Солнечные деньки закончились к началу ноября. По ночам стало подмораживать, а днём небо затягивали серые смурные облака. Забродин переодел роту по-зимнему. Шапки, бушлаты, тёплые портянки и по две пары белья. Серое фланелевое, а поверх него обычное хлопчатобумажное белого цвету. Запустил нас Ромка в бытовую комнату, где все дружно принялись отглаживать шапки через полотенце, натянув их на стопку книг и промазав мыльное пеной, на выходе получая нежный голубовато-серый цвет головных уборов. Бес ведает почему, но вместо уставных оливкового цвета кашне и трикотажных пятипалых перчаток, нам, как и в прошлую зиму, достались чёрные. Чудны и запутаны пути интендантские.
Гущин, обновив в роте наглядную агитацию, красочные такие стенды пот казарме развесил «Закон есть закон», «Устав норма жизни», «Ими гордится рота», взялся нас культурно развивать. И в одно воскресное утро погрузил всех, кто не в наряде, в экскурсионный автобус. Поболтались мы по Москве, сходили на экскурсию в музей Вооружённых Сил, да и выкатили на Красную площадь. В большинстве своём мы все тут уже не раз побывали. Кто в увольнении, а кто и вовсе по службе, здание ГВМУ вон оно, рядышком. Но молодым, наверное, интересно. А вот и мавзолей. У входа стоят обряженные в ментовскую униформу солдатики президентского полка. А мы колонной по два, только что за руки не держимся, как те правильные октябрята-пионеры, топаем на свидание с мумией Ильича. И тут один из президентских делает Малышу замечание, сильно громко тот обсуждает с Русом предстоящее свидание с вождём мирового пролетариата. Зря он это сделал. Нас около шестидесяти рыл, и каждый посчитал своим долгом словесно приласкать кремлёвского бойца. И душара бесплотный было самым нежным эпитетом, что он про себя услышал. Максим Викторович только что не кусался. А вот Ленин мне не зашёл. Понятия не имею почему, но внутри ничего не ёкнуло. Ну, мумия лысого мужика в стеклянном саркофаге в полутьме гранитного мавзолея. И чего? Намного интересней был музей на Поклонной горе. Диорамы, это да.
Тянутся нудные серые дни последнего месяца осени. И скучно, и грустно, и некого на хрен послать. Хотя кандидатов в пешее эротическое путешествие вокруг хватает. Тут среди «лимонов», тех кто нас на призыв младше, как оказалось, зреет недовольство. Закипает говнецо, закипает. У нас, понимаешь, аж два призыва духов получилось из-за всех этих пертурбаций со сроком службы, а они никак не станут дедами. Есть отдельные индивидуумы, которые хотят заполучить всяческие бонусы и вкусняшки от своего статуса. Хотя живём-служим мы с ними вполне себе спокойно и дружелюбно, я бы сказал. Кое с кем и вовсе у меня дружеские отношения сложились. Ежели чего надо, не откажу. И увольняшку левую нарисовать, чтобы самоход прикрыть, и характеристику нужную напечатать, да нет проблем. Рассказов уже больше года ведёт политику, направленную на защиту молодого пополнения от всех и всяческих проявлений дедовщины. Мол, по службе напрягайте, но без фанатизма, а вот неуставных отношений ни-ни. И на эту тему возникает очень много вопросов к нашему начальству. А чем, собственно, вот эти вот стриженные под машинку нас лучше, а? Для них вот нашлась и электрическая машинка для стрижки, нас же под станок брили. Почему нас можно было дедам прокачивать, напрягать, заставлять «рожать» всяческие ништяки и вкусняшки. А мы чем, собственно, хуже своих дедушек. Почему нельзя было начать борьбу с неуставняком с нашего призыва? Много к Рассказу вопросов, да не ответит. Вообще каждый старший призыв рассказывает младшим, что они толком не знают ни службы, ни дедовщины. Вот у нас деды были, так и вовсе звери. Как бы там ни было, а сильно наш призыв своих духов не напрягал. Но в тот злополучный вечер в последние дни ноября всё как-то шло наперекосяк, с самого отбоя.
Телефонный звонок. Рота обеспечения, рядовой… Сколько уже раз я говорю это в телефонную трубку, атас.
-Лёш, подойдите к нам в травматологию. Тут раненый буянит, всему отделению спать мешает, - это Оксана, дежурная медсестра. Давняя моя знакомая, ещё с тех самых пор, как болтался я по отделениям с аптечными ящиками. И аптекарские пацаны просили ротного меня на той аптеке и оставить. Да он поступил по-своему.
-Сейчас, Ксюш, одна нога тут, другая там.
Редко, очень редко, но приходится особо буйных пациентов в отделениях успокаивать. Бушлат на плечи, шапку на уши, выхожу из канцелярии. О, а в ленинке кто-то есть. Сладкая десногорская парочка. Пошли со мной, говорю, в новую хирургию, калича успокоить надо. Рус всегда готов, аки юный пионер, а вот Малыш мотает головой, лениво, мол. У наряда по роте парочка резиновых дубинок присутствует, да нам и одной хватит.
-Он уже дня три как буянит, а сегодня совсем с катушек съехал. Посудой швыряется, орёт, никому нет покою, - разберёмся Ксюнь, разберёмся. А орёт действительно знатно, хрен тут заснёшь.
-Ты чего, дятел, раскудах…, - Рус с дубьём первым вошёл в палату, я за ним. И как о стенку ударившись, остановились. На кровати лежит человек в тельняшке без обеих ног и правой руки. Какая уж тут дубинка. Я его помню, сам его сюда привёз в свой крайний наряд по приёмному отделению. Левая нога оторвана ниже колена, правая выше. Правой руки нет выше локтя. А здоровой рукой прижимал к груди голубой берет. Хотя тогда он был совсем тихий, глаза словно оловянные, обколотый может чем. А сейчас взгляд злой, зубы оскалены. Но что-то есть во взгляде очень, как мне показалось, знакомое. А ведь видел я такой взгляд за эти два года ох не раз. У закованного в гипсовый корсет майора из Майкопской бригады, у безногого Лёхи морпеха, много у кого. Так оно и есть, там, в глубине глаз, помимо злости дикий всёразъедающий подсердечный страх. Страх заглянуть вперёд, в будущее, представить себя там в своём новом качестве. Ещё вчера ты был сильным-смелым-ловким-умелым офицером, морпехом, спецназером. И всё в один момент кончилось. И ты уже инвалид, иногда не могущий сам передвигаться. И как жить дальше, тебе страшно даже подумать. Именно поэтому Лёха каждую пьянку, устроенную ему многочисленными друзьями, сослуживцами или родственниками, заканчивал одинаково. Ухватив собеседника за руку, он спрашивал, а ты меня не бросишь, потом после госпиталя, на гражданке. И каждый бил себя сапогами в грудь, что будет помогать и сделает всё, чтобы Лёха не чувствовал себя ущербным. Морпех кивал головой, а в глазах стоял страх. Но ведь, чёрт побери, у майора страх же тогда ушёл. С него только что сняли гипс, и лечащий врач приказал начинать учиться ходить. Ему было страшно, больно, он злился, матерясь и скрипя зубами. И в глазах вот это же, а вдруг не получиться, вдруг навсегда. А вот я его вожу по палате, поддерживая, пропустив полотенце у него под мышками. День, два, три, пять. И вот уже вся палата орёт «Ура», когда мы прошли до окна и обратно к его кровати. Ушёл страх из взгляда, появилась надежда.
-Рус, выйди-ка с дубьём, - сам сажусь на стул рядом с кроватью. Смотрит на меня зло, но хоть не голосит.
-Слушай, мужик, ты нас извини. Косяка дали тут с дубинкой. Но знаешь, сильно ты всех вокруг напрягаешь. Я понимаю, больно, страшно, но девочки наши, в чём виноваты, а? Это травматология, нет тут тыловых крыс, как ты орёшь. Все девчонки в Чечне побывали, да не только в Моздоке в госпитале. Они с МОСНом по долбанной Ичкерии гоняли не в броне, а на «буханках», таких вот как ты собирали, спасали. А ты в них тарелками кидаешься. Не надо, не обижай девочек. А пациенты чем виноваты? Тут большинство такие же как ты, раненые из Чечни. Почему они спать не должны, из-за тебя. Злишься, злись. Но, ****ь, злись на себя. Раз с тобой такое случилось, значит, ты сам где-то косяка дал. Злись, но с той злостью на зубах вылезай отсюда. А девчонки, врачи, они с лепёшку расшибутся, чтобы тебе помочь. Так что, давай мужик, не буянь.
Я встал со стула и пошёл к дверям палаты.
-Оксану позови, солдат, - раздался хриплый голос сзади. Охрипнешь тут, днями оравши.
Стоим привалившись к стенке напротив дверей палаты. Ксюха выходит с крайне озадаченной физиономией.
-И чего он там? – вопрошаем хором.
-Руку погладил и извинился. Как это у тебя получилось?
-А я знаю? Просто погуторил с мужиком.
-Ну, ты философ, - в который уже раз за наши два года говорит десногорский сержант.
Всё вроде нормально прошло, а на душе осадочек остался. И мысли совсем уж дурные в голову лезут. Вот они там в Чечне, а ты тут в Москве. Да вашу ж мамашу. Анькин звонок был совсем не к месту. И ведь опять взялась шутить на темы солдатского недержания. Эта марфа в ту субботу углядела на плацу, вынесенные на просушку матрасы с подушками. И вечером у меня поинтересовалась, а на фига, собственно. Я и брякнул, что сушатся. И вот уже почти неделю весь её юмор крутится вокруг энуреза, как у всей РМО, так и отдельных её представителей в частности. Я поначалу пытался шутковать, мол, это только она не в курсе, а большинство студенточек уже давно нашло тропинку в наши кубрики. И матрасы мы сушим, потому как текут девульки. Пошлить, так уж по полной. Но то, что ей не нравится, эта замечательная девушка просто пропускает мимо ушей. И продолжает гнуть своё. Не, подруга, не сегодня. Не то у меня настроение. Молча вешаю трубку. Минут через десять, выдержала нужную паузу, звонит снова. И болтает, как будто ничего и не было. Э, нет. Если ты не поняла, что своим юмором меня обидела, да ещё и извиняться не хочешь, то ну его всё на фиг. Опять кладу трубку. Думается мне, с этого номера сюда больше звонить не будут. О, женщины, отродья крокодилов!
Как хотелось, чтобы этот вечер так и закончился. Да где там. Решил я обоссаться на сон грядущий и поплёлся на второй этаж. А в первом кубрике какая-то движуха организовалась. Захожу. Малой с Русом что-то втолковывают тому душку, которого старший Мелимук разжаловал из младших сержантов. Вот, убей бог, не помню, как его звать-величать, пусть будет Вася Типографский. Он в роту из типографии всякие нужные книжки носит. И, видимо для доходчивости, десногорские периодические залезают пацанчику «в душу». Духи «стоят на загаре», растянувшись между спинками кроватей, «лимоны» толпятся в проходах между койками. Что-то мы возвращаемся куда-то в средневековье, ну или года на полтора назад.
-Молодые люди, а что тут у вас за веселуха? Выражаясь литературным языком, с .уя ли вот всё это?
-Да этот Василий Алибабаевич, нехороший человек, Малыша на хер послал, падла, - вот тут мне даже подробностей не нужно. Старших надо уважать. Совсем душьё оборзело, чует скорую волю. Продолжайте, господа, продолжайте воспитательную работу. Ближайший ко мне «лимончик» Пашка начинает что-то вещать, в духе того, что, мол, разбирайтесь с наглой молодёжью, а нас-то чего «строить». Мы ж вроде уже большие, и вы не должны. Вот поверьте, левая рука у меня сработала сама собой. Не зря я последние солнечные деньки осени грушу на хоздворе окучивал. Чётко в печень двинул. Сложило мальчика пополам.
-Паш, я ответил на твой вопрос, а? Вам, уродцам напомнить, что ваши дедушки, по-пьяни да по собственной дури, вытворяли? Дак мы в лёгкую месячник воспоминаний организуем. Чего вы бузите? Нам тут осталось, всего-ничего. И будете вы законными дедами…
Договорить мне не дали. О, пля, ещё один оратор лимонный. Вовчик Иванов. И такое стал выдвигать, что Малыш с Русом отпустили молодого, а у меня так и оба кулака зачесались. Вы б, мол, дембеля-товарищи, поостереглись. Отпускать вас будут не всем скопом, а по частям. А наш призыв, может организовать вам такие проводы, что на четырех костях будете за территорию госпиталя выползать. Ах, ты ж сука какая! Но мы втроём успели сделать только шаг. Белой молнией кто-то спрыгнул с кровати второго яруса. Мой дружок Лёха. Одним прыжком перелетев через спинку кровати, Лёшка засадил говорливому Иванову ногой в грудак. Это был классический йоко-тоби-гери, прям как по учебнику. Вовочка улетел по проходу, снося табуретки со сложенной формой. Лёха стоял посреди кубрика, сжав кулаки, и злым взглядом рассматривал притихших «лимонов». Кто тут ещё собрался нас провожать? Лёшка, мой замечательный друг, мой будущий кум. Человек не признававший никаких разделений по сроку службы. Никогда не подворачивавший камуфляж, не делавший подшиву из половины простыни с палец толщиной и ладонь шириной, не нахративший головные уборы. Ни разу никого из молодых не трогавший и не напрягавший. Он и сейчас вон спит на верхнем ярусе, хотя все дедушки давно перебрались на нижние койки. Ему ничего этого не надо, это его жизненная позиция. И такого человека ваш гнилой базар вывел из себя. Что-то вы, господа «лимоны», не то проповедуете. Судя по осунувшимся рожам, и они это поняли.
-Духи, порядок навели в кубрике и отбой, - это я ору. Пора концерт заканчивать. Кстати, говорливый там жив. Ага, вон шевелиться.
-Лимоны, отбой! Малой, бля, да отвали ты от этого дятла, забьешь на хер. Чего вы от него добываетесь?
-Чтоб извинился. А он молчит, что партизан.
-Васенька, твою заразу мать, - бью с левой в печёнку в четверть силы, просто чтоб ёкнуло, - извинись перед Костей. И всё закончится.
-Извините, товарищ старший сержант, - ну, слава яйцам, дошло до дурака.
-Всё, пацаны, пошли спать, - а тут ещё и мочевой пузырь напомнил, зачем я поднимался на второй этаж казармы. Кабы знать наперёд, что эти черти не успокоятся, я б там в первом кубаре и остался бы спать, согнав кого-нибудь на мою койку в Хилтон. А десногорским коням в стойле не стоялось. Чудили всю ночь. Закачали молодое пополнение в карантинном кубрике, не дав Боксу нормально спать, застроили «мазуту», да и снова вернулись к Васе Типографскому.
Да чего ты меня трясёшь, такую мать? Что тебе надо, дежурный ты по роте, не сказать ещё хужей? Оказалось, что Вася Типографский в приёмное отделение просится, хреново ему, грудь болит. Вот кто его мутузил, те пускай, и ведут, только начало шестого ещё. Не хочет Вася с ними идти, боится, тебя просит. Ох, грехи наши тяжкие. Одеваюсь, пошли Вася.
-Сильно болит?
-Ну, да.
-А дышать больно?
-Нет,- ну ладно, мож просто ушиб, - скажешь, что с кровати упал во сне, да об угол тумбочки ударился.
-Хорошо.
После рентгена, молодого отправили в отделение, а я с грустными думками пошёл в роту. Не было печали.
К разводу по плацу уже явно бегал полярный пушистый зверёк, весело помахивая хвостом. Ротный разогнал всех, кроме нас, смоленских. Завёл в ленинскую комнату и принялся весело, задорно и с выдумкой разъяснять нам политику партии. Кстати, вот никак не пойму, что у них у всех в Москве за пунктик про Забайкальский округ? Сами что ли боятся в него попасть? Был нам обещан дембель 9 февраля в поезде Москва-Чита. Одно радует, конкретно фамилий не называет, значит, Вася никого не сдал. Выяснилось, что собрали нас не просто так. Сейчас явиться полковник Зайцев, а вот, кстати, и он, дневальный бедолага голосит, что твоя боевая труба, и приведёт более упитанного северного лисёнка. Мы дружно подорвались с мест, полкан стал в дверях. Шинель расстёгнута, папаха где-то на затылке. Посмотрел Заяц на нас по-отечески добрым взглядом, и выдал такое, что ехино-злая физиономия Рассказова вытянулась от удивления.
-Мальчики, успокойтесь. Я всё понимаю. Уволю я вас, скоро, - сказал полковник, да и был таков. Чтобы теперь не нёс Рассказ, нам по барабану. Начальство нас понимает, никаких репрессий не будет.
Декабрь выдался каким-то аномальным. Снега нет ни грамма в столице. Холодно, ветры задувают, гоняя по небу низкие серые облака. По утрам взводы выходят на территорию просто постоять, покурить. Убирать-то толком нечего. Я от этого избавлен, но сидеть за столом тупо нет желания. И утренники я коротаю на диване у ротного в кабинете. Один раз, правда, чуть не влетел. Тепло, уютно, меня и разморило. Проснулся от телефонного звонка. И слышу, что в канцелярии трубку взял Гущин. От те раз! И как мне теперь выходить? Песня про уборку не прокатит, не тот срок службы. Ладно, сижу тихо, авось уйдёт роту на завтрак вести. Вот и дежурный по роте, мол, построены-готовы. А писарь где, вопрошает Викторыч. Ну да, бушлат же с шапкой на вешалке висят. Сержантик отвечает, что знать не знает. Ну вот, умотали, наконец. Выхожу из кабинета и аллюр «три креста» из казармы. На централке догоняю роту. Товарищ капитан, дозвольте стать в стой. Ты где был? Пиво пил, пля…На толчке сидел, дно сорвало, отвечаю. Видать вчера вечером минтай был не свежий. Иди в строй, балабол, смеётся замполит.
Как-то вечером, составляя Рассказову раскладку на завтра, я Мишку спросил, а сам сможешь с писарскими обязанностями справиться. Тот согласно кивает.
-Лёха, ты чего там учудить собираешься? – через открытую дверь кабинета ротный всё слышит.
-Сергей Николаевич, разрешите мне в эвакоотделении поработать. А Мишка попробует самостоятельным побыть. Вечерами я его перепроверю.
На следующее утро я с сержантами ушёл в приёмное. Вот то, что мне нравиться. Коловращение отделений, новые и знакомые лица, выезды в город. И разные маленькие происшествия. ВАИшник, остановив нашу буханку-труповозку на Ленинградке, после проверки документов взялся допытываться у водилы, здоровенного мужика лет пятидесяти, почему, мол, сержант в кабине курит. Мужичок вольнонаёмный, ему все эти армейские заморочки до одного места, я, отвечает, разрешил. Откройте грузовой отсек, не унимается прапор. О, это я люблю, иди сюда, мой сладкий сахар. Развязываю узлы, откидываю верхнюю простыню с головы «жмура». Прапорщик заглядывает в открытую дверь и на глазах зеленеет. Ему уже не до чего, и мы едем дальше.
Как-то уже под вечер приехали мы с Малышом в Подольский госпиталь. Тихое красивое местечко, ёлки кругом. Нужно было забрать умершую жену какого-то генерала. Берём «подкат» у рампы, заезжаем с носилками в вестибюль. На стойке гардероба пожилая женщина наглаживает утюгом камуфляж. Объясняем за чем мы, собственно, явились. После телефонного звонка, минут через пять, появляется паренёк в хирургической зелёнке и тапочках. Мы поначалу подумали, что просто санитар, какой-нибудь. Пойдёмте, говорит, бабища в теле, трудно вам будет. Да и лифт грузовой у нас не работает.
-Коленька, я тебе форму погладила, можешь забирать, - бабулька-гардеробщица машет штанами, что твоим знаменем.
-Так ты срочник? – Малой начинает закипать, - и сколько вас тут таких?
-Двое, товарищ старший сержант, - мямлит воин.
-Даю пять минут, труп у нас на подкате. Выполнять, – солдатик ускакал, как пришпоренный. Уложились аж в три минуты, молодцы. Второй боец тоже в тапках, камуфлированных штанах и растянутой голубой футболке. Малой всю обратную дорогу возмущался, во живут же люди.
Так в машинах скорой медицинской помощи незаметно пролетел декабрь. Снегу в Москве не было. Съездил я как-то на Черкизовский, закупил себе одёжи. Чёрные тёплые джинсы, вязаная кофта на молнии, ботинки «со смехом», нубуковую куртку и ту самую шапочку, что в народе обзывают непечатно. И подарок маменьке приобрёл. Большой десертный набор. Ложки-вилки, всякие лопаточки и щипчики для сахара. Красиво. Всё, можно ехать домой. Когда уже нас отпустят? Каптёры, Леха с Ромкой, встали на аккордные работы. Должны переделать все шкафы в каптерке, где парадки хранятся. Мишка, малость покосячив поначалу, втянулся и писарил как надо. Но рапорт на поощрение к Новому 1997 году ротный взялся надиктовывать мне. Кому новые лычки, кому новые должности, большинству денежное поощрение, как всегда. Каптёров на дембель. Повезло, Новый год дома встретят.
-Ну, а ты чего хочешь? – вопрос Рассказова меня немного озадачил. Вот же только себе два должностных оклада прописал.
-В смысле?
-В смысле звания, - о, как.
-Только не ефрейтора, Сергей Николаевич.
-Ладно, пиши себе младшего сержанта, - ты смотри, я батьку переплюнул. Ему, в свое время, в пункте связи МВО под Нарофоминском предлагали на выбор младшего сержанта или отпуск. Он выбрал отпуск. А я и в отпуске побывал, и лычки на погоны получил. На следующий день Москву засыпало снегом. Похоже, природа только моих лычек и ждала. А лычки надо ещё изготовить. Металлические галочки, которые продавались в военторге, что золотистые, что оксидированные, в роте носил только Димка Забродин. У всех сержантов опознавательные знаки на погонах были вырезаны из алых шинельных погон. Старая ротная традиция. Гущин как-то попытался увещевать, что, мол, камуфляж форма полевая, соответственно и знаки различия на ей должны быть защитные. У них в роте разведки так и делали, нашивая на погоны лычки из обрезанных с брюк штрипок. Нет уж, ни за какие коврижки. Выпросил у Ромки пару погон, изнахратил их, да собственноручно пришил лычки младшего сержанта на комок и бушлат.
Новое звание, новые заморочки. Теперь есть наряды в которые я могу попасть. Лучше нанести опережающий удар. Записываю себя на завтра дежурным по центральному КПП. Рассказов одобряет. А Деркачёв, углядев лычки у меня на плечах, пристал к ротному, как тот банный лист к одному месту. Надо его дежурным по столовой поставить, пущай, мол, трудится. Вот ведь, собака бешеная. Это ж недельный наряд. Но Сергей свет Николаич мягко прапора послал. Не хрен, мол, ему там делать. А вот дежурным по роте постоит.
-Лёха, - орёт из кабинета, - себя в наряд по роте запиши, на первое января.
Вот спасибо, благодетель, чтоб тебя. А с другой стороны, народу в роте будет мало, из «шакалов» только Забродин, перебедуем как-нибудь.
26 декабря заступаю на первое КП. За каким чёртом тут ещё и сержант нужен к двум кэпэшникам в довесок, не понимает, похоже, никто. Ну, пусть будет. Народ прёт перед новогодними праздниками валом. В большинстве своём ломятся через турникет, не слушая никого и ничего. Вон там бюро пропусков, заходите, оформляйтесь, и будет вам счастье. С первого раза до многих не доходит, ты ж на объект Министерства обороны ломишься, а не в сарай на краю деревни. К вечеру на крыше КПП много чего интересного охлаждается, праздник скоро. День прошёл, да и … с ним. Можно закрываться и прибираться. Но пацаны что-то входные двери с улицы на ключ закрывать не спешат, только швабру в ручки просунули. Ждём кого, спрашиваю. Ждём. Ну, ладно, подождём.
Вот ведь как, какая жизнь всё-таки хитрая штука. Запустили мои коллеги на КПП ни кого-нибудь, а тех самых будущих медсестричек, с которыми я летом познакомился. Ирка с Машкой. Так ведь и не позвонили, хоть и обещались. Стою в бюро пропусков статуей, олицетворяющей немой укор. Только головой чуть киваю. Прониклись, глазыньки потупили.
-Мы телефон потеряли, - блондинистая Ирка побойчей оказалась.
-Ладно, проехали. Чего уж теперь, - отмахиваюсь. А ежели подумать, есть чего, есть. Что там классики писали, сердце ёкнуло? Да оно у меня и вовсе биться перестало. Эх, Маша. Раскрасневшаяся с морозца, с распущенными по плечам волосами, она была чудо как хороша. За стеклом КПП ярко горят в декабрьской ночи уличные фонари, наряд по КПП со мной во главе нарушает все писаные уставы и уложения. Сидим с красивыми девушками и передаём по кругу бутылку красного «Букета Молдавии». Хорошо сидим. Ко мне Ирка ластится, а я, дурак, глаз с Машки не свожу. И чего это со мной творится-то?
- А почему ты меня не целуешь? – блондинка решила меня растормошить, похоже. Поцеловал. Чего уж там, если женщина просит.
-Поцеловать курящую женщину, то же самое, что облизать пепельницу, - вот не смог удержаться, хоть тресни. Табачищем от неё несёт, ужас. Обиделась, сидит надувшись. Извиняй, подруга, но как-то не до тебя.
Позвонил помощнику дежурного по управлению Серёге. Московский паренёк из «лимонов», по совместительству мой личный парикмахер. Раз в две недели устраиваем в канцелярии цирюльню. Серёга мне на голове такую замечательную «площадку» выстригает, что я и не знаю, как на гражданке без него обойдусь.
-Серёж, на субботу вечерком устроишь актовый зал?
-Без проблем, а сколько народу?
- Ты да я, да мы с тобой. А ещё пара пузырей шампанского и две приятные в общении девочки. Ты как?
-Я за любой кипеш, кроме голодовки, - ну вот и договорились. Приглашаю новых подружек во субботу вечером на посиделки. Сказали, что придут.
Теперь бы дожить до того вечере субботнего. Машка у меня из головы не выходит. Ничего поделать не могу, стоит перед глазами, улыбается. Да чего это со мной? Отоспавшись после наряда, ушёл после обеда в эвакоотделение, но даже тут при беготне с носилками по отделениям в любой медсестричке теперь мне чудится Маха. КАРАУЛ! На вечерней поверке так задумался, что и не услышал, как мою фамилию называли. Очухался только, когда меня в бок кто-то толкнул. А, чего? Джамил уже в третий раз меня выкликает.
-Ихь бин хир, херр унтер-официр! – вдруг, проорал я. Строй грохнул смехом, Димка посмотрел на меня, как на врага народа. Пятничным вечером даже безотказная гиря меня не успокоила, хоть плечи и огнём горели. Мечусь по канцелярии из угла в угол. Мишка из-за стола за мной с удивлением наблюдает. В глазах немой вопрос, ты чего, дедушка, с катушек слетел? А, к чёрту. Мишка, вали спать, я сам всё доделаю. Может за привычной работой и отвлекусь.
Вот и субботний тёмный декабрьский вечер наступил. Встретил я девчонок на 1 КПП, и повёл в управление. Даже при наличии на своём посту дежурного по управлению офицера, в наше главное здание можно попасть как минимум двумя путями. И вот уже актовый зал в полном нашем распоряжении. Угощение давно уже принесено, можно устроить приятный вечер. Можно, да мне вот этой красавице много чего сказать надо. Всё за пару дней передуманное. И что если она мне скажет да, то я в лепёшку расшибусь, зубами выгрызу себе контракт. Только чтобы быть с ней. Да и мимолётное привидение, и Гена с чистою косой. Увёл я Машку в дальний угол актового зала к большому окну на улицу, место к интиму располагает, тут темноту огромного зала рассеивает жёлтый свет уличных фонарей на Госпитальной улице, и вывалил на бедную девушку все мои лирические мысли и чувства. Решай, Маша, ответь мне.
-Ты очень хороший, - меня нежно погладили по щеке, - но я сюда с Иркой хожу только ради паренька у вас на центральном КПП, Дмитриева.
Это был удар под дых. Размечтался, лирик хренов. Взял я открытую бутылку шампанского и пошёл в роту. Из управления выходил через центральный вестибюль, до икоты напугав Васю Евлампиева, второго помдежа. Благо дежурный отдыхал во внутренней комнате. Иду по малому парку, прихлёбываю с горла шампанское. Ничего вокруг не замечаю, ни красоты зимнего убранства елей и туй, ни ярко-жёлтых кругов света на снегу от фонарей. Тех самый, уведённых полковником Зайцевым у замминистра обороны. А в голове полная пустота, да и в сердце тоже. А в низу живота как всегда заворочался тот, второй. Злой, чёрный и всезнающий. А чего ты собственно хотел? Девулина знает тебя хорошо три дня. Но я-то, чёрт возьми, влюбился. Жизнь был готов изменить, ради неё. Тут же следует злой ответ, как удар хлыста. Ой, бля, лирик хренов, разнылся. Сколько у тебя их ещё будет, тех Маш? Не скули. Шампанское кончилось, как гранату кинул тяжёлую бутылку в ближайшую урну. Не попал, стеклотара глубоко ушла в сугроб. Переспав с дурными мыслями, на следующее утро я сделал для себя один неутешительный вывод. Женщин я не понимаю, от слова совсем. Да и леший с ими. Что там ротный вещал, до 9 февраля. Значит, будем служить до 9 февраля. Вот ни разу не испугал.
31 декабря после обеда господа «шакалы» заквасили, закрывшись в кабинете у старшины. Нам бы, конечно, было б интересно, что б слиняли побыстрей. После шести рассосались. В роту пришёл ответственный помощник дежурного врача, ужин должен был наряд по столовой и кухонные принести в роту. В ленинской комнате уже сдвинули столы, готовясь к празднику. В каморке под лестницей на второй этаж, бывшей когда-то фотолабораторией, а теперь ставшей нычкой десногорских сержантов, потихоньку причащали шампанским. Стакан-другой и я принял, отказавшись от более крепких напитков. Мне завтра в наряд по роте. Гулеванить нам было разрешено аж до часу ночи. Магнитофон орёт, человечки в камуфляже и тапочках отплясывают на «пятаке» напротив канцухи. Раздражать ответственного не стали, Новый 1997 год встретили под звон стаканов с лимонадом. Телефон у меня на столе разрывается. Уже и меня пару раз поздравили родственники. После отбоя надравшаяся таки десногорская парочка телефонный аппарат оккупировала. Есть хитрые возможности звонить через коммутатор по межгороду, и, как объясняли нам телефонисты, хрен дознаешься откуда был звонок. Просто на ГВКГ счета приходят. Вот ребятишки с домом и общаются. О, Малой на столе уже и похрапывает. И как его до койки транспортировать прикажете?
1 января подъём в семь утра. На уборку территории забили, благо ночь была бесснежной. После завтрака приполз Димка Забродин в обнимку с баклажкой пива. Приказал мне выдать увольняшки записанным в увольнение на этот день, дать им направляющего пинка, а его не беспокоить. Хорошо погулял, видать. Закрылся у себя в кабинете, и не видно его, не слышно. Принял я наряд по роте, разогнал народ в увольнение. Оставшихся посадил в ленинке, смотрите, мол, чего хотите. Тишь, гладь да божья благодать. После обеда, отпросившись у отжившего Забродина, десногорская парочка куда-то слиняла. А вот ближе к ужину начались заморочки. Вернее, одна заморочка, десногорская. Звонок.
-Лёх, мы Самохвалова из кухонного наряда заберём сюда, на общагу, - Малой не спрашивает, собака сутулая, он мне сообщает.
-А вот ни хрена подобного. Придёт со всем нарядом кухонным в роту, после отбоя ответственный по головам личный состав посчитает, тогда я его сам из казармы выведу и дам направляющего пинка. Но не раньше. Мне лишние проблемы не нужны.
-Ладушки, - что-то подозрительно быстро замок автомобильного взвода согласился. Звоню на кухню и прошу к телефону этого самого Самосвалова. Что бы тебе, говорю, Малыш не загонял, ты с нарядом приходишь в роту. Потом отпущу. Об том же и старшему наряда Мишке Нилову просигнализировал. Сводил роту на ужин, всё хорошо. И вот перед вечерней поверкой приходит кухонный наряд. Где Самохвалов? А нету, его десногорские вызвали. Ну, я вам устрою, панихиду с танцами, раз русского языка не понимаете. Повесил значок на дневального, бушь «дневальный за дежурного», взял дубинку и пошагал в общагу. Где эти охламоны культурно отдыхают, знаю прекрасно. Вот оне, оба-трое на кухне в одной из квартир обсиживают накрытый стол с девчатами.
-Рядовой Самосвалов, так тебя через коромысло, ко мне
-Сидеть, - это уже Малыш, - я старше его по должности. Слушай меня.
-Малой не чуди. Старше ты только по званию, санинструктор в эвако – должность как раз замка. Да и сейчас ты вообще в увольнении, тебя тут как бы и нет. А я при исполнении. Твой Самохвал-Самосвал не выполнил прямой приказ. Сказано ему было в роту явиться, - ну, давай тут будем ещё письками мерятся. Бредёт таки, чудовище.
-Аллюр три креста, в роте ждёшь меня перед канцелярией. Бегом, солдат, - пускай среди «мазуты» этот дятел любимчик Малыша, но своё он огребёт. Разворачиваюсь, чтобы уйти, и вижу у дверей одной из комнат сапоги.
-Это кто там? – спрашиваю у сидящих за столом, стукнув дубинкой в дверь.
-Приёмник, - тогда ладно, Андрюха не накосячит, к отбою нарисуется.
-Я за свой базар отвечаю, - говорю уже в дверях, - ответственный роту посчитает, отпущу чудика. А он вам, вообще, нужен?
Почесал Малой тыковку и сказал, что не сильно-то и нужен. Вот и я об том, ему завтра с утра на кухню.
Самохвалов ждал меня у канцелярии, переминаясь с ноги на ногу.
-Что, рядовой Самосвалов, русского языка мы не понимаем? Будем учить. Приседаешь и называешь букву алфавита. Собьёшся – начнёшь всё сначала. Выполнять!
Не сбился, все тридцать три буквы вспомнил. Вот что значит высшее образование, хотя с виду – запойный тракторист из совхоза «Темень Ильича». Вали в кубрик, придал я ему дубинкой ускорения по заднице. Тут ещё и Андрюха в роту пришёл. И давай мне претензии предъявлять. Да какие! Я, вишь ты, чуть евнухом его не сделал. Это как? На хрена дубинкой по дверям стучал? Девочку спужал, а девочка чуть и не откусила. От моего ржания дневальный на тумбочке аж подпрыгнул. Не фиг говорю Андрюхе, шляться где ни попадя, и совать окаянный орган куда попало. Вечерняя поверка, отбой. Дневальные мои взялись надраивать «взлётку» да туалет. Посмотрели мы с ответственным «Храброе сердце» с Гибсоном, и решили, что хватит на сегодня. Посчитали спящую роту, да и разошлись. Он спать в каморку ответственных на втором этаже, я к себе в Хилтон. С дневальными договорился, что они стоят по два часа, потом меняют друг друга, а в четыре утра будят меня. Вспомню молодость, рядом с тумбочкой постою. Разбудилил меня эти охламоны только в половине шестого. Вы чего, спрашиваю, договорились же. Нормально, отвечают, каждый по два с лишним часа отстоял и столько же поспал. Ох, ладно, ваше дело. Кухонный наряд и хлебовоза подняли? Ну и ладушки. Пробежался по казарме, всё вроде путём.
-Рррроооота, подъём! – как отказать себе в такой малости, поорать поутру. Вот и вторая часть марлезонского балета, в смысле второй выходной на новогодние праздники. Тут уж всё как положено, уборка территории, проверка и на завтрак. К девяти часам и Тигра Рассказова на плац привела. Снова проверили роту, уже с заступающим в наряд рядовым из «лимонов», значицца быть ему в скором времени сержантом, и отправились докладаться.
-Младший сержант такой-то, дежурство по роте сдал.
-Рядовой сякой-то, дежурство по роте принял, - ещё б ты его не принял, охламон. Мне теперь до обеда полагается спать вместе со своими дневальными. Не очень-то и хотелось, но пару часиков на своей койке в полглаза подремал. Сходил наверх, помылся-побрился, остатки одеколона «Русский лес» на рожу выплеснул. Вот теперь я готов. А к чему, собственно? Выходной же, так его растак, да ещё и Рассказ в роте. Или где? Пойду вызнавать. Дверь кабинета ротного закрыта.
-Мишка, где он есть? – киваю в сторону двери.
-Уехал, и Тигру забрал, - так-с, процентов восемьдесят, что уже сегодня не вернётся. Чтобы такого сделать плохого? Долго выдумывать не пришлось. Десногорские зазвали меня в каморку под лестницей, бывшую когда-то фотолабораторией. Ух, какой оазис. Натюрморт, я б сказал. Бутылка «Пшеничной», литровый пузырь томатного сока и ещё дымящаяся здоровенная пицца.
-Бушь? – да что за вопрос, конечно, бушь. Только гражданы, дайте поизвращаться. Наливаю в стаканы на три пальца томатного сока, и требую найти или нож, или на крайняк ложку. По черенку ложки лью водку поверх сока. Как ни старался, что-то всё-таки смешалось.
-Ну, за дембель! – эх, хорошо пошла. Вливаешь в себя водку, и тут же запиваешь солёненьким томатным.
-Давай ещё делай, раз взялся, - это Рус. А мне чего, я только за. Минут через двадцать сидим за опустевшим столом, вопросительно глядя друг на друга.
-А иде вы всю эту благодать надыбали?
-Сайгака быстроного с центрального засылали, Дмитриева.
-Дмитриева, ага. Это хорошо, что там Дмитриев. Мы ж за повторить? – мои собутыльники, они же собеседники дружно закивали. Иду к себе в канцуху к телефону. Дмитриев, аллюр три креста, поскребёсси в фотолабораторию. Одна нога здесь, другая тоже здесь. И трёх минут не прошло, как явился.
-Ох, Дмитриев-Дмитриев, прибил бы я тебя, заразу, да настроение хорошее. Организуй нам всё тоже самое что было, только в двойном размере. То бишь всего по два. Что б лишний раз тебя не гонять, - выгребаю из кармана всю наличность, что там была. Пацаны тоже вложились. Беги, скороход ты наш. Пока он бегал, оба «страшных» сержанта пытали меня, почему это я испытываю неприязнь к рядовому Дмитриеву. Солдат, мол, службу знает, прошареный, залётов не имел, не косячит. Психологи, пля. Сейчас, я вам душу и раскрою, ага. Вот не нравиться он мне, и всё тут. Так он и не девка, чтобы нравиться, заявляет Рус. Вот за это и выпьем. Тут как раз и гонец подоспел. Правда, вместе с дежурным по роте. Там, мол, проверка перед обедом.
-Я.
-Я.
-Я, тута мы, короче, - три придурка, развалясь на стульях, в маленькой каморке отметились на проверке. Да, и на обед мы не пойдём. Тебе, друг мой любезный, что принял у меня сегодня наряд без нареканий пред грозными очами капитана Рассказова, я завещаю свою котлету. Ну, или чего там нынче дают. Водки нам хватило, аж до самого вечера. А вот за закусью и томатным соком Дмитриев бегал ещё раза три. Причём уже без денег, понукаемый только сержантским рыком. Как это у кэпэшника денег нет? Да ты охренел, солдат? Чего? Пицца в ларьке кончилась? Ай, да мы! А чего у них ещё есть? Сэндвичи с ветчиной и сыром. Замечательно, парниша, неси штуки по три на рыло. В смысле на лицо, на человека. Блин, молодой, беги давай, от греха, всё ты уже понял. Удивительно, но как-то стало уютно в тесной фотолаборатории, тепло и спокойно. По фиг на всё, что там за стенкой. Здесь и сейчас хорошо.
-День прошёл, - говорю, поднимая стакан.
-Да и ..уй с ним! – отвечают мои собутыльники в лычках. Выпиваем, закусываем, и понеслась:
-Дембель стал на день короче,
Всем дедам, спокойной ночи.
Пусть приснится дом родной,
Баба с пышною 3,14здой,
Море пива, водки таз
И наш дембельский приказ.
О, а к нам гости. Мишка Нилов из увольнения вернулся. Как был в гражданке, так к нам на огонёк и завалился.
-Мишань, попробуй «Кровавую Мэри». Тока там ещё семена укропа должны быть по краю стакана, а в самом стакане стебель сельдерея. Только я ни хрена не знаю, кто это такой. Бушь?
-Бушь, - отвечает Мишка, беря стакан, - а ежели даже ты не знаешь, что это за фигня, то мне она и подавно не интересна.
-За дембель! Ура,ура, ура!!!
Вот что значит тёплая компания и плотная закуска, поутру никаких симптомов похмелья. А, вообще, пейте дети молоко, будете здоровы. Проснулся я с какой-то твёрдой уверенностью, что всё будет хорошо. Хочет Рассказов наблюдать наши рожи ещё месяц, или сколько там ещё до 9 февраля, да ради бога. Мне с того не жарко, не холодно. Служим дальше.
В пятницу после обеда. В эвако меня не пустили, отправив обкатывать аж четырёж будущих сержантов-лимонов. Мы ж как уволимся, сразу пять сержантских должностей освободятся.
-Лёх, доедь до «Измайловской», купи духи, - Николаич сидя у себя за столом сует мне несколько купюр.
-Так я ж в них не понимаю ни хрена.
-Это на подарок. Посмотри флакон покрасивей. Да пусть тебе на руку брызнут. Если запах понравиться, то бери.
Иду к трамваю. Ёш-моё, вот так погодка. Ветер воет, ветер свищет, как в том советском мультике про снегурят. Холодно, однако. А трамвая нет и нет. Авария там какая, что ли? Ладно, тут пешком не так и далеко. Только уши вон совсем задубели. А из шапки тюбитейка сшита-проглажена, блин. Поднял воротник бушлата, застегнул хлястик. Во так намного приятней. И туда и обратно пришлось пешедралить. Нет трамваев, как вымерли. Когда я ротному отдал свою покупку, он ржал как конь.
-Лёха, ну ты что, совсем того? Бабе змеюку в подарок?
-Красиво же, и запах самый приятный из всех, - чего ему надо. Замечательная змеюка синего стекла, с позолоченной головой, оплетает красный флакон в виде яблока.
-Ничего ты в бабах не понимаешь, младший сержант.
-Это да. Что выросло, то выросло, - вздыхаю я. Если бы на этом всё кончилось. Ротный умотал, причём сто пудов не к жене. Он какую-то симпатичную дамочку в роту уже пару раз привозил. И по описанию, ещё служивший тогдла мой дружок Лёха, сказал, что совсем это не рассказовская жена. Забродин забрёл в канцуху вроде как даже случайно, и с интересом стал меня разглядывать.
-Вам что, товарищ? На мне узоров нет, и цветы не растут, - начал я хохмить.
-Да цветов нет, а ухо ты отморозил.
-Твою мать, - кидаюсь к зеркалу. Правое ухо в два раза больше левого и молочно-белого цвета. А на прикосновение совсем не реагирует. Вот ведь, жизнь-злодейка. Ладно, есть у нас волшебный аптечный склад. Один звонок и через полчаса я стал счастливым обладателем нужной мази. За три дня прошло, но Гущин с Рассказовым задолбали приколами. Я только отругивался боевым ранением при выполнении задания командования.
Ну и вот оно. Стучи рапорт на увольнение вас всех, скопом, на послезавтра. Вах, какой замечательный понедельник, как раз тринадцатое. Во вторник, собрав со всех военники, я завис в управлении. Прописать всем номер приказа, и к Шушакову за печатью. Он так сиял всем своим видом, как будто мы все его два года только и делали, что доставали нещадно. Завтра утром забрать в бухгалтерии требования на проезд, и всё. А утром Рассказов меня несказанно удивил. Идите, мол, с Приёмко в автопарк, вас там УАЗик ждёт. Доедете до Щёлковского автовокзала билеты возьмете, а потом на Белорусский. Не фиг, мол, всем по Москве болтаться. Ай, да ротный, ай да сукин сын! Быстро обернулись, да и пора собираться. После обеда я голос сорвал, споря с Дикой Забродиным. Положена мне парадка, я её родную гладил, клеймил хлоркой, я в ней присягу принимал, вынь да положь. Не дам, кричит, и всё. Мож тебе ещё и шинель по зимнему времени. А чего, вещь нужная. Ты в гражданке вон уже. Сдавай имущество и вали. Дим, хрен с ней с моей, подгони мне старую советскую. А я тебе бутылку «Абсолюта» приволоку. Тем более, вопит, не дам. Сговорились, что я себе в каптёрке камуфляж поприличнее выберу, поновей. Вот и будешь без шведской водки, раз такой жадина. Ремень свой с полевой бляхой я отдал Мишке. Глядишь, новая традиция появится в РМО.
На шестичасовой проверке прощались с ротой всего семеро. Вяземские Вовка с Пашкой, семлёвский Санёк Гарбузов да тумановский Мишка Нилов. Я, Джамил Шалиев да лифтёр-рейнджер Коробицин. Вся десногорско-рославльско-шумячская мафия уже пару часов как водку в автобусе пила. Он со Щёлковского автовокзала рано уходил. Джамил так и вовсе оставался в Москве, счастья искать. Собирался устроиться в милицию. Так что компанию в поезде мне составит только Короба. А он мне ну ни разу не интересен. Переобнимавшись с ротой, разбрелись. Кинул я сумку на центральном КПП, да и отправился в универмаг на Солдатской улице. Купил пару бутылок шампанского, закуси и пошёл спаивать помощника дежурного по управлению. Сидим мы в большом вестибюле на втором этаже. Тут мы все присягу принимали, ага. И болтаем ни о чём, прихлёбывая шипучку.
-Ирка звонит, опять в гости просится, - бубнит Серёга с набитым ртом.
-Тебе и карты в руки, окучивай девочку. Сама ведь просится.
-А Машка…
-Не, Серёг, ну его на фиг. Мне просто надо время до поезда убить, а не нервы рвать.
На часах уже девять вечера. Хорошие часы, командирские. С Петром Первым и зданием управления на циферблате. Память. Из управления позвонил в канцелярию:
-Рота обеспечения, рядовой Деревенцев.
-Мишка, ротный уехал?
-Ага.
Ты ему из сейфа бутылку шэмпа отдал?
-Конечно.
-А он чего?
-Сказал, что ты раздолбай, - ну, наверное, не без того, смеюсь я, - всё пока.
Распрощался я с помдежами, прошёл, как мне тогда думалось в последний раз по малому парку, и вышел на «централку». Ну, вот и всё, двести метров по прямой до ворот. Пойдём потихоньку. На центральном меня заметили, и открыли ворота. Ай, молодцы, охламоны. Вон через стекло руками машут. Так и надо. Я вышел на тротуар Госпитальной улицы, а за мной, урча электромоторами закрылись ворота ГВКГ имени Бурденко.
А какой тут трамвай раньше придёт? На «Семёновскую» или вовсе на «Измайловскую», а? На «Семёновскую», однако. Как я не тормозил, на Белорусский вокзал я заявился аж за полтора с лишним часа до поезда. Будем скучать. Хотя, чего скучать, вон в зале ожидания и книжный ларёк есть. Чем нибудь да время скрасим. Зачитавшись бушковской «Охотой на пиранью», я только краем уха услышал объявление, что объявляется посадка на смоленский поезд.
Короба уже обживал верхнюю полку. Закинул под сиденье сумку, я решил пока посидеть внизу. Тем более, что попутчицы, молодая девушка и дама в возрасте, разместились пока напротив на другой нижней полке. Оказалось, что едут из Нижнего Новгорода, где были в части у сына и соответственно мужа. Дамы были все в эйфории, рассказывали как всё в части замечательно, какие добрые и обходительные офицеры, вкусная еда в столовой. И, по словам тех же «шакалов», дедовщины нет совсем. Порассказал бы я вам, да зачем расстраивать. Покивал головой, да и полез наверх. Рота, отбой!
Утром я проснулся, когда в окнах вагона уже горели огни станции Смоленск-Сортировочная. Скоро-скоро. Соседей уже никого не было. Короба ехал до Сафоново, а дамы вроде туда же. Трамвая ждать не стал, взял одного из бомбил на привокзальной площади. А вот дома сюрприза не получилось. Меня уже ждали. Оказалось, вчера вечером одна из моих многочисленных тётушек позвонила в роту. И Мишка, раздолбай, сказал, что я уже уехал. Что там говорят, дембельнулся и месяц дома пил-гулял? Меня хватило ровно на неделю. Да и мне хватило той недели, чтобы повидать друзей и родственников, да съездить к бабуле в Хохлово. А через неделю я задумался, куда себя приложить. И вновь началась та же эпопея. Если до армии, я был никому не нужен, потому что скоро в войска, то теперь я был никому не нужен без опыта работы. Но вот уже в феврале по наводке центра занятости я оказался в отделе вневедомственной охраны при Промышленном РОВД Смоленска. Бес с ним, пусть сигнализация, пусть слаботочка, разберёмся. Кто ж тогда знал, что это станет моим призванием аж на четверть века. Прошёл кучу бесед и собеседований, медкомиссию в поликлинике УВД. Завтра выходить на первый рабочий день. Учиться, учиться и учиться, как завещал Владимир Ильич. Но это завтра. А сейчас вот сижу в подъезде на подоконнике и удивлённо разглядываю конверт, оказавшийся в почтовом ящике. Мне письмо, от Аньки. Мишка паразит, я тебя точно удавлю. Только у него она могла адрес добыть. Только вот надо оно мне? От любопытства всё-таки вскрыл конверт. Несколько дежурных фраз и поздравление с восьмым марта. Ну, нет, хватит твоих подколов, девочка. Разорвал письмо, да пошёл домой.
В Бурде побывал я только году в 2010. Сам себе и придумав эту командировку. У той конторы, на которую я тогда работал, помимо пожарной была ещё и строительная лицензия. И периодически выигрывая аукционы, мы, нанимая сторонние бригады, строили небольшие объекты и прочие заборы. Такой вот строительный аукцион в госпитале я откапол в Интернете, оформил заявку, а рука уже была набита, и отослал в Москву. До аукциона нас допустили,и как-то солнечным летним утром я снова оказался на Госпитальной площади. Те же ворота, но на центральном КПП уже ЧОП сидит. Вход в бюро пропусков теперь с улицы. Такие маленькие, вроде, изменения, а всё меняют в моём восприятии. Получив в бюро пропусков нужную бумажку, я отказался от сопровождающего, ещё чего, тут-то я ориентируюсь, и вышел с КПП. Только пошёл не по централке, как надо бы было, а повернул направо к роте. А вот и заветная металлическая дверь в бетонном заборе. А за ней пустой плац и запертая дверь в казарму. Привет, молодость!