Старая Вышиванка...

Эмануил Бланк
                Ридна маты моя,

                Ты ночей не доспала...

                - выводил красивые рулады отец из соседней комнаты, где писал свои  бесконечные конспекты

                Из маленькой радиоточки лилась одна из самых любимых песен того времени. Дмитро Гнатюк, которому вторил папа, умел таки задеть за живое.

                И в дорогу далэку,

                Ты мэнэ, на зори провожала,

                И рушнык вышиванный

                На щастья , на долю дала

               
                - Милику, засели нитку, пожалуйста!,- по очереди, либо все разом, обращались ко мне баба Рива, ее родная сестричка Роза и даже мама, которой, по молодому возрасту, полагалось бы и вовсе прекрасно все видеть самой

                Близким, наверное, не терпелось лишний разок, но взглянуть на  единственного любимца, переполненного осознанием важности настоящих взрослых поручений.

                До сих пор, отлично помню легко наблюдавшуюся абсолютную отчетливость отверстий не только цыганской, но и гораздо более мелких иголок.

                Прекрасно различая кончики  белых, чёрных, голубых и прочих ниток, я  обильно смачивал слюной пальцы и максимально скручивал нитки, пока пушок, торчавший по краям, не исчезал полностью.

                Затем, конечно, засовывал их, как и полагалось, в отверстия иголок. Дырочки бывали, и кругловатыми, у совсем мелких иголочек, и удлиненными для средних и толстых ниток.

                Самым большим, было отверстие  в игле швейной машинки. Она стояла у Розы на светлой кухне, рядом с внушительным ансамблем, состоявшим из печки с большой плитой, украшенной крупными, средними и маленькими кастрюльками. Их крышками и крышечками можно было здорово играть и постукивать. Но этот оркестр, всего через пять минут, почему-то вызывал у Розы гримаску страдания.

                Тетушка  умудрялась не только готовить, но и подпольно обшивать многочисленных важных клиенток. За ними лихорадочно следили мои любопытные глазёнки. Особенно во время примерок.

                - Милику, сбегай лучше, осмотри все вокруг. Нет ли поблизости какого-нибудь дядьки ?,- заметив мою чрезмерную любознательность к переодевавшимся клиенткам и реально опасаясь ретивых фининспекторов, туда-сюда шнырявших по сокирянским дворам, Роза отсылала меня от греха подальше. При этом, она смело, ловко и легко орудовала длинным "сантиметром", большими приятно клацающими ножницами и разнообразными мелками.

                Чтобы вдоволь порисовать, я пытался вычислить все места, куда любимая тетушка  могла припрятать желанные мелки. Однако Роза, прекрасно осознавая, с кем ей приходиться иметь дело, всегда забиралась повыше и прятала драгоценности на недосягаемой высоте.

                Чаще всего это был громадный платяной шкаф с большим зеркалом, где, разжигая мое раннее любопытство, отражались роскошные формы фигуристых клиенток моей тетушки - самой лучшей сокирянской модистки.

                Особенно нравилось, когда  мне доверяли громко пощелкать  громадными портновскими ножницами и , точно-точно , всего за пару движений, разрезать небольшой кусочек настоящей ткани по нарисованной мелком линии.

                Когда нам - четырехлеткам, после первой " легкотни" по вышиванию крестиком  рисунка на маленьком носовом платке, поручили серьезное домашнее задание, я считал себя уже вполне взрослым и почти профессиональным портным.

                Здоровенная рубашка, купленная на вырост к наступающему  шестидесятому году, должна была украситься самой настоящей вышивкой.

                Придирчиво проверив крестики, старательно нарисованные мамой с помощью цветных карандашей, воспиталки торжественно утвердили проект и каждую неделю заставляли приносить в садик всю мою домашнюю работу под жесткий контроль.

                Долгими осенними и зимними вечерами, с бабушками и мамой , мы сидели , вышивая каждый своё. В тёплой  уютной спальной комнате, где красовалась моя деревянная кроватка, и куда выходила задняя часть самой большой печки, было очень уютно.

                Снаружи, в непроглядной темени, громко завывая, мела и кружилась страшная метель. Окна, проложенные ватой по створкам и между стёклами, и , вдобавок, заклеенные по углам полосками старых газет, были разрисованы красивейшими морозными узорами.

                - Тот, кто рождён был у моря..,- напевая песни на океанскую тему, папа вечно корпел над университетскими контрольными в огромной столовой комнате, по-соседству с нашей спальной. Раз за разом, он с шумом открывал тяжёлую металлическую дверцу, подбрасывая блестящий красивый уголь-антрацит в раскаленное и довольно жадное нутро печки. Смоченный доброй порцией воды и плотно ложась в широкое огненное ложе, уголек довольно шипел. Вздыхал себе, в точь-точь, как соседка Шура, после каждого прихлебывания горячего чая из своего старозаветного расписного блюдечка.

                Этих моментов я ждал. Срываясь с места как угорелый, старался , как можно быстрее, подбежать к печке и выклянчить у отца бесценное право самостоятельного забрасывания хоть пары совков. Действо проходило под молчаливое умильное одобрение папы и беспрестанные ахи и охи бабушек, опасавшихся за здоровье их дорогого и бесценного внучка.

                Внутри печи гудело , потрескивая, целое царство раскалённого красно-желтого марева, извергавшего огонь , как самый настоящий Змей-Горыныч.

                То там, то тут, вспыхивали и гасли, перебегая с место на место , игривые желто-голубые огоньки. Раскалившись, уголь часто взрывался,  громкими щелчками ударяясь о дверцу изнутри и выбрасывая, порой, несколько красивых раскалённых звёздочек, пролетавших сквозь колосники вниз и падавших в мягкий пепел открытого настежь поддувала.

                Оно охранялось отдельной  маленькой дверцей, внутри которой, отсвечивая, бешено плясали отражения огненной стихии ее ярко пылавшего Верхнего Мира.

                Метеориты, мелькавшие и сгоравшие в темном летнем небе, всегда напоминали мне те волшебные искры. Они выпадали на землю тоже из печки, но только гораздо большей.

                Тяжёлую чугунную кочергу мне не доверяли. Это было обидно. Вновь и вновь, пыхтя и доказывая свои права, я старался не только приставить то тяжеленное чудище-великанище к стене , но и, включив на короткое время обе руки, хотя бы оторвать его от пола.

                Работа по вышивке рубахи шла к концу. Приближался Новый Год. На большом, в виде книги, цветном календаре с оскалившимися в улыбках Белкой и Стрелкой - нашими первыми собачками-космонавтами, появились первые бумажные снежинки и гирлянды для вырезания.

                Игровые залы родного детского сада украсились золотом и серебром. Не сегодня-завтра, должны  наряжать красавицу-ёлку. Все песни и танцы утренников были многократно спеты и повторены.

                Девчонки, конечно, нарядились снежинками. Мальчишки, надевшие нарядные вышиванки, скрытые пуловерами и свитерками, прикрепили длинные ушки и стали зайчиками.

                Чудо, щедро украшенное подарками, елками, колдовскими рисованными мультфильмами в нашем сокирянском кинотеатре, наполненное волнующими детскими ожиданиями,  приближалось неумолимо. С каждым днём, оно становилось все ближе и ближе, заставляло сладко замирать сердечко, изнывавшее от грядущей волшебной, таинственной Новогодней кульминации.

                ______________


                После ухода  родителей в другие миры, часть книг и вещей их израильской квартиры перекочевали к дочери, в Беер-Шеву.

                - Папа, ой, смотри- смотри! Что это за малюсенькое такое?,- в руках у Вики оказалась крохотная шелковая рубашенка,  пожелтевшая от времени - ведь минуло, почитай, больше шести десятков лет. Помню, как моя мама на квартирке , в израильском Нетивоте, крепко прижимала ее к груди, вдыхая ее запах и счастливо роняла слёзы

                Узкий проем горлышка  с небольшой аккуратной полоской разноцветной вышивки, пара малюсеньких пуговичек. Вот и все.

                - Да, это она. Та самая, дорогая рубашечка! Сколько-сколько бесконечно-длинных зимних вечеров в окружении дорогих и любимых я ее вышивал? Какой же огромной, она мне тогда казалась…

                Сразу вспомнилась песня, которую с огромным вдохновением допевал  папа,

                І на тім рушничкові

                оживе все знайоме до болю,

                І дитинство, й розлука, і вірна любов.

                І на тім рушничкові оживе все   
             
                знайоме до болю,

                І дитинство, й розлука,

                й твоя материнська любов...