Люблю ходить с работы домой «по деревне». Деревней мы называем улочку в несколько частных домов, которая каким-то чудом или, скорее недоразумением, осталась между многоэтажных домов. Весной там черемухой и сиренью пахнет, зимой – дымом из труб, который стелется, если тепло, и устремляется в небо, если стужа. В общем, как в настоящей деревне: собаки во дворе, лавочки у забора, только бабушки не сидят на них.
А вот один старичок с весны до глубокой осени сидел на маленьком стульчике, который выносил с собой. Сидел чинно и ладно: руки на коленях, голову держал прямо, похож был на подростка, которого наказали.
– Здравствуйте, – говорил всякому прохожему.
– Здравствуйте, – отвечали ему.
– Спасибо, что поздоровались, – благодарил всякий раз старичок.
Хотелось ему, видимо, поговорить, но никто не поддерживал разговор, спешили все, спешили…
Однажды я поздоровалась, как всегда, улыбнулась ему и прошла мимо, но он меня окрикнул:
– Девчонка, – я не подумала, что это он ко мне, взрослой женщине обращается, оглянулась просто на окрик, – девчонка, тебе яблочек надо? Если хочешь, купи за десять рублей, а не хочешь, так забери.
Перед ним стояло маленькое ведёрко с ранетками.
Мне и вовсе смешно: хочешь – купи, не хочешь – забери. Я протянула десять рублей.
– О, видишь, денег заработал, – засмеялся продавец, – не зря живу на свете белом, я у дочери живу, – продолжал он, с беспокойством заглядывая мне в глаза, – ничего, она меня хорошо держит, не обижают меня-то, – говорил торопливо, видимо боясь, что я уйду.
Я слушала и только улыбалась.
– Кормит меня хорошо, обстирывает, она у меня труженица, – похвастался старик и заулыбался, но тут же помрачнел, – только вот мужик-то обижает, её обижает, – добавил он, – меня нет, не трогает, а ей достается, видно, я-то всё вижу да переживаю, я защитить-то её не могу, – старик совсем расстроился, мне показалось, что он даже заплакал, как-то беззвучно, без слез. Смотрел куда-то далеко-далеко горькими глазами.
Он молчал, я не уходила, сказать мне было нечего, просто стояла и смотрела в его даль.
– Я вот свою тоже обижал, – всхлипнул тихонько старик, – дурак был, - добавил, вздыхая. Он совсем поник, смотрел уже себе под ноги, стоял как будто виноватый и покаявшийся.
– Спасибо, что поздоровались, – не поднимая глаз, тихо сказал мужчина, наклонился, будто поклонился мне, взял свой стульчик и ушел.
«Вот как, – подумала я. – зажился старик, задержался на свете этом, чтобы отстрадать и за прошлое, и за настоящее»