Зверь Часть 1, раздел 1

Дорога, кажется, во все стороны – куда ни глянь, туда и сюда столбы, один, второй, третий… До самого горизонта, насколько хватит глаз, и дальше. Дорога сама красоты неземной – вся вымощена желтым камнем и ширины такой, что можно на ней четырех взрослых мужчин поставить в ряд, и они при этом не будут касаться друг друга. Вот уже полтора дня, как мы встали на эту дорогу, а всего мы в пути три дня. И как ни проснешься все одно и то же; бегут лошади, звеня колокольчиком, фырча и подрагивая мокрыми боками. А с правой стороны – великий, хмурый и бесконечный Лес, древний, как сама история. Такое только у нас может быть, что три дня едешь почти без остановок, а все одна страна. Ох, и велика же ты, матушка-Империя!
Я правил повозкой, с головы до пят закутанный в дорожный плащ, собранный под поясницей в несколько слоев. Лето в том году вышло очень холодным. Даже в середине июня по утрам руки стыли без перчаток. Вообще я хорошо переношу холод, но вот когда ты несколько часов кряду неподвижно сидишь на козлах, поневоле околеешь. Днем земля успевает погреться, а вот за ночь ее вроде как даже морозом прихватить успевает, потому что потом от нее пар идет.
Итак, ночевать на станции мы не стали – времени жалко было – выехали в ночь. На козлы, естественно, посадили меня, днем ведь кто угодно доедет. И если бы не наши умные лошадки, уже тысячу раз мы бы ухнули в какую-нибудь ямину. Я, кстати, борюсь с искушением так и сделать, чтобы у Марка зубы клацнули на всю округу. Будет знать, как больным прикидываться. Вчера же его очередь править была, а он почуял, что ночью ехать придется и заныл: «Да я руку потянул, болит все, да я с поводьями не управлюсь». Зину на козлы, да еще ночью, конечно, не посадишь. Вот я и еду день и ночь без передышки. Ну ничего, еще часик подержусь, а там уж пожалуйте, дорогой Марк, не отвертитесь.
Слева над полем уже довольно высоко встало солнце; пожалуй, было около семи часов утра. В сон клонило немилосердно. Сколько там может человек провести без сна? Неделю, по-моему, а потом упадет замертво. Ну в таком случае я еще жилец.
 - Но, пошли! – негромко, но выразительно скомандовал я лошадям и пристегнул их поводьями.
И тут на железную скобу рядом со мной села здоровая толстая ворона. Она немного покрутила головой влево-вправо, но в целом смотрела прямо на меня. Я улыбнулся и, сложив губы трубочкой, просвистел что-то дружелюбное. Птица переступила на месте и каркнула два раза. Она желала нам доброго пути.
Да, прозвучит, странно, но я немного понимаю язык зверей. Это у меня, похоже, от бабушки. Мне говорили, что она была колдуньей. Это отнюдь не редкость. Вот мы сейчас едем мимо Темного Леса. На многие десятки верст он тянется вдоль всей территории Империи от великих морей на севере до Огненной Земли на юге. И в нем этих русалок, колдунов, оборотней видимо-невидимо. Бабушка с ними очень дружила, говорят, пол-жизни провела в Лесу, среди нечисти. Впрочем, это старшие так говорят – «нечисть», их так научили, а мы, кто помоложе, зовем их лесовиками.
Я плохо помню свою бабушку, помню, что она была очень большая, много смеялась, и от нее пахло шишками. Она, наверно, могла бы рассказать мне много интересного, но закончилось все, к несчастью, тем, что по приказу славного императора Конрада ей отрубили голову, как и многим другим. О ненависти Конрада к Лесу и его обитателям ходили легенды. Говорят, при нем на каждом повороте стояли виселицы, целые артели посылались в Лес, чтобы рубить деревья, и в городах постоянно случались облавы. Все свое правление Конрад вел бессмысленную, злобную, бесконечную войну с Лесом, погубил на ней немерено лесовиков и еще больше своих солдат и сам в конце концов пал на этой войне. Скосила его болотная лихорадка.
Мне было пять лет или около того, когда бабушка умерла; император после этого тоже недолго прожил. До него царствовал Иоанн, первый наш император, и после Конрада тоже Иоанн правит, его младший брат. А после Иоанна II, получается, будет Матвей. Ну нам на это нечего смотреть, а вот господина Марка, пожалуй, поднимать надо.
Я крепко сжал кнут и несколько раз немилосердно ткнул им внутрь повозки:
 - Вылезай! Твоя очередь, лентяй.
Внутри что-то раскатилось с глухим стуком, а затем на свет Божий высунулся мой товарищ, который, надо отдать ему должное, умел просыпаться мгновенно. Сморщив лицо, Марк наскоро пригладил помятые волосы.
 - Кыш! – замахнулся он на ворону. Та еще раз выразительно каркнула, выражая Марку свое «Фи», и тяжело поднялась в воздух.
 - В Лес полетела, - протянул Марк. Он выдохнул и проводил озадаченным взглядом струйку пара, вылетевшую у него изо рта. – Ну и лето выдалось. Хорошо хоть выступаем в Манеже.
 - У природы нет плохой погоды, - хмыкнул я, забираясь на его место. – Только ямы не собирай, не ты один любишь поспать.
 - Скоро доедем, - пообещал он, надевая плащ.
Я же устроился внутри на шерстяном одеяле, еще не остывшем после Марка. Часто заморгал, разминая уставшие глаза. Рядом спала Зина, вытянув в сторону руку. Мне очень хотелось до нее дотронуться, провести пальцами по уютной женской ладони, но я удержался, решив, что она почти наверняка проснется.
 - Спи, родная, - одними губами прошептал я. Положил голову на сгиб руки и сам стал клониться в сон.
Подумал только – похоже, в роду Марка и вправду не обошлось без оборотней. Лошади, видно, его боятся, вон как припустили вскачь, хоть он и не хлещет их кнутом.
***
Ворона, согнанная Марком, немного покружилась в небе, будто дожидаясь момента, пока солнечный свет не достиг подножья деревьев в лесу. Тогда она нырнула в чащу, опустилась там на совсем неприметный бугорок, закричала, и из норы в этом пригорке показалась голова огромного волка.
Спина у него была слегка сгорблена, из нее выступал мощный хребет, поросший серой шерстью. Голова клонилась вперед, над глазами были два валика. Зверь стоял на двух задних лапах, крепко сбитых, с твердыми, будто каменными когтями. А передние его лапы были точь-в-точь как человеческие руки, только покрытые шерстью. Он застыл на месте, постукивая себя кулаком по колену.
 - Пора! – наконец решил он.
Медленно он опустился на четвереньки и понесся по лесной тропе, низко припадая к земле и почти касаясь ее брюхом. До этого оборотень сидел рядом с дорогой и слышал, конечно, повозку, проехавшую по ней. Но она его совсем не заинтересовала. Слева тропа выходила на обрывистый берег маленькой реки. Он весь был выстроен из красноватой глины и песчаника и немного порос травой. Река протекала по дну этого овражка, на другом его конце была небольшая низина, а где-то через сотню шагов начинали расти молодые деревья. До этого места в правление Конрада доходили его слуги, вооруженные топорами и факелами. Император всерьез намеревался сломать хребет Лесу. Но это не получилось даже у его великого предшественника, не смог этого сделать и Конрад. Сам оборотень этого времени не запомнил, но старики рассказывали.
В те времена, когда люди еще помнили, как разговаривать с небом, луной и звездами, когда они еще помнили животных – своих предков, когда их жизни напрямую зависели от доброй воли Леса – вот тогда они любили и боялись его. Это было золотое время язычества, золотой век оборотней, гоблинов, всех лесных тварей. Люди смотрели на них с почтением, поскольку сами не очень-то отличались от них. Тогда человек еще умел слышать Лес, голоса многих поколений отцов и детей, сменявших друг друга. Эти голоса говорили о целых материках в дали океана, открытиях, совершенных на этой земле, обо всех книгах, на ней написанных. Но человек был горд – древнего знания ему оказалось мало, он захотел его переписать своей собственной рукой.
Это был долгий и тернистый путь. Сотни раз человек сворачивал не туда, срывался в пропасть и набивал себе рану за раной. Но каждый раз он поднимался и упрямо шел вперед, говоря: «Да, я снова разбился. Но я сам хочу этого. Каждый удар – это опыт. Может быть, я еще сотню раз упаду, но это моя дорога, и я хочу ее пройти». Он подверг сомнению все, что знали его предки, а то, в чем был уверен, использовал себе на пользу. И тогда на малозаселенных еще долинах и холмах рядом с Лесом поднял голову призрак Империи.
Оборотень повидал в своей жизни и Империю, и Лес. Он думал теперь, что царство людей появилось намного раньше Иоанна I – тогда оно возникло, когда впервые лопата вгрызлась в землю, а потом в ямку бросили семена, когда стали строиться города и начали торговать друг с другом. И люди двинулись от деревянных хижин – к каменным палатам, от очагов – к каминам, от ожерелий из костей и зубов животных – к драгоценным камням. Империя вышла из силы людей, их храбрости и богатства, из десятков сменявших друг друга небольших королевств. Провозглашение Иоанна I императором стало всего лишь логичным завершением этого процесса.
Оборотень понимал, что двум его мирам – Лесу и Империи – очень сложно уживаться вместе. Чем крепче Империя, тем слабее Лес, и наоборот. Люди постоянно норовили ужалить побольнее свою прародину, отвоевать у нее лишний метр земли. Волк повернул голову и взглянул на ветхое строение среди деревьев. Местные называли его «сторожкой». Таких укрытий в Лесу было немало – в них жили переселенцы из Империи, приехавшие сюда при Конраде. Чаща встретила их совсем негостеприимно – от болезней, голода – люди не всегда могли добыть еду в диких условиях – стычек с лесовиками они умирали целыми группами. После кончины императора выжившие бежали отсюда с открытой радостью. Теперь это здание разрушалось, сквозь стены пророс вьюн и прочие сорные травы, фундамент осыпался, краска на ставнях давно облезла. Так Лес душил непрошеных гостей.
На счастье людей, Иоанн II оказался не в пример благоразумнее своего брата, сообразив, что с лесовиками не обязательно дружить, но драться с ними тоже не стоит. При нем гонения прекратились. Император снискал себе славу доброго монарха – за его правление не был казнен еще ни один человек или лесовик. Но вытравить наследие Конрада не получилось: может быть, люди и перестали нападать на оборотней или гоблинов в открытую, но злость на них никуда не делась.
«Почему они ненавидят нас? – подумал оборотень. – Потому что мы напоминаем им о том, кем они сами были когда-то. Они чувствуют, что всех их достижения не могут заменить то, что они потеряли, уйдя из Леса. Боль утраты терзает их, и чтобы избавиться от этой боли, они хотят искоренить ее источник – мой народ». Он знал это доподлинно, потому что сам не так давно был человеком.
Понятно было, что такое подвешенное состояние долго длиться не может. Близился час, когда должен был определиться флагман, за которым пойдет дальнейшая история всей этой огромной земли – будет то Лес или Империя? Иоанн собирался решить этот вопрос сообща с лесовиками. Через два дня он будет праздновать свое пятидесятилетие. На торжество был приглашен в числе прочих и правитель Леса. Нечисть приняла предложение императора людей, но тут были уже свои, лесные нюансы.
Оборотень пробирался между древних деревьев к обширной поляне; в сердце ее руками гоблинов был когда-то построен храм. Прямо из земли выступали огромные каменные прямоугольные плиты, обрамленные небольшими, ростом с человека, колоннами. На дальнем от волка конце этой площадки стоял трон лесного короля – высокое кресло, вырубленное из дуба; к нему вели пять ступеней, а по обеим сторонам от трона были поставлены гранитные пилоны – места для военачальника и жреца.
На площади собрались гонцы от всего лесного народа. Здесь были русалки с синими или зелеными волосами, казавшиеся на голову выше всех остальных, потому что вместо ног у них были крепкие хвосты, покрытые чешуей и многократно обвивавшиеся вокруг тела. Были коренастые, насупленные гномы. Были оборотни, кто в человеческом, кто в зверином обличье, и рядом их дальние родственники с двумя головами – «адские собаки», как звали их люди. Были тролли с серой кожей, твердой, будто камень; были гоблины, были огромные орлы, были древесные люди – у них все тело было покрыто корой. Было еще много разных существ, а меж деревьев носились вечные соглядатаи Леса – вороны и летучие мыши.
В начале времен Лес сам выбрал себе короля, и если верить легенде, первым королем стал ангел, спустившийся с неба. Когда же он вернулся назад, установилась традиция – раз в год, в день летнего солнцестояния любой обитатель Леса мог вызвать своего короля на бой. Тот не мог отказаться, и корона доставалась победителю. Делалось это с той целью, чтобы король мог доказать на деле, что он достаточно силен, чтобы править Лесом и защищать его. Если же он проигрывал, то корона переходила к счастливому сопернику как к более сильному и удачливому воину.
Обычно, повторимся, испытание короля происходило в день летнего солнцестояния, а ночью чествовали победителя. Но здесь был особый случай – нарушать традиции не хотелось, но может же быть так, что старый король поедет на переговоры с Иоанном, а через несколько дней проиграет бой претенденту. И для его преемника все клятвы прежнего властителя могут оказаться пустым звуком. А к слову хозяина Леса его обитатели всегда относились с большим почтением. Нарушителями клятвы слыть не хотелось, как же тут быть? Решение подсказал верховный жрец Карий – пусть в этот раз испытание пройдет чуть раньше, и в столицу Империи отправится победитель. Но коронован он будет, как и принято, в ночь летнего солнцестояния, и тогда же назовет своего жреца и своего военачальника. Таким образом, во-первых, законы предков не будут сильно нарушены, а во-вторых, лесовики сохранят лицо перед людьми.
Сейчас все взгляды устремились на Карего, с трудом вставшего во весь рост. Он принадлежал к племени нюхачей – дальних потомков тех людей, которые когда-то остались в Лесу. Века, прошедшие с тех времен, превратили их в ловких и выносливых существ, но позвоночники их за это время размякли до такой степени, что уже не выдерживали веса их тел, отчего нюхачи двигались почти на четвереньках. Считалось, что это сам Лес наказал оставшихся людей и пригнул их к земле, чтобы они не ушли вслед за своими собратьями. Но, несмотря на это, нюхачи оставались сильными духом и телом, и другие племена помогали им. Местные считали – кто неугоден Лесу, того он сам убивает, а если то или иное племя существует, значит, так и должно быть, и никто, даже король, не смеет с этим спорить.
Верховный жрец, хоть и назначался королем, являлся при этом почти что его соправителем. Он должен был знать очень многое – родной язык каждого племени, в том числе людей, их ритуалы, решения судов, принятые как сейчас, так и давным-давно – заниматься толкованием законов применимо к каждому нетипичному случаю, отлично представлять себе карту и внутреннюю жизнь Империи. Оттого на эту должность назначались, как правило, существа, способные усвоить столько сведений – нюхачи, оборотни или лесные колдуны. Жрец, помимо прочего, еще и давал королю советы, как себя повести в том или ином случае, чтобы соблюсти традиции. Делалось это не из страха перед восстанием – не было еще такого, чтобы лесовики поднимались против своего правителя, а из-за нежелания самих королей рвать с законами предков.
Итак, Карий распрямился. Стоять прямо ему позволял закрепленный на спине жесткий корсет из крепких прутьев, связанных ремнями. Он был одет в узкую серую накидку без рукавов, спускавшуюся до щиколоток. Под ней виднелись порванные тряпичные штаны, обычная одежда нюхачей. Кожа Карего, как и у его сородичей, стала грязно-серой, покрытой ушибами и ссадинами. На лице выделялись совершенно черные губы, темные с небольшой сединой волосы и вечно прищуренные глаза, цвет которых было невозможно разобрать.
Карий, в отличие от своих соплеменников, следил за внешностью. Ногти у него были аккуратно подстрижены трофейными ножницами, выменянными у проезжавших людей. Волосы ему тоже стригли русалки; кроме того жрец все время жевал мед диких пчел, чтобы перебить запах изо рта. На запястьях у него красовались плетеные браслеты, на голове был обруч из бересты, расписанный синим и красным цветом и обрамленный березовыми листьями. В руке он крепко сжимал гладкую, длинную палку, используя ее, впрочем, больше для подчеркивания своего статуса, нежели для опоры.
Жрец поднял руку: по этому сигналу оборотень вскочил на ближайшую плиту.
 - Различий нет! – объявил Карий.
Тем самым он снял с короля его сан. Теперь оба существа, стоявшие в храме, были равны и прямо смотрели друг на друга. Претендентом на трон был молодой, полный сил гоблин; жесткие черные волосы росли у него на груди и возле ушей. На широком сплющенном лице был почти незаметен нос. Гоблин тяжело и шумно дышал, будто набираясь смелости. Из доспехов на нем был шлем, железный нагрудник и поножи, а в руке ждала своего часа шипастая булава.
 - Оборотень Грат, - воскликнул Карий, вскинув руки, - против гоблина Чофыра! Они оба достойны короны, так пусть Лес сам выберет себе хозяина!
Теперь стоять на месте было нельзя, это могло быть воспринято как трусость. Лесные жители верили, что их предки обязательно помогут настоящему королю, а потому ему нечего бояться. Осторожность считалась неуважением к предкам. Так что оба существа закружились друг напротив друга, ища шанс для удара. Первым начал гоблин. Воздух взвыл от удара его булавы, но Грат пригнулся, и оружие просвистело у него над головой.
Лес учил – отвечай ударом на удар, стократно и тысячекратно. Поэтому волк, не раздумывая, ударил когтистой лапой по доспехам противника. Гоблин покачнулся, но быстро ответил своим выпадом, обрушив на челюсть зверя свою закованную в железо руку.
Грат быстро переступил лапами по земле и, отвернув голову, избежал нового удара. Пропустив булаву мимо себя, он схватился за ее рукоять и повел оружие вниз, пригибая к земле и гоблина. Тот почуял, что теряет равновесие и оказывается в проигрыше, и снова двинул оборотню в челюсть. Волк мотнул головой, и наконец набравшись необходимой ярости, резко и сильно дернул булаву в сторону, опрокинув гоблина наземь, а потом вверх. Оружие оказалось у него в руках.
Чофыр, стоя на четвереньках, дико взвыл, приподнялся и одетой в шлем головой ударил волка в живот. Грат застыл от боли; гоблин воспользовался этим, обхватил его руками и свалил на землю. В его руке возник нож, нависший над мордой оборотня. Он надавил, стараясь задеть противника. Грат ухватил гоблина за руки, чтобы не позволить ему достичь цели.
Оба они были удивительно сильны, но оборотень оказался на самую малость лучше – ровно настолько, чтобы вывернуться из захвата. Он развел руки гоблина в стороны, одновременно приподнимаясь с камней. Чофыр застонал от боли, и тогда волк отпустил его. Сразу продолжить бой гоблин не смог, и Грат наотмашь ударил его по лицу. Тот упал, а оборотень вскочил, поднял булаву и обрушил ее на спину противника. Только доспехи спасли его от тяжелого увечья или смерти. Но в данном поединке все, конечно, было уже решено.
Лес велел участникам такого боя не останавливаться, пока один из них не сдастся. Грат, повинуясь этому закону, поднял гоблина, поставил его на колени, развернув к себе спиной, и прижал булаву к его горлу. Чофыр попробовал достать волка ножом, но на его запястье опустилась лапа зверя. Дальше сопротивляться не было смысла, так что гоблин поднял другую руку, держа ее ладонью кверху. Это означало, что он просит пощады.
Вот теперь бой точно кончился. Бить существо, просившее о пощаде, значило проявить трусость. С другой стороны, и тот, кто просил пощады, уже не мог потом встать и драться – это считалось нарушением клятвы. Поэтому Грат безбоязненно отпустил гоблина и помог ему подняться. Побежденного, сгорбившегося соперника немедленно отвели в сторону, осматривая рану у него на лице и помогая ему снять доспехи, чтобы посмотреть, сильно ли повреждена его спина.
Карий же оказался рядом с волком, крепко сжал его лапу и сказал:
 - Грат победил!
Лесные захлопали, застучали во всевозможные трещотки, приветствуя оборотня. Кланяться ему как своему королю они пока не стали – чествование вместе с самой коронацией откладывалось до ночи летнего солнцестояния. Тем не менее, Грат оставался королем до следующего лета, и никто с этим не спорил.
Волк неторопливо прошел вслед за Карим к концу площадки, мимо своего трона. Проходя мимо Чофыра, он кивнул ему, признавая силу и смелость претендента. Гоблин, хоть и был ранен, но все-таки отсалютовал хозяину Леса, стукнув рукой о грудь и отставив ее потом в сторону.
Теперь жрец и новоявленный король должны были обсудить важнейшие вопросы, стоявшие перед Лесом. Их оставили наедине; оборотень спрыгнул с плиты, сделал пару шагов, встряхнулся – и вот по лесу идет человек. Он был не очень высокого роста, но широкие плечи и очень мощная грудь выдавали в нем огромную физическую силу. Волосы напоминали жесткий кустарник, торча на голове в разные стороны. Впрочем, усы и борода выглядели вполне аккуратно. Из-под густых бровей выглядывали живые подвижные глаза необычного цвета – желтоватые, как старые-старые монеты. Кожу на лице хозяина Леса тронул небольшой загар; одевался оборотень в штаны песчаного цвета, заправленные в сапоги, такого же цвета куртку и под ней зеленую рубашку. Он шел быстро, как все лесовики, и поминутно хватался руками за деревья, будто боясь упасть.
 - Мне показалось, - сказал Карий, - что этот юный гоблин немного потрепал тебя.
 - Пожалуй, - признал оборотень. – Чтобы победить, ему не хватило выдержки. Слишком много лишних движений. Он вымотался к середине схватки. Мне осталось только добить.
 - А я думаю, что в будущем он станет хорошим военачальником или даже королем. По-разному бывает.
 - Что ж, ты редко ошибаешься. Но пока я не могу его назначить. Говорю, ему не хватает выдержки.
 - Кого тогда выберешь?
 - Да есть кандидаты, - туманно сказал Грат. – Лес богат храбрыми воинами. Много достойных, надо думать. Сейчас голова поневоле другим занята. Зато я точно знаю, кто будет при мне жрецом – некий нюхач, занимающий эту должность уже четыре года.
Карий улыбнулся.
 - Твое доверие – высшая награда, - ответил он. – Я не подведу тебя, король.
 - Покуда я король, ты будешь моим жрецом, - пообещал оборотень. – От добра добра не ищут. Показывай, что ты там приготовил.
Жрец откинул полог из деревянных колец и стеблей вьюна, закрывавший вход в его пещеру. Она была большого размера – Грат спокойно вошел в нее, а Карий лишь слегка склонил голову на входе. Он раздул огонь в трех стеклянных светильниках, расставленных по пещере; свет замерцал и в хрустальных колоннах по ее периметру. Слева стало видно высокое зеркало, а перед ним небольшой стол, на котором стоял один из светильников, а сам столик был украшен точеными фигурками животных. По центру – деревянная кафедра с толстой папкой листов бумаги и чернильницей на ней. Карий всегда работал стоя, упорно сопротивляясь слабости своего позвоночника. Рядом кресло, где он часто сидел, обдумывая какой-нибудь интересный случай, или просто дремал. А в углу жрец устроил себе что-то вроде кровати, где спал в редкие минуты полного отдыха, сняв корсет и свернувшись клубком, как все нюхачи.
 - Так я, стало быть, вписываю твое имя? – спросил он, макнув перо в чернильницу.
 - Пиши.
Карий ловко заполнил пробел и протянул лист бумаги Грату:
 - Читай.
- «Народ великого Леса в лице избранного короля Грата приветствует…», - пробормотал оборотень. – Ох уж эти мне красивые обороты. Значит, долгих лет правления, столь же ясного ума и так далее, и так далее. Не слишком ли приторно?
 - Просто обмен любезностями, - пожал плечами Карий. – Люди любят ушами. У императора будут разные гости, и тебе тоже могут наговорить чего угодно. Но надо различать красивые слова и то, что за ними скрывается. Поэтому слушай только императора и его ближнее окружение. Не распыляйся на пустозвонов.
 - Я половину жизни провел в Империи, догадываюсь, как себя держать.
 - Учти еще, что на тебя будут смотреть как на лицо всего Леса. Покажи людям, что они ошибаются, считая нас монстрами. Тут надо выдержать грань – очаровать императора в меру и в то же время не прогнуться под него. Мы и люди должны быть равными на этих переговорах. Нас разделяет очень глубокая пропасть, и сейчас мы и Иоанн начинаем строить мост над этой пропастью. Построим накрепко – тут-то нам и жить, а выстроим плохо… Сам понимаешь.
 - Понимаю, не маленький, чтобы мне объяснять. Об этом не волнуйся, я не подарю лесу ни одной ложной надежды. Поэтому наш союз их не разочарует. Что вы выяснили о наследнике?
Нюхач пожал плечами:
 - Зовут Матиас, это имя ему дали при рождении. Сам он называет себя Матвеем и просит, чтобы близкие его так же называли. Ему двадцать семь лет, он командир императорской конницы. Сейчас, насколько мне известно, возвращается из похода на Огненную Землю.
 - Это я знаю, - перебил его оборотень. – Я спрашиваю о другом. Правда ли, что он связан с Лесом?
 - Именно это мне и кажется! – подтвердил Карий. – Сколько раз я посылал ворон рассмотреть его поближе, но ничего узнать не удалось. Он от них бегает. Только ворона на окно сядет, Матвей тут же рядом, раз – и закрывает ставни. Еще он любит разводить соколов, да таких, которые только ворон завидят и сразу их на куски рвут. И непонятно – то ли просто осторожный человек…
 - То ли перерожденец, как я, - сказал Грат.
 - Именно. Но одну деталь я все-таки узнал. У наследника есть близкий товарищ, отличный лучник и воин. Его ни одна лошадь к себе не подпускает, они его боятся. Поэтому он всегда ходит пешком, какой бы далекий путь не был. А знаешь, почему? – Карий помолчал секунду и выдал: - Он оживший мертвец!
 - Уверен?
 - Уверен. Я это проклятое племя ни с кем не спутаю. Сам уезжал смотреть. Матвея-то не видел почти, так, кусочек. Он мимо меня на коне промчался, только я его и видел. А следом этот тип бежит, Волог его зовут. Бежит быстро, а все же видно, что не дышит. И лицо неживое, будто маска, а не лицо. Вот так, Грат. Ты запомни – с кем рядом оживший мертвец, от того нам одни только беды и будут.
 - А кто его оживил-то?
 - Вот этого не знаю, - сказал Карий. – как он умер, мне известно. Тогда Империя воевала с Марой года три назад, и Волог был одним из имперских командиров. Матвей тоже там был, они оба храбро сражались с армией Мары. Но в одном сражении вражеская пуля попала Вологу прямо в сердце и убила его на месте. А вот кто его поднял после этого, мне неясно – сам ли Матвей или кто-то ему помог.
 - Да, очень интересный у Империи наследник, - Грат усмехнулся. – Надо бы его лично увидеть. Потому что когда Иоанн умрет, а рано или поздно это случится, на троне будет Матвей. И если он решит напасть на Лес, мы должны быть к этому готовы.
 - Думаю, наследник не пропустит юбилей своего отца, - подмигнул жрец.
 - На это я очень надеюсь, но мне не хватит глаз очаровывать императора, следить за его наследником и искать вдобавок Волога.
 - Не думаешь ли ты, что я не подготовил почву для твоего прихода? – Карий с довольным лицом потер руки. – Так слушай – сегодня в столицу должны приехать, и наверно, уже приехали трое молодых людей – два парня и девушка. Вообще они довольно неплохие артисты, девушка поет так, что ты заслушаешься. Но для нас важнее их происхождение. Одного парня зовут Марк, у него в роду были оборотни, пусть давно, но он восприимчив к голосу Леса. Другой – Джейми, его бабушка была колдуньей. Девушку зовут Зена, она человек без всяких примесей, но яркая, очень яркая. Эти люди станут твоими глазами и ушами.
Сегодня в семь часов вечера они будут выступать в манеже на юго-западе Мосаха. Мимо не пройдешь, об этом будет трубить весь город. Людям нравятся их представления. Приходи туда, только переоденься во что-нибудь почище. Джейми узнает тебя. Дальше по обстоятельствам. Если парень унаследовал хоть что-то от своей бабки, он легко войдет во дворец.
 - Карий, - сказал Грат, положив руки нюхачу на плечи, - ты по праву занимаешь место жреца. Твоей хитрости позавидует любой.
 - Только хитрости, - ответил Карий, склонив голову. – Я хотел бы быть немного храбрее. Мне бы, честно говоря, духу не хватило отправиться во дворец императора. Теперь, Грат, весь Лес смотрит на тебя. Иди, и пусть у тебя все получится.
***
 - Мосах! – громко крикнул снаружи Марк. – Подъем, ребята, впереди застава!
Я мгновенно открыл глаза, и начал сползать к задней стенке повозки, невольно стаскивая за собой одеяло. Когда добрался до цели, вцепился обеими руками в деревянную раму. Встать у меня не получилось бы при всем желании – наш скромный экипаж кидало из стороны в сторону. Подлец Марк, похоже, специально изощрялся, как только мог, чтобы вытряхнуть нас прямо на дорогу. Хотя надо отдать ему должное – он все-таки дал нам немного времени, чтобы проснуться, и только потом начал свои фокусы. Ну у меня с чувством юмора всегда были проблемы, а Зина, будь дело днем, возможно, оценила бы его шутку. Сейчас же, растрепанная, еле успевшая подняться, она метнулась к козлам и цепко ухватила Марка за шею:
 - Прекрати немедленно, идиот, мы перевернемся!
 - Ладно, - моментально сказал он с величайшей готовностью и натянул поводья.
Я, на счастье, успел заметить, куда отлетела сумка с нашими документами, и нашел ее без особого труда, после чего рад был, наконец, почувствовать под ногами твердую землю. Зина вылезла за мной следом. Иногда она любила прямо на выходе из повозки сделать кульбит, опершись руками на землю, но сегодня был не тот случай.
 - Лахудра, да? – спросила она, намеренно взъерошив волосы руками. Дала мне флягу с водой: - Плесни.
Я вылил немного воды ей на руки, потом сделал то же самое еще раз. Эту воду Зина с негромким фырканьем размазала по лицу.
 - Хорош,  - сказала она под конец, выразительно сплюнув на землю.
Без макияжа, растрепанная, только со сна. Такой Зину видели прежде лишь мы да один знакомый трактирщик. А теперь по милости Марка ее должны были увидеть еще и городские стражники.
Марк выбрал для въезда в город парадную, самую широкую и удобную дорогу. Широка-то она широка, но, если бы не ранний час – начало девятого – встали бы мы здесь вмертвую. Пока народу немного, промчимся, можно сказать, с ветерком, но Марк все равно упертый баран. И говорить ему что-то бессмысленно – получишь в ответ абсолютно стеклянный взгляд и заученную фразу: «Да, но так лучше». А чем лучше, он и сам объяснить не сможет.
Тут надо немного пояснить. Мосах – это столица Империи. Это очень крупный город, думаю, здесь около миллиона жителей: по большей части людей, есть здесь и несколько тысяч выходцев из леса. Стоит он уже давно, его основали за двести или триста лет до провозглашения Империи. Но расти Мосах стал именно при императорах. Он напоминает в плане гигантского паука: если посмотреть на городской план, четко увидишь в середине узкий по сравнению с другими частями города центр, а вокруг него излучины – жилые кварталы, расходящиеся в стороны, будто паучьи лапы. На самом севере есть одна излучина больше, круглее других – будто голова. Там много торговых дворов и усадеб купечества.
Раньше город охранялся черт знает как. Потом Иоанн II придумал отличную схему: на всех подъездах к городу он расставил сторожевые посты. Первая цепь – дальняя – она опоясывает все предместья города, там, где и домов-то еще нет, где одни только поля. Там уже смотрят, чтобы к городу не приближался кто не попадя. Вторая – средняя – уже в начале собственно городской застройки. И третья, последняя, самая главная, самая охраняемая – там, где императорский дворец, усадьбы царедворцев, библиотеки и хранилища.
Так вот, нас тормознули на дальней заставе. Она устроена беднее всех – не пост, а навес под открытым небом, под ним стол, две скамейки, а очага нет, всю провизию смена привозит себе из города либо из предместий. Последнее в данном случае даже более вероятно. Да и стражниками здешних надзирателей можно назвать с большой натяжкой – это добровольцы из числа ремесленников либо крестьян. Если добровольцев нет, набирают методом тыка. Их задача – пугнуть мелкую напасть, при необходимости подать сигнал, для этой цели вон здоровый костер под большим навесом сложен. Только подожги, полыхнет так, что издалека видно будет. Ну а в случае, не дай бог, восстания – доблестно погибнуть за императора. А настоящие стражники стоят дальше, у городских ворот. Оно и понятно – что тут охранять, на дальних рубежах, кроме теплиц да птицеферм?
На нас смотрели два мужика – один постарше, другой помоложе. За спиной у каждого – древнее дедовское ружье; рубахи до пояса и крохотные шапочки на головах.
 - Документы? – с явным трудом произносит старший.
Протягиваю ему три листа бумаги – на каждого из нас. Там написано, кто такие, чем занимаемся, общее описание внешности прилагается. Подорожные документы, где указано, как и через какие станции мы ехали, оставляю пока себе. Ему это знать незачем. Случай попался тяжелый – мужик с явным трудом вчитывается в каждую букву, сложить из них слова у него не очень-то получается. Его товарищ или родственник – черт его знает – тем временем заглянул в повозку, убедился, что мы никого там не прячем, и остался доволен.
 - Эти… лесные у вас в роду есть? – выдает, наконец, первый.
 - Нет, - нагло вру я, потому что если ответить утвердительно, мужик застынет на неопределенное время, а задержка нам совсем не нужна. Зина тоже мотает головой, стараясь, впрочем, сильно не высовываться. Марк стоит рядом и весело скалится, так что видны все три искусственных зуба у него во рту. Нарывается, скотина.
Чувствуя, что пауза затягивается, молодой берет инициативу в свои руки, мягко, но решительно изымает наши документы из рук старшего и возвращает их владельцам:
 - Проезжайте!
 - Спасибо! – уже вполне искренне говорю я, и мы продолжаем путь.
***
Зина схватилась за свой мешок и стала в нем рыться. Нашарив, наконец, что-то, она на миг просияла, но тут же вскрикнула и отдернула руку.
 - Разбилось! Конечно, разбилось! – воскликнула она.
 - Зеркало?
 - Ну да! Кречет, слышишь меня, ты просто…, - и дальше посыпались ругательства, на которые Зина была очень горазда. Марк, слушая это, только посмеивался и погонял лошадей.
Кречет – это его фамилия.
Я перевязал палец Зины бинтом – всегда ношу с собой парочку на всякий случай. «Спасибо» не дождался; она села на краю, откинула полог, чтобы свет падал ей на лицо, и заставила меня быть ее зеркалом. То есть она подводила себе глаза, красила губы, чуть-чуть положила теней на веки, а я смотрел на все это и иногда говорил: «Левее», «Правее», «Достаточно». Что поделать, женщина – всегда женщина.
Закончив, Зина легла на живот, подняв ноги в серых и порядком сношенных дорожных туфлях. Она смотрела на ту часть дороги, которую мы уже проехали. Я туда тоже уставился от нечего делать. Говорить ничего не хотелось, мне было просто хорошо рядом с друзьями, даже если они больные на всю голову.
Народу на дороге, говорю, очень немного, в основном купцы или ремесленники – одни спешат на торговлю, другие не заработки. Но слегка потолкаться все равно приходится; Марк направляет повозку в левый ряд, отведенный специально для лесовиков или их родственников. Людям отведено три полосы на въезд, лесовикам – одна. И каждому племени своя застава. Дискриминация, мать ее, в действии. Людей пропускают быстро, документы посмотрели, цель приезда мельком спросили, и вперед; а лесных ждет фирменный допрос. То, что нас не обижают, это правда, но относятся к нам как к кочевникам из Огненной Земли: «Люди? Да, несомненно. Но это люди другого сорта, не такие, как мы, и равными себе мы их не признаем».
Но раньше было хуже. Раньше, повторюсь, головы рубили.
Марк засвистел – прерывисто, часто – и повозка ощутимо сбавила ход. Подъехали к средней заставе. Здесь уже нельзя ни шутить, ни врать. Когда наш экипаж остановился, мы схватили вещевые мешки и выставили их на обозрение стражи. Это были уже настоящие солдаты в военной форме Империи – синего цвета пополам со светло-коричневым. Оружие все новое, только что из мастерской. Его еще положено чистить каждый день, а кто проворонит сей момент, тому от жалования отнимут чуть ли не треть, и ходи потом. У дороги поставлена длинная светло-зеленая караулка, а в ней внутри кухня и солдатские койки. Рядом каланча, чтобы при опасности в колокол звонить. Звон у них, честно скажу, такой, что мертвые из гробов встанут. Это лично принц Матвей приказал поставить. По его же настоянию на каждой подобной заставе установили по полевому орудию. Хотя кто сюда придет? Восстания подавляются с ходу, Мара далеко, Огненная Земля еще дальше. Леса принц боится, то давно известно.
Вот, значит, застава, а за ней на километр зеленые-презеленые луга. Трава там какая-то особенная, чтобы вся этой зеленью отливала, Инспектора приезжают смотреть – ровно ли луг растет, не захирел ли. А на самой дороге – Большие Ворота, еще при Иоанне I поставлены. Два огромных гранитных крыла, а между ними пролет арки над всей дорогой и на нем императорский штандарт – огромное белое полотнище вьется по ветру, а посередине орлиная голова во всклокоченных перьях, рот приоткрыт в яростном крике, и взгляд убийственный.
Вещи мы разложили на специальном помосте. Честное слово, ничего интересного – чистая одежда, ножницы, расческа – то, что у каждого есть. Деньги мы при себе держим. Из особенностей – у меня альбом с белой бумагой и карандаши, если нужно что-то быстро нарисовать или написать. У Зины в отдельном мешочке – духи и косметика. А у Марка из личного только трубка и полные карманы табаку. Выдастся свободная минутка – тут же сядет на стул, камень или что-то другое, что поблизости найдет, и давай башкой ворочать; либо начнет дымить так, что самого не видно будет.
Эти охранники осмотрели все – один стеком ворошил наши вещи, другой следил, чтобы лошади подкованы были, еще двое осматривали внутренности повозки. Раздавшийся оттуда грохот и следом жалобный звон заставил меня подскочить.
 - Поаккуратнее с гитарой, пожалуйста, она очень дорого стоит! – крикнул я. Хотя это замечание было так, для виду. Если стражник не в духе будет, он до любой мелочи докопается, будь то даже пятно у тебя на штанах. Так что по поводу разбитого инструмента, в случае чего, никто, кроме меня, убиваться не будет.
За досмотром следует проверка документов. Здесь уже надо отвечать со всей серьезностью. Врать теоретически можно, но не рекомендуется, потому что все, что ты скажешь, фиксируется в журнале, и если что-нибудь натворишь в городе, то в этот журнал обязательно посмотрят. И если окажется, что ты где-то соврал, то это тебе выйдет боком. Казалось бы, какая мелочь, а меж тем эти мелочи многим стоили кнута, гулявшего по их спинам, и высылке на крайний Север, на рудники, где ты весь день корячишься в шахте и получаешь за это пустую похлебку и отнюдь не символический пинок от надзирателя.
 - Джейми Мортимер, - выжидающе произносит стражник. Я киваю.
 - Марк Кречет? Зина Коврова?
Та же реакция.
 - У вас среди ближайших родственников были лесовики?
 - Да, - говорю я. – Моя бабка по отцовской линии была колдуньей.
 - Померла, что ли?
 - Да.
 - Еще кто-нибудь?
 - Нет.
 - А у других?
Марк и Зина отвечают отрицательно. Не случайно речь идет именно о ближайших родственниках. Утверждать доподлинно, что в его происхождении все чисто, не возьмется никто, в том числе ни один из этих стражников. В древности люди и лесной народ смешивались друг с другом без всякого стеснения, так что следы оборотней, вампиров, гоблинов и иже с ними могут нежданно вынырнуть даже в биографиях королей. Только вслух я такие мысли не высказываю. Поскольку отследить родословную каждого человека совершенно невозможно, ищут лесовиков только среди ближайших родственников, не дальше четвертого-пятого колена. Так что Марк, о происхождении которого лично у меня есть большие сомнения, может спать спокойно. Наказание за вранье ему не грозит.
В отношении меня неприятности варьируются от нуля до бесконечности и прямо зависят  от настроения стража.
 - А справка у тебя есть, что ты безопасный?
 - Конечно, - протягиваю ему бланк Высшей врачебной комиссии с подписью председателя и печатью. Такой нужен каждому лесовику или человеку, с ними связанному. Обследование проводится раз в год, по его итогам выносится вердикт – может ли данный человек либо лесовик держать себя в руках и, следовательно, может ли он жить рядом с людьми. У нас с этим строго.
Стражник попался очень хороший, моим ответом он удовлетворен полностью. Я счастлив.
Зина не вызывает у охраны никакого интереса. Марк – другое дело, от него за десять шагов разит табаком, рта он особо не раскрывает, но искусственные зубы не остались без внимания.
 - Где свои зубы потерял, красавец?
 - Несчастный случай, - нехотя поясняет он.
 - А точнее?
 - Мы отрабатывали один номер на складе с продуктами (слово «репетировали» Марк выговорить не может, проверено). Из акробатики. Я стоял на верхней полке на руках, хотел сделать сальто и приземлиться на ноги. Там не очень высоко было. Но немного не рассчитал…
Зину начинает душить тихий смех.
 - …и зубами прямо о полку, - заканчивает Марк.
 - Да, - протягивает охранник, - чего только здесь не услышишь. – Начинает смотреть подорожную. – Вы проехали пятьсот с лишним километров? С какой целью?
 - Мы артисты, - говорит Зина. – У нас сегодня в планах выступление в Манеже.
 - Я же сразу сказал, - вмешивается другой патрульный, - это «Великолепная троица». Я афишу видел, там точь-в-точь они нарисованы.
 - О! – лицо первого на глазах наполняется радушием. – Так вы и есть эти ребята? Ну дела! – он быстро вспоминает, что находится на посту, и осекается: - Вопросов больше нет. Проезжайте.
 - Спасибо! – кричит девушка. Даже в легком макияже она излучает очарование, поэтому стражники поневоле расплываются в улыбках. Марк снова запрыгивает на козлы, и повозка катится туда, где за вышеупомянутыми лугами поднимаются первые городские кварталы.
***
Я бегло осмотрел гитару. Слава богу, никаких вмятин или трещин нет, струны целы и звучат, как положено. Она у меня уже лет десять, наверно. И стоит действительно дорого – не в денежном, а в душевном эквиваленте.
Дома уже близко, однако, и надо решить одну важную проблему.
 - Хотите сейчас насладиться любовью публики или отложим на потом? – спросил я.
 - Подождем до представления, - ответила Зина. – Единственное, чего я хочу сейчас – это горячая ванна и такой же обед.
 - Согласен, - вставил и Марк.
Ну нет так нет. Я вытянул вверх руку, подул на ладонь и повернулся внутри повозки, будто рисуя круг. Мы теперь почти что невидимки – нас все видят, но никто не узнает. Приезжие как приезжие, а нам то и любо.
И вот парадный въезд в Мосах, если бы вы только видели, какой там въезд! Ни на одном другом направлении, хочу сказать, такого нет. Въедешь по любой из соседних дорог, ничего особенного не увидишь – простые рабочие дома, мастерские, столовые, ну максимум мелькнет где-нибудь усадьба или сквер. А тут настоящая сказка – с обеих сторон дороги метров на двести, наверное, тянутся торговые ряды, да какие! Сплошь ровные, блестящие, будто только из цеха, стекла, а между ними белые колонны, все в завитушках и мраморных бантах. Арки там такие, что челюсть, извините, на пол падает, только успевай подхватить. А дальше на горизонте огромный дом с башней, шпиль в облака упирается, а перед домом фонтаны. Не помню, чья там резиденция – то ли губернатора, то ли судьи… Не помню.
Нам туда лезть не по чину, и, не дожидаясь, напоминания, мы сворачиваем влево на обходную дорогу, которая выведет нас в менее помпезные районы.
Марк гнал лошадей по одному ему известному маршруту. Почти каждый раз, выглядывая наружу, я не мог понять, где мы находимся. Смотришь – какие-то проулки, где и одна-то повозка проходит с трудом, редкие прохожие, потому что основная масса людей толпится на больших площадях и улицах, а на них Марк не сворачивает. Он то присвистывал, погоняя лошадей, то, наоборот, резко шипел на них, если надо было срочно остановиться, а кони этого не понимали. Я судил о нашем маршруте только по печному дыму далеко на западе, где фабрики и цеха встречаются на каждом шагу. Ехали мы таким зигзагом еще минут двадцать после заставы. В конце концов ход ощутимо замедлился, Марк повесил поводья на край сиденья и сказал через плечо: «Выходим».
Добрались, наконец. Перед нами дом Ганса Зеекта, нашего общего друга и по совместительству управляющего Манежем. Он стоит на небольшом продолговатом холме, от дороги к дому ведут два пролета ступенек. Само здание прямоугольное, длинной стороной развернуто к дороге. Дом деревянный, двухэтажный, на стороне перед нами пять окон в белом обрамлении. Сами стены нежного древесного цвета, кровля красная. Посередине будто портик, он выделен балконом на втором этаже, и крыша над ним домиком. А за домом сад, я знаю, вишни, земляника, розы, тую себе Ганс тоже вывел, и еще много там разных растений.
Зеект лично встречает нас у нижних ступеней. Это откровенно полный мужчина, посмотришь на него в профиль, так кажется, что у него спереди подушка привязана. Довольно большой живот перетекает в такую же грудь, отчего Зина шутит, что Гансу бюстгальтер необходим не меньше, чем ей. Вместе с тем он высок ростом, в былое время, еще при Иоанне I, служил в армии. Ганс не слишком любезен с посетителями, но очень умен: любую ситуацию, связанную с Манежем, он может расписать на бумаге так, что все понятно будет. Волосы у него черные, как смоль, а на длинном носу Ганс носит очки.
 - Друзья мои! – говорит Ганс, пожимая руки всем троим. Рука у него широкая и мягкая. – Заходите скорее в дом. Вы, конечно, устали с дороги. Ребята, позаботьтесь о лошадях! – кричит он слугам. Двое плечистых парней тут же берут лошадей под уздцы и ведут их на задний двор.
 - Ванна! – демонстративно стонет Зина, пошатываясь и изображая адские муки. – Ганс, скажи, что у тебя все еще есть ванна.
- Конечно, есть, - отвечает Зеект, - и она превосходна. Может быть, она и не такая разукрашенная, как у господина канцлера, но придумана она гораздо лучше, о да.
 - Обожаю твой дом! – девушка откровенно переигрывает и не думает скрывать это.
Ганс открыл двухстворчатую деревянную дверь, белую со стеклянными вставками, и пригласил нас войти. Его дом начинался с просторной прихожей, по совместительству гардеробной. В деревянном шкафу там хранилась верхняя одежда самого Ганса, его домочадцев и гостей. Последним, кстати, настойчиво предлагалось снимать обувь при входе, но летом можно было уклоняться от этого. Впрочем, мы не стали огорчать хозяина и с радостью выпрыгнули из надоевших уже сапог.
Были в прихожей рисунки тушью и карандашом, зеркало в деревянной раме в дальнем углу, а еще там стоял походный сундук Ганса. Наш большой друг пользовался им, когда надо было ехать по делам далеко за город и на несколько дней. Внутри были отделения для бумаг, перьев, одежды и всего остального, что могло пригодиться в пути. Этот здоровый короб, обитый железом, в заполненном виде едва могли поднять два взрослых человека. При путешествиях Зеект отводил ему отдельную повозку, а в другой ехал сам. Вы, наверное, поняли уже, что недостатка средств Ганс не испытывал.
Сундук Зеекта – отличная вещь, но нас больше заинтересовала столовая. Парадного обеда нам не подали, но в этом и не было нужды – и мне, и моим друзьям деликатесы без надобности. На стол поставили жаркое – небольшие горшки из коричневой керамики, наполненные сочным говяжьим бульоном с кусочками мяса, картошки и зелени. Еды, казалось бы, немного, но наедаешься досыта. Я уткнулся носом в тарелку, опустошив ее за пару минут. Марку, когда он ел, в рот попала косточка, он посмаковал ее секунду, а потом ничтоже сумняшеся разгрыз зубами. Мы насладились сочным хрустом.
 - Господа, - сказал Зеект, - мне вот интересно – вы жуете еду или просто ее глотаете?
 - А мы ребята простые, - в тон ему ответил Марк, - сели и съели. Чего рассусоливать?
 - Они животные, Ганс, - усмехнулась Зина. – Жрут все подряд, потом животом оба маются.
Кречет в подтверждение этого выразительно вытер нос рукавом.
 - А больше ничего нет? – спросил он с надеждой.
 - Могу предложить то же самое, а еще есть голубцы. Хлеб, сыр и молоко тебя вряд ли заинтересуют.
 - Давай голубцы, - охотно согласился мой товарищ.
 - Сильно не наедайся, - сказал я, - помни о выступлении.
 - Я помню, - невозмутимо парировал Марк.
Я не могу, как Кречет, есть и есть, пока за ушами не затрещит, поэтому я встал из-за стола и отошел к окну. На тумбочке рядом с ним лежал длинный альбом, покрытый замшевой кожей; внутри были рисованные панорамы города – улиц, парков, площадей – и записи гостей Зеекта, благодаривших хозяев за прием. Скажу, пользуясь случаем, что жена Ганса нас терпеть не может, называет отребьем и всякий раз, когда мы приезжаем, отправляется за город вместе со своим отпрыском. Она постоянно цапалась с Зиной: характер у нашей подружки и вправду не сахарный. И каждый раз, как эти двое встречались, мы с Марком сидели в углу и делали ставки, кто кого перещеголяет в злословии. Не хватало только попкорна.
Гансу не позавидуешь – с одной стороны ему постоянно моет мозги жена, а с другой, если он исполнит ее мечту и перестанет с нами водиться, то и в Манеже мы выступать перестанем, и Ганс сильно потеряет на этом.
 - Ванна для ваших гостей готова, господин Зеект, - сказала появившаяся в дверях горничная.
Зина посмотрела на Ганса. Тот кивнул, и обрадованная девушка выскочила из-за стола, наскоро вытерев губы салфеткой.
 - Прошу за мной, молодая госпожа.
 - Ну а вы, ребята, может быть, хотите сыграть в домино, карты или шахматы? – спросил Ганс.
 - Вечером я с удовольствием забью с тобой козла, - сказал я. – А сейчас я лучше что-нибудь почитаю.
 - На самом деле, - вставил Марк с набитым ртом (ему уже вынесли голубцы с кухни), - просто так играть неинтересно. Я бы подумал о том, чтобы поднять ставки.
 - Вы, сударь, молоды еще со мной на деньги играть, - улыбаясь, срезал его Зеект. – Как все вымоетесь, я прикажу подать чаю. А теперь ступайте за мной.
Из двери справа раздавался громкий шелест воды. Я знал, что там Зина, представил на долю секунды ее, сидящую в ванне, и стыдно признаться, но у меня аж челюсти свело, и ноги ни с того ни с сего перестали гнуться. Бывают у меня иной раз такие мысли, хоть и знаю, что толку от них нет. Марк глянул мне в лицо даже с небольшим сочувствием и сдержался, не стал насмешничать.
 - Вечером пойдем в бордель, - шепнул он. – Возьмем шлюх на всех троих и повеселимся.
 - Как бы не так, - возразил я. – Мне кажется, что в этот раз будет без веселья. Дело важное.
 - Да что за дело, может, скажешь наконец?
Ганс, пока мы шептались, довел нас уже до своего кабинета. Там сильно пахло табаком от стен, мебели и бумаг, и даже когда открывали окна, воздух не мог перебить этот запах. Я сам не курю, но табачный дым мне очень нравится, тем более что Ганс курит превосходные сигары. Основу для них выращивают на южных рубежах Империи, где с одной стороны в берег бьют теплые моря, а с другой – великое озеро Халынь. И табак получается отменный, дым у него легкий, почти прозрачный, глаза не ест и пахнет то ли апельсинами, то ли ягодами какими. С человеком, который такое курит, и сидеть рядом приятно. А то, что там рассказывают про пассивное курение, что оно еще вреднее, чем обычное, так это полный бред, не верьте.
Ганс и Кречет дружно закурили; хозяин сидел в кресле у стола, а мы с Марком на диване при входе. Так получилось, что я прикрыл глаза и отправился в полет к звездам. Я слышу тебя, великий Лес!
***
Переднее кольцо охраны Грат проскочил в волчьем обличье, прячась в высокой траве. Встречаться с ополченцами он не хотел, зная, что они при виде лесовиков обычно впадают в ступор. Их посты вообще носили более демонстративный характер – пять-шесть шагов в сторону, пригнулся, и тебя не видно, а бравые охранники ворон считают. Волк передвигался очень осторожно, замирая от малейшего шороха, и лишь когда убедился, что застава позади, и заметить его ополченцы уже не могут, припустил так, что ветер в ушах засвистел.
К северу от Мосаха, выходя своими воротами прямо на океан, располагался портовый город Юска. Вот в одном из его многочисленных предместий двадцать девять лет назад появился на свет Грат Авердин, хотя по фамилии его давно уже никто не называл. Его отец был сапожником, а мать чинила рыболовные сети и попутно присматривала за домом. Грат был шестым или седьмым по счету ребенком в этой семье, но при этом единственным выжившим. Обычно очередное дитя Авердинов умирало спустя пару-тройку часов после своего рождения, но ему повезло больше.
Где-то с шести лет мальчик помогла отцу в работе, начищая на улице сапоги прохожих. В лучшем случае он получал за это мелкую монетку, в худшем, если долго возился, подзатыльник сначала от прохожего, а потом и от отца. Потом Грат учился обращаться с иголкой, что давалось ему с превеликим трудом ценой тысячи уколов. Ну а вечером перед тем, как уснуть, он лежал на своей узкой койке в кургузой курточке, которую не снимал ни днем, ни ночью, комкал в руках тряпку и смотрел в потолок, откуда в дождливые дни стекала вода ему под ноги. Из-за стены сильно пахло рыбой: Грат сам весь пропитался этим запахом и вонял рыбой так, что особо чувствительные прохожие на улице отворачивались.
Когда выпадала свободная минута, а у чистильщиков сапог это бывает нечасто, Грат слонялся по округе с местными мальчишками. Обычно они занимались тем, что до одури менялись друг с другом; в обмен шло все – горлышко бутылки, кусок проволоки, старые полусгнившие монеты, собачьи зубы, все, что угодно. Или можно было плясать перед прохожими, выпрашивая подачку – кто монетку бросит, а кто что-нибудь из еды. Самой завидной мишенью считалась хозяйка, идущая с рынка с корзиной в руках – вот у нее всяко должны были оказаться и еда, и деньги. Побираясь таким образом, Грат усвоил важную вещь – что есть люди добрые и злые. Одной женщине, к примеру, так понравились его пляски, что она позвала мальчика помочь ей донести корзину и потом угостила его полной кружкой молока. Грат выпил все без остатка и ходил потом раздутый от гордости. А девчонке с соседней улицы за то же развлечение кто-то ударил ногой по лицу и выбил ей оба передних зуба. Тут уж как повезет.
Грат был обыкновенным мальчишкой, каких в Юске было хоть отбавляй: в меру худым, в меру больным, со слегка гноившимися глазами. Но он был потрясающе везучим. Однажды Авердин перебегал улицу, а из-за угла вдруг выскочила повозка с двумя лошадьми. Грат и ахнуть не успел, как оказался под ней. Но копыто лошади благополучно миновало его голову, опустившись вместо этого на выставленный для защиты локоть, так что всю руку вывернуло в обратную сторону. Колеса повозки прокатились мимо мальчика. Грат от боли потерял сознание, а очнулся уже дома, с туго перевязанной рукой, и потом еще две недели ждал, пока перелом срастется.
Тогда Грат понял еще одну важную вещь – конец каждого человека уже определен и где-то записан. Можно беречься и прятаться за сотней замков, а можно сидеть в луже и есть снег – разницы никакой. Половина товарищей Грата не дожила и до десяти лет – они умирали от оспы, холеры, кто-то с голоду наедался яда для крыс, кто-то проваливался под лед, кого-то в мастерской ошпарило кипятком, и он умер от ожогов. А однажды весь город, по крайней мере, его верхушка, оплакивал дочку губернатора, скончавшуюся в возрасте трех лет от той же самой оспы. Вот ее—то точно хорошо кормили, одевали, за ней смотрел десяток нянек и воспитателей, и никакого толку. Кто-то живет лучше, а кто-то хуже, но в общем и целом они равны, и перед безносой старухой это заметно, как никогда. Грат понимал это и продолжал жить.
Из разговоров на улице Грат узнал о Темном Лесе. Он вспомнил, как впервые повстречал оборотня. Его вели по улице с веревкой на шее, со сломанными ключицами и руками, стянутыми за спиной. Он уже не мог сопротивляться и только исподлобья смотрел на толпу. Грат упросил отца взять его на плечи, чтобы лучше видеть. И когда оборотень проходил мимо, он повернул голову, и их глаза встретились. Тот замер, а потом широко открыл рот и начал смеяться. Это было жуткое зрелище – оборотень хохотал, содрогаясь всем телом и роняя на землю капли крови из разбитого рта. Так продолжалось недолго – стражник дернул за веревку и потащил лесовика дальше; а через несколько минут этому оборотню отрубили голову и закопали ее отдельно от тела, потому что, как верили в Юске, только так он никогда не встанет из могилы.
Только не зря оборотень смеялся в тот день. Когда Грату было четырнадцать, они с друзьями побрели рано утром ловить рыбу. Грат поспорил с кем-то, что поймает ее голыми руками. Он сидел на камне у реки, пока не затекли колени, не заныла спина от неподвижности. И рыбы, судя по всему, перестали воспринимать его как угрозу. Одна подплыла совсем близко, и юноша ухватил ее за скользкое подвижное тело, вытащил наружу и, торжествуя, повернулся к другим ребятам. Но вместо радости в их глазах он увидел страх. Недоумевая, Грат посмотрел на свое отражение в реке и увидел, что его лицо покрылось шерстью, остались на нем только глаза. Выпустив рыбину, он схватился за голову и ощутил вместо кожи и волос ту же самую, жесткую, колючую, как проволока, шерсть.
Он кричал своим товарищам, чтобы они остановились и подождали его, но было поздно. Мальчишки наперегонки бежали от реки в гору, крича во все горло: «Оборотень! Там оборотень!» Особенно старался Бруно, глупый толстяк, которого брали с собой только затем, чтобы он не ныл и не жаловался, что с ним никто не играет.
Было уже сказано, сто Грат был любимцем судьбы. Повезло ему и здесь – первое неловкое превращение молодого оборотня состоялось через два года после коронации императора Иоанна. Случись это при Конраде, Грат бы точно протянул недолго. А так у него появился шанс. Но жить ему стало гораздо сложнее.
Во-первых, он сам не мог понять, как превратился в существо, которых его с детства учили избегать и ненавидеть. Почему-то ему казалось, что в него переселилась душа того оборотня, казнь которого он видел, и спряталась глубоко внутри. Шерсть теперь появлялась и на его ладонях, ногах, на животе и в паху. Она стойко держалась иногда несколько часов, а потом исчезала. Грат дрожал как осиновый лист, видя эту шерсть, стыдился ее.
Он поэтому стал реже выходить на улицу в дневное время; честно говоря, выходить стало незачем. Обувь у него все равно уже никто не чистил. Мальчишки перестали с ним водиться, обходили парня стороной, а за глаза называли его зверем. Грат тоже недавно был таким же, презирал лесовиков, радовался, что их нет поблизости. А теперь, сам того не желая, он оказался на их стороне.
Он стал больше двигаться по ночам, неслышно выползая из дома и отправляясь на разведку. Передвигаться на четырех ногах оказалось очень удобным делом, Грат даже удивился, что раньше об этом не думал. Он спускался к реке и пил из нее воду, припадая к ней лицом; он привык к тому, что его глаза теперь находятся ниже обычного и, соответственно, замечают то, сего он прежде в упор не видел. Он великолепно слышал и чуял запахи, научившись распознавать человека, даже если тот стоял в кромешной тьме. Грат учился быть оборотнем, привыкал к своему новому звериному обличью: уже не просто шерсти, но и длинным когтям, появлявшимся из пальцев, выдвинутой вперед смышленой морде, немного сжатой, но очень мощной грудине и столь же мощным легким, работавшим под ней.
Он ощущал в воздухе присутствие чего-то незнакомого, идущего из-за реки. Это был голос Леса, он звал Грата под свое крыло. Надо было выбирать, где лучше – в городе или в Лесу. Для оборотня, ясное дело, чаща была привлекательнее. А город и не пытался его удержать. Передвигаясь по улицам, Грат чувствовал спиной тяжелые взгляды людей; они даже не боялись, а презирали его. Пытку одиночеством выдержит далеко не каждый. Грату хотелось снова ходить с поднятой головой и ни от кого не прятаться. Юска уже не могла предоставить ему этого. Значит, надо было с ней расставаться. Как говорится, вовремя уйти – значит не предать, а предвидеть. И не дожидаясь даже своего пятнадцатилетия, Грат двинулся навстречу своему восхождению.
Заросли кончились; оборотень сделал последний резкий бросок и выпрямился, превращаясь в человека. Он замер на мгновение, очень неуверенно шагнул вперед; передвижение на двух ногах на равнине, где не было опоры, давалось ему с видимым трудом. Грат присел на корточки, немного покачался в таком положении взад-вперед и, рывком вскочив, направился дальше. Завидев среднюю заставу, оборотень высоко поднял руки над головой, чтобы их было видно издалека, но шаг при этом не замедлил.
Он не мог повстречать на пути Виктора, Марка и Зину, потому что прибыл в город по одной из боковых дорог. Здесь надзор за порядком был не таким строгим; и на лугу зеленая трава перемежалась с постаревшей желтой, дорога топорщилась на холмах, здесь и там из нее смотрели мелкие камни, даже солнце, казалось, светило не так ярко. Но сторожевой пост был оснащен так же, как на парадном въезде, и стражники готовы были встретить неизвестного гостя.
 - И кто это? – проворчал один из них.
 - Лесовик, точно. А морда вроде знакомая.
 - Мир вам! – сказал Грат, подойдя совсем близко.
  -И тебе не хворать, - ответил командир расчета. – Кто такой будешь?
 - Грат, - назвался оборотень. Увидев недоумение в глазах стражника, он пояснил: - Меня зовут Грат.
 - Зачем же ты сюда пришел, Грат?
 - На славный город Мосах любопытно посмотреть. Как там живут люди.
 - Документы, - без тени улыбки сказал стражник.
Приглашение императорского двора с подписью и печатью канцлера Матерса лежало в сумке Грата. Эта бумага могла ему невероятно помочь и в то же время подставить. С ней оборотня пустили бы куда угодно, за исключением разве что покоев императрицы. Но рядом с ним все это время находились бы надзиратели и приговаривали: «Не туда, дорогой Грат, сюда пожалуйте». Водить его станут, как домашнюю скотину на веревочке. Тогда, выходит, с артистами он не встретится, пойдет во дворец один и, скорее всего, либо Волога, либо Матвея упустит из виду.
Грат об этом знал и поэтому хотел воспользоваться императорской грамотой в последнюю очередь. Для прохода через сторожевые посты Карий сделал ему другие бумаги – поддельное заключение высшей врачебной комиссии с разрешением на проживание в городе и документы на имя Грата Авердина, где он фигурировал как сапожник. Около суток жрец возился с этими бумагами, накладывая на них заклятия, чтобы любому показались подлинными печати, подписи, а бумага из обычной превратилась бы в гербовую с нанесенными на нее водяными знаками, потому что государственные органы Империи пользовались только такой бумагой. Действий Карего хватило бы лет так на десять каторжных работ с последующим пребыванием в самых неблагополучных районах Империи. К счастью, жрец так здорово подделал все справки, что и глава следственной канцелярии не усомнился бы в их подлинности. Чары Леса искусно вводили людей в заблуждение, а Карий был великим мастером их наложения. Даже озерные ведьмы, хранители мудрости Леса, и те преклонялись перед его талантом, удивляясь, как их ученик смог достичь таких вершин в иерархии своего мира и познании его тайн.
Итак, бумаги, составленные Карим, не вызвали у стражи никакого подозрения. Оборотень вежливо поблагодарил их и хотел уже идти дальше, когда вдруг услышал вскрик одного из солдат:
 - Батюшки!
Грат обернулся, и все его проводники в мире чувств немедленно затрубили об опасности. Уши услышали храп лошадей, скрип телег, стоны раненых, которых трясло на ухабах, как бы ни старались другие их объезжать, лязг оружия, которое кое-где просто волокли по земле, наплевав на воинский устав. Нос почуял запах вымотанных лошадей, грязной одежды, пота, крови и гноившегося мяса. А глаза увидели несколько подвод, тянувшихся к городу. Вдоль них шли понурые люди в военной форме, не поднимавшие головы. Им было стыдно смотреть в глаза окружающим. Шли они будто через силу, совсем не случайно выбрав для прохода в город боковую неприметную дорогу. Так бесславно закончился поход принца Матвея на Огненную Землю.
Огненная Земля или Мавер-ан-Нахр, как ее зовут сами аборигены – гигантская пустыня на южных рубежах Империи. Размеры ее неизвестны, равно как и то, есть ли еще что-нибудь за этими песками. Ни один путешественник, даже самый безумный, не отваживался ходить через Огненную Землю, поэтому все находящееся внутри нее было окружено легендами: от надоевших уже рассказов, что там никогда не заходит солнце, что у аборигенов кожа слезла с костей от постоянного зноя, а ездят они на гигантских змеях, до мнения, что за пустыней остались независимые древние княжества, неподвластные ни Империи, ни Маре.
Иоанн II выстроил на границе с пустыней оборонительный вал – целую гряду из каменных башен, ощетинившихся пушками, сигнальными огнями, наполненных солдатами. Нужды в этом, на самом деле, не было. Туземцы даже не приближались к укреплениям. Делать на югах было абсолютно нечего. Ближайший город оказался далеко позади, а местность между ним и стеной населяли полукочевые народы, признававшие власть Империи чисто номинально. Понемногу солдаты стали сбегать обратно; ловили, били кнутом, возвращали – все без толку. Если человек сильно захочет что-то сделать, его ничто не удержит. Потом началась война с Марой, на которой и пал смертью героя имперский командир Волог, и части с южных границ начали перекидывать на фронт. А вал пришел в запустение.
Ни Иоанн, ни канцлер Матерс, ни кто-либо из министров не видел в Огненной Земле никакой ценности. Единственным, кто ратовал за ее присоединение к Империи, был молодой наследник принц Матиас, Матвей, как он сам себя называл. Сановники в недоумении смотрели на то, как принц тыкал карандашом в карту, нарисованную им же на листе бумаги, и почти с пеной у рта твердил, что в Огненной Земле скрыты невероятные богатства. И даже говорил, что именно – нефть, золото, железо, залежи меди. Никто ему не верил, многие вообще думали, что принц сошел с ума. Матвей пытался убедить отца, что если Мара доберется до этих залежей раньше, Империи будет нанесен сильнейший удар. Эффект был тот же самый.
В Лесу знали, что Матвей абсолютно прав и все названное им действительно находится в пустыне. Но тут уже возникал другой вопрос – а откуда он, собственно, об этом знает? Списать это на интуицию было вряд ли возможно. Наиболее вероятным казался вариант, по которому наследник был посвящен в тайны Леса. Каким образом, оставалось неясным. Поэтому Карий и советовал своему королю обратить на молодого принца особое внимание.
Не найдя поддержки во дворце, Матвей решился на довольно опрометчивый шаг. Он заявил, что сам, на свой страх и риск, пойдет в пустыню и привезет оттуда доказательства своей правоты. Принц просил у своего отца помощи в снаряжении экспедиции, но Иоанн отказал. Из Мосаха наследник выступил во главе пятисот добровольцев; по большей части это были отряды легкой конницы. Это было неудивительно – в армии Матвею свято верили, памятуя, что именно он добился отмены телесных наказаний для солдат, что с его подачи в войска приходило новое оружие, а солдаты перебирались в только что отстроенные чистые и крепкие казармы. Помнили и о том, что Матвей успешно командовал конницей при подавлении крестьянских волнений, имевших место при Иоанне, и в боях с Марой; в одном сражении, когда имперская оборона посыпалась под натиском восточного соседа, принц во главе конного отряда ринулся в образовавшуюся брешь, разя противника и оглашая перевал криком: «Вперед, ребята! Гони этих крыс обратно!» Вдохновленные таким примером солдаты поднялись с позиций, и наступление Мары было успешно отбито.
Солдаты любили Матвея и пошли с ним даже в Огненную Землю. Их было бы больше пятисот, но именно такую численность определил император, и его слово стало последним. Он же повелел сыну выступать еще до утренней зари, чтобы не провоцировать скопления народа. Молнией всадники Матвея пронеслись через город. Их не пугало даже то, что рядом с принцем тенью следовал его верный слуга Волог. Тот самый Волог, что на прошедшей войне получил пулю в сердце и рухнул с камня, распластав руки. Случившееся с ним после этого было окутано мраком. Старый войсковой доктор, повидавший на своем веку немало калек, от Волога совершенно тронулся рассудком. Он уверял, что на его глазах на тело покойника опустилось какое-то темное облачко, после чего воин открыл глаза и сел. Других свидетелей тому не было, но не раз еще Волога осматривали врачи и приходили к выводу, что рана, нанесенная ему, точно была смертельной. Видимых признаков дыхания у Волога не было, сердце билось, но очень редко, будто по принуждению. Что это было – темные чары или проявление божественной силы? Об этом спорили до хрипоты ученые и клирики. Император же внял уговорам Матвея и оставил восставшего из мертвых в покое.
Кое-где шептали, что прежний император отправил бы Волога на плаху. Так-то оно так, только вот пуля его не взяла, так где уверенность, что топор с ним справится? На поле боя Волог был так же смел, как и прежде, бился впереди строя рядом с Матвеем. Наследник, надо сказать, ничуть не волновался от такого соседства. А другие начали Волога сторониться. Лошади не подпускали его к себе, храпели и вставали на дыбы; люди рядом с ним чувствовали холод и непонятное желание отодвинуться подальше. Только личный пример наследника удерживал солдат от волнений. Вот и на пути в пустыню воин сопровождал своего господина. Он снова обходился без лошади и бежал рядом с Матвеем, все равно не отставая ни на шаг. С его лица, лишенного теперь всех возможных красок, не сходил мертвенный оскал. Волог бежал без устали, ни разу не попросился передохнуть, только временами шипел, когда на его кожу попадало солнце.
И вот, проехав половину Империи, мимо Леса, через земли кочевников отряд Матвея вышел к Огненной Земле. И сам наследник, и любой из его всадников, понимал, что они стоят на пороге чужой и насквозь враждебной им территории. Вал Иоанна за время простоя пришел в порядком заброшенное состояние, наполовину превратившись в убежище для коневодов. Остававшиеся там солдаты отмежевались от своих корней, породнились с местными и с трудом уже припоминали, что за принц появился в их краях. Повернуть обратно Матвей уже не мог, и вот его конь ступил на высушенный песок, твердый, как каменная крошка.
Наследник вел своих всадников по пустыне; разобрать дорогу было невозможно, но Матвей ни на секунду не сомневался в правильности своего пути. К исходу второго дня он вывел людей к колодцу, занесенному песком так, что любой другой прошел бы мимо него. Не раз еще чутье Матвея спасало жизнь его солдатам; он обходил зыбучие пески, обнаруживал воду прямо у себя под ногами и гнал, гнал лошадей дальше. На пятый день пути принц вдруг остановился, просиял лицом, крикнул:
 - Здесь копайте! – и сам первым вонзил лопату в землю.
Люди не могли долго работать, изнывая от сумасшедшей жары. Скоро на холме остались двое – Матвей и Волог, остальные ютились под тентами. Два дня те, кого успели уже окрестить безумцами, прорывались в глубины песка. Наконец оживший мертвец распрямился и показал людям бесформенный кусок породы, с которого сыпалась песчаная крошка. Не сразу они поняли, что это было, пока один из них не пригляделся и не выдохнул:
 - Золото!
Сразу усталость была забыта, и сотня лопат воткнулась в песок. Удалось набрать три или четыре мешка, а что-то особенно ловкие солдаты рассовали по карманам. Они были готовы сидеть там хоть месяц, но Матвей скомандовал идти дальше. Снова всадники тронулись в путь. Тут на них и налетели воины местного царька Яранги. Но они не могли тягаться с хорошо обученными солдатами Империи. Матвей, как и прежде, сражался в первых рядах, и смерть не шла к нему. Он безошибочно чувствовал опасность, уворачиваясь от стрел пустынников, даже если они летели со спины, и сабля его разила налево и направо. Волог не обращал внимания на такие мелочи и к концу схватки весь был утыкан стрелами, как еж. И всадники приходили в ужас – даже не от вида его ран. Еще страшнее было то, что воин был абсолютно равнодушен, не изменял своему вечному оскалу и действительно, казалось, не понимал, почему другие так напуганы.
Еще один переход, долгий и мучительный. Отряд тащился по раскаленной добела пустыне, отбиваясь от аборигенов, ядовитых змей, миражей, возникавших все чаще и чаще. Казалось бы – чего ждать, надо поворачивать обратно, пока не поздно. Некоторые всадники отставали от строя, поддаваясь соблазну миражей или просто теряя надежду, и больше их не видели. Но наследник упрямо шел вперед, хотя его измученная обожженная глотка уже почти не пропускала воздух. Вот на горизонте появился еще один колодец, принц бросился к нему, но, дотронувшись до воды, отдернул руку, а лицо его исказилось от гнева. Уходя в сердце Мавер-ан-Нахра, туземцы отравили воду. Те, кто не послушали Матвея и рискнули попить из колодца, к вечеру лежали на песке, разевая рты, как рыбы, выброшенные на берег.
Цель была совсем рядом – еще несколько барханов, и Матвей добрался бы до залежей нефти. Но у него уже не осталось ни сил, ни времени, чтобы эту нефть добыть. Решимость наследника была попросту раздавлена объятиями Огненной Земли. Впереди был обратный путь, где всадники и лошади падали на песок и не поднимались. Почуяв победу, дикари вернулись добивать врага, и надо признать – выжившие в этом аду были обязаны своим спасением Вологу. Ни жажда, ни голод, ни утомительная дорога не имели для него вообще никакого значения. Вспоминали потом, как уже накинули петлю принцу на шею и свалили его наземь, когда из ниоткуда перед ним оказался Волог, одним взмахом кинжала перерубив веревку, а другим воткнув оружие в шею туземца по самую рукоять. Всем скопом туземцы не могли растоптать одного этого воина и оставили Матвея и его людей в покое.
Назад к оборонительному валу наследник привел не более сотни людей. Кто-то так и не вернулся в столицу, оставшись на югах, но большинство предпочло убраться подальше от пустыни. Убедившись, что принц в безопасности, верный Волог покинул его и направился на восток по одному ему известному маршруту, что принесло остальным и радость, и удивление.
Достигнув вала, наследник поднялся на один из бастионов и сказал своим солдатам:
 - Ничто не восполнит те потери, которые принес нам этот поход. Если бы у меня была возможность вернуть к жизни хотя бы одного из моих павших друзей, я бы, не задумываясь, воспользовался ей, даже если бы для этого мне пришлось погибнуть самому. Цена всех этих утерянных жизней – не это золото, оно не стоит даже одного из вас. Но теперь мы можем с уверенностью сказать: «Да, мы побывали в аду». И меня после этого точно ничто уже не сможет напугать. Я точно знаю, что вместе мы своротим горы, сокрушим любого врага, и мы доказали это сами себе, выжив там, где любой другой сдался бы. Спасибо вам.
Всадники ничего не говорили в ответ, они только все как один поднесли руки к козырькам. Это безмолвное воинское приветствие значило больше, чем самые громкие овации, и не было среди солдат такого, кто проклинал бы принца Матвея.
Наследник возвращался в Мосах бесславно, потерпев поражение в войне с дикарями и силами природы. Он ехал на лошади, не поднимая глаз, глядя на землю под собой, и лишь изредка переводил взгляд на золотой самородок в своей руке – единственное доказательство его правоты. Впрочем, надежды на то, что император поверит ему, почти не было.
Шестьдесят восемь человек вернулись на родину. Неужели это все, кого ты привел с собой, Матвей?
 - Стой! – дрожащим голосом сказал стражник. – Кто идет?
Так кричать было положено, даже если ты прекрасно знал приезжего. Обветренные губы наследника шевельнулись, и, спешившись, он ответил:
 - Ты не узнаешь меня, солдат? Не узнаешь своего принца?
 - Господи! Живой! А говорили, что тебя нет уже.
 - Кто это такое сказал? – усмехнулся Матвей, хлопнув стражника по плечу. – Я еще всех переживу, кто про меня врет.
Он вдруг застыл как вкопанный возле Грата. Они были примерно одного роста, оба носили бороды; у Матвея она была подстрижена в форме треугольника, от вершины которого ко рту шла узкая полоска волос. Несколько непослушных прядей выбились из его прически и свисали на лицо. Бледное от природы, оно было теперь покрыто светло-красными пятнами, которые оставило солнце пустыни. Нос принца некогда был сломан и сросся не слишком ровно, оставив в своей верхней части небольшую впадину. Глаза у него были ярко-голубого цвета. Матвей, повернув голову вбок, искоса смотрел на оборотня.
Грат заинтересовался; он ясно ощущал какой-то очень важный запах, идущий от наследника. Он догадывался, как растолковать этот запах; да, такое даже Карему навряд ли приходило в голову.
 - Кто такой? – спросил Матвей.
 - Оборотень Грат. Я пришел сюда из Леса на заработки.
 - Что же ты не кланяешься мне, Грат?
Хозяин Леса улыбнулся про себя, вспомнил, как в детстве он глазел с открытым ртом на богатые экипажи, проезжавшие по улицам, а мать толкала его в затылок, чтобы он опустил голову. А освежив это в памяти, он склонился перед принцем, причем поклонился в пояс, без всякого символизма. Надо было, чтобы Матвей поскорее отвел свой чересчур пристальный взгляд.
 - Ну хорошо, хорошо, - сказал явно довольный наследник. – Ступай.
 - Может быть, задержать его? – прошелестел охранник, наклонившись к самому уху Матвея. – С ним что-то не так?
 - Нет, все в порядке, - ответил принц. – Интересно просто, с каких пор лесные ходят к нам на заработки? Или у них еда закончилась? – он невесело рассмеялся собственной шутке.
Грат же быстро зашагал вперед, а когда снова услышал за спиной стук копыт, перебежал на другую сторону дороги. Всадники и подводы проехали мимо него. Волога в их рядах точно не было – Грат знал, что никакая лошадь не подпустит к себе живого мертвеца. Получалось, что верный слуга наследника в город не вернулся. Где он теперь, Грат и понятия не имел, это предстояло выяснить. Но зато что он только что узнал – хозяин Леса поглядел вслед Матвею, скакавшему с прямой, будто палка, спиной – ах, что он только что узнал!
Надо было незаметно сказать об этом Лесу. Грат наклонился к жесткой траве и прошептал, почти коснувшись ее губами:
 - Наследник Империи – оборотень.
***
Я был в отключке минут десять или пятнадцать. Выходил из нее медленно, как из трясины, потом так и тянуло окунуться обратно. Ганс с Марком уставились на меня, оба расплывшись в милых улыбках. Зубы у обоих желтые, кошмар.
 - Ну, и что тебе птичка перелетная напела? – весело спросил Кречет.
 - Ничего нового, ничего интересного.
 - Поэтому ты уходишь на связь со своими посреди дня? Видно же, что ждешь чего-то. Делись давай, раз уж мы в одной упряжке.
 - Не чего-то, а кого-то, - поправил я. – Позови Зину, не хочу потом и ей объяснять.
 - Ты что, Зинку не знаешь? Ее из ванной пинками не выгонишь.
 - А ты постарайся. Ганс, сходи ты к ней. Она тебя лучше слушает.
 - Ты мне главное скажи, - спросил наш большой друг, остановившись в дверях, - остался Грат королем или нет?
 - Остался.
 - Ну и хорошо.
 - Чего хорошего-то? – поинтересовался Марк.
Я с наслаждением потянулся, разминая кости:
 - У Грата есть голова на плечах, а в Лесу это так же важно, как и здесь. Он точно не полезет на рожон при встрече с императором. Это куда лучше, чем если бы в Лесу власть захватил какой-нибудь вояка, который из всех слов знает только одно – «Вперед!»
 - А с нашим принцем, - вставил вернувшийся Зеект, - кричать «Вперед» никак нельзя. Он Лес страшно не любит. Ваша красавица сейчас придет, господа. Ей нужно немного повздыхать о своей тяжкой доле.
 - Кстати, Матвей вернулся домой.
 - Живой? – быстро спросил Ганс. – Отлично.
 - Я снова не понимаю, что вас так радует, - сказал Кречет. – Предположим, что он умер бы, нам-то что с того?
 - Матвей – единственный наследник имперского трона, - сказал я. – Если его не станет, борьба за власть обострится до предела. Где гарантия, что нас не поставят под ружье в этой борьбе? Желающих сесть на трон очень много, а сиденье только одно.
 - Пока Матвей жив, - прибавил Ганс, - во мне есть уверенность, что народ пойдет в Манеж, а не бить окна на улицах. Когда в стране нет стабильности, народу становится не до зрелищ. Нужно ли быть гением, чтобы понять это? Так что пусть Матвей наследует своему отцу, а мы тем временем будем делать деньги. Или вы, господин Кречет, предпочитаете вернуться в родной городок в лесах Тувала?
 - Хорошо-хорошо, - ответил Марк, - раз так, то сегодня вечером я буду пить за здоровье принца Матвея. И не смотрите на меня, как солдат на вошь. Я считаю, ничто не может отнять у человека его законное право пропустить вечером стаканчик.
 - А нашел Матвей что-нибудь в Огненной Земле? – спросил Ганс, оставив болтовню Марка без внимания.
 - Золото, - улыбнулся я.
 - Да ладно? – от дружного вопля у меня заложило уши.
 - Именно так оно и было. Видите – никто ему не верил, а он настоял на своем и оказался прав.
 - Всегда вспоминайте об этом, друзья мои, когда вам кажется, что весь мир против вас, и вы обречены на неудачу, - назидательно молвил Зеект. – Недаром нашего принца зовут Счастливчиком.
 - Да, - протянул я, - Матвей поставил на карту все и выиграл. Солдаты, бывшие с ним, обязательно скажут другим, что он был прав. Его станут почитать как пророка.
 - И это навряд ли понравится его отцу, - сказал Ганс. – В последнее время принц развернулся на полную, его имя у всех на устах. Думаю, в армии задумываются, что недурно было бы совершить, - он понизил голос, - рокировку.
 - За такие речи, дорогой Ганс, - в кабинет вошла Зина, - будут вас бить кнутом и повесят на дыбе. Хоть теперь людей и не казнят, но палачи свою службу помнят. Не боишься, что прислуга донесет?
 - Эти люди уже очень долго работают у меня и не лезут в мои дела.
 - Чепуха, - хмыкнул Марк. – Нет такой вещи, которую горничная или дворецкий не знали бы о своем хозяине.
 - Ты не ерничай, друг мой. Ничего такого я не говорю. Просто мысли вслух. А мысли преступлениями уже не являются, все-таки не при Конраде живем.
 - Ладно, Ганс, не обижайся, - Зина с размаху бухнулась на диван между мной и Марком и показала нам большой палец. – Ванна прекраснейшая, господа. Рекомендую.
 - Всю красоту с лица смыла, - посетовал Кречет. – И стала принцесса снова замарашкой.
 - Пошел к черту, - парировала девушка. – Все, я полностью удовлетворена и готова впитывать информацию.
Я прокашлялся, больше для виду, и начал:
 - Вы знаете, что завтра у императора день рождения. В числе прочих он пригласил на праздник короля Леса. Это придает всему совсем другой оттенок – впервые с незапамятных времен Лес и Империя постараются до чего-то договориться.
 - Говори проще, - сказал Марк. – Мы-то здесь при чем?
 - При том, что я, похоже, иду во дворец вместе с Гратом.
 - Ничего себе поворот, - хихикнула Зина. – А тебя туда кто-то приглашал?
 - И почему это именно тебе выпала такая честь? Я бы тоже не отказался поесть с царского стола.
 Марк в своем стиле.
 - Потому что я туда не танцевать иду.
 - Это понятно, пляшешь ты как козел.
Иногда я мечтаю их убить.
 - Объясняю,  - как можно терпеливее сказал я. – Грат будет занят переговорами с императором, эта встреча для нас очень важна, я надеюсь, вы это понимаете. Матвей может на ней присутствовать, а может и нет. У них с отцом отношения не самые теплые, как я понял. А то, что принц спит и видит, как бы Лес побольнее ужалить, ни для кого не секрет. Я как раз и погляжу, как бы наследник чего не выкинул, и при случае немедленно сообщу Грату или сразу в Лес.
 - Судьба Леса в твоих руках? – со смехом спросил Марк.
 - Не зубоскаль, - строго сказал ему Зеект. – Нам всем будет только лучше, если между Империей и Лесом установится крепкий союз. Это сделать невероятно сложно – я, например, не забыл еще время Конрада. Вы тогда еще детьми были, а я хорошо помню виселицы, плахи, целые горы из трупов лесовиков. Знаете, беда всегда врезается в память сильнее, чем радость. В Лесу это тоже помнят, будьте уверены. С малых лет нас учили видеть друг в друге только чудовищ. Эти переговоры висят на волоске, одно неверное движение, все прахом пойдет. Важно потому, чтобы пока Матвей оставался в тени. Он привык решать проблему с помощью сабли, это может затмить в нем голос разума. Умом-то он, может, и понимает, что пора уже идти на мировую с Лесом, но гордость не дает ему убрать меч в ножны. Надо ему пока постоять в стороне, привыкнуть к новой реальности. Если он начнет играть по ее правилам, поверьте, еще при жизни Матвея станут называть Великим. Его силу бы да в мирное русло, и тогда Империя оденется в непробиваемую броню. Мара и все королевства на Западе будут тенью следовать за нами. И для этого нужно всего лишь, чтобы сейчас гордость Матвея не помешала нашим народам объединиться.
 - В таком разе, - ответила Зина, - тем более надо пробраться во дворец всем троим. Три пары глаз увидят намного больше, чем одна. Где ты видел, чтобы на войне разведчики ходили в одиночку?
 - Ты начнешь бросаться в глаза, если будешь постоянно ходить за Матвеем, - поддержал ее Кречет. – Стоит ему щелкнуть пальцами, и его прислужник-мертвец задушит тебя быстрее, чем ты успеешь обернуться.
 - Будем перекидывать принца друг другу, как на игре в пятнашки, - улыбнулась девушка.
 - Я думал о том, чтобы идти туда всей командой, - сказал я. – Но не выйдет. Грат отправил в Лес срочное сообщение. Он столкнулся с Матвеем на въезде в Мосах и уверен, что наследник – оборотень.
Марк с каркающим смехом подпрыгнул на месте.
 - Он сошел с ума? – спросил он.
Зина была сдержаннее:
 - Может быть, Грат ошибся?
 - Грат правит Лесом шесть лет, - ответил за меня Ганс. – Я, как вы знаете, поглядываю в ту сторону и составил себе мнение о том, что это за существо. То, что Матвей оборотень, кажется мне невероятным, но чтобы Грат во всеуслышание объявил о чем-то, не будучи в этом уверенным – это еще более невероятно.
 - Если он прав, разделяться тем более не имеет смысла, - сказала Зина. – Одного Матвей точно заметит, а втроем мы будем постоянно сменять друг друга.
Я открыл рот, но Марк перебил меня:
 - Мы не спрашиваем, согласен ты или нет, Джейми. Мы тупо ставим тебя перед фактом. Один туда ты не пойдешь. Я прекрасно знаю, как тебе нравится лезть вперед всех и искать приключений себе на беду, но переть в одиночку на ожившего мертвеца и оборотня – это даже не геройство, это бред.
 - Хорошо, - согласился я. – Пусть будет так.
Вы не представляете, с каким облегчением я это сказал!
***
Голова зудела так, что о том, чтобы ждать до вечера, не могло быть и речи. Я встал босыми ногами на белый кафель в ванной Ганса; тотчас же из широкого сита над моей головой пошла вода. Я подставил лицо прямо под мелкие струи – говорят, это помогает против морщин. Впрочем, меня больше порадовало само ощущение микроударов. Ванная Ганса – чудесная вещь, целиком приспособленная под наслаждение человека. Много раз я просил его показать, на какой участок плитки нужно наступить, чтобы вызвать воду. Зеект всегда улыбался и качал пальцем у меня перед носом. Тем интереснее было пытаться перехитрить механизм. У нас это превратилось в целую забаву, но никому пока что не удавалось выбраться из чаши сухим. Бывало, что мы сталкивали туда друг друга прямо в одежде и потом с хохотом выжимали насквозь вымокшие куртки и штаны.
Я нажал кнопку на стене ванной. Вода прекратила хлестать сверху и теперь вырывалась с тихим шипением из двух горизонтальных выходов, расположенных у дна чаши. Я по обыкновению пользовался довольно горячей водой, так что от ванной начал подниматься пар. Когда вода, наконец, дошла мне до пояса, подача остановилась, и я нырнул, лег на дно чаши, вытянув руки вдоль туловища.
По всему телу разлилось живительное тепло; я ощущал, как одна за другой начинают блаженствовать кости, до того зажатые дорогой. Тогда мне было видение – далеко на востоке по горной тропе шел призрачный воин с побледневшей и покрывшейся синяками кожей. Он безучастно смотрел перед собой опустевшими и ничего не выражавшими глазами. Путь его лежал к Унгольскому перевалу в горах на границе с Марой, где когда-то он повстречался со своей смертью.
***
 - Ваше высочество, император просит вас войти.
 - Просит, - пробормотал Матвей. – Как это мило с его стороны.
Он поднялся с кресла, оставив свои кавалерийские перчатки, покрытые пылью, на сиденье. Наследник остался в той же походной одежде, что и был, единственное – набросив себе на плечи длинный плащ до колен. Из переднего зала он вышел в другой, полностью купавшийся в мраморе. Паркет в нем был расписан диковинными цветами из красного дерева, клена и ореха. Одна его стена в середине была разрезана высокими окнами, выходившими на балкон. Под потолком в окружении лепных завитков расположились дикие звери и лебеди из мрамора. Матвей шел мимо белоснежных статуй высотой с него ростом, гордо державших каменные головы. Он косился то на одну, то на другую, почти не поворачивая голову. Ни древние короли, ни мифические герои не интересовали его до такой степени, чтобы он остановился хотя бы на секунду. Но возле одного постамента он все-таки замедлил шаг. С этого портрета из-под непокорной гривы густых блестящих волос на принца смотрел его дядя – император Конрад.
 - Да-а, - неизвестно к кому обращаясь, сквозь зубы протянул наследник.
Двое слуг несли за ним мешок с золотом. Матвей толкнул обеими руками двери в соседнюю комнату. Он оказался в совсем небольшом, но богато украшенном зале. На стенах слева и справа висели огромные – во всю величину стен – гобелены с изображениями диких животных, птиц, далеких жарких стран, представление о которых было продиктовано только мифами. Рядом стояли два узорчатых канделябра на четыре свечи каждый. Прямо же перед наследником оказался императорский трон с высокой резной спинкой. Сиденье у него было совсем маленькое, не больше, чем у обычного кресла. Было даже забавно думать о том, что повелитель огромной континентальной державы, какой, без сомнения, была Империя, может сидеть на таком маленьком кресле.
Лицо у Иоанна было добродушное и часто улыбающееся, хотя в нужные моменты оно излучало крайнюю решительность и готовность действовать. Он первым из императоров прекратил носить бороду, благодаря чему издалека выглядел даже моложе своего сына. Император, как и все мужчины в его роду, отличался большой физической силой, прекрасно владел холодным оружием, хоть и не хвалился этим. Он приподнял подбородок, внимательно глядя на вошедших. Слуги низко поклонились Иоанну так, что их руки, опущенные вниз, достали почти до пола. Матвей же лишь слегка нагнулся вперед, направив колючий, неприятный взгляд прямо на отца.
 - Оставьте нас, - сказал император, после чего прибавил негромко, но так, чтобы Матвей услышал: - И это наш будущий правитель? Сейчас ты похож на провинциального купчика, который пришел за разрешением на торговлю.
 - Два часа! – прошипел в ответ наследник, показав отцу столько же пальцев. – Я два часа жду твоей аудиенции, как начальник какого-то медвежьего угла. Мимо меня прошла уже целая колонна адъютантов, устроителей торжеств, просто лизоблюдов, да кого угодно! Они шли мимо и ржали надо мной, потому что ты раз за разом находил время, чтобы обсудить цвет ленточек у тебя на дне рождения, а на меня времени, конечно, не оставалось.
 - Видно, ленты интереснее твоего провала, который я предсказал изначально. Впрочем, теперь нам уже никто не помешает. Расскажи мне, как ты уничтожил почти весь свой отряд, какими словами ты будешь утешать семьи погибших. Расскажи, как ты теперь обеспечишь этим семьям достойную жизнь, а ведь среди них есть такие, которым захочется нажиться на смерти своих близких. Скажи, как мальчишеская удаль поборола в тебе здравый смысл, что ты поехал покорять безжизненную пустыню.
Матвей подошел к мешку, вынул из-за пояса кривой нож и широким жестом распорол полотно. Схватив кусок золотой породы, он в несколько мощных прыжков добрался до подножия трона и протянул камень императору:
 - Ты и теперь будешь утверждать, что там ничего нет? Мы привезли эти камни из Огненной Земли, и любой мой всадник подтвердит это.
 - Мешок золота за смерть трехсот первоклассных солдат? Неравноценный обмен. И потом, ты уверен, что это не колчедан? Есть такие камни, по виду золото, но по факту ими можно спокойно бросаться в окна, потому что ни на что другое они не годятся.
 - Это золото, - возразил принц, - и ты знаешь это не хуже меня. Можешь отдать камни на оценку ювелирам. Я привез бы и больше, но хитрый лис Яранга заманил меня и мой отряд в ловушку. Мы можем еще все наладить – надо двинуть в пустыню большими силами, отвоевывать у нее километр за километром, строить в ней города. Отец, малой кровью мы добьемся невероятных успехов.
 - Хорошо, - сказал император. – Я подумаю над твоими словами.
 - «Подумаю», - передразнил Матвей. – Не думать надо, а действовать быстро и решительно. Пока ты думаешь, Мара, быть может, уже тянется к залежам нефти и железа. Если марийцы доберутся до них, они превратят Огненную землю в свою колонию. Их войска подойдут к нам с юга, и старые укрепления ничуть их не удержат. Солдаты там давно растеряли свою воинственность, они привыкли к мясной туземной похлебке и их узкоглазым женщинам. Чтобы не расставаться с этим, они пропустят войска Мары без помех. И все, отец, нам тогда не жить.
 - Мои глаза и уши при дворе марийского короля, - Иоанн поднялся и встал напротив сына, - не говорят мне ни слова о том, что он собирается захватывать пустыню. А твой необдуманный поход устроил в Маре много шума. Мне больших трудов стоило убедить их, что это просто карательный поход, и особенно – что я не давал на его одобрения. Поэтому с официальной точки зрения ты там ничего не нашел. В Маре, конечно, заподозрят, что тут дело нечисто, но подозрения – это одно, и совсем другое – твердая уверенность. Твои солдаты дадут присягу о неразглашении. Золото, найденное тобой, отправится в хранилища и в ближайшее время использоваться не будет. Теперь ты. Я долго думал, как быть с тобой, и решил – ты будешь отстранен от командования конницей и участия в государственных делах. Отправляйся в свой дворец и не высовывайся. Народ должен видеть, что ты наказан за свое неповиновение.
 - Народ? – с нажимом произнес Матвей. – Или Мара?
 - В первую очередь мои подданные. Они должны видеть, что любое непослушание мне будет караться, даже если его творит мой собственный сын.
 -Знаю, - дерзко ответил наследник, - я много раз уже видел, как ты караешь правду и закрываешь глаза на явные бедствия в стране. Отъедешь на 50 километров от Мосаха, отец, и ты увидишь, во что превращено наследие нашего пращура. Дороги там покрыты корнями и выбоинами, повсюду шастают лесовики, в городах нечистоты выливаются прямо на улицы, а деревни нищают день ото дня. Просто не хватает рук, чтобы убирать хлеб на полях. Село просто прибито непомерными налогами на инвентарь, скот, содержание жиреющих попов; они от безнадеги бегут в города, где налоги меньше, либо вовсе на юг, потому что кочевники платят нам столько, сколько считают нужным, и там можно жить припеваючи. Как ты думаешь, город сам вырастит себе хлеб, откормит скотину, чтобы пустить ее потом на мясо? Кем надо быть, чтобы своими руками душить кормящую тебя пуповину? Но ты глух к мольбам о помощи, твои глаза перестали видеть что-то кроме пышной позолоты в твоих дворцах. И когда доведенная до отчаяния деревня поднимается с оружием в руках, ты бросаешь на нее солдат.
Матвей глянул в окно и заговорил медленно, с нескрываемой печалью в голосе:
 - Я на пути в Огненную Землю проехал через много деревень, но одну запомню точно. Она стоит километрах в десяти или двенадцати от уездного города Н. В ней живет человек десять от силы, хотя раньше, видать, она знала лучшие времена. Домов там предостаточно, но большинство стоят пустыми, их двери открыты нараспашку, а вещи внутри покрылись густой пылью. Дворы заросли бурьяном, который катится уже на дорогу. Там живут только одинокие старики, которым некуда податься, у которых не осталось родственников, чтобы увезти их оттуда. Они живы только благодаря помощи лесовиков. А рядом с этой деревней – огромное невспаханное поле, которое не получается даже окинуть взглядом. Оно все покрылось сорной травой, на нем ничего не сеяли уже не один год. У стариков на это нет сил, а лесным пашня неинтересна. Они свою чащу любят, и деревья там уже душат поле, земля жесткая от их корней. А молодых в деревне, чтобы прогнать нечисть, уже нет. Они сбежали, чтобы не гнуть всю жизнь спины на твоих помещиков. И по милости богачей скоро на месте этого поля вырастут мрачные деревья, у подножия которых будут гнездиться гоблины и прочие лесные твари.
Наследник замер в странной позе – сам присел, а левую руку зачем-то вскинул кверху.
 - Но тебе нет до этого дела! – вскричал он с насмешкой. – Тебе все равно, что земля на наших полях превратилась в целину, которую разобьешь только из пушки. Тебе все равно, что скот идет на корм оборотням и диким зверям, а забивать его некому – рук не хватает. Крестьяне не выходят в поля на работы, они знают, что с собранного урожая им достанутся жалкие крошки. И они все чаще поглядывают на Лес и думают – может быть, жизнь там не такая уж и плохая? Ты выпустил из клетки дикого зверя, который заслуживал смерти, попробуй теперь загнать его обратно.
 - Ты имеешь в виду себя? – переспросил император. – Я часто думаю, что дал тебе слишком много власти и много позволяю тебе спорить со мной. Думаешь, я совсем ослеп и не вижу того, о чем ты мне сейчас рассказываешь? Я открою тебе маленькую тайну – сейчас крестьяне живут куда лучше, чем при моем отце. Он строил Империю на крестьянских костях, на них же выстроен Мосах и половина других городов. Отец три шкуры спустил с деревни, и семь потов с нее сошло. Только будущее рождается в городах, а не в деревне, и именно на города мы опираемся. Мы растим их как собственных детей, и пока что им хватает на достойную и честолюбивую жизнь. Разве деревня делает что-то на перспективу, на будущее? Нет, она живет только сегодняшним днем. Я знаю, что грязи вокруг море, что недостатков столько, что бумаги не хватит, чтобы их записать. И теперь, в эпоху стабильности, мы аккуратно устраняем эти недостатки. Медленно и осторожно, чтобы ран не было, чтобы вся Империя от боли не задрожала. А ты предлагаешь взять и рубануть наотмашь, чтобы кровь брызнула на десяток шагов. Грубо говоря, отрубить человеку голову, чтобы она у него не болела. Спроси у любого ремесленника, любого торговца на улице, и он тебе скажет, что в Мосахе сейчас живется намного лучше, чем то было двадцать лет назад. Наши города процветают и богатеют, а это очень важно. Наше государство еще очень молодое, оно не может обеспечить достойную жизнь каждому, но мы честно к этому стремимся. Только делать надо без рывков, а то наспех залатанная прореха снова треснет по живому. Деревня, конечно, оказывается козлом отпущения, а когда иначе было? Когда деревня стояла во главе угла? Только в те времена, когда нами еще правил Лес. Хочешь вернуться в то время?
 - Значит, - дерзко сказал Матвей, - ты руководствовался интересами Империи, когда подписывал мир с Марой?
Иоанн отлично знал, что имеет в виду его сын, но решил изобразить недоумение:
 - Ты все еще злишься, что я ничего от нее не потребовал? По мне, пока в родной земле порядка нет, на чужую нечего зариться. Страна у нас и так огромная.
 - Ты потому отдал Маре наши земли?
 - Мы всего лишь изменили границу в горах. Участки земли, которыми мы обменялись при этом, равны по площади.
 - Верно, - согласился наследник, - но вот незадача: участок, что достался нам, покрыт одной пустой породой, а на перевале, который получили марийцы, они нашли столько угля, что могут топить им печи по всей своей стране лет пять, если не больше.
 - Кто знал? – Иоанн развел руками. – Всегда считалось, что там ничего нет.
 - Я знал, - зашипел Матвей, - и предупреждал тебя об этом. Пальцем тыкал, где искать надо. Но ты, как обычно, меня не послушал. А твои сыщики и про Огненную Землю говорили, что там ничего нет. Это же так просто – сказать: «Это невозможно», чтобы ничего не делать. Дать им в руки по метле, и пусть убирают улицы, если на большее мозгов не хватает. Понятно, что все ошибаются, но когда ты делаешь это намеренно, тебя надо судить как предателя, а не держать по инерции на насиженном месте.
 - Ты устал, Матиас, - примирительно сказал император, - и слишком раздосадован своей неудачей. Поезжай к себе во дворец, отдохни, наберись сил. Работы еще очень много.
 - Я-то пойду, - ответствовал наследник, - обидно только – такую страну дед создал, своей решительностью и волей держал ее в повиновении. А сейчас все идет наперекосяк, как попало. Отсюда, может, и не видно, но фундамент у Империи ощутимо трещит. Как бы вместе с ним все здание не обрушилось.
 - Скажи мне еще, - крикнул Иоанн, когда принц уже повернулся к нему спиной, - где твой слуга оживленец? Мне не сообщали о его возвращении.
 - Он отстал от нас в землях кочевников, - спокойно ответил Матвей. – Но полагаю, скоро он вернется. Не волнуйся, для наших людей он не опасен.
 - Мне не нравится, что в Империи есть хоть один человек, для которого твои приказы выше моих. Осторожнее с книгами лесных колдунов. В неумелых руках это еще более страшное оружие, чем в руках посвященного. Живой мертвец – не домашний зверек, помни об этом.
 - Лесовики тоже не домашние звери и тем более не наши друзья, - парировал принц, - как бы ты ни старался убедить себя в обратном. А на золото ты все-таки смотри подольше. Может быть, теперь ты станешь, наконец, ко мне прислушиваться. Хотя я давно уже потерял на это надежду.
***
Матвею был отведен под проживание отдельный небольшой дворец. Он стоял далеко в глубине парка. Это было двухэтажное здание, неравномерно разделенное надвое – первый этаж, отделанный белыми плитами, прижимался к земле и частично даже уходил под нее. Второй, оштукатуренный розовым, зрительно занимал больше половины объема дворца. Это было продиктовано простой логикой – внизу располагались служебные помещения, наверху – жилые комнаты наследника.
Чтобы лучше представлять картину происходящего, отвлечемся ненадолго на общий план императорской резиденции. По большей части она состояла из обширного парка, наполовину пейзажного, наполовину регулярного. Этот парк был разбит вокруг цепочки озер, над которыми нависали железные и мраморные мосты. Одно озеро было огорожено высокой узорчатой решеткой с вензелями императора и орлами. Даже гости резиденции могли смотреть на него только издалека. Отсюда брали воду на стол Иоанна и Матвея и, разумеется, за чистотой озера следили самым строгим образом.
Большой императорский дворец состоял из центрального и двух боковых корпусов. Меж собой они соединялись длинными галереями с большими вычищенными до блеска окнами; над главным корпусом поднимались две четырехугольные башенки с черепичными крышками. В этой части здания никто не жил, она предназначалась исключительно для приема гостей и различных увеселений. Личные комнаты императора располагались в правом боковом корпусе, если смотреть со стороны улицы. Дворец некогда был выкрашен в светло-розовый цвет, затем Иоанн распорядился переделать его на голубой. Один его фасад выходил на изогнутую улицу; между ней и дворцом простирался обширный песчаный плац. Попасть на него можно было по маленьким мостам, перекинутым через декоративный ров. С другой стороны дворца местность шла под уклоном к озеру. На склоне холма посеяли ухоженный луг, из которого рос высокий старый дуб, посаженный еще тогда, когда Империи и в помине не было. Распространенным развлечением у гостей императора было находить в очертаниях дерева сходство с портретами членов царской семьи или высших сановников и обращать на это внимание хозяев.
Парк был оформлен как регулярный; за озером на берегах стояли маленькие уютные павильоны, предназначенные для отдыха. Прямо возле галереи дворца распустился пышный цветник с розами и лилиями, вокруг него устроили лабиринт из решетчатых галерей, окаймленных виноградом. По центру сад был украшен статуями языческих божеств, а в дальнем его краю возле лестницы на дворцовую башню лежали два гранитных сфинкса.
У заднего фасада дворца в озерную гладь врезался длинный  пологий остров, на дальнем берегу которого росли посаженные в два аккуратных ряда деревья. За ним скрывался нарядный и блестящий, как рождественская игрушка, дворец цесаревны Анны. Жена наследника проводила там почти все время с апреля по октябрь, а на зиму переезжала в императорский дворец. Ее дом будто вырастал из водной глади, стоя на самом краю берега; сразу за ровной поверхностью озера поднимались голубые с белыми вставками стены дворца, увенчанного круглым белым куполом. Внутри чуть ли не половина комнат также отвечала морской тематике, в ее убранстве преобладали ракушки, разноцветные мозаики, мраморные изображения рыб. Напротив же дворца, на другом берегу, был высокий холм, который зимой использовали как катальную гору. Тогда по нему с радостным гиканьем носились на салазках раскрасневшиеся красавицы и статные господа. От вершины горы к императорскому дворцу шла широкая дорога, по которой можно было ездить на карете или в зимнее время на санях. В самом широком ее месте, на вершине холма, была устроена терраса с невысокой балюстрадой и статуями древних богов. Можно догадаться, что подчеркнутое внимание к старине в культуре Империи было главной волной.
Обстановка разительно менялась, стоило только перебраться на половину наследника. Последним украшением парка служил горбатый мост из мрамора, перекинутый через озеро невдалеке от дворца царевны Анны. Дальше был продолговатый лодочный сарай, где размещались как классические лодки, так и небольшие потешные суда. Затем озеро кончалось, а из дороги вырастали гранитные ворота с железными решетками, резко идущие в контраст с парадной частью парка. За ними по приказу Матвея выстроили небольшие бастионы, поднимавшиеся в высоту на два человеческих роста. Площадь внутри них использовали как ипподром либо как арену для потешных боев или театральных представлений. У въезда в этот амфитеатр стояла темно-серая башня с шипастым, грубо очерченным шпилем. Эффектно выглядевшая, она на деле была отдана под склад сразу же после постройки.
Еще во владениях Матвея протекала маленькая река, по обеим сторонам которой стояли хозяйственные помещения – на одном берегу ферма, где разводили лошадей, коров и куриц, на другом – дом для прислуги. Оба здания были похожи друг на друга как братья-близнецы, выстроены из известняка, покрыты частоколом из окон, только возле фермы был еще просторный огороженный двор. Венчал панораму отодвинутый подальше от остальных построек дворец самого принца.
Никаких статуй или ваз. Мост через реку самый обыкновенный, в виде деревянного прямого настила. Единственное украшение – мраморный обелиск на окраине парка, где, по преданию, император Конрад собственноручно застрелил огромного орла, прилетевшего из Леса. Еще Матвей сделал в самом большом зале своего дворца собрание картин – коллекцию работ мастеров из западных стран, откуда товары приплывали морем. Там же давали редкие званые вечера. Но обычно принц жил во дворце один, не считая прислуги.
Со стороны императорского дворца послышался колокольный звон – часы на башне били два часа. Матвей подъехал к лестнице своего дома, спешился и с кривой усмешкой поглядел в сторону хозяйственных построек.
 - Братья-близнецы, одна мамаша, разные отцы, - пробормотал он уличную поговорку.
Расторопный слуга немедленно принял коня под уздцы, почтительно присев перед наследником. Матвей поднялся на второй этаж по простой каменной лестнице из двух пролетов, расположенных под прямым углом друг к другу. На верхней площадке его встретил старый дворецкий, верой и правдой служивший сначала Иоанну Второму, а теперь его сыну. Этот почтенный муж сохранил, несмотря на возраст, румяное лицо и ясный рассудок. Быть слугой у молодого принца было тяжелым трудом, но дворецкий с честью проходил через все испытания, ни на минуту не заставляя задуматься о своей замене.
 - К вам гость, ваше высочество, - негромко сказал старик.
Матвей улыбнулся. Верные люди, как всегда, сделали все быстро и точно.
 - Прекрасно, - сказал он, крепко пожав слуге руку. – Где же он?
 - В столовой, ваше высочество. Стол накрыт к обеду.
 - Что ж, надеюсь, он еще не все там слопал.
Принц быстро прошел через прихожую, едва заметно подпрыгивая на каждом шаге. Дворецкий, конечно, не мог за ним угнаться и не больно-то и старался это сделать. Он аккуратно прикрыл за наследником двери столовой и сел затем за небольшой журнальный стол в прихожей. Его спина при этом оставалась прямой, будто земная ось, а седые волосы на голове были все так же безупречно уложены.
На приеме у принца сегодня был глава следственной канцелярии Империи Роман Барник: очень тучный мужчина с обвисшими щеками и бесформенным носом. На голове у него сидел хорошо сшитый парик, прикрывший обширную лысину. Барник поворачивался и двигался медленно, как тяжелый военный корабль; его камзол был всегда расстегнут, чтобы не стеснять живот. Чиновник внимательно изучал выставленную в стеклянном серванте коллекцию фарфора – миниатюрных ваз различного фасона и статуэток людей, всех круглолицых и с суженными глазами.
Матвей подошел к гостю, напевая себе под нос танцевальный мотив. Он благословлял тот день, когда узнал о нездоровом влечении главного следователя к государственной казне. Заткнуть рот наследнику престола очень непросто, особенно когда за ним закрепилась слава провидца, а под боком у него ходит неусыпный телохранитель. Барник готов был ноги целовать принцу, лишь бы тот ничего не говорил отцу. Но Матвей этого и не требовал. Достаточно было верного и искреннего служения, естественно, в обход императора.
 - Нравится? – прошелестел принц.
 - Да-да, - спешно ответил Барник. Он попытался поклониться Матвею, но стоило ему чуть согнуться, как живот уперся в бедра и дальше не пускал. Следователь стал шумно дышать, а лицо у него покраснело.
 - Ну будет тебе, - урезонил его наследник. – Я оценил твое усердие. Знаешь, кстати, чем хорош дом для любого человека? Здесь можно не следовать этикету, - он сел на стол и, быстро перебирая ногами, стянул с них сапоги.
 - Ну, - сказал он затем, - садись. Чего ты как бедный родственник?
Барник осторожно присел и протянул руку к вилке и ножу.
 - Бери-бери, - разрешил Матвей, - угощайся.
Сам он вовсю уже поедал жареное мясо и запивал его вином.
 - Что интересного случилось, пока меня не было?
 - Страна готовится к юбилею вашего отца…
Принц дернул плечом, давая понять, что вот это его совсем не интересует.
 - Видел я, как она готовится, - сказал он. – Половину страны проехал, так на этой половине народ, кроме городов, никакого императора и не помнит уже. Они не озлоблены, нет, все намного хуже. Они впали в апатию, убедившись, что царский двор видит в них лишь дойную корову. Это самая страшная форма сопротивления, хуже равнодушия быть ничего не может. Эту стену не пробьешь ни похвалой, ни кнутом. Самое интересное, что сначала воешь, сопротивляешься, эта неподвижность вызывает у тебя злость. А потом привыкаешь, и злиться начинаешь уже на то, что тебя хоть как-то выводит из этой апатии. Невероятно и ненормально – за работу ты получаешь деньги, за ее отсутствие ты не получишь ничего; и в то же время заставить селянина что-то делать невозможно. Он охотнее сдохнет с голоду, чем начнет  работать. Хотя отец, по сути, сделал так, что сдохнешь с голоду и так, и этак. Вообрази – треть жалования мужики оставляют в лавке за один поход. А что взяли – смотреть не на что. Не говоря уже о том, что эта лавка стоит в городе, до которого еще доехать надо. И отец думает, что народ придет в экстаз от иконок и пряников с его вензелем? Ха-ха.
 - Вы сейчас так говорите, принц, - возразил Барник, - а вот станете сами императором, быстро про это забудете. Деньги стране нужны, откуда их взять, как не с народа?
 - Только идиот будет до бесконечности доить корову, которая и так уже выжата, как лимон, - хмыкнул Матвей. – А умник найдет другую корову. Вот у тебя, наверно, много денежек в подвалах завалялось? Не хочешь поделиться с любимым отечеством?
 - Как здоровье царевны? – спросил Барник, чтобы переменить тему.
 - А сам не знаешь? Тошнило вечером. Ножки отекли. Мучается, бедная, наверно. Думаю, мои скачки по пустыне ни в какое сравнение не идут с ее страданиями.
 - Говорят, кстати, что император оказывает вашей жене повышенные знаки внимания. Вы не боитесь, что с ее помощью вас могут лишить короны?
 - А есть основания?
 - Прямых улик против царевны нет. Пока что.
 - Ну, значит, и беспокоиться не о чем. Открою тебе секрет – если бы эта дура хотя бы на секунду задумалась о том, чтобы отпихнуть меня от власти, я бы действительно ее зауважал. Но ей это даже в голову не придет. У нее на уме только балы и маскарады. Ты представляешь – целая комната в ее дворце отдана под платья и туфли. Половина моего дома уместилась бы в той комнате. Моя жена – это драгоценное тропическое растение, совершенно непригодное к выживанию в нашем мире. И представить, что отец всерьез поставил на эту чертову куклу… Дураки становятся царями только в сказках.
 - Вам она совсем неинтересна?
 - А ты думал, мы просто так живем порознь? – хмыкнул Матвей.
 - Зачем вы тогда на ней женились?
 - За пост командира конницы, - спокойно пояснил наследник. – Это было условие отца. Точно так же как зачать ребенка было платой за мой поход в Огненную землю. Но, сдается мне, я выиграл от обеих этих сделок.
 - Но ведь вашего ребенка тоже можно использовать против вас.
 - Можно. Правда, для этого ему сначала родиться нужно. И потом, ребенок – тоже вещь хрупкая и ненадежная, чтобы на него ставить. Я-то знаю, кого отец хочет на меня натравить, но об этом попозже Что еще интересного?
 - Пока вас не было, - осторожно сказал Барник, - государь принимал послов Мары.
 - Ох, не люблю я эти его приемы, - пробормотал принц. – В последний раз Империя крепко на них погорела. Да и зачастили к нам марийцы. Чего хотят на этот раз? Снова менять границу?
 - Да, они хотят купить у нас Каменную долину на севере. Цена точно неизвестна. Предлагают либо платить золотом, либо сделать нам разные торговые льготы.
 - Не отдам! – рявкнул Матвей. Он откинулся на спинку, сверкая Барника разом обозлившимся взглядом. – Не знаю, как марийцы вынюхивают самые прибыльные в перспективе места нашей страны, но шиш им, а не Каменная долина! Надо будет, я встану туда с легионом своих солдат, и пусть попробуют меня выбить! Сколько бы Мара не предлагала, это не возместит ценности долины. Наша проблема в том, что мы не умеем пользоваться своими богатствами. Чугун, и тот везем с Запада, неужели в такой огромной стране неоткуда взять чугуна? Понятно, конечно, проще купить, чем выращивать, но подумай – деньги могут  быстро кончиться, и что тогда, с голоду помирать?
Впрочем, наследник быстро успокоился и даже подмигнул следователю:
 - Но Мары нам бояться нечего. Она скоро захлебнется в собственной крови, которая пойдет у нее прямо из горла. Поэтому сделка не состоится.
 - Вы про Волога? Вы что, отправили его в Мару? Это же будет скандал, если его поймают.
 - Ничего подобного я тебе не говорил. Есть просто подозрение, скорее даже небольшое предчувствие, что вековое желание Мары ранить нашу страну ударит в конце концов по самой Маре. А про Волога забудь. Не твоего ума дело, куда и зачем он отправился. Но и для тебя найдется работа. Идем, хватит нам штаны просиживать.
Они зашли в кабинет Матвея – небольшую комнату со стенами, отделанными красным ситцем. Из мебели там было несколько деревянных стульев с высокими спинками – на одном обычно сидел сам наследник – лакированный комод с множеством ящиков и выдвижным столиком, густо заваленный бумагами и очиненными перьями. Напротив комода висела огромная, во всю стену, карта Империи, прорисованная безукоризненно, так что были хорошо видны губернские и уездные города, крупнейшие дороги с множеством ответвлений, лесные массивы, большие и малые реки, мосты и много еще деталей. Рядом – мраморный портрет покойной королевы-матери.
Наследник вынул из кармана аккуратно сложенный вчетверо лист бумаги и расстелил его на столе.
 - Внимательно посмотри на этого парня, - сказал он. – Это Грат Авердин, можно просто Грат. Оборотень и одновременно король Леса. Он пришел в Мосах сегодня утром. Известно, что отец пригласил лесного короля на свой праздник, но больно рано тот явился. Неспроста это, друг мой. Поскольку я столкнулся с Гратом лицом к лицу, он, конечно, понял, что я тоже оборотень. В Лесу, думаю, тоже об этом узнали. Я тоже хочу кое-что узнать про Грата, а именно – где он сейчас находится и что делает. И ты мне в этом поможешь. Вот  тебе сто копий этого рисунка. Подними всех, кого сочтешь нужным, но чтобы в десять часов вечера ты, как штык, был здесь с докладом. Государю об этом ни слова, впрочем, ты и сам это понимаешь.
 - Да как же я за день найду в Мосахе одного человека! – поперхнулся Барник. – Простите, принц, но вы требуете невозможного!
 - Понимаю, - парировал Матвей, - и помогу тебе. Манеж на юго-западе знаешь? Вот там его и ищи, либо в самом Манеже, либо поблизости. Там сегодня выступают эти… полукровки, в общем. Под шумок Грат и поведет свою игру, где мой отец, подозреваю, тоже активно участвует. Узнай, насколько здесь замешаны эти артисты, кто они – значимые фигуры или просто прикрытие. Посмотри, куда Грат пойдет потом, что будет делать, с кем разговаривать. И не затягивай с отчетом.
 - Зачем же вам моя помощь, если вы все лучше меня знаете?
 - Все, да не все. Понимаешь, я знаю Лес и его тайны, хотя в отдельные уголки я прорывался чуть ли не с боем. Но мысли Грата, Карего, любого лесовика мне неподвластны. Я получаю то, что лежит в общем доступе для всех лесных, а Грат сейчас отчитывается перед ними настолько, насколько пожелает. Мне этого недостаточно, я хочу играть с ним на равных. Поэтому мне нужна твоя помощь. И потом, это будет хорошая проверка. Мы оба знаем, что решающая битва с Лесом не за горами. Убеди меня сейчас, пока бой не начался, что ты способен мне помочь на этой войне. Если я буду в тебе уверен, ты будешь щедро вознагражден за службу. В противном случае я буду вправе на тебя не рассчитывать. Дальше домысли сам.
Барник мелко закивал головой:
 - Я разыщу Грата.
 - Верю, друг мой, верю. Теперь иди.
«Итак, - подумал Матвей, - что же я знаю об оборотне Грате? Преступно мало, как выясняется, в Лесу ведь нет досье и личных дел. Известно, что он перерожденец, то есть раньше был человеком. Найти его следы в Империи было непросто, ни в одном реестре не было отмечено его рождение. Нашли, впрочем, в Юске какого-то Авердина, его отца, как выяснилось. Но тот о Грате ничего не слыхал с тех пор, как он сбежал в Лес. Что тут удивительного, спрашивается? Да ничего. Лесные знают о Грате тоже едва-едва. Парень смышленый, надо признать, быстро в Лесу обнюхался, местным понравился; ну они вообще любое отребье к себе принимают кроме разве что некромантов и живых мертвецов. На троне Грат сидит хорошо, советник у него умный нашелся, а это редкость. Они здорово сплотили Лес, приструнили даже тех, кто завсегда раскачивал лодку – троллей, гоблинов, адских собак, не говоря уже о вампирах. Многим, в том числе отцу, стоило бы у них поучиться. Но все равно Грат поощряет застой, Лес при нем такой же, каким был пятьсот лет назад. А когда рука или нога омертвела и застыла в неподвижности, все будет гнить вслед за ней. Надо лечить, господа, даже если не хочется или очень больно. Никто и не говорил, что будет легко.
Есть, впрочем, в жизни Грата интересный момент. Это первый за долгое время король, убивший своего предшественника. Когтями по горлу полоснул. Сам Грат говорит, что это несчастный случай, что он не хотел. Позвольте не поверить, мой обросший друг. У нас бывало так, что за желанную корону не только горло резали, но и кое-что похуже вытворяли».
От Грата мысли наследника переключились на Мару. Эта страна лежала на востоке за высокими горами и по размерам даже превосходила Империю. Мара была землей контрастов – на севере о ее берега бились огромные ледяные глыбы, и холод там был такой, что от него лопались стволы деревьев. Южнее горные склоны обвивал виноград, а по долинам носились дикие бараны с гигантскими изогнутыми рогами и большие полосатые кошки, у которых, по слухам, клыки и когти были размером с походный тесак. Там росли такие деревья и добывались такие камни, о которых в Империи знали лишь понаслышке.
Гигантская страна могла гордиться в первую очередь своим народом. Эти невысокие – в среднем около метра семидесяти – улыбчивые и широколицые люди с удовольствием предлагали себя как дешевую рабочую силу. Хоть на товарах, привозимых в Империю, и значились названия разных западных стран, но большая их часть, без сомнения, была сделана в Маре. Так получалось гораздо дешевле. Изделия, конечно, теряли в качестве и сроке службы, но зато готовились быстро, слаженно и стоили недорого. Доменные печи и журавли для колодцев, повозки и посуда, одежда, водопроводные трубы, игрушки – не было, казалось, вещи, которые ловкие марийцы не смогли бы сделать. Кроме производства, процветала еще и торговля, Мара богатела, а ее влияние крепло, что причиняло Империи ощутимое беспокойство.
Благоприятные условия привели к тому, что население Мары стало расти. Ему становилось тесно на родине. Поскольку с двух сторон Мару окружало море, а в перспективность исследования Огненной Земли там особо никто не верил, им оставался единственный путь для экспансии – на запад через Тувальские горы. Один раз это привело к долгой войне с Империей. Восточная держава усвоила урок и шла теперь гораздо осторожнее, но не останавливаясь ни на минуту и выбирая для удара самые лакомые земли.
 - Кто-то сказал: «Марийцы – самый молчаливый народ на земле, но при этом они всегда получают то, что хотят», - произнес принц. – Что ж, в этот раз они получат то, что заслужили. Самое слабое их место обнажено, один удар – и они еще долго не оправятся.
От раздумий наследника отвлек осторожный стук по дверному косяку.
 - Ваше высочество, вам записка, - старик дворецкий с поклоном протянул принцу серебряный поднос, на котором лежал листок бумаги. Матвей быстро пробежал текст глазами.
 - Значит, так, - сказал он. – Закрой кабинет и спальню на ключ. Скажи, что я лег спать и будить не велел. Если кто придет, пусть оставляют визитки или записки. Как вернусь, обязательно ознакомлюсь и всех приму.
 - А если явятся от государя?
 - Тогда придется сказать правду. Тут смело спускай всех собак на меня. Но вряд ли отец ко мне пошлет. Мы уже испортили друг другу настроение.
 - Боязно, батюшка, - поежился дворецкий. – Прибьет ведь.
 - Да ладно тебе, - улыбнулся Матвей. – В первый раз, что ли?
Добродушное лицо старика тоже расплылось в улыбке. Он протянул принцу коробок спичек, тот немедленно поджег записку и бросил ее догорать на услужливо подставленный поднос. После этого наследник сделал нечто странное даже для себя – открыл окно и без малейших колебаний выпрыгнул со второго этажа. Долетев до земли, он тут же побежал вперед и вскоре исчез в зарослях. Старый слуга, укоризненно покачав головой, тщательно вытер след от сапога, оставшийся на подоконнике, закрыл затем ставни и вышел из комнаты. Через секунду в замке лязгнул ключ.