ОДНИ
Сказка
« Что-то случилось с солнцем. Оно уже не так светило, как летом,
вставало позже и рано торопилось уйти на покой»
В. Арсеньев. «Дерсу Узала»
Осень пришла с шумом лопат, грабель и вёдер. Всё это звякало друг о друга, вонзалось в землю, облепливалось грязью, наполнялось, сливалось, скребло и ставилось в сарай. Потом к этим звукам присоединились стук молотков по заколачиваемым окнам, гудки больших машин, развозящих дачников прочь от природы, мяуканье покинутых кошек, свист ветра в оголённых деревьях и шорох неубранных листьев. А потом настала тишина, лишь изредка прерываемая хлопаньем незапертой калитки и мелким тягостным дождём, лишённым летней живости и солнца. Тишина сменилась на всё чаще выпадающее утреннее похрустывание посеребрившейся от инея пожухлой травы под невесомыми ножками мышей и белок. Сменяя друг друга, погодные явления вели природу к летаргическому сну под пеленой снега.
В доме с закрытыми ставнями стало темно и промозгло. Однако внимательный глаз мог бы заметить там некоторое оживление. Послышались лёгкие шорохи, чьи-то вздохи, хихиканье, словно кого-то щекочут, посвистывание, дребезжание и потрескивание. Это внизу собирались Вещи, оставленные в доме людьми до следующего сезона. Они были воодушевлены и разговорчивы. Многие ожидали перемен, сами ещё не зная, каких, но решительных. Наконец-то они освободились от гнёта людей, которые бесцеремонно пользовались Вещами, распоряжались ими по своему усмотрению, запихивали, куда хотели, мяли, комкали, выбрасывали, любовались на них, словом, полностью лишали Вещи какой-либо самостоятельности и свободы действий.
Роль Председателя взял на себя старый скрипучий Буфет, верхняя часть которого служила хранилищем посуды, а нижняя хранилищем всего остального.
- Господа, я открываю наше собрание поздравлением с тем, что, наконец, мы глотнули воздух свободы и теперь вольны распоряжаться собой, как каждому из нас вздумается. Вы свободны, господа, но… Не забывайте, что иерархию никто не отменял, и мы, выйдя из подчинения людей, не вышли из какого-либо другого подчинения. И раз уж я взял на себя роль Председателя, вы должны относиться ко мне с должным почтением, должны мне льстить, делать реверансы в мою сторону, не прекословить, не грубить, восхвалять, ценить без всякой оценки, словом, вести себя так, как будто другого Председателя быть не может. Я же обязуюсь вас всех отечески любить, издавать приказы, за которые вы сами проголосуете, сурово смотреть на врага и быть вашим кумиром.
- Браво, браво! – закричали Вещи, - Долой людей! Да здравствует Председатель!
И Вещи, кто мог, стали падать ниц, перекатываться по полу, закатывать глазки, клясться в любви, распространять ауру и утверждаться в мысли. А кто не мог, будучи пригвождён к месту, наблюдали с этого места за происходящим, проползали на кухню и там находили отраду. Те, кто мог и не мог, очень беспокоились, суетились, оглядывались по сторонам, взвешивали и держались подальше.
Шум праздника дошёл до Очков, совсем забытых людьми и осиротело лежащих на краю обеденного стола около тоже забытой газеты, вследствие чего и днём и ночью вынуждены были читать одни и те же потрясающие новости. Очки, лежащие на краю, явно застоялись.
- Господа, наденьте нас на чей-нибудь нос!
- Какой?
- Желательно, подлиннее. Он будет соваться везде, а мы будем смотреть насквозь.
- То есть, видеть то, что другие не очень-то и желают?
- Но это наше предназначение, не правда ли?
- Тогда смотрите оттуда, где лежите.
- Ах, отсюда мы видим только кончики стоптанных ботинок. Нам с ними и поговорить не о чем. Они ведь ничего не видели, наверное.
- Вы ошибаетесь, - пробурчал Ботинок на правую ногу, - может быть, мы и действительно не видели ничего, дальше собственного носа, но зато много прочувствовали на своей шкуре, или, как принято говорить, подошве. Мы много путешествовали, прошли города и сёла, ступали по песку и камням, скользили по глине и мокрой траве…
- Ну вот это уж совсем никуда не годится, - вмешались в разговор изрядно запылённые детские Коньки. – Скользить по траве! Это же чепуха какая-то! Хотелось бы узнать, что это такое. Да будет вам известно, скользить можно только по льду. Интересно, как далеко можно скользить по траве?
- Правду сказать, до первого падения хозяина. Ну и злится он каждый раз, как только упадёт.
- Да, падать довольно-таки больно, - раздался голос Чашки без ручки. – Мало того, что сразу лишаешься какой-нибудь части, но тебя ещё за это ссылают на дачу, отлучая от любимого сервиза.
- А чем вам не нравится дача, сударыня? – проскрипел, тяжело дыша, Председатель. – Дача – это музей. Правда, люди этого практически не осознают. Это удивительно непоследовательный народ. Где-то там, в пыльном и душном городе (я, знаете ли, жил там в юности ), они простаивают длинные очереди, чтобы увидеть что-нибудь редкое и старинное, а приехав на дачу, то же самое старинное запихивают как можно глубже в мои недра. Господа, я приглашаю вас в мои недра. Честное слово, вы найдёте там массу интересного. В городе это называется интерактивной игрой, а у нас по-простому – «Угадай». Многим детям это не так просто даётся и они бегут к старикам, чтобы те объяснили, что это за вещь такая. Хорошо ещё, если тем память не изменила, а если изменила, без археологов не обойдёшься. Господа, если бы вы знали, как грустно оказаться на помойке, как это унизительно. Нет уж, лучше быть в ссылке, как наша обожаемая Чашка без ручки, чем на помойке.
- Я с вами абсолютно согласна, уважаемый Буфет, - прозвенела Чашка без ручки. – Люди совершенно непоследовательны. Сослав меня сюда, они с не меньшим, а скорее, даже с большим удовольствием пьют из меня чай, смотрят с сожалением на моё увечье и начинают предаваться воспоминаниям о своих предках, своём детстве, новогодних радостях и прочих прекрасных событиях. Заметьте, глядя на меня, они всегда вспоминают о чём-нибудь приятном. Но хоть кто-нибудь из них догадался вернуть меня на место! Никто. Там, в городе, я вызывала бы только раздражение. Вы не находите, что стало прохладно?
Все посмотрели в сторону охапки Дров, лежащих около печки и тоже дрожавших от холода.
- Нет, господа, нет! – героически закричали Дрова. – Без людей не положено. Ни в коем случае! Терпите.
- Но я от холода скоро лопну, это вас не беспокоит? – спросила почти замёрзшая пластиковая Бутылочка с водой.
- И я по своей воле в огонь не полезу, - заявила Кочерга, отличающаяся удивительно скандальным характером. – И вообще, я давно задумываюсь над сменой амплуа.
- Интересно, где вы теперь себя думаете проявить?
- Ну-у, сбивать сосульки с крыши, например.
- Попрошу не лезть в чужие дела, - бросила из угла Лопата. - Я же не лезу ворошить уголь в печи. Что за манера совать свой нос, куда не спрашивают?
- Господа, если перед вами нос, наденьте же нас на него, пожалуйста.
- Ну что с этими очками делать? Прямо как рыбка-прилипала. Совершенно не могут жить самостоятельно, - добродушно задрожал широкий Диван. – Вот я, например, не только самостоятелен, а ещё любого принимаю в свои объятья, успокаиваю, подсказываю идеи, примиряю, усыпляю. Право же, живу, не покладая пружин. Они у меня так и рвутся наружу. А ведь каждый из этих людей норовит меня продырявить. Вот вы давеча говорили, что похожи на музей, - обратился он к Буфету. – Я тоже в своём роде экземпляр. По крайней мере, я – живая хронология. Уж сколько газет за много лет на мне читано…
- Читано-то оно читано, не спорю, но не создано, - раздалось откуда-то из-под стола.
- Кто там? – спросил Диван, не в силах перегнуться через свой живот.
- Это я, перьевая Ручка. Скатилась сюда ещё в середине прошлого века и лежу. Эти люди совсем перестали записывать свои мысли, потому что летом они у них пропадают, особенно в жаркую погоду. Одни только прогулки на уме, катание на лодке, рыбалка, девушки. Где уж тут размышлять? И ни разу обо мне не вспомнили. Ах нет, ошибаюсь. Тут один повеса хотел было стихи сочинить, но меня не нашёл и решил, что так даже лучше. Вы слышали, как он объяснялся в любви в прозе? Думаю, девушка ему именно поэтому и отказала.
- Да-а, любовь – сложное чувство, - робко произнесла купальная Шапочка, - у меня в памяти до сих пор стоит один очень умный Зоолог. На свою беду он был не поэтом, а учёным. Однажды он любовался своей девушкой в бассейне. Та была удивительно обтекаема и, грациозно разворачиваясь у конца дорожки, ныряла вглубь, изогнувшись дугой. Юноша, конечно, не выдержал и сказал ей:
- Если бы вы знали, как вы похожи на выдру!
- Ах! – ахнули все. – В таком деле, конечно, лучше быть поэтом, чем Зоологом. Однако, и девушка хороша. Неужели она думала, что в воде её лучше было бы сравнить с газелью? Вы представляете себе ныряющую газель?
- Господа, господа! – с профессорским видом произнесли Очки, - мы сейчас всё объясним. Видите ли, в оптике существует такое явление. Оно неизбежно, хотя и заразно, как ветряная оспа, и поражает чаще всего молодёжь. Оно называется «Розовые Очки». Скорее всего, наш учёный был просто-напросто в этот момент болен.
- Может быть, это его и спасло в конце концов?
- Но впредь он, конечно, должен быть осмотрителен с эпитетами, - мягко сказала диванная Подушка. – Вот если бы он назвал её, к примеру, Ондатрой, это могло ей показаться загадочным. Здесь есть что-то из древнегреческой мифологии.
- Всё это потому, что девушки любят ушами, - вздохнуло Зеркало над умывальником.
- Ну тогда зацепите нас за чьи-нибудь уши, - опять простонали Очки.
- Как вы, право, надоели, - прогремело пустое Ведро. – И что вы всё цепляетесь?
- Таков наш удел, - надменно произнесли Очки. – Вы заметили, что нас постоянно теряют, даже если мы сидим на лбу? Да вот живой пример. Хозяин сейчас в городе обыскался нас. Без нас ему, как без рук. Наверное, покупает новые. А когда вернётся сюда весной и увидит нас, обрадуется больше, чем любому из вас. Не думаете же вы, что он бросится в первую очередь к Ведру или Буфету.
- Господа, я считаю это оскорблением!
- Однако обо мне он вспомнит в первую очередь, - промурлыкал Диван. – И скажет жене: «Голубушка, присядь рядом. Отдохни с дороги. Потом всё разберём».
- Нет, нет, - прокричали Дрова, - первые, кого они заметят, будем мы. «О-о, - скажут они, открыв дверь, - как прекрасно пахнет в доме деревом. Какой воздух!».
- Ошибаетесь, - прогудело Ведро, - первым буду я, когда открыв дверь в ещё тёмный дом, они об меня споткнутся и произнесут: «О, чтоб тебя!».
- Вы тоже ошибаетесь, - проскрипели ставни, - первыми будем мы, потому что без света в доме трудно передвигаться.
- Ну хорошо, хорошо, пусть вы все будете первыми, но мы, непременно, будем вторыми, - прошелестели домашние Тапочки.
- Господа, - провозгласил Председатель, - мне кажется, что наш разговор пошёл не по тому руслу. Ведь мы собрались здесь, чтобы отметить превосходство Вещей над человеком, а теперь некоторые начинают высказывать своё раболепство перед ним и желание отдать себя в полное его распоряжение. Прошу не забывать, что именно сейчас наступило, наконец, время свободы. Мы здесь одни и вольны делать всё, что нам вздумается.
- Правильно, правильно! – зашумела толпа. – Довольно пресмыкаться! Давайте насладимся свободой.
- Начинайте, - съехидничали домашние Тапки.
- Послушайте, - вновь простонали Очки, обращаясь к Совку для угля. – Вот ваша ручка, она так похожа на длинный нос. Не можете ли вы нас нацепить и пройтись по комнате? Мы здесь порядком залежались.
- Прекратите кокетничать! – вскричала Кочерга, которая умела раскаляться докрасна, - Ведь вы, всё-таки, не карнавальная маска! В вашем возрасте ( посмотрите, у вас уж и дужка с одной стороны отвалилась ), в вашем возрасте нужно смотреть на Вещи трезво. И кто вы такие? У вас нет ни пола, ни единственного числа…Вы пыль, воздух… Не приставайте больше к Совку. Все знают, что мы – неразлучная пара. Куда я, туда и он.
- Ах, скажите пожалуйста, - пробормотали Очки. – Зато у вас проблемы со множественным числом. Но мы не такие злопамятные. Нет, не такие… Эх, скорей бы появились люди. Ну и что, что они нас часто забывают? Зато как они страдают в разлуке, как страдают!
- Да, за них бы мы отдали весь жар нашей души, - дружно вздохнули Дрова.
- А я, - зазвенела Чашка без ручки, - как я хочу прикоснуться к жаждущим губам!
- А я не могу дождаться, когда меня вымоют, - скромно произнесла немытая Тарелка с кусочком засохшего сыра, не догадываясь, что в нём отрава для мышей.
- Господа! Что я слышу? Что за ропот? А как же наша свобода, о которой мы так мечтали, - пропыхтел Буфет. – Я, знаете ли, тоже не против, чтобы мои дверцы открывали и закрывали, а то петли совсем заржавели. Но наша мечта… А что это за шум там, за ставнями?
- Разрешите, мы посмотрим. Ну хотя бы в щёлочку, - взмолились Очки. – О! Да это люди приехали отряхнуть с веток снег и почистить крышу.
- Ура! – закричали все Вещи, кроме Буфета. – Ура! Люди приехали!
- Вот так всегда, - уныло пробурчал Буфет. – Не успеешь взлететь, тут же падаешь.
;