Всё ещё яркое сентябрьское солнце освещает хоздвор. Ротвейлер Рэм, развалившись перед будкой, с явным изумлением наблюдает меня, молотящего по груше. И надо оно тебе, человек? Чего дурью маешься? Вся рота, вон, на обед ушла. Скоро придёт Медвежонок и будет меня кормить, а ты чего, жрать не хочешь? Ничего я не хочу, от слова совсем. Пытаюсь добиться, чтобы с потом из организма вся дурь выветрилась. Левый блок, шаг вперёд с прямым правым и тут же слева в печень. Но всё равно, кипит наш разум возмущённый. И ни железом, ни кулачным искусством его не успокоить. Вашу ж мамашу. Почему мне так с бабами-то не везёт? Почему всё хорошее когда-нибудь да кончается? Жизнь, говорите, зебра, полоска черная, полоска белая. Нет, господа, херня какая-то получается с той зёброй. Пойдёшь в одну сторону по этим полоскам, придёшь и вовсе к хвосту. А под ним задница. Ага, и две крепкие ноги, которыми тебя всенепременно лягнут. А пойдёшь в другую сторону, это ещё надо разобраться в какую сторону идти правильно, придёшь к ушастой морде со здоровенными жёлтыми зубами. И укусят тебя, как бог свят. И где справедливость. Чё, так вот всю жизнь вокруг этой полосатой скотины и ходить, пытаясь увернутся от крепких копыт и не менее крепких зубов, А? А, на фиг. Становись в мабу, всем знакомую стойку всадника, и через пару-тройку минут все мысли уйдут. Останется только боль в натруженных ногах. Так и поступим.
Ноги уже болят, а вот гадкие мысли из головы ну не хотят уходить. Откуда-то появилась у меня дурная тяга к самокопанию, да к обдумыванию-пережёвыванию произошедшего. Взрослею я что ли? Вскоре я, плюнув на всё, уселся на скамейку возле теплицы. Пот градом, сопли пузырями, возмущённые мысли в голове девятым валом. Есть от чего. В самых первых числах сентября выяснилось, что Надюха задарила мне одну из тех болезней, что в расписании для военных врачей обзываются почему-то именем древнеримской богини любви, или по простому «гусарский насморк». Не имея опыта в таких делах, первые симптомы я как-то проигнорировал, ну а когда понял, что что-то со мной не так, быстренько озадачил аптекарский наряд на утреннем разводе. Уже к обеду у меня на столе лежала парочка блистеров и подробное описание, что и как принимать. За неделю всё и прошло. Про общение с Надькой пришлось забыть, вот по этому и бешусь да организм истязаю. Как там: «..осень наступила, отцвела капуста, у меня пропали половые чувства…» Вот точно, что я делать не буду, так следовать указаниям этой детско-пошлой песенки. Выходить, понимаешь на дорогу, и лишаться первичных половых признаков путём положения в глубокую колею на раздавление проходящим транспортом. Нет уж.
Так, ладно, хватит ныть, попрыгали через забор в роту. Разбежался, и уже перелетая через бетонные плиты, понял, что сейчас снесу какую-то девчонку, спешащую в медучилище по дорожке мимо роты. Хвала аллаху она успела остановиться. Карие глазёнки малость испуганные. Ещё бы, идёт себе человечек, и тут какое-то камуфлированное существо с неба падает. Да ещё лязгает по асфальту, что твой рыцарь Тевтонского ордена. Ну да, сапоги у меня подкованы как надо, дружба с каптёрами вещь полезная. По две подковки на каждом каблуке, да ещё по две на мысах. А то никаких сапог по нашему асфальту бурденковскому не хватит. Отдельные индивидуумы и вовсе забивают в каблуки строительные дюбели, обрезанные на токарном станке в КЭО. По темноте, если пройтись строем «дембельским шагом» приволакивая ноги, смотрится со стороны просто офигенно, фонтаны искр из-под каблуков летят.
-Простите, сударыня, я вас не напугал, - надо показать себя галантным кавалером. Девочка, надо сказать, просто прелестна. Маленькая коротко стриженная брюнетка, симпатичная, спасу нет. Чёрные джинсы в обтяжку, чёрная же футболка с черепом на груди, маленькой аккуратной высокой, чёрт побери, аппетитной груди. Довершала гардероб короткая куртка коричневой кожи с блестящими клёпками.
-Я тут как-то и позабыл, что уже сентябрь и занятия в училище начались. Вот прыгаю, периодически.
-Свисти больше. Постоянно на наши окна косишься, когда тренируешься, - глаза девочки искрятся смехом.
-Уела, есть такое. Но это подразумевает, что ты там периодически ошиваешься, у тех окон. Интересно, да?
-Вечером интересней, когда вас там много, - какая ж у неё милая улыбка, - но и за тобой прикольно наблюдать.
-Дуо се, байфумэй, - слегка кланяюсь, прижав ладони к груди.
-Это по-каковски? – а в больших карих глазах, вроде как, и заинтересованность появилась.
-Большое спасибо, милая девушка, на китайском, - вот так вот, мы не лыком шиты.
-Я уже милая?
-А то, будто сама не знаешь, - мы тут болтаем посреди дорожки, а вон и рота из-за угла показалась, Медвежонок на хоздвор возвращается. И пялится, паразит, во все глаза.
-А если я в роту позвоню, как тебя спросить, чтобы позвали к телефону? – во как!
-Если после восьми часов позвонишь, так я трубку и возьму. Меня Алексей зовут.
-Так ты писарь, - меня одаривают ещё одной улыбкой, - а я Аня. Жди вечером, может и позвоню.
И прекрасное виденье ускакало на учёбу. А я пошёл в канцуху к ротному, замполиту и всяческим бумажкам. Служба у меня такая. А звонка буду ждать. Хотя по нынешним временам к нам в роту вечером дозвониться, чего-то стоит. Это сбежавший володимерский чудак на букву М, что б ему жидко обосраться, такое впечатление развил на родине бурную деятельность. И всякие комитеты солдатских матерей, да и просто родители по вечерам телефон просто обрывают. То того им подавай, то этого. И крайне возмущаются, когда узнают, что воин в наряде. А что вы, собственно, хотите? Он же не в пионерлагере. Но Анька дозвонилась. Правда, через пару дней. Выдержала паузу, но ведь позвонила. Телефон же где-то вызнала, антересно. И теперь у меня вечером есть ещё одно развлечение, окромя книжек и гири ротного. Что не может не радовать.
Я не знаю как у вас, а у нас в Неаполе… А у нас в ГВКГ имени академика Николая Ниловича Бурденко ещё и культурная жизнь случается. Вот как сейчас, например. На сцене актового зала в управлении Николай Расторгуев и «Любэ», в зале раненые, больные и наше начальство, ага, классное сочетание, мне нравится, а на балконе беснуется личный состав РМО. Ну а чего не поорать «Скоро дембель, скоро дембель!!!», или подпеть ту же «Самоволочку». Кайф. Но такая уж у меня судьба, и тут обломали. Снизу прибежал помощник дежурного по управлению, тебя, мол, в роту вызывают. Пля, я кого-нибудь загрызу, ну чес слово. Ага, вон оно чего. На плацу переодетый в парадную форму, не свою, а нашего призыва, марширует тот самый бегозавр среднерусский. Ножку тянет, руками отмашку даёт. Судя по красной роже, пыжится уже давно. Да ещё и сержант Руслан за ним присматривает. Ляпота. А вот Рассказов меня малость разочаровал. Печатай, мол, рапорт на увольнение этого чудика. Комиссуем его на хрен. Иди в управление, там все документы на него уже оформляют, нужен только рапорт в приказ. Неплохо так паренёк сбежал, качественно, сука. Иду с рапортом из казармы, о, а молодой познаёт все тяготы и лишения военной службы, это нужно и полезно. Марширует уже в противогазе и с тяжеленным ломом в положении «на грудь». Вот Рус молодец. Ходи, милай, я с документами спешить не буду. Но у начальства всё на мази оказалось. Быстренько бумажки мне все отдали. И отправился парниша из роты до дому, напутствуемый нашими «нежными» пожеланиями. А через пару недель я забрал на почте письмо от владимирского военкома. «Родила царица в ночь…» Вон и виза главврача роддома имеется, отпускайте, мол, счастливого отца двоих детей. А за каким хреном вы его вообще призывали?
Пьяница-отец – горе в семье, а запойный старшина чего? Горе всей роте? Скажем дружно, на хер нужно. Но тут уж нам выбирать не приходиться. Как-то в воскресенье после обеда. Всё вроде бы тихо и спокойно. Димка Забродин сидит в каморке старшины, народ кто на хоздворе, кто в ленинской комнате видак гоняет, выходной же. Лёха влетел в канцелярию и с порога выдохнул:
-С центрального КП позвонили, старшина в роту идёт. Пьянющий, просто в лоскуты.
Такое сообщение можно комментировать только непечатно. Не было печали. Квасит наш старшина крайне редко, но, сука, качественно. Как раз где-то год назад он посреди ночи заявился на КПП 3, на общагу, и разнёс весь наряд вдребезги и напополам. Ну да, все спали, и патруль и его начальник, и даже Джордж. Не тот, который Буш, а тот, который дог. Хреново было, что начальником патруля в ту ночь стоял контрактник, московский парнишка из нашего призыва, ещё пару месяцев назад служивший в роте. Какой-нибудь прапор послал бы пьяного куда подальше, а этот застыл, аки мышь перед удавом. Старшина голосит, пытается всем и каждом в душу залезть или по морде съездить, но с координацией у него проблемы. Дог мечется от стенки к стенке небольшой комнатушки, внося в это ночное веселье нотку полного хаоса. Пьяный прапор пытается его пнуть, но и в этом не преуспевает. Меня, как стоявшего в усилении, старшина отправил в роту, а всем остальным пообещал назавтра вызвать «толстого северного лисёнка». Но, явившись в казарму после обеда, не помнил о ночном своём окаянстве напрочь.
И вот опять. Нет у меня никакого желания с пьяным прапором общаться. Но решение есть, ключи от канцухи только у ротного, замполита Гущина и у меня. Показываю Лёхе рукой на стул замполита и закрываю дверь изнутри. Тихо сидим. Дневальный заголосил «Дежурный по роте, на выход!», и тут же был обозван козлом нетрадиционной половой ориентации. Жжёт наш старшина сегодня по-особому. Обидно ему, видишь ли, что раньше «страшному» прапорщику Мелимуку дневальные кричали «Рота, смирно!», а ему нет. Ну да, ты ещё до столба доколупайся. На тумбочке молодой стоит, который про того Мелимука только в страшных сказках слышал и видеть, если видел, только на продскладе при кухне в роли домовитого и хозяйственного начальника оного склада. А вот уже и дверь в канцелярию тряхануло от сильного удара.
-Дневальный, где этот? – вот ведь голосит, и снова удар по двери. Это что же, он специально ко мне шёл? Я как-то в его направлении и не косячил, вроде. Хотя кто пьяного поймёт.
-Угна, сука, Угна! – на второй этаж попёрся. Судя по воплям, доносившимся сверху, Серёга тоже не горел желанием общаться с нетрезвым прапором. Минут через несколько в казарме стало тихо. Набираю дневальному, где, мол, старшина? С Забродиным ушёл, отвечает, с центрального звонили они уехали с территории.
-Чего, уехали? – у Забродина, вроде, нет прав, да и машины. Это что ж, старшина за рулём? На шестичасовой проверке оказалось, что помимо Димки со старшиной уехали ещё и двое бывших десантников Трушин с Никульниковым. И что показательно никто к отбою не вернулся в расположение. Утром перед разводом дежурный по роте доложил Рассказову, тот в ответ выразился крайне непечатно, а Тигра возмущённо взлаяла. Компания реально запропала, ни слуху, ни духу. Вечером мне было приказано далеко от телефона не отходить, вдруг позвонят. Косяк, конечно, ротному, надо по начальству докладывать, что пропали два прапора, да ещё увезли с собой двух нижних чинов. Димка позвонил только на следующий день рано утром. Выяснилось, что в затуманенном алкогольными парами мозгу старшины взыграли половые желания. И повёз он всю компанию аж в Тверь. А чего ж не в Питер уже, один хрен по Ленинградке? Кричал пьяный прапор, что знает там безотказных баб. Естественно в Твери никого не нашли. Напились пива, да и отправились обратно. И посреди ночи старшина таки за рулём заснул. В результате ярко-красная семёрка, вылетев на обочину, снесла к чертям опору электропередач, оставив без света какой-то квартал столицы. Забродину повезло больше всех. Сидевшего непристёгнутым на переднем пассажирском сидении, его просто выкинуло через лобовое стекло. Сломанная рука и разбитый нос не в счёт. Сидевшим сзади десантам досталось гораздо сильнее. У обоих сломаны челюсти и носы, Трушину ещё и голень сломало водительским креслом. Старшину же спасатели вырезали из покорёженной машины больше часа. Поломанный он весь, вещал Димка, здесь в реанимации лежит в Первой градской. Скажи, мол, ротному пусть машину организует, чтоб нас отсюда в госпиталь забрать. А старшину трогать нельзя будет ещё с месяц. Рассказов, узнав от меня ситуацию с нашей пропажей, матерился минут пять непрерывно. Никого, мол, забирать не будем, пущай там и сидят, лежат или чего там они делают эти ****острадальцы. Но, правда, доложил майору Мелимуку, а тот на следующий день организовал перевозку наших пораненных в ГВКГ. Старшина в реанимации, Димка на больничном, в роте всего четыре офицера. Никульникова с Трушиным, подлечив, комиссовали прямо из отделения чеслюстно-лицевой хирургии, они и в роте больше не появлялись. Старшину я увидел только раз в конце ноября. Он, прихрамывая, бродил по управлению, оформляя какие-то бумажки.
Октябрь уж наступил… А с ним и первые увольнения дембелей нашего призыва. Уходят москвичи да бывшие танкисты, те самые из ковровской учебки, что в первый день службы поразили нас своей униформой образца 43 года. Ну а меня Рассказов взялся чуть не каждый день стебать, что смоленские будут служить ровнёхонько до 9 февраля. Изверг. Служить, говоришь, мы ж могём на службу и забить. Ага, его самого, большой и толстый, нам по сроку службы положено, репрессивный ты наш. Ладно, командир, пошуткуй. А мы вот пойдём с каптёрами дембелят провожать. Сержанты все кто в нарядах, кто в эвако, а ребятишки в подвальной бытовке, что в новом хирургическом корпусе шикарный стол накрыли. Тут и Мишка Нилов уже ошивается, старший кухонного наряда. Он по большей части это великолепие и организовал. Здоровенный противень жареной картошки, два бачка салатов, свекольного и капустного, котлеты да колбасы. Ну и водки как всегда без меры. С оставшимся в роте Забродиным всё договорено, можно до вечерней проверки не появляться. Иэх раззудись плечо, наполняйся стакан. Как-то силы свои в питии я в это раз не рассчитал. А может просто радостно было за дембелей, нас то есть. В какой-то момент мозг просто выключился, и последний этап посиделок помниться урывками. Более-менее прочухался уже на улице, идучи в роту. Хорошие вечера в октябре, хоть и прохладные. А спецназеры всё сидят под окнами палаты Романова. Что-то я как тот чукотский шаман, что вижу с пьяна, то и пою. Забродин, увидевши нас на плацу, просто махнул рукой, валите, мол, отбивайтесь. Это мы с превеликим нашим удовольствием. К концу октября уволился весь наш призыв, остались только мы, смоленские. Да и нас уже не двадцать два. Кто-то из водил перевёлся на контракт в другие подразделения ГВМУ, пара пацанов комиссовалась. Несём потери.
Ротный начал назначать стажёров на все КПП, помдежам в управление. Мне было сказано тоже подумать-поискать человечка себе на замену. Вечером как-то собрал я сержантский консилиум. Я знать эту молодёжь не знаю, практически не пересекаемся по службе. Подсказывайте друзья-товарищи, кого можно взять в ученики на писарскую должность. Репы почесали, даже малость поругались, но кандидатуру мне нашли. На следующий день ротный это дело одобрил. Так в канцелярии появился Мишка, мой стажёр. А в роте на следующий же день объявились сантехники. Аж три дня лазили по кубрикам, осматривали батареи, что-то у них там не получалось с отоплением. И вот эти замечательные представители хомо сантехникус решили слить кипяток с батарей. В окно второго этажа, что выходит на хоздвор, вывалили шланг, и водичка зажурчала. Вся беда в том, что ровно под этим окном на первом этаже окно кабинета Рассказова. Только оно заделано изнутри и в кабинете в оконном проёме устроен эдакий мини-бар с ажурными дверками. А первый этаж казармы у нас ниже уровня асфальта. И вот большинство слитой воды полилось в приямок окна кабинета ротного. На беду и Рассказов с Гущиным, и я в это время создавали на первом этаже управления очередь в кассу. Господа офицеры получали денежное довольствие на себя, любимых, а я деньги и ведомость на всю роту. Зайдя в казарму, первое, что мы услышали, был удивлённо-испуганный лай Тигры. Она как-то поначалу зло громко взлаивала, а потом переходила на визг. Открыл ротный дверь кабинета, и мы все дружно оху…удивились жутко. Картинка открылась удручающая. Из бара ниагарским водопадом течёт вода, на полу её уже выше щиколотки. Хорошо хоть порог высокий, в канцелярию не переливается ещё. В кабинете стоит густой такой туман не туман, пар не пар. На столе сидит охреневший стаффорд. Прямо со стола Тигра с обиженным рявком прыгнула на руки ротному, уноси, мол, меня скорей. Он и уволок её и себя в каморку старшины, да и обосновался там на пару-тройку дней, потеснив Забродина. Покуда кабинет не просохнет.
Ну да, вышедши с больничного, Димка стал старшиной роты. Представлялся он теперь крайне интересно. Старшина роты старшина Забродин. Масло масленое. Деркачёв, Гущин да Димка стали больше оставаться с нами на выходные. Вот в одно такое солнечное октябрьское воскресенье Деркачу пришла в голову идея устроить спортивный праздник. Выстроил он роту на плацу, приказал приволочь с хоздвора гирю в шестнадцать килограмм, и устроил соревнования по выжиманию оной одной рукой отдельно среди сержантов, отдельно среди рядовых. Меня, что показательно, изначально не позвали, сидели мы с Мишкой в канцелярии «портянку» разрисовывали. Это распечатанный на разлинованном ватмане список всей роты на месяц, с отметками всех нарядов, болезней и прочего. Тут нарисовывается дневальный, Лёх, тебя Деркачёв на плац зовёт. Выхожу. На плацу стоит рота, справа у калитки сержанты с прапором, прямо перед крыльцом гиря на асфальте.
-Давай, - Деркачёв кивает мне на гирю.
-В смысле, давай? – включаю я дурачка.
-Гирю бери да выжимай! У нас соревнования, - рычит прапор.
-Вот эту? А какой рукой?
-Да любой, - командир взвода охраны наливается краской, что твой помидор. Да не вопрос. Гирю правой рукой на грудь, ноги чуть расставил, левую руку упёр в бок. И заработала моя рука, как поршень. После полугода вечерних истязаний плеч с гирькой из кабинета Рассказова, меня эта «пудовка» и не сильно напрягает. Я ещё и физиономию скорчил совсем такую скучающую. Похоже, мое гиревое умение крайне напрягает прапора. Рожу, мол, кричит попроще сделай. А лицо у него от удивления-то вытягивается. Уел я его походу. Видать, поглумиться хотел над работником пишущей машинки. Ага, щаз тебе. К сороковому разу плечо начало жечь. А чего я собственно убиваюсь?
-Товарищ прапорщик, а сколько надо-то? – спрашиваю, медленно так поднимая гирьку.
-Да ты уже всех рядовых победил, - отвечает, - а у сержантов, вон, Бокс пятьдесят пять выжал.
Тогда всё, хватит. Не сержант я ни разу. Опускаю гирю на асфальт. Разрешите идти, идите. Возвращаюсь к Мишке и бумажкам. Деркачёв та ещё зараза, но в понедельник ротному меня похвалил за спортивную форму. А я-то знаю, ежели б Мишка Нилов на плацу присутствовал, хрен бы я его побил. Этот пчеловод из вяземского посёлка Туманово раскачан ого-го как. А чего, говорил, тазик мёду навернёшь с батоном и в качалку. Миш, в смысле тазик, большую миску? Та ну на фиг, какую миску, таз, обыкновенный, эмалированный. И мы все выпадали в осадок. Но здоров был неимоверно.
Оказалось, окаянствуя с гирькой я себе внеочередное увольнение заработал. А надо оно мне? Самоходы субботние, опять же, никто не отменял. За пределы госпиталя я и так хожу, чуть не каждый день, а бродить по Москве просто так? Ну, вот не нравиться мне весь этот сумасшедший московский ритм жизни, совсем не нравиться. Выпускают меня на центральном КПП без вопросов, знают, что часто по задачам Рассказа в город выхожу. Я под эту марку, периодически, просто шляюсь по набережной Яузы, заходя потом к Саньку на 5-ое на чай. А пару раз в месяц старший прапорщик Можаев заступает в наряд по парку МВО. Я и забегаю к нему в двухэтажный домик белого силикатного кирпича поболтать за жизнь. Тут в его подчинении аж целых два контрактника, основная задача которых заключается в том, чтобы сауна, устроенная где-то в глубине данного домика, была всегда готова. А вдруг командующему Московским военным округом захочется попариться.
С Анькой погулять? Вот тут я сам себя удивляю. Этот семнадцатилетний бесенёнок настолько замечательный с виду, что просто зубы сводит, да и не только зубы. Пацанка-пацанкой, но вокруг неё как-будто сам собой распространяется почти видимый флёр неимоверной женственности, и аромат дорогущей косметики. Пообщавшись с ней уже как месяц, я поймал себя на мысли, что не понимаю её, от слова совсем. Разница всего в три года, а мне не заходит ни большая часть её юмора, ни взгляды на жизнь. Как так? Да московская штучка, да генеральская дочка. В училище попала только из-за того, что по собственному разгильдяйству еле-еле окончила девять классов. А старший братишка у неё, наоборот, очень умный, окончил военное училище и в генштабе старшим лейтенантом бумажки носит. Но ведь сама мне звонит, значит, хочется ей со мной, провинциалом, общаться. И чего мне, дураку, надо? Зачем мозг напрягать? Но не думать, не пытаться понять, что не так, не получается. Может это я какой-то не такой? Или это всё-таки она играет на людях какую-то роль, эпатирует публику. Уже через пару дней нашего знакомства учудила. Как всегда перед разводом вылезли мы с плаца полюбоваться на дефиле будущих медсестричек. Кто на заборе у дорожки сидит, кто опёршись на него стоит. Ждём-с. Это уже традиция пообсуждать прелести студенточек. И вот Анька в стайке своих однокурсниц. Однокурсницы, провожаемые пошлыми хохмочками оболтусов в камуфляже, быстро проходят мимо, а у меня за шею обнимают маленькие нежные руки. Привет-привет, и я получаю смачный такой приятно-долгий поцелуй. Господа деды только что не воют от восторга. А из калитки с укором смотрит заместитель командира роты по борьбе с личным составом капитан Максим Викторович Гущин. Мне оставалось только с глупой улыбкой пожать плечами, так вот фишка легла, Викторыч.
Чего она там своим подружкам наплела про меня, это тоже вопрос. Теперь хоть на хоздвор не выходи, окошко девками облеплено, пля. Тут иду как-то в управление с рапортичкой, а позади три студенточки. И слышу, как они меня обсуждают. Вот он, мол, Анькин солдатик. А задница у него, правда, классная. Ладно, тут пройти метров пятьдесят, потом мне направо, им налево. Но уши-то у меня горят, гляди и вовсе задымятся. Да и мне по телефону может такое выдать, что хоть стой, хоть падай. Ну, за каким хреном, скажите, мне надо знать, что она давно уже не девочка? Что в прошлом году залетела от сынка богатого бизнесмена, и тот организовывал ей какой-то хитрый вакуумный аборт? На хрена мне это знать? Ох, кипит наш разум возмущённый.
Как-то в конце октября, где-то через час после отбоя… читаю очередную книжку, никого не трогаю. Книжек у меня в ящике под столом становиться всё меньше, я их потихоньку домой бандерольками отправляю. И тут, вдруг, откуда ни возьмись, забредает мне в голову дурная мысль. Книжки ты домой отправляешь, а чего ты сам там делать будешь, по нынешней-то жизни? Вспомни, до призыва как ты работу искал. И на фиг был никому не нужен без опыта. И что ты предлагаешь, злой, холодный, всезнающий я? Иди на контракт, глядишь и приживёшься в столице. Можно про это дело и подумать. Хотя берут в ГВКГ на контракт всё больше водителей, а из меня водятел никакой. Для других должна найтись должность в госпитале. Вон пара московских пацанов нашего призыва в КЭО трудятся, в роте появляясь только в субботу с утра на ПХД. Генеральскому племянничку, да, быстро организовали место в эвакоотделении. Он теперь сидит днями на телефоне и в ус не дует. А кто мне чего организует. Рассказов с Гущиным, может, будут и не против, но они тут совсем мало решают. Если заикнусь про дальнейшую службу, направит меня Николаич к майору Мелимуку, с ним дело обговаривать. А я не хочу. Это очередная моя дурацкая черта характера. Чего бы то ни было у кого-то просить, терпеть ненавижу. И крайне не люблю быть кому-то что-то должен. Если не могу решить сам, значит оно мне и не надо. Посему про контрактную службу забываем, ежели только сами не предложат.
Жили мы бедно, а потом нас обокрали. Санёк позвонил буквально сразу после развода. Кто-то, разбив окно в кабинете завхоза, вынес всё из его шкафов. А там в большей степени наша гражданка да алкогольные запасы. Джамилу Шалиеву крайне не повезло, у него в брендовой кожанке ещё и приличное количество бабок было заныкано. У меня ушла вся гражданка, пакет с аудиокассетами да офигенный офицерский бушлат с воротником натурального меха. Явно, сука, кто-то свой, знавший, что на КПП есть что взять. Мечта моя вернуться домой с видеомагнитофоном накрылась женским половым органом. Теперь бы денег хватило, чтобы одеться к дембелю поприличней. Благо они в сейфе лежат. Да и магнитофон у меня на этой неделе. Надо было давно всю свою одёжку к Лёхе в каптёрку с парадками переволочь, да всё некогда. Да и как было в самоход тогда бегать. Если подбить бабки, то в роте у меня только здоровенная «мечта оккупанта»- большая спортивная сумка, новенькие берцы и болоньевое ярко-синее пальто. Не густо, однако. Доложил о краже ротному, а тот только рукой махнул. Кабинет завхоза вынесли, вот пусть он и разбирается.
Уже через неделю выяснилось, кто, собственно, крыса. Да жаль не отловили. Джамил, идючи из хирургического отделения, где его прооперировали, в большом парке столкнулся нос к носу с Коновалом. Тем самым чувашским алкашом-десантником, которому когда-то на общаге нож в бочину воткнули. После дембеля этот чудак на букву «м» съездил домой в Чебоксары, но уже посередине лета стал ошиваться вокруг госпиталя. Больше в общаге, конечно. И вот Димон видит этого козла в своей кожанке. Куртку ту ни с чем не спутать, Шалиев её в Сокольниках покупал в каком-то дорогом магазе. Джамил попытался поймать крысёныша, да после операции ему даже ходилось с трудом. Удрал паскуда. Насели мы на Рассказова, мол, отпусти на вокзалах подежурить, скорей всего Коновалов в родную Чувашию ноги сделает. И Гущин был не против, но ротный запретил.