LI. Ещё одна часть приказа Короля
Через несколько дней после описанных событий д’Артаньян и Портос прибыли на Крит. Та часть побережья, которая ещё контролировалась союзниками, охранялась французскими отрядами. С одним из кораблей, доставивших в крепость порох, боеприпасы и продовольствие, прибыли и наши друзья. На основании своего высокого воинского звания и пользуясь сохранившимся у него приказом Короля, д’Артаньян возглавил эту небольшую морскую экспедицию и несмотря на обстрел береговой артиллерии с турецкой части острова ему удалось провести корабль в относительной безопасности к намеченной им цели.
Доставленный груз был с радостью принят комендантом крепости, который проводил д’Артаньяна и Портоса в комнаты одной из внутренних башен.
— Поскольку вы прибыли без войска, капитан, вы, вероятно, привезли нам какой-то приказ вашим частям от Короля Франции? — спросил Гримальди.
— Его Величество давно не получал вестей из крепости и направил меня выяснить, как обстоят дела, какая требуется помощь и в какие сроки можно ожидать завершения кампании.
— Нам нечем порадовать вашего Короля, — мрачно ответил Гримальди. — Мы будем удерживать крепость столько, сколько сможем, но её сдача туркам – лишь вопрос времени.
— Чёрт побери, у вас же здесь несколько тысяч бойцов! — воскликнул Портос.
— Наши силы стеснены в действиях, тогда как силы Османской империи превосходят наши многократно, в особенности, на море. — ответил Гримальди. — Они окружают нас, методично разбивают стены крепости. Я удивляюсь, как вам удалось проскочить мимо их боевых кораблей.
— Немного искусства и очень много удачи, — ответил капитан. — И всё же, неужели нет никакого средства спасти положение?
— Несколько дней тому назад к нам приходил один монах, который сообщил нам, что он послан генералом ордена иезуитов, — ответил Гримальди. — Он предложил нам средство борьбы с турками.
— В чем же оно состояло? — спросил д’Артаньян.
— Он предложил нам разбросать по побережью мертвую рыбу, посыпанную неким таинственным веществом, — ответил комендант. — По его словам, чайки, которые питались бы этой рыбой, занесли бы впоследствии на османские корабли смертельную болезнь, от которой в турецком лагере начался бы мор, после чего турки должны будут отступить.
— Это не война, а подлость, — пожал плечами д’Артаньян, — впрочем, подлость и война – синонимы. Но каким образом чайки, принеся эпидемию на турецкие корабли, не затронули бы корабли французского и венецианского флота?
— Этот же вопрос мы задали монаху-иезуиту, — ответил Гримальди, — на что он отвечал, что знает лекарство, способное полностью излечить любого, кто заразится этой смертельной болезнью.
— Какова же доза такого лекарства на одного больного? — спросил д’Артаньян.
— Иезуит говорил, что одной склянки такого лекарства достаточно для излечения пяти человек, — ответил Гримальди.
— В крепости около десятка тысяч солдат и ещё около четверти этого количества – женщины и старики! — воскликнул д’Артаньян. — Добавьте сюда флот двух государств! Вам потребуется несколько бочонков этого лекарства и целый штат врачей!
— Именно поэтому мы отклонили предложение иезуита, — ответил Гримальди.
— И вы были совершено правы, комендант! — воскликнул капитан и крепко пожал руку Гримальди. — Холодное оружие, мушкеты, ружья и пушки – вот настоящее оружие войны! Яды, изобретенные в Италии, и применяемые иезуитами, надеюсь, никогда не будут применяться в войнах в таких количествах, когда результат может выйти из-под контроля. Я надеюсь, что этот монах не вознамерился сам реализовать свою идею?
— Нам показалось, что он равнодушен к исходу кампании, и наш отказ воспользоваться его предложением как будто ничуть не смутил его, — ответил комендант. — Он удалился без тени эмоций, и мне доложили, что он отплыл на побережье на небольшом корабле в сопровождении какого-то мрачного человека, выполнявшего роль шкипера и слуги.
— Как он выглядел? — спросил д’Артаньян.
— Весьма молодой человек среднего телосложения с глубоко посаженными глазами и широкими надбровными дугами, — ответил Гримальди.
— Нет, это не Арамис, — сказал сам себе д’Артаньян.
— Что вы сказали, простите? — переспросил комендант.
— Ничего, я просто размышляю вслух, — ответил капитан. — Могу я переговорить со своими соотечественниками? Я бы хотел видеть герцога де Бофора.
— К несчастью… — проговорил Гримальди, — впрочем, я вижу, к нам идёт граф де Гиш, он расскажет вам всё, что вас интересует, мне же позвольте вас оставить, чтобы заняться подготовкой к дальнейшей обороне крепости.
— Всего доброго, комендант, и удачи! — ответил д’Артаньян, приложив два пальца к шляпе, отдавая таким образом честь коменданту как равному себе по званию. д’Артаньян. — Граф, я безмерно рад видеть вас! Вы, я вижу, не ранены! Фортуна хранит вас!
— В отношении меня Фортуна пока более милостива, чем в отношении других командиров, — со вздохом ответил граф де Гиш. — Лучше бы мне было погибнуть в этой вылазке.
— Что вы такое говорите, граф! — удивился д’Артаньян. — Кому же досталось на этот раз от своенравной греческой богини удачи?
— Образность вашей речи, капитан, улетучится после того, как я назову вам имена погибших, — ответил де Гиш. — Наш главнокомандующий, герцог де Бофор бесследно исчез в ходе ночной вылазки.
— Не может быть! — воскликнул д’Артаньян. — Бесследно исчез? Как же может пропасть человек на глазах у множества сражающихся?
— Хотя ночь и была лунная, в момент высадки тучи закрыли луну, мы сражались почти в полной темноте. Лишь изредка вспышки от выстрелов наших и вражеских мушкетов освещали поле боя, да ещё четыре раза взорвались бочонки с порохом, которыми мы уничтожили две турецкие пушки и обрушили два их подкопа под крепость, — с грустью ответил де Гиш. — Вылазку можно было бы назвать удачной, если бы не потеря нашего главнокомандующего. Герцог был отчаянным воякой, он совершенно не замечал опасности, и, по-видимому, погнался за каким-то особенно яростно сражающимся турком, в пылу погони слишком далеко оторвался от отряда и был убит, или захвачен в плен.
— Это большое несчастье! — воскликнул д’Артаньян. — Не приходили ли после этого парламентеры с предложением вернуть герцога за соответствующий выкуп?
— Никаких парламентеров не было, — ответил де Гиш.
— Значит, герцог погиб, — сказал капитан скорее себе, чем де Гишу. — Король не простит нам этой потери.
— Герцог был неудержимым человеком, управлять которым было не под силу даже Королю. Даже кардинал Мазарини не мог ничего поделать с его своенравным характером. Мы могли лишь выполнять его приказы и стараться защитить его, как могли. Но я не снимаю с себя вины за это трагическое происшествие, — ответил де Гиш. — Самое разумное для меня – это погибнуть так же славно, как погиб мой командир, и как погиб виконт де Бражелон.
— Виконт де Бражелон?! — вскрикнул д’Артаньян. — Вы сказали, что виконт де Бражелон погиб?
— Раздавлен рухнувшей от взрыва пушкой, — вздохнул де Гиш. — По-видимому, перед этим он был ранен, поэтому и упал во вражескую траншею, где и нашёл свою смерть.
— Несчастный юноша! Какая злая судьба! Бедный Рауль! — воскликнул д’Артаньян. — Несчастный Атос! Он этого не переживёт. Прости меня, граф де Ла Фер за то, что я принесу тебе такую злую весть!
— Вы говорите о графе де Ла Фер? — удивился де Гиш. — Вы, следовательно, знаете, что он недавно прибыл в крепость?
— Так граф в крепости? — удивился капитан.
— Уже нет, — горестно вздохнул де Гиш. — Узнав о гибели своего сына, граф, по-видимому, выпил отравленное вино. Его нашли наутро следующего дня бездыханным в его постели. Три офицера, имеющие какие-то полномочия от Короля, погрузили его тело в гроб и увезли на материк.
— Три офицера? С полномочиями Короля? — воскликнул д’Артаньян. — Опять какие-то офицеры и какие-то чёртовы полномочия? Кто читал эти приказы?
— Я их читал, капитан, поскольку после гибели герцога я остаюсь старшим офицером французского войска в этой крепости, — ответил де Гиш.
— Что же в них было сказано? — спросил капитан.
— Всё очень туманно, — сказал де Гиш. — В бумаге было сказано, что предъявители этого документа действовали по распоряжению Короля и во благо Франции, а также о том, что всем офицерам сухопутных и морских сил Франции надлежит оказывать всяческое содействие этим офицерам в их миссии по аресту или казни государственных преступников.
— Тот же стиль и те же необъятные полномочия! — в отчаянии проговорил капитан. — Были ли там имена этих офицеров?
— В бумаге, которую мне показали, стояло лишь одно имя, — ответил граф. — Это имя – лейтенант дю Шанте.
— Дю Шанте, — задумчиво произнёс д’Артаньян. — Я не знаю такого лейтенанта в королевской гвардии. Но я познакомлюсь с ним, черт побери! Граф, мы вынуждены оставить вас, поскольку я также выполняю приказ Короля и должен ехать дальше.
— Что ж, — ответил де Гиш, — корабль, на котором вы прибыли, уже разгрузили, и в него погрузили самых тяжелых раненых. Я предлагаю вам отобедать, после чего вы можете отплывать.
— Пообедаем на корабле, если кусок полезет мне в горло после всех ошеломительных новостей, которые вы мне сообщили, граф, — ответил д’Артаньян. — Сегодня – худший день в моей жизни! Боюсь, я утратил вкус к еде на многие дни. Три смерти в два дня! И какие люди! Граф, я желал бы встретить сейчас десяток-другой турков, чтобы насадить их на свою шпагу, однако, я должен спешить к Королю, чтобы спасти честь графа де Ла Фер и его сына, если уж спасти их жизни мне не удалось!
— Неужели чести столь достойных людей может что-то угрожать? — удивился де Гиш.
— И в очень сильной степени! — ответил д’Артаньян. — По-видимому, какие-то недоброжелатели очернили графа де Ля Фер и его сына в глазах Короля. Его Величество ожидал от них самых эксцентричных выходок.
— Если воевать под знаменем Франции, не щадя своей жизни, считается эксцентричной выходкой, — заметил де Гиш, — тогда здесь полно подобных людей. Те же, кто свою честь ценит меньше жизни, остались во Франции.
— Поскольку с недавних пор вокруг Его Величества появились люди, убеждающие его не слишком доверять моим словам, я прошу вас, граф, составить рапорт о гибели виконта де Бражелона и графа де Ла Фер как можно точнее и как можно быстрее.
— Такой рапорт уже составлен в двух экземплярах. Один предназначен Королю, а другой я намеревался отправить нотариусу графа де Ла Фер в Блуа, — ответил де Гиш.
— Вы чудесный человек, граф! Дайте мне оба экземпляра, я обещаю вам доставить их быстрей и надежнее, чем любая почта мира.
— Поднимемся ко мне в кабинет, — ответил де Гиш, — это займёт не более пары минут.
— Благодарю, граф! Идёмте, — ответил капитан.
Взяв протянутые ему два запечатанных конверта, д’Артаньян протянул де Гишу руку для рукопожатия, но, повинуясь какой-то неведомой силе, эти двое вдруг обнялись так, словно были давними друзьями и расставались на долгие времена.
— Я знал вас, как ловкого придворного, граф, — сказал д’Артаньян, — из чего заключаю, что я вовсе не знал вас! Теперь я вижу перед собой бравого военного, с которым я счастлив познакомиться.
— Я ни то и ни другое, — с грустью ответил де Гиш. — В качестве придворного я постоянно совершаю ошибки, влюбляясь в ту, которую любить мне никак нельзя. В качестве военного я, как мне кажется, ошибок не совершаю, но военная Фортуна очень строга ко мне. Я предвижу, что на этом поприще я найду свою смерть, но эта судьба нисколько меня не пугает.
— И в этом вы правы, доложу я вам! — живо сказал д’Артаньян. — Смерть на своей постели среди склянок с лекарствами и в окружении рыдающих сиделок, которые только того и ждут, что вы испустите дух и освободите их от тягостной обузы ухаживать на немощным стариком! Такую перспективу я не пожелаю и врагу. То ли дело упасть с коня, сраженным пулей или вражеским ядром! Быть как герой похороненным под знаменем Родины в окружении солдат, которые не изображают скорбь, а действительно скорбят о потере боевого товарища. Такая судьба, надеюсь, предначертана и мне. Но не спешите с этим! Сражайтесь так, как велит долг, однако, не подставляйтесь под пули почём зря. Прощайте же!
— Прощайте, капитан, — ответил де Гиш.
— Портос, мы едем! — воскликнул д’Артаньян, обращаясь к гиганту, который изучал фортификационные сооружения крепости в сопровождении одного из младших офицеров. Свесившись с крепостной стены, он разглядывал оборудование подходов к крепости, не обращая внимания на пушечные выстрелы с турецкой стороны. — Удивительно разумно устроенная крепость! — воскликнул он, наконец, спускаясь к д’Артаньяну.
— Чёрт бы побрал и эту крепость, и её архитектора, и тех, кто её осаждает, и тех, кто её обороняет! — ответил д’Артаньян. — Идёмте, Портос. Я должен рассказать вам нечто важное. Но только не сейчас, ради бога. У меня нет на это сил. Скорее на корабль и домой, во Францию!
— Так мы не будем искать Рауля? — спросил Портос.
— Здесь мы его уже не найдём, — ответил капитан со злостью. — Будь проклята эта крепость и эта война! Едем.
И друзья поспешили на корабль. В дороге друзья почти не говорили, поскольку каждый был погружен в свои мысли. Кроме того, на корабле было множество посторонних людей, что не давало возможности откровенно поговорить без опасения быть услышанным.
Всю дорогу капитан думал о том, что жестокий приказ Короля привести ему свидетельство гибели своих друзей необъяснимым образом исполняется сам собой. Если свидетельства гибели Портоса не потребовали осуществления этой гибели, то в отношении Рауля и Атоса судьба распорядилась иначе. Какая-то мистическая сила заставляла сбываться этот приказ вопреки всем усилиям д’Артаньяна, отчего он чувствовал бессилие и ярость загнанного в клетку льва.
«Если так пойдёт дальше, — думал он, — я вскоре получу известие о смерти Арамиса! Надо решительно кончать эту игру в кошки-мышки со свидетельствами о смерти моих друзей! Я пошел неверным путем! Следует бороться не со следствиями, а с причиной».
LII. Проклятья маршальскому жезлу
— Никогда бы не подумал, сколько ненависти может у меня вызвать мысль о получении маршальского жезла! — сказал с ожесточением д’Артаньян, когда друзья сошли на берег.
— То же самое подумал и я о титуле герцога, когда понял, что мне он не светит, — ответил Портос и подмигнул.
— Меня приводит в бешенство как раз противоположная мысль. Есть все основания полагать, дорогой Портос, что этот жезл преследует меня и будет мне насильно вручен, чтобы я его зашвырнул в море! — ответил капитан.
— Зачем же швыряться такими великолепными предметами? — удивился Портос. — Ведь это знак королевского уважения и чрезвычайно высокой власти.
— За каждое удовольствие, Портос, приходится платить свою цену, — возразил д’Артаньян. — Так вот цена, которую мне приходится платить за этот проклятый маршальский жезл меня чрезвычайно не устраивает!
— Так не платите её, д’Артаньян, и вы не получите этот жезл, который начал раздражать вас прежде, чем вы его получили! — ответил Портос.
— Чёртова Фортуна решила заплатить эту цену без моего согласия! — ответил д’Артаньян, — и хотя я никогда не поднимаю руку на женщин, кроме тех случаев, когда они сами об этом просят, если бы эта дрянная девка, называемая Фортуной, появилась здесь и сейчас, клянусь, я вколотил бы её в землю по самую маковку!
— Вы получили известие о том, что часть условий, которые перед вами поставлены, исполнились сами собой, — задумчиво проговорил Портос.
— Именно, Портос, именно! — воскликнул д’Артаньян.
— А поскольку эти условия были в предоставлении доказательств смерти ваших друзей, вы получили одно из таких доказательств, — продолжил Портос, снимая шляпу. — Кто из двоих? Говорите же!
— Тысяча чертей! — воскликнул д’Артаньян. — Я не могу! У меня язык не поворачивается сказать такое!
— Атос, — прошептал Портос хриплым голосом, роняя шляпу на землю.
— Чёрт побери, оба! — крикнул д’Артаньян. — Слышите ли вы меня, Портос! Они оба погибли!
Портос нежно сжал в своих объятьях д’Артаньяна, прижимая его к своему сердцу.
— Лучше бы мне было остаться в пещере Локмария, чем узнать о таком несчастье, д’Артаньян, — сказал он. — Мы с вами – бывалые вояки и в любой момент готовы предстать перед всевышним, но юный Рауль был ещё так молод. А граф, ведь он его так любил!
— Эта любовь его и сгубила, — вздохнул капитан. — Мне сказали, что граф, узнав о гибели Рауля, принял на следующую ночь яд.
— Это большой грех, но я его не осуждаю, — сказал Портос. — Однако, граф не такой человек, чтобы умирать такой смертью. Я бы ожидал, что он пойдёт в атаку на следующий день, или встанет во весь рост на крепостной стене с мушкетом в руке.
— Чёрт побери, вы правы, Портос! — воскликнул д’Артаньян. — Такие люди, как граф де Ла Фер, не принимают яд по собственной воле. Его отравили шпионы Кольбера!
— В таком случае мы едем в Париж, чтобы убить Кольбера и всех его шпионов, — просто ответил Портос.
— Портос, вам нельзя показываться в Париже! — воскликнул д’Артаньян.
— А вы попробуйте меня остановить! — отозвался гигант. — Когда дело зашло до того, чтобы отомстить Кольберу за моего друга и его сына, нет такой силы, которая остановит меня.
— Кольбер, Кольбер, чёртов Кольбер! — воскликнул д’Артаньян. — Портос, мы не едем в Париж.
— Как же так? — удивился барон. — Разве мы не собираемся отомстить Кольберу?
— Послушайте, Портос, мы отомстим тому человеку, который является истинным виновником смерти наших друзей! — воскликнул д’Артаньян. — Мне надоело прятать своих друзей и добывать свидетельства об их смерти, фальшивые или подлинные! Мы едем в Пиньероль, на остров Сен-Маргерит!
LIII. Автор обращается к читателям
На этом месте автор прерывает свой труд и обращается к своим читателям.
Знаете ли вы, мои дорогие друзья, что издатель, мэтр Рожьё, сообщил мне, что недоволен той скоростью, с которой я пишу данный роман?
— Вы находите её слишком быстрой? — спросил я.
— Я нахожу её недостаточно быстрой, — ответил Рожьё.
— Известно ли вам, сколько гусей лишилось своих перьев, чтобы я исписал все те листы, которые я вам высылаю? — спросил я.
— Я пришлю вам два ящика гусиных перьев и два галлона чернил, а также сколько угодно бумаги, только, ради бога, пишите быстрее! — ответил Рожьё.
— Куда же вы торопитесь? — спросил я. — Ведь мои романы обычно издаются отдельными главами, по одной главе в воскресной газете, а я написал уже добрых семьдесят две главы!
— Я открою вам небольшую тайну, — ответил мэтр Рожьё. — Я вовсе не собираюсь издавать ваш роман по одной главе в газете. Я готовлю издание книги целиком.
— В таком случае, я, действительно вас задерживаю! — согласился я.
— Теперь вы видите? — Обрадовался Рожьё.
— Я ничего не желаю видеть, но я – драматический писатель. Под моим пером герои живут и действуют вопреки моему желанию, так, как считают нужным, —возразил я.
— Тогда пусть они действуют чуточку живее! — воскликнул несносный издатель.
— Но поймите же и вы меня! — взмолился я. — Прежде я публиковал романы по одной главе в воскресном выпуске, издатели присылали мне читательские отклики, благодаря чему я понимал, что мой труд не напрасен, что он интересен жителям Парижа! Теперь же я вынужден ждать издания всей книги целиком! Откуда я могу знать, что это вообще кто-нибудь будет читать?
— Доверьтесь моему слову, вас будут читать! — ответил мой мучитель. — Если же вам столь необходимы отклики, вот вам оттиски ваших первых глав, вы можете читать их в каком-нибудь салоне и требовать от своих слушателей критики или одобрения.
— У меня просто нет на это времени, — ответил я. — Кроме того, я плохо читаю вслух.
— Тогда доверьте это какому-нибудь артисту или просто распорядитесь, чтобы эти листы расклеили на афишных тумбах вблизи театра, где ставят ваши пьесы! — ответил мэтр Рожьё.
— Чёрт бы вас побрал с вашими афишными тумбами, с вашими камерными чтениями и с вашим готовящимся изданием! — подумал я, но вслух этого не сказал.
Получив от издателя первые гранки и бегло пролистав их, я воскликнул:
— Позвольте! Здесь же старая версия! Вы отпечатали те версии, которые я вам слал в качестве пробных глав! Посмотрите, в каждой части не хватает последних глав! Кем же я предстану перед моими читателями, если они будут читать только первые версии первых пяти частей моей книги!
— Это не мои проблемы, — холодно ответил издатель. — Через два дня вам пришлют полную версию всех пяти частей, можете зачитывать их в клубе, можете расклеивать их на афишных тумбах, но только обещайте, что к этому времени будет готова шестая часть.
Я уже хотел было возмутиться и выставить негодного издателя вон, когда он добавил:
— Кстати, вот гонорар за первые пять частей, — с этими словами он протянул мне конверт.
Не могу сказать, что обнаруженная в конверте сумма меня слишком обрадовала или слишком удивила, но в связи с некоторыми покупками, которые совершила на днях мадам Дюма, у меня не хватило сил решительно отвергнуть конверт и покрыть позором те драконовские условия по срокам написания романа, которые мне выставил мэтр Рожьё.
Милая Иде, то жемчужное ожерелье, от приобретения которого я воздержался, кажется, скоро будет твоим!
LIV. Предместье Пьерфона
Толстяк Мустон, несмотря на распоряжения, полученные им от Портоса и д’Артаньяна, не решался предпринять путешествие в Англию, куда ему было предписано направиться. Наряженный в одежды Портоса, проживая в трактире вблизи Пьерфона, он не мог решиться на возвращение в Пьерфон, где его считали погибшим, но и не мог решиться на путешествие в неизведанную заокеанскую страну.
Кухня в трактире не могла сравниться с изысканной кухней в доме барона, поэтому Мустон, привыкший к деликатесам, не испытывал особого аппетита. Кроме того, ему было скучно сидеть в трактире, внутреннее убранство которого никак не походило на шикарные комнаты баронского замка. Мустон приобрел привычку прогуливаться по парку и выходить к реке, любуясь видами природы. И хотя он сбросил вес не так уж сильно, он вошёл во вкус и полюбил пешие прогулки, совершая за день сначала переходы по две сотни шагов, что для его тяжелой фигуры было уже большим подвигом, постепенно увеличивая это расстояние до трех и четырех сотен шагов в день.
Как-то раз, отдыхая от тяжелого для него перехода в тени раскидистого дуба, под которым хозяин трактира построил достаточно крепкую лавку со спинкой, он поглядывал на дорогу, оставаясь незаметным для проезжающих мимо путников.
Вдруг ему показалось, что он заметил д’Артаньяна, который, по-видимому, спешил оторваться от какого-то преследования, однако, по всей видимости берег силы коня, поскольку поспешность его была более показная, нежели реальная. На капитане королевских мушкетеров был его обычный костюм, кроме того, Мустон узнал коня капитана, его шляпу, его фигуру. Лица капитана не было видно, поскольку на нем была надета маска.
— Не такая нынче уж и пыльная погода, чтобы носить дорожную маску, — сказал Мустон сам себе. — И с чего это капитан вздумал её нацепить? Никогда раньше не видел, чтобы он носил маску.
Размышляя над этим событием, Мустон продолжал глядеть на дорогу, и через несколько минут увидел, как по дороге проехали трое гвардейцев, которые, очевидно, скакали по следу капитана, о чем свидетельствовал и тот факт, что они внимательно приглядывались к следам на дороге и к окружающей обстановке, и тот факт, что они проехали в том же самом направлении и примерно с такой же скоростью. Мустон подумал, что эти гвардейцы ничуть не стремятся догнать капитана, а скорее стараются сохранить неизменным расстояние между ними и тем, за кем они гонятся.
— А ведь эти люди замышляют недоброе! — сказал сам себе Мустон. — Похоже, что это разбойники, которые замышляют ограбить капитана. Глупцы! Он насадит их на свою длинную шпагу одного за другим!
Мустон поднялся и направился к себе в комнату в трактир.
— Никакие это не разбойники, — продолжал размышлять Мустон, разговаривая сам с собой. — Разбойники рядятся в простых людей, а это были люди военные. Похоже, что это люди капитана, которые отстали в пути и стремятся его догнать.
Мустон уселся на лавку и с наслаждением снял сапоги, чего он уже давно не мог проделывать самостоятельно.
— Ну да, как же! — возразил он сам себе. — Если бы это были люди капитана, то это были бы мушкетеры! К тому же, не похоже было, чтобы они спешили.
Надев мягкие и тёплые носки вместо обуви, Мустон отправился на кухню, чтобы что-нибудь перекусить. Взглянув на те блюда, которые готовились на кухне, он с неудовольствием взял поджаристую куриную ножку, вяло обкусал её и бросил кость в окно собакам.
— Решительно непригодная еда, грубая крестьянская пища, — проговорил он и уселся на диван. — Для чего же господин д’Артаньян отправился в Пьерфон, если он прекрасно знает, что барона там нет? — спросил он сам себя. — Неужели он забыл об этом?
Мустон решительно стал натягивать сапоги.
— Скоро он доедет до Пьерфона, обнаружит, что там, разумеется, барона нет, после чего он развернётся и поедет обратно, — сказал он, с кряхтением надевая левый сапог. — Надо предупредить его, что по следу за ним едут шпионы.
После этого Мустон натянул также и правый сапог и неспеша двинулся по направлению к дороге, по которой, по его расчётам, вскоре должен будет проехать господин д’Артаньян.
Расчёты Мустона почти оправдались. Правда, капитан показался на горизонте намного раньше, чем ожидал Мустон. Похоже было, что он и не заезжал в Пьерфон, а лишь доехав до границ поместья, развернул коня и поскакал обратно.
Мустон замахал руками и с такой поспешностью, какую только позволяла ему его фигура, выскочил на дорогу.
— Господин капитан, подождите! — закричал он. — Это я, Мустон! По вашему следу едут трое шпионов!
Капитан, казалось, не слышал слов Мустона и не узнавал его.
— Вы должны знать, что за вами погоня! — крикнул Мустон, что есть сил.
Капитан остановил своего коня, развернулся и подъехал к Мустону.
— Что вы хотели мне сказать, господин? — спросил он.
Мустон с удивлением понял, что это – не господин д’Артаньян, хотя он готов был поклясться, что узнал коня капитана, его одежду и шляпу, и даже шпагу и сапоги. Прическа и фигура тоже были такие же точно. Но голос был чужим. Человек был в маске, и поэтому Мустон понял, что его лица он как следует разглядеть не может. Воображение дорисовало ему те черты лица, которые он ожидал увидеть, но это был, очевидно, совершенно другой человек.
— Простите, ради Бога, я принял вас за другого, — сказал Мустон и повернулся, собираясь вернуться в трактир. Но тут ему в голову пришло, что, по-видимому, этот человек, удивительно похожий на капитана королевских мушкетеров, вероятно, тоже очень даже неплохой человек, а это значит, что не худо бы и его предупредить о том, что за ним по пятам следуют шпионы, или разбойники.
— Знаете ли вы, господин, что за вами следуют три вооруженных всадника, вероятно шпионы или разбойники? — спросил он.
— Ах эти! — отмахнулся всадник. — Пустое. Я знаю о них. Впрочем, благодарю, но мне пора!
С этими словами всадник пришпорил коня и скрылся за поворотом.
Через некоторое время те три подозрительные личности, которых Мустон принял за шпионов, вновь промчались мимо него, теперь уже в обратном направлении.
— Совершенно определённо они преследуют этого человека, — сообщил себе Мустон.
Снова скидывая сапоги, он произнёс:
— Господин д’Артаньян не отдаст просто так свою одежду, шпагу, шляпу, сапоги и даже коня. Отобрать всё это у него невозможно! Если только предательски убив!
Немного погодя он добавил:
— Господин д’Артаньян был не один, а с господином бароном. Отобрать все вещи у господина капитана, не испортив даже одежду, это просто немыслимо.
Укладываясь спать, Мустон сказал сам себе:
— Когда в последний раз господин д’Артаньян был вместе с господином бароном, на нём была совершенно другая одежда, он был с другой шпагой, в другой шляпе и на другом коне. Если бы его одежду, шпагу, шляпу и коня кто-то украл, он непременно выругался бы на этого человека, и устроил бы за ним погоню. Следовательно, он подарил или одолжил всю свою амуницию этому человеку. Значит, этот человек – друг господина капитана.
Взбивая подушку, Мустон произнёс:
— Господин д’Артаньян никогда не подарит свою шпагу или своего коня человеку малознакомому. Либо этот человек – весьма близкий друг господина капитана, либо он выполняет какое-то важное задание, либо это – его сын.
Поворачиваясь на правый бок, Мустон произнёс:
— Если этот человек – сын господина д’Артаньяна, тогда становится совершенно понятным, почему он так похож на него и осанкой, и фигурой, и волосами и даже в некоторой степени лицом. И по возрасту подходит. Правда, у него были седые усы, но я заметил муку на воротнике. Стало быть, усы просто присыпаны мукой.
Закрывая свои глаза и призывая сладкий умиротворяющий сон, Мустон пробормотал почти во сне:
— У господина д’Артаньяна имеется сын, как две капли похожий на него, которому для чего-то понадобилось изображать господина капитана. За ним по следу гонятся шпионы, но он знает об этом, и ничуть не беспокоится. Следовательно, сын господина капитана просто отвлекает шпионов на себя. Ничего удивительного, ведь господин барон переоделся в мою одежду, а меня заставил надеть его одежду. Похоже, что во всей Франции разыгрывается большой карнавальный спектакль с переодеваниями, и я тоже участвую в этом спектакле. Мне следует изображать господина барона, поскольку мне было приказано надеть его одежды. Об этом я, по-видимому, и сам должен был бы догадаться. Ну что ж, я догадался. Попытаюсь завтра потренироваться говорить голосом господина барона и изображать его походку.
Поскольку характер Мустона был чрезвычайно флегматичным, все его рассуждения не нарушили его безмятежного настроения, так как он был убежден, что его любимый барон жив и невредим, а до остального ему не было никакого дела. Поэтому через пять минут после своей последней максимы наш Мустон погрузился в самый безмятежный сон.