Тут, как-то совершенно случайно, услышал старую песню, и она разбудила во мне воспоминания об одном дне, вернее даже не дне, а нескольких минутах моей солдатской жизни.
Казахстан. Научно-испытательный полигон. Приозёрск-4.
Второй этаж стандартной солдатской казармы.
Вероятно это было воскресение. В будни в казарме оставался только суточный наряд, а в тот день людей в казарме было больше.
Шел примерно 1970 год. Не помню только какое время года – весна, осень, зима, но совершенно точно, что не лето.
Летом нам выдавали майки, а не рубашки. Это только осенью, зимой и весной мы ходили в белых рубашках и кальсонах.
В самом конце казармы на табуретке сидит Серёга Козлов, парень из Астрахани. Немного нескладный, угловатый.
Он в брюках, сапогах и белой нижней рубахе. В руках у Серёги гармонь. Он играет, склонив к гармони голову, словно прислушиваясь к тому, что она ему говорит. Прислушивался и пел тихим, очень серьёзным голосом -
Враги сожгли родную хату,
Сгубили всю его семью.
Куда ж теперь идти солдату,
Кому нести печаль свою?
Пошел солдат в глубоком горе,
На перекресток двух дорог,
Нашел солдат в широком поле
Травой заросший бугорок.
Рядом собралось несколько солдат из нашей роты, кто-то сидел на табуретке, кто-то просто присел, опершись спиной о стену,
кто-то стоял. Слушали и каждый думал о чём-то о своём.
Стоит солдат — и словно комья
Застряли в горле у него.
Сказал солдат: «Встречай, Прасковья,
Героя — мужа своего.
Готовь для гостя угощенье,
Накрой в избе широкий стол, -
Свой день, свой праздник возвращенья
К тебе я праздновать пришел…»
Лица у ребят, простых мальчишек восемнадцати-двадцати лет, были какие-то очень серьёзные, взрослые… Оно и не удивительно.
Ведь все мы были из того поколения, у кого отцы и деды воевали в Отечественную войну…
Никто солдату не ответил,
Никто его не повстречал,
И только теплый летний ветер
Траву могильную качал.
Вздохнул солдат, ремень поправил,
Раскрыл мешок походный свой,
Бутылку горькую поставил,
На серый камень гробовой.
Хоть и родились мы через пять-шесть лет после победы, но в каждом доме война ещё жила. Жила она в воспоминаниях, в орденах и медалях хранящихся в заветных коробочках, в шрамах от ранений на телах наших близких. Ещё ездили инвалиды на самодельных тележках с подшипниками вместо колёс по улицам городов.
«Не осуждай меня, Прасковья,
Что я пришел к тебе такой:
Хотел я выпить за здоровье,
А должен пить за упокой.
Сойдутся вновь друзья, подружки,
Но не сойтись вовеки нам…»
И пил солдат из медной кружки
Вино с печалью пополам.
Мы слушали песню давно нам знакомую, но, может быть, ещё не совсем понятую, как-то сосредоточенно серьёзно. Было ощущение, что каждый из нас смотрит куда-то вглубь себя, в свою душу.
Словно мы хотели рассмотреть в своей душе то, что было с нашими отцами и дедами тогда, там на войне.
Он пил — солдат, слуга народа,
И с болью в сердце говорил:
«Я шел к тебе четыре года,
Я три державы покорил…»
Хмелел солдат, слеза катилась,
Слеза несбывшихся надежд,
И на груди его светилась
Медаль за город Будапешт.
Я знаю, что каждый из нас был готов по приказу выступить на защиту своей Родины. Я даже представлял себе, как мы едем в теплушке с открытой дверью, а Серёга Козлов, сидит на краю дверного проёма свесив ноги, и играет на своей гармони.