Мысли по поводу и без повода

        Перипетии философии. Была языческая (мифическая, сказочная) философия. Это философия греков-олимпийцев и индусов как ведантов, пандитов, педантов знания (знающих) и буддистов (просвещенных). Потом появилась философия немцев как христиан. Сначала, в средневековье, у христиан не было своей философии, не было понимания того, во что они веруют. У них была своя вера и свое учение о Боге. Но не было понимания этой веры. Для того, чтобы понять веру в Бога, они использовали чужую, языческую философию греков и с подозрением, недоверием, сомнением к ней относились, сделали ее своей служанкой.
        Со временем, уже в Новое время, у христиан рассеялись сомнения. Они приноровились умом к своей религии чуда, и, наконец, у них появилась своя чудесная, идеалистическая, немецкая философия.
        К сожалению, у мусульман, как и у китайцев, не случилась своя, мусульманская философия. Но была чужая, гостиная философия последователей Аристотеля. Своими были богословие как мораль и мистика, то есть то, что не помещается в проповедь. Исламская мысль, точнее, вера  была более расположена к знанию, чем к мысли. И поэтому условно можно говорить не столько о мусульманской философии, сколько о мусульманской науке.
        Про православных русских, не греков, и говорить нечего. У них слово красно, но умозрение не в мысли, а в краске. Поэтому получилась не философия, а литература. В ней наша философия. И тут важно не перекраситься, но перекреститься. Не дай бог, черт попутал. Это я так, к слову.
        Говорят про классиков, что они кем только не были. Не правда, они как были классиками, так ими и остались. Глупо искать философию как рассуждение в поэзии. Но наши горе-философы все ищут такую философию у отечественных классиков. Их литература и есть ваша философия. Неужели не понятно? Чем больше поэзии в поэзии, тем она философичнее, ибо философия есть чистота, одна мысль, и ничего больше. Поэтому ей сродни одна поэзия, одна живопись и далее по списку. Всякая добавка мысли к чему-либо еще губительна для самой мысли, потому что получается уже не мысль, а лишь измышление. Но этого наши патриоты, фанатики никак не хотят понять. Они записались в герои. Как были большевиками, так ими и остались. У них все должно быть, как у людей. Так не будьте нелюдями, щи лаптями не ешьте, и к вам потянутся люди. 
 
        Хотят ли русские войны? Спросите вы у тишины. Нет никого, никто не вернулся из боя. После этого можно хотеть войну?!
       «Где ребята»? «Вон там, за окошком, на дворе. Там все». «Но там нет никого». «Ясно. Тогда мне самому или вы сами поставите меня к ней»?
 
        Божественная и человеческая мудрость. Бог мудр по природе. Человек мудр, но не по природе и даже не по уму, а по идее, по мысли.

        Категории людей. Есть глупые люди. Они живут трудом, народной, трудной жизнью. В народе они могут выжить.
        Есть хитрые люди. Они живут властью. Так легче жить, жить за чужой счет.
        Есть умные люди. Они живут своим умом, точнее, той мерой ума, которая им отпущена. Они интересны не трудами, но умом.
        Есть ученые люди. Они не интересны, но полезны своими знаниями.
        И есть еще мудрые люди. Они живут, но не пользуются, как идеологи, идеями, мыслями. Если ученые или властные люди тем лучше, чем моложе, энергичнее, исполнительнее (так считают властные лица), то мудрые люди чем старше, как вино, тем крепче мыслью, тем мудрее, то есть, идейнее.

        Философия. Что это такое и как ее можно преподавать? Исходя из названия, можно сказать, что философия есть любовь к мудрости. Понятно, что такое любовь. Любой человек знает любовь как влечение, желание к обладанию.
        Следовательно, философия – это желание обладания мудростью. Теперь осталось только разобраться с мудростью, чтобы определиться с философией. Что такое эта мудрость? Можно начать определение мудрости с того, кто задается таким вопросом. Мудр ли я? Но не мудрю ли я уже? Так спрашивая, я напрашиваюсь на такой ответ: мудрить – значить хитрить. Не является ли философия в этом смысле желанием обладать хитростью? Но что это за хитрость такая? Не хитрость ли это самого ума? Мудрить - хитрить – умничать? Так что ли?
        Быть философом – это быть хитроумным? Если так, то в чем выражается хитроумие?  Это быть себе на уме?  Но как так быть? Что значит «быть себе на уме»? «Себе» - это «в себе» или «для себя»? Если в себе на уме, то у тебя царь в голове, что означает: ты умеешь править головой, то есть, голова способна сама управиться с собой.
        Другими словами, будучи способным на философию, способным философствовать, ты можешь по уму, по-умному или умно управиться с самим собой. В этом и заключается хитрость ума. Но что тогда ты обманываешь в себе? Желание, любовь? Философствовать – это значит находить управу на желание, ум-ение давать, задавать ему, желанию, меру. Ведь ум – это и есть мера вещей.
        Таким образом, философия есть влечение к обладанию умом как мерой вещей. Значит, любовь к мудрости, если так описывать философию, есть стремление находить меру в самой мере, быть ограниченным в ограничении, знать, где именно провести границу между тем, что можно и что нельзя, что знаешь и что не знаешь, о чем можно подумать и о чем подумать нельзя.   
        Уметь – это знать? Да, если узнаешь путем ума. Путь ума – это путь мысли. Но как можно нечто узнать из мысли? Не станет ли это нечто измышлением, выдумкой? Ведь мы думаем о чем-то? Чем это «о чем-то» является в нашем размышлении? Самой мыслью. Но разве можно измыслить даже мысль из самой мысли? Для этого, как минимум, она уже должна быть.
        Следовательно, для того, чтобы думать, нужно быть и быть думающим, иметь думу, мысль. Кто имеет мысль? Мыслящий. Чем мы сейчас занимаемся? Мыслью. Занимаясь мыслью, мы занимаемся философией. Занимаясь философией, мы хотим, желаем состояться в мысли. Поэтому философия есть любовь к мысли в которой мы можем найти себя как мыслящих. Вот ты подумал и понял, что ты думаешь? О чем? О чем угодно. Но в этом «угодно», чтобы додуматься, определиться в мысли, следует знать, найти меру, то есть, разобрать по уму. Любить мудрость – это быть готовым слиться, согласиться с тем, о чем ты думаешь, стать им в мысли. Такова природа любви: быть единым с тем, что любишь. Поэтому философ – этот  тот, кто желает стать единым с тем, что есть для него в качестве предмета мысли. Стать единым со всем, о чем можно подумать, значит стремиться к тому, чтобы найти управу на все, всему задать его, а не свою меру, - ту меру, которая соответствует сущности всего.
        Быть философом – это быть способным отказаться от себя, преодолеть себя ради всего того, что является предметом мысли. Любить мысль – это любить и то, о чем она как «что», как сущность. С помощью мысли можно слиться с тем, о чем и что ты думаешь. Ты думаешь то, что есть по сути то, о чем ты думаешь. Сто это? Идея.
        Философ любит мыслью то, о чем он думает, что его влечет, заставляет увлечься мыслью. Что это, как не идея? Философ, как актер, находится в образе, когда философствует. Его образом мысли и является идея как сущность того, что есть. Что же есть? Все. Как что? Как то, что есть. Что же есть? Все или бытие. Образом мысли философа или философской мысли является идея бытия. Когда ты философствуешь, ты думаешь о том, что есть, есть ли оно, это все, или его нет? Ну, оно же есть, ведь ты о нем думаешь. Есть хотя бы в мысли. Но мысль же должна уже быть, чтобы ее можно было подумать, осознать. Она должна быть в тебе, найти в тебе место, пока ты думаешь.
        Чтобы быть мыслящим, следует расположиться мыслью к бытию, стать соответствующим ему, равным ему в мысли. Для этого мысли следует быть. Будет мысль – будешь и ты.
        Значит, есть то, что есть или есть все как то, что есть. В бытии оно имеет место. Узнать, где находится это место, можно в мысли, ведь со всем мы сообщаемся только в мысли, мысленно. В это и заключается мудрость, - как найти место всему в своей голове, как в ней уместить весь мир. Для этого надо уже быть в мире.
        В философии главное медитация или размышление. Медитация – это размышление, предметом которого является бытие как пустота или ее производные: сущее – пустое, существо – пустой, сущность – пустотность.

        Зачем знать? Если ты специалист, то ты знаешь для того, чтобы быть функционером, деятелем. Однако быть таким не в радость. Зачем тебе знать, например, приемы различных школ медитации, хотя бы буддизма, когда достаточно одного приема, который ты можешь узнать из собственной жизни, чтобы спастись? Глупо копить знания и тратить свои силы на удержание их в памяти, когда эти силы нужны тебе для спасения от ничто. И совсем уж глупо знать для того, чтобы казаться себе лучше, умнее других или считать себя успешнее прочих, быть вне конкуренции.
        Вспомни Будду, который говорил о необходимости знать только то, что является так, а не иначе, здесь и теперь. Но и это высказывание Будды не следует обобщать, но следует понимать, что оно явилось выводом из его личного испытания, а не твоего. Ищи свой путь, а не Будды.
        Не будь буддистом или христианином, но будь самим собой. Иисус спас себя через жертву. У него это получилось. Но это не означает, что ты должен пожертвовать собой, как Иисус, чтобы спастись. И он своей жертвой не спас тебя от того, что еще не случилось. Если бы это было так, то зачем ты есть? Тогда в тебе нет никакой нужды.
        Оставь все это специалистам. Им просто делать нечего. Ведь у них нет своего ума. Когда он, наконец (а, вдруг, чем черт не шутит?), у них появляется, то они мигом освобождаются от своей верблюжьей ноши.

        Пошла мода писать романы. Теперь романы пишут все, кому не лень тратить свое время на читателя. И что интересно: их читают. Ты посмотри! Вот возьмет артист и напишет свой рассказ, да что рассказ, повесть или целый роман.
        Наше время – это время «самоделкиных». Может быть, это и хорошо, что развелись графоманы. Но столько появилось макулатуры. Если прежде в бочке меда (softword) было легко распробовать ложку дегтя (hardword), то ныне приходится заниматься обратным делом – искать в бочке дегтя ложку меда. Для того, чтобы в тоннах бумажного мусора найти настоящую книгу, следует уж очень любить литературу. Вот почему так жалко критиков массовой литературы.
        Но мне нравится читать и еще больше самому писать такую, с позволения читателя сказать, «литературу подмастерьев». Ну, уж очень я не люблю профессионалов в любом деле. Сделают так, что ничего не прибавишь, ни убавишь. Скучно, господа, смотреть на это безобразие – на работу мастеров, функционеров, в данном случае, от литературы.
        Другое дело, гении литературы. Чем больше их читаешь, тем охотнее к ним возвращаешься. Они дышат ровно литературой. Вот читаешь книгу классика литературы, и душа радуется слову, ибо это слово – логос; оно от духа.
        Так и в мысли, как и в литературе, есть свои люди. Это мыслители. И вокруг них, как вокруг света столько мошкары от мысли, столько шума от трескучих фраз интерпретаций профессиональных, дипломированных и остепененных знатоков мысли, что диву даешься, как еще жива мысль.
        Гении слова и мысли, да и всего прочего, так и не смогли отлиться в готовую болванку для успешного функционирования на потребу публике. Они и по сию пору удивляют нас своей неуловимой уникальностью. Начнешь повторять гения и обязательно сделаешь карикатуру на него. Начнешь, как подмастерье, повторять мастера и  при большом желании повторишь то же самое, станешь мастером. И что? Да, ничего особенного, - скучно, не интересно. Всеобщее любит особенное, ибо в нем вольготно живет индивидуальное. Оно лично мило. Только оно и есть. 

        Вторая половина жизни. В наш век информации, когда любую дрянь можно перевести в цифру, в большом почете не думать, а считать да подсчитывать, сколько заработал одним местом, - я имею в виду работу головой. Она на месте или находится уже в другом месте? Если в другом месте, то выходит, что голова уже не светлая, а темная.
        Вот и мы с вами, зачетный читатель, возьмем и посчитаем жизнь. И получится у нас целых две, а не одна, как может показаться, жизни. Одна жизнь наяву, другая, вторая жизнь во сне. Мне теперь интересна вторая половина жизни, потому что жизнь наяву протекает и остается ее так мало, - смерть страшно близкая. Вот и не хочется засыпать, - приходится подремывать. И так получается, что и не спишь, и не бодрствуешь. Не это ли состояние жизни как во сне нас поджидает после смерти? Вот именно «как», «как если бы». Так умрешь и не заметишь, что умер, что смерть приснилась. Может ее и нет вовсе, наяву, и она есть только во сне.
        Однако вернемся к самой жизни во сне. О том, что мы живы во сне, свидетельствуют наши сновидения. Но, может быть, они говорят о том, что с нами будет после смерти? Или того ужаснее: они и есть то, что будет, но уже сейчас? Но что тогда будет, когда оно уже есть сейчас? Ничего?
        - Может быть смерть – это жизнь, но только в другом месте?
        - Это в каком еще месте?
        - Ну, не знаю, - в другом, чем наше место.
        - Но там уже живут другие.
        - Вот мы к ним и придем жить, дай только время.
        Жизнь во сне – удивительное дело. Видишь сон, - видишь себя как бы со стороны. Ты ли это или не ты? Можно ли это сомнение объяснить только тем, что обычно наяву ты видишь не себя, но все то, что не есть ты, во сне же ты видишь или ощущаешь самого себя вне себя? Наверное, это различие в позиции имеет место быть у тебя в сознании, что ты привык отождествлять свое существование, бытие в сознании с самим существованием как таковым. Во сне же ты находишься как бы в сознании, пребывая в нем в бессознательном состоянии. И смерть есть тоже существование, ведь она есть, но вне сознания.
 
        Война Гога и Магога. Ввиду богооставленности люди обречены выбирать между дьяволом и сатаной. Дьявол есть духовный выродок, идеалист. Сатана – извратитель духа, то есть, материалист. Ну, это если говорить на языке духа (спирита). На языке мифа – это борьба между эльфами и орками. У Герберта Уэлса в качестве противников были заявлены в романе «Машина времени» элои и морлоки. Но он перепутал их местами. На языке психиатрии это борьба между выродками и извращенцами. На политическом языке это борьба за власть над миром. На экономическом языке – война олигархов.
 
        Предсмертие. В интересной, мягко говоря, ситуации оказывается человек, который должен был умереть, но не умер. Для него все начинает складываться в жизни так, что он никому не нужен, для него не хватает никому времени и ему нигде в мире не находится место. Он уже одной ногой стоит в могиле. Это так говорят плотские люди, для которых жизнь сводится к телу. Душевные люди сильно переживают, что они умрут. Поэтому волнуются за себя, за свою душу: она тоже умрет, как и тело. Естественно, так вам и надо. Ведь вы думаете о смерти, значит, уже готовитесь к ней. Человеческая душа вызывает жалость. Ее можно и пожалеть. Смертно то, что есть часть, в чем есть недостаток. Бессмертны только великодушные существа. Малодушные существа, вроде людей, подлежат смерти. Великодушен тот, кто живет духом, кто понимает, что душа – это дегенератка духа. Она нуждается в утешении. Это для нее сказано, что спасение во лжи и ложь во спасении. Лгут попы, обещая бессмертие души. Бессмертно только Я и это Я есть Я Бога-Духа. Человек, у тебя есть столько духа, чтобы обрести самого себя? Неужели ты думаешь, что оставаясь человеком, ты будешь бессмертен?!
        Неужели ты веришь в то, что, совершая какие-то бессмысленные, ритуальные, навязчивые действия, ты обретешь бессмертие? В уме ли ты? Нет, ты находишься под прессом страха за себя, за свою несчастную и жалкую душу. И готов поверить в любую сказку, сочиненную другими.
        Таково рассуждение мужественного мыслителя. Только в нем, в этом рассуждении, есть некоторое перенапряжение воли. Оно само может сломаться, выгореть дотла. Нет в нем истины. Чувствуется избыток желания, от которого можно потерять голову. В усилии над собой в поисках более высокого уровня духа, можно задрать планку выше головы, выше ума и потерять себя в бездне напрасных возможностей. Надежнее держаться своего образа жизни – человеческого образа жизни. Именно в этом качестве можно рассчитывать на то, что получишь то, что заслужил по своей мере вещей – сущей мере. Даже если получишь смерть, она твоя, а не чужая. В этом я вижу больше мужества и человечности, и при этом ты никоим образом не поступаешь против истины ради лживого утешения, облегчения после напряжения от устрашения, что «чаша сия миновала меня». 
 
        Что такое философия науки и история и философия науки? Философия науки – это размышление о науке, а история науки – это описание пути науки во времени. Но зачем же эти две учебные дисциплины соединять  вместе? Что является общим в таком наименовании: «история и философия науки»? Наука как предмет истории и философии? Предмет один, но методы изучения его различные, из разных областей, вернее, полей, образов знания. Но все становится на свои места, когда одному предмету соответствует один целевой метод – философский, а второй метод является подсобным, посредственным. Для этого достаточно убрать только союз «и» как знак «конъюнкции» (соединения или перечисления) из самого наименования дисциплины «история и философия науки». В итоге получается история философии науки.
        Такая дисциплина изучает науку с точки зрения философии в истории становления философии как науки, ведь для адекватного понимания предмета необходимо единство с ним метода или подхода к нему ученого. Специфическая логика развития предмета требует того же, специфического метода его изучения, иначе как можно знать предмет, не зная, на найдя к нему подхода, нужного ему для того, чтобы раскрыться перед исследователем. В результате начинающий ученый изучает развитие своего предмета – науки – в истории с точки зрения сущности. Тогда история становится явлением этой сущности взору, зрению ученого. Так формируется наукозрение ученого, зрение уже не на мир, как в случае мировоззрения, а на науку, которая этот мир изучает. Ведь философия изучает сущность предмета, а не только его явление, в данном случае сущность науки. История же изучает только мир явлений, эмпирию. В случае с историей и философией науки таким явлением опыта становится сама наука, которая не может не занимать внимания ученого. Сущность науки в сознании ученого проявляется в качестве собственной истории науки, в частности его, этого ученого, науки, уже не науки вообще, а частной, конкретной науки.
        Начинающему ученому в занятии историей и философией науки следует выяснить место и роль науки вообще в жизни человека и общества вообще и в частности его собственной науки от начала ее появления и до сегодняшнего дня с перспективой развития в будущем. История не есть прошлое, но есть прошлое в настоящем, которое для прошлого было будущим. Изучаем же мы прошлое в настоящем. Это прошлое для нас, настоящих, смотрящих в будущее.
        Таким образом, история становится для нас базой, основой нашего развития во времени, в перспективе (в проекте) будущего. Мы расширяемся настоящим, уходя в глубь прошлого и устремляясь вверх будущего по спирали линии развития. История является для нас местом, пространством нашего движения вперед, мы от него отталкиваемся, чтобы прыгнуть в будущее. Главное в этом развитии, чтобы мы сдвинулись с мертвой точки прошлого, чтобы прошлое жило, было живо в настоящем. Так восстанавливается преемственность в развитии науки, так длится научная традиция, она обновляется в новации. По отношению к новации, к новизне инновация, так популярная теперь в устах ученых, является оголенным нервом новизны, его обострением, говорящим о кризисе самой традиции, об инфляции новации. Инновация свидетельствует, является маркером, индикатором перепроизводства новизны, которую люди не успевают оприходовать. Так нарушается мера развития, в данном случае современной науки, она находится в кризисе и требует своей нам неведомой еще трансформации.
        Казалось бы, философия науки сама должна быть наукой, раз она изучает науку в силу действия принципа единства предмета и метода его изучения. Если философия наука, то какая наука? Говорят: сущностная или мировоззренческая. То есть, ее предметом может быть сущность или мировоззрение. В  случае философии науки предметом будет сущность науки или научное мировоззрение.
        И все же, вероятно, философия может быть наукой именно в том и только в том случае, если ее предметом является наука. Таким образом, логикой познания философии становится логика самого ее предмета - науки. Но тогда выходит, что если философия изучает искусство, то она становится искусством, а если она изучает религию, то мы имеем религиозную философию. Когда же философия становится философской, самой собой? Когда изучает саму себя. Интересно получается.
        Если философия науки как мировоззренческая наука изучает научное мировоззрение, то она сама является не философским мировоззрением, а размышлением над зрением на мир. Философская точка зрения  есть точка зрения не на сам мир, а на отношение к нему человека как мыслящего существа. Причем такое отношение – философское отношение к миру – имеет теоретическое измерение, то есть, оно является созерцательным. Философский субъект созерцает идею мира, которую выражает в слове мыслью в виде смысла. Практически же философ ищет свое место в мире в качестве наблюдателя. Его позиция – это позиция наблюдателя за самим собой, наблюдающим мир. Философа интересует не сам мир, а то как он отражается в его сознании. В этом смысле философия есть спекулятивное или рефлексивное занятие. Философа науки интересует мир в сознании ученого. В этом случае он эпистемолог науки. Но его может заинтересовать и позиция, место ученого в мире. Тогда он явится онтологом науки. Но есть ли научная экзистенция, экзистенция у ученого? Экзистенция есть у человека как человека, а не ученого. Поэтому вряд ли есть научный экзистенциализм. Другими словами, философ науки изучает позицию ученого в мире как абстрактного существа.

         Чем занят ученый?  Ученый занят познанием. Он ищет знание как исследователь, то есть, следует по следам – по фактам как зарегистрированным явлениям, оставленным другими явлениями. Он ищет между ними, этими явлениями, связь и находит, формулирует ее у себя в сознании в виде закона природы. Он ощущает то, что на него воздействует извне как нечто независимо, объективно существующее материально, представляет это ощущаемое в себе как находящееся вне себя в виде картины, идеи. Ее он осваивает и узнает, сравнивая с другими картинами, отложенными в сознании, воспринимает, встраивает картину в ряд картин  как уже общее чувство, с которым можно работать уже с помощью рассудка.
        В поисках знания ученый переводит вид нечто (сущего, вещи, существа) в план языка, находит ему специальное (однозначное) слово,  научный термин, приписывает ему определенное буквенное или числовое значение. Рассуждая, разбираясь рассудком в своем чувственном опыте восприятия, раскладывая картины сущего по полочкам понятий, инвентаризуя их в ходе анализа, ученый  пытается собрать нужное количество таких картин, чтобы составить, синтезировать из них как из фрагментов, частей, ячеек целую коллекция, галерею. Эта галерея образов уловляется им сеткой понятий, соотнесенных друг с другом логическим образом в виде закона. Благодаря своему воображению он доопределяет свое умственное законосообразное построение  тем, что находит его в самих явлениях ему того, что воздействует на него, находясь вне его в природе или в обществе.
        Субъективные чувства для ученого становятся объективными свидетелями действия на него закона природы или общества. Так ученый проясняет то, что чувствует, понимает умом  в себе и для себя то, что есть в природе и в обществе как объект его исследования. Он понимает понятие закона, а не саму природу, которую посредством понятия знает как нечто иное, чем он сам как субъект. В случае с обществом он понимает общественную связь как смысл, находя общий язык с другими субъектами, людьми, но само общество отдельно от людей является для него научной абстракцией.
        Таким образом, ученый, занимаясь познанием натуры, естества природы или общества, исследуя причины явлений, имеет целью своей деятельности искомое знание, которое можно сформулировать в виде, в форме (формуле) закона как связи явлений природы или общественной связи. Он понимает не явления, которые чувствует, а их связь в виде ассоциации чувств в своей душе. Для этого ему нужен не только чувственный опыт, но и система понятий, и игра воображения под эгидой чувства реальности, выраженного местоимением Я как местом в языке человеческого самосознания  или разумной души.

        Бессмертие человека. Человек бессмертен не в мире тел, но в мире сознаний. Мир сознаний находится в мире тел в том смысле, что находиться где-то может только тело на какое-то время.
        «Но как же духи»? – спросит нетерпеливый читатель. Духи есть везде благодаря своей проницательности. Поэтому они есть всегда. Но в каком виде? В виде идей. Их следы мы ловим своим умом в качестве мыслей. Мы сознаем не идеи как духовные существа, а только явления их сущности в своем сознании. Причастность в мысли идеям или духам сообщает нас с вечностью. Мы никогда не осознаем, что умерли, как мы никогда не узнаем, как родились. В этом виноваты наши мысли как явления тех, кто не знают смерти. Поэтому мы бессмертны своим знанием жизни, а не смерти. Мы так и не узнаем, что умерли, превратившись в духов. Мы вечно будем жить в нематериальном теле разума.
        «А как же вера»? – опять удивится любознательный читатель. Вера для людей, у которых есть чувства, душа как вместилище веры, а не для духов, которые живут не верой, а разумом. В них верят люди, а духи знают. Понимают ли они? Да, если это умное понимание, а не представленное переживание. Духи не чувствуют, они разумеют, если только разум не есть бесконечная и вечная чувствительность. Если этот так, то они понимают веру людей в себя и отвечают им те же, но со своей стороны, - доверием. Однако люди обманывают доверчивых духов. В результате обман им возвращается в виде злобных демонов, в том виде, в котором люди их превратно видят. Обман делает невозможным прямое сообщение с духами. Он порождает их подмену, превращая их в поврежденном обманом человеческом сознании в то, что им противоположно по их отношению к людям.
 
        Письмо другу (неотправленное). Приведу текст письма другу, которое не было отправлено по назначению. Из содержания текста будет понятно, почему.
        Для вступления думаю определиться с тем, кто такой друг. Элементарно говоря, не думая, а соображая, можно сказать что на линии дихотомии, крайними точками которой являются «свой-чужой», друг лежит на своей стороне, он свой, но другой, чем ты. Но, подумав, можно изменить точку зрения на понятие друга, приняв его за чужого среди своих. Чаще всего бывает, что с близкими, родными человек чувствует себя своим среди чужих.
        Как понять себя своим среди чужих? Думаю, своим можно быть среди родных, то есть, своих, по плоти близких. Но близкие, как правило, чужие по духу, если, вообще, в тебе он обитает, точнее, ты находишься в духе, но твои близкие находятся ли в нем или пребывают во вне, в плоти или душевном расположении, но никак не в духе.
       И что касается обитания духа, то он обитает или обитал в Иисусе Христе, если верить в то, что он Богочеловек, но никак в тебе. В тебе обитать может Иисус Христос, если ты в него веришь, являешься христианином.
        Друг же своим может быть не по плоти,  - по ней он чужой, - но по душе. Чтобы друг был своим по духу, следует ему, духу, обижать не только в тебе, но и в душе. Человек обитает в духе как душа, которой он может быть свойсвенником другу.
        Дух другой, чем человек вплоть до трансцендентности как предела чуждости. Но человек имманентен духу. 
        «Привет!  Наш общий друг писал, что тебя уволили. Потом я узнал, что и его уволили. Выражаю сочувствие. И какой после этого может быть интерес к философскому конгрессу как массовому мероприятию профессиональных функционеров? Вообще, какое отношение они имеют к мыслителям (русское слово точнее определяет суть работы человека мысли, чем условный греческий термин)? Только научное: изучают чужие мысли. Но как можно изучать чужие мысли, не имея своих? 
        Лет двадцать назад ты сказал мне при встрече, что пора переходить от понятий к опыту для осмысления. К тому времени ты написал свои комментарии к Плотину и Будде. В соавторстве с твоим другом опубликовал оригинальное сочинение. Я думаю, вы ставили своей целью написать не сочинение по собственной философии (разве у вас может быть одна и та же философия, ведь в замысле и исполнении она носит личный характер, правда, если это философия, а не наука=счетоводство), но изложение коллективного опыта умного (ментального) постижения смысла религиозного (ритуального и мифического или идеологического) или духовного (спиритуального), или мистического (сомнительно) учения «Нового Христа». Так или нет? Не пошли ли вы по пути Платона, который для проверки жизнью поехал к царю посоветовать тому, как править так, чтобы у того был царь в голове. Ты знаешь, что из этого получилось. Не получилось ли у вас тоже самое? Совместима ли мысль с верой как феноменом страха?
        В связи с этим у меня не могло не возникнуть несколько принципиальных вопросов. На самом ли деле возможен случай коллективного творчества в области мысли – генерации смысла, идей? Возможно ли общее зачатие идей или одно удовольствие от оного занятия – от общения?
        Пример Маркса и Энгельса, помимо скандального характера, вызывает определенные сомнения. Может быть, идеологический Манифест (для малограмотных рабочих) они писали вместе, будучи близкими друг другу по тому или иному основанию, но вот Немецкую идеологию (критику немецкого идеализма уже не отцов его, а потомков) вряд ли. Надумал ее Маркс, а Энгельс помог записать. Написать то написал, но как назвал, - идеологией, унизив, проституировав философию. Но даже там, в этом пасквиле, есть какая никакая, но философия. Это философия экономных умов. Однако экономия на мысли оборачивается расточительством на фактах, что характерно для ученых вычислителей. Взять хотя бы пресловутое определение сознания бытием. Где имеет место это определение? В мозгу или в сознании Маркса? Так зачем городить лес, объявляя идеальное пересаженным материальным? Что за бред? Решение Маркса является свидетельством того, что он точно не понимал, чем занимался. Чтобы добиться хоть какого результата, он просто заскорузло огрубил свою мысль, занимаясь вычислением, измерением причины. 
        Немецкая идеология – это труд Маркса, как и его философские и экономические рукописи. Последние рукописи были только окончательно отредактированы Энгельсом в марксистском, коммунистическом духе для печати. Работы самого Энгельса никакого отношения не имеют к философии и являются полемическими сочинениями «против», вроде пасквиля на графоманию антисемита Дюринга, который увлекался натурфилософией. Она вполне оправдана у раннего Шеллинга, но уже в конце XIХ в. анахронична с точки зрения позитивиста Энгельса, заклеймившего натурфилософию «дюрингиадой». Тем не менее, Анти-Дюринг интересно читать, потому что Энгельс был хорошим популяризатором науки и даже внушительным публицистом. Такими же бойкими публицистами-журналистами были и его последователи: Георгий Плеханов и Владимир Ульянов. Единственно, что всех их связывает, так это пресловутая партийность. Партия властителей дум. Она (эта партийность) свойственна всем религиозным новообразованиям, вроде секты коммунистов в социал-демократической традиции.
        Не является ли такой сектой изуверов и церковь «Нового Христа», отпочковавшаяся от традиционного христианства? Подобного рода изуверами, только в философии, были последователи Маркса. Они также выудили учение из веры в поучения своего властителя дум. Быть зависимым в мысли от басен таежного сказителя, - какая неосмотрительность. Но понятно желание причаститься, принюхаться к любому захудалому источнику духовного опыта, который бьет ключом по носу. Ведь глупо обращаться к тому, что окончательно уже выхолощено формализмом традиционного обрядоверия. Еще глупее молиться на Маркса и присных его прихлебателей.
        Насколько, вообще, осмыслен союз мышления и внушения, философии и культа? Еще сложнее, больнее для умственного здоровья вопрос о том, как относиться к евангелию от «Нового Христа».
        Чем, в основном, Иисус отличается от "Нового Иисуса"?  Тем, что был спасателем не по воле, по желанию, а по рождению.
        Есть такая профессия думать головой, а не другим местом. Думать головой – это философия. Думают головой профессиональные философы. Мыслители думают идеями. Ищут их по мыслям, как следам, оставленным в их сознании умными существами – духами.
        Но есть ли философское призвание? Одно дело – профессия и совсем другое дело – призвание. Нет такого призвания, чтобы быть профессионалом. Профессия нужна человеку не для того, чтобы быть человеком, но для того, чтобы жить, как все, - за счет своего труда, своей профессии.
        Призвание – это творческое занятие, духовный труд как работа ради вдохновения, за бесплатно. Разве может быть оплачиваемый духовный труд»?

        Вера и мысль. Что является сущностью веры? Верность. Верить – это быть верным кому-то. Кому ты веришь, тому  доверяешь. Взял и доверился ему, потому что веришь на слово. Веришь человеку, ему доверяешь, уверен в нем, - это понятно, чисто по-человечески. Но как быть с Богом? Когда люди говорят об отношении к Богу, то имеют в виду не то, что они верят, доверяют Ему, а верят в Него и даже веруют в Него. Я еще не слышал, чтобы какой-либо человек сказал, что он верует в другого человека. Вот другое я слышал неоднократно: человек верит другому. В чем здесь разница? Разница между верю и верую, между верить и веровать заключается в том, что верить просто, а веровать уже сложно, нужно включать голову, мозги. ОТ доверия к вере, от веры к верованию – путь далекий. Это путь познания веры. На этом пути без мысли, с которой приходит знание верующему не обойтись в знании веры и Бога. Знание веры выражается верованием. Верование без мысли невозможно. Но вера как верование предполагает подчинение мысли логике веры. Что такое логика веры?

        Вера и знание. Мы верим, чтобы знать. Такова позиция верующего познающего. Что знать? В чем моя вера? И в чем она? В самой вере. Мы верим в саму веру. Мы верим, что мы верим. Но почему мы верим? Потому что боимся. Чего? Всего: жить и умереть. Знающий, напротив, знает, чтобы верить. Он верит, доверяет тому, что знает. Таким знающим является ученый, который верит, а не верует, ибо то, что предполагает знанием обязательно проверяет, испытывает, пробует на истину. 
   
        Мысль и знание. Мыслящий не только мыслит, чтобы верить, но и мыслит, чтобы знать, а не верит или знает, чтобы думать. Он так сосредоточен на мысли, что знание отступает перед ним на второй план. Не мысль находится в нем, а он находится в мысли, точнее, в идее мыслью как явлением ему в сознании.
 
        Миф и сновидение. Погружаясь в сон, мы входим в мир сказки. Во сне, как в сказке (мифе) нет времени, нет смены состояний, но есть вечное настоящее. В нем, как в сказке все происходит сейчас таким образом, что он моментом меняет места пребывания, не успевая уследить за сменой картин. Именно этим создается впечатление одного настоящего.

        Педагогика образования (формирования) и педагогика информирования (потребления). Педагогика образования, формирования характера (этоса) человека – это классическое, мужское занятие. Это мужественное, серьезное и жесткое (суровое) воспитание воина.
        Другое дело – современная, женская педагогика. Это педагогика информирования потребителей-инфантилов. Такое женственное занятие не формирует, а развлекает детей, из которых выходят геи да лесбияйнки, в общем, трансвеститы как первая порода трансформеров в перспективе трансгуманизма, трансформации человека в качестве извращенца как низшей стадии развития (подъема) или высшей стадии дегенерации (упадка), вырождения. Такая женственная, легкомысленная и мягкая (одно баловство) педагогика выпускает фрика-айтишника.
        Для становления творца требуется не мужская и не женская педагогика, а человеческая. Это педагогика ума, слова и дела с акцентом не на слово, как женская педагогика, и не на дело, как мужская педагогика, а на мысль в опоре на идеи и в перспективе на идеал.

        Интенция (намерение) автора произведения и его смысл. Для того, чтобы понять произведение автора, необходимо догадаться о его намерении написать оное произведение. Зачем он написал его? Намерение автора ведет читателя - толкователя и критика – к смыслу произведения. Смысл заключается в идее творения. Это она имеет смысл. Вернее сказать, идея присутствует в авторском сочинении в качестве его смысла. Смысл произведения или его значимость (сущность)  идеален, его фактура материальна, а впечатление, которое он производит на читателя, имеет душевный характер и выражается в качестве прагматического значения. Помимо значительного воздействия на читателя, произведение обладает собственным синтаксическим значением и служит выражением того мира, который представляет и изображает в слове, то есть, имеет еще и семантическое значение.
        Не зная намерения или интенции автора трудно понять смысл произведения, ибо, ибо указанная авторская интенция и есть направленность, нацеленность его внимания на идею произведения, что и придает произведению искомый смысл.
   
        Образ мысли, образ речи и образ жизни философа.  Определяющим началом в творении философом самого себя является образ мысли. Этот образ мысли является идеей философа. Она его муза. Муза философии ведет его по миру мысли. Обозревая мир философии, начинающий философ ищет свое место в нем. Он учит язык философии, чтобы научиться общаться в мысли с другими философами. Когда у него накапливается опыт общения с философами под эгидой музы или идеи философии, тогда он вырабатывает собственно философский образ жизни в мысли. Этот философский  образ жизни домысливает его способ жизни в мире и способствует правильной с философской точке зрения жизненной позиции относиться ко всему, включая и самого себя, философски.
 
        Мир философии. Философский образ жизни ведут разного рода философы. Есть среди них и волюнтаристы с прагматиками, и рационалисты, и эмпирики с эмпирицистами и сциентистами. Водятся в мире философии и метафизики, и диалектики, и даже софисты с философистами. Находятся там и идеалисты, и реалисты, и материалисты. Есть и дискурсивные, и интуитивные философы.
        Мне близки по уму идеалисты, по духу волюнтаристы, а по душе, по чувству интуитивисты. Но это не значит, что я не придаю важное значение опыту и рассуждению, дискурсу и не пользуюсь диалектикой, будучи метафизиком. Все  это слагаемые моей мысли, которой я следую по миру философии. Главное, чтобы у тебя была идея в сознании, а все остальное философское приложится к твоему уму.
        Человек есть сущий, существующий. У него есть экзистенция. Он переживает свое существование, представляет его и выражает эмоциями, словами, действиями, поступками. Все это концентрируется, слагается для меня в мысли, в медитации, созерцании, интеллектуальной интуиции. Данные интеллектуального опыта в игре воображения комбинируются в разнообразные построения, вроде диад, триад, пентад и гексад  диалектической логики. Я занимаюсь, по преимуществу, теоретической практикой, то есть, практикую медитацию, но не для того, чтобы больше не думать, пребывая в молитвенном покое, а как раз больше и интенсивнее думать, получая от этого неизъяснимое блаженство.
       
        Логика: мужская и женская. У мужчины (1) чувства в уме под присмотром. У женщины (2) же ум в чувствах равен им. Поэтому она не едина, как мужчина, а двойственна, двусмысленна, посему и непредсказуема, неисповедима, произвольна. У нее ветер, чувства гуляют в голове. Легкомысленность женщины и серьезность, глубокомыслие мужчины. Логика мужчины выводная, рациональная, семенная, а логика женщины вводная, наводная, чувственная, эмпирическая, клеточная. Мужчина думает: да или нет. Это логика разделения (дизъюнкции)  – альтернативная логика Его логика есть логика выбора, исключения (эксклюзива) противоречия из себя. Женщина думает: и да, и нет. Это логика соединения противоположного (конъюнкции) – смежная логика, логика совокупления. Ее логика есть логика не выбора, а перебора, включения (инклюзива) противоречия в себя.
        Логика мужчины нечетная, но зачетная (выводная), генадная или монадная (1), триадная (3), пентадная (5), а логика женщины четная, диадная (2), тессерная или квадратная (4), гексадная (6).
        Женщина наводит на мысль, заводит мужчину желанием, а мужчина выводит мысль и разводит женщину. Мужчина зачинает, но узнает о зачине через женщину, которая вводит его в оборот, накручивает на себя. Мужчина отдается логике, а женщина отдается в логике. Выводит мужчина на третьем шаге.
        Вопреки общему мнению, женщина аналитична, а мужчина синтетичен. Только аналитика женщины противоречива, ибо для нее все равно, что ум, что чувства, - они в ней смешаны, - тогда как в мужчине ум и чувства размешаны так, что ум мешает, размешивает чувства, а не чувства мешают уму господствовать над чувствами, как у женщины.
        Женщина потому гармоничнее, живучее мужчины в пользу тела, что в ней жертвой союза души (чувства) и тела (воли, силы) становится ум, который оказывается в дураках у чувства, сердца. Между тем, как у мужчины (джентльмена) ум спорит с чувствами. Правда, большинство мужчин не джентльмены, а жлобы, мажоры, мужики, мужланы, поэтому у них при недостатке ума сила господствует над слабостью души (чувствами), - душа у них животная, животная сила.  Они, дубы, крепки телом. Что женщине надо? Конечно, тело: тело к телу. Такова логика мира – логика природы вещей.

        Загадка или тайна невысказываемого опыта Бога. Профессиональные верующие или священники придерживаются канона (правила) говорить о Боге так, как о нем говорится в книге Откровения (Писании, Библии) и в творениях отцов церкви (Предании). В этой книге Бог говорит с верующим, вернее говоря, он говорит книгой с ним. Библия и есть Откровение Бога человеку веры, то есть, тому человеку, который верит в него так, как должно верить человеку Богу и в Бога.
        Но все ли там сказано о Нем, чтобы по сказанному понять, Кто Он такой? И потом, может ли Библия дать нам опыт общения с самим Богом?
        Как можно попробовать ответить на первый вопрос? Религиозный опыт есть опыт веры. Встреча читателя с Библией есть событие испытания его на веру в Бога как то, что в ней написано. Речь в ней идет о Боге как Творце, как Духе, как Спасителе человека от греха, ведущего его к смерти. Человек умирает от жизни в мире. Мир материальный. В чем же заключается спасение человека? В жизни, но уже не в мире, а в Боге. Он живет в Боге и так, как Бог вечно живой, то и спасенный человек в Боге живой. Но уместно вспомнить о том, что Бог – это Дух. И поэтому венчая жизнь – это не материальная жизнь, а духовная. Вечно живут в боге духи. Значит, воскреснуть могут только духи. Но как они могут воскреснуть, не умерев? Однако разве могут духи умереть?
        Следовательно, умирают не духи, а люди как материальные существа, у которых есть душа. Если тело человека умирает, то воскресает его душа? Но как же так, ведь в правиле веры говорится, что воскресает не только душа, но и тело? То же самое, душевное тело, что было прежде смерти? Нет, тело духовное. Как этот так: было тело душевное, но после смерти оно стало духовным телом, превратилось в него? Да, никак, понять умом это нельзя, потому что такое утверждение не имеет смысла. Тогда как его можно принять? Можно принять на веру. Именно нелепое, бессмысленное принимается на веру. В силу чего? В силу страха перед смертью. Не умирает только то, что вечно есть. Вечно есть только дух. Почему он вечно есть? Потому что все проницает. Духом все живет. Душа может превратиться в дух, если уже была духом, но при воплощении стала формой тела, то есть, превращенной формой духа.
        Другими словами, душе стал имманентно тело и поэтому она следует его судьбе, тогда как дух является трансцендентным тому, что он проницает, но ему проницаемое имманентно, то есть причастно жизни на момент проницаемости.
        Трансцендентность Бога является тайной для нас. Эта тайна не есть маскировка Бога, его подмена кем-то или чем-то другим. Он не скрывается от нас специально. Но в силу своей всеобщности, которую мы в Нем видим, - и может быть напрасно, - уступает всему дорогу, не заслоняет собой, чтобы оно состоялось.
               
       Чувство истории. Мы, люди, живем историей и в истории; мы попали в историю, вляпались в нее. История влечет нас к себе, соблазняет нас оказаться в ней. Но как узнать, что ты находишься именно в той истории, которой соблазнился? Откуда нам знать, что это та история, а не другая? Ведь ее больше нет как настоящего? И здесь нам на помощь спешит чувство истории как чувство реальности. Оно нам помогает пережить то, что мы прежде не переживали, но переживали люди прошлого, если мы представим себя своими в историческом антураже той эпохи, которая нам нравится. Это будет игра в историю, но игра живая и непосредственная. Таким образом история, минувшая эпоха может ожить в нас.
        Только важно снять налет современности, который невольно может проникнуть в наше переживание прошлого в месте с нами, с предвзятостью нашего времени, которому мы причастны. Как отмыслить и отчувствовать приметы нашего времени, которые не могут не мешать нам в переживании чувства истории? У нас ведь нет личной памяти той эпохи, в которой мы не были. Или возможно сообщение в памяти с другими, уже историческими деятелями, людьми прошлого? Однако, как чужая память может стать твоей памятью, если она есть память давно умерших людей? Да, никак, если только она не записана и не стерта временем.

        Жизнь и смерть. Стоит ли жизнь того, чтобы стремиться жить, а не умереть, если приходится ради жизни унижаться и бояться то одного, то другого, включая и саму смерть? Не лучше ли умереть, чтобы больше не бояться? Если так понимать вопрос Родиона Раскольникова о том, тварь ли он дрожащая или право имеет, то вопрос правильно поставлен. Только ответ героя «Преступления и наказания» не правильный, даже бессмысленный, ибо Раскольников понимает свое право в качестве права на жизнь другого человека, тогда как он имеет право только на свою жизнь, чтобы это право имело хоть какой-то смысл. Как подумаешь о том, от чего наша жизнь зависит, так просто жить не хочется. Не хочется, да и не надо.

        Миры писателя. Каждый день я вновь возвращаюсь в один из миров, которые сочинил. Их много. Одни из них находятся в прошлом, - в далеком или близком прошлом, - другие же отложились в будущее, - далекое будущее, в котором, может быть, и нет уже места для человека. Мне милее всего миры прошлого. Но влекут меня, к себе, все же, миры будущего.

        Неофит и философия. Тот человек, который желает понять философию, должен иметь в виду то, что она может быть доступна ему не по телу. - ей все равно, кто он, мужчина, женщина, гей, лесбиянка, трансвестит, - не по происхождению, по национальности, не по положению в обществе или социальному статусу, не по материальному состоянию, не по тому, кто он, - человек из народа или властное лицо, начальник, - не по профессии, но единственно только лично, в зависимости от того, является ли он Я, - именно является им, а не имеет его.

        Основное философское противоречие. Это противоречие между идеей, которая трансцендентальна мысли, и вещью или телом, с которым человек осуществляет себя как Я. 

        Вклад Хайдеггера в философию. Воля к существованию. Прежде Хайдеггера бытие объективировало субъекта, сущее. Он же субъективировал бытие, сделал его сущим. У него не сущее есть сущее, а бытие есть бытие. Оно не просто есть, не есть только связка уравнения того, что есть (сущее), с тем, что (сущность) есть. Оно есть связка с самим собой. Не только в нем, в бытии, есть тождество между сущим и сущностью. В этом качестве бытие инфинитивно, является неопределенным. Но оно, бытие, совершенно (перфектно) и определено (индефинитно) не как предикат сущего, а как само сущее в качестве сущего сущего или сверхсущего. Для него само сущее есть предикат как для субъекта.
        В этом и заключается смысл или сущность онтологического различия или различения Хайдеггером бытия и сущего. Для Хайдеггера как критика классической метафизики  бытие и есть сам Бог онтологии.
        Таким образом, Хайдеггер подчеркнул важность бытия не только как фона присутствия, уходящего на задний план, для того, чтобы на нем проявилось сущее как явление сущности, но и как такового, как того, что может быть явлением (феноменом) самого себя как явления, как присутствия. Не сущее есть воля к существованию, а само бытие, существование как сила. Воля – это сила существования. У Шопенгауэра воля волит, у Ницше она господствует, а у Хайдеггера – есть. Все немецкие философы волюнтаристы. Интересен в этом смысле Фихте как волюнтарист Я. У Хайдеггера воля безлична. Она есть нечто иное, чем Я. Точнее, Я есть иное (ничто из того, что есть), чем оно обычно понималось в метафизике (философии). До Хайдеггера философия была метафизикой. У Хайдеггера философия стала онтологией, которую он назвал «новой онтологией», то есть, новой философией. Теперь философия  стала «философией ничто». И сама она превратилась в «ничто», стала «ничтожной философией».
        Другими словами, философия, как и Я, исчезла. Но это кажущееся исчезновение. Разрушение метафизики или философии философом Хайдеггером не достигло предела бытия.

        Что такое Я? Я – это то место в языке, которое ты имеешь как личность. Оно обозначает тебя как лицо, имеющее себя в виду. Ты есть тот, кто является таким, каким есть, - субъектом, имеющим волю, чувство и разум.
 
        Откуда берутся или появляются мысли? Из мысли? Из мира? Обыкновенно люди полагают, что мысли отражаются, а слова выражаются. Но тогда получается, что мысли отражают в сознании то, что есть в мире. Это отражение мы выражаем словами, возвращая отраженное туда, откуда оно появилось, - в мир. Значит, мир излучает, а мы отражаем – мыслим. Да, действительно, мышление есть отражение, рефлекс, реакция, действие на воздействие извне или изнутри. Правда, это воздействие может быть только поводом, а не причиной мысли. В таком случае мысль может быть не столько следствием действия причины, сколько произвольным импульсом, творческим начинанием, заявлением себя, объявлением того, на что я способен в самом себе. Мысля, я или ты способен не только отражать то, что и так есть, но и излучать то, чего еще нет, помимо мысли. Оно есть только как мысль. Но может быть не только мыслью, но и всем другим.
        Выходит так, что мысли появляются в уме, но они ищут выход наружу в мир для превращения в то, что есть в миру. Значит, мысли появляются для воплощения. Как действие ума мысль стремится к результату, к осуществлению цели. Такова мысль как замысел. Таким образом появляются в мире сознательные явления, так мир становится разумным. В этом качестве мы нужны миру, нужны как субъекты мышления. И мир нужен нам для существования. Но мысли нужны и нам самим, чтобы понять свое место в мире в качестве разумеющих мыслями существ. Разумом живут не только люди, но и, духи, ангелы, которые разумеют, не думая, а зная. Они знают непосредственно своим существом, самим существованием. Их разумение, знание есть существование. У нас, людей знание является не непосредственным, а опосредствованным мыслью. Для нас непосредственное знание является не своим, существительным, естественным, творческим, свободным, но чужим, потусторонним, сверхъестественным, медиумичным, зависимым не от нас, а от духа.
   
        Провидение. Это знание до решение, то есть, знание того, что еще не случилось в настоящем времени, не имеет в нем места, так как будет в мире, но является в знании в прошлом. Проведение есть благодаря вечности, в которой все времена нераздельны. Проведение есть сама связь времени, его непрерывность. Оно имеет место там, где нет забвения. Если есть проведение, то нет случайности. Проведение есть абсолютная необходимость знания.

        Глас Божий.  Не может ли Глас Божий, Его Послание  быть сигналом, посланным нам как импульс нашего сначала рождения, а потом возрождения как разумных, знающих себя в качестве рожденных Им, этим сигналом как живым импульсом развития? Такое понимание Гласа Бога может иметь место в нашу эпоху импульсной (энергичной) и информационной коммуникации (общения).
      
        С кем часто путают философа. С кем только публика не путает философа: и с ученым, и с идеологом, и с болтуном, и с резонером, и даже с богословом, а также, вообще умным человеком.
        Ну, во-первых, к сожалению, я не видел в своей жизни ни одного умного человека. Видел глупых, хитрых, знающих, вплоть до эрудитов, но умных людей не встречал. Вероятно, они сторонятся моего общества.
        Во-вторых, даже если бы человек был умным, то он не был бы философом, потому что философ – это не умный, а мыслящий человек, мыслитель, так сказать, мудрый человек. Мне возразят, что философ, исходя из названия философии, является любителем мудрости, а не мудрецом. Но что значит любитель? Скажут: не профессионал, не специалист. По этой логике мудрец – это не любитель мудрости, а профессиональный, специальный мудрец, Что за чушь?! Даже когда мы говорим не о мудрости, а об уме, трудно найти специалиста по уму, профессиональную умницу или умника. Ум не профессия и даже не призвание, а большое преувеличение, если мы связываем его с человеком. Вероятно, можно говорить об умном человеке как о любителе ума, сообразно тому, как можно говорить о мудром человеке как любителе мудрости.   
        В-третьих, вряд ли философ – это ученый. Однако любитель мудрости может заниматься наукой, причем как профессионал. Но в этом качестве он знает, а не мыслит. Как ученый человек занимается познанием ради знания. За этим он делает вычисления и рассуждает. Рассуждение – это то же самое, что и вычисление, только не чисел, а слов. Ученый занимается измерением чисел и слов с целью измерения мира вещей, сводя их к числам (цифрам) и словам (терминам). Его интересует не смысл, а значение слов и чисел. И в самом деле, что такое смысл числа или его сущность? Таким вопросом может заниматься только философ. Как, например, им занимался Рассел или Фреге, уже не в качестве математика, а философа, находя смысл как осознание значения числа в понятии логического класса (множества). Ученый знает, а философ мыслит. Кто же думает? И тот, и другой. Но философ думает, когда уже не мыслит. Думает – это рассуждает, ведет или держит философскую речь. Ученый рассуждает, занимаясь теорией. Ученый праксис заключается в измерении того, о чем ученый думает. Он думает о предмете, вычисляя его действие в единицах или переменных закона, представленного в качестве константы или предела, аргумента (предиката) от отношения между ними, функциональной зависимости и причинно-следственной определенности (детерминации).
        Философ же практикует медитацию или размышление. Это и есть теоретическая или философская практика, то есть, философское отношение к жизни. В этом отношении и проявляется мышление философа. Рассуждает или думает философ, когда ведет разговор с самим собой или с публикой, держит речь. Философская дума – это не сама мысль и, тем более, идея, а ее перевод на человеческий язык – язык публики, хотя бы тех же самых ученых, занятых изучением не философских мыслей, а философских дум философов, адаптированных для оных ученых и, в целом, для культурной публики. Таких ученых можно назвать «философскими учеными», то есть, учеными в философии. Их следует отличать от «научных философов», которые не видят разницы между философией и наукой, и от «ученых философов», то есть, остепененных учителей философии.
        Культурную публику составляют  так называемые «интеллигенты», которые уже не мыслят и не думают, а соображают.
        Среди интеллигентов попадаются резонеры, у которых по любому вопросу есть свое суждение. Они соображают, то есть, имеют резоны. Резоны - это аргументы, доводы разума, точнее, рассудка. Резонер полагаются на аргументы как на свои убеждения, тогда как ученые на факты, требуя опытной проверки, испытания, подтверждения или опровержения этими фактами как чувственными данными опыта  собственных предположений и положений (тез).
        Но соображают не только резонеры и интеллигенты, а еще и деятели искусства, так сказать, артисты. Только те соображают, кооперируют свое представление не с мнением, с тем, что мнится, ощущается, Как это делают обыватели (филистеры), а с воображением. Философ не воображает, не мечтает, а медитирует, размышляет. Для чего он делает это? Естественно, он мыслит или видит умом для того, чтобы иметь идею, если не быть ею – быть духом, ангелом. Ангелы являются философам в мысли как идеи. Идея – это то, чем, вернее, кем, видится умом, мыслится. Но это не то, что видится, а видится умом сущность.   
        И, наконец, философов следует отличать от властителей дум или идеологов, которые используют мысли, вернее, думы для внушения, для власти над умами, над сознанием публики (народа) в интересах властных лиц, Идеологи нужны власти, ибо без них власть есть сила без ума (сила есть – ума не надо). Правда, властители дум не есть властители мысли. Они не владеют мыслями, но используют думы, создавая видимость ума, для внушения людям, что правильно и что неправильно, что и как следует и что и как не следует думать, чувствовать и делать.
        Философ говорит публике: «Думай сама и так, как заходит и выходит». «О чем же думать»? – спросит публика. Философ ответит: «О чем хочешь, только оставь меня в покое». Сам он мыслит, медитирует, практикует исихию (тишину или уединение). Только это исихия не веры, как у монаха, а мысли, упокоение в мысли. Он покоится в мысли, то есть, философски относится к публике. Все равно он не сможет научить мыслить. Этому можно научиться, но нельзя научить. Философствовать – значит учиться мыслить, а не учить думать. Учиться у кого? У самого себя. Поэтому философская педагогика заключается в том, чтобы показать на себе пример того, как можно учиться у самого себя. Философ не задумывается, притворяется, а замысливается, творится. Задумчивость – ложный ход, уловка, которую изобрели восточные мудрецы, чтобы исключить из своего числа, отвлечь мечтателей. Либо ты мечтатель, жертва грез (иллюзий), иллюзионист, мистификатор (визионер, спирит), либо мыслитель, мистик, спиритуалист. Задумчивость ведет к утрате Я, к бессознательному состоянию сознания, а замысел обостряет чувство, сознание Я до идеи Я, до самосознания как осознанного существования (бытия).
        Человек думает, что мыслит, а на самом деле, он думает, что думает.
         
        Ошибка Маркса. Маркс ошибался, что можно построить человеческое, гуманное общество. Жертвой его ошибки стали марксисты, например, Ленин, Сталин. Марксисты полагали, что гуманным обществом является коммунизм. Но для Маркса, то есть, для него не как идеолога на виду у публики, а наедине с самим собой или со своим единомышленником и не знаю еще с кем – Энгельсом, как философом, коммунизм есть чисто отрицательное явление устранения буржуазного состояния отчуждения. Марксисты же превратили коммунизм в призрак рая – цель развития человечества. Между тем как это только средство исключения. С такими людьми не то, что гуманное общество, но и общественное общество (социализм) не построишь. Коммунизм есть идеализация не реального гуманизма в противовес абстрактному гуманизму буржуа, а социализма, в котором отдельно взятый человек есть ничто в сравнении с самим обществом. Тогда как реальный гуманизм делает их равными. Но это не по силам реальным людям. Они – не ангелы.
 
        История науки. Начало науки – миф, сказка, сказ, рассказ, описание. Продолжение науки – определение. Наука ставит себе предел, которым является истина. Наука познает истину в качестве истинного знания. В своем продолжении наука верит в истину. В конце своего пути, то есть, в настоящее время, наука не рассказывает, не определяет, а делает выводы, выводит закон природы, истинность теоретического формулирования которого она проверяет, измеряет на опыте чувств фактами - данными этих чувств.
 
        Идеальное. Есть идея как сущее, точнее, сверхсущее, если сущее – материя, ибо идеальное – это совершенное, совершенное, ставшее, а материальное – реальное, становящееся, изменяющееся. Идеальное – производное от идеи. Ее сущностью является идеальность. Поэтому идеальное есть явление идеи, сущностью которой является идеальность или идеал.

        Религиозные (божеские) мысли. Есть такой парадокс: в раннее средневековье, да, кстати, и в высокое и даже в позднее средневековье люди верили в Бога, но пользовались древней (языческой) философией в качестве служанки богословия; но вот когда они уже в Новое время расколдовали мир и разуверились в Бога у них, наконец, появилась своя христианская философия.
        Впрочем, и не могло быть иначе, ведь философия, пусть даже религиозная, не может не сомневаться, ибо сомнение обратная сторона мышления. Человек перестал верить, зато стал мыслить, как положено христианину, то есть, любить мудрость Бога. Если прежде, в средние века, для укрепления веры человек прибегал к помощи философии, чтобы понять, во что он верует, то в Новое время он стал прибегать к помощи религии, в частности, богословия, чтобы усилить религиозным аффектом (переживанием) свою мысль.

        Заблуждение Маркса. Карл Маркс писал в своих записках, посвященных Людвигу Фейербаху, что сущность человека есть ансамбль социальных отношений. Марксисты до сих пор повторяют это ложное определение за своим авторитетом. Что буквально означает это определение? Что сущность человека релятивная, относительная. В этом смысле марксизм есть ни что иное, как релятивизм в антропологии. Таким образом он вполне оправдывает то, что теперь происходит с человеком. Что же с ним происходит? Здесь следует оговориться, сославшись на того же самого Маркса, который полагал, что так определенная сущность человека полностью раскроется при коммунизме. Но что такое коммунизм? Это идеализация социализма. Социализм – это такой строй, порядок (ordnung) социальной жизни, основополагающим принципом функционирования которой является сам порядок. Поэтому, если сравнивать социализм с капитализмом как другим социальным порядком, его импульсом развития является не конкуренция как стимуляция деловой активности, результатом которой является самовозрастающая стоимость или капитал, его накопление, а солидарность, его равномерное распределение капитала по агентам труда (трудящимся).
          Локомотивом, ускорителем или катализатором такой солидарности, которая делает глобальной омассовление общественного тела (организма). Общество растет в объеме и уплотняется, растет его масса за счет отдельно взятых людей, связи между которыми становятся настолько короткими за счет средств коммуникации, что они образуют единую сетевую структуру общества. Люди становятся узлами этой социальной сети, растворяются в ней. Так что получается якобы социалистическое снятие отчуждения между индивидуалистами-собственниками и они становятся социально солидарными. Что же на самом деле происходит? Казалось бы, в демократическом поздне- или пост-буржуазном обществе, противоположном авторитарному обществу, в котором коллектив стер личность, затер ее собой и стал авторитетным, есть свобода в отношениях. Но чем оборачивается это свобода?  Она оборачивается свободой от самого человека как личности ради торжества того же самого коллектива, но уже не как органа-тела, тела-класса, а как тела без органов, как тела одних отношений, сетки отношений. Вот и весь марксизм. С чем он боролся коммунизмом, а боролся он с капитализмом, на то он и напоролся, оправдав тем самым полное отчуждение от человека.
        Тем самым так понимаемая сущность человека как ансамбля социальных отношений есть система тотального отчуждения от него самого, если человек есть личность, есть Я, субъект. Нет, он не есть субъект, он есть функция, отношение от общества, то есть, от других отношений, то есть, отношение отношений, реально, а не абстрактно полный нуль субъект или субъект нулевого класса.
        Однако все это не означает, что Маркс ошибался во всем том, о чем и что он думал. Например, он прав в том, что человеку следует видеть в другом человеке человека, а не предмет, видеть в качестве Я в нем другое Я. Это и есть реальный гуманизм, если жить в соответствии с таким видением.

        Психологическая (душевная) особенность восприятия времени.  Обыкновенно мы вспоминаем, находим в прошлом хорошее, а замечаем плохое в настоящем. Как же быть с будущим? Будущее неопределенное; оно никакое, - ни хорошее, ни плохое, - ведь его еще или вообще нет.
 
        С кем ты? В наш, последний век существования человека, его упадка задай себе вопрос: «С кем я: с сумасшедшими или недоумками, с бесами или сатанистами, с дегенератами или извращенцами»? Ты, как и я, хочешь отмахнуться от них, оставшись самим собой, человеком, но они от тебя не отстанут, пока не сделают похожим на себя. Помоги себе сам остаться человеком. Я понимаю тебя: так сложно жить в царстве «живых мертвецов». Они даже не догадываются, что давным-давно уже истлели. Это тебя они считают реликтом, эти адепты информационного трансгуманизма.  Ты живешь в царстве мертвых, где борьба идет между дьяволом и сатаной. Но не будь мертвым, будь живым разумным существом, будь человеком.

        Две машины. Есть две машины. Одна машина войны, другая машина любви. Машина войны – это машина прежней колонизации Земли пришельцами, превращения людей в бесов, вампиров, орков, дегенератов. Машина любви – это машина новой колонизации Земли уже призраками пришельцев, превращения (инфицирования) людей в сатанистов, оборотней, эльфов, извращенцев.

        Бог в стороне. Бог, силы добра находится по ту сторону горизонта событий. По эту сторону идет борьба между силами зла, которые условно можно назвать силами деградации и извращения. И та, и другая сила зла есть превращенные формы существования. В этой борьбе нет правых и виноватых (левых). Такая борьба есть борьба реаков и леваков.

        Место религии. Религия находится по ту сторону истины и лжи. Это наука действует в поле истины. Религия стоит на вере. В ней главное: не истина, а вера, не говоришь ты правду или ложь, а веришь ты или не веришь. Как только в религии, в религиозном учении, в богословской доктрине поднимается вопрос о доказательстве, например, бытия бога, то это уже не вера в бога, а вера в его доказательство, что, конечно, не есть вера в бога. Это просто использование мышления (в случае философии) или познания (в случае науки), как и художественного творчества или нравственного поступления (поведения) в качестве средства, служанки того же богословия, в чем у людей есть многовековой опыт служения.

         В какой мере, в какой степени доступен человеку сверхчувственный и трансцендентный мир?  Познаваем ли сверхчувственный и трансцендентный мир? Это тот же самый мир, что и мир, доступный человеку в чувствах? И одно и то же мир сверхчувственный и мир трансцендентный? Вот какие вопросы нас могут занимать, любознательный читатель. Это так, ибо любовь к знанию не может нас не подвести к пределу такой любви, где заканчивается знание или, вернее, оно обращается на само себя, и познающий видит, находит именно себя в знании.
        Есть ли сверхчувственный мир только в мысли в качестве идеи? Можно ли признавать его существование, не гипостазируя идеи? Другими словами, то, что есть вне сознания познающего, объективно, есть только как нечто материальное или не только? Есть ли мир идей как идеальных существ? Идеи есть субъекты? Есть ли духи? И если есть, то как с ними связаться помимо абстрактного мышления, точнее, умозрения? Можно ли их почувствовать?
        Религиозные люди, а, тем более, профессиональные верующие (клирики), утверждают, что непосредственно общаются с духами. Они молятся на одного из духов, которого зовут «Богом». Это общение они называют «верой в Бога» и «служением (культом) Богу». Причем такое общение может происходить без слов и является чувством Бога.
        Мистики называют непосредственное сообщение с Богом, с духами «мистической интуицией» как непосредственным, контактным знанием. Такое сверхчувственное знание является экстра-сенсорным, то есть, чувством и одновременно уже не чувством или чувством за чувством, метафизическим чувством. Это не животное, не натуральное, но и не душевное (чувствительное), не культурное, искусственное, чувство. Является ли оно тогда искусным, умелым (разумным) чувством или есть чувство духовное? Можно ли поставить знак равенства между духовным чувством и культовым чувством? Или возможна связь с духами помимо культа, помимо теургии? Эта связь возможна, но тогда духи обращаются идеями для познающего, который сообщается с ними умозрительно как ум, в мысли. Интересно он сообщается с ними как действующий или созерцающий, медиумичный ум? Медиум в познании познает ли духов только умом или всем своим существом, например, тактильным прикосновением? Трудно ответить на этот вопрос и самому медиуму, ибо на сеансе общения с духами он находится не в состоянии самосознания, а под внушением, Но кого? Себя самого или постороннего существа, например, мага? Или это существо потустороннее?
        Если это существо потустороннее, то как понимать это слово «потустороннее»? По ту сторону чего, кого? Если по ту сторону познания и знания – это одно. Если по ту сторону самого существования и существующего познающего – это другое? В первом случае мы имеем явный случай бессмыслицы: разве может быть контакт познающего с непознаваемым, если оно трансцендентно познанию? Может быть только в одном случае, если это есть контакт не познающего, а непознаваемого с ним, ему непознаваемому имманентного.
        Как это понять? Только так: для Бога, трансцендентного человеку, даже верующему, он, этот верующий и даже неверующий, имманентен, если Бог Его творец, а человек – творение Бога. Вот тут-то и появляется вера как явление не скрытой сущности, а самого явления, откровения. То есть, сама вера и есть Бог. Вера есть откровение. Откровение есть Бог. Но это откровение имманентно нам только в мысли, абстрактно, в общем. Конкретно оно явлено только Богу как самому себе. Вот такая вера и есть метафизическое чувство, которое не просто предельно как идея для мысли, как трансценденталия или пограничное, пороговое явление мышления,  но запредельно для мысли.
        Это чувство того, что находится за порогом мысли в качестве немыслимого в значении помысленного немыслимым. Здесь есть контакт, но он осуществляется уже не в мысли, но мыслью, ставшей не просто немыслимой, а не мыслимым. Этот контакт осуществляется уже на той стороне, в которую можно только верить в том смысле, что вера становится Богом, откровением самой себя. В таком качестве не может быть мысль, как откровение в самой себе, ибо она превратилась в нечто другое. Но это не просто материя, это не факт материализации мысли, это факт ее одухотворения.      
        Во втором случае сверхчувственное трансцендентно познающему как собственно познающему или как существующему? Само указанное одухотворение мысли происходит за гранью, за границей существования? Ибо материализация мысли осуществляется в материальном существовании, в нашем мире тел (в природе) и артефактов (в культуре или в обществе). Вероятно, одухотворение мысли и мыслящего происходит, конечно, не целиком, в его полном душевном и телесном составе, но только в ней, в мысли. Оно есть на уме. Ум является посредником в общении с духом. Но такое общение возможно только при отсутствии всякой материализации, прямо. Здесь не годится даже телепатия, ибо в ней присутствует чувство, отягощенное  материей самой мысли как внутренней речи.  Метафизическое чувство, выводящее человеку на ту сторону, за границу мысли как отражения, превращает его в мысль творения, просвещенное существо, существо света знания, запредельного миру тел и определенному в мире духов. Метафизическое чувство есть чистое чувство, чистый эффект контакта, который при любом ином контакте схлопывается и становится трансцендентным телесному и душевному контактеру. Такое чувство доступно мыслящему, как культовое чувство веры доступно верующему. С Богом как Откровением возможно непосредственно сообщаться не только в вере, но в мысли, на сам момент мысли, как и веры, сообщаться с Вечным. Но Вечный находится в вечности, а человек находится во времени, имеет в нем свое место. В Боге человек как бы находится не на своем месте, существуя во времени.

        Дружба дружбой, а тела врозь.  Так обстоит дело, если дружат мужчины и женщины, а не геи и лесбиянки или те же самые трансвеститы. Таковы сейчас нравы у трансгуманистов. Все отношения между людьми сводить к телу. В этом смысле трансгуманизм есть последняя и высшая стадия развития капитализма как порядка сведения всего разнообразия человеческих взаимных отношений к отношениям обладания, в данном случае – в случае трансгуманизма или трансвестизма – к отношению обладания телом чужого как себе подобным.
      
        Я как эффект страха. Чем больше человек боится за себя, тем важнее, ценнее ему представляется его Я. Не является ли поэтому чувство Я результатом чувства страха? Может поэтому древние мудрецы Востока говорили о том, что на самом деле никакого человеческого Я нет в действительности. Это Я есть лишь иллюзия сознания, осознания существования как страдания. Если это так, то понятно, почему желание являются причиной страха. Причиной страха является сам страх в концентрированном виде страха за себя как за Я, за желание быть Я и продолжать им быть, за привычку быть им. Больше всего мы страдаем из-за смерти и всего того, что ведет к ней, в виде болезней, старости, неудовлетворенности желанием, самой жизнью, существованием в мире.
        Но если результатом страха является Я, то результатом бесстрашия что может быть? Оно же само или его противоположность – не-Я? Не испытывает страха то, что не является кто. Для этого оно должно быть «что», или не-Я.
        Следовательно, избавиться, освободиться от страха может только превращение человека в вещь. Но такой вещью он и является после смерти. Мертвые страха не имеют. Их просто нет. Чего нет, то является бесчувственным.
        Так зачем нам бояться того, что не заставляет нас бояться. На самом деле убивает нас не смерть, а жизнь. Она же внушает нам чувство страха. Поэтому если ты хочешь быть бесстрашным - живи бессознательной жизнью. Сознание отнимает у тебя бесстрашие. Но если ты дорожишь сознанием, то расплачивайся страхом и страданием за то, что имеешь сознание и являешься Я. Само обостренное осознание того, что тебя не будет, повышает тонус существования Я. Само по себе Я не существует. Оно и появляется как обострение страдания, ведущего к смерти как не-страданию.
        Облегченной версией, снимающей чрезмерность страдания становится сострадание, страдание за чужие Я. Жить чужой жизнью легче, чем своей. Поэтому кто сострадает, кто делает добро, тот делает прежде всего самому себе добро, то есть, не ищет, но находит добро от добра. Разве это зло – делать добро другим ради самого себя. Так себя утешает стыдливый добродетельный субъект. Как он жалок.
        Другое дело, тот, кому не жалко ни себя, ни других. Вот он бесстрашный. Но его бесстрашие есть бесстрашие ничто, пустое бесстрашие. Однако в нем нет нравственного вранья, которое имеет смысл.
        Таким образом страх за себя и подмена его страхом за других имеет смысл, но не имеет истины. Истинно безразличное отношение человека к себе и ко всему миру. Но оно бессмысленно. 
        Человек должен сделать выбор между страхом и бесстрашием. Быть ему субъектом, личностью (кем) или вещью (чем). Вот в чем, оказывается, заключается экзистенциальный вопрос. Разумеется, если ты не хочешь страдать, будь равнодушным, бесчувственным, молчаливым и не мыслящим. Тогда достигнешь вечного покоя еще при жизни. Но если ты хочешь пострадать за себя, за других людей, за весь мир, страдай. Так тебе и надо. И не жди от людей и мира благодарности. Наградой за страдание тебе будет сама добродетель, сознание того, что это ты делаешь добро, а не добро делает себя и тем более тебя. Сомнительная награда и удовольствие – удовольствие от неудовольствия.
        Истина же заключается в том, что самое большое и настоящее удовольствие – это удовольствие не от неудовольствия, а неудовольствие от удовольствия. Но это только полдела. Главное: достичь состояния уравнения удовольствия и неудовольствия, их взаимной нейтрализации. Именно это состояние и следует называть искомым состоянием Будды как пробужденного от сна (Я) сознания.
 
        Подлые создания. Подлее кошек нет тварей среди домашних скотов. Они есть скоты из скотов. Мурлыча и ластясь, они выпускают в нас, казалось бы, хозяев, когти, чтобы мы знали свое место их слуг. Есть такие и среди людей, особенно среди «слабого пола». Женщины заводят кошек, а страдают от этого мужчины. Почему? Потому что они вымещают на них свои обиды. Кто они? А ты подумай и пострадай. Или не думай и не страдай. Если бы это было так просто. Кошки и коты заслуживают сострадания как живые существа, пусть и эгоисты. Его заслуживают все еще не мертвые существа.

        Онтологический закон определения сознания бытием.  Марксисты утверждают, что Маркс определял сознание бытием. Речь идет об общественном бытии и общественном сознании, так как Маркс был общественным (социальным) мыслителем. Что это за определение? Его можно понимать в том смысле, что сознание имеет предел своего развития в бытии. Сознание есть – это предел понимания сущности сознания. То есть, есть не только материя, но и сознание, но в ином качестве, нежели материя, ибо сознание не материально, а идеально. В данном случае (в случае Маркса) имеется в виду не вещество (мозг), функцией которого выступает сознание согласно естественнонаучному материализму, а социальное бытие как совместная жизнедеятельность людей. Эта деятельная жизнь или деятельность осуществляется посредством форм (идей) сознания.
        Другими словами, в них деятельное бытие или существование человека как трудящегося находит свое творческое отражение или рефлексию (осознание как творческое воспроизводство, то есть, преобразование или трансформацию). Поэтому сознание есть своего рода трансформер (преобразователь) существования с точки зрения реализма или образователь с точки зрения идеализма, или отражатель с точки зрения материализма (материалистической диалектики). 
   
        История науки и философия науки. История науки изучает, познает науку как факт истории и определяет закон науки как последовательность фактов истории науки. Ученый изучает науку, имея ее в виду в качестве предмета естественной установки как познавательной деятельности ученого по выработке знания.
        Философия науки познает сущность науки, которая скрывается за фактами науки. С точки зрения философии факты науки есть явления ее сущности, которая в качестве идеи находит итог своего развития в искомом результате – в понятии науки. Философ изучает науку, полагаясь на метафизическую или трансцендентальную установку, предметом внимания которой является смысл как отношение мыслящего к реальности в форме понятия как реализации идеи в материале знания.

        Ментальный, медитативный эмпиризм. Можно ли наблюдать само наблюдение, можно ли мыслить мысль, то есть, иметь ее и в качестве предмета и в качестве средства мысли, а также ее результата, и того, о чем мыслит мыслящий, и того, чем (quod) и что (quid) он мыслит? Но можно это делать, осуществлять с точки зрения мысли, философии, философской теории или вне контекста философской теории? Однако эта точка зрения есть умозрение или мыслезрение или идеация (идеальная точка зрения), то есть не просто мысль, а мысль мысли, если можно так сказать, смотрение на само смотрение, что есть уже теория мысли, теория смотрения, умозрение как теоретическая практика.
        Таким образом, медитативный эмпиризм есть теория мысли как теоретическая практика, исходя из представления первоначального значения слова «теория» как созерцания.
        Если в науке необходимо указание на то, что именно следует наблюдать, то в философии как созерцании, как созерцательном образе жизни следует наблюдать само наблюдение.

        Место человека в мире.  На своем ли месте находится человек? Вот вопрос, который требует ответа, если иметь в виду смысл жизни и смерти. Если человек нашел свое место в мире, то его жизнь наполнилась смыслом, она стала релевантной, осмысленной. Но где это место? Как это где? Оно в мире. Где в мире? В отношении к нему. Будучи в мире, человек имеет к нему отношение. Это отношение выражается в том, что мир появляется в человеке, в его сознании. В результате не только человек находится в мире, но и мир находится в человеке. Тот мир как покой, который присутствует в человеке и является смыслом жизни в мире.
 
        Субстанциальный деятель. Субстанциальным деятелем, который является искомым краеугольным камнем персоналистической метафизики, может быть тем, что обыкновенно понимают под идеей. Но тогда идея есть не столько импульс к активированию мысли, сколько сам ментальный деятель, который склоняет человека к мысли.

        Заморозка. Способствует ли заморозка мышлению? Казалось бы, да. Она заставляет активизировать возможности человека для противостояния морозу, холоду, обостряет его восприятие реальности, а значит повышает градус чувства Я.
 
        Дух и бытие. Находится ли дух вне бытия? Этот вопрос – фундаментальный воп0рос философии. Дух есть, но он есть не материально. Если материально есть объективное, которое не зависит от мышления, то духовно есть то, что зависит от мышления. Оно зависит от мышления в том смысле, что может быть доступно только в мысли. То есть, доступно не прямо, непосредственно, но окольно, через знак, символ. И тогда духовное будет независимо, объективно в букве; оно будет объективировано. Но вместе с тем духовное останется зависимо от мысли как идея. Эта зависимость есть зависимость того, что вызывает нечто как свое следование. Это нечто есть посылка. В качестве посылки мысли выступает идея как форма мысли. Но она есть дух как предпосылка. В качестве предпосылки идея есть идеальное существо. Образом этого существа и является мысль. Мысль представляет дух сознанию, которым человек осознает себя. В этом виде сознание есть душа как явление духа в теле человека. Телом духа для человека выступает язык, слово, буква, символ.
        В духе то, что есть, едино. В материи то, что есть раздельно. Материя есть и в духе, но она является ноуменальной, разумной, идеальной. И соответственно дух есть в материи. Но он там есть как сознание на пределе ее развития. 

        Рациональность и иррациональность. Иррациональное или неразумное есть иное для разумного. Разумное логично. Логично то, что необходимо. Там, где есть возможность, есть не только логичность, но и нелогичность. Нелогичность имеет место в реальности. Там она является случайностью. Случайно то, что есть не по необходимости, а по возможности, которая может быть, а может и не быть. Она может быть, если представится случай.
        Следовательно, Иррациональное имеет место в реальности. Там оно как событие, сингулярия бытия может сослужить службу рациональному, если встроится в порядок, в ряд, последовательность случаев, событий и станет партикулярией, частным случаем целого, которое рационально. Такова логика подведения частного под общее, всеобщее, рациональное. Рациональна связь между событиями, как их со-бытие друг с другом. Сами события иррациональны.
   
        Вера и разум. Материалом для разума служит чувство. Разум занят осмыслением переживания представленного чувствами реального. То, что он не может, не в состоянии обработать, сделать осмысленным, он принимает на веру, учитывает как иррациональный остаток. Поэтому разум рационален, а вера иррациональна. То, что разум не в состоянии отрефлексировать, чтобы понять, он берет в себя как данность чувств, в которую можно не ясно видеть и не разумно понимать, а 0только верить. Только в этом смысле вера может быть особым, иррациональным источником познания. В этом особом случае верования следует не чувствовать, не понимать, а действовать – быть верным.
 
        Теория и мораль. Мораль практична, она связана с действием, поступком как то, что его вызывает в качестве воли, свободы, и как то, что наступает как его последствие, - ответственность в виде награды или наказания. Мысль же теоретична. Она вызывается не волей, а умом. Но в теории есть место практике. Только эта практика самой мысли как медитации, размышления в качестве умозрения, созерцания того, что творится. Творится может той же мыслью. Но это будет уже другой модус, способ ее действия – модус рефлексии для созерцания, представления и переживания, вычисления или анализа для объяснения или толкования для понимания.
 
        Низменное и возвышенное.  Низменное, материальное тянет человека вниз, унижает человека, возвышенное, духовное приподнимает его над самим собой, давая понять, что есть нечто важнее его самого. Собственно человеческое скрывается в нем в качестве души, которая разрывается между телесным низом и духовным верхом. Чтобы быть человеком, самим собой, ему остается только заниматься преображением телесных влечений в духовные стремления, их сублимацией, облагораживанием страстей.
   
        Бытие, сущее, существование, реальность, действительность. Бытие есть то, что есть. Это то, сущность чего заключается в том, что оно есть, и есть не на словах, в мыслях, а в самой, что ни на есть, реальности. Значит, реальность есть то, что есть на самом деле, в действительности. Бытие есть бытие. Есть – значит быть. Существовать же – это быть сущим, существом, иметь сущность. Имеет сущность то, что есть, что существует. Существует в бытии. Бытие есть место того, что есть. Есть, в общем, мир. Мир имеет место в бытии. Мир в бытии и есть реальность. Это та реальность, которая произвела саму себя, стала действительностью. 
        Существование есть всегда и везде. Оно есть действительность как становление во времени. В настоящем действительность является реальностью. Во все времена это действительность, во всех местах – это бытие. Что есть здесь и теперь? Сущее. Есть как? Реально, по-настоящему. В этом смысле реальность модальна актуально. Можно быть формально, абстрактно, но можно быть конкретно, реально.

        Чертова троица. После изгнания из рая Адам и Ева забыли Бога. Богом для них стал дьявол. Но что такое дьявол? Кто это? Это «лжебог», точнее, это ложное представление человека о Боге. Чтобы, не дай Бог, не спутать свое представление о Боге с дьяволом, люди стали говорить о дьяволе отдельно от Бога как о Его противнике. В результате этого появился еще сатана. Появился сатана как противник дьявола. Дьявол – идеалист, продукт идеализации Бога, а сатана – материалист, образ разрушителя как противник образа созидателя, творца. И дьявол, и сатана есть превращенные, превратные формы существования Бога в сознании человека.
        Реальный Бог как Дух есть одновременно и Творец того, что есть. Есть мир в своих измерениях пространства и времени. Бог есть в вечности. Его сущность духовна и есть вечность. Бог есть Вечный. В этом смысле он Сверхсущий, тогда как человек сущий, живущий, существующий на своем месте во времени. Дьявол есть измышление не Бога, а человека. Но тем не менее он реален. Он есть образ Бога, изгнавшего человека из рая. Тот, кто изгнал человека из рая, прежде соблазнил его сорвать плод с древа познания добра и зла. Это дьявол. Именно он требует от человека рабского поклонения своей персоне.
        Где же Бог? Он не от мира сего. Всякая власть не от Бога, а от дьявола. Но тогда безвластие от Бога? Еще раз нет. Безвластие, хаос от сатаны. Дьявол есть идея, а сатана есть первоматерия. Из первоматерии сотворил Бог мир. Поэтому мир изначально причастен не только чистому бытию, Богу, но и первоматерии, сатане. Дьявольское представление Бога есть идея человека, его идеализация Бога. Совершенство Бога, Его духовность, идеальность становится доступна человеку только в ментальном виде – в виде головной идеи. В таком превратном виде Бог не способен творить, не способен к воплощению. Ложный образ Бога в сознании человека способен только соблазнять его заниматься подменой Бога своей собственной персоной, прельщать человекобожеством, обожением человека. Но дьявол, не способный сам творить, вполне может соблазнять человека утопией и ее воплощением в реальности.
        Бог не соблазнял человека познанием; Ему было достаточно того, чтобы человек просто был. Так кто же соблазнил человека? Как кто? Сам же человек. Не зная Бога, он его выдумал, соблазнился собственным измышлением. В этом смысле он нарочито стал, «как» Бог. Бог допустил это. Но тем самым человек сделал невозможным свое существование в земном раю. Занявшись мифотворчеством, он потерял с Ним связь. Двойственность познания заслонила от него непосредственность живого соприсутствия, со-бытия с Богом. Таким образом человек стал чужим Богу. Бог в качестве чужого человека и представляет Собой дьявола. Но не только в этом качестве Бог является человеку. В этом качестве ему, его сознанию ложным образом является Бог как Дух. Таким ему Он кажется в качестве невидимого соблазнителя. В качестве же сатаны человеку является Бог как уже не Творец, а разрушитель, как демон хаоса, мести.
        После того, как Бог сжалился над человеком и явился ему в его, человека, виде, человек не удовлетворился прежним мифотворчеством, представлением Бога в виде дьявола и сатаны. Он еще стал представлять себе Бога уже не как Спасителя, Иисуса Христа, а как антихриста.
        Таким образом и образовалась чертова троица: дьявола (демона, духа) соблазна, сатаны-разрушителя как творца не порядка, мира, космоса, а хаоса, и, наконец, антихриста как губителя человечества, который отличается не логосом, умом, а хитростью как не его избытком, а принципиальным недостатком, угрожающим дегенеративным слабоумием, глупостью.
        Естественно, испокон века существуют среди людей поклонники как дьявола, так и сатаны, а также и антихриста. В наше, ультрасовременное время поклонники дьявола (бесята или демо(но)краты) строят жесткие структуры власти, являются деспотами, насаждающими так называемые «предрассудки», поклонники сатаны рекламируют сатанизм (охлократию) как власть тьмы-толпы, а сотрудники антихриста увлеченно занимаются нумерологическими технологиями. Ныне логосу смысла (Иисусу Христу) противостоит цифра (антихрист). Воцарился в человеческом мире сын дьявола и племянник сатаны – антихрист, имеющий число 666. Власть цифры над мыслью и есть власть антихриста. Наконец-то, дьявол и сатана нашли на логос, на Слово Бога, Иисуса Христа как Человека в Боге, свою антихристову управу в сознании власти масс в виде цифры.
        В массовом (мифическом) сознании человечества бесы и сатанисты предстают в качестве соответственно выродков (дегенератов, орков, вампиров) и извращенцев (эльфов, оборотней). В каком же виде являются людям слуги антихриста? В виде «новых гуманистов» (трансгуманистов). Все эти существа когда-то были людьми, но как слабое звено в человеческой цепи показали слабость и стали местом проявления «темных сил» разного характера и вида.
        Противостояние сторонников демонизма и сатанизма ведет человечество к самоистреблению. Антихрист и его поклонники не спасут положение. Спасти человека может только Бог. Но царство Его не от мира сего. Его явление в собственном виде возможно после конца света. Будем надеяться, что избранные – гуманисты – спасутся. 

        Сравнение неклассической и постнеклассической науки. Если неоклассики науки занимались освоением новой территории уже не в мире, а в своем сознании, которое они распространили на весь мир, то постнеклассики науки решились на релятивизацию всего, что явились логическим итогом представления объекта науки в качестве уже не только вещества (тела) и поля энергии, но и феномена сознания в виде информации. В мифическом смысле не-классики явились вампирами, а пост-не-классики оборотнями.
        Нынешняя информационная революция несет с собой новую форму социальной связи – социальные сети – как паутину желания быть цифрой, виртуальной машиной фантазма, быть в сатанинской матрице трансгуманистов. На это ныне дьявол соблазняет нас. 
 
        Я есть Я. Кто я? Имярек. И это он есть Я? Так значит не только я есть Я, но и любой? Если это так, то мы есть братья. Но так ли это? Кто такой я? Вот этот телесный? Если так, то мое тело есть я, а не сам я. Сам же я кто такой?
        Может быть в каждом я есть то Я, которое не телесное, физическое я, а, напротив, я метафизическое, духовное? Если так, то это я и есть собственно Я. Оно есть в каждом в качестве чего, точнее, кого? Чего – Духа, кого – Бога. Но в одних, у большинства Он спит, а у немногих является наяву Я. Важно Его увидеть, точнее почувствовать (чувство реальности – чувство Я), ибо часто Я заслонено я. настоящее чувство реальности – это чувство в себе не я, но Я. Важно сознание того, что Я не для себя, а для всех.

       Настоящий писатель. Есть такие писатели, что вот читаешь их и чувствуешь, что это я, что читаешь свои мысли. К таким писателям относятся, например, Лев Николаевич или Федор Михайлович, или Картезий, или Блез Паскаль, или Франсуа Ларошфуко, или Стендаль, или Ханс Христиан Андерсен, или Серен Киркегор, или Артур Шопенгауэр, или, наконец, Фридрих Ницше. 

        Правильные и неправильные люди. Вызывают удивление такие люди, которые считают себя правильными, а других людей нет. Такие люди ограниченные самими собой. Они, как правило, не могут посмотреть на себя со стороны. Не обращают на себя внимание, хотя постоянно заняты собой. Это так называемый парадокс эгоцентризма. Да и как они могут обратить на себя внимание, если полагают, что не они, а все вокруг обращается вокруг них. Они центр вселенной, пуп земли.

        Двери открываются!  Куда могут открываться двери? Естественно, в нашу реальность. Хорошо, они, если открываются, то открываются откуда-то. Откуда? Из иной реальности. Значит, есть, как минимум, две реальности? Получается. Есть реальность эта, - та, в которой мы существуем, Но есть и другая реальность, в которой мы не живем. Тогда что мы в ней делаем, как мы существуем в другой, иной, чем наша, реальности? Мы в ней не существуем. Это реальность не-существования, не-бытия. Если наша реальность есть мир живых, то тот мир есть мир мертвых. В нем мы существуем до рождения и продолжаем существовать после жизни. Дверью, которая открывается в иной мир мертвых, является смерть. Она открывает нам иную реальность.

        Маг (чародей, кудесник, колдун, ведьмак). Кто такой маг? Это слабое звено в цепи человеческой связи. Именно он рвется тогда, когда темные силы проницают сознание мага, соблазняя его принять себя за него.
 
        Вечная философия (Philosophia perennis). Как верующие верят тому, что будут вечно славить имя бога, возносить ему хвалу в раю, так мыслящие думают, что будут вечно думать в мире идей. Какой идиотизм.
 
         Учитель мысли. Можно учить чужой мысли, не имея своей собственной, но зная чужую до мельчайших смысловых нюансов. Но чем ее зная, как не своей собственной? Ан, нет. И здесь нет собственной мысли, но есть заемная, которая отражается, а не излучается от пустой и плоской поверхности зеркала учителя мысли. Видите ли, он рефлексирует, служит отражателем мыслей мыслителей. Так чему он может научить ученика? Отражению. Быть зерцалом чужой, в лучшем случае, своей, ученой мысли.

        Его Величество Текст. Тексты бывают разные. Есть философские тексты. Они являются памятными знаками присутствия мыслителя в мире мысли. Читая такие тексты, знакомишься с мыслями мыслителей. Они есть «писанная память» их мысли. Эта память настолько вечная, насколько имеет в виду собственных читателей.
        Опять же читать такие философские тексты можно по-разному. Если хочешь знать мысли мыслителя, то следует читать их так, как они были задуманы и написаны, читать от корки до корки и между строк.
        Другое дело, если ты хватаешься за философский текст для возбуждения собственной мысли. В этом случае он служит тем светом, который освещает твою тьму незнания и пробуждает тебя от крепкого сна безмыслия, вызывает у тебя свои мысли, созвучные мыслям автора. В таком виде, представлении текст подает нам повод лишь к собственному мышлению.
         Но следует быть осторожным в чтении философского текста, ибо он может стать для твоей мысли «золотой клеткой». Бойся невнимательный читатель авторов, дары мысли приносящих. Ему легко стать, помимо своего сознания, имитатором чужой мысли. Знай читатель, что философский текст заразен, он внушителен, идеологичен. В этом качестве он есть буквальный враг философской мысли. Ведь мысль для слова, буквы есть иноагент духа. Конечно, дух и буква едины, но противны друг другу. Они как два сапога – правый и левый – пара. Или как два плеча одного рычага. Усилишь одно, ослабишь другое. И потом, бывает так, что не с той ноги встал и натянул не тот сапог. 
        Философский текст есть не только троянский конь мысли в городе слов, он есть еще и ящик Пандоры, который откроешь и увидишь свою жизнь не с той стороны, с которой она приятна для созерцания. Вот тогда понимаешь, что не ту жизнь вел, огорчаешься, но в тексте философии ты не найдешь того, а какую именно жизнь тебе следует вести. Думай сам.
         Но этого мало. Философский текст есть своего рода лабиринт слов, по которым ходишь и никак не можешь найти в нем искомый смысл, ибо он постоянно разветвляется сотней тропок слов, только намекающих и отсылающих друг к другу за ответом.
        Философский текст очень токсичен своей нудительной обязательностью быть постоянно умным и наблюдательным, готовым внимать его внушительным, очаровательным, а потому идеологическим указаниям, заводящим в тупик лабиринта, где ждет тебя чудовище разочарования.
        Текст мыслителя чересчур строг к уму читателя. Он выматывает его и потому наводит скуку. От его чтения устает читатель, и чем дальше он читает, тем скорее устает. По этой причине читателю нужно как следует подумать, стоит ли он его умозрительных трудов. Не лучше ли самому написать подобный текст. Ну, конечно, лучше. Пускай это будет легкомысленно, но это твои мысли, а не чужие, от которых тебе не по себе. Зачем превращать чтение философии в пытку собственной мысли на радость учителю - историку философии, который давным-давно позволил съесть, а проще говоря, скормил тексту мертвеца свою мысль. Он есть своего рода «сводник-некромант», поставляющий тексту-вампиру новых и новых живых жертв, у которых по извилинам растекаются ручейки мысли.  Ведь эти так называемые «мыслители прошлого» питаются твоей умственной энергией, чтобы продлить свое призрачное существование в тексте. С такой мифической точки зрения философский текст есть гигантский насос высасывания из читателей ментальной энергии для переработки, трансформации ее в новые смыслы, которыми живет текст.
        Что же нам, бедным и покорным читателям, делать? Как это «что»? Положено авторитетом текста ему же поклоняться и на него молиться, бессмысленно повторяя от многократного обращения одно и то же его содержание по совету служителя текста – учителя философии, «съевшего» на работе с ним не одного читателя. От многочисленных читательских жертв у философского текста развивается мания преследования читателя. Он буквально превращается в «каннибала живой мысли» читателя.
        В случае с философским текстом мы имеем чудо превращения помимо воли и сознания читателя того, как его мысли обращаются смыслами текста.

        Орки, эльфы и ведьмы/ведьмаки. Орки – это такие существа, которые склонны к насилию; они являются машинами войны. Эльфы, напротив, склонны заниматься не войной, но любовью; они являются машинами любви. Именно эльфы составляю сообщество любителей превращенных форм любви. Современные же ведьмы и ведьмаки есть любители не войны и не любви, а колдовства. Они колдуют над счетами. Они есть счетные машины.
 
        Филолог и философ. Чем занимается филолог? Если филологию понимать в генетическом, родовом смысле, то она в переводе с греческого языка на русский язык есть словосочетание «любовь к языку, логосу». Но тогда филолог есть тот, кто занимается любовью с языком, точнее, любит языком, любит болтать языком, любит поговорить? Вероятно, да. Но не является ли и философия филологией, ведь она занята логосом, но уже не столько как словом, сколько как мыслью. Но чем тогда занимается философ, как не любовью в мысли, то есть, он любит подумать. Но о чем? Естественно, о любви, пардон, о любви к мысли. Он не только занимается любовью в мысли, недаром платоновский Сократ называл философию эротическим занятием/искусством как искушением красотой, но и в то же время думает об этом. Согласитесь, это трудно, ведь обычно люди когда занимаются любовью не думают об этом. Поэтому философия – это трудное занятие, которое по плечу или по колено не каждому человеку.
 
        Гарри Поттер – фистингмен. Кто катается, летает на метле? Баба-Яга. Кто это? Женщина, которая не имеет мужа, своего мужчины. Почему? Потому что она очень страшная. Любой мужчина ее испугается. Затаив обиду на мужчин и завидуя в этом своим более удачным соперницам-женщинам, Баба Яга становится ведьмой, маньячкой, каннибалом. Не имея мужчины, она имеет метлу, сидит на ней и летает по воздуху как среде духов, общается с ними метлой. Не имея иной возможности, она удовлетворяется метлой, которая доставляет ей известное удовольствие.
        Но кто еще облюбовал себе метлу? Это всем известный персонаж цикла романов воспитания чародея в школе волшебства Хогвартс Гарри Поттер. Он никто иной, как ведьма в штанах или ведьмак. Ему тоже доставляет неизъяснимое удовольствие метла, на которой он летает. Что она символизирует? Предмет, вещь, которая находится между ног. Кстати, какой орган находится между ног мужчины? Именно он и символизируется метлой. Это так сказать symbol full. Его облегченной версией (symbol lite) является то, что Гарри Поттер держит в своих руках. Что же он держит? Вы, стыдливый читатель, не поверите, - волшебную палочку. Бедный, бедный Гарри Поттер, мальчик, который выжил, но так и не состоялся как мужчина. Зато он стал чародеем, это змееуст с волшебной палочкой в руках, змееныш, клон Волан де Морта.
 
        Вечность как таковая. Вечность является в настоящем. Она не проходит и не наступает, но есть. Ее можно отмыслить от времени, но она есть во времени. Вечность не существует вне времени. В этом и заключается парадокс вечного времени: вечность присутствия в настоящем и только. Понять это трудно, ибо наше сознание различает и разводит вечность и время. Но тогда вечность абстрагируется, становится абстрактной. Конкретной она представляется человеческим сознанием, погруженным во время, только в качестве мгновения .как явления во времени. В вечности существуют вечные Бог и духи (ангелы). Мы же можем только представить себе вечность как настоящее, без прошлого и будущего. Как же мы представляем вечных? Мы представляем их существующих во все времена по-настоящему, а не в прошлом или в будущем. Вечность нам кажется доступной в будущем. Но это также не реально, как то, что она уже прошла.

        Цифровая прошивка человека.  Так сразу и не скажешь, что случилось в последнее время. Можно лишь сказать, что это последнее время, начало конца, конца света. История потеряла свое чувство меры и смысл, идею. Такое положение складывается только в самом конце истории. Конец истории приходит не тогда, когда цель достигнута, а когда она потеряна окончательно.
        Обычно, нормально путь к цели тяжелый, сложный, но сама цель легкая, простая. С нами же наоборот путь легкий, а цель труднодоступная, а, точнее выражаясь, настолько удаленная, что ее уже не видно. Но почему? Просто потому, что ушли в сторону и потеряли цель. Из-за этого путь стал бессмысленным. В таком случае будущее закрывается для нас и у нас остается только настоящее. То есть, в настоящем нет будущего. Разумеется, пустота заполняется призраками прошлого. Появляется реакция на настоящее. Приходит реакция. Но это реакция настоящего на потерю будущего. Мы как то реагируем на это. Как? Приспосабливаемся к настоящему. Как лучше всего приспособиться к настоящему? Упроститься. Заказ на упрощение глобальная власть организует в виде процесса цифровизации, к которому подключает всех людей таким образом, что в само мышление встраивает машинный ход его функционирования. В результате становится просто невозможно органически думать для того, чтобы элементарно заниматься философией.
        Есть мышление мыслящих существ, а есть счетоводство ученых. В результате редукции философии к науке как счетной логистике снимается целый уровень духовной (медитативной) культуры, который единственно позволял прежде «прикасаться к мирам иным» своим умом. В итоге мыслящим остается только бессодержательное рассуждение ввиду ограничения их сферы духа. У ученых есть хотя бы их материальный (вещественный, энергетический или информационный) предмет, который они калькулируют. У философов же он исчезает, ибо медитативный опыт вытесняется информационным, призрачным (виртуальным) материалом. Виртуальные миры информации подчистую зачищают миры духа.
        Может быть, филистеру эти миры и не нужны; он вполне довольствуется современной религиозной симуляцией – цифровой прошивкой культа. Но мыслящему существу без сферы духа как истины реальности невозможно существовать в пустом мире информационной матрицы, забитой до отказа суррогатами иллюзий. Даже иллюзии и те источают машинное зловоние.
      
        Вечность и вечное. Сущность и сущее. Существование. В вечности существует сущее вечное. Этим сущим является само существование или бытие. Сущее есть. Такова сущность сущего в качестве существования. Вечным является Дух. Он и есть то, что есть непрерывно. Прерывно его явление в мире в качестве души. Это прерывность времени. Дух существует в мире в качестве души. Душа смертна, дух вечен. Как душа дух пребывает во времени скачками времени, которые мгновенны. Человек душевно переживает скачки из одной сферы жизни в другую: из прошлого в будущее, которые равным образом настоящие. Человек представляет их в настоящем как память и как фантазию.

        Научное восприятие сократовского принципа. Читал книгу Карла Поппера «Предположения и опровержения» и никак не мог отделаться от впечатления, что ученый никак не может подняться над уровнем общезначимого рассуждения, ограничивая свое научное творчество точным вычислением, суммирующим то, что он знает. Дело в том, что Поппер - ученый-позитивист, то есть, самый худший из тех работников, кто работает в философии (в ней есть еще мыслители, которые разумеют в той мере, в какой мыслят, есть и философские ученые, которые занимаются уже не метафизикой, то есть, философией в качестве медитации, умозрения, созерцания сущности, а диалектикой, то есть, критикой философии  с точки зрения науки как теоретической практики), ибо такой работник мнит философию так еще и не состоявшейся науки. Для того, чтобы философия стала наукой, ей необходимо полностью освободиться от того, что составляет ее сущность, - от умозрения самой сущности или идеи. Между тем это (медитация, размышление) самое важное, а все остальное к нему прилагается как вспомогательное занятие, вроде построения философской системы из понятий – сухого остатка идей. Короче говоря, следует не мыслить, а только рассуждать. Причем рассуждать так, как это делают позитивисты, эти «научные философы», считающие философию вспомогательной наукой о путях познания. Но в таком случае мы имеем уже даже не сущностную науку, которой грезят «философские ученые», а просто методологию науки. Про «ученых философов» я, вообще, молчу.  Им подавай как учителям философии мировоззренческую науку как ту работу, которая служит руководством к педагогическому действу (действию), дает установку, ставит человека прямо перед миром и указываем ему место в нем в качестве наблюдателя того, что творится перед, точнее, под его орлиным взором или чувствительным носом.
        И все же Поппер при всем своем позитивизме уже релятивист, - он критик самого позитивизма в новой редакции логического позитивизма, а потому постпозитивист, то есть, релятивист в науке. Но так как он логик, точнее, методолог, то тайный историк науки, который стыдливо скрывает свою историчность, открыто ругая историю за ее произвольность.
        Все это становится понятным, как только Поппер приводит слова Аристотеля о том, что «Сократ задает вопросы, но не дает ответов, ибо сознает, что не знает» в качестве его комментария на сократический метод, который обсуждается в  диалогах Платона («Софист», 183b; «Теэтет» 150c-d, 157c, 161b).  Рассуждения Поппера на эту тему можно найти на тридцатой странице во вступлении к «Предположениям и опровержениям», которое называется «Об источниках знания и невежества» (См. Поппер К. Предположения и опровержения. Рост научного знания (в пер. Никифорова А.Л.). – М, 2004. – 638 с.). Что имел в виду Аристотель как основоположник реалистической метафизики? Не что иное, как то, что Сократ не выводил мысль, как он, а наводил на мысль своих учеников-друзей (именно учеников-друзей, а не друзей-учеников, ибо те становились его друзьями, научившись у него его методу повивального упражнения – правильного развертывания младенца из чрева и свертывания его в пеленку.
        Сократ развертывал наводящими вопросами сознание ученика по направлению на само сознание, тем самым предоставляя ему возможность самому свернуться в сознание, найти мыслью искомый ответ в своем сознании. Аристотель же сам не только ставит вопросы, но и находит ответы. В этом методологическом смысле он уже не философ, а ученый. Правда, Аристотель еще сам задается вопросами. Для этого он достаточно философичен, медитативен.  Не то Поппер. Тот сразу же как чуткая гончая ловит след предмета своей критики – индуктивного умозаключения и преследует тень Сократа – Платона (впрочем, все может быть наоборот, если Сократ выдуман Платоном, ведь реальный Сократ как софист мог совсем не походить на литературного (диалогического) Сократа и быть идеей Сократа «на уме и пере Платона»).
        Поппер как всегда был в своем репертуаре и вел партию критика критики метафизики, играл свою характерную роль критического рационалиста, уличающего других в своих предположениях и круто их опровергающего, фальсифицирующего их заблуждения.
        Можно согласиться с тем, что Сократ никак не мог отдаться ему, ибо не давал ответов, которые можно было обличить в качестве заблуждения. Вместе с тем он и не упорствовал в своем невежестве, предпочитая признаваться в том, что ничего не знает. И действительно он ничего не знал из того, что положено знать ученому-позитивисту. Но это не значит, что он не умел думать и знать, как это можно делать.

        Трагедия гения. Трагедия Ницше как мыслителя заключается в том, что он прекратил мыслить и впал в безумие. Что этому предшествовало? Его игра с читателем в собственным сочинениях (книгах). Для чего он провоцировал читателя на ожидаемое несогласие со своей мыслью о воле к власти, об идее сверхчеловека и о переоценке ценностей по ту сторону добра и зла? Таким образом он пытался разыграть демона своего безумия якобы тем, что мяч оказался на его стороне. Но сам же следом попал в свою ловушку ума и обезумел.
        Что такое воля к власти у Ницше? Это желание, а не мысль, быть самим собой, несмотря ни на что. Но быть самим собой – это постоянно соотносить все и вся, всех с тем, что для меня имеет ценность, переоценивать самого себя, задавая переоценке новый контекст собственного становления. Становления кем? Естественно, уже не человеком, ибо переоценка себя является преодолением себя как человека. Вот из чего у Ницше возникает идея сверхчеловека. Такова перспектива горизонта жизни ввиду установки желания на власть над самим собой. Следует иметь в виду то, что у Ницше речь идет не о власти над другими, что является признаком слабости воли творить, а над самим собой, над связанностью своей натурой, данностью.
        Безумие Ницше начинается с того, что он сдался этой данности себя самому себе, заплутал в трех соснах. Вечное возвращение к тому же самому, к себе доконало его. То, что одних укрепляет в своей тупости, других, вроде Ницше, расстраивает до безумия. Он отупел от сосредоточенности на себе, за которым скрывается бездна. Всматривание в нее лишило его последних остатков ума.
        Как избежать безумия, находясь в позиции осознания самого себя? Следует сосредоточиться не на самом себе, а на своей позиции, быть расположенным к диспозиции самосознания. Вот тогда и не надо будет преодолевать себя, надо будет только справиться со своей слабостью, осознать, что значит быть самим собой, осуществить смысл проектирование себя. Человеку следует быть человеком. Таким его замыслил Бог. В этом заключается его предназначение – несмотря ни на что быть человеком. Быть человеком – это и означает быть самим собой. Незачем человеку быть сверхчеловеком. Стремление к самопреодолению оборачивается унижением человека, его нисхождением до уровня зверя, бестии.
 
        Геи, лесбиянки, импотенты и онанисты (мастурбанты) в философии. Гей, еси (будь) философия. «Гей» можно понимать как «ей», как обращение к «пробужденному». Но можно понимать и как пустоцвет философии. Геи и лесбиянки украшают философию, но не дают ей продолжения. Они любят не философию, но друг друга в философии. Вот почему философия не может в их лице иметь традицию. Как правило, благодаря им она превращается в философистику, философский самообман. В их речах она обращается в болтовню, мысль подменяется словом. Быть геем или лесбиянкой в философии это выдавать желаемое (секс) за действительное (любовь), чувственным, телесным подменять чувствительное, душевное. Поэтому собственно духовное им недоступно. Геи и лесбиянки склонны не к размышлению (медитации), но к рассуждению. Как правило, они резонеры. По своей природе они буквалисты, гомологисты, монисты-материалисты, философисты, филологи, любтители слова и дилетанты мысли, болтуны. Болтают болтом, языком. Но если они имеют не себя, а другого (философа) в виду (пассивные болтуны желают то, что желает другой, активные болтуны имеют желание иметь другого), то философия не имеет к ним отношения. Их желание есть желание не философии, но другого, философа. Они философствуют шиворот-навыворот, сикось-накось, задом или в позиции 6х9. Геи и лесбиянки есть бессознательное философии, «Оно», тело, язык философии. Они философствуют телом, языком как заместителем («замом») члена желания или им самим. Философия гея или лесбиянки (феминистки) – это соматическая философия эстета/эстетки.
        Но философия гея и лесбиянки, как правило, особенно в прошлом, когда они утаивали от публики свое естество, была тайной. В зависимости от позиции (характера) и ориентации она носит либо оральный, либо анальный императивный, идеологический характер. Это характер или лектора, учителя философии (оратора, софиста), или философствующего писателя (публициста, скриптора). В качестве примера можно взять диамат Карла Маркса и Фридриха Энгельса. Маркс находился в нем в активной, сильной позиции руководителя, а Энгельс пребывал в пассивной, зависимой позиции ассистента.
        Другое дело, онанисты в философии. Кстати, недаром философию из-за них ученые называют «рефлексивной мастурбацией», ибо предметом философии имеют субъекта. То есть, в отличие от геев и лесбиянок онанисты имеют в философии не других, но самих себя в виду. Имея себя в виду, они вводят в философию Я, делают себя эгоистами. Философия онаниста – это эгоизм. Если геи и лесбиянки резонеры, то онанисты – рефлексанты. Они понимают философию, принимают ее за рефлексию. Онанисты не излучают мысли, но только их отражают. Другими словами, мысли онаниста есть явления не идей, а других мыслей. У него есть мысли, но они ограничены, пограничны, трансцендентальны, есть «как если бы» мысли. Как правило, онанисты есть романтики в философии. Они символисты, трансценденталисты.  Они не философию, я себя имеют в виду, эгоисты, аутоэротисты. Мастурбанты находятся под напряжением философии, в возбужденном состоянии в качестве термина (члена) Я. Онанисты-эгоисты философствуют стоя. Онанисты есть сознание философии, «Я», душа философии. Философия эгоиста есть интимная (стыдливая на публике) беседа души с самой собой, душевная философия.
        Напротив, мысли импотентов являются искомыми явлениями идей. У импотентов есть идеи, но нет слов. Они склонны размышлять, медитировать, но не рассуждать. Импотенты - это спиритуалисты, идеалисты, медиумы философии. У импотента есть проблемы с выражением идеи, с ее словесным воплощением. Как умозрители, созерцатели импотенты не работают, а релаксируют, философствуют лежа на боку или сидя. Плохо стоят, но хорошо лежат. Импотенты философии есть «Сверх-Я» философии, дух философии. Они философствует тем, чего нет. Их философствование призрачно. Не столько они философствуют, сколько философия как дух философствует ими. Философия импотента – это духовная или спекулятивная философия.
        Все это превращенные формы либо дискурсивного, либо интуитивного философствования неврастеника. Есть еще другие формы превратного мышления, вроде мышления, точнее, соображения идиота (кретина, простеца, наива) или представления эпилептоида (психа).

        Амбивалентный бог. Дьявол – это реакция Бога на присутствие человека. Дьявол есть измышление Бога по поводу человека. Так дьявол – это ложное представление бога человеком или реактивная часть бога ввиду творения человека?
      
        Молчание космоса. Почему с нами никто не контактирует в космосе? Неужели в нем нет других разумных существ? Можно допустить, что в космосе есть разумные существа. Но они настолько не похожи на нас, что у них нет желания контактировать с нами. Однако почему тогда мы не находим в космосе хотя бы признаков астроинженерной деятельности этих разумных существ?
        Или по уровню развития своего ума они уступают нам и находятся так далеко от нас в космосе, что мы просто не видим следов их жизнедеятельности? Все может быть. Но все же согласитесь, любознательный читатель, что это очень странно. Указанное предположение маловероятно.
        Но может быть инопланетяне или какие-то другие носители внеземного разума специально скрывают свое присутствие в мире? Как знать. Однако зачем его скрывать?
        То, что мы, люди, еще не доросли до статуса космической цивилизации, до того, чтобы быть одним из звездных миров, и поэтому с нами никто из более разумных существ не желает контактировать ввиду нашей агрессивности и того, что мы представляем звездные миры в виде звездных войн, конечно, как предположение разумно. Ведь нам ничего не остается делать, как только строить такого рода предположения.
        Вероятно, мы, по причине нашей агрессивной недоразвитости, являемся «космическими неприкасаемыми», с которыми буквально никто из звездных миров просто не желает контактировать и показывать себя. Но это не мешает им наблюдать за нами, одновременно скрывая себя от наблюдения ради чистоты эксперимента, предоставляя нам возможность самим справиться со своей тупой и вредной агрессивностью. Ведь известно, что она очень токсична и заразительна. Никто из звездных миров не хочет звездных войн. Уж лучше оставить в изоляции тех, кто мирно не может ужиться со своими же соседями по планете. Ну, зачем, вообще, с ними иметь дело? Нет никакого смысла. «Спасение утопающих дело самих утопающих». Разумные существа помогают только тем, кто сам себе помогает, кто в своих близких видит не врагов, конкурентов, но друзей, товарищей, братьев.  Интеллект и зло просто несовместимы друг с другом. Нужно признаться самим себе, что наша злоба есть явный признак отсутствия элементарного для космического мира интеллекта. И то, что сейчас творится в нашем мире, лишнее тому подтверждение.
 
        Драма мыслящего человека. В информационную (цифровую) эпоху мышление как умозрение и размышление, это то же самое, что медитация, становится избыточным состоянием сознания человека и мешает цифровой прошивке человека, целью которой является трансгуманизация человека, то есть, его расчеловечивание, превращение его в счетную машину. Кто же виноват в информационной революции? Высшие силы космоса. Им невдомек человеческий интеллект. Внеземной разум имеет информационную, числовую, а не смысловую структуру, как, например, человек. Поэтому после вторжения на Землю внеземного разума три года назад ускорилась трансформация человека из мыслящего существа в счетную машину. Подготовка к указанному вторжению продолжалась более, чем сто лет. Особенно интенсивной она стала с шестидесятых годов прошлого столетия, обозначив поворот модернизма к постмодернизму. 

        Установка мысли. Что означает установка мысли? Она означает, что человек исходит из мысли, установился в ней, взял мысль за точку отсчета и отчета. В смысле установки мысль есть точка умозрения, сосредоточенность в мысли, место сборки. Человек взял и собрался с мыслями. Встал и пошел в мысли. куда пошел? К предмету мысли, ведь мысль всегда о чем-то (предмет) что-то (его содержание). Но она может установиться, если есть форма мысли. Форма мысли – это идея. Значит, человек установился в идее, если он установился в мысли. Мысль по отношению к собственной форме есть явление того, что ее держит, держит как некоторое содержание. Поэтому установка мысли есть событие единения формы и содержания мысли. Установка мысли имеет цель. Ее целью является мышление. Человек думает, чтобы действовать. Но действием может быть сама мысль как упражнение. Ты упражняешься в мысли, собираешься в ней в кулак, чтобы дать сдачи посылке, сделать вывод. 

        Сказка. Говорят, что «сказка – ложь, да в ней намек, добрым молодцам и красным девицам урок». Что означает это выражение или поговорка? Не то ли, что сказки сочиняют для того, чтобы из вымысла извлечь скрытый смысл, который иным образом, например, наблюдением не обнаружишь в реальной жизни? Необходимо преувеличить, чтобы увидеть изнанку жизни. Само сказочное повествование настраивает того, кому оно предназначено, на зачарованный лад. Так что невольно кажется, что сам становишься героем сказки.
        При всем своем очаровании сказка не дает читателю возможности погрузиться полностью в чтение своей условностью и ироническим тоном повествования. Она как бы предлагает читателю, если он умен, притвориться глупым, чтобы проникнуться ее отстраненностью от реальности. И это логично, ведь если ты притворяешься глупым, то сам себя обманываешь. Сказка предлагает нам заняться самообманом. Но она и показывает, что может статься с нами, когда мы обманываем самих себя. Сказка есть кривое зеркало, в котором мы видим чудовище, которым на самом деле и являемся, представляя между тем себя красавицей. Красавица – ведьма, которая водит нас за нос по кругу, обращая  в то, чего мы боимся больше всего.
        Сказка, какой бы она не была очаровательной, страшная, дикая история. Это история символического возвращения человека в зверское и скотское состояние. И кто находится в этом жалком состоянии? Конечно, ребенок, который, сочиняя всякую чушь, пугает себя.   
 
        По ту сторону добра и зла. Где это – по ту сторону добра и зла?  Не в самой ли жизни, в которой нет ни добра, ни зла, ибо они есть только на уме, в сознании человека как нечто должное и не должное? Добра нет как сущего, данного, но оно есть в качестве заданного. В мифе об Адаме и Еве в земном раю можно только жить, но никак не творить добро или совершать зло. Это дело богов, духов. Адам же и Ева – животные, которые являлись потребителями. Такова участь современных людей: спать, кушать и гадить. Они вполне достойны своих прародителей. Они с дуру выбрали быть творцами и получили за это по одному месту – по лбу, по котелку, в котором до сих пор варится каша, которую им не дано размешать. Горят, пригорают и дымятся мозги, и человек никак не может понять, зачем ему следует выбирать добро и уклоняться от зла.

        Добро, истина, красота. Красота является, она есть явление добра, которое скрывается как сущность красоты. Если красота соответствует добру, является его представлением, то сама эта представленность добра в виде красоты есть истина, истинность такого представления человеком. В этом смысле красота есть идея, вид, видение добра в сознании человека. То есть, такая красота хорошо сделана, сотворена. А раз сотворена, то установлена как истина.
        Другими словами, истиной того, что мы видим и чувствуем как красоту, есть то, что мы сделали ее, создали, что весьма хорошо. Но раз так, что добро так красиво установилось, это и есть истина. Истина есть то, что связывает и уравнивает красоту и добро, их гармонизирует.

        Позволительно ли ставить еврейский вопрос не еврею? Ну, почему же не позволительно? Но евреи так не считают, памятуя о том, как он был поставлен нацистами. Теперь понятно, почему у них есть резоны относительно сомнительности постановки еврейского вопроса не евреем, при условии, что Адольф Гитлер был не евреем. Трудно спорить с выводом, сделанным на основании совокупного опыта многих соплеменников.
        С другой стороны, вообще, любой народ косо смотрит на того, кто оценивает чужой народ. Имея это в виду, можно заняться не оценкой, а анализом того, почему не все так гладко у евреев с другими народами.
        Может быть, настороженное внимание к этой теме связано с тем, что явилось причиной того, что евреи лишились своего места под солнцем. Ведь многие народы, за редким исключением евреев, цыган и т.п. имеют свою территорию. Территорией евреев, с подачи Георгия Гачева, может быть названа их «Тора». Религия сохранила евреев в рассеивании по всему миру.
   
        Писатель - ткач текста. Как писатель пишет свой текст? Он задумывает план будущего текста, то есть, работает с замыслом, с тем, о чем он будет писать и как писать. А вот что он будет писать, - станет ясно в ходе того, что он будет с ним делать, - как с замыслом текста, так и с самим текстом, в свернутом виде представленным этим замыслом. Писатель заранее знает только тему и жанр, а так же, как он будет писать, - как обычно, объективно, отстраненно, в третьем лице, или необычно, прямо, от лица не автора, а самого героя. Все остальное появится позже, вызванное к жизни контактом автора с текстом. Поэтому не является тривиально однозначным то, что автор производит произведение. В равной мере, если не в большей степени, станет так, что именно произведение, сам текст произведет, сделает автора. Ведь то, как воплотится идея произведения в слово, будет зависеть не только от автора, но и от самого текста. Автор хочет как лучше написать текст, а напишется то, что не могло не написаться в том смысле, что языковая реализация идеи доводит из задуманного до представления в печати только то, что укладывается в прокрустово ложе слова в виде сюжета. Текст имеет свою собственную логику, которая может вступать в конфликт с замыслом автора, прямо или косвенным образом противоречить его авторской воле. В результате автор может быть откровенно недоволен своим творением, может невзлюбить собственное сочинение и спрятать его не только от читателя, но и от самого себя, забыть или, в худшем случае, просто сжечь, уничтожить его.
        С другой стороны непокорность текста, сопротивляемость материала творения воле творца многое говорит о самом авторе, о том, что в нем самом есть некоторая амбивалентность, есть что-то постороннее ему, что находит воплощение в его творении. Это нечто иное в самом авторе, его альтернативное, «второе Я», спрятанное (цензурированное) им сознательно в бессознательное, может найти себя в тексте, чтобы напомнить ему о своем фундаментальном существовании.  Так язык, слово принимает на себя роль внутреннего голоса автора, его «нечистой совести» (mauvaise conscience, mauvais ton).
        То ли это сам текст заявляет о своем заглавном значении, то ли так дает о себе знать исписавшийся в прошлом автор, то ли он из будущего плетет свою паутину, в которую хочет, как паук поймать себя в качестве уже читателя.
        Не может не возникнуть вопрос о том, зачем, для чего писатель пишет? Не затем ли, чтобы вывести в свет свое детище? Или, может быть, он старается не столько создать совершенное произведение, сколько «тронуться умом», пойти к тому, что является искомой целью, установиться в нем.

        Философская демократия. Демократия в философии – установка на то, что в мысли шансы у всех равны. Это в идеологии начальник умный, а его подчиненный глупый, ибо последний думает мозгами начальства, отказывая своим в том, что они находятся в рабочем состоянии. Они пребывают в инертном состоянии, сосредоточившись в силу буржуазного прагматизма, продиктованного эволюционным отбором (конкуренцией), на том, что находится у них под носом.
 
        Философский смысл.  Что такое смысл вообще? Смысл - это то, что вызвано мыслью. Если мысль есть вызов, то смысл есть отзыв. Мысль несет смысл. По смыслу мы узнаем мысль в слове. Мысль придает слову смысл, делает его осмысленным.
        Но что придает уже смыслу философский характер? Не та же самая ли мысль? Нет, не мысль, но идея как форма мысли придает ей философский характер, делает ее философской. Слово же с таким мысленным характером становится умным словом или понятием.  То понятие становится философским, которое имеет сугубый смысл, смысл как таковой, который вполне понятен как осознанная идея мысли.
        Значением мысли является идея как то, чем является мысль. Тогда философский смысл есть таковость, модус, как, каким образом осознается идейное значение мысли. Она осознается особым образом, лично. Смысл как особенное связывает, привязывает, встраивает, включает мысль как единицу мышления во всеобщий идейный порядок, причащает мысль идее как ее форме образования и удержания в кругу предмета, делая ее предметно значимой. В этом смысле философский смысл играет роль души, которой дух (идея) является мыслью, скелетом (схемой) воплощения, обрастающим плотью слова.

        Миф о зависимости. Основное экзистенциальное переживание человека, его чувство реальности или собственного существования есть неуверенность, страх перед неведомым. Чтобы изжить этот страх, освободиться от него, человек ищет покровителя, который вселит в него уверенность. Таким покровителем может стать либо бог в том виде, в котором он представляется верующему, если мы имеем дело с человеком традиционной культуры, человеком культа, то есть, такой культуры которая внушает образцы жизни и мысли, точнее, догмы, схемы действия, либо природа, с которой можно работать путем ее измерения, вычисления законом, как это принято в современной научной культуре.
 
        Восприятие мужчиной женской красоты. Одно дело, когда мужчина ощущает женщину, прикасаясь к ней. Это минисекс. Совсем другое дело, если он представляет ее в голом виде. Это аутоэротика. И, наконец, удовлетворившись ее видом, он воспринимает целиком то, что от нее как целомудренной осталось, - идею женщины, гения чистой красоты незаинтересованного созерцания. Это метаэстетство. Только тогда он готов подвергнуть женщину анализу на лицо, грудь, попу и синтезировать или рационализировать, сотворить ее как Пигмалион Галатею.
 
        Спасет ли красота мир? Является ли красота явлением добра? Или она есть и явление зла? Если это так, то красота двусмысленна. Она не только возвышает человека к идеалу, но и соблазняет его пожертвовать всем остальным ради нее. Она обладает страшной силой над человеком и может угнетать его. Власть красоты губительна для человека. Вместе с тем в красоте есть установка на гармонию; она ставит нас перед фактом мировой гармонии, которая умиротворяет наше сознание. Красота внушает нам чувство цельности мира, которым мы любуемся. Она пленяет нас любовью, есть приворотное средство любви. Человек любуется красотой, любит ее. В этом смысле красота может увести нас от искания добра, благой силы. Выходит, что красота является соперницей добра.
        Могут ли красота и добро ужиться в сердце человека как два медведя в одной берлоге? Единению красоты и добра мешает представление о том, что красота иллюзорна, что она имеет лишь наружный, внешний характер. Добро же есть не в самом сущем, в мире, а только в должном, в том, что находится по ту сторону мира, в так называемом «ином мире». Путь к нему лежит не снаружи, а внутри человека, ведь царство Бога внутри нас обитает, а не между нами. Тогда соразмерна ли красота добру, есть ли между ними соответствие, истина? Не поэтому ли красоте приписывается иллюзорность, ложность, лживость как приукрашивание реальности.
        Не в декоративности ли, маскировке заключается творческий соблазн? Здесь, в этом пункте творения борется в человеке влечение к творческому произволу с любованием естественным порядком вещей, разумным устроением жизни, для которой вольный человеческий гений становится возмутителем спокойствия. В результате и появляется охранительное внушение человеку завета послушания и смирения, искупления греха творческого соблазна и самодовольства, эстетического наслаждения покаянием. Может ли унижение человека стать его возвышением? Не ловушка ли это?
        Скандалом для гармонии может стать уравнение добра со злом, истины и с ложью в так называемом «спасении во лжи», красоты с безобразием. Так ли едина красота и с истиной, если она часто является мнимой, иллюзорной?
        Вместе с тем красота присуща внутренне соразмерным произведениям разума. В их случае вполне уместно говорить о красоте их построения в значении их совершенной логичности и непротиворечивости.
        Когда говорят о том, что красота спасет мир, то имеют в виду не простонародную Афродиту, телесную красоту, а небесную Афродиту, красоту духовную, идейную, идею красоты, а не ее земное воплощение. Идея красоты есть красота творения как становления, а не ставшего совершенным бытия. Такая красота не может быть живой, реальной, ибо она носит отвлеченный, абстрактный характер. Красота парадоксальна: при всем своем совершенстве, она не может отказать себе в безобразии, в противоречии самой себе, в собственной неосуществимости.
        На самом деле мы домысливаем красоту. Ее не бывает в самой реальности, которая бесстрастна и холодна к самому нашему влечению к красоте. Красота есть то, что называют “cool”. К такой красоте, точнее, к такой ее стороне испытываешь не участливую любовь, а незаинтересованное любование. Она не греет душу, а охлаждает ее. Это не душевная красота, не красота души, но красота интеллекта, умная, головная, абстрактная красота. Напротив, красота сердца, сердечная красота, при всей своей чувствительности и интуитивности может как раз обольститься своей безмерной сострадательностью, быть чувствительной к злу, не противиться ему. Противоядием от слабости души перед красотой может послужить духовная крепость.