Сколько было в моей жизни встреч, расставаний, объятий – не сосчитать. С разной температурой чувств, ощущениями…
Приеду, бывало, на лето к бабушке, а на пороге какая-нибудь тётя Галя, троюродная сестра двоюродного дяди. С кружкой парного молока. Обнимает, как родную:
- Манькина, что-ли? Младшенькая?
Манька – это мама моя. А тётя Галя с жалостью продолжает, глядя на торчащие коленки:
- В чём только душа держится? Город, он до добра не доведёт. Но ты не бойсь, Николавна, мы её за лето на ноги-то поставим.
Николавна – это бабушка, Анна Николаевна. А «ставили на ноги меня» в посёлке Гремучий Оренбургской области. Добрым словом на ферме во время утренней дойки, шутками-прибаутками, когда возвращались с сенокоса. Сильные мозолистые руки забрасывали меня на телегу с душистой копной сена, и там, среди грубоватых сельчан, я училась любить. Обнимать сердцем. Среди простой и понятной жизни школьные обиды растворялись в ключевой воде из родника, что рядом с домом бабушки. Она не обнимала – лишь по голове гладила, да молитву читала. С огромной любовью, которую я оценила позже.
А дома до пятого класса не засыпала, пока мама не обнимет. И вдали от родных стен она обнимала тёплыми вязаными вещами, душевными письмами, долгими разговорами по телефону. Отцу было не до объятий – весь в работе. Мы сблизились в последние годы его жизни. Ждал с работы на пороге, всматривался – очень устала? Тапочки подавал. А на кухонной табуретке – укутанная в старую куртку пшеничная каша. Моя любимая. После ужина садились на диване в обнимушку, и я делилась новостями о его железной дороге. Маму вспоминали.
Я и теперь часто живу в обнимку с воспоминаниями.
Вот я на балконе с месячным сыном на руках, а внизу – муж. Его фигура кажется такой крошечной с восьмого этажа. Всматриваюсь до боли в родную походку. А фигурка всё меньше и меньше, пока совсем не исчезнет за поворотом.
Так не хотелось, чтобы он улетал на вахту, в суровые морозы. Из тёплого дома, с развешенными по квартире пелёнками. Прижмусь к широкой груди, а сердце на части рвётся.
- Ну что ты, милая, потерпи месяц – и я снова с вами.
Уложу детей, заберусь с ногами в кресло, и… слёзы горячим потоком по щекам, шее, и платок уже - хоть выжимай. Вспомню мамино «рёва-корова», и полегчает. На цыпочках загляну в детскую - старший сын что-то бормочет во сне, вон как вытянулся за лето. Обниму, поцелую тихонько в висок, поправлю одеяло и - к младшему. Возьму малыша на руки, прижму к себе тёплый комочек, а он посапывает и улыбается. И пахнет молоком и чем-то таким нежным из моего детства. Мысленно прошу: «Милые мои мальчики, не вырастайте подольше! Дайте насладиться вашим детством».
А они уже выдёргивают руку из твоей по дороге в школу, и … улетают из гнезда. И объятия с каждым годом ценнее, значительнее. Трогательно-детское «так люблю тебя, мама» меняется на «привет, ма, как ты? До сих пор не верится, что эти крепкие здоровые мужики – мои дети. Старший, ласкуша, каждый раз при встрече сгребает ручищами, поднимает и кружит:
- Какая ты маленькая!
Я млею от вкусного запаха бензина от его куртки, от колючей бороды, лысого затылка:
- Ну, зачем снова так коротко?
Не налюбуюсь, не наобнимаюсь.
Младший, в детстве мой хвостик, теперь сдержанный, строгий, как его бабушка. Стесняется телячьих нежностей. И жена, ему под стать – не разговоришь. Зато первыми на помощь бросаются, и так крепко обнимут при встрече, что никаких слов не надо.
Объятия, как лекарство, инъекция для притомившейся души. Друзей, с которыми обняться и посидеть, с годами всё меньше и каждый - на вес золота. Тех, кто провожая меня у калитки, крестит вдогонку машину.
Зато так много теперь друзей онлайн! Они думают, чувствуют, живут с тобой на одной волне! И ты обнимаешь их улыбкой, мыслями добрыми, сердцем обнимаешь. В ответ на душевный комментарий чувствуешь, как тепло возвращается, через тысячи километров летит к тебе!
Скажите, разве не чудо?