Однажды старый Ли поехал за город с другом своим, старым Ваном, чтобы полюбоваться опадающими клёнами. Они долго тряслись на повозке, потом ещё шли по ало-золотому лесу, поэт восторгался красотами и читал стихи об осенних чувствах и луне, взмахивал руками и глупо улыбался. А художник еле тащил ноги, ворчал, а под конец вообще отказался идти дальше и сел прямо в груду опавшей сухой листвы.
— Ты, кажется, недоволен, друг мой, старый Ли? — участливо обратился к нему приятель.
— А чего мне быть довольным? Проклятая повозка растрясла все мои кости, мой совсем не юный зад чувствует себя так, будто его отходили бамбуковыми палками, ноги ноют, в носу хлюпает, вдобавок от слишком быстрой для меня ходьбы я весь вспотел и теперь чувствую, как осенний ветер гуляет под моей мокрой одеждой, а по коже бегают противные мурашки!
И ведь мне еще предстоит снова идти по лесу, а потом снова трястись в неудобной повозке! Право же, господин Ван, я совсем не замечаю ни красот багряных клёнов, ни щемящей прелести высокого синего неба... Чувствую только, что завтра заболею и слягу. Давай поскорей вернемся домой!
И поэт, хоть и хотел подольше погулять по прекрасному лесу, уступил другу.
Назавтра же, обеспокоенный его состоянием, поспешил навестить старого Ли, которого застал в мастерской над очередной ширмой. Старый Ван взглянул на нее и остолбенел. Роспись была едва намечена и кое-где контуры были подкреплены цветом — только чтобы понять, будет ли гармоничным сочетание оттенков, но поэт ясно видел, что задумал старый Ли. Одинокий клён, полураздетый, грустно созерцал, как ветер уносит его алые листья. В высоком утреннем небе тихо гасла полная луна. Караван гусей, только что снявшихся с ночёвки, поднимался тонкой нитью над землёй. Осенние чувства охватили старого Вана и он в волнении воскликнул:
— Друг мой, но ты же вчера только ворчал и сердился, когда же ты успел всё это увидеть!
Художник пожал плечами и улыбнулся — он и сам не знал.