СЛЕЗА ИМПЕРАТОРА
Тощий круп лошади, тащившей сани, и бегущая за ней собака, приблудившаяся в покинутой людьми деревне, было последнее, что видел Лавранш. Однако внутренний взор дарил ему в оставшиеся минуты жизни бесчисленные картины бурно проведенных дней. Казалось, не было на свете ничего, что не повторилось бы в его жизни. Он видел множество прекрасных женщин, от которых пахло ароматами их родины, испытал радость пьяного веселья и похмелье карточного банкротства, прошагал множество стран и узнал в боях, что такое гибель товарищей и воскресенье из мёртвых. Он был бесстрашен и предан своему императору, подвиги которого становились легендой уже при его жизни.
И вот здесь, в этой богом забытой стране, засыпанной снегом, он умирал в повозке императора, награждённый при жизни множеством наград, из которых самую дорогую получил вчера. Это были скупые слёзы, катившиеся из глаз склонившегося над ним Наполеона.
- Мой дорогой Лавранш, - говорил император, на лице которого появилась желтизна усталости, - я предал тебя. Я – император, покоривший столько народов, предал тебя, своего денщика, и потому плачу. Этих слёз не увидит никто, кроме тебя, и никто не поймёт, почему я не пустил к тебе врача, предоставив честь умирать в императорской повозке…
Лавранш мечтал о такой смерти, но всегда боялся того, что ей предшествует – слабости, лишающей человека контроля над собой.
Это было давно. Победоносные войска Наполеона вступили на землю Египта – необыкновенной страны, богатой тайнами, которых было больше, чем песчинок в пустыне. Тайны будоражили всех – простых солдат, запекающих пищу в раскалённом от солнца песке, учёных, копающихся в пирамидах, и рассказывающих о жутких предсказаниях, идущих из глубины веков, художников, рисующих безносых сфинксов, возникающих в безжизненных пустынях. Ночные набеги невидимых днём бедуинов подкрепляли мрачные пророчества, и каждая ночь приносила большие потери, несмотря на сильные дозорные посты в окрестностях лагеря. Но Наполеон вселял в солдат уверенность в том, что они вернутся на родину богатыми и счастливыми. Он обращался к своей звезде, которая сияла в глубоком чёрном небе, и клялся, что Бог не забудет ни живых и ни мёртвых до тех пор, пока она будет светить наверху. Звезда была с ним всегда и везде – на парусине палатки, мундире и походной посуде. Она охраняла Наполеона и всё его войско, потому что только в солдатах была его опора. Солдаты верили в его звезду, как в собственный талисман, а Наполеон был бесстрашен и приписывал это судьбе.
Пирамиды манили его не меньше, чем учёных, привезенных из Франции. По ночам, когда свист ветра между пирамид сливался с завыванием шакалов, а хлопанье стенок палатки напоминало победный клич бедуинов, он мечтал узнать, могут ли чужие предки предсказать его дальнейшую судьбу, потому что твёрдо верил в связь времён и народов. Однажды, сразу после того, как была отбита атака бедуинов, он обратился к Лавраншу: «Я думаю, в эту ночь нам больше ничего не грозит. Не прогуляться ли нам к пирамидам?»
Они пролезли в узкую щель, проделанную солдатами в надежде поживиться, спустились по крутому откосу, ведущему в первый придел, и начали пробираться узким коридором, соединяющим оба уровня усыпальницы, туда, где ещё никому не удалось побывать. Неровный свет факела выхватывал причудливые барельефы, исписанные непонятными значками, напоминающими рисунки, бесчисленные фигуры животных и птиц, рассыпающиеся камни, подточенные временем, горы песка, нагромождённые посреди прохода, и щели в стенах и на полу, ведущие в другие камеры. Но вдруг факел замигал, как сгоревшая свеча, и погас, оставив их в полной темноте.
- Лавранш, надеюсь, это тебя не остановит?
- Нет, мой генерал!
Они продолжали пробираться, надеясь первыми обнаружить камеру с мумиями, пользуясь время от времени короткими вспышками прихваченных спичек. Вдруг Наполеон вскрикнул и схватился за грудь. На лице его появилась испарина, он часто дышал.
- Моя звезда, моя звезда… - повторял он растерянно, - она оторвалась и покатилась в эту щель.
Доброй полночи пытались они расширить щель коротким корсиканским ножом, с которым Наполеон не расставался так же, как со своей звездой. В конце концов им это удалось настолько, что Лавранш, с трудом просунув руку, достал звезду из-под пола.
- Надеюсь, об этом никто не узнает? – полуспросил, полуприказал император.
- Мой генерал, знайте, это нельзя будет вытащить у меня не только под пытками, но и во сне и в бреду, - ответил Лавранш.
Начинающийся рассвет, ослепивший их при выходе из пирамиды, осветил обрывки нитей, которыми была пришита звезда, и Наполеон вновь почувствовал приступ слабости, испытанной им ночью. Он знал, что второго падения звезды судьба ему не простит.
С тех пор было много побед и поражений. Города склонялись перед ним и дарили ключи от своих ворот. Их названия нанизывались на колонны Триумфальной арки в Париже, как бусины на платье красавицы. Европа лежала у ног Наполеона. Лавранш всежда был рядом со своим императором и не раз заслонял от пуль своим телом. Но заснеженные поля России отказались прогибаться под французским сапогом. Теперь войска бежали обратно – туда, где горы покрыты снегом лишь наполовину, туда, где спел виноград и плескались волны океана, где родной язык ласкал слух и женщины не знали слова «вилы». Это напоминало Наполеону бедуинов. «Дикие народы борются диким способом», - говорил он своим маршалам. Армия ветшала, и Наполеон всё чаще и чаще тайком от всех трогал свою звезду, крепко пришитую на груди. «Нет, она не упадёт», - шептал он, как молитву.
Уже несколько дней Лавранш метался в горячке. Он потерял много крови, и врачи пророчили ему скорую смерть, советуя Наполеону оставить денщика в первой попавшейся деревне на волю судьбы. Никто не догадывался, что Лавранш знает тайну, о которой не должен услышать ни один человек, на каком бы языке он ни говорил. Лавранш был тонкой нитью, связывающей Наполеона с будущим. Когда тот начал бредить, Наполеон предоставил ему свою повозку и шёл пешком вдоль крытых саней, оставляя за собой след от волочащейся по снегу шубы. Он боялся этого бреда и вторые сутки стерёг случайные слова, срывающиеся с воспалённых губ. Лавранш оставался верен своему слову.
В последнее утро он пришёл в себя, когда сквозь дыру в покрове ему на лоб опустилась снежинка, за ней другая. Лавранш протянул ладонь, поймал одну из них и приблизил руку к глазам. Среди множества резных посланцев неба, похожих на каменное убранство родных соборов, он увидел снежинку, повторяющую по форме звезду императора, потом другую, третью… А снег всё падал и падал, устилая путь гибнущей армии Наполеона.