1. Что ей было думать после того как он сбросил ее звонок и не перезвонил? При том, что пару дней назад она звонила, и они довольно долго и мило общались.
Ах, да, тогда вышло совсем интересно - он не ответил, а перезвонил позже, в самый неподходящий момент - муж проснулся, дочь требовала внимания, а возле подъезда стоял раскрытый сзади пикап, и грузчики таскали какие-то длинные доски (даже скамейка у дома недоступна). А день в целом был отличный, солнечный. С утра они с дочкой съездили в МФЦ заказать кадастровую выписку, совершенно не нужную, в общем, бумажку, но необходимую для получения другой, чтобы после того иметь право прописать сестру - короче, обычный бюрократический бред, который хочется сделать, да забыть поскорее. Но рядом с МФЦ находился городской пляж, на котором можно было загорать (купаться в грязноватой речке не разрешалось, да никто, кроме уток, и не стремился). А еще там была чудесная детская площадка. Лиля фотографировала дочь в объятиях ярко раскрашенных фигур Петра Первого и старого пирата, обе смеялись и радовались; день задался.
Лиля сбросила звонок, и очень осторожно, крадучись, вышла во двор, тихонько прикрыв дверь и надеясь, что муж не услышал. Протиснулась между досками и грузовиком. Набрала номер. Занято. Ах ты, зараза! Вряд ли звонят друг другу - он не идиот - звонить сразу после брошенной трубки. Подставлять ее. Значит, уже беседует с кем-то еще. Но ведь слышит ее звонок! Блин. Что теперь ей делать? Сейчас он договорит с собеседником, и снова начнёт звонить, раз она подала сигнал. Не стоять же ей теперь на улице в ожидании! Почему, почему не использовать вотсап, как все нормальные люди? Лиля поставила телефон на беззвучный режим и вернулась в дом. Муж и так крикнул ей, что "у тебя что-то играет" на первый звонок.
Прошла на кухню, стала готовить ужин.
После восьми вечера, когда муж ушел на дежурство, увидела пропущенный вызов. Ну, конечно. Хорошо, что было не слышно. Перезванивать не хотелось. Прошло настроение. Бывает. Стало уже каким-то вечерним и сонным, в вотсапе писали подруги, а он все равно звонил уже достаточно давно.
Дочь уже плескалась в ванной, процесс затягивался. Лиля ждала, когда она закончит, чтобы уложить ее, и почитать на ночь "Мэри Поппинс".
"Не стану звонить", - подумала. - "Завтра уже наберу... Не хочется сегодня. Сонно и спокойно. Главное, он звонил, значит, я лягу спать спокойно".
Изумляло собственное состояние. Ей не хотелось ему звонить! И не по какой-то причине: обиды, страха, очень плохого самочувствия а просто было тупо лень! Впервые в жизни. Спать хотелось больше. Сонно-спокойное счастливое настроение, помнящее прошлую встречу, сегодняшнюю удачную прогулку.
Она лежала в полудреме, когда любимая мелодия прозвучала вновь.
Что? Где-то сдох большой белый медведь и растаял лёд в Арктике? Реутов перезвонил второй раз, несмотря на то, что она проигнорировала? Значит - не просто вежливо перезванивал, а все же захотел дозвониться? Возможно, просчитав, что, раз она не могла говорить днем, то, с большой долей вероятности, будет одна ночью? И оказался прав.
Ну, раз уж так... надо ответить. Поговорили, посмеялась. Но не договорились о встрече, это пока было не важно.
Поэтому, два дня спустя, она не переживала, когда он сбросил ее звонок. Видел, слышал. Занят был, перезвонит.
Не перезвонил. Спокойствие сменилось недоумением. Недоумение - тревогой. А когда он больше не подошёл ни к обычному телефону, ни к номеру вотсапа, и, естественно, не ответил в самом вотсапе - тревога переросла в панику и отчаяние. Либо что-то с ним случилось, ведь еще недавно он так хорошо с ней разговаривал. Либо... там какая-то Маша, с которой они "встречаются в одиннадцать". И, если до сих пор Лиля была хороша и нужна (как игрушка), то теперь с Машей возникло что-то серьёзное, а ей дали отставку.
Все больше рисовалась картинка в голове. Да, он говорил про семьи, про родителей, про "что там, наверху". Возможно, его потянуло к серьёзной связи. В конце концов, он может жениться на свободной Маше, и кто его осудит? Какие права на него у замужней Лили? Если посмотреть со стороны. Может, они там венчаются уже. А ей, дуре, он больше никогда и не ответит. Единственная песня, которую она могла слушать, рвала сердце "Господи, помоги, всем, кто безответно влюблен". Но хоть какое-то облегчение приходило со слезами.
Ну не умер же! Да слышно было бы в городе. Да муж бы слухи на хвосте "Скорой" принес. В контакте Риты появилось бы что-то... или она бы просто не заходила туда, не постила однообразные психологический позитив. Да в конце концов, Лиля почувствовала бы! Наверняка.
Время шло, Лиля цепенела. Делала какие-то дела, машинально общалась. Пришло в голову заглянуть в вотсап - высветилось, что абонент был в сети. Пару дней назад. Но ее сообщение по-прежнему висело неоткрытым. Значит, просто удалил чат не читая. Видел и удалил, не отреагировал. Спасибо, что не заблокировал еще. Значит, живой. Значит, Маша. А с ней - все кончено. И звонить больше нет смысла.
И все же... Да может она позвонить, надоели эти реверансы! Почему она должна бояться? Имеет право узнать, в чем дело. Полное право. Не хочет ее видеть - пусть честно скажет это ей в лицо! Если ты мужик, если ты хочешь разорвать отношения - имей смелость сказать это. И уйти, по возможности, красиво. Ага - а как ты сама себя ведёшь с Ваней, например? Честно говоришь? Нет. Но там совсем другой градус общения. Там никто не сжимал друг друга в объятиях до всхлипа, никто не смотрел влюблёнными глазами, никто не говорил (пусть и единожды - "девочка любимая"). Там сразу была договорённость навроде "Вы привлекательны, я чертовски привлекателен, так зачем же время терять?". И все. И даже меньше, чем это. Хотя, зато, Ваня почти всегда был свободен для нее и соглашался на любые просьбы.
Не важно.
В очередной раз оказавшись возле МФЦ (теперь надо было забрать выписку, и заказать еще одну), она решилась. В пределах родного квартала решимости не хватало. Почему-то, чем дальше она находилась от близких, чем больше свободы ощущала, тем чувствовала себя уверенней и круче, что ли, тем большую боль могла вытерпеть.
Взяла талон (ждать предстояло долго, как ей пояснили), и вышла на воздух. Набрала. Ответил. Заготовленные фразы вылетели из головы, не нужно оказалось ничего спрашивать решительным тоном.
- Да, але! Привет тебе! Я сейчас еду, слышно плоховато.
- Ты живой, оказывается.
- Уже почти да. - Насмешливо и радостно. - Прошёл этот, как его...
- Сифилис?
- Ага. Омикрон. Все переболели, купили один тест на всех, дорогой, зараза. Он какой-то, я бы сказал, неврологический. Совсем мозг отшибает, шевелиться невозможно, страхи, депрессии. Но уже получше. А ты сразу "Ой-ой, мы никогда не увидимся больше!"
Значит, видел ее послание, но не прочёл до конца. Послание было спокойным и нейтральным, он просто вспомнил фразу, которую она кричала в день святого Карантина.
Цинично. Мерзко. Но есть от чего оттолкнуться. Помнит. Хорошо помнит ее фразы. Это лучше, чем ничего. Скажем, она не помнит никаких фраз Вани, абсолютно. Или любого другого, не значимого для нее мужчины. К тому же, этой насмешкой он невольно обозначил их роли. Как бы то ни было, но роли выходили романтическими, эмоциональными. Нет нужды больше изображать незаинтересованность, придумывать предлоги, показывая, что для нее, мол, важно только лечения зубов. Хотя это удобно - личный стоматолог. Все же зачем-то она произносит ненужную фразу о зубах. Просто чтобы сбить лишнюю самоуверенность. Грош цена ее вранью, а всё равно подействует, хоть на пол процента.
- Да не, я особо не переживала. Хотя пломба слегка подкрошилась; некритично, но хотелось бы подделать.
- Когда?
- Могу и завтра, но лучше в пятницу.
(Завтра она еще не соберёт в кучу себя. У них не было ковида, но муж принес какое-то неприятное ОРВИ с кашлем и соплями, и к пятнице она надеется почувствовать себя лучше. А сейчас ее знобит, и она незаметно хлюпает носом).
- Да, давай в пятницу...
Счастлива? Счастлива. Хоть и зла на его выкрутасы. Но нет там никаких Маш, там был ковид и такое же унылое лежание дома, как и у них. Когда она придет, она скажет ему все, что думает о его поведении.
...
Субару стоит на месте, ждет ее. Ее ли? Может, там опять десять пациенток в ряд сидят. Как все будет? Она нервничала. Нервничала так сильно, что била дрожь. К тому же простуда еще не прошла до конца. Днем было хорошо, а к вечеру стало страшно. Месяц не виделись! Дрогнувшим голосом сообщила мужу, что идет к стоматологу, чувствуя себя лживой и отвратительно бесталанной актрисой. Муж наверняка заметил, что ее трясёт, что лицо напряжено, что она второй раз мажет ресницы тушью, не попадая на них, смывает и снова мажет. Он заметил, что она не ходила туда месяц. Удивлялся. Однажды, когда она сидела перед зеркалом, спросил
- Ты к стоматологу?
- Нет, - мрачно ответила Лиля. - Почему вдруг?
- Показалось, что красишься особенно тщательно.
- Показалось.
Не было сил у нее играть хорошо, и вовсе она не красилась. Собственно, она и к стоматологу не сильно красится, разве что, да, "более тщательно"... Более придирчиво. И весь этот месяц (ну, почти) ходила с похоронным видом. Не трудно сложить два плюс два. А сегодня, уходя, сообщила между делом, что у него был ковид. Чтобы стало еще понятнее... Хотя это была слабая попытка пояснить, якобы ей давно нужно к нему, но он болел.
Держалась, держалась, придумывала, что скажет... Казалась себе уже нереагирующей больше ни на что - куда хуже то? А к вечеру сломалась. Страшно стало безумно.
Остановилась, достала сигарету. Музыку не включала. Не музыкальное настроение. Он издевается, а она будет романтику создавать? Лето прошло. Обидно. Бездарно. Джинсы, куртка, старые башмаки-ботильоны (вместо изящных босоножек).
Как подойти к двери, как войти? Когда ее так трясёт, и кажется, что там совершенно чужой человек, которому она абсолютно неинтересна, может быть, пациенты, может быть, чужие вещи...
На слабеющих ногах подошла к дверям. Открыто. Темно. Он сидит на диване, ждёт ее. Давно ждет - судя по виду. Дура-то! Зачем тянула время, ходила кругами, не решалась подойти, тратила свои нервы, доводила сердце! Можно было совсем не краситься. Ну, для себя разве что. Можно подумать, он станет придирчиво ее разглядывать. Привычка просто... Она - это она, для него. Давно, в общем то. Хоть в блондинку крашеная, хоть в рыжий,хоть в чёрный, хоть в зеленый. Хоть в белом платье, хоть в спортивных штанах. Как-то внезапно она ощутила это.
- Заходи. А у меня вот - простатит. Так что - прощай...
Как всегда. Сразу с порога брякнет что-то, отчего у нее вылетают все предыдущие мысли.
Если думал поразить ее, просчитался. Она уже выдрессирована мужскими страхами. В тридцатилетнем возрасте муж пугал ее своей стенокардией, оказавшийся впоследствии мнительностью. Скорее, тогда от переживаний, стенокардия могла возникнуть у нее. Так переживала. А потом привыкла не потрясаться от таких новостей. Артрит, переломы, ковид, тромбоз. Ужасные слова, особенно последнее. Но она уже неспособна на те эмоции, что в юности, не потрясается до слез и отчаяния. Может, надоело ощущать себя дурой-чувствительной-барышней, хлопочущей наседкой. Может, просто поняла, что у всех всп случается, и закатывать истерики не помогает. Смысла нет.
Прошла к шкафу, разделась, повесила куртку на плечики. Выпила воды в подсобке; подсела к нему.
- Ну и? Какие симптомы?
- Болит внизу справа. Тянет и тянет. Колька на днях заходил, у него простатит сильный. Нарассказывал... Вот и у меня.
- У тебя всю жизнь там болит. Аппендицит твой хронический.
- Не, аппендикс выше. А тут отдаёт вниз...
- Ну, переместился. Он же подвижный! Лучше скажи, что это за детские игры, не надоело еще? Пропадать, не брать трубку, молчать в вотсапе.
- Да я очень редко пользуюсь вотсапом; не сижу я в нем, не понимаю. Брат был в реанимации. Синдром Лайела начался после ковида, кожа сползала... Звонили постоянно, дорого по межгороду. А так я там и не бываю.
Ну не говорить же: "Ты врешь". Какая ей разница, бывает он там или нет. Кстати, значит он догадался, что ей видно, когда он был в сети. Суть не в этом. Он видел ее сообщение и не открыл его, а теперь несет какую-то оправдательную чушь.
- Жарко здесь.
- Все открыто.
- Не знаю. Невыносимо душно.
- Давай вентилятор сюда притащу.
...
- Болел, не болел... Всегда можно ответить на звонок, перезвонить, послать эсэмэс.
- Это ты так думаешь...Чай поставить?
...
- Слушай, не могу чай найти. Покупал же, приносил, помню! Куда-то дел?
- И бумаги в туалете опять нет, одни полотенца.
- Да ты что? Ну, вот... Это что? А это? Нет, все полотенца. - Он роется в шкафчиках. - Вон, еще чашечки есть.
- С пингвином хочу.
- Кофе сделать тебе?
- Хочется чаю. Я сейчас кофе с желудком своим не пью.
- Тогда только кипяток.
- Нет, воду с маффинами и конфетами невкусно совсем. Давай тогда кофе слабенький.
Себе он развёл какую-то жиросжигающую бурду, которая, со слов, валялась здесь несколько лет.
- Дай попробовать.
Отпила из его чашки.
- Мерзко.
- Что-то я прямо боюсь теперь, что ты кофе пьёшь, если нельзя. Не допивай, может?
- У нас тоже какая-то хрень была, но тест у мужа отрицательный. Хотя, тесты эти.
- А мы все слегли, тяжело прошло. Бабушка опять нехорошая. Рита долго не поправлялась, коньюнктивит присоединился, сухость глаз. У меня сердце болит, давление скачет. Локоть не проходит, колено. Достало все это! Нервы ещё, с этой обстановкой, конечно. Кармолис заказали на озоне, только им и лечились, бутылочка по рукам ходит, как эстафета. Кто нюхает, кто капает.
- Что это?
- Препарат немецкий, восстанавливает дыхательные пути. Иначе не могли справиться.
- Давай запишу. Не запомню ведь.
Достала телефон, отнесла на полметра.
- Видишь, как мне приходится смотреть? Здесь хоть увеличить можно. А в кнопочном я порой не вижу, кому звоню!
- Очки-то носи, - с некоторым испугом и неподдельной тревогой в голосе.
- Дома ношу, если читаю.
- А так ты видишь? Машины, улицу?
- Да, это же дальнозоркость. Только читать.
- Тогда ладно...
Незаметно выключается свет, он начинает обнимать и целовать, как умеет только он. Потом они лежат на диване. На этот раз он не бежит мыться, говорит:
- Дай полежать рядом.
Смеется над тем, как долго продолжаются сладкие конвульсии:
- Видишь, что творится. Все, заклинило! Ну вот, опять! Это воздержание.
Вскоре она слышит его ровное дыхание. Заснул. Ей тоже хочется.
Телефонная трель нарушает сон.
- Заснул ведь! - Вскочил.
- Я на работе! - Говорит он в трубку деловым тоном. - Да, скоро закончу. Буду часа через полтора. Оставляй и не бойся, все нормально.
- Рита боится бабушку одну оставить. Ей надо уезжать. А я не понимаю, что с ней случится, не ребёнок же.
Лиля понимает, что он вовсе не рвётся исполнять обещание приехать через полтора часа. Она чувствует, что сегодня он вообще не торопится, и сидел бы здесь с ней сколько угодно.
- Куда она едет?
- Я не спрашиваю. У нее тоже есть личная жизнь.
- Ах, это. Я думала, уезжать - это в Москву или Питер.
- Нет, здесь, просто что на машине, потому так говорю.
Они сидят на диване, не одеваясь. Жарко. Снова звонят. Ей кажется, что снова его телефон, но мелодия чуть-чуть другая.
- Это у тебя. Муж.
- Точно... Вечно я его мелодию путаю.
Мамину, Нелину и основную распознает, они слишком другие. А мужнина очень похожа на резкий звук его телефона.
- Да, да. Почти все. Скоро поеду...
- Что он спросил? Возмущался, почему долго?
- Нет. Совсем нет. Спросил "Ты на каком этапе?", и все.
- Я тебе как мужик скажу: если бы я так спросил, это значило бы, что я очень сильно возмущён уже.
- Не думаю. Конечно, мне интересно услышать твое мнение "как мужика", но он всегда говорит прямо. И это стандартная фраза, когда ждет, куда-то собираемся. Просто чтобы знать, сколько у него еще есть времени. Тошнит меня. Не надо было кофе.
- Беременность...
- У меня уже лет десять такая беременность. Когда рожу-то?
Смеется. Задумывается.
- Слушай, а как вы вообще умудрились... забеременеть?
- Обычным способом, - сразу, но чуточку резко отвечает она.
- Просто ты говоришь, столько лет, не предохранялась никогда... И сейчас тоже.
- После родов поставили спиральку.
- Зачем?
- Спроси... Там у гинекологов принято было, а я не сопротивлялась. Ну и - гнойный эндометрит в результате. Не принимает организм чужеродного. Кстати, одна из причин, почему не хочу ни имплантов, ни коронок. Потом через время снова забеременела, но выкинулось. Видимо, и эмбрион посчитал за чужеродное. А потом больше нет.
Он тихонько гладит ее плечи, обнимая, кажется, сочувственно.
- А, тогда понятно... Сейчас вот, правда, меньше болеть стало. Может, действительно, застой?
Ее рука вскользь легла на его живот, легонько пропальпировала в месте возможного аппендикса.
- Не больно...
- Депресняк какой-то последние дни. Тревожно постоянно. - Не уточнила, конечно, что громадная доля депресняка обусловлена его отсутствием. И, надо признать, отсутствие интима давило тоже. Не только "увидеть, поговорить, прикоснуться, поцеловаться", а то самое, неудовлетворенное звериное желание, монашеская жизнь без столь необходимой организму разрядки, превращавшее ее в старуху, которой все "все равно", которая медленно движется, переползая изо дня в день, отвлекаясь и успокаиваясь творчеством. Если раньше в случае необходимости она просто помогала себе сама, или, то теперь просто не возникало такого желания, чтобы - сама. Оно тухло, оно не загоралось в ней без него, - даже вообразить себе его в его отсутствие не получалось. Что он сделал с ней? Или это просто возраст?
- Даже приступы паники были. Давно не было. Не такие, конечно, как раньше, как бы только самое начало, которое гасишь чем-то, зная уже врага в лицо.
- Когда на меня такое накатывает, я один способ знаю. Хоть он и несколько неэтичен, что ли. Реально истощить себя чем-то, напугать. Реальным страхом, угрозой жизни. Чтобы все остальное вылетело, просто места не осталось в душе ни для чего. Бежать, спасаясь от погони, изо всех сил, на пределе, что вот еще чуть шаг - и не выдержишь. Какую-то опасную игру затеять. Хотя бы - просто ходить, много-много, быстро.
- На это ресурс нужен. Силы. Когда приступ, тут не сможешь. Наоборот, хочется сбиться в комок, спрятаться...
- Да, конечно, это когда просто тоскливо. Когда уже паника, там ни до чего. У Ани было, так она дышала. Высунувшись в окно. Со стороны тоже, наверное, выглядит, как попытка суицида.
- Дышать - да. Оно всегда, при всем. А главное, когда знаешь разумом, что пройдет. Помнишь, что уже было и проходило. И становится спокойнее.
"Помню я про Аню. Трудно забыть, знаешь ли. Может, потому так люблю делиться с тобой этим. Единственным из мира мужчин, кажется. Кто знает о приступах паники и с интересом поддерживает тему". Голос его всегда теплел, когда он говорил "Аня тоже..." Ну, здесь ей просто случайно "повезло", что у Ани это было "тоже", и, видимо, достаточно серьёзно выражено, раз муж вообще был в курсе.
- А что ты чувствуешь? Когда оно возникает?
- Это неприятно. Настолько, что не хочется вспоминать. Но здесь срабатывает механизм - чем чаще об этом спокойно говоришь, тем уже легче. Иррациональный ужас из ниоткуда, так плохо, так страшно, что хочется не жить, лишь бы прекратить это. В первый раз. Во второй уже помнишь - оно было. И проходило. И ты снова смеялась и жила. Значит, пройдет. Помнить, что пройдет. Ну, таблетки тоже, конечно, помогают, но не сразу.
...
- Можешь дочку посмотреть? Мы год уже не проверялись. "Денталю" я больше не верю, после того, как они ей десять кариесов нашли, а ты и городская - ни одного. Поликлиника рядом, но в нее записаться теперь невозможно! "В день приема с острой болью или через госуслуги в четверг в три часа". Открываешь в три часа госуслуги - "извините, записи нет". Сказка про белого бычка...Так то я бы лучше туда сводила.
Лучше - потому что к Максиму придется ехать с мужем. И возвращаться с мужем. А это трудно выдержать. На автобусе слишком дорого, долго и муторно вдвоем. Но несколько попыток записаться в четверг или прийти в субботу к дежурному врачу оказались бесплодными, значит, вариантов нет.
- Да. Почистите порошком, чтобы налёт этот снять, она чистит плохо и он у нее плотный. Да, можно еще вот что... хотя не, не надо, так увижу.
Ей кажется, или он теперь тянет время, не желает уходить отсюда? Не кажется. Прихватив с собой пару конфет (себе и дочке), она торопит его.
- Ты как Колька... Тот тоже все: "Реутов, давай скорее, давай..." в результате я забыл дрель и лопату... Я ведь сегодня был нежен? - Неожиданно, не в тему, насмешливо улыбаясь.
- А что, обычно ты бываешь грубым?
- Локоть болит, зараза. Ах, ну да, я же тебя держал, - ласково и горделиво. - Еще могу тебя держать.
Не на руках, конечно (а жаль). Но у него есть милая привычка прижимать ее к себе, держать на весу голову и плечи, даже когда она лежит под ним, и это удобнее самых мягких подушек.
Все-таки они идут к субару.
- Будешь курить?
- Буду... традиция, - вздыхает она. - Надо бы бросить.
- Согласен, надо. Но я не собираюсь, честно скажу. Мне это приносит временное удовольствие, а в жизни не так много осталось вещей, что приносят удовольствие.
2. Снова она идет на остановку, возвращаясь с МФЦ. На удивление, сегодня справку сделали правильно и быстро - в очереди сидеть не пришлось. Какое счастье - утро, она одна.
Дочь в новой школе, в которую приходится ездить на такси или с мужем. Хорошо хоть выделили им социальное такси, не сильно дешевле, зато водители надёжные. Можно одну отправить обратно.
Муж довёз ее до конторы, и уехал. Опять не без приключений, правда.
- В МФЦ?
- Да. Теперь получить справку.
- В какой? В городе их несколько.
- В тот же, - недоумевает Лиля. Неделю назад ездили. Если она заказывала справку в одном месте, значит, и получать там же.
Едут каким-то странным маршрутом, но мужу виднее - может, так оно быстрее, или перегорожено что-то где-то. Неожиданно он тормозит возле центрального фонтана.
- Приехали.
Лиля видит (впервые в жизни) некое новое здание с табличкой "Многофункциональный центр. Филиал, районный..." То есть, даже не совсем то, что нужно в принципе. Ну с какого перепугу надо было приехать сюда, если сказано "тот же"?
- Прости, но я не знаю это место. Мне нужно в тот центр, где я заказывала справку, возле роддома... - как можно мягче. Хотя внутри все кипело. Ей казалось, он нарочно показал ей, что она "неточно выражается", чтобы сейчас начать обвинять. Не начал. На удивление. И на том спасибо. Но все равно она чувствовала себя виноватой, и это бесило.
Зато теперь она идет к остановке и шуршит листьями под ногами. Набрала номер.
- Привет. Тебя там не мобилизовали?
С утра весь мир гудел про всеобщую мобилизацию. Верилось с трудом, но уже верилось. Теперь уже во все верилось, научили несколько последних лет.
- Слушай, несмешная шутка.
- Несмешная. Совсем. Мне уже несколько знакомых написали про повестки. Я... представить не могу.
- А сколько им лет?
- Тридцать пять и сорок пять примерно. Тебя не возьмут.
- Да не знаю. Это сейчас до пятидесяти пяти. А дальше?
- Такое невозможно.
- Все возможно. Что у тебя там хрустит? Идёшь, что ли?
- Да, по листьям. Как насчёт Стаси?
- Сейчас не скажу. Давай завтра созвонимся, хорошо? Не могу сейчас уже... Все погрузили? Закрыли? - в сторону. - Ехать надо.
- Хорошо, пока.
Как всегда, она нажимает на отбой сразу после своего "пока".
Назавтра она набирает его перед вечерней прогулкой до банкомата. Любимый маршрут. Не такой противный, как остальные направления в их районе. Чисто субъективно. Непонятно, почему. Душевно комфортнее. И там по дороге лишь один маленький "Магнит", в котором невозможно потратить кучу денег и набрать слишком тяжёлые сумки.
Максим не отвечает. Ей опять грустно, по дороге она старается что-то оживлённо говорить, хотя на душе кошки скребут. Но и говорить особо не о чем. Мир сократился, событий все меньше. Теперь она даже не работает. Дочь тоже стала молчаливой, хотя у нее вроде бы как раз есть повод для бесед. Новая школа, приятные мальчики в классе, старые знакомые - чудесный сюрприз, казалось бы. Но восторги первых дней сменились унылым равнодушием. Может, это заразное? Чувство "зачем все...".
В здании банкоматов раздаётся любимая мелодия, и, как обычно, до Лили не сразу доходит, что это означает. Она замирает на несколько секунд, слушая. Затем так радостно кидается к телефону, пропуская к банкомату стоящих за ней в очереди, что люди действительно смотрят на нее с удивлением - ей не кажется.
- Как насчет субботы?
- Легко.
Внезапно она не понимает, чего должна бояться и опасаться.
- Там смотри. Скорее всего, мы приедем и уедем, конечно, но может быть получится мне как-то остаться. Как захочешь. И как выйдет.
- Посмотрим, хорошо. К семи?
- Да. А ты можешь принести мне этот кармолис? Я поглядела в интернете, такие показания, как раз для меня. Но не нашла нигде, чтобы его можно было заказать.
- Так он снят с производства. Немецкий препарат. Посмотрю. Только он не знаю у кого сейчас, может, у Надежды Ивановны. Не помню, надо спросить.
Принесёт, не принесёт... ничего он не принесет. Дело не в том. Она может взять и спросить его, попросить принести что-то, сделать. Просто, типа "захвати с собой это...", - как подружку, как мужа. Не как загадочное божество, которого надо только о встрече умолять. Конечно, было уже - когда он привёз ей лекарство с аптеки, но то было исключение из правил.
В субботу она нервничает, конечно. Каким-то чудом руки сами собой плетут дочери изящные косички, оставляя часть кудрей распущенными, достают из заначки совершенно новые розовые заколочки. Начищают зубы до зеркального блеска. Вновь перед глазами кадры из мультика, где "гадкий злодей" Грю, влюбившись, яростно чистит зубы и сияет как медный таз. Когда-то давно она водила Стасю к нему, но то вышло случайно.
- Мне надо заехать в "Строймаркет", - сообщает муж. - Специальный скотч купить, это быстро. Можно отвезти вас, я съезжу в магазин, а потом вас заберу.
- Хорошо. Правда, если у него будет время, может, я потом тоже останусь. Не знаю пока.
- А вместе разве нельзя?
- Ой, если мне делать, то там долго. И рентген надо, и вообще непонятно что.
Совсем уж неправдоподобно. Пофигу. Вот просто пофигу. Только бы увидеть его скорей. Но вдруг она не выдержит - увидеть и не коснуться? Просто не сможет уйти? Ей-то пофигу все, но он будет строить при дочке дядю-доктора!
- По-моему, еще рано, - говорит она, - успеем по дороге в "Строймаркет". Он сам вечно опаздывает.
- Ах, да, это же Реутов! - веселится муж.
Ей хочется завизжать и стукнуть его, ни в чем не повинного. Чтобы даже "всуе не произносил". Господи, какая она идиотка. Но она подумает об этом позже, когда все закончится, когда перестанет распирать эмоциями. И устыдится самой себя, и покается перед самой собой. Сейчас не до того, она - натянутая струна.
В магазине муж пробыл минут пять, не больше. Молодец. Зато потом перед ними замаячил какой-то "чудак на букву эм", как мягко назвал его муж, который, как мэм из старого анекдота, никак не мог выбрать, какой цвет светофора ему по душе. Стоял, тупил и преграждал дорогу. Ей казалось, они никогда не тронутся. Хотелось выразиться матом, причём громко. Она пыталась расслабиться, слушая музыку, но, как назло, на флешке играла серия каких-то "Марий-Мирабел", "Буратин", и заставок из "Ну, погоди". Она прикрыла глаза. А когда открыла, они ехали уже по улице имени великого писателя, и сворачивали во двор. Странно, без всяких там вопросов, где припарковаться. Как дико быть здесь с мужем. Логан спокойно занял свое место во дворе.
- Узнаешь, где мы?
- Разумеется. Только я что-то не вижу его машины.
А если он на бумере? Она не помнит номер, и различить черную машину в черном дворе...
- А, вот он.
Субару въехала во двор следом за ними, стала "у помойки".
- Точно ли он? - засомневалась Лиля, присмотревшись к дискам колес. Другой узор, более прямые и широкие полоски внутри "снежинок". - Нет, он, просто колеса сменил. Такие тоже были.
Последние фразы бормотала себе под нос.
- Пошли?
- Не хочу. - Дочь решила за капризничать, увидев слишком тёмный двор, да и просто не желая выходить из машины.
- Пошли.
Лиля захлопнула дверь логана с некой нежностью.
Максим быстро шагал к крыльцу, открывал дверь.
- Пойдем. Ну, что ты? Мы же были здесь, помнишь? - Громко. - Сколько раз мы тут с тобой вокруг ходили... - Шёпотом.
Дочь всегда чувствовала ее. То, что Лиля здесь как дома, она поняла мгновенно (и Лиля поняла, что она поняла, - и не спрашивайте, каким местом, знала и все). Деловито разделась, заулыбалась, по-хозяйски уселась на диване. Максим быстро надевал форму.
- Проходите, проходите... Садись в кресло, зубки посмотрим.
Стася залезла в кресло, но ненадолго. Лиля уселась на стул Максима, чтобы повеселить дочь.
- Э, нет, это мое место, - возникая из подсобки. - Вставай с той стороны, вместо медсестры. Свет включи, сзади тебя.
Стася пребывала в ежесекундно меняющемся настроении. То улыбалась уверенно, то начинала нервно стучать себя резиновой змейкой и хныкать.
- Ну, что ты? Мы же только посмотрим зубки.
- Не хочу.
Снова хлопок змейки.
- Да, я тебя понимаю, - серьезно сказал Максим. - Сам такой. Опять завели меня с этой войной... Сам бы себя постучал тоже. Ну, давай, открой ротик. Просто поглядим.
- Только посмотрим, - вторила Лиля.
- Молодец. Так, давай. Тут все хорошо... хорошо. Пломба. Ну, вот здесь что-то будет, но пока лечить не надо, это еще не кариес.
Стася коснулась его руки, слегка придерживая. Ну, пусть, если так спокойнее. "Господи, знает ли она, кто он для меня. Два самых любимых человека. Только мамы не хватает...".
- Здесь похуже. Под пломбой, вокруг тёмное, видишь?
- Нет.
- Держи зеркальце. Мамка посмотрит, хорошо? - Чуточку неловко, обращаясь к Стасе.
Взяла. Теперь видела. Хоть и непривычно смотреть через зеркало, а не на сам зуб.
- На жевательной?
- Да. Теперь слева... Вот здесь что-то непонятное. Между шестым и седьмым. Можно пока повтирать порошок, чистить сильно и прямо втирать. Но, скорее всего, будет кариес все-таки. Сверху на семёрке тоже пломба не самая лучшая, но пока стоит.
Давай еще раз все посмотрим, вместе. Со всех сторон.
Они еще раз долго и тщательно осматривают.
Он еще раз быстро проговаривает все, что нашел.
- Дай я запишу!
Она хватает лист бумаги и ручку, начинает писать: "6 правый..."
- Дай сюда.
Он берет у нее лист бумаги, чертит зубную схему, отмечает точками и зигзагами нужные зубы и краткий диагноз.
- Значит, сейчас надо делать нижнюю шестёрку.
- Надо делать? Может, сделаешь? - улыбается она безнадёжно.
- Нет.
Она сама понимает, что нет. Не рискнёт он лечить ребенка, зная возможные риски при ее диагнозе без медсестры и суперклассного оборудования. При этих-то условиях редко кто согласен. Но ей все равно глупо кажется, что он сделает все лучше всех.
- Бежать надо. Достали сегодня все.
- Выгоняешь?
- Нет. Правда, я не знал, что столько навалится со всем этим. Знакомых-то куча. У многих сыновья. Все на взводе, в шоке, а я должен слушать и помогать.
- Как всегда... - Себе под нос. - Конфетки есть?
- Нет. Шоколадка есть.
Идет в подсобку, открывает большую шоколадину.
Лиля наливает воду в чашку с пингвином, делает глоток, отламывает большой кусок шоколада, несет все это великолепие Стасе, уютно устроившейся на диване. Та довольна.
- Вкусно? - спрашивает Стасю Максим. Не получив ответа, кроме улыбающейся рожицы, проходит мимо, убирает инструменты, ищет что-то, одевается.
- Стой, - говорит она ему в узком коридоре "кухни". - Иди сюда.
Она чувствует себя уверенней, чем когда-либо. Словно они - семья.
Он послушно оборачивается, она обвивает руками его шею. Он притягивает ее к себе, начинает страстно, безумно целовать. Сегодня ничего не будет. Никак. Чувства обостряются до предела. Она гладит его спину, успокаивающе, по-домашнему.
- Ой, как хорошо, - стонет он. Целует губы, шею. Руки прижимают ее тело, несмотря на запрет, ползут ниже, скользят, протиснувшись в полное отсутствие пространства между спиной и узкими джинсами.
- А она придет сюда? А если...
Совсем с ума сошёл. Она почему-то была уверена, что в присутствии дочери он совсем не подойдёт к ней, будет делать строгое лицо. Интересно, как бы выглядело, если они и впрямь занялись бы здесь любовью, отгороженные стенкой с незапертой дверью. Сейчас ему не приходит в голову, что муж, соскучившись сидеть в машине, может постучать в дверь?
- Придет. Или не придет. Не важно, не успеем. И вообще...
Обниматься она была готова сколько угодно. Даже на глазах у дочери. Ничего плохого в этом нет. Она даже обрадовалась бы, наверное. Она так давно не видела маму счастливой, обнимающейся с кем-то. Она все чувствовала еще лучше, чем сама Лиля. Штампы были не важны. Если от этих двоих взрослых потоком света лилось сейчас счастье, радость, тепло и любовь к ней, - она тоже была счастлива. Любовь к ней от обоих сразу - потому, что когда льётся эта субстанция, она уже не делит на своих и чужих, она распространяется на всех, как солнечный свет. Ненадолго, конечно, но сейчас все трое в одной радостной ауре.
Громкая мелодия взорвала тихое счастье. До того еле слышно звучали лишь привычные "же теймы" из сумки, на сей раз включённые для развлечения Стаси.
- Что это? - недоуменно спросила Лиля, отстраняясь. Она не понимала, чей телефон заиграл. - У кого это?
- Нет, это она включила магнитофон, - засмеялся Максим.
Ну да. Сколько Лиля здесь, а не знает, как включать агрегат, стоящий на тумбочке. Зато Стася решила обследовать все, и не ошиблась. Громкий рок-н-ролл наполнил стоматологию. Виновница нечаянно устроенной дискотеки прыгала и плясала перед зеркалом. Лиля закружилась вместе с ней, засмеялась. Не удержалась, чтобы не снять короткое видео и пару счастливых селфи. В кои то веки абсолютно счастливых.
- Я не знаю, как здесь громкость убавить. Не могу найти, - крикнула Максиму.
- Зачем? По-моему, все отлично...
- Ты в туалет сходила? Молодца. Я тоже схожу... И пойдем сейчас...
Туалет дочь тоже нашла без вопросов. Будто всю жизнь тут жила. Все она знает, наверное...
В дверях столпились.
- Толкай, - по привычке произнёс Максим свое любимое. В общем то, это было логично, слишком узко для того, чтобы он открывал двери, выпуская кого-то. Просто Лиля всегда капризничала, заставляя его совершать неловкие телодвижения. Хоть в чем-то покапризничать...
Но сейчас не успела - Стася распахнула дверь.
- Нашел крайнего! - деланно-возмущенно смеется Лиля.
- Осторожнее, там темно, ступеньки мокрые.
Вместе они дошли до угла дома.
- Слушай, я теперь не могу так, как раньше, часто... Надо как-то незаметно. Например, в четверг, с утра, забрать меня возле школы на Лизы Чайкиной... - бегло, не давая опомниться.
- Посмотрим, может быть. Созвонимся еще ближе.
- Конечно...
Он не сказал свое: "Я не приеду!" Хотя просто не дошло до него. Или сработал деловой тон с названием улицы, словно бы само собой разумеющееся, а не просьба. Но он спешит, и мысли его уже далеко. Хоть, может, и менее приятные, чем стоматологическая дискотека и шоколадный пир. И все же он уже переключился. Он идет к субару. Направо. А они почему-то налево. Бред, идиотизм. Почему? Так не должно быть. Это неправильно. Они должны сесть в субару все вместе, и... не важно, что "и". Сесть и быть рядом. А там уже думать. Невыносимо идти к Логану. Невыносимо. Душа рвётся в субару. Дочь держится за руку... держит ее, точнее. И ведёт налево, словно это она - умная и взрослая. Правда, они еще машут субару рукой. Обе. Сейчас можно, это как бы детская вежливость. Сама себе она не позволяет смотреть вслед, когда он уезжает. Даже если очень хочется.
- Помаши Максиму. Пока-пока, - смеется, но чувствует себя напившейся зомбиобразной золушкой, вынужденной срочно покинуть зал и оказаться рядом с тыквой. Мозг отказывается воспринимать, что платье уже не то, а кони превратились в мышей, хоть ей и говорили заранее. Он трогается с места мгновенно. Не удается выехать на улицу, любуясь кормой субару, как бы ей не хотелось. Может, и хорошо. В сумке у нее еще пара кусочков шоколада на память. Съедят вечером.
3. Почему всегда не спится, если утром предстоит ответственное дело? Тем более такое, которое может сорваться, и которое безумно важно для нее? Предвкушение радости сменилось вдруг чёрной меланхолией. Дождь уныло барабанил по железным карнизам. Ничего не будет. Не приедет он. Позвонит с утра и отменит все. Или не позвонит, а просто не приедет, и трубку не возьмёт.
Напрасны ее ранний подъем, душ, сборы, косметика. Придется возвращаться на автобусе со сломанным зонтиком, как сиротка Хася. Сломанные зонтики это какая-то карма. Самый лучший сдала в ремонт, сделали, и на следующий же день ветер вновь вывернул его наизнанку; хлипкие спицы изогнулись закорюкой. Смысл ремонтировать...
Погрузились с дочкой в такси, темно-синюю простецкую Ладу. Знакомый уже водитель не нашел сдачи с ее пятисотки, сказал, мол, на обратном пути заплатите. Да, конечно. На обратном. Надежды не было. И все же она спросила, нет ли у кого-нибудь разменять наличку - учительницу, двух знакомых мам одноклассников.
Ни у кого не нашлось. Зато попросили сегодня забрать детей пораньше, в два часа вместо четырёх, так как в здании скоро пройдут выборы, нужно все подготовить, а дети будут мешать. Интересно. Дети будут мешать в школе. Анекдот просто. Ладно, без разницы.
Завидев водителя, предупредила, что сегодня обратно в два.
Вышла на улицу, раскрыла многострадальный зонт. Водитель еще не уехал, поглядывал на нее.
Она завернула за угол, где никто ее не увидит, вытащила телефон из сумочки (третьей руки не хватает все же), набрала номер. Вот какая ей разница, смотрят на нее таксист и знакомые мамы в тот момент, когда он ей не отвечает, или нет? Почему кажется, что весь мир замечает ее поражение, и надо непременно скрыться со всех глаз, спрятаться в норку?
- Але, але. Привет тебе.
- Ты где?
- На работе.
- А я уже все, вышла на улицу. Тут дождь.
- А я не понял же. Заранее бы позвонила, что скоро будешь, уже бы подъехал. Ну, сейчас приеду.
Приедет. С какой стороны, интересно? Выйти к узкой улице, где обычно останавливается муж, возле ворот? Или пойти в другую сторону, откуда чаще заезжают машины в другие корпуса многозадачного комплекса, например, в "Автозапчасти"?
Не станет она нудно уточнять, как с мужем. В конце концов, с ним - даже поискать друг друга - тоже приключение. Вышла за забор к узкой улочке. Отсюда ей виден и другой заезд. Заодно раскидистое дерево скрыло ее от любопытных глаз, и она спокойно покурит.
Достала сигарету, извернулась под зонтом, сделала пару затяжек и увидела субару, появившуюся с другого конца здания. Машина свернула, объезжая здание. Не он? Он. Просто он подъехал точно к нужному входу, так же, как таксист, на территорию за воротами. Он помнит, где расположено детское заведение? Она ведь ничего не обьясняла. Телефон в сумке заиграл. Она поспешно бросила сигарету, сунула в рот жвачку и пошла к машине. Странная жвачка, засохла, что ли? Гадость какая. Что за твёрдые куски, их надо как-то выплюнуть. Мда...
Открыла дверцу, села.
- Кидай зонт назад, или вниз. Мокрый же, не клади на колени.
Она сосредоточенно доставала куски жвачки изо рта. Не кажется. Это не жвачка.
- Зуб сломался. Прямо вот сейчас!
- Ну, видишь, как удачно! Зуб по мне соскучился, - засмеялся. - Крыса под колёсами...
- Здесь крыса, средь бела дня? Здесь их не бывает. Это тоже из-за тебя. Как ты появился, так и... Но откуда здесь?
- Да все равно уже. Все, переехали крысу.
Спасибо, субару, крысой меньше. Хоть и мерзко.
Родной двор, родное крылечко, родная прихожая.
- Сколько у нас времени?
- До двух. По идее, до четырёх можно было, но сказали раньше забрать. Еще и зуб этот...
- Да все успеем. Будильник поставим на пол второго, даже поспать можно.
Ставит чайник.
- Есть хочу.
- Я тоже. Поехали в кафе?
Смотрит на нее непонимающе.
- Нет, какое кафе... Булочка есть. Шоколадка. Чай принес. Давай чай пить.
- Кармолис не принес?
- Забыл... Спросить забыл, он у кого-то из наших, искать надо. Не до того со всем этим. Бабушка откалывает опять, все ее куда-то надо возить. Памятник поднимаем, с Колькой.
- Ты же летом уже вроде.
- Не, это другие. На другом кладбище, старом. Там родители...
Она жуёт булочку с шоколадом. Идеальное сочетание. Хотя кафе было бы лучше. Хотя и некогда, в общем-то.
- Бумага в туалете есть; купил. Заметила?
- Она и должна там быть.
- Ладно, покажи, что там у тебя?
Берет ее голову в ладони, открывает рот.
- Сделаем. Такой вот материал пошел, некачественный.
- Или стоматолог такой...
- Или стоматолог...
- Жалко, та пломба такая удобная была...
Плейлист сегодня замечательно подбирает песни. Очень удачно для романтического кино.
Осмотр рта плавно переходит в сумасшедшие поцелуи и постепенное освобождение от лишней одежды.
("Кармолис не принес. Небось, надо было бы Рите, вспомнил бы. В кафе отказывается...") Зато чувство необитаемого острова все сильнее. Музыка, утро, несколько часов, когда никто не знает, где они. Такой восторг был когда-то в школе, когда сбегала с уроков. Почему так - сбежать, когда никто не знает, где ты сейчас, - такое общечеловеческое счастье? Особенно, сбежать вдвоем, с тем самым человеком, конечно...
Он расстилает покрывало, продолжает целовать, гладить и раздевать.
- Подожди.
Она расстегивает цепочку из простого металла, снимает с шеи привезенный из жаркой страны акулий зуб. Вообще-то она носит этот подарок только дома. Забыла снять, точнее - поленилась, думая, что не встретятся сегодня.
- Надо снять?
- Да, иначе поранишься...
"Я должна спросить... сегодня. Я не могу так больше... надо."
Она садится на диван, но, вместо того, чтобы опрокинуть ее и завалиться рядом, он просто придвигается вплотную. Она понимает, чего он хочет. Он редко просит таких действий, он деликатен в этом. Хотя, насколько ей известно от других, обычно мужчинам в его возрасте это просто необходимо, иначе и не получается. Им это не нужно, и даже, если не получается - он не имеет привычки использовать ее помощь, разве, когда сама захочет. И делает она это чисто символически - обозначить прикосновение губами, на пару секунд. Не потому, что ей неприятно, а потому что это не самое главное и нужное действие. Так, кусочек разнообразия. Основное - когда они станут единым целым. Ну, или еще, когда дополнительное удовольствие доставляется ей. Ему хочется, чтобы она содрогалась и кричала не один раз, может быть, думая, что тогда хватит надолго... Или просто тешит мужское самомнение. Или... Просто действительно хочет, чтобы ей было хорошо?
Но сегодня, когда ее голова полна противоречивых мыслей и терзающих вопросов, - ей просто невыносимо послушно сделать то, что он хочет. Внезапно ей кажется это унизительным, когда она не понимает главного. Кто она для него?
Она резко отодвигается, поднимает глаза на него (хоть в темноте и плохо видно).
- Ты меня любишь?
Не задала бы этот дурацкий вопрос, не решилась бы, если бы не минутная ситуация, решение которой напрямую зависело от ответа. Если нет - какого черта?!
Он вздрогнул, замер.
(Сейчас скажет "Нет", и больше ничего не будет. Потому что врать он не станет. Не может, не умеет говорить красивые слова, а после забрать их обратно. Женщины обижаются, когда мужчины много говорят и обещают, а сами не выполняют. А он даже не обещает. Даже соврать красиво не хочет. Но сказать сейчас "нет" - невозможно, и он знает это. Сейчас она доведёт его до настояшей импотенции, - прерывая таким неприятным для него вопросом в такой момент. Конечно, все эти мысли на самом деле проносятся в ее мозгу лишь долю секунды, ощущением. Но она не боится.)
- Да, - выдавливает он из себя неестественным, хриплым голосом замученного зомби. Надо было слышать его голос. Пусть ничего хорошего в этом нет, но то, что она заставила его раз в жизни сказать что-то таким голосом - уже интересно.
Его жуткая интонация совершенно точно передаёт все, что он хочет сказать. "Я не хочу, чтобы мы сейчас разругались, прекратили начатое, и вообще перестали видеться. Я не хочу обижать тебя. Но врать тебе не стану. Ты прекрасно понимаешь, что означает это "да", сказанное так ужасно. Ты припёрла меня к стенке, когда ответить "нет" или промолчать нельзя. Но это... такое же "да", как у приговоренного к расстрелу. Но все же я слишком хочу тебя сейчас, мы не можем ссориться прямо сейчас."
Она слушает это скрипучее "да". Несколько секунд все еще вопросительно смотрит ему в глаза снизу вверх. Конечно, не такого ответа ей хотелось. Но могло быть хуже. Она вздыхает, и делает то, что он хотел. Обозначает действие, точнее. Пара нежных скользящих движений за две секунды. Соблюдение договора, а не акт страсти. И все же, очень важного договора.
Он опрокидывает ее на диван, впивается в губы, врастает в нее. Уже легче. Уже сказано. Уже вместе, единый организм, что бы ни было дальше. И по его действиям, по своим ощущениям, ей все сильнее кажется, что "да", хоть он и отчаянно сопротивляется самому себе. Но, конечно, ей кажется.
Тема начата, и он продолжает говорить, целуя и зарываясь в ее волосы. Начинает очень серьёзно - он должен объясниться. Но, затем, словно отпускает пружину, и продолжает с привычной лёгкостью.
- Люблю ли я? Не знаю. - Все еще задумчиво и медленно. - Что-то тянет меня к тебе. - Последняя фраза уже звучит шутливо, хоть и правдиво. Он словно дёргает ее за косичку - самый привычный для него тон; успел оправиться от потрясения. Надо отдать должное, он умудрился пережить шок, но ничего нужного не упало...
Она в непонятном настроении. С одной стороны - он сказал много! Для него это потрясающе много. Он задумался. И не ответил "нет". После этих слов ей уже не нужно думать: "А вдруг я все придумала, и не имею права ему звонить. С другой - что ему оставалось делать? Она и на эти слова вынудила его. Хотя его трудно вынудить на что-либо.
Который раз уже (мистика?) она заходится в крике под нежные звуки "Hold, hold me for a while...". То ли триггерная песня, то ли совпадение.
- Вам нужны слова, - продолжает он начатую тему позже, поднявшись после того, как подремали несколько минут. - Когда-то спрашивали женщины...
- Да, нужно. И не надо меня ни с кем сравнивать, я это тоже не люблю. Потому что надо понимать. Потому что, когда один вкладывается в отношения, а другой - нет, то нафига все это нужно вообще. Лучше прервать и пойти к тем, тридцатилетним, которые бегают за тобой, хоть и в известном смысле.
- Которые кончают быстро? Где ты их только находишь?
- Они сами лезут. И мне не интересно, как они кончают. Кстати, что хорошего, когда быстро?
- Вот я раньше все переживал. В молодости как оно было, как оно стояло, эх... зато все было быстро. А теперь зато могу долго заниматься любовью, - отчетливо так, открыто, не отрывая от нее глаз.
"Сказал "занимаюсь любовью", - отметила она. - "Без своих любимых эвфемизмов, вроде "прекрасного действия, инстинкта продолжения рода", - как только не выворачивался, лишь бы не произнести слово "любовь". Сейчас произнес с видимым удовольствием, с акцентом на слове, будто выдернули пробку страха произнесения этого кошмарного, опасного термина, который он старательно обходил, придумывая интересные выражения.
- Конечно.
- Ты успела? Не только потом, но и во время?
- Даааа....
Можно подумать, не слышал и не чувствовал. Но хочет подтверждения. Ах, как всем нам нужно слышать слово "да".
- Вот что воздержание делает.. Еще хочется. Сколько времени прошло? Когда ты приходила с юной танцовщицей?
Она не сразу соображает, почему он назвал дочь танцовщицей, в голове всплывает ассоциация с балетом, но в любом случае ей приятно. Доходит чуть позже, и она улыбается, вспомнив весёлую дискотеку.
Но отвечает сразу:
- В субботу.
Хотя какая ему разница, тогда же ничего не было. Или он считает иначе?
Где-то на улице завизжала очередная сирена.
- Скорая, или пожарка? Сейчас посмотрим. - Он открыл дверь (что за мания, какое дело ему до этих сирен), высунулся наружу.
- Скорая... Ааа! - Захлопнул дверь, захохотал. - Там же день, народ ходит, а я открыл дверь и стою в одних трусах, хорошо хоть, в трусах. Ну и ладно. В общем, всему миру показал как я счастлив, что я тебя удовлетворил!
Опять слово "удовлетворил", а не то, что хотелось бы ей. Но счастливый смех, сияющие глаза и "всему миру показал" - говорят ей другое. Хотя он придаёт значение физической стороне. Впрочем, она немаловажна, конечно.
Кто бы спорил. Как не любить безбашенного дурака, который вопит:"Ааа, всему миру показал!" Невольно вспоминается Челентано в известном фильме, с рупором на стадионе. Только на самом деле ничего это не значит...
- Так, час пятнадцать уже. Давай быстро делать зуб.
- Поехали, не успеем уже! - запаниковала она.
- Все успеем. - Уверенно и спокойно.
Зуб, конечно, делают быстро, и он получается не такой удобный, как прежний, многократно отшлифованный, но ничего. Максим не был бы Максимом, если не начал бы напевать:
- "Ты меня любишь, лепишь, творишь, малюешь" - ух ты, даже малюет...
- Прекрати петь эту гадость! Ненавижу Серова и конкретно эту песню!
- Я тоже Серова не люблю, просто засело в голове теперь. Ну давай эту... "Speak softly, love and hold me warm against your heart..."
Конечно, насмешничает, как всегда, но все же ей приятно, когда он мурлыкает "Крестного отца" или "Шербурские зонтики".
Звонит Рита, бабушку опять надо куда-то везти в четыре часа. Хорошо, что в школу попросили приехать раньше.
Пока Максим говорит с Ритой, Лиля набирает номер водителя такси.
- Юрий? Здравствуйте еще раз. Не надо сегодня приезжать, в два часа мы сами заберём.
- Хорошо.
- А как с оплатой быть? Может, вам перевести по номеру?
- Да нет, в следующий раз поедете, тогда и...
- Ладно, хорошо тогда, а то я волновалась.
Выходят на улицу.
- Заедем еще в магазин, ладно? Успеем, все нормально, тут близко. Мне флешку надо купить обязательно.
- Все равно, но в два надо быть на Чайкиной.
Моросит мелкий противный дождик. Ее познабливает - не выспалась.
- Курить будешь?
- Нет. Потом, когда ты в магазин пойдёшь.
- В машине?
- Да. И окурок затушу об сиденье. Нет, конечно, дверь открою.
- Значит, отвезу тебя на Чайкиной, потом еду за бабушкой... - соображает он.
- Нет. Едем на Чайкиной, потом ты везешь нас домой, потом едешь куда угодно...
- Ах, так? - шутливо возмущается он.
- А как иначе?
Едут в магазин, останавливаются в очень знакомом когда-то дворе. И сколько лет она там не бывала. Рядом с подземным переходом железной дороги, по которому студенткой она почти ежедневно ходила на занятия в главную больницу и в морг с анатомичкой. Раньше от таких воспоминаний началась бы ностальгия, но в этом году она стала какой-то более равнодушной ко всему. Потому что рядом он? Нет, пожалуй. Он, наоборот, обостряет все чувства, с ним все кажется значимым. А теперь что-то изменилось. Старость подкралась? В том числе и душевная? Она вспоминает, что необходимо сделать много селфи в субару, пока она одна. Но и это лишь дань традиции.
С магазина он возвращается бегом. Очень характерные для него движения. Ерунда вроде, пройти несколько шагов, или пробежать, но он бегает, когда опаздывает. Это машинальная реакция, нелогичная. Она тоже иногда так "подбегает несколько шагов", когда чувствует себя виноватой в задержке, хоть это и бессмысленно.
Она смотрит на него со стороны. Замечает изменения, которые не хотелось бы замечать. Постарел, похудел, плечи стали уже. Шапочка эта жуткая. Да нормальная шапочка, обычная, просто... просто ей грустно. Когда она смотрит на него вот так, то изумляется самой себе - ну что там любить? Если не знать, что он известная в городе персона, то без слез не взглянешь. Она и сама уже не та, что пять лет назад. Настолько не та! Пропасть между ей и тогдашней Лилей. А поди же, все любит. Грустно от понимания, что вот так бездарно прошли годы. Ну, не бездарно, раз они все же вместе, но как мало они вместе! А сколько осталось-то!
- Задержался на кассе, думал, быстрее. И, конечно, забыл чек. Ну и ладно.
Впервые и ей хочется, чтобы субару ехала быстрее. Сегодня они заодно в этом желании, и ей не обидно, потому что он (пока что) торопится за ее дочерью, а не побыстрее уехать от нее.
Проезжая мимо стоматологии, Максим кивает в ее сторону:
- Может, заедем, повторим?..
Два часа одна минута на часах. От волнения Лиля не сразу соображает, где знакомое крыльцо, ей кажется, что Максим подъехал не туда, и она порывается бежать к соседнему входу, затем резко разворачивается, и возвращается к нужному, возле которого стоит субару. Она очень надеется, что он не смотрит на ее дерганье, которое продолжалось несколько секунд, но все же выглядело глупо.
Ее болезнь - топографическая тупость и способность не узнать известное место, имела способность обостряться при волнении.
Дочь бежит ей навстречу, держась за руки со своим другом. Когда-то они начинали учиться вместе, затем разошлись по разным школам, а здесь сейчас вновь оказались вместе, к огромной радости Лили. Правда, ненадолго. Скоро их опять перераспределят, и пока еще неизвестно, куда именно. В этом году во многих школах идет ремонт, достраивается новая в далёком районе, где живет Игорь (скорее всего, там он и продолжит учиться), а здесь обустроят небольшой элитный лицей для четырех -шести старших классов. Это всего лишь слухи, но непонятная перспектива тревожит. Зато пока детям хорошо здесь. Игорь обнимает ее и Стасю, прощаясь. Он обожает свою "тетю Лилю". Ох, сколько ей сегодня выпало объятий! Затем к ней подходит Наташа - мама другого одноклассника, и какое-то время они обсуждают перспективы того, чтобы дети продолжали учиться вместе. Ничего. Максим не такси, подождёт. Она не нарочно - так вышло. Сначала дергается по-привычке ("ах, я же задерживаюсь, меня ждут, неудобно, я плохая, я создаю неудобство, напрягаю кого-то " - мгновенная эмоция, которая тут же сменяется расслаблением: "Ну и что? Подождёт. Он вообще не знает, сколько мне положено здесь находиться. Это не такси, и даже не муж, который ничего не скажет, но ей все равно будет неловко, потому что он мало спал, или еще что-то... Максиму даже полезно подождать ее немного". И все же это без тени нарочитости или злорадства, всего лишь -спокойное облегчение, расслабление.
День сегодня такой, всех несколько завели просьбой забрать детей раньше. Есть такие супер самостоятельные дети, как Игорь, который едет один на автобусе через весь город, но большинство все-таки приводят мамы. Страшно как-то - район новый, непривычный, транспорт ходит редко, а движение огромное. Даже мальчишек тревожно так далеко одних, отпускать что о девочках говорить.
- В субару поедем, - шепчет Лиля дочке. - С Максимом. Вон она, серебристая.
Субару так субару. Когда-то они заучивали марки машин (был период интереса во время частых поездок на такси - "какое приедет?"), Лиля пела дифирамбы субару (нужно же хоть с кем-то близким делиться эмоциями, хотя бы частично!)а дочь радостно подпевала ей. Но в целом ей было все равно, с кем ехать. За последние пару лет, наездившись в такси, дочь и на таксистов-то не глядела. Лишь бы ехать, да еще музыка желательно. Она сбежала в другую сторону, как всегда, предпочитая длинный пандус скучным ступенькам. Лиля замедлила шаг, а затем они вместе пошли к субару.
Максим, перегнувшись назад, сдвигал кучу вечного "барахла", занимающего заднее сиденье. Надо ей было сесть с дочкой рядом, как она поступала всегда - и в такси, и с мужем. На переднем она ездила только с Максимом. И машинально села туда же - сработал рефлекс. Да и как бы они общались? Хотя... не сообразила, что при дочке общаться они не будут. Почему-то сейчас им не было столь легко и свободно втроем, как там, в стоматологии. Несмотря на дискотеку и шоколад, там он был на своем месте, врачом. А Стася - все-таки пациенткой. Сейчас ощутилась некоторая неловкость. А дочь ничего не сказала, но выразительно и удивлённо посмотрела на нее - почему это она уселась впереди? Зря она так, да, но не пересаживаться ведь уже. Лиля просто включила любимый плейлист с "же теймами", произнеся вслух:
- О, сейчас включу твои любимые.
Субару остановилась "у помойки".
- Приехали. - Он посмотрел на нее нерешительно. - Дойдете?
Сейчас можно было надавить, сказать, что, мол, такси же всегда к подъезду везёт, мы так привыкли, или еще что-то в этом роде.
- Нет, - деланно-жалобно. - Рассыплемся...
Но Стася уже первая открыла дверь и вышла. Ей-то ни к чему было кокетничать. Лиле ничего не оставалось, как выйти вслед за ней.
Сколько она ждала этого момента? Ехать в Субару вместе с дочкой. Сколько... Кто бы знал. Вот оно. Было. Только что. Почему она не может осознать, почему не испытывает восторга, всепоглощающего, как прежде, затмевающего все страхи, вообще все? Наверное, не выспалась, и не осознала... Или поздно уже.