Увидел на одной фотографии с моей малой родны – поселка Херпучи, высокий металлический забор и за ним лишь крышу дома, прочитал комментарий моей землячки, где она сетует на то, что соседи даже в деревне так отгораживаются друг от друга в настоящее время, и вспомнила, что в пору её молодости даже замки на входных дверях были редкостью, их заменяла деревяшка, вставленная в щеколду, чтобы показать, что хозяев нет дома, и входная дверь не хлопала на ветру. Забыла написать, что входная дверь была не в дом, а в сени, без которых в холодных и снежных местах севера Хабаровского края не обойтись, и решил публично сказать, что у моего послевоенного поколения было счастливое детство.
Я врач по профессии и поэтому не могу обойтись без некоторых сведений, принятых в обществе, и характеризующих детский возраст.
Возраст детей, как и возраст всех людей, исчисляется в соответствии с календарными значениями от рождения до момента исчисления, а также может быть биологическим, характеризующим физиологическую зрелость организма, юридическим и психологическим, оценивающим соответствие психических процессов различным возрастным нормам. Детский возраст ребенка различается в зависимости от страны, культуры, общественных и временных норм. В России принято считать детским возрастом период от рождения до начала пубертата (полового созревания, 12-13 лет), после чего ребенок вступает в подростковый возраст.
У каждого периода детского возраста ребенка есть свои особенности развития, физического, психического, социального, свои типы ведущей деятельности и специфические потребности.
После появления ребенка на свет в возрасте детей выделяют следующие периоды:
• новорожденности – от даты рождения до 4-х недель;
• грудной период, возраст грудничка, по устаревшей системе, когда в ясли принимали грудных детей, именовавшийся ранний ясельный: от окончания новорожденности до 1 года;
• преддошкольный, старший ясельный или младший дошкольный период – от 1 года до 3-х лет;
• дошкольный, от 3-х лет до поступления в школу (6-7 лет);
• младший школьный возраст – от начала учебы до вступления в пубертат;
• непосредственно подростковый возраст.
Детский возраст ребенка характеризуется непрерывностью процессов роста и его развития, в связи с чем границы возрастных периодов установлены условно на основании средних данных этапов функционирования организма и психики ребенка. Эти возрастные границы могут изменяться под влиянием генетических, социальных, индивидуальных физиологических особенностей детей и их окружения.
В соответствии с календарным методом исчисления окончанием младшего школьного возраста принято считать 12-13 лет, этап появления первых признаков полового созревания, отсутствующий у детей младшего возраста. Однако тенденция к акселерации, раннему началу полового развития в последние десятилетия позволяет говорить о снижении возрастных границ начала пубертата. Все чаще вторичные половые признаки начинают появляться у детей в возрасте 10-11 лет и ранее. В связи с этим окончание детского возраста и начало подросткового для конкретного ребенка рассматривается индивидуально. Статистически на данный момент нижней границей начала подросткового периода считается возраст в 12 лет.
Недавно какой-то душевнобольной маньяк без причины убил 17 человек, 4 взрослых, а остальные школьники. Я подумал, что мы такого ужаса даже представить не могли. Чтобы в храм знаний, какой была в нашем представлении школа, пришел такой маньяк и стрелял в ничем неповинных и видимо, даже незнакомых людей – это выше моего представления даже о зле. На моей памяти самый известный случай произошел, когда поспоривший с другом парень зимой, совершенно голый, пришел в учительскую школы, напугав своих бывших учителей, кроме одной. Та дала ему газету, чтобы прикрыл срам, и позвонила охранникам прииска, чтобы забрали нарушителя. Почему не в милицию? Да просто один милиционер был на три поселка, и совсем не рядом расположенных, где его искать? А охранники на золотодобывающем прииске всегда на месте, ведь они охраняют золото. Это была ценность, её нужно охранять, а что школьники, что с ними может произойти?
А вот ограбление сберкассы поселка однажды случилось все же. Причем почта и сберкасса располагались на седловине горы и были видны со всех сторон поселка. Но воры рискнули, и грабанули безлунной ночью второй по количеству наличных объект в поселке. И как мне известно, грабителей так и не нашли. Кто в закрытом от мира поселке смог такое сделать, ума не приложу. Но случилось это давно, когда я еще в школу не ходил. Потом почту разместили в самом поселке, рядом с жилыми домами, где грабителей проще увидеть.
И таких поселков и деревень на севере Хабаровского края было очень много. И мои сверстники в своих заметках и комментариях, что я читаю на сайте «Одноклассники», тепло вспоминают свое часто босоногое детство, потому что достаток в разных семьях был разный, и кое-кому не хватало денег купить летнюю обувь своим маленьким детям. Но такие дети и не комплексовали, и были намного здоровее более изнеженных детей. Но если сравнивать моих сверстников и нынешнее поколение детей и подростков, мы были крепче в физическом плане, намного реже болели. Сейчас мороз на улице в 30 градусов, и дети в школу не ходят. А мы ходили и в 40 градусов, и даже в 50, когда по утрам стоит туман от мороза, и даже в 20 градусов мороза у нас была физкультура на улице, мы бегали на лыжах всю третью четверть в школе. Сейчас при таком морозе международные соревнования лыжников отменяют. Слабаки эти чемпионы мира и Олимпийских игр, получается.
Я родился в небольшом поселке золотодобытчиков на севере Хабаровского края, что в районе имени Полины Осипенко. Район раньше носил название Кербинский, но после того, как здесь аварийно приземлился женский экипаж самолета «Родина», в который входили Гризодубова, Осипенко, Раскова, совершавший беспосадочный перелет в конце 30-х годов прошлого века, и летчиц искали всем миром, район переименовали. Разбросанные по огромной территории Приамгунья поселки связывали между собой в те далекие годы только река Амгунь и её притоки, да немногочисленные грунтовые дороги. Осенью и весной, когда на реках устанавливался лед или начинался ледоход, на месяцы поселки были оторваны от Большой земли, как тогда называли краевой центр, город Хабаровск. Но никто не ощущал этой оторванности, особенно тогда, когда стали летать самолеты круглый год. Только в нелетную погоду, когда летом были дожди или лесные пожары заволакивали небо, а зимой снегопады и метели, небольшие и неприхотливые самолеты Як-12 и Ан-2 не летали. Причем почтовая связь работала намного лучше. Письмо в конверте «авиа» доходило из Москвы до нашего поселка максимум за неделю. И это на расстоянии свыше 7 тысяч километров по прямой. А сейчас не всегда в такие сроки доходит корреспонденция из города Рошаль в 140 км от Москвы до адресата в столице.
Многие центральные газеты печатались в Хабаровских типографиях и вместе с краевыми доставлялись к нам максимум на третьи сутки. С журналами было похуже, но обычно через 10-14 дней они уже были у тех, кто их выписывал. А выписывали газет и журналов очень много почти все жители поселка, особенно интеллигенция. В нашей е семье, где мои родители были учителя, а отец член КПСС, это были газеты «Правда», «Комсомольская правда», «Учительская газета», «Пионерская правда», «Советский спорт», «Тихоокеанская звезда», «Молодой дальневосточник», журналы «Техника молодежи», «Советский экран», «Физкультура и спорт», «Спортивная жизнь России», «Спортивные игры» и «Легкая атлетика». Спортивные издания выписывались по моей просьбе, потому что я увлекался спортом, а родители это приветствовали. И все газеты и журналы прочитывали от корки до корки. Поэтому мы знали, что происходит в мире и в родном крае. Да и радио вещало с 6 часов утра до 12 часов ночи, и никто не думал выключать репродуктор на стене. С гимном СССР вставали и после гимна ложись спать.
Дом моих родителей, где у них была служебная квартира, был деревянный, как и все в нашем поселке. Помню, внутренние стены нашей квартиры дранковали и штукатурили, когда я был еще дошкольником. После это в квартире стало теплее, но больше тепла давали три печки в нашей половине дома, которые топились дровами. А вот пол был холодный, хотя у дома была завалинка, которая утеплялась опилками и стружками. Поэтому все дома ходили в валенках всю зиму. Наша семья соседствовала с семьей учительницы и завклубом. Мужчины пилили двора и кололи, а я еще лет с пяти складывал их в поленницу. Правда, только нижние ряды, до верха поленницы еще не доставали руки. А вот опилки и стружки мужчины засыпали в завалинки, и чем был выше слой их, тем пол был теплее. Но чем старше я становился, тем складывать поленницу получалось лучше, как и пилить двора, а в старших классах колоть на поленья. Но это уже, как вы сами понимаете, относится к подростковому возрасту.
Тогда уже почти все мужские обязанности легли на мои плечи, потому что отец стал работать директором школы в соседнем, за 7 км, поселке. Правда, пилили и кололи дрова мы в воскресенье, а после обеда шли в поселковую баню, где отец раз заходил в парную, а я два и три раза. Вычитал в спортивном журнале, что парная спортсменам полезна, улучшает обмен и вымывает шлаки из организма. Но вот наносить воды из водокачки, принести дрова к печкам, вынести помои, расчистить дорожки после снегопада – это лежало на мне. Я успевал и тренироваться, и почитать книжку, и хорошо учиться. Правда, даже в старших классах школы мы могли ходить в кино всего три раза – в среду, субботу и воскресенье, и только на 7-часовой сеанс.
А вот ходить на свидания с девчонками могли ходить лишь в свободное время. Правда, те, кто неважно учился, это делали в ущерб приготовлению домашних заданий. А у меня, «хорошиста», да еще проводившего спортивные секции для учеников младших классов, свободного времени не было. У меня даже на стене в комнате висел девиз – «Первым делом, первым делом тренировки, ну а девушки и женщины потом». Это переделанный припев из фильма «Небесный тихоход» девиз я выполнял на сто процентов. Первое свидание у меня произошло только после выпускного вечера в школе. Но я забежал далеко вперед, отмотаю время назад, в ту пору, когда я еще не ходил в школу.
Наше поколение появилось на свет в послевоенное время, когда в стране после мировой войны многое было в разрухе. И хотя наш поселок был очень далеко от боевых действий, и его война коснулась лишь тем, что мужчины, не участвующие непосредственно в добыче драгоценного металла, нужного стране в эти военные годы, ушли на фронт воевать, да и так не знающего изобилия продуктовый паек жителей сократился. Но голода из-за наличия у жителей поселков Приамгунья своих огородов, где можно выращивать хорошие урожая картофеля, некоторых других овощей и ягод, различных видов рыбы в реках и разнообразных дикоросов в тайге не было. При желании чуть пополнить свой рацион можно было пойти добывать золото старательским способом, полученный таким образом драгоценный металл сдать в золотоскупку, и на полученные на так называемые боны купить что-то в специализированном магазине. Мне об этом рассказала мама, которая приехала работать в местную школу учителей в военном 1943 году, и сама мыла золото во время летнего отпуска. И так поступала не она одна.
Как пережили военное лихолетье в нашем поселке, много написал в своих рассказах мой земляк и старший друг, Виктор Тимофеевич Глотов. Вот небольшой фрагмент из его рассказа.
***
«Мы были вечно голодными. Осенью хорошо - есть картошка, и мы ее варили у речки на костре, а вот в остальное время - худо. Все продукты, выкупленные по карточкам, а также ИТРовский паек (для инженерно- технических работников, к которым относился его отец), мать Юрки прятала в надежный сундук под замок. Но старшие умудрялись открывать сундук без ключа, какой-то отмычкой. Отрезали пластик от буханки ржаного хлеба, брали немного сахара, чуть-чуть постного масла, а остальное аккуратно ложили на место. Жарили прямо на плите сырую картошку, нарезанную кружочками, да плюс то, что стащили - вот червячка и заморили. Голод- то ведь не тетка. Иногда, если кража раскрывшись, мать брала ремень, и тут уж доставалось всем.
С Белобородовыми мы жили через коридор, дверь в дверь. Отец на фронте, на руках у тети Арины пятеро детей, из которых самый младший еще лежал в зыбке. Хозяйка все время работала то в старательской артели, то возницей на конном дворе или где-то пилила дрова — тяжелая физическая работа. У них была одна большая комната с печкой в одном углу и с отгороженной деревянной перегородкой, спальней, В квартире бедность, почти нищета, из мебели лишь лавка, два стола да кровати. Хозяин до войны столярничал и его инструмент до поры до времени свято хранили. В углу на стене висели рубанок, фуганок, ножовка, стамески. Тетка Арина весь день на работе и хозяйство вела в основном старшая дочь Валентина, Вовка и Генка ей помогали и нянчились с двумя малышами. Придя с работы усталая, голодная и часто злая, мать лупила ребятню за малейшую провинность. Генке однажды поленом раскроила голову. Зимой дети носили чуни, потрепанные пальтишки и телогрейки, а все лето ходили босиком.
Питались неважно, в основном картошка в мундирах да ржаной хлеб. Что-нибудь вкусное было, когда мать получала получку или выкупала по карточкам продукты. Если дело было летом, то иногда покупали продукты в Золотоскупке. Я до сих пор не переношу картошку в мундирах - наелся в те годы.
Сами мы ее тоже часто варили, а иногда угощались у соседей, сидя в темноте у топящейся печки, чистили липкую кожуру, макали в серую крупную соль и с удовольствием ели.
Видимо от плохого питания, от голода, дети Белобородовых часто болели, особенно младшие. В одну зиму умерли самые маленькие младенец Толя и его сестренка, около двух лет отрод. Горе было велико, тетка Арина очень убивалась и плакала. Помню, как Генка болел коклюшем и кашлял глухим бухающим кашлем. Вовка, его старший брат, не сильно сентиментальничал с больным и дразнил его: «задыха конский». Потом этот же Генка заболел свинкой, у него была высокая температура. Он лежал в постели с сильно распухшей шеей и на всех смотрел печальными глазами.
Как-то на дрова купили на две семьи небольшой дом на Успенском. Разобрали его, привезли и радовались топливу. Но беда в том, что бревнышки все еловые, а это дерево не дает хорошего жару, сгорает как бумага, не нагревая как следует печи, В этот год у нас в подполье замерзла картошка, и ели мы её сладковатую. И не вкусную, а куда денешься?
Однажды, по совету знакомых, мы купили весной поросеночка. Решили подержать его до морозов, подкормить и быть со своим мясом. В те годы домашние животные бродили по улицам, паслись, питались тем, что добывали вдоль дорог, изгородей, Такой же образ жизни вела и наша хрюшка. Когда же зимой забили её, то оказалось, что все мясо фенозное – заражено каким-то паразитом, будто посыпано пшеном. Что делать? Может быть его выбросить? Можно ли его есть? Обратились к доктору‚ он сказал, что для человека это не опасно, нужно только мясо хорошо проварить. Так и съели его.
Зимой по поселку бродили попрошайки. Помню каких-то старуху и деда, дед в основном промышлял по нашей улице, Бродил по домам плохо одетый, грязный, беззубый и с мешком через плечо. Зайдет в дом и просит картошечки или еще чего, не исключено, что и подворовывал. Подавали ему неважно, самим бы кто подал! Понимая обреченность своего промысла, дед начал придумывать разные истории про себя, что он был герой и еще что-то в этом роде. А однажды стал рассказывать, что у нас на прииске жил Гитлер, но и на эту удочку никто не клевал. Так и умер дед в нищете.
Тяжеловато было и с водой. Ее нужно было таскать с речки Херпучинки, протекающей под обрывистым берегом. Черпали воду из проруби, волокли неполные ведерки на обледенелый бугор и дальше до дому по улице. Когда лёд становился толстым, воду доставали ковшом, ложась на живот. Бывало, вода в проруби замерзала, и приходилось взламывать молодой ледок днищем ведра. Идешь по воду и смотришь: если над прорубью парок, значит все в порядке, льда нет. В верховьях Херпучинки летом работала драга, и вода в ней была очень грязная. Зимой драга замирала и вода делалась чистой и прозрачной, Где брали воду летом не помню, видимо караулили водовозку.
В январе-феврале бревнышки от купленного дома кончились и, чтоб не замерзнуть один два раз в неделю мы отправлялись в тайгу. Брали карту, пилу, топор, одевались потеплее и топали с утра пораньше по трескучему морозу в распадок Тальмак или подальше за «Камчатку» километра 3-4. Свалив сухую лесину, распиливали ее, укладывали на нарту и везли Мама запрягалась в лямку, а мы с Людмилой палками толкали этот воз сзади. Зимой хорошо— полозья легко скользят по накатанной дороге, а вот весной худо. Дороги все конные, сильно за зиму унавоженные. Когда в марте пригревало солнышко, земля и этот навоз подтаивали и тянуть нарты приходилось с большим трудом. Поэтому в это время отправлялись за дровами пораньше, по заморозку. Ну и старались сделать небольшой запас на время распутицы.
Лишь становилось теплее, снабжение топливом было нашей с сестрой задачей, Мы таскали коряги с дражных отвалов, собирали в лесу валежник. Бывало, идеи по ягоды и, возвращаясь из леса, кроме ягоды волокем какую- нибудь дровину. Так и жили.
Лето — пора не только грибов, ягод, рыбалки, купания, а также и огородов. За годы войны жители раскорчевали немало леса, перерыли немало земли, чтоб иметь какой-нибудь огород. Приходилось сажать больше картошки и овощей, ведь на их запасы и была основная надежда в те голодные годы.
Земли в основном тощие суглинки, да еще с камнями, поэтому все старались раздобыть навоз, чтоб удобрить землю и сделать парник для огурцов. Наша семья тоже немало перерыла земли, поэтому картошкой и кое-какими овощами себя в основном обеспечивала. При экономном потреблении хватало этого до нового урожая. К весне, конечно, мы были достаточно отощавшими, не хватало витаминов. Как только начинал цвести багульник, мы его ели горстями. Цветы пресные, чуть сладковатые, но казались очень вкусными. Когда рыбачили где-нибудь с мальчишками в котловане, часто разводили костер и поджаривали на палочках гольянов, какая- никакая, а еда.
Однажды мне сказали, что в поселковой столовой организовано дополнительное питание для детей фронтовиков. Туда нужно было подходить к обеду, имея свою чашку и ложку. Я воспользовался такой благодатью, Мы становились в очередь к раздаточному окну и там нам наливали какую-то заваруху, то ли завируху - в общем, жидкую похлебку, похожую на клейстер и без хлеба. Все равно мы были рады и такой еде.
В школе для учеников младших классов было организовано дополнительное питание. Помогал в этом благородном деле родительский комитет. Это питание представляло из себя кусочек ржаного хлеба, весом 50 грамм с горкой сахара— песка сверху. Кто-нибудь из родителей заносил в класс на большой перемене разнос и под наблюдением учителя вожделенные кусочки раздавались ученикам. Голодные зубы тут же впивались в это лакомство.
В те годы было так заведено, что приисковое начальство - директор, ведущие специалисты – не ходили за хлебом и продуктами в магазин, не толкались в очередях. Все положенное по продуктовым и хлебным карточкам, доставлялось им на дом, причем в строго определенное время. Это касалось и, так называемых, ИТРовских пайков, как дополнительного питания для инженерно- технических работников. Туда входило масло, колбаса, сахар, конфеты и еще кое-что вкусненькое. Доставлялось все это добро по нужным адресам на спине магазинной технички по фамилии Жукова, звали ее, по-моему, Мария. Как сейчас вижу: согнутая фигура в телогрейке, в чунях на ногах с огромным мешком за спиной, бредущая утром или вечером, в зимних сумерках. Всю войну она протаскала этот злополучный мешок на горбу, ведь кормить и поднимать одной нужно было четверых детей: Сашку, Анну, Юрку, Нинку. Всех подняла на ноги, всех вырастила Хрипуша - так ее звали за сильно хриплый, хронически простуженный голос.
Может сложиться впечатление, что мы только и были озабочены: чего бы поесть и как бы согреться. Ничего подобного, В школе, кроме уроков, проводилось много разных мероприятий. Вовсю работали комсомольская и пионерская организации: сборы, собрания, различные кружки, спортивные соревнования, работа тимуровцев, выпуск стенгазет, вечера, танцы - все это было. Мы не были предоставлены сами себе, с нами занимались пионервожатые и учителя. Кто хотел, тот никогда не скучал, всем находилось интересное или неинтересное, но занятие.
На Новый год обязательно была елка, и многие готовили маскарадные костюмы. Из скромных школьных средств выкраивались деньги на призы. Помню, я сделал костюм русского богатыря: шлем, кольчуга, меч - все как положено. Жюри отметило мою работу и вручили какой- то пакет. Когда я его развернул, там обнаружил солдатские кальсоны с тесемками на гачах.
В старших классах по праздникам и субботам устраивались вечера с танцами. Там мы не только учились вальсу, фокстроту, полечке и другим танцам, но и играли в популярные в те времена игры: «номера», «ручеек», «третий лишний» и в другие. Все играющие в «номера» сидели на скамейках, расставленных у стен. Каждый получал от ведущего свой номер. Играющие выкрикивали какой-нибудь номер, а его владелец должен мчаться к вызывающему через зал и в то же время увернуться от ведущего, который старался огреть ремнем пробегающего. Игра требовала скорости и ловкости, чтобы увернуться от удара. В «третий лишний» и «ручеек», по-моему, и сейчас играют.
Что касается музыки на танцах, то иногда пользовались патефоном, иногда школа имела возможность оплатить баянисту и танцевали под баян. Изредка ходили на танцы в клуб, там иногда играл духовой оркестр. Был школьный хор, но пели всегда без сопровождения и все одним голосом - не было грамотного музыкального руководителя.
Лето 1943 или 1944 годов мне запомнилось тем, что мама работала «на золоте». В свой летний отпуск записалась в старательскую артель, почти полностью состоящую из женщин. Артель довольно большая, наверное, человек 30. Работали на Успенском все лето до осени, до закрытия старательского сезона, В их распоряжении была гидравлика, до десятка лошадей, различный инструмент, тачки. Обязанности у всех рабочих строго распределены: одни рубили кустарник и снимали толстый, до метра, слой торфа, другие лопатами и кайлами долбили «пустую» породу и увозили ее на тачках в отвал. Толщина этого слоя глины и гравия около 2-х метров, а ниже шла золотоносная порода в виде плотного щебеночно-песчаного слоя, толщиной 1,5—2 метра. Забой, таким образом, получался довольно высоким и широким. Золотоносный слой койлился, измельчается и загружался в специальные, как их называли, таратайки, у которых кузов опрокидывался назад - чем не самосвал? Загруженные породой таратайки подвозились к гидравлической установке. По широкому настилу из бревен лошади поднимали поводки вверх на Площадку. И там, сдавая Назад, подталкивали ее к широкому люку и порода высыпалась в специальный отсек. Изготовлен он из толстых листов железа, в которых просверлено множество отверстий. Задняя стенка отсека сделана из толстых досок в виде прочной задвижки. По мере надобности она поднималась или опускалась на место. Впереди отсека стоял гидроствол, из которого била мощная струя воды. Под напором этой струи загружаемая порода очень активно перемещалась и переворачивалась, отчего глина и песок, промытые таким образом, проваливались сквозь отверстия и уносились потоком воды на специальные ступенчатые дощатые лотки. Промытые камни и крупный песок выбрасывались в отвал этой же мощной струей воды, для чего задвижка поднималась вверх.
Лотки сколачивались платно, без щелей, а на дно их настилались специальные маты, сплетенные из какой-то соломы. Крупники золота, как более тяжелая составная часть промытой породы, оседали, застревали в матах, туда же попадал и песок. В том месте, где поток мутной воды стекал с последней ступени лотка, по земле тянулись «хвосты» - очень мелкий песок и ил. В нем также было золото, но мало и очень мелкое.
Время от времени, обычно один раз в неделю, делали съемку: аккуратно собирали маты, тщательно их промывали, протрясали, освобождая запутавшиеся драгметалл и песок. Затем это еще раз промывалось, на этот раз на ручных лотках, удалялся весь песок. Содержимое просушивалось и – вот оно рассыпное золото. Сколько намывали за неделю? Да, когда как, то по два грамма на члена артели, то по шесть - восемь граммов, как повезет, какое содержание его в породе, не ломаются ли механизмы, не мучают ли частые дожди.
В течение всего времени работы, пока не сделана съемка, по ночам гидравлику охраняли, караулили от злоумышленников. Таковыми были в основном пацаны, которые могли в темноте нагрести с лотков песок с золотишком. Мы с мамой были однажды ночью в таком ночном караул. В темноте было жутковато и холодно. К утру стал моросить дождь, от которого некуда было спрятаться, Несколько раз включали центробежный насос, чтобы откачивать воду, переполнявшую запруду.
Однажды моего одноклассника Шуру Воробьева арестовали и допрашивали в сельсовете за то, что он воровал породу с «хвостов, Намыл чего или нет, не знаю, но на следующий день он вернулся в класс. Все обошлось.
В воскресенье артель отдыхала, а мы в субботу вечером отгоняли лошадей за поселок, чтоб они на воле попаслись и тоже отдохнули, В понедельник с утра лошадей пригоняли назад на конный двор, снова запрягали в и начиналась новая трудовая неделя.
Намытое золото сдавали в контору. Там была специальная комната с металлической дверью и с решетками на окнах. Стояли аналитические весы, специальный стол, обитый белой жестью с пропаянными шелочками и с углублением посередине. На него высыпалось, затем сортировалось и просматривалось золото, привезенное с драг и других участков добычи. У стены размещался мощный окованный сундук с несколькими замками, также покрыт внутри белой жестью - хранилище драгоценного металла до его отправки спецэкспедицией по месту назначения.
На сданное золото выдавалась справка, по которой каждому члену артели выдавали специальные боны. Это, так называемая, ценная бумага, отпечатанная, как и деньги, в типографии Гознака. Там указывалась фамилия владельца и количество золотых рублей и копеек, причитающихся ему, В ту пору, если я чего-то не путаю, один грамм золота приравнивался к одному золотому рублю и имел большую покупательскую способность. Так, на один рубль отоваривали в золотоскупке килограмм белой муки, сколько-то масла, сахара, крупы. Конечно, если иметь несколько золотых рублей, получалось совсем неплохо. На оставшуюся «мелочь» можно было покупать по своему усмотрению одежду, мануфактуру, обувь и т.д. При удачной работе некоторые старатели за сезон могли приобрести два—три мешка муки и немало других продуктов. Но все это давалось очень тяжелым физическим трудом. Конечно же, золотоскупка по сравнению с обычным магазином снабжалась роскошно: было много американских продуктов, муки, консервов, конфет, шоколада, добротных товаров, одежды, обуви и в любом количестве. Все это, повторяю, стоило больших трудов. За грамм золота перерабатывалось, может быть, тонна земли, глины, грязи, кубометры ледяной воды.
Много продуктов у нас от работы «на золоте» никогда не было, но все же это был хороший приварок к тому, что давали по карточкам. Содержание золота на месте работы артели было бедноватое, плохой фарт, как говорили старатели, значит, не могло быть большого достатка.
Лето и зима 1944 года были такими же трудными, как и предыдущие годы, Война продолжалась и это состояние какого-то напряжения, беспокойства, тревожных дум стало привычным и обыденным. Война продолжалась, но характер ее изменился. Все чаще и чаще передавались сводки о наступлениях, о победах на тех или иных участках фронта, назывались освобожденные города и населенные пункты. Заслышав голос Левитана, все приникали к репродукторам. Привычными стали и сообщения о салютах в честь значительных побед. Постепенно назревал у всех какой—то душевный подъем, вера в скорую Победу, добавлялось в нашу жизнь оптимизма, чуть больше радостных надежд.
Все, кто оставался в тылу, как тогда говорили и писали, «отдавали свой труд в фонд обороны Родины!» Страна, несмотря на победы, была на военном положении и военная подготовка была всенародным делом, Молодежь допризывного возраста, юношей и девушек, со всех окрестных сел собирали время от времени у нас на прииске. В клубе с ними проводили какие-то теоретические занятия, строевую подготовку и учебные стрельбы из мелкокалиберной винтовки. В распоряжении курсантов были настоящие винтовки, учебные гранаты, наганы и даже станковый пулемет «Максим».
Зимой из досок и бревен на просторном дворе клуба сколотили учебный танк, почти в натуральную величину. Несколько человек забирались вовнутрь и толкали его, Он довольно легко скользил на полозьях по плотному утрамбованному снегу. Остальные поочередно из снежного окопа бросали в него деревянными гранатами, Нам, пацанам, было очень любопытно наблюдать за такими учениями. Потом этот танк еще долго стоял заброшенным, пока кто-то не разломал его на дрова.
В общем, вся страна постоянно готовилась воевать со смертельным врагом сколько угодно. «Не жалея ни сил, ни средств, ни самой жизни!» Был в те времена очень популярный нагрудный значок ГТО - готов к труду и обороне, и заслужить его было большой честью.
***
Вот такие воспоминания написал Витя Глотов. Он давно уже Виктор Тимофеевич, на пенсии, и скоро, 25 ноября ему исполнится 88 лет. Но он бодр, пережил двух жен, умерших от онкологии, живет в частном домике и делает все, что требуется мужчине и женщине одновременно. Только вот с интернетом он не дружит до сих пор. Мы с ним на связи, и с его разрешения я напечатал его воспоминания на своей странице в литературном сайте. Все же у меня больше 100 тысяч читателей, которые читают и его воспоминания в отдельном сборнике под названием – «Виктор Тимофеевич Глотов. Воспоминания».
Нашему поколению не довелось пережить то, что испытали дети, родившиеся в предвоенные и военные годы. Поэтому можно загнуть один палец за то, что наше детство было счастливым.
А второй палец лично я загну, чтобы пояснить про наше счастливое детство, когда начну рассказывать о жизни своей и своих сверстников в нашем поселке.
Нам не пришлось голодать, потому что за короткое северное лето так называемый «золотопродснаб» (позже он стал называться ОРСом т.е. отделом рабочего снабжения) успевал завести все необходимые продукты, чтобы их хватило населению поселков до следующего завоза. Это было не так просто. Далеко не всегда уровень воды в Амгуни позволял буксиру дотащить тяжело груженные баржи, имеющими большую осадку, до села Оглонги, где груз перемещался в складские помещения и холодильные камеры, вырытые в промерзающей за долгую зиму земле. Да и изменчивый фарватер реки Амур тоже приводил к тому, что баржа или даже пассажирский пароход садился на мель. Так что речникам приходилось каждую весну после ледохода выходить на промер глубин на всех реках Амурского бассейна, где проходили судоходные маршруты.
Я, родившийся с весом в 2200 грамм, был окружен заботами родителей и соседей. Большой проблемой было накормить меня, потому что я все был избалован вниманием и требовал чего-то вкусного. Одним из таких блюд была тюря, которую делали из белого хлеба, накрошенного в кружку с какао. Какао было дефицитом, поэтому меня кормили этим деликатесом раз в неделю, после помывки прямо на кухне, рядом с хорошо наполненной печкой. Это была еще та процедура. Папа держал меня в горизонтальном положении лицом вверх, баба Ага носили теплую воду и поливала мне на волосы, а мама мыла мне голову. Потом меня усаживал в ванну и мыли всего. И лишь после этого я садился за стол и уплетал за обе щеки любимую тюрю.
Но основные продукты питания были овощи, и все росло на огородах селян. У нас тоже был небольшой огород, но на нем работать я стал лишь когда стал учиться в школе. А так таскал морковку из грядки, срывал стручки гороха, хотя они были еще незрелые и маленькие. И еще срывал ягодки смородины, которая росла у соседей в огороде у забора, и отдельные ветки с ягодами пролезали к нам на участок. А вот малина у нас была своя, и тоже росла у забора, только у другого. Но малину собирала мама и варила варенье, чтобы пить с ним чай, если кто-то простывал. Еще в огороде у самого дома росла черемуха, но для меня, тогда еще дошкольника, полакомиться ягодками было трудно, только на самых нижних ветках, но там немного их росло.
На огороде в своей будке жили собака Шарик, беспородная дворняжка. Отец почему-то не любил собак, называл их всех «кабысдохами», поэтому собака его побаивалась, видимо, чувствовала его к себе отношение, хотя он никогда её не обижал. А я с Шариком играл, бросал палки, и он их приносил. А в доме был соседский кот Пушок, любимец дяди Кеши, нашего соседа, того, что работал завклубом. От этого кота у меня отметина на всю жизнь – шрам на правой руке. Но я сам виноват, стал разнимать дерущихся котов. Тот меня и укусил. И надо же, на мой день рождения, мне в этот день исполнилось 4 года. И вот такой подарок. Укушенные раны не зашивают, поэтому шрам широкий, до сих пор виден, уже больше 70 лет.
А вот игрушек у меня почти не было. Помню единственного пластмассового коня, отец сделал к нему маленькие сани и научил меня запрягать коня в них. Это можно было делать, потому что отец сделал все, что нужно для этого – дугу, оглобли и все веревочки для них. Поэтому фигурки для саней мне пришлось лепить из пластилина. Вообще и до школы, и все школьные годы пластилин был моим любимым материалом. Чего я только из него не делал. И скульптуру «Перекуем меча на орала», и группу бегунов, преодолевающих барьер, причем все группа висела в воздухе над барьером, лишь одна нога касалась барьера, и еще нога другого бегуна земли перед ним. Композицию я продумал и сделал под пластилин каркас из жесткой проволоки, закрепив всю композицию на доске. Это была самая любимая моя скульптура. Естественно, все это было сделано, уже когда я учился в старших классах школы.
А вот в дошкольные годы я любил рисовать, как, видимо, все малыши. Отец учил меня рисовать лица с правильными пропорциями, поэтому они у меня неплохо получались. Не помню, чтобы у меня были «Точка, точка, запятая, минус – рожица кривая. Палка, палка, огуречик - вот и вышел человечек». Еще он учил меня рисовать с натуры. Так что все школьные годы по рисованию, а потом по черчению, у меня было всегда «отлично». Рисовал я цветными карандашами, а вот красками меня некому было учить, я в не умею это делать.
Моим закадычным другом все дошкольные годы был Леша Огай, младший сын в семье директора школы Апполония Васильевича Огай, обрусевшего корейца. Мы с ним проводили большую часть дня вместе, играю или у нас, или у них, тем более что они жили в доме напротив. У Алеши было 4 старших брата, иногда мы с ними во что-то играли, но вот во что, не помню. Но наши отношения с братьями Огай остались на всю жизнь, как и у наших родителей, когда все жили потом в Хабаровске. На заставке к моим воспоминаниям наша с Лешей совместная фотография у новогодней елки.
Была у меня и подружка. Это была младшая сестренка Вити Глотова Таня. Мы с ней были одногодки., учились в одном классе. Наши родители дружили, и когда на праздники устраивали застолья, мы в детстве с Таней играли вместе. Рядышком сидели и на горшках, когда нам приспичивало помочиться. В те годы я не считал это чем-то стыдным, я даже с мамой вместе ходил мыться в школьную баню, сделанную в школьной кочегарке, и мылся с другими женщинами. Но было это в то время, когда мне было 3-4 годика. Позже я стал ходить в поселковую баню с отцом.
Летом много времени мы проводили на улице. Играли с мальчишками в «чижика-пыжика», потом появилась «попа гоняло», еще позже – лапта. Одно время были даже городки, но в них чаще играли взрослые, мы только наблюдали. Бросить в городки тяжелую лапту нам было не под силу. Еще я и другие мальчишки любили маршировать за строем старшеклассников, которых учили строевому шагу по военной подготовке. Они ходили с деревянными винтовками на плече, а мы ходили просто с палками. Эта наука пригодилась мне через много лет, когда меня по окончании Хабаровского медицинского института направили служить в Военно-морской флот. Службу я проходил во Владивостоке на подводной лодке, и в самом начале её всех офицеров, призванных из запаса, отправили на Русский остров проходить «курс молодого бойца». Так мы учили уставы, и в программе подготовки немного было строевых занятий. И я единственный в группе врачей получил по строевой подготовке «отлично». Сказались те навыки, которые я получил, наблюдая за строем старшеклассников и маршируя за ними.
Зимой мы много катались на санках, когда были дошкольниками и младшеклассниками. Позже стали кататься на лыжах с горы в центре поселка. А вот на коньках кататься было негде. Да и коньков нормальных не было, а какие были, приходилось привязывать сыромятными ремешками к валенкам. Так что не довелось мне научиться бегать на коньках в детстве, эту науку я постигал в зрелом возрасте. Еще зимой мы рыли траншею и туннели в глубоком снегу, строили снежные крепости и штурмовали их. Других занятий у детворы на селе и не было. Но зато мы росли сильными, крепкими и здоровыми, проводя почти все светлое время суток на улице во всевозможных играх.
А вот в детский садик я ходил недолго. Я не мог спать днем, ворочался, мешал спать другим, капризничал, когда меня собирали в садик. И меня перестали водить, так как дома за мной было кому присмотреть. Мама и соседка Агния Иннокентьевна давали уроки в разные смены, и с нами жили мамина младшая сестра Нина. А еще была тетка Агнии Иннокентьевны, сморщенная и ворчливая старушка, тетя Лена. По-видимому, я был единственный, кого она любила. Когда дома никого не было, она присматривала за мной. И когда не видела меня в поле своего зрения, спрашивала: «Где ты, сука вольна?» Почему сука, никто не знал, но в сочетании сука и вольна получалось совсем не ругательство. Так что проблем накормить единственное чадо в квартире не было.
В дошкольные годы меня родители отвозили к бабушке и дедушке в деревню на той же реке Амгуни под названием Малышевское. Там был колхоз, и мой дедушка был его председатель. Там у меня был закадычный друг, вернее, не друг, а дядя, всего на год старше меня. У него хватало и других друзей, деревенских пацанов, и вместе с ними мы играли в казаков-разбойников, оседлав прутик и поднимая за собой тучи пыли, когда гонялись друг за другом или шли в атаку. Обычно бегали до тех пор, пока бабушка не звала пить парное молоко с хлебом или блинами. А напившись, мы лежали где-нибудь в прохладном месте, потому что лето было короткое, но жаркое.
Еще мы ходили в лес за ягодами. Лес был сразу за забором из плетня. Раздвинув прутики забора, мы вылезали в лес и искали кустики спелой ягоды. В то время это были жимолость и голубика, которую все называли голубицей. Помню, любил лежать под кустом с ягодами на земле, покрытой слоем мха, срывать ягоды с веток и отправлять в рот. Ни руки не мыли, ни ягоды, но никаких поносов ни у кого не было.
Бабушкина корова паслась вместе с другими коровами колхозников, и однажды не вернулась домой. Нас послали искать её на поле, рядом с которым в лесочке коровы ели траву. Вдруг услышали треск веток в лесу и порядком струхнули. Тогда все боялись шпионов, и мы об этом знали. В поле стоял комбайн (представляете, на севере Хабаровского края колхозники выращивали зерновые и убирали его комбайнами в 50-е годы), и мы спрятались за него. Вовка стоял, я опустился на колени, а остальные пацаны легли за землю, чтобы их шпион не заметил. Но когда из леса вышла наша корова, все забыли о шпионах и рванули к ней с криками. Корова испугалась и повернула в лес, но от нас ей было уже не убежать. Мы вели её в деревню и рассуждали, кто из нас оказался самым храбрым. Конечно, это был Вовка. Этой случай в моей памяти остался на всю жизнь.
За лето мамины родители для нашей семьи растили поросенка, которого при отъезде с Малышевского мы везли в Херпучи. Там для него был небольшой загончик и конура под сенями, куда насыпали опилок, чтобы поросенок не простывал. Его кормили отходами со стола двух семей, так что он набирал вес совсем неплохо. Но когда на улице становилось совсем холодно, поросенка забивали. Чтобы не травмировать детскую психику, меня в это время отводили куда-то в гости, и я возвращался домой, когда поросенка уже разделали. Каких только деликатесов не делала мама. И кровяную колбасу, и окорока, но самым моим любимым блюдом был сальтисон. В то время холодильников у жителей поселка не было, всё хранили в кладовках или подвалах, где в это время была минусовая температура. Даже свежее молоко замораживали и в таком виде хранили.
Потом семья дедушки перебралась в Хабаровск, где дедушка устроился работать директором подсобного хозяйства психбольницы, и им дали служебное жилье под Хабаровском, на подсобном хозяйстве. Как положено в семьях потомственных крестьян, была домашняя скотина – корова, свиньи, куры и утки. Примерно также жили и соседи, работники подсобного хозяйства, которое выращивало овощи для больницы, заготавливало мясо и молоко, где был свой сад и пасека. Именно в то время, когда жили в служебной квартире, произошел случай, о котором я рассказал в отдельной миниатюре. Вот ссылка на неё. http://proza.ru/2017/02/22/1719. Через пару лет дедушка с помощью детей построил частный дом, более просторный, чем служебная квартира, где было две комнаты и кухня.
Нам, тогда еще школьникам младших классов, доверяли пасти коров. Именно тогда я научился курить, но не папиросы, а «бычки», т.е. окурки, или размельченную сухую траву, завернутую в бумагу, т.е. цигарки. Нас с Вовкой, курящих «бычки», застукала соседка, и пожаловалась бабушке и моей маме, которая в то время жила в подсобном хозяйстве. Я тогда учился в 4 классе, а Вовка в пятом, т.е. были не такие уж несмышленные пацаны. Это-то и вывело маму из себя. Никто в большой семье Пастернаков не курил, да и в семье моего отца Щербакова тоже. Мама достала из кошелька десять рублей (большие по тем временам деньги), и велела нам с Вовкой пойти в магазин, купить на них папиросы и курить, пока из попы дым не пойдет. Мы обещали родителям, что больше курить и не будем, и сдержали свое слово. Ни я, ни Вовка всю жизнь не курили. Вот что значит – мужик сказал, мужик сделал.
Кроме некоторых нехитрых работ на огороде, мы должны были ходить в продовольственные магазины, расположенные довольно далеко – в Ильинке, на 27-м квартале и на «Стройке» (микрорайон на окраине Хабаровска). Мы с охотой ходили на «Стройку», потому что на сдачу могли купить мороженного, которое продавали с лотков в вафельные стаканчики.
Однажды, когда я учился в 4 классе, моим родителям дали отпуск осенью. Мама поехала на курорт, а папа помогал на строительстве дома ( у него были «золотые» руки). Мне надо было где-то учиться, и меня записали в семилетнюю школу на Ильинке, куда мы и ходили вместе с Вовкой по обочине шоссе, в те годы с весьма интенсивным движением. Да и идти было далеко, около 2-х километров. Школа была небольшая, одноэтажная, детей в каждом классе было немного. По сравнению с нашей средней школой в Херпучах, двухэтажной, да еще с высокими 4-х метровыми потолками и огромными окнами, эта школа мне показалась совсем убогой. Учился в ней я с сентября по конец ноября, потом на самолете Ан-2 мы улетели в родной поселок.
Сейчас, когда я вспоминаю о школе, то загибаю еще один палец, что у меня было счастливое детство. Потому что я получал образование с те годы, когда советская система образования считалась самой лучшей в мире. Об это уже много позже стали говорить многие историки, когда всякие реформаторы вроде Хрущева и Фурсенко довели школьное образование, как говорится, «до ручки». В наше время троечники знали лучше школьную программу, чем нынешние отличники, которые вообще кое-какие предметы вообще не изучают.
Учителя были уважаемыми в поселке людьми. Иногда им даже оставляли кое-какие предметы в магазине, потому что знали – учителям не всегда есть время сходить за ними, потому что они занимались после уроков с двоечниками. А кое-кто, например, учительница математика Е.Д.Малинина, приводила отстающих к себе домой, там с ними занималась, и одновременно готовила ужин для своей большой семьи. Заодно кормила и этих двоечников.
Выпускники нашей средней школы без блата поступали в институты и хорошо учились там, получая профессии инженера, врача, педагога. Почти половина моих одноклассников получили высшее образование. В был единственный парень из всех поступавших в 1965 году в Хабаровский медицинский институт, которых сдал все вступительные экзамены на «отлично». А конкурс был большой, 8 человек на место.
Еще до школы мне много читали книжек мои родители и соседка тета Ага. Читали сказки и русские народные, и написанные русским писателями и поэтами, учили добру и уважительному отношению к старшим. Были у меня и нивсхие сказки. Нивхи – народность аборигенов нижнего Амура, где родился я. Были еще негидальцы, ульчи, орочи, нанайцы, всего 16 различных народностей Севера, но это по всему Хабаровскому краю, который был вдвое больше Германии по площади.
Привитая мне любовь к чтению еще в школьные годы помогла мне в жизни. За все годы учебы у меня обычно были лишь две или три четверки по школьным предметам – со второго класса по четвертый – по пению, а потом по русскому языку и литературе. Но к окончанию школы литературу я уже знал на отлично, получив за три последних сочинения в школе и на вступительных экзаменах в институт именно эту оценку, но вот в аттестат зрелости мне по традиции поставили «хорошо» по литературе.
Постоянно бывая на сайте «Одноклассники» и общаясь с людьми примерно моего возраста, заметил, что все, кто родился и жил в небольших поселках в то советское время, очень тепло отзываются о своих детских годах и о малой родине. Так же тепло вспоминают своих одноклассников и учителей в школе. Из этого я сделал однозначный вывод – наше детство было счастливым, хотя и трудным. Но трудности закаляют характер ребенка, и он становится достойным представителем человеческого рода.