Еще будучи школьником я прочитал стихотворение Пушкина "Проклятый город Кишинев", которое в его собрании сочинений, хоть полном, хоть кратком трехтомничке, называется "Из письма к Вигелю". Чтобы не напрягать ленивого читателя поисками и перескоками по вкладкам, размещаю текст стихотворения ниже сразу под моим текстом.
Я познакомился с ним будучи еще школьником (Кишиневской школы номер 24). Стих позабавил, половину я сразу запомнил наизусть. Частенько цитировал российским друзьям.
Но у меня еще тогда возникли к Пушкину вопросы.
"Не знаю, придут ли к тебе
Под вечер милых три красавца;"
- Что это? К чему? На что намёк? Непонятно!
Удивление также вызывала финальная строка:
"Но, Вигель — пощади мой зад!"
Пушкин так отсидел задницу, пока писал Вигелю письмо? Это казалось слишком примитиво грубым для пушкинского стиля. Тем более, что перед этим он пишет:
"Тебе служить я буду рад —
Стихами, прозой, всей душою,"
Несколько удивляло также то, что восхваления Содому по числу строк намного превосходят проклятия Кишиневу. Но это уже объяснимо: свою нелюбовь к Кишиневу можно описать в паре строк, а пораспинаться по поводу Содома поможет Библия и лицейское образование.
Прошли годы. Я вдруг перечитал стихотворение - и меня настигло озарение!
Я понял, что картина радикально меняется, если признать, что у Вигеля были гомосексуальные наклонности. В то время в "прогрессивных" атеистических дворянских российских кругах это не особо подвергалось осуждению, хотя и не афишировалось.
Для меня все встало на свои места! И "милых три красавца", и "пощади мой зад" нашли объянеие.
Я порылся в интернете и нашел ряд источников, подтверждающих, что Вигель был гомосексуалистом.
Возникает вопрос: а были ли у самого Александра Сергеевича склонности к сексуальным отклонениям? Думаю, что последняя строка стихотворения, несмотря на терпимое отношение к подобному греху у своих приятелей, даёт о Пушкине однозначный ответ: нет!
У читателя может возникнуть вопрос: а при чём тут Кишинёв?
Ну... читайте первую строку!
Александр Пушкин
Из письма к Вигелю
Проклятый город Кишинев!
Тебя бранить язык устанет.
Когда-нибудь на грешный кров
Твоих запачканных домов
Небесный гром конечно грянет,
И — не найду твоих следов!
Падут, погибнут пламенея,
И пестрый дом Варфоломея
И лавки грязные жидов:
Так, если верить Моисею,
Погиб несчастливый Содом.
Но с этим милым городком
Я Кишенев равнять не смею,
Я слишком с библией знаком,
И к лести вовсе не привычен.
Содом, ты знаешь, был отличен
Не только вежливым грехом,
Но просвещением, пирами,
Гостеприимными домами
И красотой нестрогих дев!
Как жаль, что ранними громами
Его сразил Еговы гнев!
В блистательном разврате света,
Хранимый богом человек
И член верховного совета,
Провел бы я смиренно век
В Париже ветхого завета!
Но в Кишиневе, знаешь сам,
Нельзя найти ни милых дам,
Ни сводни, ни книгопродавца.-
Жалею о твоей судьбе!
Не знаю, придут ли к тебе
Под вечер милых три красавца;
Однако ж кое-как, мой друг,
Лишь только будет мне досуг,
Явлюся я перед тобою;
Тебе служить я буду рад —
Стихами, прозой, всей душою,
Но, Вигель — пощади мой зад!