- Дед, а они давно тут стоят?
- Часы?
- Ага.
- Давно. Моим родителям их на свадьбу подарили. С тех пор и стоят.
- Красивые…
Маленькая девочка, прижавшись ухом к дверце напольных часов, стоявших в коридоре большой гулкой квартиры, шепотом считала секунды, то и дело сбиваясь.
- Слишком быстро тикают!
Она со смехом отпрянула от часов и повернулась к деду, который стоял рядом.
- Нет, маленькая. Они все делают верно. Это нам кажется, что слишком быстро.
- Почему?
- Потому, что должно быть в мире что-то такое, что не меняется. Никогда и ни при каких обстоятельствах, понимаешь? Вот, время это и есть такая штука. Оно всегда идет ровно. Всегда и для всех.
Соня больше ничего не помнила из этого разговора с дедом. Он еще что-то говорил, пытался объяснить ей, но в памяти почему-то остались именно эти слова. И Соня очень жалела, что невозможно теперь вернуться к этому разговору. Ведь ей было бы, что возразить теперь. И о том, что время не для всех и не всегда одинаково, и о том, что забирает оно больше, чем дает, а еще о том, что идет оно всегда по-разному, то пролетая секундами, едва касаясь жизни человеческой, то тянется так, что кажется, ничего уже не изменится, не станет иным.
Но, деда давно рядом не было, как не было больше никого, кто любил бы ее и для кого она хоть что-то бы да значила.
Соня одернула черное, нелепое такое, «грустное» платье, закрутила потуже косу в «гульку» и провела руками по щекам. Не будет она плакать. Ни к чему этот концерт перед чужими людьми, которые пришли проститься с ее матерью. Мама всегда учила ее держать себя в руках, несмотря ни на какие обстоятельства. Значит, и сейчас нужно сделать так, как она сказала. Людей было много, ведь мать была известным ученым, но никому из них не было дела до испуганной пятнадцатилетней девочки, которая стояла сейчас в своей комнате перед дверью, не решаясь шагнуть в коридор, где часы все так же безжалостно отмеривали минуты. И хотелось закричать, подогнать время, чтобы все это побыстрее закончилось. Чтобы можно было выпроводить всех и остаться, наконец, одной. Тогда можно было бы дать волю слезам и нареветься, накричаться вдоволь, спрашивая, пусть и в пустоту, почему все случилось именно так.
Соня ведь понимала, что теперь вся ее жизнь изменится. И, несмотря на то, что у родителей было много приятелей, людей, которые постоянно были рядом, отмечая вместе праздники, общаясь, устраивая поездки куда-то на отдых, никто из них не хотел брать на себя ответственность за Соню. Даже ближайшая подруга матери, Елена, которая столько времени проводила в их доме и знала Соню с самого рождения и та, как всегда, очень прямолинейно, заявила девочке:
- Сонька, я не могу! Если что-то сделаю не так и ты вразнос пойдешь, что я потом делать буду? Что на том свете матери твоей скажу? Что не уберегла? Я не могу… Понимаешь? Я не знаю, что делать с детьми.
Соня ничего не ответила на эту тираду. Она отлично знала, слишком рано научившись складывать пазлы из взрослых разговоров, что Елена никогда не хотела иметь детей. И ее, вскользь оброненное: «сходила получить свободу», давно не было секретом для Сони, выросшей в семье врача-гинеколога и доктора медицинских наук. Она класса со второго знала, что будет врачом и в какой-то момент родители перестали обращать на нее внимание, обсуждая пациентов и новые веяния в медицине.
Сейчас Елена стояла в коридоре, рядом с дверью в комнату Сони, и увидев девочку, кивнула ей:
- Молодец! Держаться! Не показывай им ничего. Стервятники! Сожрут и не поморщатся. Спину! –Елена ткнула пальцем между лопаток Сони. – Вот так! И ничего не бойся! Я рядом!
Соня расправила плечи, хотя больше всего ей хотелось сейчас сжаться в комок и никогда не заходить в комнату, где ее ждали, чтобы отвезти туда, где будет проходить прощание. Она сделала было пару шагов по коридору и тут ее оглушил вопль, раздавшийся так неожиданно, что она вздрогнула:
- Детка моя ненаглядная! Сирота горькая! Господи, да за что ж такое ребенку!
Растрепанная женщина, несущаяся на Соню по коридору, была незнакомой и очень странной. Темное платье было расшито бисером и явно не годилось на роль траурного. Большая вязаная шаль на плечах отчасти скрывала оплывшую уже фигуру. На раскинутых руках женщины эта шаль смотрелась потрепанными крыльями. Эти крылья опустились на Соню, смяли, спеленали и укрыли собой. Сразу стало душно и страшно. И если с первым было все понятно, то со вторым Соне еще предстояло разобраться.
- Девочка моя! Как же так-то?! Никто даже подумать не мог… Катя ведь не болела, здоровая была…
Елена, совершенно огорошенная появлением незнакомки, наконец пришла в себя и решительно вмешалась:
- А вы кто? Соня, мы опаздываем.
- Как кто?
Соня почувствовала, как «крылья» отпустили ее и быстро сделала шаг назад, прячась за спину Елены.
- Вот я и спрашиваю – кто? Вы родственница?
- А то как же! Единственная. Катина сестра я. Двоюродная. Тамара меня зовут. Вот, приехала.
- А откуда вы узнали, что Кати больше нет? – Елена хмурилась, и Соня не понимала, что происходит.
- Так из этого… института, что ли, позвонили. Ну, где она работала-то! Сказали, что надо приехать срочно, что девочка одна осталась… - женщина снова картинно всхлипнула. – Сиротка, ты моя…
- Довольно! Все ясно. – Елена глянула на Соню и покачала головой – не вмешивайся. – Вы как-то можете свои слова подтвердить?
- Так… это… - новоявленная Сонина тетка моргнула. – Что я родня? Это что ли?
- Хотя бы.
- Так паспорт есть. Она же, Катя, фамилию-то не меняла, как и я. Традиция у нас такая – кто замуж выходит или вторую берет, или свою оставляет. Потому, как красивая фамилия-то. Лебедевы мы.
Соня с Еленой переглянулись. Все совпадало. Этот странный обычай, и правда, имел место быть, поэтому Соня тоже носила материнскую фамилию, несмотря на возражения отца. Но, и тот быстро сдался, когда мама Сони написала на листочке оба варианта и спросила:
- И как? Нравится? Думай. А заодно, вспомни свое обещание уважать меня и мою семью, которое ты давал мне, когда поженились.
Софья Иванова звучало не так прекрасно, как Софья Лебедева, и отец сдался.
Тамара расправила на плечах шаль и деловито оглядела Соню.
- Тощая такая! Не кормили тебя, что ли? Ну, да ничего! Я тобой займусь!
- Позже! – Елена сдвинула брови и взяла за руку Соню. – Нам пора. Прощание будет проходить не здесь.
- А где? – Тамара удивленно подняла брови.
- Узнаете. А сейчас ехать пора. Пойдем, Соня.
Дальше все было как в тумане. Соня рядом с Еленой и Тамарой, принимала соболезнования, почти ничего не соображая и не видя вокруг. Разум отказывался воспринимать окружающий мир. Где-то далеко-далеко билась единственная мысль, что теперь за нее совершенно некому заступиться. Почему это было так важно, Соня пыталась понять и не могла. И, лишь когда Тамара вдруг взяла ее за руку, Соня поняла, о чем она все время думала. Это было странно, ведь тетка была ее единственной родственницей, и, хотя они не говорили еще толком, Тамара успела сказать, что приехала в Москву, чтобы позаботиться о племяннице.
Поминки Соня не запомнила вовсе. Подходили какие-то люди, что-то говорили ей, но она не могла сосредоточиться, никого не узнавала и лишь кивала, как китайский фарфоровый болванчик, что стоял на столе в кабинете мамы.
Домой они вернулись поздно вечером, и Тамара сразу засуетилась, спрашивая, не хочет ли Соня чего-нибудь. Но, Соня только отмахнулась и, открыв дверь в гостевую спальню, спросила:
- Вы сможете сами разобраться? Простите, но я…
Слезы все-таки догнали Соню, и она кинулась в свою комнату, где зарылась головой в подушку, крича от боли и бессилия. Сколько она плакала, Соня потом так и не поняла. Очнулась она только тогда, когда чьи-то большие, теплые руки обняли ее, с силой развернули и Сонина голова оказалась прижата к чьей-то обширной груди, от которой почему-то пахло хлебом.
- Дите, ты мое, дите… Плачь! Так легче будет…
Тамара покачивала Соню на руках, словно баюкая, и девочка чувствовала, как потихоньку уходит темнота, которая сковала ее, не давая дышать и думать. Ей было так тепло и так… уютно, что глаза закрылись сами собой и скоро Соня уже спала. Тамара осторожно уложила ее голову на подушку, накинула на ноги покрывало и вышла из комнаты, прикрыв за собой дверь.
Утром Соня проснулась от непривычных звуков и... запахов. Пахло ванилью и еще чем-то вкусным. Солнце робко шагало по комнате, еще не вступив толком в свои права, и Соня глянула на часы. Так рано…
На кухне что-то звякнуло, а потом Соня услышала, как кто-то тихо и вкрадчиво, словно пробуя голос, запел:
- Ой, цветет калина, в поле у ручья…
Песня лилась так свободно, что Соня невольно заслушалась. Что-то упало, зазвенев и песня оборвалась крепким словцом, которое заставило Соню невольно хихикнуть, ведь за подобное в школе можно было здорово схлопотать от директора. Она тут же осеклась и отругала себя – какой смех может быть, если у нее… горе? Именно так… горе… Слезы снова подступили, но расплакаться Соне не дали. Дверь в комнату распахнулась и на пороге возникла Тамара.
Вид у нее был еще более залихватский, чем накануне. Ситцевый халат был перетянут на талии, если можно было бы так назвать то место, где она когда-то была, передником с веселыми утятами, а на голове красовался платок, завязанный каким-то хитрым способом так, что кончики торчали строго перпендикулярно Тамариным бровям и настолько напоминали рожки, что Соня удивленно застыла, взирая все это великолепие.
- С добрым утречком! Проснулась? Тогда умывайся и давай за стол. Завтрак стынет.
Тамара исчезла, а Соня так и сидела с открытым ртом. Опомнившись, она встала, умылась, и пошла на кухню. Аромат там стоял такой, что Соня потянула носом уже не стесняясь.
- Садись! Буду тебя откармливать! – Тамара поставила на стол большое блюдо с блинами и целую батарею креманок с вареньем, медом и сметаной. - Катерина, Царство ей Небесное, никогда не умела готовить. Да и не за чем ей было-то. Голова такая была, что не до того. Ох, сколько бабушка наша с ней по юности билась! Все пыталась ее чему-нибудь обучить. Да только ничего не выходило. То пирожки спалит, то картошку запечет так, что только угольки останутся. Бабуля все сокрушалась, что Катя замуж не выйдет. А она не просто вышла, а еще и жила вон как хорошо! Не то, что я…
Тамара махнула рукой и присела к столу, подперев щеку ладонью. Она смотрела, как ест Соня и вздыхала.
- Дите совсем! Рано без мамки осталась… Сонечка, ты не смотри, что я простая такая. Я ж все понимаю. Тебе учиться надо. У таких родителей, как твои, ребенок должен был очень умным получиться. Ты учись, детка, а я за тобой присмотрю, пока возраст не подойдет. Мне уж сказали, где и какие бумажки оформить надо.
- А, скажите, пожалуйста… - Соня отставила в сторону чашку.
- Чего это ты со мной на «вы»-то? Я тетя тебе. Зови меня тетя Тома и не выкай, ради Бога! Придумала тоже! Что спросить-то хотела?
- А, вы теперь здесь, со мной жить будете?
- Придется, детка. Иначе заберут тебя, не дадут одной тут остаться.
- Хорошо. – Соня кивнула, но ей эта затея совершенно не понравилась.
Конечно, квартира, где она выросла, была слишком большой. Пять комнат, не считая огромного длинного коридора и крошечной, странной какой-то, кухни. Планировка была настолько непонятной, что Соня только поражалась, кому могло прийти в голову расположить комнаты таким образом. Правда, дед рассказывал когда-то, что эта квартира только часть, отделенная от целого этажа, принадлежавшего когда-то забытому уже дворянскому семейству. От всего их величия сохранился только чудом уцелевший портрет какой-то женщины, который дед отдал отреставрировать, а потом повесил в коридоре, рядом с часами. Женщина была очень красивой и очень грустной. В детстве Соня часами могла разглядывать ее темное платье, кружева, выписанные художником с изумительной точностью и странную прическу, украшенную цветами. Портрет этот был еще одним напоминанием того, как скоротечно и безжалостно время. Ведь женщины, которая была изображена на нем, давно уже нет, и даже имя ее стерлось из памяти людей, что пришли в этот дом и столько лет здесь прожили, не вспоминая бывшую его хозяйку. А ее образ, застывший, словно цветок в янтаре, до сих пор будоражит воображение.
Тамаре квартира не понравилась. Она охала-ахала, ходя по комнатам, а потом затеяла генеральную уборку, ворча, что здесь никто не убирал, скорее всего, вечность. Соня с удовольствием помогала ей, потому, что поняла - так легче. Балансируя на старенькой стремянке под потолком и помогая снять Тамаре тяжелые шторы, девочка ловила себя на том, что меньше думает о маме и отце. Работа помогла отвлечься и это было куда как лучше, чем лежать на кровати в своей комнате и плакать днями напролет. Плакать хотелось, но Тамара зорко следила за Соней и, едва заметив, что губы племянницы начинают дрожать, тут же придумывала новое задание.
- Пылюку надо со шкафов вытереть! Там, наверное, уже картошку сажать можно!
А уж, когда Тамара вытряхнула из больших, от пола до потолка, застекленных шкафов всю родительскую библиотеку и прошлась по ней пылесосом и сухой тряпкой, не обойдя ни одну книгу или журнал, Соня и вовсе уверилась, что спокойной жизни теперь ждать не придется.
Так и оказалось. Тамара была деятельной во всем, а не только в наведении порядка. Теперь Соня приходила домой из школы и знала, что ее ждет сытный обед и полный порядок. Когда Тамара все это успевала, если учесть, что она почти сразу после приезда устроилась на работу в больницу, было непонятно.
- Диплом медсестры у меня. Зачем же ему пропадать? Я у себя в поселке работала в фельдшерском пункте. Не больница, конечно, но тоже хватает всего. До врачей-то ехать далече. Вот и приходилось и за себя, и за того парня. Людям-то все равно, что ты умеешь, а что нет, если помощь нужна. Вот и приходилось учиться, чтобы не сплоховать в нужную минутку. Я много чего умею, так что здесь точно пригожусь.
В больницу ее взяли с удовольствием, потому, что Тамара сразу объявила, что если не медсестрой, то готова работать и санитаркой. К счастью, ставка нашлась, и скоро уже на Тамару стали поглядывать с уважением, ведь работы она не боялась, а к людям относилась так, что кое-кто из медсестер даже возмущался:
- Разбалуешь ты их, Томка! А нам как потом?
- А по-человечески к людям. Они ж не коровы в стойле. И те все понимают и больно им. А тут – люди. А вы им ни здрасьте, ни до свидания, да еще и уколы делаете как попало. Потом синяки неделями сходят. Это хорошо? А сами тут окажетесь? Думаете вечные и ничего с вами не случится? К вам ведь так же отнесутся. Разве нет?
Девчата фыркали, не найдя, что возразить, но нет-нет, да и вспоминали слова Тамары и пациенты не могли понять, почему вчера Любочка или Галочка делала укол с таким лицом, что впору было деру дать из больницы, а сегодня вон – улыбается чего-то…
Про себя Тамара никому особо не рассказывала, даже Соне. Зато очень хорошо умела слушать и скоро как-то самой собой получилось так, что Соня, придя из школы, делилась с Тамарой тем, что было за день.
- А он чего? - Тамара быстро лепила один за другим пирожки, которые ровными рядами укладывались на противень.
- Сказал, что я ему нравлюсь.
- Это хорошо, да не очень.
- Почему? – Соня хватала с блюда горячий пирожок, за что тут же получала по рукам.
- Руки вымой, а потом за еду хватайся.
- Так, почему, нехорошо? – Соня не желая отставать от Тамары с расспросами, возвращала пирожок на блюдо и прятала руки за спину.
- Потому, что ты девка видная, красивая. Должна нравиться. И странно было бы, если бы на тебя внимания не обращали. Но, рано пока, Сонюшка. Рано. Что дать он может тебе? Сам еще зеленый, как помидор недоспелый. И такой же невкусный будет. Погоди пока. Послушай тетку. Я все ж таки дважды замужем была. Кой-чего в этом деле соображаю.
Соня от удивления открывала рот:
- Дважды? А почему?
- Вот, Варвара любопытная! – Тамара, смеясь, отряхивала руки от муки. – Все тебе расскажи!
- Тетя Тома, пожалуйста!
- Ладно. Ты руки-то вымой и садись обедать, а я уж по ходу дела. Некогда попусту языком-то чесать. Мне на смену сегодня.
Жизнь Тамары была незатейлива, но полна такого количества событий, что Соня, бросив ложку, слушала тетку, забывая моргать.
- Первый мой муж, Семен, вот таким же был. Помидорчиком. Мы с ним в школе вместе учились. За одной партой просидели с первого класса по девятый. Он уверен был, что никуда я от него не денусь, поэтому и ухаживать за мной нечего. А я тоже хороша. Куда он, туда и я. Думать головой своей не хотела, ведь удобнее так-то! В общем, школу мы окончили, я в училище поехала поступать. Он тоже. Торопились мы куда-то все, спешили. В общем, сыграли свадьбу, как только нам по восемнадцать исполнилось. Семена моего в армию забрали. Проводили мы его, а неделю спустя я узнала, что ребенка жду. Обрадовалась. Да только раньше времени.
- Почему?
- Потому, что Сема мой оттуда не один вернулся.
- В смысле?
- Вторую жену привез. Конечно, женой она ему стала после того, как нас развели, но это ж дела не меняет. Султан недоделанный! – Тамара сердито шваркнула чайник на плиту и шумно выдохнула. – Поэтому и говорю тебе – не спеши! Ничего там хорошего в этом раннем замуже нет.
- Так я замуж и не собираюсь пока.
- Э, нет, дева! – Тамара бросила нож и повернулась к племяннице. – Ты блюди себя! Чтобы потом локоток не укусить! Я понимаю, что сейчас все современные дюже стали, все можно, да только неправильно это. И хорошего ничего не будет. Сама же потом и пожалеешь. Не спеши, Сонечка, это дело нехитрое, всегда успеешь. Дождись своего. Уважение от мужа дорогого стоит, уж поверь. Я такого тоже насмотрелась. Мужики… они ж другие. Им чистую подавай. Так, чтобы только ему принадлежала и никому другому.
- Почему?
- А доверие, детка. Вот так оно у них работает. Даже если скажет, что ничего страшного – все равно думать про себя будет.
- О чем?
- А мало ли с кем она… Ой, ну что ты завела меня не туда, куда надо, а? Может и не надо мне тебе обо всем этом?
- Надо! – Соня глянула на Тамару так, что та примолкла. – Мама никогда со мной на эти темы не разговаривала. А у кого мне спросить? Кто честно расскажет?
Тамара вздохнула.
- Если бы нас, девок, этому учили, так скольких бы ошибок в жизни нашей не было… Опыт, Сонечка, дело такое. На своих ошибках легко шишек понабивать, да только потом глядь, а полжизни уж за плечами. И сколько радости потеряно, что и не пересчитать…
- Тетя Тома, а потом? С первым мужем вы разошлись, а дальше?
- А дальше мать твоя появилась.
- Как это? – Соня удивленно подняла глаза от тарелки.
- А вот так. Оставаться в поселке я не могла. Сил не было, чтобы каждый день видеть их, а уехать куда-то… Кому я нужна, да еще с ребенком на руках. А с Катей, матерью твоей, мы сильно никогда и не дружили. Так, знали, что есть родня, встречались, когда на каникулы к бабушке приезжали. Это потом уже, когда я в городе училась, мы общаться начали поближе. Она одна здесь была, родителей уж схоронила. Семья сложная. Отец твой днями и ночами на работе пропадал, а свекры Катю плохо приняли. Точнее – свекровь.
- Дед был хороший! – Соня вскинулась. - А бабушку я не помню почти.
- Да, ее не стало, когда ты только-только на свет появилась. Ох, сколько ж крови она у Кати попила! Все не так ей было. Девка и училась, и работала, а все не то. Катя гордая была, не жаловалась особо, но тяжелехонько ей приходилось. А больше всего доставалось за то, что детей сразу не нарожала. Бабушка твоя, земля ей пухом, считала, что женщине место на кухне, а не где-то еще. И то, что Катя хотела наукой заниматься, ей поперек горла встало. А тут еще проблемы со здоровьем у Катерины случились. Не получалась ты долго. Почти пять лет прошло после свадьбы, а уж потом ты и появилась. А только все равно все не так. Не мальчик, а девочка, да и болеть бабушка твоя начала. Все пеняла, что могли бы и пораньше, а то даже и не увидит толком внучку. Так и ушла, вся недовольная. Грех, конечно, так говорить, но выдохнули все. Дед твой в первую очередь. У него уж сил не было порядок в доме наводить. Я все это знаю, потому, что матери твоей помогала за бабушкой ухаживать. Не разорваться же было. Катя меня в город вызвала, когда еще все хорошо было. Как узнала, что жизнь моя семейная таким вот "весельем" обернулась, так и написала мне, чтобы приезжала. У нее от родителей квартира осталась. Маленькая, но все-таки. Там она меня с Ванечкой и поселила. На работу пристроила, с яслями помогла. В общем, изменила жизнь мою. А после того, как бабушки твоей не стало, я познакомилась со вторым своим мужем. Случайно, в метро. Ехала с тяжелыми сумками, а он мне помог. Я и решила, что лучше и быть не может – мужчина же. Глупая была.
- Почему, тетя Тома?
- Потому, что мужчиной быть – это не то совсем. Но, это я уж потом поняла, когда он меня на Север увез. Там я с ним почти десять лет и прожила. Нахлебалась так, что мама не горюй!
Тамара протянула руку и пошевелила пальцами. Только сейчас Соня увидела, что два из них искривлены под каким-то странным углом.
- Это мелочь. У меня ребер целых и не осталось почти. Да и внутри все отбито.
Соня ахнула:
- Почему?! Почему не сбежали от него?
- Ох, Сонечка… Сложно это. Он сына моего принял. Отцом для него стал. Не формальным, а прям любил его. Вот так бывает… А меня бил. За закрытой дверью, чтобы Ванечка не знал. Угол подушки мне в рот затолкает и молотит… Но, это не самое страшное.
- А, что страшнее-то?
- А то, что, когда я от него все-таки сбежала, Ваня меня не понял. Винил в том, что я отца бросила, что сама виновата. Надо было рассказать ему все, а я молчала. Не хотела, чтобы он думал, что все мужики такие.
- Как же так… - Соня провела рукой по щеке и удивленно уставилась на нее. Ладонь была мокрой.
- А вот так… Ваня у меня все-таки выпытал потом, почему мы развелись, но, это уж, когда взрослым стал. Своя семья появилась. Вроде понял меня и пожалел даже. Во всяком случае, с отчимом разговор у него был серьезный и я даже не знаю, общаются ли они сейчас. Не спрашивала. Не хочу даже знать об этом.
Соня слушала Тамару и все внутри у нее бунтовало. Как так? Почему женщина может терпеть такое отношение столько лет? Ради чего? Ради ребенка? Невозможно, немыслимо!
Тогда ей даже в голову не могло прийти, что история Тамары повторится с ней самой спустя каких-то пять лет, когда Соня выйдет замуж. Со своим однокурсником она будет встречаться долго, пытаясь понять, по совету тетки, что он за человек. Но, то ли Роман окажется хорошим актером, то ли Соня плохо разглядит его, а только спустя год после свадьбы муж покажет себя во всей красе. Сначала он долго и нудно будет уговаривать Соню избавиться от Тамары, которая коршуном будет следить за ним, словно чувствуя что-то, хотя Роман всегда будет и вежлив, и угодлив во всем. А потом сменит уговоры на угрозы, заставляя Соню жить по собственным правилам. Она поначалу даже не поймет, что происходит. Казалось бы, что такого, если муж просит не надевать короткую юбку или приходить домой сразу после лекции в университете? Если ревнует – значит любит? Тамара будет качать головой, уговаривая племянницу одуматься и не давать загонять себя в угол. Все это она будет говорить мягко, стараясь лишь уберечь Соню, но Роман расценит все по-другому.
- Она пытается разрушить нашу семью! Неужели ты не видишь? – Роман кипятился, видя нежелание Сони избавляться от тетки. – Пусть едет в свою деревню или куда там. Здесь она не нужна! Я хочу жить в своей квартире спокойно, без посторонних!
- Странно ты заговорил, Рома. Твоей квартире? Без посторонних? Тамара мне совсем не посторонняя. Она единственная, кто заботился обо мне все эти годы.
- Больше она тебе не нужна!
- Еще как нужна! А ребенок появится? Как тогда? Твоя мама уже сказала, что работает и помогать не сможет. А я хочу окончить учебу.
- Ничего страшного не случится, если ты бросишь эту свою учебу. Ребенок важнее! К тому же, с твоими способностями… Лучше сидеть дома!
- Да? Странно, а мне казалось, что я вполне прилично учусь. Ведь меня, в отличие от тебя, в аспирантуру все-таки прочат.
Роман остановился и посмотрел на Соню. Что-то в его глазах так испугало ее, что она невольно шагнула в коридор, запнувшись о ящик с инструментами, который стоял у порога их спальни. Крюк, на котором висел портрет незнакомки, совсем расшатался, и Соня больше месяца просила Романа прибить новый. Он злился, отмахиваясь, но все же уступил ее просьбам. С этого портрета и началась нынешняя ссора. Тамара решила смахнуть пыль с рамы, но Роману это очень не понравилось.
- Что вы все время лезете везде?!
Соня заступилась было за тетку и получила очередной скандал.
И теперь Роман вышел в коридор вслед за женой, легко, не глядя, нагнулся, и беременная Соня едва успела увернуться от молотка, который полетел в ее сторону. Часы, как-то совсем по-детски, жалобно всхлипнули, и остановились, зияя разбитым стеклом на циферблате. Вылетевшая из кухни Тамара мигом оценила обстановку, подхватила с пола молоток, и, закрыв собой Соню, буквально оскалилась на Романа:
- Чтобы через минуту ноги твоей здесь не было! Посажу! Но, сначала сделаю так, что мать родная тебя больше не узнает!
Было в ее голосе что-то такое, что Роман отпрянул, удивленно глядя на эту женщину, которая превратилась сейчас в разъяренную фурию. Он хотел было ответить, но Тамара, обняв Соню, которая ревела, глядя не на мужа, а на часы, рыкнула:
- Вон!
И, странное дело, Роман послушался. Дверь хлопнула, и Соня заревела уже в голос, собирая с пола осколки стекла.
- Брось! Сейчас же! Порежешься! – Тамара схватила племянницу за руки и заставила подняться. – Посмотри на меня! Посмотри, Сонечка!
- Они сломались…
- Это не самое страшное в жизни! Уж поверь! Починим! Я и мастера хорошего знаю. На все руки мужчина! В больнице у нас завхозом работает. Будут как новые!
Тамара усадила Соню на стул в прихожей, сходила за веником и, убирая стекло, что-то говорила, говорила, но Соня уже ее не слушала.
Как могла она так просчитаться? Как могла не разглядеть в муже всего того, чего так боялась? Почему любовь ее оказалась настолько слепа? Ответа Соня не находила.
А Тамара тем временем, бросила веник, снова подобрала с пола молоток, который отшвырнула, когда Роман ушел, и, взгромоздясь на стул, в два счета загнала в стену новый крюк.
- Так-то!
Повесив картину, она с минуту полюбовалась ею, а потом повернулась к племяннице:
- И чего слезы лить? Подумаешь, какое сокровище! Найдем и получше!
- А маленький? – Соня вытерла нос рукавом, даже не думая о том, что делает.
- Чем такой отец, так лучше никакого. Или думаешь, что я не права?
Соня вздохнула. Ответить ей было нечего, но расписываться в несостоятельности собственного выбора тоже не хотелось.
- Эх ты, красота моя! – Тамара обняла Соню и краем фартука вытерла ей слезы. – Все у тебя еще будет хорошо! Вот увидишь! А Ромка твой молодой да глупый. Не хватило ума оценить тебя.
- Теть Тома, а любви-то получается и нет… если вот так все… - Соня, уткнувшись в грудь тетки, все еще всхлипывала, но слезы уже ушли, оставив после себя только горечь и облегчение.
- Как это нет?! – Тамара возмущенно ахнула. – Ты мне это брось! Глупости какие! Есть она! Не всем достается, но ведь есть же! Вон, Ванечка мой с женой живет, аж не дышит на нее. Разве не любовь? А ты с Ромкой своим жила, дитя налюбили, это что было?
- А куда девается тогда? Чтобы вот так…
- А кто знает? – Тамара вздохнула. – Может и не надо думать об этом? Была и хорошо, а ушла… что ж делать. Бывает и так. Придет новая.
- А придет? – Соня подняла глаза.
- А как же! – Тамара уронит это так веско, что у Сони не останется никаких сомнений.
Пророчество Тамары сбудется. Соня встретит свою любовь спустя несколько лет, когда ее сын уже начнет говорить и будет задавать бесконечное множество вопросов, на которые у нового избранника матери всегда найдется ответ. И все эти ответы будут даваться долго и терпеливо, пока Соня будет раздумывать, готова ли она к новым отношениям. А когда все-таки решит, Тамара облегченно вздохнет, и вдруг засобирается.
- Куда?! – Соня растеряет все слова и только молча будет наблюдать, как Тамара собирает вещи.
- Не волнуйся! Нельзя тебе. Вернусь, когда время подойдет.
Соня ничего не поймет в тот момент и, только спустя неделю после отъезда Тамары, узнает, что беременна.
А спустя еще несколько лет, маленькая кудрявая девочка проведет пальчиком по дверце старинных часов, прислушиваясь к их тиканью и пытаясь посчитать удары, и спросит:
- Баба Тома, а они давно здесь стоят?
- Давно.
- А зачем?
- Время меряют. Жизнь нашу.
- А почему?
- Потому, что так надо. Так правильно.
И девочка легонько погладит теплое дерево, коснется пальчиками стекла и кивнет.
- Хорошо!