков, развешенных везде и всюду. Теперь у меня свой сад, и я вышвырну из него любого, кто решит повязать на ветку платок. В пригороде народ ближе к земле и довольней, незачем убиваться. Да что ты, я когда с прошлой работы уходила, мэм сначала обвинила меня в том, что я бросаю ее, а потом пожелала поскорее понять, какая я никчемная и нажать кнопку. Меня такая злость взяла!
— Вот! Меня тоже берет злость. Донна, у тебя… есть кнопка?
— Конечно. Их не удаляют.
Вермонт завис с трубкой.
— Не удаляют?
— Я же говорю, что ты затворник. А ведь мог бы знать, как врач. Кнопки нигде не удаляют, «это слишком сложно, можно ненароком убить», тьфу! Я хотела, но нет ни одной клиники, где врачи согласились бы это сделать. Ну и мне надоело ходить. Я и так знаю, что никогда не нажму, а тут еще на пляж ходу по выходным. Неприлично как-то выходить без кнопки — все пялиться будут.
— Усталость? Бессонница? Это признаки выработки. Собираясь на тот свет, ты можешь сделать последнее доброе дело. Сиротки приюта Святой Анны нуждаются в твоей заботе! Стань нашим благодетелем, дети никогда не забудут твое имя.
Вермонт увидел его на камерах. Худощавый человек средних лет шел с оглядкой. Он засунул руки в карманы серого плаща, на шее болтался невзрачный платок, казалось, утопающий между поднятыми плечами и шеей. День выдался теплым, но при взгляде на этого скитальца меж контейнеров можно было подумать о промозглом ветре. Наконец зигзаги закончились у белых гаражных ворот.
— Здесь я могу купить колеса? — взволнованно спросил человек, имевший ввиду совсем другое.
Ворота поднялись, и он прошел мимо наполовину разобранного «Фольквагена» к облупившейся двери, которая вела в подвал, на удивление чистый и пахнущий кварцеванием и лекарствами.
Вермонт встал и вместо приветствия произнес:
— Я доктор Бигелоу.
— Джеймс Хейз. Это правда вы?
Вермонт без слов расстегнул халат и оттянул вниз футболку, показывая легкий шрам от кнопки.
Лицо Хейза отразило сразу радость и страх. Оно стало живым. Хейз сорвал с шеи платок и бросил его на стул с отвращением, как гадкое насекомое.
— Позвольте и мне спросить до того, как вы начнете готовиться к операции, — сказал Вермонт, застегнувшись. — Почему вы хотите избавиться от кнопки?
Хейз гордо поднял голову.
— Я хочу сам управлять своей жизнью.
— Тогда рад приветствовать вас, мистер Хейз.
*Кергелен - от названия Кергеленского плато, подводного плато в южной части Индийского океана, появившегося в результате самого длинного излияния магмы после разлома Гондваны