Четверо. Механические Земли. Глава 25

      Закрыв за собой дверь, Физалис смирилась с мыслью, что осталась одна. Их совместное с Лавером жилье встретило однокрылую холодным дыханием одиночества и тоски, приглашая свернуться клубком где-нибудь в углу и не издавать ни звука, пока кто-нибудь не напросится в гости или не вломится в помещение со срочными новостями, что кому-то требуется помощь в значимой степени больше, чем ей. Лиссис, очевидно, не собиралась подниматься в комнату, так как отчетливо понимала, что в должной мере не сможет поддержать подругу, впервые столкнувшуюся со странностями, встряхнувшими каждую клеточку организма. Отныне все происходящее для Физалис не представало в свете постыдного откровения, неестественного всплеска соматических нарушений, что ее поведение и тяжесть в животе напрямую связывались с природным взрослением, подлинным, гендерным формированием, как драконицы, перешагнувшей черту беспечной юности. Но наедине с собой, с бурлящими мыслями, этот факт казался настолько сухим и исчерпывающим, как сорванный цветок, забытый на солнечном подоконнике, оставленный без внимания и — что самое главное — без живительной воды. Физалис незаслуженно приписывала ему пагубное влияние, едва ли не зыбкую болезнь, обрекающую на очередные колебания между недомоганием и страхом. Тем не менее, она упускала без внимания результат ее возрастных странствий. Линия времени забав и фамильярного поведения оборвалась, сцена опустела, зрители исчезли, а обратный путь окончательно растаял в залитом солнцем детстве. Порывистая смена обстановки подчинила себе фиолетовую актрису, сделав ее серым камушком, обреченным вечно лежать у окраины мостовой, пока проливные дожди не проложат ему путь на дно глубокой реки, где он окончательно скроется от глаз и проведет унылые остатки жизни, пока толща ила не поглотит его вместе с останками подводного царства. Физалис регулярно колебалась между желанием испить мечтательной тишины или ворваться в толпу, разбрасываясь признаками надменного поведения, сардоническими замечаниями, но на другую чашу весов выкладывала терпкую приправу из природного обаяния и пленительного света изумрудных глаз. К сожалению, делая выбор в пользу первого варианта, она не всегда осознавала, что в одиночку не способна разобраться со своими мыслями и чувствами, поздно выясняла, что рядом необходимо чье-то присутствие, дружеское плечо или объятие возлюбленного, которого сейчас не было рядом. Как это ужасно! Безусловно, рано или поздно он вернется и предпримет удачную попытку, способствующую скорому возвращению Физалис из апатичного состояния, жизнь вновь замерцает красками, стряхнет с себя липкую пыль и взмахнет крыльями, унося в необъятное небо приятных мелочей и памятных мгновений, но сейчас… Ей хотелось сейчас! Разве она многое просила?
      Физалис устроилась на ковре перед глоткой молчащего камина, положив голову на лапы, устремив тяжелый взгляд в окно, за которым Глоун медленно погружался в вечернюю дремоту, все реже освещая свое присутствие далекими звуками города. В голове всплывали грустные картины прошлого, сопоставляемые сознанием с текущим положением вещей. Одиночество душило ее воспоминаниями, не получая в ответ борьбы.
      Впрочем, если слишком часто отстраняться от внешней суеты, то она переселится в границы головы. Но, как считают континентальные люди, все нуждаются в понимании и поддержке, не гармонирующие с тесным пребыванием в темнице разума.
      — Дождя не хватает, — уныло проговорила Физалис. — Наверняка где-то сгущаются тучи.
      Огромная каменная комната, утепленная выцветшими коврами и обставленная потрепанной резной мебелью, с потерявшим волокнисто-пышную форму бархатом угрюмо молчала в ответ, жадно огладывала голос драконицы, как бродяга уплетал оленину с костра. На что Физалис надеялась, затевая с собой разговор? Она думала, что некое второе «я», противоположная сторона характера примется поспешно переубеждать ее во временном падении духа, приводя бесспорные, но скучные аргументы прекрасного, цветущего мира? Кому есть дело до этого неподражаемого мира, когда вот так легко рискуешь остаться в пустой, промозглой комнате, безропотно сунув лапы в неподъемные кандалы? Есть нечто отвратительное в свободе выбора — сожаление. Однокрылая навела себя на мысль, что ей сейчас не навредила бы шумная компания, закрывающая глаза и — что немаловажно — ноздри на последствия ее взросления. Но что мешало Физалис спуститься вниз и пообщаться с Марбусом, владельцем дома? Он производил впечатление располагаемого к себе мужчины, скрывающего основательные детали своей биографии. Разве это не тот тип людей, который всегда привлекал однокрылую, препятствуя ее печали захлестнуть неокрепшее сознание? Вне сомнения, на невооруженный взгляд он казался безобидным простаком, но не относился к любимцам судьбы, унаследовав огромный постоялый дом. Его возраст подразумевал наличие быта в более широком смысле, с женой и пучком детишек, но ни одного, ни другого Физалис за ним не заметила. Как же так? Марбус ставил перед собой иные цели? Какие? Сословно-эгоистичные? Этот человек предпочитал сдавать комнаты драконам не потому, что хотел разбогатеть на чаевых. Он преследовал куда более изощренные интересы, искал громкий скандальный случай, который позволил бы купить «дружбу» одного из посетителей, так как местные, высокопоставленные драконы боялись шантажа не меньше, чем люди. Будь он мелким крестьянином или рыбаком, на ночь приютившим чешуйчатого гостя и будучи свидетелем компрометирующего случая, то первый сжег бы его дотла или разорвал в клочья, а после полакомился тем, что осталось от зажиточного интригана. Но этого домовладельца знало полгорода, а потому он мог легко воспользоваться своим положением и попросить защиты у Храма решений. А иначе как объяснить, выбор Мирдала, который сюда их поселил? Возможно, сам Отец континента имел неосторожность однажды попасть в липкие сети этого человека и пытался расплатиться за молчание хитроумного Марбуса, стремящегося в Высокие Круги городского совета. Или он уже имел его членство?
      Мысли о происках сливок общества, наспех состряпанных на кухне разума Физалис, пришлись по вкусу ее состоянию. Она отвлеклась от тягостного самочувствия и сосредоточила взгляд на длинных шторах, отделяющих ее огромную комнату третьего этажа от небольшого помещения, откуда из маленькой щели под тканевой преградой просачивались струйки клубящегося пара. Физалис кивком дала себе понять, что она готова пойти дальше на пути к благодатному спокойствию. Однокрылая поднялась с нагретого коврика, взяла ключ со столика и заперла дверь изнутри. Она приняла решение, что сегодня не откроет никому, кроме Лавера, и вальяжно проследовала до заветной шторы, за которой ее ждали теплые объятия, подманивая горьковато-кислым запахом горячего камня. Протиснувшись треугольной головой сквозь препятствие, плотное соприкосновение расшитых серебристым плющом створок, Физалис втянула ноздрями влекущий аромат нагретой воды, исходящий из уютного бассейна, и невольно улыбнулась. Да, это жилье предназначалось для важных персон, включавшее в себя кусочек отапливаемого рая, незаменимого прохладными вечерами. Проскользнув целиком за шторы, Физалис потянулась лапой к воде, чтобы выяснить, насколько горячей была благосклонная стихия. Приемлемо, хотя домовладелец слегка перестарался с заслонкой, которая направляла горячий воздух под каменное основание купальни. Физалис уверенно сделала шаг навстречу спасителю, и совсем скоро ее тело скрылось под толщей влаги и клубящегося тумана. Однокрылая расслабленно расположилась на спине и облегченно вздохнула, ознаменовывая своеобразное окончание волнительного дня, сполна отыгравшегося на бедняжке. Края круглого бассейна оказались скошенными, что позволяло лежать в нем, как на берегу песчаного берега, углубляясь в воду телом и оставляя сухой голову и шею. Некое подобие блюдца, из которого в особых кругах употребляли чай. Физалис конвульсивно встряхнула крылом, затаив дыхание. Тело все еще бросало то в жар, то в холод, живот, пугающе увеличившись в размерах, беспокоил пульсирующими толчками, охвостье беспокойно ерзало из стороны в сторону, но с каждым мгновением, проведенным в ласковых лапах обволакивающей воды, она ощущала приближение долгожданного облегчения, и неуемное сердце перестало биться колокольчиком у входа ее души. Физалис с необыкновенным наслаждением пригладила мокрой лапой хохолок до самого затылка, прижала длинные уши и с упоением вздохнула, словно без этого действия не могла возобновить поток мыслей, терпеливо ожидающих шанса попасть на праздничный ужин ее сознания. Что ж, в пылу размышлений и полученных от Лавера сведений, Физалис только укрепилась в своей правоте — Марбус едва ли походил на крестьянина с забытой всеми деревни. В следующее мгновение ей стало жутко интересно, как устроена система здешних каменных бассейнов, которых приходилось по одному на каждый этаж. Они и разместились друг над другом, как листья, торчащие из огромного стебля исполинского цветка. Хозяин дома коротко посвящал в детали конструкции в день их с Лавером заселения, но Физалис слушала настолько увлеченно, что проще научить глухого внимать пению предзакатных птиц. Впрочем, ей не составила труда списать обустройство дома на магию человеческих рук создателя, считавшейся более приземленной и объяснимой, нежели огненное дыхание драконов или, скажем, телепатические зачатки Физалис, не оправдывающие головные боли и панические видения.
      Вытянув одну из передних лап вверх к приглушенному свету масляных ламп, однокрылая заинтересованно разглядывала тонкие когти, больше похожие на кошачьи, разве что не способные втягиваться в пальцы, и звучно усмехнулась.
      — И почему я до сих пор не устроилась портнихой на одну из верфей? Я буквально создана, чтобы заниматься парусиной.
      Физалис развлекала себя, как могла. Оценивая природное оружие, она сделала печальный вывод, что не помнила, когда последний раз пускала в ход свои когти, если закрыть глаза на печальную заварушку с Дэком. Человеческий быт так глубоко укоренился в драконьем мире, что значительная часть чешуйчатых отдало предпочтение не охоте на кроликов и оленей, а довольствовалось обменом на блестящую монету. Не удивительно, так как в этом смысла не меньше, чем в изнурительной погоне по лесам за прыткой добычей. Труд драконов хорошо оплачивался, они физически превосходили человека, значительная их часть имела работоспособные крылья, доставляя поручения или ублажая богатеев, которым хотелось отведать каких-нибудь диковинных специй или блюд, а расстояние в пятьсот миль туда и обратно не было по силе повозке лошадей за световой день. Молодые драконы зачастую бились друг с другом за право служить избалованным людям, нередко увеча друг друга и оставляя жуткие шрамы. И все ради чего? Когда драконы решили поторговаться за статус чудовищ из мифов и легенд? Пресытились дикой жизнью или спешно бежали от нее? А что насчет людей? Разве они не стремились быть ближе к тем, кто лишен их природных недостатков? И речь не шла о банальностях, как алчность или власть, ибо спустя сотни сезонов драконы доказали, что также имели слабость общеизвестным порокам. Суть заключалась в облике. Крылья, хвосты, лапы, шипы, рога, шерсть, перья… Драконы представляли невероятно разнообразную форму жизни, не уступая многообразию черт лица у людей. Но разве обе расы могли существовать одинаково в равных условиях? Иной дракон ел за раз столько, сколько хватало для обеда десятерых людей. Пустынные драконы могли месяц не видеть воды и чувствовать себя прекрасно, покрывая расстояние в сотни миль. Северные виды, покрытые шерстью, с оперенными крыльями, улавливали колебания мышиных лапок на снегу, охотясь в кромешной темноте. Впрочем, размышления привели Физалис к справедливой дилемме, и драконица пренебрежительно фыркнула. И в кого же все-таки превратилась драконья раса? В землепашцев и лакеев? Снабженцев и наемников? В скользких ящериц, снующих из лагеря в лагерь ради земных благ? Очевидно, никто не заставлял драконов примерять на себе роль быка или почтового голубя, да и деньги не представлялись Физалис высшим сосредоточением зла. Вопрос состоял в том, каким путем их зарабатывали. Драконы едва не с рождения имели все необходимое для жизни. Когти, клыки, адаптация к окружающей среде — этими качествами, несомненно, обладали и другие успешные охотники, такие как лисы, волки, не говоря о тех, кто мог пикировать, как ястреб, и дышать огнем, как никто другой из царства фауны. Физалис призадумалась: а могла ли она бросить привычный быт и навсегда исчезнуть во мраке леса, поселившись в норе или скальной расщелине? Ответ не заставил себя долго ждать — вопрос однозначно был риторическим. Физалис слишком долго предавалась общераспространенному укладу жизни. Она не исключала возможности, что однажды ей захочется испытать себя в роли одичавшей хищницы, но все закончится печальным опытом со смертельным исходом, либо она никогда не захочет вернуться под крыло цивилизации. А это означало, что она никогда не увидит тех, кто ей дорог, кто прошел с ней огромный путь, но затем растворился, как незнакомый силуэт в безлунной ночи, померещившийся шевелением кустарника на окраине леса.
      Опустив лапу в воду, она создала небольшую волну, подключив к этому занятию вторую конечность, и плеснула себе на шею, принявшись массировать круговыми движениями, увлеченно потирая пальцами стыки неокрепших оранжевых пластин. Ухаживания за своим телом доставляли ей ни с чем несравнимое удовольствие. Физалис следила за своей внешностью, она часто прибегала к помощи языка, регулярно вылизывая крыло и лапы, когда ближайший фонтан или ручей не попадал в поле зрения. Задумчиво проведя подушечками пальцев у основания шеи, она неожиданно засмеялась.
      — Лес, земляные норы, борьба за выживание… У меня больше шансов получить работу массажистки, чем загнать оленя в кустарнике.
      Получается, Вайзерон знал, что Физалис столкнулась с внутренними изменениями. Это началось еще с начала путешествия, а в таверне Брога она набросилась на него, потеряв голову, и окончательно подтвердила его догадку. Почему никто ее не подготовил? Лиссис молчала до самого момента, когда для ее чувствительного носа запах оказался невыносим, а поведение однокрылой переступило все рамки дозволенного. Неужели это испытывают все драконицы континента? Они набрасываются на ближних, ослепленные страстью и желанием, устраивают сцены недвусмысленных приставаний на глазах у прохожих, приглашают в свою комнату или скользкую нору, направляемые помешательством от зова природы? Почему она не замечала этих изменений за другими? Разве это возможно, что на пути встречались только взрослые драконицы, испытавшие на своей шкуре нечто подобное, чьи тела уже не требовали томной близости партнера? Физалис зыбко поежилась, опустив лапы на грудь. Странное ощущение, что мысли заведут ее за определенную черту приличий, дразнило и одновременно волновало. Быть может, каждая из дракониц знала о приходе этих изменений и забивалась в угол или пещеру, пока не переждет загадочные вспышки жара, холода, как качели, отзывающиеся смутно ощущаемой болью у основания живота и неприятным жжением хвоста? Физалис, сама того не замечая, улыбнулась, вырисовывая вожделенный образ Лавера. Бедняга, он еще не знал, что его ждет. Он еще не знал, что каждый миг промедления стоил ему… Впрочем, неважно.
      Горячий бассейн оказал благосклонное влияние на Физалис. Вскоре, успокоившись, она закрыла глаза и погрузилась в сон.

***

      Лиссис пригнулась, намереваясь взлететь, но в последний момент выпрямилась и несведуще заморгала. Безусловно, искать Дэка и Лавера стоило в одной из таверн, но… Глоун располагал десятками заведений, не считая мелких трактиров и пивных, о местоположении которых она не ведала. На поиски могла уйти целая ночь, а она не располагала таким количеством времени. Ей нужна зацепка, какой-нибудь ориентир, подсказка, дабы исключить пустые полеты по шумным местам. Но к кому она могла обратиться? К Вайзерону? Он знал о Дэке и его предпочтениях значительно меньше, чем она. Лиссис опустилась на хвост рядом с лужицей света, испускаемого масляной лампой и призадумалась. Ей предстояло вспомнить немногочисленные встречи с Дэком, которые зачастую заканчивались дежурным приветствием на улицах Брога, чего явно недостаточно для предугадывания привычек рыжего садовода. Тем не менее, Лиссис напомнила себе, что рыжий кудесник был видной фигурой, бесшабашной, регулярно совал нос в чужие дела и зачастую находился в центре стычки, пытаясь примирить конфликтующие стороны. Что ж, чем крупнее заведение, тем острее перебранки, что позволяло исключить большинство мелких забегаловок с горячительным напитком из бочек. Впрочем, без Вайзерона все равно не обойтись. Наверняка у него завалялась карта города с расположением основных строений, ибо драконица обладала скудными познаниями Глоуна. В Броге она знала каждый закоулок, лавку безделушек и могла назвать по имени крупных купцов Людских Земель и их жен, но здесь… Ей еще предстояло изучить столицу Ветреных Земель, так как в будущем Лиссис хотела оказаться полезной своему спутнику в нелегком деле бремени правления. Да, она ничуть не сомневалась, что Мирдал готовил Вайзерона в преемники. Однако напрашивался закономерный вопрос — почему? Почему выбор пал на молодого советника, не имеющего ни титулов, ни заслуг перед континентом?
      Нет, сейчас было не время над этим ломать голову. Физалис… Она осталась одна. Она страдала.
      Лиссис взмахнула перьевыми крыльями и устремилась в небо. Даже с высоты птичьего полета Храм решений возвышался над остальными домами, как спящий вулкан над дельтой реки. И если остальные дома прятались друг за дружкой в паутине плотных улиц, укрывшиеся под черепичными шляпами и сенью зеленых, остролистных деревьев, то прямоугольный исполин с высокими колоннами у фасада цвета слоновьей кости покровительственно заслонял своим телом горизонт. Дул легкий попутный ветер, на небе мерцал холодный рогалик луны, свет которого ласково укрывал утомленный город, сезон за сезоном разраставшегося за стенами столицы. Лиссис наблюдала за его величественной фигурой и восхищалась простотой его исполнения. Что ж, драконы тоже умели строить на века, принося в жертву архитектурные изыски в пользу надежности и незыблемости. На непритязательный взгляд перьекрылой город драконов олицетворял прекрасное место для жизни, словно замершее в вечности каплевидным разломом на дне утеса. Впрочем, Брог ей тоже нравился. Столица Людских Земель блистала на солнце во всем своем великолепии, окружив себя россыпью стройных башен, словно подвесной канделябр свечами. Но ничто так не привлекало в городах Лиссис, как разношерстный и многолюдный контингент. Она очень любила густонаселенные места.
      Приземлившись у входа Храма решений, она миновала тяжелые двери и помчалась в комнату Вайзерона, надеясь застать возлюбленного за ворохом раскрытых книг.

***

      Вайзерон брел мимо комнаты Мирдала и с удивлением заметил, что дверь приоткрыта, а через образовавшуюся щель тонкой полосой протискивался неровный искусственный свет. Странно, обычно Отец континента ценил одиночество. Неужели он проветривал покои? Вайзерон встряхнул головой. Как ему вообще пришла на ум такая несусветная глупость? Старый дракон предпочитал уединение в свободное время, запираясь изнутри. Усатый советник до сих пор не знал, чем занимался его наставник по вечерам, потому как он ни разу не приглашал его к себе, а краткие мальчишеские вспышки любопытства подавлялись Вайзероном в угоду уважения личного пространства правителя, которого он слушал и почитал. Но сегодня наступил тот самый момент, когда прожженный до мозга и костей меланхолик решил переступить через свои принципы, весь день напролет размышляя о Физалис, которая, не колеблясь, проскользнула бы внутрь, будучи неспособной своевременно приручить длинный нос, голодный до чужих тайн и секретов. Вайзерон осмотрелся по сторонам и нетвердо шагнул вперед. Он постучался в огромную дверь со стальными рейками и медной ручкой в виде сжатого драконьего кулака и прислушался. Из комнаты не доносилось ни звука. Усатый советник огляделся вновь и после глубокого выдоха и проверки очков на своем месте направился внутрь, ругая себя за непочтительное поведение, о котором боялся пожалеть.
      В покоях Мирдала его встретил полумрак, а тот свет, что пробивался наружу, исходил от одного незатейливого источника — четырех свечей, теснившихся на деревянной миске. Примечательно, что они были внушительных размеров, наибольшая из них могла сравниться с длину его лапы, примерно двух футов высотой, а толщиной — с ножку стола. Остальные чуть меньше, но вместе они образовывали слипшийся светоч с раздельными язычками пламени, где самый крохотный медленно расплавлял стенку крупнейшей из них. Вайзерон сразу догадался, что четыре свечи представляли собой некий символизм, а значит, олицетворяли собой его, Физалис, Лавера и Никеля. Мирдал хотел, чтобы его советник явился без приглашения. На столе лежали рукописи, налегающие друг на друга, но что примечательно — три из них лежали отдельно. Вайзерон приблизился к ним и, не раздумывая, развернул один из свитков. Перед тем, как он принялся читать, его посетил наводящий вопрос — почему Мирдал обделил его своим присутствием? Неужели он боялся поведать о важных сведениях со своих слов? Вайзерон поднял голову и пробежался глазами по внутреннему убранству, будто среди них не заметил пятнадцатифутового старика. Ничего необычного, комната Мирдала уставлена непримечательной мебелью коричнево-сероватых тонов, никаких изяществ, шелковых гобеленов, фресок, гербов, и вездесущих ковров. Каменный пол с зияющими трещинами, большой сундук, обтянутый блеклым сукном, пятиярусные полки с книгами… Вайзерон представил, что он зашел в провинциальную библиотеку, у которой не имелось средств на содержание, и она сводила концы с концами за счет пожертвований посетителей. Единственное, в чем было отличие, так это в книгах. Фолианты и томики ютились в толстых кожаных переплетах, с инкрустацией драгоценных камней, золотой нитью, с облаченными в сталь уголками, петлями с висячими, клепаными замками. Источники знаний выглядели так, словно только вчера по ним перестало скрипеть перо. Быть может, это труд всей жизни Отца континента? Или это библиотечные экземпляры?
      Вернувшись к свитку, Вайзерон внимательно принялся изучать содержимое.

      Договор на приобретение дракона

      Первый советник тревожно сглотнул. Он взволнованно снял очки с переносицы и протер линзы, чем попало — собственными пальцами, чудом не изводя их когтями. В уголке рукописи, толстыми линиями, зияло нечто жуткое, написанное деловитым, размашистым почерком:

      Имя: Физалис.

      И ниже, строго выровненной колонкой по левой стороне:

      Раса: дракон.
      Вид: кровосмешение юго-западного тельпанура и неустановленного вида.
      Пол: самка.
      Возраст: 18 сезонов.
      Рост (в холке): 3’ (фута) 2” (дюйма).
      Длина (от головы до кончика хвоста): 7’ (футов) 5” (дюймов).
      Основной оттенок чешуи: темно-фиолетовый, перекликающийся на свету с цветом индиго.
      Способности: данный вид (юго-западный материковый тельпанур) отличается от прочих драконов наличием дара телепатии, способностью передавать мысли на расстоянии и вторгаться в чужой разум. У взрослых представителей вида навык разрушительным образом сказывается на рассудке, иногда приводя к безумию или шизофрении, из-за чего они становятся крайне агрессивными, либо погружаются в депрессивное состояние, нередко приводящее к суициду. У данной особи дар находится в зачаточной стадии и серьезной угрозы для психологического здоровья не представляет
      Отличительные приметы: врожденная патология — отсутствие правого крыла, из-за чего особь неспособна летать. Возможно, данный изъян является результатом кровосмешения.
      Общее описание: общительная, любознательная драконица, обладающая незаурядной остротой ума и скудным аппетитом, требовательна к своему внешнему виду.

      Вайзерон замер, прочитав последние строчки движением одних только губ:

      Покупатель: господин Мирдал.
      Окончательная цена: 40 золотых.

      Далее следовала подпись продавца, некого Бовлиуса, Отца континента и стояла необычная круглая печать, где в центре отчетливо зияла скрученная цепь, торчащая из граненого флакона, подобно саженцу из корзины. Вайзерон выронил свиток на стол, с неподдельным ужасом наблюдая, как он мгновенно сворачивается в плотную трубочку. Он попятился назад, прикрываясь лапой, как иной прятал лицо от хлестких ветвей, пробираясь сквозь непролазные заросли. Он едва устоял перед непреодолимым желанием выругаться вслух, тем самым перечеркнув свою репутацию угрюмого мыслителя.
      — Такое непросто принять к сведению, — заявил чей-то старческий, но еще не утративший силу голос.
      Вайзерон испуганно обратил взгляд на источник звука. В дверях стоял сам Отец континента, властелин Мирдал. Он был мрачным, выглядел очень усталым и с трудом держал веки приподнятыми. Тяжелой походкой он устроился перед столом, напротив усатого советника, предварительно закрыв за собой дверь. Мирдал навис над свитками, как исполинская скала, которая вот-вот обрушится от малейшего толчка землетрясения. Несмотря на почтенный возраст, Мирдал возвышался над несчастным советником, будучи втрое выше ростом. В это мгновение Вайзерон особенно болезненно ощущал, насколько он мал и несущественен по сравнению с наставником. Тем не менее, он собрался духом и занял свою прежнюю позицию, но сбившийся ритм дыхания сполна выдавал его волнение.
      — Это правда? — тихо спросил он.
      Мирдал несколько разочарованно вздохнул.
      — Почему ты спрашиваешь, если знаешь ответ? Разве свечи не рассказали тебе больше, чем я могу подтвердить своим скудным ответом?
      Вайзерон подобрал свиток и развернул его, словно убеждаясь в том, что содержание свитка ему не померещилось.
      — Вы… купили нас?
      — Кроме Никеля, — подтвердил Мирдал. — У него, как ты знаешь, есть отец и некогда была мать, не оправившаяся от клейма изгнанницы. — Он кивком указал на два других свитка. — Прочти остальные. В них содержится ваше печальное прошлое. Жаль, что эти жалкие обрывки это все, что мне известно о вашей юности.
      Вайзерон отложил в сторону жуткий договор, который показался ему колючим из-за необъяснимого покалывания на кончиках пальцев, и взял следующий свиток. Его лапы предательски тряслись.

      Имя: Лавер.
      Раса: дракон.
      Вид: кровосмешение северного пармажара и неустановленного вида.
      Пол: самец.
      Возраст: 21 сезон.
      Рост (в холке): 4’ (фута) 1” (дюйм).
      Длина (от головы до кончика хвоста): 8’ (футов) 9” (дюймов).
      Основной оттенок чешуи: бордовый, отливающий на свету алым цветом.
      Способности: данный вид (северный пармажар) наделен огненным дыханием, но оно горячее и опаснее, чем у других огнедышащих видов. Взрослые особи без труда плавят стальные щиты и превращают в раскаленный песок каменные укрепления. С возрастом у пармажаров увеличивается радиус поражения и продолжительность выдыхаемого пламени, что вынуждает тратить больше энергетических запасов тела, восполняемых отдыхом и пищей. Период восстановления также зависит от психологического состояния. Чем спокойнее особь, тем быстрее она накапливает огонь. Охваченные яростью и раздраженные пармажары крайне уязвимы после схватки, теряя свой дар на несколько недель.
      Отличительные приметы: врожденная патология — мелкая треугольная чешуя, направленная от хвоста к голове. Возможно, данный изъян является результатом кровосмешения.
      Общее описание: спокойный нрав, предпочитает держаться особняком. Охотно употребляет в пищу как сырое мясо, так и ягоды, причем не самого лучшего вида, подпорченные и увядающие, которые по некоторым сведениям ускоряют восстановление способности
      Покупатель: господин Мирдал.
      Окончательная цена: 50 золотых.

      Вайзерон покончил с последними строчками с подписями и сдавленно выдохнул. В голове роилась уйма вопросов, но Мирдал одним взглядом дал понять, что не обронит ни слова, пока его молодой советник не расправится с последним договором. Усатый смирился с этим решением и взялся за очередной бумажный обрывок прошлого:

      Имя: Вайзерон.
      Раса: дракон.
      Вид: кровосмешение восточного витассора и неустановленного вида.
      Пол: самец.
      Возраст: 16 сезонов.
      Рост (в холке): 2’ (фута) 7” (дюймов).
      Длина (от головы до кончика хвоста): 6’ (футов) 1” (дюйм).
      Основной оттенок чешуи: коричный, под определенными углами — каштановый.
      Способности: данный вид (восточный витассор) один из наиболее непримечательных, не имеет особых навыков, но способен передвигаться на задних лапах и быстро обучается человеческим ремеслам, несмотря на наличие трех пальцев на конечностях, что делает его наиболее предпочтительным в работе, где требуются лишние «руки». Взрослые экземпляры зачастую полностью отказываются от передвижения на своих четырех в угоду универсальности рода занятий.
      Отличительные приметы: врожденная патология — левое крыло оценочно вдвое меньше правого, из-за чего особь неспособна летать. Возможно, данный изъян является результатом кровосмешения.
      Общее описание: необщительный, малоподвижный, сдержанный, наделенный превосходной памятью и способностями к грамоте.
      Покупатель: господин Мирдал.
      Окончательная цена: 20 золотых.

      Вайзерон поднял взгляд на Отца континента. Старик тяжело покачал головой. В его глазах читалось некое замешательство в выборе, словно он до сих пор сомневался в правильности своего решения показать молодому советнику частичку тяжелых воспоминаний.
      — Знаешь… — нетвердо начал он, и его голос оборвался. Мирдал откашлялся и взял один из свитков, будто ему требовался какой-нибудь предмет в лапе для придания уверенности. — Знаешь, я хочу быть с тобой откровенным до конца. Но что делать со сведениями, о которых я собираюсь тебе рассказать, решать только тебе, если ты посчитаешь необходимостью поведать спутникам о злосчастных свитках. Скажи мне, что тебе известно о других Землях, помимо континентальных?
      — Отчужденные? Механические? — предположил Вайзерон.
      — Нет, — помотал головой старик, — я о землях, которых нет на общих картах.
      Вайзерон призадумался. Однажды ему попадался на глаза ветхий пергамент, на котором значились корявые зарисовки карты, с едва проступающими очертаниями кучки островов и прилежащего атолла, но в тот момент он не придал им особого значения и счел за античные художества известных Земель от непризнанных, давно почивших историков. Впрочем, к счастью или беде, усатый советник действительно обладал превосходной памятью. Силясь найти какой-нибудь чистый лист на столе, Мирдал будто прочел его намерения и вручил один из черновых обрывков, извлеченных из стопки. Словно боясь испортить важный документ, Вайзерон осмотрел шершавый пергамент с обеих сторон и только потом схватил перо из чернильницы и взялся за эскиз по памяти. Вскоре он был готов. Молодой советник бережно передал его наставнику и вернул письменное приспособление во флакон, звякнув металлической окольцовкой по горлышку, препятствующей опахалу мешать пользованию пером.
      — Я полагал, что уничтожил все документы с упоминанием этих островов. — Он утвердительно покачал огромной головой и поскреб когтями широкий лоб. — Это в очередной раз подтверждает, что тебе неведомы преграды, если дело касается поиска знаний.
      Вайзерон вяло пожал плечами.
      — Моя цена говорит об обратном.
      — Ни за что не поверю, что тебя это оскорбило, — заявил Мирдал. — Острова, с которых вы приплыли со мной на корабле, никогда не ценили драконов с умственными способностями. Местные рабовладельцы предпочитали диковинных созданий, таких как Лавер и Физалис. — Мирдал сделал паузу, предоставляя возможность Вайзерону усвоить информацию. — Но мы отправились в плавание не ради покупки рабов. Драконы Мерзлых Земель во главе с действующей ныне правительницей, Эрунтой, отражали нападение за нападением, сохраняя в тайне существование этих островов в обмен на неприкосновенность ее территорий и сохранения права наследования Земель ее наследниками. Вскоре, спустя несколько сезонов, случаи вторжения в Мерзлые Земли участились, и Эрунта на закрытом совете настояла на дипломатической миссии. Я согласился, я не мог оставить без внимания тот факт, что за спокойствие континента северные драконы платили кровью. К сожалению, переговоры ни к чему не привели. Прошло тридцать сезонов, я еще дважды навещал воинствующие острова, а результаты так и остались неутешительными. Их правитель требовал работорговли вне своих владений, отказываясь от моих предложений в виде золота и прав заключать торговые сделки с континентом иного рода. В последнем путешествии я пригрозил, что выступлю против них вместе с людьми, на что Кархонтар, вождь клана, только рассмеялся, заявив, что я зря считаю людей своими союзниками. Это посеяло зерно сомнения, что люди с нами честны. Вести грязные дела за моей спиной — унизительное оскорбление для всего материка. Я пытался выяснить, есть ли основание у моих подозрений, но все попытки наблюдения за людьми оказались тщетными, а бросаться слепыми обвинениями я не мог себе позволить. Шли сезоны, Эрунта продолжала противостоять набегам, но с того момента зловещий вопрос так и не сдвинулся с мертвой точки. Правительница Мерзлых Земель предложила своими силами покончить с дальними островами раз и навсегда, но я запретил ей идти на столь отчаянный шаг, аргументируя вероятностью огромных потерь… — Мирдал удрученно опустил глаза и кинул свиток на стол. — Я не мог послать северных драконов на убой, не имея сведений о численности населения чужих владений, и посчитал оставить все, как есть. За тридцать с лишним сезонов Эрунта потеряла семнадцать охотников, три корабля и одну прибрежную деревню, из которой успели всех жителей увести в безопасное место… Смею сказать, что это небольшая плата за шаткий мир континента. Впрочем, мертвым ничем не помогут мои сожаления.
      Вайзерон обдумывал рассказ Мирдала и не мог сохранять холодный рассудок. Все это время существовали земли, которые регулярно нападали на континент, а он, первый советник, слышал об этом только сейчас? Усатый, разозлившись, ударил кулаком трехпалой лапы по свиткам, смяв один из договоров и едва не обрушив колонну из свечей.
      — Почему вы решили, Мирдал, что настало время мне рассказать? — Вайзерон, сам того не замечая, задал вопрос сухо, обвинительным тоном, не в силах совладать с бурлящим возмущением. — Оставили бы все, как есть, взвалив на плечи следующего Отца континента радости разгребания континентального дерьма, о котором ему не за чем знать, не так ли? На что вы надеялись?
      Мирдал поднял голову и потянулся лапой к груди, выдавив из нее робкий кашель. Его надбровья поползли вверх от удивления, но он быстро вернул себе прежний, тягостный вид правителя, раскрывающего страшную тайну.
      — Я понимаю твое состояние, и ты вправе на меня сердиться, но я больше не могу все это скрывать от тебя.
      — Почему?
      — Мое время выходит.
      Вайзерон продолжительно вздохнул, уперся лапой в стол, будто искал опору. Он старался унять гнев, осознавая, что старик привык рассчитывать только на себя. До Вайзерона у Мирдала не было приближенного советника. Старый Отец континента так боялся разрушить все, чего достиг за долгие сезоны своего правления, что утаил эти сведения от общего совета. Но как? А что насчет Эрунты? Как ей удалось сохранить все в тайне? Вайзерон знал, что северные драконы не славились болтливостью, но речь шла не о десятках последователей, а о семи тысячах поселенцев, разбредшихся по огромному массиву покрытых льдом земель. Кто-то мог видеть нападавших с рыбацкой лодки или ледяного берега, а затем разнести по Мерзлым Землям в виде слухов, как полуночная вьюга разносит белых мух. Черт возьми, допустим, Эрунта каким-то образом умудрилась взять с северных драконов слово о неразглашении, но что насчет проживающих там людей, торговцев и старателей, нередко навещающих эти края? Как это возможно? Для Вайзерона оставалось загадкой, как правительнице удалось добиться подобной верности своего народа. А что насчет остальных… У него не нашлось подходящего ответа.
      Вайзерон поднял взгляд. Что бы он ни думал, он погорячился насчет Мирдала. Не ему судить, на какие крайности приходилось идти старику, чтобы континент не развалился на части. Недовольство Людских Земель, бушующий вулкан и бегство Стагана, а теперь еще и это… Вайзерону стало жалко Мирдала, который, впрочем, не нуждался в его жалости. Отец континента искал понимание, но… Выходит время? Что он хотел этим сказать?
      — Я прошу прощения, это непочтительно. Я не знаю, что на меня нашло…
      — Твоя реакция значила для меня больше, чем извинения, — ответил Мирдал, не дав ему закончить череду малозначимых для него слов примирения. — Это говорит о том, что тебе не наплевать. Итак… Я продолжу. — Он опустил лапу на пол и вернулся к рассказу, вглядываясь в пламя четырех свечей. Его охватил кашель, но он поспешил с ним справиться, словно насильно подавляя нежданный приступ слабости. — Знаешь, я до сих пор верю, что мы способны найти выход, удовлетворяющий обе стороны, но я слишком слеп, чтобы его увидеть. Иначе, зачем Кархонтару меня отпускать? Ради острастки жителей континента? Или в тот момент он не был готов к ответной реакции континента на мое исчезновение? Или все это часть масштабного заговора, что правда сама со временем вскроется, а наш конфликт с Людскими Землями сыграет ему на руку? Вопросы-вопросы-вопросы… В последний день моего посещения я хотел отплыть как можно скорее, но неподалеку от побережья разразился страшный шторм. Блуждая вечером по пристани, я увидел рабовладельца, торговавшего драконами. За тот недолгий промежуток времени, что я был на чужой земле, я не видел ни одного человека. Эти острова населены кобольдами.
      Мирдал зашелся в кашле, но в этот раз сильнее обычного. Его шея раздувалась и растягивалась, плечи содрогались, выступая вперед. Вайзерон поспешно набрал в чашу воды с соседнего маленького столика, который обычно предназначался для фруктов и угощений и подал страдающему Отцу континента. Наставник поблагодарил и опустил чашу на стол, аккуратно сдвинув тыльной стороной лапы кипу других развернутых свитков. Он напоследок прочистил горло и показал ему конечность, которой мешал распространению капелек слюны на драгоценные рукописи. На его огромной ладони мерцали крошечные отметины крови, как остатки стекла, рассыпавшегося на множество осколков. В блеклом свете свечей они выглядели особенно зловеще. Вайзерон тревожно встретился с глазами серого исполина, чьи крылья лежали на полу, но Мирдал сурово сдвинул надбровья, и его переносица, и без того покрытая возрастными складками, стала сморщенной настолько, что чешуя на них вздыбилась.
      — Не вздумай снова меня жалеть, — сурово проговорил он. — Как я сказал, мое время выходит. — Мирдал смягчился и, будто извиняясь за свои слова, спешно опустил лапу под стол. — Вернемся к работорговцу. Кобольды… Еще одно историческое откровение, Вайзерон. В библиотеке Храма Решений они упоминались как вымершая раса, предшествующая разумным драконам, покинувшим пещеры. Однако, некоторые очевидцы утверждали, что неоднократно видели их в Пустынных Землях, в самом сердце безжизненных песков, где еще остались оазисы вдоль единственной реки, берущей начало из Смежных Земель. Кобольды… Это многое объясняло, почему нападения на континент не происходили в других Землях, ибо добраться они могли на кораблях, и ближайшими на их пути оказывались владения Эрунты. А что до похищенных птенцов континента… Я не понимаю, почему они до сих пор не оседлали похищенных драконов. Боюсь предположить, что они копили силы. — Мирдал тягостно потер лоб пальцами. — Возможно, Эрунта оказалась права, и воздушное нападение лишь вопрос времени, а работорговля… Кархонтар пополнял войско целыми крыльями, но мои рассуждения не выходят за рамки детских догадок. Матерь всемогущая, проклятье! — Мирдал сделал из чаши продолжительный глоток, и его голос следом резко изменился, задрожал, надтреснул. — Работорговец… Видовые заметки, договоры на продажу, описание способностей… Что-то изменилось в тот день, я не понимал, что рисковал обратить в прах нашу договоренность с Эрунтой, нашу тайну… Она действовала предусмотрительно и осторожно, защищая нас от набегов, а я… Я собирался освободить вас от оков. Ты сидел в тесной клетке, неспособный повернуться и неподвижно смотрел вниз, Физалис плакала, пытаясь дотянуться лапой до Лавера, словно их вот-вот собирались разлучить навеки. Я не мог это вынести. Я хотел развернуться и уйти, но не смог. В горячем беспамятстве я забрал вас, не спросив о вашей родословной, об обстоятельствах поимки — я жаждал поскорее убраться с треклятого порта и забыть о том, как безответно плачет Физалис. — Мирдал прервался, в тусклой желтизне скудного света Вайзерон увидел, что Отец континента не скрывал собственных слез, собирающихся на обвисших уголках старческих глаз. — Тот кристалл… Тот ромбовидный браслет на запястье Физалис отправил вас за грань континента, а затем вернул обратно, забрав в качестве платы память… Я знал об этом, я знал. Я не имел на это права, но все же решился. Я отнял вашу историю. Жалкий поступок для правителя, испугавшегося правды трех маленьких драконов. Пытаясь отвести от себя подозрения, я скрыл истину вашего путешествия под чертовой личиной шатких отношений с Механическими Землями, убедив властелина Стагана отправить с вами своего сына. Только теперь я понял, что ошибался. — Его голос стал тихим, едва уловимым. — Я виноват перед тобой, я виноват перед всеми. Я… хочу, чтобы ты никогда передо мной не извинялся. Никогда.
      Вайзерон молчал. Хуже всего ему пришлось не с правдой утерянного прошлого, а с тем, что он имел сейчас. Первый советник… Вайзерон не злился на Мирдала, нет. Напротив, он злился на себя, он разочаровался в своих способностях. Неужели все это время старик в одиночку нес бремя этих тайн и не был уличен ближайшим советником за допущенную ошибку? Никто не идеален, Отец континента наверняка совершал оплошности ввиду своего возраста, не предусматривая всех мелочей, отправляя посыльных в Мерзлые Земли, зачитывая свитки в своих покоях, в зале совета, при этом не забывая избавляться от свитков и действуя так осторожно, на что не способен ни один заправский шпион? Невозможно! Вайзерон практически всегда был рядом, едва не заглядывая за плечо, но его смогли обвести вокруг пальца? А что же дальше? Если он действительно займет место старика? Как справится с целым континентом, когда не способен совладать с одним драконом? Вайзерон смотрел на один из свитков-договоров, в котором значилась цена на покупку одного из его друзей. Что ж, он мог разочароваться в себе, друзьях, спутнице, целом континенте, но не способен бросить Мирдала в одиночестве. Только не сейчас. Отец континента решил рассказать ему обо всем, что терзало его изнутри долгие сезоны, день за днем, ночь за ночью, мгновение за мгновением. Чувство вины разъедало его за решение, лишившее трех чешуйчатых юнцов собственного повествования. Но что могло считаться их повествованием? Клетка? Смерть среди враждебных существ? У истории трех птенцов не было продолжения, пока не появился Мирдал — старик, пытающийся сохранить мир.
      И Вайзерон принял решение. Теперь это и его бремя.
      Молодой советник поднял один из договоров, скрученных в рулон, и поднес к пламени свечи. Огонь мгновенно набросился на угощение, разгораясь все ярче и ярче, освещая просторную комнату, как утренний луч солнца. Мирдал смотрел на пламя, пожирающее прошлое, не обронив ни слова. Избавившись от одного договора, Вайзерон расправился со следующим. Последний он развернул, не сомневаясь, что свиток был на его имя. Он скормил огню проклятый пергамент, окропляя пеплом таявший воск. Вот и все. Отныне он связан со стариком.
      Связан больше, чем тот мог себе представить.
     — Мирдал, — начал Вайзерон, впервые опуская в обращении титул, — у нас впереди очень и очень долгая ночь поисков, но прежде чем мы займемся ее сопровождением, я хочу сказать, что сегодня особенный день — день моего рождения. Сегодня я обрел отца.
      Мирдал не успел избавиться от слез сожаления и отчаяния, как на глазах проступили совсем другие слезы — слезы старика, нашедшего свою семью спустя сезоны и, наконец, получившего шанс обнять одного из своих близких. Одним размашистым движением лапы он отодвинул стол, преграждавший ему путь, едва не повалив дрожащие свечи. Он приблизился к Вайзерону и, подняв его в воздух, обнял его так крепко, будто боялся снова потерять. Вайзерон не противился. Ощущая легкое сотрясание тела великана, он обхватил лапами отца в ответ и притих. Легкая улыбка застыла на его лице.
      Но момент воссоединения нарушили. В тяжелую дверь раздался робкий стук. Мирдал пошатнулся от неожиданности нарушенной тишины и спешно опустил Вайзерона на пол, по-отцовски накрыв лапой его плечо.
¬      — Я больше никого не ждал в поздний час, — второпях заявил он.
      — Это Лиссис, — пояснил Вайзерон, не сбрасывая с себя прежней улыбки. — Похоже, ее приход не терпит отсрочки до завтра.
      — Я открою, — согласился Мирдал и приблизился к двери.
      Вайзерон не ошибся, это действительно Лиссис. Она шумно дышала и, увидев перед собой великана-правителя, совсем растерялась, представ лицом к лицу к Отцу континента, очевидно, ожидая, что дверь откроет Вайзерон. Силясь пристроить взволнованный взгляд куда-нибудь в сторону, она наивно полагала, что ей удастся скрыться от глаз старика, но в итоге подняла голову и раскрыла рот.
      — Я…
      — Прошу, Лиссис, не пугайся, — ободрил Мирдал. — Ты хотела видеть Вайзерона?
      — Я? — сглотнула она. — Да, у меня… — Через мгновение, перья на ее надбровьях поднялись торчком. — Вы… у вас глаза мокрые.
      Мирдал отступил в сторону, пропуская сына вперед.
      — От тебя ничего не скроешь, — удовлетворенно покачал головой старик. — Молодые драконы запальчивые, безответственные, надменные, но необыкновенно внимательные.
      Перьекрылая успокаивалась, замечание Мирдала подействовало как лекарство. В подтверждение его заявлениям, она осмелилась уточнить:
      — Вас трудно не заметить.
      Отец континента смутно улыбнулся и кивнул на Вайзерона.
      — Что ж, ты расскажешь, чем мы обязаны твоему визиту?
      Только Лиссис удалось найти островок спокойствия в неловкой встрече, как ей снова пришлось сдавленно сглотнуть. Ее щеки приподнялись, стянутые смущением, будто вот-вот намеревались густо покраснеть. Если бы речь шла о подобной проблеме с ее телом, а не телом Физалис, то она нашла бы в себе силы для ловкого маневра в смене темы или попросту дала объяснение, как о чем-то необычайно естественном, заложенном природой, но…
      — Вы… позволите переговорить с Вайзероном? Простите, это личное.
      Старик более не стал мучить гостью и кивнул.
      — Как угодно.
      Мирдал неторопливо прикрыл за Вайзероном дверь. Лиссис молчала, загадочным образом не смотрела на спутника, пока не убедилась, что они добрались до его комнаты. Внутри царил педантичный порядок, словно здесь никто не проживал. И только масляные лампы коптили по углам, а в воздухе витал аромат жженого фитиля и свежеприготовленных чернил. Вайзерон пригласил Лиссис сесть за стол, заняв напротив нее кресло с подложенной под спину подушкой.
      — Тебя беспокоит Физалис? — проницательно осведомился он. — Надеюсь, для тебя не станет откровением, что Мирдал, подслеповатый и уставший от службы континенту старик, также знает о том, что с ней происходит.
      — Правда? — Лиссис подняла лапу и, как ни в чем не бывало, поднесла ее к раздувающимся ноздрям и вдумчиво лизнула тыльную сторону. Наедине с Вайзероном она вновь вернула себе уверенность и звучность хрустального голоса. — А я думала, что она слишком для него юна.
      Вайзерон не повел и бровью, внешне не подавая эмоциональных признаков негодования ее сардоническими нотками.
      — Думай, прежде чем говорить, — сказал он. — Даже наедине со мной. Это отнюдь не смешно.
      — А ты думай, на кого сбрасываешь ответственность за свою подругу, — нарочито огрызнулась она, но затем невпопад ядовито улыбнулась. — Я ни в коем случае не намекаю на твой статус, но в твоем пользовании есть средства, недоступные прочим смертным, например, информация о местоположении Лавера.
      — Лавер не с ней? — удивился советник, поглаживая длинный ус. — Теперь я понимаю, почему ты так долго отсутствовала. Я обязан перед тобой извиниться. — Он оставил в покое вьющийся ус и потянулся к очкам, снял и посмотрел на линзы с внешней стороны, вглядываясь в них на предмет раздражительных пылинок. — Никто, кроме Лавера, не поможет Физалис. Послушай, в этом нет ничего смешного и постыдного. Страсти не чуждо смущение — оно преумножает его, насыщая каждое мгновение, каждый миг, проведенный в объятиях того, кто желает тебя так, как ты этого хочешь.
      Лиссис открыто засмеялась, кокетливо прикрывая лапой рот.
      — Ого! Я тебя совсем не узнаю. С каких пор ты стал экспертом в любовных вопросах?
      Она права. Сегодня тот самый вечер, когда он переживал настоящий всплеск эмоций. Затея с записями для Физалис, рассказ Мирдала о туманном архипелаге и работорговцах… Он чувствовал, как кровь горячо разливалась по венам, согревала крылья, как учащенно билось сердце. Вайзерон испытывал необычайный жизненный подъем, словно дремавший сезонами, но теперь окрепший и выросший, норовя вырваться наружу, не перенося тесноты созданной усатым комфортной скорлупы. Он вспомнил, как Лиссис в упадке сил намеревалась свести счеты с жизнью на берегу огненной реки. Неужели Вайзерон допустил это своим бездействием? А как бы он поступил сейчас?
      — Ты высокого о себе мнения, так как экспертом я стал после встречи с тобой.
      — Не знаю, что с тобой произошло, — промурлыкала растроганная Лиссис, — но комплиментам я тебя не учила. — Она потянулась через стол, к Вайзерону, но когда расстояние между ними сократилось до ладони, перьекрылая подхватила его бокал и в несколько глотков осушила его. — Лучше расскажи, как найти Лавера, праздно шатающегося где-то с Дэком. Рыжий пройдоха потащил его в одну из таверн, но я недостаточно хорошо знаю Глоун и потрачу уйму времени, расспрашивая каждого пьянчугу, видел ли он странную парочку, состоящую из перебинтованного дракона и пожелтевшей пальмы в кожаном камзоле.
      Вайзерон в момент игривого порыва Лиссис не шевельнулся. Он вернул очки на переносицу и слегка откинулся на спинку кресла.
      — До этого момента я полагал, что вы с Дэком знаете друг друга не хуже, чем брат с сестрой, но раз ты здесь… — Вайзерон потянулся за угольком и листом бумаги. — Я составлю список значимых мест и укажу маршрут — тебе не составит труда отыскать нашего садовника.
      — Исключай мелкие заведения — Дэк туда вряд ли сунется, — подсказала Лиссис, наполнив бокал второй порцией зеленого чая. Распробовав его, так как первые глотки целиком ушли на утоление жажды, она отметила, что он пришелся ей по вкусу, хотя она на дух не переносила листовые напитки. — Я хотела спросить — как тебе удалось довести Мирдала до слез?
      Вайзерон замер, перестав скрипеть письменной принадлежностью, но спешно продолжил, не вызывая подозрений у спутницы.
      — Он сетовал, что его планы в Механических Землях рухнули из-за стычки с властелином Стаганом и его последующим бегством. Когда он планировал твое присоединение к дипломатической миссии…
      — Что? — Лиссис закашляла и выронила из лапы бокал, опустевший к этому моменту. — Что ты сказал? Я сама нашла вас в порту! Это чистейшая случайность! Один из знакомых поведал мне, что… — Она не договорила.
      — Один из знакомых, кхм… — Вайзерон поднял глаза на спутницу, наполняясь сочувствием. — Если бы ты знала, сколько раз Мирдалу приходилось тебя защищать. Внебрачная дочь Стагана представляет не меньшую угрозу, чем его наследник, Никель, который исчез перед нашим прибытием. Впрочем, мне уже известно, куда занесла нелегкая твоего брата — в Мерзлые Земли, где за ним присматривает Эрунта. Мне также известно, что у нее есть особые планы на моего друга, но они не идут вразрез с интересами Отца континента, который самолично их одобрил.
      Лиссис судорожно сглотнула и вернула бокал на сплюснутую ножку, удалив ладонью несколько пролившихся капелек.
      — Хочешь сказать, что наша встреча была предопределена?
      — Именно, — подтвердил усатый советник, протягивая ей листок с записями. — Так вышло, что узелок нашей ниточки связан властелином Мирдалом. Вот только… Никто из нас не стал его развязывать. И сейчас я не представляю другой жизни — жизни без тебя. Ты это чувствуешь.
      Лиссис взяла список и ссутулилась, не торопясь в него заглядывать. Выходит, все это время за ней следили? Ее медленно вели к Вайзерону на длинном поводке? Перьекрылая провела лапой по груди, улавливая учащенный пульс, и остановила взгляд на Вайзероне. Но что это меняло? Всплывающие сведения заставляли сердце биться быстрее, внутри нарастало негодование и злость, но все эти чувства меркли по сравнению с тем, что она видела. Усатый советник, скромный на речи и эмоции, с коротким крылом за плечом, рассудительный и неловкий в близости… Лиссис не могла представить на его месте кого-то другого — дракона, которого она любила сильнее Вайзерона.
      — Я не просила этой участи, — тихо сказала она. — Я хотела жить и не знать горя.
      — Как твоя мама, — добавил Вайзерон. — Она до последнего надеялась, что властелин Стаган искренне ее любит. Но у истории вышел печальный конец. Эти воспоминания… — Он умолк. Его глаза наполнялись печалью. — Прости, что коснулся твоего прошлого. Я причинил тебе боль.
      Но драконице не было больно. Ее мама до самой смерти лежала в пещере, не заботясь о своей дочери. Она заморила себя голодом, так и не оправившись от изгнания. Лиссис ее ненавидела. И назло матери она выжила.
      Лиссис стремительно взобралась на стол, опрокинув кувшин и стопку листов, попавших под растекающуюся лужицу кисловатого чая, и приблизилась к Вайзерону. Она уперлась передними лапами в подлокотники и мягко потерлась носом об его щеку.
      — Отныне ты моя боль, — полушепотом проговорила она. — Постарайся, чтобы она оставалась приятной.

***

      Шум в голове стального монстра стоял такой, что Фрумели зажмуривалась каждый раз, когда Никель совершал странные действия рычагами грохочущей машины. Пугающими фантазиями она вскармливала сомнения, что у них есть шанс выйти отсюда целыми и невредимыми, несмотря на убеждения изобретателя. Эти чудовищные звуки… Лязг и скрежет металла, повторяющееся грохотание гусениц и невыносимый жар, вырывающийся из глотки зверя, куда Пут периодически бросал лопатой уголь, расталкивая всех в тесном помещении широкими плечами. В голове звучала одна и та же песня преисподней в исполнении чудовища, казавшегося живым. Фрумели начинала жалеть, что согласилась на опасное путешествие, но уверенность и пыл в глазах Никеля отталкивали ее от мысли выйти наружу. Снегоход медленно крался за пятном света, испускаемого направленными масляными лампами, и ритмично стучал овальными «лапами», швыряя перед собой снег на бесконечное белое море, переметаемое поднявшимся ветром. Время здесь ощущалось как нечто вялотекущее, наползающее, как сель на пути скалистой дороги, извивающейся к отчужденному поселению в период бесчисленных дождей.
      — Прожорливая скотина! — воскликнул Пут, отбрасывая лопату и усаживаясь на свое место, утирая потный лоб рукавом рубахи. Он снял тулуп, ибо здесь становилось так жарко, что нечем было дышать. — Никель, хлестни-ка эту лошадь по бокам. Пусть она поторопится!
      — Да, пусть поторопится! — вторил юнга, и жадно приложился к бурдюку с талой водой. — Я ощущаю себя беспомощным, как глупый рыбак, проглоченный китом.
      Никель обвел пристальным взглядом круглые приборы со стрелками и удовлетворенно ухмыльнулся. Его примитивный доспех из пластин на шее и ромбовидный нагрудник мешали ему полноценно двигаться. В этом воинственном облачении он выглядел серьезным и грозным, но до того момента, пока не взял на себя управление в тесной голове стального монстра.
      — Мы хорошо движемся, скоро явимся к Эрунте на праздник. Я хочу увидеть самодовольную морду этой лохматой зазнобы, когда она увидит, на что я способен.
      Фрумели склонилась над своим протезом и осмотрела его с обеих сторон, словно он заменил ей заднюю лапу еще вчера. Протез по-прежнему справлялся с поддержкой ее тела, требуя некоторого ухода со стороны создателя. Ей представилась бесконечная очередь из драконов и людей, выстроившихся за правом вновь побороться за признание общества, вернуть себе прежнюю жизнь, где легче в краткий миг стать изгоем, нежели втиснуться в ряды полноценных жителей континента. Но что она подразумевала под континентом? Дикие степи, густые леса и вьющиеся лоскуты горных речек? Или континент представлял собой шумный рынок, лучезарный смех ребенка на соломенной повозке и доблесть верного рыцаря? За тот недолгий период пребывания в Мерзлых Землях она вывела для себя нечто особенное, стоящее на голову выше всех ее представлений об обывательском мировоззрении — Фрумели обрела веру в окружающих. В Механических Землях день ото дня она пряталась и дрожала, боясь однажды потерять землю из-под лап. Местный вулкан заменил ей отца и палача, нетерпеливо ожидающего вынесения приговора и звякая базальтовым точилом по пламенному топору. Стальное чудовище — фыркающее и рычащее — напомнило ей о пепельном архипелаге, где приходилось дышать через раз, дабы не упасть в обморок от удушливого воздуха, не располагающего такой роскошью, как дыхание полной грудью. Она могла улететь в любой момент, но слишком поздно это осознала, связав свою судьбу с Никелем, ее спасителем. Фрумели тревожилась, что спаситель таял у нее на глазах, ввязавшись в бессмысленное противостояние с Эрунтой. На что он надеялся? Что он хотел доказать своим изобретением?
      — Никель!
      — Да, милая? — откликнулся железнокрылый, не выпуская из лап рычагов. — Тебе страшно?
      — Я не уверена, что мы делаем все правильно.
      — В каком смысле?
      — Да, мой чешуйчатый приятель, — встрял Пут, повторив за Пертом живительный глоток воды, — твоя спутница права. Эта железка ползает не по твоей воле, а по велению Эрунты. Эх, крепыш, если бы ты знал, что курочка, как правило, несет золотое яичко не для себя.
      Никель отпустил рычаги, и машина резко остановилась, сдобрив свое послушание огромными клубами пара, виднеющимися даже сквозь смотровое стекло. Железнокрылый повернулся, явно недоумевая словами от бывшего матроса. Над его глазами нависали стянутые к переносице надбровья.
      — А остальные, значит, знают? — басисто вопрошал он. — И в последний момент вы от меня отвернетесь? — Не дожидаясь ответа от людей, Никель задержал взгляд на Фрумели. — Ты тоже? Скажи мне, что я ошибаюсь. Скажи!
      Фрумели опустила ушные гребни, виновато взирая исподлобья. Вот, опять. Она силилась сказать Никелю все, что думает об этом походе, но слова путались в ее голове, заплетаясь в неразборчивый клубок. Когда Фрумели начала считать, что с ее боязливой натурой покончено, еще там, на корабле Кондиментата, она встречалась с глазами Никеля. Так случалось каждый раз, когда от нее ждали решающих заявлений, но она переживала до исступления, что выставит себя на посмешище и сделает только хуже, подливая масла в огонь наивностью неуместных фраз. Но ее страх зашел слишком далеко, рассчитывая на развязку в его пользу. Ради чего? Почему Никель так ненавидел Эрунту? Из-за первой встречи, того случая с чаепитием? Или причина таилась в ее порывистой близости с правительницей?
      — Она нам не враг, — нерешительно начала Фрумели. — Я ждала примирения, но мое молчание только отдалило вас друг от друга.
      Никель разочарованно покачал головой.
      — Я не ожидал от тебя это услышать. Ты поддалась ее чарам, размякла перед ее гостеприимством, а потом оказалась на мягких шкурах, под ее телом, совсем утратив рассудок и…
      Пут и Перт в унисон ахнули. Произошло нечто, что они менее всего ожидали увидеть. Фрумели не дала закончить Никелю. Она ударила его по щеке так сильно, что железнокрылый потерял равновесие и рухнул на бок, как срубленное дерево. На месте глубоких царапин набухала кровь, собираясь в струйку к скуле, капая на стальной пол. В голове монстра повисла гнетущая тишина, нарушаемая шипением парового котла и потрескиванием пламени от угля. Никель не торопился подниматься. Он не стал ощупывать щеку, со странным безразличием превозмогая боль. Шокированная Фрумели застыла с лапой на уровне груди. Ее дрожащие когти обрели алый оттенок.
      — Вы слышите? Слышите? — вдруг нарушил молчание Пут. — Кто-то есть снаружи!
      — Вон там! — воскликнул Перт, указывая пальцем в смотровое стекло. — Смотрите, это Эрунта!
      Бывший юнга не ошибся. В направленном свете ламп, перед машиной, стояла правительница Мерзлых Земель, увязнув по самую грудь в рыхлом снеге. Спустя несколько мгновений рядом приземлилась пара драконов, несколько крупнее размером. Со спины одного из них спустился советник Эрунты, Нестус, не пряча под капюшоном гладко выбритую голову со знакомой татуировкой бирюзового глаза. По губам Эрунты читалось, что она звала путешественников, но ее голос глухими, нечеткими обрывками просачивался сквозь стальные стены механического исполина. Фрумели, обомлев от ужаса, не двигалась, едва осознавая, что она впервые позволила себе ударить Никеля. Чувство стыда затуманило рассудок, драконица с трудом сдерживала слезы за свой поступок. Наконец, она зашептала дрожащими губами:
      — Что я наделала…
      — Довольно, ребятки, все на выход, — скомандовал Пут, несломленный грузной атмосферой случившегося. Резкие движения моряка читались так отчетливо, как книга при солнечном свете. Он хотел поскорее вырваться наружу. — Что, вы не видите? Эрунта ждет! — Он разочарованно махнул ругой. — Да что б вас… Черт возьми!
      Перт накинул тулуп вслед за Пертом, и вдвоем они открыли упрямую дверь, которая не сразу поддалась. Фрумели, не дождавшись ответа от спутника, подавленно поплелась к выходу, оставив Никеля молча лежать на полу грязной кабины.
      — Ах, вот вы где, — приветливо объявила Эрунта, вздернув ушами. — Я соскучилась, праздник в самом разгаре, а вы плутаете в снегах. Я решила, что вас подстерегли неприятности, но мои охотники заверили меня, что угрозы нет, если только вы сами не представляете угрозу. — Она подняла взгляд выше Фрумели, в сторону снегохода. — Но я отсюда вижу, что проблема чудесным образом разрешилась.
      Фрумели обернулась. В дверном проеме стоял Никель, пошатываясь на лапах. Он грузно спустился на снег и доковылял до спутницы, избегая встречи с ее взглядом. Вялыми движениями он расстегнул ремни, удерживающие доспех, и металлические пластины рухнули один за другим с его шеи, утонув в рыхлой, белой перине. С его щеки по-прежнему капала кровь, окропляя пушистый снежный покров. Эрунта сочувственно вздохнула, оценив состояние железнокрылого бунтаря. Могло показаться, что правительница насмехалась, но в ее эмоциях необычайным образом демонстрировались искренность и сострадание.
      — Досталось тебе, дорогой, — сказала Эрунта. — Ты забежал слишком далеко, в лесную чащу, но одна хлесткая веточка остановила тебя. Видишь ли, мой мальчик, я вижу в тебе союзника, но ты отвергаешь мое предложение заключить союз. Я предлагаю тебе дружбу, но ты ищешь доли отчаянного скитальца. Я повожу праздник Костра, но ты хочешь залить его водой. Почему?
      Никель молчал, безучастно смотря на снег, окрашивающийся его кровью. Он не думал отвечать. Его здесь не было. Что-то кардинальным образом изменилось. Осталась лишь пустая оболочка.
      Эрунта встряхнула головой, вплетенные в ее шерсть перья и бусы покачнулись маятником и вернулись в прежнее положение, вновь отдавшиеся власти нарастающего ветра.
      — Ты прав, поговорим позже, — подытожила она. — Нестус? Помоги ему с раной.
      — Да, госпожа, — ответил услужливый советник. — Сию минуту.
      Он отстегнул наплечную сумку с ездового охотника, на котором прилетел, и приблизился к Никелю. Торопливыми, но отлаженными движениями он извлек из сумки флакончик с серебристым порошком и лоскуты чистых, как снег, повязок. Твердыми и быстрыми руками он присыпал царапины на щеке Никеля и удивленно заморгал. Видимо, он ожидал от подопечного некоторой реакции на лекарство, но железнокрылый не обронил ни звука. Только медленное дыхание раздувало его грудь, выдавая признаки жизни в безучастном драконе. Нестус пожал плечами и продолжил исполнять роль дорожного лекаря. Он наложил повязку в несколько слоев и завершил свою работу коротким узелком около рог, впечатляюще точно рассчитав длину хвостиков, не имея необходимости их заправлять под последний слой.
      — Мои прелестные охотники, — ласково обратилась Эрунта к сопровождающим драконам, — доставьте Никеля в мои покои, позаботьтесь о пище и поленьях в камине, и ступайте на праздник.
      — Вы справитесь, госпожа? — осведомился один из них.
      — Все в порядке, летите. — Она кивнула Нестусу. — Отправляйся с ними. Кто-то должен проследить за ходом праздника. Только не напивайся до обморока, хорошо?
      Нестус скромно улыбнулся и накинул меховой капюшон.
      — Обещаю, первый бокал я разделю с вами, госпожа.
      Он уселся на спину пернатому дракону и взмыл в небо, другой охотник осторожно подобрал Никеля, сноровисто используя обе пары цепких лап, и поспешил подняться ввысь, совершая частые и энергичные взмахи, и вскоре спутники правительницы исчезли в непроницаемой ночи мерзлого края. Лунный серп, словно прощаясь с верными слугами Эрунты, выглянул из-за плотных облаков, царапая искрящиеся барханы кистью, обмакнутой в бледно-голубую акварель. Стальной монстр все еще монотонно шипел, пуская клубы пара, но его гулкий нрав постепенно угасал, нуждаясь в горящей пище.
      — Дорогая, — нарушила молчание Эрунта, — я не думала, что ты обойдешься без моей помощи.
      Фрумели вернулась от забытья, до последнего момента провожая взглядом исчезающего Никеля. Ее печальные глаза столкнулись с искрящимися зрачками правительницы, но поблекли еще заметнее, отвергая поддержку спасительницы.
      — Я… — Она запнулась, беспомощно подбирая слова. — Что я натворила…
      — Спасла Никеля, только и всего, — подсказала Эрунта. — Говорят, что пепельные драконы чрезвычайно непослушны в юном возрасте. Что ж, я окончательно в этом убедилась.
      — Он возненавидит меня, — удрученно сказала Фрумели. — Я разрушила наши отношения.
      — Разрушила она, ага, — рассмеялся Пут, толкнув локтем Перта. — Какие вы, крылатые, сложные создания. Совершаете людской поступок и удивляетесь, почему не дожидаетесь драконьей реакции. Я мало что смыслю в природных связях, но уж людей-то на своем веку насмотрелся. — Пут дружелюбно приобнял Перта за плечо, как драгоценного друга детства. — Ты сегодня так туго затянула между вами веревочку, что ее не разрубишь топором.
      — Увлекательная людская практика, — улыбнулась Эрунта, приближаясь к Фрумели. Она подняла лапой ее мордочку, поглаживая пальцем ее щеку. — Не печалься, милая. О нем позаботятся. Твоему изумлению не будет предела, когда Никель попросит у тебя прощения.
      Фрумели смущенно покосилась.
      — Вы уверены?
      — Вне всякого сомнения. — Она окинула взглядом стального зверя. — Пут, Перт, вы сможете вернуть это изобретение обратно в пещеру?
      — Ну, как сказать… — переминался с ноги на ногу морской волк. — Я отчасти понимаю, как оно работает.
      Эрунта прищурилась.
      — Я не чувствую уверенности в твоем голосе.
      — Да ладно, мы справимся, — развел руки Пут. — И нечего на меня смотреть так, словно я молоток держу за боек и забиваю им кровельные гвозди.
      — Славно, — улыбнулась Эрунта. — Я пришлю за вами охотников, они доставят вас на праздник.
      — Э… Почему вы этим не приказали вернуться? — не удержавшись, полюбопытствовал Перт, зачерпывая варежками снег и пытаясь собрать его в ком. — Они сделают это быстрее, пока вы доберетесь до Скатура и прикажете другим отправиться за нами.
      — Смотри, Фрумели, какой проницательный юноша, — посмеялась правительница. — Сколько легкомысленной бестактности в его логике, м-м-м! Хорошо, мой недальновидный друг, я услажу твой пытливый ум исчерпывающим объяснением. — Она убрала лапу со щеки и наигранно зевнула во весь рот, демонстрируя острые, как кинжалы, зубы. — Я никогда не требую от охотников больше, чем это необходимо. Каждый из них должен быть сытым, бодрым и удовлетворенным, дабы придти ко мне по первому зову. Часть охотников отдыхает днем, иные ночью. Моя стая всегда полна сил вне зависимости от времени суток. — Она повернулась спиной к морякам, увлекая за собой спутницу Никеля, накрыв ее спину крылом. Напоследок она бросила через плечо, не скрывая обольстительной улыбки: — Полагаю, я удовлетворила твое любопытство? Замечательно. А теперь прошу меня извинить, я хотела кое-что обсудить с Фрумели.
      И драконицы поднялись в воздух, подняв тучи алмазных мух. Пут немного выждал, смотря на грациозные силуэты, удаляющиеся в сторону поселения, а затем наградил Перта легким подзатыльником.
      — Ух, мы так кузни можем лишиться!
      Перт обидчиво потер ушибленное место, взирая на здоровяка как дворняга, которую отчитали за кражу вяленой оленины.
      — Что я такого спросил?
      Пут расхохотался, поглаживая обширный живот.
      — Глупец, из-за тебя мы чуть не остались на улице!

***

      Маршрут, проложенный Вайзероном, не отличался эстетичностью линий, но представлял собой академическую точность картографа. Изгибы пути сопровождались числовыми заметками расстояния. Сто пятьдесят ярдов налево, двести ярдов прямо, затем направо порядка трехсот пятидесяти ярдов… Лиссис, вчитываясь в указания спутника, не могла не улыбнуться, изучая записи у подножия Храма Решений, дабы у нее сложилось представление о трудностях поисках. Ее волнения были напрасными, ибо Глоун насчитывал лишь три крупных заведения, одно из которых выделялось наличием пары строчек описания. «Глас крыльев» выбивался из остальных вариантов необычным названием. Куда проще воспринимались на слух «Пьяный окунь» и «Пенное жерло», хотя ценители горячительного способны поспорить насчет удачных ассоциаций последнего из них. Лиссис опустила веки, окаймленные длинными ресницами, и попыталась примерить на себе шкуру Дэка. Куда бы она пошла, будь заядлой, неразборчивой в напитках любительницей дрянного эля и перебродившей дроби, чтобы при этом их разливали даром, провоцируя многочисленные беспорядки, где в гуще отрыжек и хмельной брани она выступала в первых рядах, пытаясь разнять дебоширов или на потеху пнуть кого-нибудь в густой толпе гуляк? Лиссис спешно сдалась и открыла глаза. Нет, ее познаний недостаточно для определения действий рыжего садовода, а всех тонкостей его пристрастий она не знала. Драконица решила вернуться к первоначальным размышлениям и прочла несколько строчек под «Гласом крыльев»:
      Броское оформление фасада со сферическими лиловыми фонарями у входа. С недавних пор заведение пришло в убыток и отныне дом сдается гильдии знахарей, некой Брилетте, проводящей в его стенах медитативные и гимнастические занятия.
      Лиссис удивленно поморгала. Что? Таверна перестала быть таверной? Зачем Вайзерон указал ее как одно из мест, куда мог заплутать долговязый пройдоха, стремящийся промочить горло одним-другим стаканчиком? Лиссис задумчиво вздохнула, но в следующее мгновение ее осенило. Конечно! Когда Дэк последний раз был в драконьей столице? Десять, двадцать сезонов назад? Дружба с Лавером и помощь другим драконам, которых он выхаживал после бури и смерчей, изменили кучерявого врачевателя и, скорее всего, заставили интересоваться чаще чешуйчатой расой, искать их общества и проникаться рассказами крылатых, чьи крылья собирали немало приключений за жизнь. Лиссис так приободрилась от размышлений, что, не раздумывая, сунула листок в набедренную сумку и одним толчком нырнула в ночное небо. Она старалась не думать о Физалис, которую бросила в стенах пустой комнаты. Что ей оставалось? Дальнейшие попытки взять вину на себя выглядели бессмысленными. Чем скорее она отыщет Лавера, тем быстрее освободится от бремени ответственности за подругу. В конечном счете, не все проблемы подвластны друзьям.
      Строго говоря, друзья чаще создают проблемы, но без проблем времяпрепровождение становится пустым и оглушительно тихим.
      Тишина — один из самых громких звуков, что встречается на континенте.
      Лиссис не пробыла в воздухе и четверти часа, паря над полусонными крышами кучковатых домов. Вайзерон предоставил исчерпывающую информацию в двух строчках. Да, «Глас крыльев» сложно не заметить с высоты птичьего полета, так как заведение ночью освещалось слишком хорошо для таверны, отошедшей от дел. Лиссис приземлилась у входа и, встряхнув головой, сложила перьевые крылья. Она не стала выказывать этикет и, заинтригованная светом лиловых фонарей, искусных столбиков вдоль каменной дорожки с мерцающими символами, без оповещения вежливым постукиванием вошла внутрь, увлеченно гадая, как связаны между собой знахарство и гимнастика. Она никогда не слышала о подобных практиках, что только подогревало и без того пылкий интерес. Миновав пустую трактирную стойку, прежнюю отправную точку половых, разносящих посетителям различной крепости напитки, Лиссис спешно повернула за угол и вцепилась когтями в пол, словно перед ней нарисовался край обрыва. Ее взору представилась необыкновенная картина: больше дюжины драконов, принявших труднообъяснимые позы и несчастного Дэка, который, кряхтя на спине, пытался в состоянии перевернутой черепахи положить себе голову на пятую точку, схватившись руками за икры ног. Над скрюченными фигурками драконов и рыжего садовника возвышалась стройная девушка, а Лавер сидел в углу и неустанно хихикал в лапу, кое-как сдерживаясь, дабы не нарушить медитативную гимнастику. Очевидно, он не принимал участия из-за серьезной травмы крыла с повязкой до самого плеча, но не смог отказать себе в удовольствии посмеяться над неудачливым другом, лелеявшим надежду впечатлить девушку жалкими потугами в демонстрации гибкости своего тела. Лиссис недолго бездействовала — она прыснула вслед за Лавером, когда человеческий узел, именуемый драконьим врачевателем, ознаменовал предел своих возможностей отчетливым хрустом позвоночника.
      — Добро пожаловать! — поприветствовала Брилетта. — Вы тоже знакомы с этим человеком?
      Вопрос, заданный девушкой, застал Лиссис врасплох, но, смеясь, она поспешила несколько раз кивнуть в подтверждение.
      — Вы, должно быть, очень любите своего друга, и пришли оказать ему поддержку. Не желаете присоединиться? Тело — храм и опора для здорового духа, который служит проводником голосу Матери.
      Лиссис сбивали с толку не столько вопросы, сколько полное отсутствие недовольства на остром лице девушки, которая, к удивлению пернатой, любезно улыбалась, продолжая говорить и пластично расправляя, то сгибая руки в локтях и плечах, будто направляя присутствующих, корректируя их болезненно-одухотворенные позы. Подавив невежественный смех, что слишком задержался на ее губах, Лиссис отдышалась и сделала несколько шагов по направлению к шахматной доске из тел участников. Дэк лежал — или сидел? — с самого края, корчась от боли. При желании он мог дотянуться рукой до лапы Лиссис, но не был в силах вновь превратиться в прямоходящее существо, изображая ежа, свернувшегося в клубок и защищаясь от хищника, пытающегося добраться до тельца, не защищенного острыми колючками. Лиссис склонилась к многострадальному мученику, еще вчера похожего на человека шести с лишним футов ростом, и шепнула:
      — Надеюсь, ты узнал ее имя?
      Дэк беспомощно промычал, как лось, застрявший рогами между двух сосен, что вполне убедило Лиссис, что он альтруистичным образом подписал себе травматический приговор.
      — Брилетта, — подсказала она. — Выкрикнешь ее имя, когда не сможешь подняться. Это будет ей сигналом, что в тебе остались зачатки разума.
      — Да пошла ты! — пробормотал скулящий садовник. — Ты…
      Но Лиссис не стала его слушать, а ее улыбка предназначалась уже девушке.
      — Простите, что я нарушила ваш покой. Я…
      — Нет-нет, что вы! — перебила ее Брилетта, опустив руки на пояс, и свертки из хвостов, крыльев и лап тут же рассыпались, получив долгожданную передышку. — Напротив, всякий нарушитель спокойствия проверяет на прочность сосредоточенность присутствующих, их концентрацию, намерения духа поселиться в чистом храме Матери природы, коим каждый из нас располагает с самого рождения, но выстраивает не угоду богине, а низменным капризам земли.
      — Извините, что прерываю, — втиснулась Лиссис в короткую паузу, — но мне нужен этот бордовый дракон. У меня к нему важный разговор.
      Девушка взглянула на Лавера, который все еще таращился на Дэка, единственного из участвующих, кто не смог преобразиться в жизнеспособную форму. Пернатый беззвучно продолжал смеяться и не сразу обратил внимание, что хозяйка кивком указывает ему на выход. Он неторопливо поднялся и проследовал за Лиссис. Минуя Дэка, он наклонился и насмешливо шепнул:
      — Сам докатишься до дома?
      — Да пошел ты! — сквозь зубы стенал Дэк. — Ты…
      Но он нарочно не стал слушать, ибо слух его не подвел, что нечто подобное от него услышала Лиссис. Попрощавшись с Брилеттой, они покинули заведение. Лиссис, не дав ему сделать глоток воздуха, тут же набросилась на пернатого, как сумасшедшая, опрокинув его на спину.
      — Физалис! — воскликнула. — Физалис-Физалис!
      Лавер, оказавшись на холодной земле, ошарашено взирал на подругу.
      — Да что сегодня за день?!
      — Ей нужна помощь!
      — Что? Что случилось? Где она?
      — У себя дома, — спокойнее сообщила Лиссис, слезая с Лавера и помогая ему подняться. — Она нуждается в тебе.
      — Ты можешь объяснить? — негодовал бордовый, стряхивая с себя пыль и поправляя перевязанное крыло. — У нее телепатический приступ? Она покинула границы реального мира?
      — Нет, все гораздо хуже.
      Лавер схватил за плечи драконицу и встряхнул так сильно, что та испугалась его устрашающего вида, мечущего от состояния тревоги до слепой ярости.
      — Говори-говори! Да скажи, черт возьми!
      Лиссис сглотнула.
      — Твоя спутница стала совсем взрослой.
      Он отпустил ее и вяло опустил лапы на землю.
      — Прости, — сказал он. — Что значит «взрослой»? Ты имеешь ввиду…
      И Лавер понял без слов. Разумеется, он прекрасно понимал, что Лиссис подразумевала под обозначением «взросления». Во времена легкомысленных странствий, пока он не лишился крыла, Лавер неоднократно сталкивался с симптомами формирования организма у молодых дракониц. Но хотелось ему сейчас перетряхивать прошлое? Сейчас? И ради чего? Он не ставил Физалис ни в какое сравнение с прошлой, ветреной жизнью беззаботного ловеласа.
      Его чувства не заставили ждать.
      Он бросился со всех лап так быстро, что не разбирал запоздавших прохожих, спотыкаясь об корзинки у торговых палаток, перепрыгивая ящики и зыбкие лужи. Он сталкивался с драконами и бормотал слова извинения, несся, как ураган, вгрызающийся в почву острой воронкой. Лавер мчался, не разбирая своих мыслей, не чувствуя каменной мостовой над каналом, он разрезал своим телом лужицы света масляных ламп и забывал, как дышать в неистовом темпе, гонимый одержимым ритмом рвущегося наружу сердца. Он не знал, как долго бежал, но дверь постоялого дома возникла перед ним из ниоткуда, угрюмо преграждая путь, и только тогда Лавер остановился, надрывно глотая воздух. Лиссис приземлилась рядом. Она следовала за ним по воздушному маршруту.
      — Впечатляюще, — восхитилась она. — За мной ты уж точно никогда так не бегал.
      Лавер высунул язык, силясь одновременно унять усталость и ответить драконице. Почему она все еще была здесь? Она так тревожилась за подругу, что не хотела его отпускать? Что между ними произошло, пока он праздно шатался с Дэком? Столько вопросов… Чем дольше рядом находилась Лиссис, тем быстрее они множились в его голове, расползались по стенкам, как скользкие черви, переплетались и пожирали друг друга, разрывали тельца друг друга, вырываясь новым потомством. Лавер корил себя, что оставил Физалис. Однажды он совершил роковую ошибку за всю свою сознательную жизнь и вот опять. Холод, злоба, одиночество.
      Но случилось нечто непредвиденное, прекрасное. Лиссис приблизилась к Лаверу и поцеловала его в лоб. Прикосновение ее теплых, мягких губ мгновенно рассеяло поток ядовитых мыслей, они растаяли, как вчерашний снег. Буря закончилась так быстро, как и началась.
      Лавер поднял взгляд, полный благодарности. Его голубые глаза заблестели чистым светом полуденного неба.
      — Ступай, она ждет тебя, — улыбнулась Лиссис.
      Не дождавшись, что он попытается что-то связать в ответ, Лиссис широко расправила крылья и исчезла за рядом черепичных крыш дремавших домов древней, как континент, столицы.
      — Спасибо… — наконец прошептал он вслед улетающей подруге.
      Лавер повел плечами и потянулся, освобождая спину от легкого затекания после длительного бега. Для него день не заканчивался. Для него он только начинался.
      Лавер толкнул дверь, и у стойки его встретил хозяин, который удивительным образом не спал, разыгрывая с собой партию шахмат. Пернатый застал его насупленным, удрученным тяжким раздумьем над стратегией против противника, коим сам и являлся. Он не отреагировал на приход Лавера, с фанатизмом погруженный в излюбленную игру, словно ждал его прихода в назначенный час, что само собой не мешало ему отрываться приятного времяпрепровождения.
      — Марбус, подайте ключ, — попросил Лавер, встав на задние лапы и закинув передние на стол. — Я не думал, что так поздно вернусь.
      — Это восхитительно! — заявил он, по-прежнему не обращаясь мясистым лицом к постояльцу. — Вы сегодня первый, кто назвал мое имя. Остальные нарочно его забыли. Зачем оно им надо, да? Подумаешь, какой-то там знаменитый владелец постоялого дома. Ну и воспитание! — Наконец, он отвлекся от игры. — Быть может, вы проголодались? Жаркое из утки, начиненной яблоками, еще не успело остыть к вашему приходу.
      — Нет, благодарю, — отказался Лавер. — Только ключ.
      Шахматист кивнул, выдал ему номерной ключ и без лишних расспросов пожелал приятной ночи. Взбираясь по лестнице, Лавер не хотел думать о том, почему Марбус не спал, хотя было довольно поздно. Лекарство Лиссис все еще действовало, оно вело его в комнату, придавая сил и напевая тихую мелодию известной многим песенки вожделения.
      Невообразимая способность дракониц одним действием убить все тревоги и печали.
      Лавер провернул ключ и вошел в комнату. Часть свечей погасла от сквозняка, льющегося из приоткрытого окна и колышущего край портьер, одна из застекленных масляных ламп в углу погасла, преждевременно исчерпав черную пищу, а огонь сгрыз остаток фитиля. В огромной комнате не было признаков, указывающих на Физалис, но взор Лавера упал на клубящийся пар, исходящий из приоткрытых занавесок. Как предсказуемо, его спутница без ума от горячих ванн, обожая вечерами устраивать себе короткий сон, окутанный согревающей силой водной стихии. Лавер тихо, чтобы не разбудить Физалис, протиснулся сквозь преграду, носом прокладывая себе путь, как кот, трущийся об подол хозяйки, чтобы та пожертвовала ему со стола что-нибудь вкусное.
      Физалис. Она лежала на спине и спала в естественной для нее позе с полусогнутыми лапами, повернутой на бок головой и разбросанным хохолком по каменному бортику бассейна. Ее ромбовидное охвостье выглядывало из воды, свешиваясь через край купальни, и легонько вздрагивало, грудь вздымалась ровно и спокойно, не подавая признаков дурного сна. Лавер обвел взглядом хрупкое тело Физалис и почему-то смутился. Сколько раз он пробуждался рядом с ней и наблюдал ее в таком виде? Сотни, тысячи раз? Он каждый раз удивлялся, как ей вообще удавалось с удобством переносить ночь и не жаловаться поутру на затекшие и малоподвижные конечности, но она прыжками мчалась навстречу новому дню, разбрасываясь энергией, как шулер картами из рукава. Лавер, ступая бесшумно, легонько постукивая когтями, приблизился к мордочке Физалис, намереваясь ее лизнуть, тем самым нежно увлекая ее за собой, отнимая у царства сна преданную последовательницу, но… В следующий миг Лавер остолбенел, не веря своим глазам. Раздвоенный язычок Физалис протиснулся сквозь линию губ, качнулся вниз гибкой ленточкой и исчез так же быстро, как и появился наружу. Лавер несведуще моргнул. Язычок показался вновь — Лавер снова моргнул. И еще раз. И еще. Твердеющие надбровья Лавера подскочили вверх. С каких это пор у Физалис стали прослеживаться змеиные особенности обоняния?
      Огромные, изумрудные глаза Физалис распахнулись. Капкан на Лавера окончательно захлопнулся.
      — Ты вернулся, — тихо произнесла она, ласково улыбаясь. — Я ждала тебя.
      Лавер отшатнулся, в исступлении раскрыв рот. Почему Физалис всегда удавалось одерживать верх, когда ситуация приобретала оттенок робкой близости? Несколькими мгновениями ранее он шел к ней, стремился прикоснуться к ее телу и увлечь в головокружительный танец страстей, но был уличен в попытке взять под свой контроль долгожданную встречу воссоединения. Физалис не хотела, чтобы ее вели. Она предпочитала сама вести. Пернатому пришлось смириться. И лучшим выходом он счел возможность ей подыграть.
      Лавер вновь склонил голову, сокращая дистанцию, и одарил спутницу многозначительной улыбкой.
      — Я рад, что мы встретились.
      Физалис потянула передние лапы вверх, а задние отвела вдоль хвоста и сладко зевнула по своему обычаю после пробуждения. Лавер имел неосторожность вскользь окинуть ее цепким взглядом и, словно провоцируя ее, как волк, загнавший овечку в угол пастбищного ограждения, подкрался так близко, что спутница непременно столкнется с ним носом, когда попытается поднять голову с бортика бассейна. Но Физалис не оправдала его ожиданий. Напротив, своей податливой, покорной позой она вверяла себя в его объятия, шептала у щеки нежные слова любви, предаваясь искушению вообразить себя взрослой и полноценной драконицей, позабыв о страхах, горестях, конфликтах континента и бесконечной борьбе за шаткий мир. Она страстно молила Матерь, чтобы эта ночь принадлежала только им. И Матерь откликнулась на ее зов, бережно укрыв Физалис зеленым одеялом из фиолетовых цветов, и пообещала, что никто не вторгнется в ее сладкое сновидение наяву.
      Лавер едва ощутимо коснулся носом шеи Физалис и гладко провел языком к подбородку, минуя все неровности неокрепших пластин. Он двинулся вперед и потерся щекой об отчетливые границы ее выступающих скул и издал протяжное урчание, короткой вибрацией передавшейся истомной драконицей, наконец, дождавшейся момента своего раскрытия. Лавер, не отстраняя головы, точными, но плавными движениями переместился в бассейн, создавая едва уловимые колебания воды и вздымающегося над ней пара и, переступив через беспомощное, стройное тело, вздрагивающее сильнее и сильнее с его приближением, навис над Физалис, предлагая защиту, от которой она неспособна отказаться. Он скользнул носом выше, покидая пределы ее очаровательного подбородка, где ее тонкие губы ждали решительного ответа, последнего шага, после которого никто из них не был способен отступить.
      Они зашли слишком далеко. А тени неотвязно, сплетались на стенах, вырисовывая расплывчатые картины связанных силуэтов.