ГУМАНИТАРНЫЕ КОЛЛИЗИИ ЦИФРОВИЗАЦИИ ЭТИКИ В КОНТЕКСТЕ МОДЕЛИРОВАНИЯ ИСКУССТВЕННОГО ИНТЕЛЛЕКТА
В тексте формулируется гуманитарный аспект наполнения этической формы искусственного разума. Оно основывается на переворачивании закономерной для человеческой экзистенции рациональной этики, прежде всего, в представлении Иммануила Канта, в её кибернетический антипод, популярной манифестацией которого стали «три законы робототехники» Айзека Азимова. В этом случае ключевым моментом кибернетической этики оказывается перенос нравственного акцента со свободной субъектности человеческой личности на детерминированную объектность кибернетической машины.
Ключевые слова: искусственный интеллект, Аристотель, Кант, Азимов, человеческая нравственность, кибернетическая этика, Я, Ты, субъект, объект, тождество, противоречие, превосходство, подчинение.
Исходным моментом кантовской этики выступает представление человека как «моральной самости», которая в качестве своей цели имеет самое себя, что и обосновывает концепцию человека как «цели природы». В свете этой концепции содержание человеческой этики опирается на принцип практической тождественности этического идеала, который хотя и не достижим, но все же служит некой «путеводной звездой» морального совершенствования. Нравственная тождественность человеческой экзистенции, прежде всего, определяется ценностным признанием априорности, безусловности свободной доброй воли - «добрая воля должна цениться сама по себе и без всякой другой цели»: «Добрая воля добра… не в силу своей пригодности к достижению какой-нибудь поставленной цели, а только благодаря волению, т. е. сама по себе… Если бы даже в силу особой немилости судьбы или скудного наделения суровой природы эта воля была совершенно не в состоянии достигнуть своей цели… то всё же она сверкала бы подобно драгоценному камню сама по себе как нечто такое, что имеет в самом себе свою полную ценность» [4, с. 60-61]. Безусловная ценность автономной воли в виде этической субъектности аподиктично превосходит объект этического поступка как лишь случайную «материю» этической воли. В рамках кантовской этики необходимая тождественность автономной субъекности подчиняет случайную, а с этим и противоречивую гетерономность этического объекта. В итоге моральный супрематизм кантовской теории мира концептуально стягивает весь веер либерально идеологических апологий от индивидуализма до «разумного эгоизма», в которых тотально оправдывается безраздельное господство «морально превосходного» субъекта над своим, в основном, «безнравственным» объектом.
Впоследствии мотивируемая сепарацией от своих трансцендентных источников автономная самость индивида эпохи модерна в обстоятельствах бурной научно-промышленной динамики задается проектом создания рукотворного дубликата нерукотворного разума человека. Причем по мысли инициатора науки кибернетики Норберта Виннера сущностью искусственного интеллекта должно быть все то же основанное на автономии самоуправление. Благодаря этому кибернетическая система обретает «специфические черты «относительно обособленного» целого, стремление которого сохранить в известных границах свою качественную определенность обнаруживает признаки, во многом подобные информационно-регулятивным гомеостатическим процессам, характерным для биологических систем» [3, с. 124]. Причем и в этом кибернетическом случае существо автономности функционирования машинной системы замыкается относительно аксиологического ядра, поскольку этика ; ценностная сердцевина оперативного принятия решения, уравновешивающего «добрые» возможности и «злые» риски. Однако ввиду того, что всякая кибернетическая система ; только машина и инструмент, то есть, лишь средство, её функционал строго вторичен по отношению к первичности человеческой субъектности как своей цели.
И здесь на помощь научному моделированию реальности приходит сила художественной фантазии в лице американского писателя-фантаста российского происхождения Айзека Азимова. Футуристически воображая отдаленное будущее, в котором люди активно взаимодействуют со своими кибернетическими созданиями, Азимов формулирует сколь ценностный, столь и системный, нравственный кодекс для андроидов в виде знаменитых «трех правил робототехники»:
«1. Робот не может причинить вред человеку или своим бездействием допустить, чтобы человеку был причинён вред.
2. Робот должен повиноваться всем приказам, которые даёт человек, кроме тех случаев, когда эти приказы противоречат Первому Закону.
3. Робот должен заботиться о своей безопасности в той мере, в которой это не противоречит Первому или Второму Законам» [1, с. 5].
Существом формулировки кибернетической версии нравственного закона Азимова оказывается перенос этического акцента с первичности человеческой субъектности на вторичность кибернетической объектности так, что кибернетический кодекс является отражением кодекса человеческого, оставляя в полной неизменности логическую структуру системного следования одного принципа за другим. И это позволяет Азимову в одном из рассказов «Улики» (1946) заключить, что «три правила робототехники» это реплика нравственного закона Канта, редактируя его в соответствии с предположенной логикой так:
«1. Человек обычно воздерживается от нанесения вреда другому человеку, за исключением случаев острого принуждения (например, на войне) или чтобы спасти большее число людей. Это эквивалентно Первому Закону.
2. Аналогично, чувствуя ответственность перед обществом, человек выполняет указания авторитетных людей: врачей, учителей, начальников и т.д., что соответствует Второму Закону.
3. Наконец, каждый из нас заботится о своей безопасности, ; а это и есть Третий Закон.» [1, с. 115].
В свете морального супрематизма предсказуемой и потому «доброй» тождественности над непредсказуемой и оттого «злой» противоречивости оба кодекса подводятся под общий знаменатель в виде трёх же законов логики Аристотеля, системной связью которой выводит превосходство тождественности сущности над противоречивостью бытия. Так, в «Метафизике» Аристотель заключает: «В самом деле, если что-нибудь будет представлять собою бытие человеком в собственном смысле, это не будет тогда бытие не-человеком или небытие человеком (хотя это ; отрицание первого); у того, о чем мы здесь говорили, значение было одно, и этим одним значением (;;;;;) была сущность некоторой вещи. А если что-нибудь обозначает сущность вещи, это имеет тот смысл, что бытие для неё не заключается в чём-либо другом» (Мет. 1007 а 25) [2, с. 84]. В смысле этого высказывания рациональное моделирование мира у Аристотеля, идя в строгой компоновке триединства закона исключенного третьего, закона противоречия, закона тождества, осуществляется в том, что субъектная субстанциальность, исключая мистическое единство небесного и земного как нечто «третье», подчиняет «злую» противоречивость содержания как бытия «доброй» тождественности формы как сущности.
Обобщающее соотношение можно сопроводить символизацией в базовой для кибернетики двоичной кодировке, где тождественность автономной субъектности как цели = 1, а противоречивость гетерономной объектности как средства = 0 (см. табл. 1).
В геополитическом контексте, начиная с Аристотеля и его ученика Александра Македонского ; основателя первой колониальной империи Европы, разница между господской тождественностью и подчиненной противоречивостью приобрела планетарное измерение, представ в виде расколовшей единство Божьего мира оси цивилизационного превосходства субъектного Запада над объектным Востока. И уже в современную Канту эпоху такое превосходство приобрело характер колониальной предикации Востока Западом как субъектом «всемирно-гражданской» глобализации. В этом контексте объяснимо, почему, если в трёх правилах робототехники Азимова слово «робот» заменить словом «туземец», а слово «человек» ; словом «западный человек», этот кодекс в точности выражает отношение западных колонизаторов к восточным туземцам. В какой-то степени процесс текущей цифровизации ; это своего рода сублимация воли западного субъекта к колонизации, чьи реалии ныне рассматриваются как безнравственные и повсеместно подвергаются редукции.
Таким образом, гуманитарная коллизия цифровизации этики касается, прежде всего, кантовской этики, что, выступив в свое время апологией колониализма, ныне полностью дискредитируется всем контекстом текущего процесса деколонизации мира. Кантовская этика в своём логически безукоризненном обосновании безбожного эгоизма изначально шла в разрез с христианской нравственностью, содержанием которой является не поддающаяся рациональной формализации Благодать. В бухгалтерии кантовской этики, где автономная воля = 1, гетерономная Благодать = 0, а Христос, который словами «впрочем, не Моя воля, но Твоя да будет» (Лк 22:42) отрекается от автономной человеческой воли, никак не подпадает под действие категорического императива. А из невозможности оцифровки «нулевой» Благодати как подлинного содержания этической воли остается заключить к тому, что искусственный интеллект в его т.н. «сильной», т.е. нравственно свободной версии ; иллюзия.
Список литературы
1. Азимов, А. Я, робот / А.Ю. Азимов ; [пер. с англ. Н. А. Сосновской, А. Д. Иорданского]. ; Москва : Эксмо, 2019. ; 320 с. ; ISBN 978-5-04-100014-1. – Текст : непосредственный.
2. Аристотель, С. Метафизика. / Пер. с греч. А. В. Кубицкого. - Москва : Эксмо, 2006. - 608 с. ; ISBN 5 - 699 - 14748 - 9. – Текст : непосредственный.
3. Грачев, М.Н. Норберт Винер и его философская концепция. / М.Н. Грачев. // Общественные науки и современность. ; 1994. ; № 6. ; С. 119-126. – ISSN 2618-947X. – Текст : непосредственный.
4. Кант, И. Основы метафизики нравственности; Критика практического разума; Метафизика нравов / И. Кант. - 2-е изд. , стер. – Санкт-Петербург : Наука, 2005. ; 528 с. ; ISBN: 5-02-028237-5. – Текст : непосредственный.