История не имеющая окончания...
Думаю, у некоторых из нас есть такие моменты в жизни, когда что-то внутри ломается, в следствии неожиданного видения во всей своей “красе” картины, в которую он попал или представил её, как говориться, воочию. И отказаться от нехорошей привычки, именно в этот данный момент ситуациии, представляется вполне возможным. Тем более, если уязвлённое самолюбие взыграло над слабостью характера. В этот момент в душе возникает такое острое чувство неприязни, что словами описать возникшую брезгливость, именно брезгливость, омерзение к самому себе, просто невозможно. Словно два пальца в рот... и ... Скорее всего, душа, как и сам хомо-сапиенс, имеет желудок. В подобной ситуации я побывал единажды сам и, как ни странно, не сумев бросить курить сотню раз, избавился от этой напости от отвращения к самому себе раз и навсегда. А вот в случае с моим другом “что навсегда” не имеет продолжения истории. Потому и такое название. Впрочем, всё по порядку...
За окном осень... Глубокая осень. Не люблю этот промежуток, мятущегося между непонятно чем, состояния природы. Уж лучше бы пошёл снег. Стало бы теплей и радостней глазу. В при прикрытой форточке завывание ветра раздражает ещё больше. Ветер пытается сбросить с деревьев упрямые, оставшиеся листья и, устав от борьбы с ними, просто ломает безжалостно всю ветку и гонит её, гонит в разных направлениях.
На прикроватной тумбочке зазвонил телефон, пронзительным, как и треск сломанных ветром веток за окном, дребезжащим звуком.
– Спишь? Сочувствую сам себе. За окнами аэропорта мокрый снег. Очень надеюсь у вас согреться. Жди. Буду к трём дня. Эти командировки меня уже задолбали. Плюс такая мерзость за окном. Коньяк с лимончиками в портфеле. Хочу Ленкин борщ и твои огурцы. Единственная надежда, спасающая от дрожжи в коленках. Привет. – Телефон отключился.
Из ниоткуда появилась какая-никакая, но отдушина. Это звонил из Ленинграда жены давний знакомый по юности Роман Аркадьевич Криворучкин. Лена устала и от него, и от его частых командировок с проживанием в нашем доме, а по мне так это подарок. Занятный человек. Высокий, где-то за метр девяносто, с курчавыми чёрными волосами, грубыми, мужицкими чертами лица, пусть и светлокожий. Интеллектуал, с претензией на неординарность, по стечению обстоятельств оказался сподвижником жены по специальности. Только работали в разных городах: он в ленинградском ТЭПе, а она в ташкентском. Большой любитель Высоцкого и... катала. Роман был не просто заядлый преферансист, а спец по очистке карманов заигравшихся провинциалов в самом широком смысле слова на пляжах Одессы, Ялты, Херсона, в СВ купе скорых поездов по молодости лет. Фамилия его явно стояла в противоречии с красивыми руками и длинными пальцами пианиста. Не мошенника, а умельца-фокусника примерно уровня знаменитых рукодельников компании Фаберже и К с нуликом. Каждому своё. Своё поприще.
Ну вот, вздохнулось с облегчением, скрасит одиночество, достаточно часто накатывающееся в такую погоду.
Как и было обещано, ровно в три раздался звонок в дверь. Криворучкин с добродушной, счастливой улыбкой появился в дверях только с портфелем в руках.
– Привет, дружище. Рад тебя видеть в такую дрянную, почти ленинградскую погоду.
– Заходи. Не стой на погоге. А где саквояж? – Я, посторонившись, пропустил его в прихожую.
– Дай тебя раньше обнять. – Он скрутил меня, чуть не раздавив. – Ты не представляешь, как по тебе скучал в самолёте. Три раза доставал коньяк, но сдержался. Идём сразу на кухню. Ба! Хлебосольный город. – Он развёл широко руки, – Кажется я сделал большую ошибку. Ладно об этом потом. Есть что выпить и хорошо закусить. Лена, надеюсь, не в курсе моёго приезда.
С достоинством поставив пузатый бутыль Карвуазье на стол, первым делом схватил солёный огурец.
– Мой Бог, чувство неописуемое. Это пойло не стоит и одного твоего огурчика. Божественно. – Роман причмокивая от удовольствия, рухнул на стул. – Я знаю, что Ленке надоел, но, поверь, остановился напротив с умыслом. В последний раз склеил одну из её группы. Не сюда же её тащить.
– Докатился. – Наконец удалось вставить слово. – Променял отпуск на какую-то хрень. Не понимаю.
– И не понимай. Давай выпьем и главное закусим. Ох, побалу’юсь!!!
Просто обязан заметить. Роман не просто редкий гурман. Было огромное удовольствие наблюдать за его трапезой. Всегда не торопясь, со смаком, он подносил нечто на вилке ко рту и, медленно жуя, наслаждался вкусом. Это состояние присутствовало в каждой чёрточке лица. Какое-то единение с пищей. Всегда медленно и с блаженством. Лену это выводило из себя, а мне доставляло истинное развлечение. Словно в передаче о еде в телевизоре или воспоминание завтрака грибоедовского Обломова.
В моменты разлива по рюмашкам рассказал новости Ленинграда. Имеется ввиду новости театра, филармонии, женщин не обошёл стороной. Этакий Казанова. Но через пару часов откланялся, мол, перед встречей бритьё, душ и другие мелочи.
Жена, как и всегда, в шесть пятнадцать переступив порог, заявила с явным удовольствием:
– Весь лифт пропахся твоим борщом. Голодная так, что сил нет. По какому поводу? Ромка приехал. Встретила глав спеца его проекта. Давай, давай колись. Хорошим коньяком пахнешь. Кстати где он?
– В гостинице. Тебя боится.
– Правильно делает. Но, по-большому счёту, мог бы и пригласить к нам. К чему деньги тратить? Или...
Она посмотрела на меня завораживающе. До чего умна и наблюдательна. Скорее всего, прочитала по глазам.
– Вот, кобелино. То-то Верка стремглав умчалась ровно в шесть. За борщ спасибо. Не просто так сварил. Опять до часу будете в преферанс тащиться. Ладно я в душ. Накрывай.
Через двадцать минут распаренная, с тюрбаном на голове, обалденно красивая, чёрт побери уже столько лет вместе, а не насмотрюсь, выйдя из душа, наконец чмокнув непритязательно в щёку, с удивлением спросила:
– А почему на троих?
– Что-то мне подсказывает...
Раздался звонок в дверь. Лена, вопросительно посмотрев на меня, потом на дверь, как была в банном халате с тюрбаном на голове, направилась к двери. Открыла, встав в позе буквы “Ф”, смерила Рому презрительным взглядом.
– Да, сбежал. Борщ вкуснее. Очаровательно выглядишь. Можно войти, а то прямо здесь умру от запаха.
– Бедная Вера. Сколько денег потратила на причёску, а ты, как тот кот Леопольд, подлый трус. – Лена со снисходительной улыбкою отошла от двери, пропустив гостя в дом.
– Валерка всегда завидовал тебе. Я ещё в Ленинграде, когда она была школьницей, выделил её из толпы.
– Ах ты паразит! Нравлюсь? Вытри слюни. Не по тебе шапка.
Я наблюдал эту перепалку не без удовольствия. Именно за этот язык и темперамент, как выразился Роман, выделил её среди множества, пусть и не по собственному желанию. И, как ни щекоти своё самолюбие, явно не прогадал.
– Блин, как ты с ней живёшь? – Роман развёл свои длинные руки, ударившись о шкаф прихожей. – Ты сделал новый шкаф, а я сразу и не заметил. Везёт же некоторым.
Лена ткнула его в бок и наверное неслабо, а, может быть, от неожиданности он скрючился, лишь молвив:
– За борщ прощаю.
– Весело с вами. – Я улыбнулся больше себе, чем им.
– Идите к столу, – буркнула жена. – Я сменю униформу.
Лена появилась через пару минут с взъерошенными мокрыми волосами и резко бьющим в нос запахом чистого тела с привкусом какой-то зелени.
– Хватит болтать. Я есть хочу. Садитесь за стол.
Борщ действительно был необыкновенно вкусный. Плюс добавленные перед тем как три рюмочки коньяка. Как сказал один грешник – хвала еде. Бог позаботился о счастии своего стада.
– Ромка, что ты завтра скажешь Зинаиде? – Лена разогревшаяся горячим борщом, откинулась на стуле.
– Ну уж не то, в чём я вам сейчас признаюсь. – Он прекратил есть и, вальяжно повернувшись на стуле в полуоборот, видимо затекли длинные ноги, с блаженной, довольной от пахнущего густым ароматом борща, с улыбкой того самого Казановы, продолжил:
– Вернувшись в номер после выпитого коньяка, мне меньше всего захотелось вдруг встретиться с Веркой. Почему-то всё желание пропало. Но я решил смыть с себя это гнусное наваждение. Под парящей водой, извиваясь как уж с закрытыми глазами, неожиданно появилась картина, как тысячи командированных трахают чужих жён в одной и той же позе. И среди них в какой-то миг увидел своё лицо с идиотской улыбкой, как будто я мщу кому-то. Я тут же переключил душ на холодную воду. Она меня моментально отрезвила, но моя гримаса из той картины надо мной всё ещё измывалась. Посмотрев презрительно вниз, я вслух ЕМУ проговорил: “Куда ты прёшься?” И стало так противно... Остаток душа под тёплой водой думал, как я попадусь на глаза завтра Валерке? Лена, извини, но о тебе я и не вспомнил. Хотя, конечно, сейчас мне кажется, всё должно бы быть наоборот. Теперь, после первой порции борща, я понял как я неопрометчиво прав, что сбежал.
– Ленка, – он подобострастно уставился в её глаза. – Всё. Даю слово – больше такого не случится. Клянусь!
– На сегодня хватит Дуэней! – Жена улыбалась, довольная своей шутке.
– За это надо выпить. Жизнь продолжается, господа. За тебя дорогая. Гусары пьют стоя! – Воскликнул я, чтобы сменить тему. И, как по команде, с Романом вскочили и, выровнив локти до горизонтального положения, заглотнули коньяк, как последние жлобы, разрушив его двусмысленное положение: не случиться что? Бросит трахать чужих жён или не будет подлым трусом? Вопрос застыл в воздухе...
10.17.2022.