КОСМИЧЕСКО — ЭРОТИЧЕСКИЙ БОЕВИК
История эта о том, как в одночасье деревня Горемыкино становится центром встречи землян с пришельцами планеты «Нубира».
Одинокой старухе по имени Мария Максимовна Балалайкина, повезло встретиться с представителями иной цивилизации. По стечению обстоятельств разведывательный инопланетный корабль с планеты «Нубира» сталкивается с линией электропередач. В результате короткого замыкания НЛО временно выходит из строя, и падает на огород к одинокой старухе.
Максимовна, увидев непрошеных гостей, принимает их за воров овощей. Она еще не знает, что это инопланетяне, но характер и натура лидера, толкает её на защиту своего урожая. Еще мгновение, и планета Земля может полыхнуть в пламени межгалактической войны. Во время штурма «захватчиков», Максимовна нежданно — негаданно становится обладателем боевого трофея – это священный символ межгалактической власти.
ГЛАВА ПЕРВАЯ
ОНО И СЛУЧИЛОСЬ
…случилась это еще в октябре, за три месяца до нового года. Героине этой удивительной истории в виду своего восьмидесяти шестилетия было совсем не до предстоящих праздников. То ли предчувствие конца света, то ли предчувствие собственной кончины, толкнуло её совершить ту безрассудную покупку, которая и стала отправной точкой, начавшейся фантастической истории.
Обожженный паяльной лампой и покрытый особым мебельным лаком сосновый гроб, приобретенный у деревенского столяра Мирона, стал для Максимовны последней покупкой, которую она совершила в теле немощной старухи.
Водружая его на чердак, Балалайкина обнаружила там старый и потрепанный журнал «Огонек». На обложке бывшего коммунистического «рупора», красовалась всем известная цветная фотография первого космонавта Юрия Гагарина. Максимовна присев у окна, на какой–то миг отключилась от реальности. Она сама того не замечая, погрузилась в омут былых воспоминаний тех счастливых дней, когда она была молодой, красивой и до безумия желанной. Ходики на её стене уже давно отсчитывали двадцать первый век, но душа — душа жила теми днями, когда она была здорова и крепка телом.
В момент ностальгирования, непонятный треск и сноп искр, который исходил с улицы, заставил Максимовну отвлечься. Отодвинув занавеску, она чуть ни лишилась дара речи. Чистой воды «Армагеддон» почти стучался к ней в окно.
Там в проводах линии электропередач, которая проходила невдалеке от деревни, запуталось нечто такое, от чего её мозг начал сдавать сбои. Несколько секунд предмет больше похожий на оцинкованный таз из деревенской бани осыпало искрами и трясло разрядами тока. Он трещал. Он гудел, как трансформатор электросварки. Магниевые искры летели во все стороны, словно это был огромный новогодний фейерверк. В какой–то миг «тазику» удалось вырваться из объятий высокого напряжения и он плюхнулся на землю. Словно огромное колесо, НЛО покатилось с горы в направлении её дома. Казалось, что вот — вот и металлическая громадина снесет старенькую хатку, оставив на её месте груду раскуроченных бревен. Максимовна зажмурилась. Но в этот миг, «тарелка» подмяв под себя дощатый забор, завалилась на «брюхо». Дым рассеялся. Сквозь кухонные стекла Максимовна увидела мерцающий огнями неопознанный летающий объект. Он лежал в огороде среди капустных кочанов, испуская струйки сизого дыма.
Вдруг аппарель инопланетного агрегата открылась. Сердце старухи затрепетало от вброса адреналина. Она увидела их. Это были самые настоящие пришельцы — марсиане или лунатики, о которых столько писали в газетах и журналах. Да это были реальные инопланетяне чужой цивилизации. Два существа с тонкими длинными ручками, были похожи на людей больных дистрофией. Они выползли из агрегата, и глотнув, воздух чужого отечества, были сокрушены ударной дозой деревенского кислорода.
— «Что бляха медная… – сдохли», — сказала сама себе Максимовна, — Так вам и надо басурмане хреновы…
Гости планеты немного полежали, пока не очухались. Достав какой–то прибор, они принялись чинить свою «тарелку», торкая длинный металлический шнурок в различные места «поджаренного» неопознанного объекта.
Пришельцам так понравилась земная атмосфера, что они даже стянули с себя скафандры, которые возможно мешали им работать и предстали перед взором Максимовны, в своем истинном обличии.
Бабская природа при виде инопланетных особей мужского пола, пришла в восторженный трепет.
— «Ха, так енто же мужики — мать их ети», — сказала она в голос, увидев у существ, странные отростки, которые больше напоминали грибы опята. Органы размножения инопланетян странно светились, словно «лампочки» на удочке рыбы удильщика и вызывали у русской женщины неприятные ощущения.
Пришельцы, ничего не опасаясь, несколько раз обошли аппарат. Они ощупали его потрепанные электричеством бока, и, убедившись в его целостности и исправности, перенесли взор на диковинные растения, которые торчали из матушки земли в виде капустных кочанов.
— Борщ — орщ — орщ, — сказал один из гуманоидов.
— Щи — щи — щи, — ответил другой, одобрительно покачивая головой.
Максимовна глубоко вздохнула и обратилась к кошке Мурке:
— Смотри Мурка, сейчас наш урожай начнут воровать! Чего только не придумают эти городские гомосеки, лишь бы у народа его кровное отнять. Вчера ось на машине милицейской приезжали. Сегодня инопланетянами прикидываются. Вот я им бляха медная, сейчас устрою голубцы в сметане…
Жаба проснулась в груди старухи, и взяла её за горло. Максимовна схватила ухват, который стоял возле русской печи и тихо, крадучись, вышла на улицу. Над деревней, словно лампочка «Ильича» висела полная Луна, и было видно все, как на ладони. Бабка, прячась засараем, словно призрак короткими перебежками, подкралась на дистанцию внезапного броска.
Ночь как всегда была тиха и безветренна, словно по Гоголю. Где–то вдалеке из сельского клуба доносилась легкая музыка, да разноголосье пьяной молодежи. На другом конце села, чуть слышно играла гармонь, и ничего не предвещало о предстоящем межгалактическом конфликте.
— Хенде хох, — проорала старуха. — Что бляха медная… скотобаза вашу мать — не ожидали!?
Внезапность, напор и бесстрашие старухи, ввергли пришельцев в полный ступор. В пылу атаки, бабка подхватила гуманоида на ухват, и даже слегка приподняла его, словно копну с сеном. Гуманоид что–то закричал на инопланетном языке и болтая ножками, устрашающе стал вращать грибообразным «светляком», стараясь напугать Максимовну. Но все его усилия были тщетны. Попытки вырваться из рук бывшей партизанки, терпели фиаско. Старуха, окрыленная победой, крепко держала внеземного агрессора на ухвате, и ехидно улыбалась, обнажив единственный зуб.
Другой гуманоид внезапно выскочил из-за неопознанного объекта. Увидев своего соплеменника в позе распятого «чугунка», он бросил сорванный кочан. Выхватив «бластер», он как звезданет по Максимовне пучком лучистой энергии. Максимовну чуть не «схватил кондрат».
Голубая молния вылетела из «чудо оружия», и попала в черенок ухвата. Ослепительно синее пламя, словно змея, обвила деревянную палку, и, разбрасывая искры, разрубила черенок в нескольких местах. Пришелец пал — пал на грядку без памяти. Старуха, парализованная неземным оружием, на какое–то мгновение, окаменела среди кочанов в позе гипсовой фигуры Ильича, которая стояла возле правления колхоза.
Тем временем, ошеломленные «теплым приемом» представители чужой цивилизации похватав пожитки, вползли обратно в свой «тазик». Через мгновение, вся эта металлического цвета конструкция бесшумно поднялись над деревней, и странно присвистнув, скрылась в далеком космосе.
Скованная невиданной силой, Максимовна простояла среди своего огорода до самого утра, пока солнце не появилось над горизонтом. Вскоре оцепенение покинуло её тело, и старуха глубоко вздохнув, завалилась на землю:
— «Вот же басурмане! Еще раз бляха медная… сунетесь, я вам роги поотшибаю», –сказала она, разминая затекшие за ночь ноги.
Подняв остатки хозяйской утвари, она увидела нечто такое, что одномоментно перевернуло её жизнь с ног на голову. Там на ржавых вилках ухвата, висела золотая цепочка, на которой болтался невиданной красоты огромный лучезарный кристалл, вправленный в филигранную и замысловатую оправку.
Максимовна, как обыкновенная советская женщина не могла пройти мимо драгоценной находки. Улыбнувшись, она тут же нацепила его на шею.
— «А ну и хрен с ним, с ухватом этим», – сказала Максимовна. – «Сколько мне той жизни–то осталось? Как говаривал наш председатель колхоза – если счастье лезет вам в подхвостье, не стоит отталкивать его ногой».
Так и начались в деревне Горемыкино невиданные приключения инопланетного характера.
ГЛАВА ВТОРАЯ
ВТОРАЯ МОЛОДОСТЬ
А ночью у старухи страшно разболелся последний зуб. Боль донимала её до самого утра. Лишь забрезжил рассвет, а стрелки ходиков приблизились к восьми часам, дверца на часах открылась. Деревянная кукушка, высунувшись из «скворечника», провопила восемь раз:
— «Ку–ку, ку–ку, ку–ку, ку–ку»…
— «Ку–ку, ку–ку! — хрен тебе в руку, –передразнила кукушку старуха, и натянув чистые панталоны с начесом, направилась через всю деревню на фельдшерский пункт.
— Здрасте, — улыбаясь, сказала фельдшерица, увидев первого пациента.
— Ну, здоров — коли не шутишь, –ответила ей Максимовна держась за щеку.
— Что болит у вас бабушка?…
— Жуб, – коротко ответила Балалайкина.
«Светка–пипетка» была не из местных. Каждый день она приезжала из соседнего города, на горбатом «Запорожце», распугивая местных гусей страшным ревом выхлопной трубы. За десяток яиц да килограмм сала, она оказывала местным хворым старикам и старухам медицинскую помощь.
Её длинные спортивные ноги, четвертого размера бюст, конопатое, но не лишенное красоты лицо, стали теми «органами», которые запустили в деревне процесс не контролируемого кобелирования.
Механизаторы, дояры, и прочие одинокие самцы, жаждущие секса, почуяв природную зрелость, каждый день ошивались вокруг фельдшерского пункта, в надежде завладеть девичьей плотью и сердцем.
— У меня мать его – жуб болит окаянный! Задолбал он меня – спасу нет! — сказала Максимовна воя, словно волк в морозную стужу. — Ты мне его выдери к черту.
Фельдшерица, с видом профессора стоматологии, усадила бабку на «козла» (в гинекологическое кресло), которое стояло в акушерском пункте со времен генсека Брежнева. Наставив лупу, она заглянула старухе в рот, и в тот же миг упала на пол вместе со стулом.
— Ну, ни хрена себе! Это просто офигеть можно, – сказала она, выпучив глаза. -Я баба Маша, такую канитель, как у вас, вижу первый раз в жизни!
— Ну, и что ты там такое видишь?
— Вижу, что у вас новые зубы выросли!…
И действительно в глубине ротовой полости Максимовны, словно у ребенка резались молодые белые жемчужины зубов.
Отойдя от шока «Пипетка», схватила телефон и давай звонить в районную больницу.
— Алло Валентина Аркадьевна, скорее приезжайте к нам на ФАП — в Горемыкино. Ко мне только, что пришла бабушка – старушка. Её звать Мария Максимовна Балалайкина. Представляете, ей восемьдесят шесть лет, а у неё почему – то выросли новые зубы, — сказала Пипетка, брызгая от волнения во все стороны слюной.
Схватив пузырек, она накапала сорок капель валерьянки и плюхнула в мензурку немного медицинского спирта. Выдохнув воздух, как это делают бывалые любители алкоголя - проглотила. Закусив лекарство ядреным соленым огурцом местного посола, она глубоко вздохнула, и умиленно прищурив глаза, расплылась в блаженной улыбке:
— Придется вам бабуля, немного здесь посидеть. Сейчас сюда главврач приедет. Он вас осмотрит, сказала «пипетка», улыбаясь, словно новоявленный нобелевский лауреат. Фельдшерка слегка захмелела, и, достав смартфон, ехидно улыбаясь, сказала:
— А давайте Мария Максимовна, мы с вами селфи сделаем — на память… Посмотрим, сколько лайков наберет ваше фото с новыми зубами. Улыбайтесь - я вас фотографирую!
Старуха вспылила. Мудреные слова «селфи» – «лайкнуть», запустили в её мозге образы сексуальных извращений.
— Я тебе сейчас такое селфи сделаю, что и лайкать тебе не захочется... А ну, признавайся, что ты там такое увидела!? — спросила старуха, глядя, как фельдшерица, заходила по фельдшерскому пункту, бормоча под нос, загибая при этом пальцы.
— Да, вы бабуля, не волнуйтесь! Все будет нормалёк! Подождите, сейчас, скорая помощь приедет. В район поедем, там вас профессорам покажем...
— Ты мне душу–то не томи! Дери мне зуб — сучка ты рыжая, а то я тебя сейчас «конем» по хребту заеду… Будешь потом на больничном сидеть да валерьянку со спиртом жрать, — зло сказала Максимовна. –А ну признавайся, что у меня!? Может, рак, какой?
— Да не переживайте бабушка, нет у вас никакого рака… А вот зубы новые есть! А рака нет, — сказала Пипетка.
— Дура ты! Ты Светка, совсем, умом тронулась… Мне уже скоро девяносто стукнет. Какие, на хрен могут быть жубы!? — прошипела старуха.– Я уже гроб себе купила! Тебе Светка, только собак лечить! К людям и подпускать нельзя, — сказала Максимовна, и выплюнула на пол больной зуб, который неизвестно каким образом покинул челюсть старухи.
— А вот бабушка, и зубик ваш больной… Самоампутировался!!!
— На шею его себе повесь, –вновь зло сказал Максимовна, и слезла с «козла». — Я к тебе больше никогда не приду...
Обидевшись, старуха вышла из фельдшерского пункта, и уверенной поступью поковыляла в сторону деревенского «Сельпо».
Как водится в деревнях, там был пункт сбора местных деревенских «блогеров». Не доходя до магазина пару сотен метров, Максимовна обернулась, и швырнула свой «посох» за забор. Звук разбитого стекла, заставили её включить «пятую передачу», чтобы скрыться от взбешенного хозяина.
— «Вот же черт, будто кто подменил, — сказала Максимовна про свою трость, которая верой и правдой отслужила ей больше пятнадцати лет.– Неловок, как стал, спасу нет! — сказала сама себе в голос Максимовна.
Старуха еще не осознавала, что в её организме начали протекать какие–то странные и необратимые процессы, которые одномоментно запустили механизм регенерации всех органов. Все её тело, словно чесалось. Мышцы наливались какой–то приятной упругостью и былой силой. С каждой минутой её поступь становилась все тверже и уверенней, а боль в коленях, которая раньше изводила старуху, куда–то исчезла. Ноги теперь не заплетались, как это было еще вчера, а шли по земле, словно и не было за её плечами прожитых лет.
Деревенские старухи собирались около «Сельпо» еще до открытия. Только здесь, можно было узнать все свежие новости, которые произошли в деревне Горемыкино, за последние сутки. Это был деревенский «информационный центр». Здесь можно было выведать все: кто с кем гуляет, кто кому изменяет, и сколько было выпито самогона и съедено огурцов на поминках у конюха Семена.
Максимовна ввалилась в магазин, грохоча оббитой оцинкованным железом дверью, к которой была прикручена тугая пружина.
— Ну, что кобылы — здрасте вам! Что дома не сидится, клюшки вы старые, — сказала Балалайкина, подзадоривая односельчанок.– Что хлебца свеженького захотелось? А может, мы девчули, по сто грамм, и к мальчишкам на колхозный стан?!
— Ты, что «балалайка» умом тронулась? — спросила Танька Канониха. — Тебе что ночью крышу сорвало?
— Крыша Тань, моя на месте…
— А тогда, куда ты ходила, старая перхоть, – спросила подруга.
—.Ты Таня, не поверишь! Беда со мной приключилась… Зуб у меня ночью заболел! Последний между прочим! Я с самого утра к «пипетке» поперлась, — ответила Максимовна.
— А у тебя, что не протезы?! — спросила баба Клава.
— Нет! Нет у меня никаких протезов! Зуб у меня болел! Не видишь, мне всё рыло на бок стянуло! — сказала Максимовна.
— Становись тоды за мной, — сказала Канониха. –Я тебе место заняла — знала, что ты придешь…
Слегка потеснив очередь, Канониха пропустила вперед свою подругу, которую она знала еще с тех времен, когда они ходили в первый класс сельской школы.
— А ты «коня» своего куда задевала — клизма ты старая? — спросила баба Таня.
— Ты Тань, не поверишь! Я его выкинула к Мирону в огород. Да видать побила ему теплицу. Я с утра пришкандыбала к Светке –пипетке, да и говорю ей: Света, бляха медная – у меня зуб болит! Ты мне его тяни быстрее! Светка меня на «козла» усадила, словно у меня зубы болят не в роте, а там… Ноги мне растопырила, и через лупу смотрит…
— Что прямо в… – спросила Канониха, опуская взгляд.
— Да нет! В рот!!! «Какой вам баба Маша, зуб тянуть?! Их у вас столько — мама моя дорогая»! Мне почудилось, что фельдшерица умом поехала или пьяная. Совсем шаболда, на кобелях мозги потеряла! — зло сказала Максимовна.
— Глянуть дай? — спросила Канониха, с любопытством, заглядывая в рот подруги.
— А сто рублей дашь?
— А навоза тебе тачку не подкинуть? Я за сто рублей могу даже Митяю дать!
— А что на халяву тогда зеньки пялить?! Не видишь, горе у меня…
— Какое горе? – спросила Канониха. – Это шо разве горе?
— Зуб я Таня, последний свой потеряла. Теперь мне не чем семечки грызть, – ответила Максимовна.
Тут лицо Балалайкиной изменилось, и перекосилось на бок. Ей померещилось, что у неё во рту кто–то зашевелился:
— Что это… бляха медная… Ой, бабаньки! У мене в роте опять что–то шевелится, — заверещала Максимовна. –Черваки меня грызут!
Баба Клава по кличке «Телескоп», подошла к своей подруге, и, любопытствуя, заглянула ей в рот сквозь линзы.
— Ты Машка, мялицу свою шире разуй! Скажи «А», — сказала «Телескоп». – Глянуть хочу! Брешешь, наверное, что у тебя новые зубы ёсь!
Максимовна, открыла рот, да как заорет на весь магазин:
— А–а, а–а, а–а!
В этот миг Клавка навела свои очки, с диоптриями, как в телескопе, и с умным видом направила свой взгляд прямо Максимовне в рот.
Увиденное настолько потрясло её сознание, что она не удержалась на ногах. Схватившись за стенку, она завалилась на пол. Ведра, стоящие на витрине, загремели. Бабы отпрянули от Клавки и хватаясь, кто за валидол, кто за прилавок.
— Дуба врезала! — завопила Канониха. — Не уверовав в чудо, верно представилась…
Максимовна склонилась над телом старухи, приложила ухо к груди, и послушала сердечные ритмы. После недолгой паузы выдала:
— Сердце стучить! Сердечные ритмы вроде бы в норме. Давление – сто тридцать на девяносто…
— Батюшки господние, что это такое делается, — запричитала Клава, приходя в себя?! Валидолу мне дайте скорее или я сандалеты заверну!
— А все из – за тебя, клизма ты старая! Ты что не могла рот свой не открывать. Клавке ведь волноваться нельзя, — сказала Канониха, накинувшись на Максимовну.- У неё к сердцу батарейка прилажена...
— Твоя Клава, мозг нам всем пудрит! Нет у неё никакого приступа, – сказала Максимовна.– Прикидывается тут жертвой аборта - бляха медная…
Тут бабы загудели, словно шмели над цветочной лужайкой. Вытянув из карманов мобильные телефоны стали всем кагалом набирать номер скорой помощи. Кто кричал, что надо звонить по ноль один. Кто орал, что ноль три. Все попытки связаться с дежурным доктором приводили к полному фиаско, и как результат, к полному ступору всей сотовой связи.
Балалайкина виновница приключившегося конфуза, вырвалась в лидеры. Плюнув на телефон, она открыла двери «Сельпо», и, задрав выше колен юбку, дунула в сторону своего дома.
— Во поперла! Во «балалайка» поперла! Во дает, старая шаболда! Умчалась, как ракета! — сказала глубоко, вздыхая Канониха.— Ты Клава, какого черта, в обморок тут падала? Народ весь в округе взбаламутила –актриса хренова...
Клавка, достав из кармана таблетку валидола, положила её под язык, а баночку завязала в носовой платочек, и сунула обратно в карман «душегрейки». Слегка отдышавшись, она осмотрела переполошившихся старух и выдала:
— Не время мне еще бабы помирать — погожу малость... Хочу глянуть, как Машка своими новыми зубами будет морковку грызть... Во же старая клизма. Она бабы, вставила себе протезы, а нам на уши лапшу вешает, что будто у неё зубы новые выросли...
— Ты Клава, как была дурой, так дурой и помрешь! — сказала Канониха.– Какие в её годы могут расти зубы…
— Молочные, — кто–то крикнул из очереди.
Старухи звонко засмеялись. Клава «Телескоп» приподнялась с пола, и, стукнув Канониху своим посохом, сказала:
— Зубы я у «балалайки» видела!!! Может то имплантаты какие, но они у неё ёсь…
С того дня Мария Максимовна Балалайкина, стала объектом пристального внимания односельчан.
ГЛАВА ТРЕТЬЯ
МЕТАМОРФОЗЫ
С каждым часом на лице Максимовны становилось все меньше и меньше морщин. Они будто разглаживались, прижатые горячим утюгом. Седые, редкие волосы странным образом наливались здоровьем и блеском, приобретая приятный золотистый оттенок.
Все эти метаморфозы с телом настолько беспокоили старуху, что она стала бояться выходить из дома. На третий день после победы над внеземным разумом, седина на её голове совсем исчезла. Рот Максимовны заблистал белоснежной «голливудской» улыбкой. Глядя на себя в зеркало, «старуха» перестала сама себя узнавать. Её жизненный век по каким–то неизвестным причинам начал свой стремительный отсчет в обратную сторону, от чего у неё захватывало дух. Еще вчера кожа на её руках была дряблая, и до ужаса тонкая. А сегодня — сегодня она дышала молодостью и первозданной красотой, как в те годы когда она ходила в девках. Последнюю ночь стали ей сниться удивительные сны. Такие сны обычно снятся тогда, когда молодость и жажда любви ежеминутно будоражат женскую плоть. Эти природные инстинкты с каждой ночью больше и больше стали донимать старуху, стараясь разорвать её сердце любовной страстью.
Как — то утром, после очередного эротического сновидения Максимовна, вскочила с кровати и взглянула на себя в старинное трюмо. Там в жалком и холодном куске стекла, стояла не старая кляча, как вчера, а очаровательная молодая девушка — лет двадцати пяти. Максимовна скинула с себя льняную самотканую рубаху, и в этот миг она увидела вновь «возродившееся тело».
Её молочные железы, ранее напоминавшие «крымские чебуреки» стали вдруг аппетитными и упругими, словно были двумя половинками крупного яблока. Они приятно высились на её груди, придавая образ объекта для вдохновения художников, поэтов и тех, кто жаждал любви и страсти. Кожа стала упругой и бархатной, а ноги, несколько лет страдавшие подагрой, выправились так, что даже шишки на её суставах рассосались.
— «Боже, праведный — что это, — промолвила Максимовна себе под нос. — Это как?!» — хотела в голос спросить себя Балалайкина. Но в этот миг её рот издал удивительно чистый и приятный уху звук. Тот звук, который был у неё в те времена, когда она была молода.
Собственный голос, обновленный вид настолько перепугал старуху — молодуху, что от страха она закрылась в хате на все засовы. Занавесив все окна старыми одеялами, она спряталась за стенами, чтобы пережить свалившиеся на неё природные изменения.
— «Боже мой! Стыд –то какой! Бабы ведь своим глазам не поверят» — сказала в голос Максимовна, расхаживая по дому в обнаженном виде. В этот миг она поняла, что её новый образ начинает нравиться ей, больше, чем, то старое и разбитое болезнями тело. Целый день она любовалась своей обновленной фигурой, которая прямо на её глазах набирало необычайную сочность и сексуальную привлекательность. Её ягодичный отдел приятно округлился, а тело вытянулось, словно морковка сорта амстердамская.
Недельное отсутствие Максимовны в сельпо насторожило в округе всех местных жителей. Недобрый слушок о покупке ей гроба, который пустил столяр Мирон, прокатился по всей деревне и оброс такими деталями, что народ понял — Максимовны больше нет.
Не дожидаясь скорбных новостей, бабы решили, всем пенсионным коллективом идти к Балалайкиной, чтобы как подобает, достойно придать её тело матушке земле. Словно лыжная сборная, опираясь на свои палки и трости, старухи дружно двинулись по улице в сторону её дома.
Танька Канониха, как закадычная подруга Максимовны, вырвавшись в лидеры, шла первая, увлекая за собой рыдающий коллектив. Приблизившись к хате, она стала стучать своей клюкой по стенам, чтобы якобы «пробудить» хозяйку, или хотела изгнать дух «покойной» Максимовны, на случай её безвременной кончины.
— Эй, старая, открывай! –вопила она и била палкой по срубу. –Ти жива ты, ти не? –продолжала орать Канониха, переходя местами на истерику и ядреный мат.
Со всей силы, она грохотала в дверь дома. Каждый раз, прислушивалась к любым шорохам, которые должны были исходить из хаты. Но все было таинственно тихо.
Омолодившаяся Машка, отодвинув шторку, увидела, как возле её дома собрались гости. Позади и перепуганных баб, щелкая семечки, стояла «бригада» местных алкашей –копателей, которые подрабатывали рытьем могил, и доставкой тел для упокоения.
Что было делать: Максимовна растерялась и не могла себе даже представить, как выйти из этой ситуации. Была возможность спрятаться в подполье, но тогда было бы не понятно, каким образом дом закрыт изнутри. Вскрыв сундук, Машка влезла в него с головой, на скорую руку стараясь найти себе носимый наряд, который она спрятала туда еще со времен её молодости. Схватив первое попавшее платье времен покорения целины, Максимовна надела его на свое обновленное тело, и накинув на плечи платок, предстала перед зеркалом в образе девушки с пониженной социальной ответственностью, изгнанной из столицы на сто первый километр за развратные действия.
Теперь можно было не спешить. В таком виде её вряд ли бы кто узнал. Накрасив красным карандашом губы, Балалайкина сама себе улыбнулась, подмигнула, и потрогав налившиеся соком груди, направилась к дверям, которые уже с помощью топора и лома собрались вскрыть переполошившиеся односельчане.
— Давай Прохор — ломай — мать твою! Руби скорее, чай Максимовна, наверное, перед господом уже представилась! — орала Канониха, вытирая катившие по лицу слезы и сопли.
Держа топор наперевес, Прохор, словно разбойник, поднялся на высокое крыльцо. Перекрестившись, он обернулся к народу и сказал, словно с трибуны:
— Бабы! Бабы, да простит меня господь! Не ради любопытства праздного, а истины ради, творю я сие беззаконие! Не держите на меня зла! Участковому подтвердите, что не ради умысла злого, а ради спасения тела усопшей Марии Балалайкиной, приходиться мне портить частную собственность.
Только он замахнулся, чтобы ударить в дверь, как за ней послышался звук падающей утвари. Здоровый русский мат, перемешанный с проклятиями, послышались из дома. Прохор бросил топор и, крестясь, слетел с крыльца, испугано глядя на воскрешение покойной.
— Свят, свят, свят, — молился он, встав на колени.
За дверью кто–то зазвенел железным засовом. После небольшой паузы она распахнулась. На пороге во всей своей красе возникла молоденькая девушка. Она грызла яблоко и ехидно улыбалась собравшимся старухам.
— Шлюха, — заорала Канониха, видя красный платок и алые, как ягоды клубники губы.
Бабы в страхе отпрянули назад.
— Это кто тут ****ь шлюха? — заорала Машка и швырнула в Канониху недоеденный огрызок: –Это я что ли шлюха?! Чего вы мою хату ломаете?! Что не видите, сплю я, — сказала Балалайкина. –Может мне бля… участковому вашему позвонить, да сообщить о погроме?
— А ты нас участковым не пужай! Пуганые мы! Ты откуда такая здесь взялась, — завопила Канониха, переводя свои тощие руки в положение боксерской стойки.
Максимовна обернулась, подтянув поближе ухват, стоящий на всякий случай и спустилась с крыльца. Стиснув от злости зубы, она замахнулась на митингующих и сказала:
— Цыц — старые клячи! А ну–ка разбежались по норам! А то я вам сейчас бля… устрою бойню под Фермопилами, — сказал Машка, — Эх, я сейчас, вас… Ух!
Старухи крестясь, отпрянули от хаты, давая себе оперативный простор для бегства.
А вот Танька Канониха, была не робкого десятка. Она, закрыв своей грудью баб, пошла вперед, чтобы дать достойный отпор наглой незнакомке.
— Ты, кто такая, чтоб нас тут допытывать?! — спросила она, подбоченясь.
— Я, может, быть, тут квартирую! — сказала Максимовна, видя, что её никто не признает.
— А где наша Максимовна?! Где подруга наша Балалайкина?! — спросила Канониха, еще сильнее напирая на квартирантку.
— Максимовна ваша, два дня назад, укатила в район. Навсегда от вас уехала. Нашла там какого–то деда и поехала, за него замуж выходить. Меня на свое хозяйство кинула, чтобы такой, огузок с топором, её хату не раскрал, — показала Балалайкина на Прохора, который сидел на земле, открыв рот от удивления.
— Ведь брешешь же собака! — сказала Канониха, и топнула босой ногой.
Танька Канониха была из той породы русских баб, про которых еще Некрасов слагал легенды. В целях экономии, она всю жизнь ходила босиком. Обувь Канониха надевала лишь на великие праздники, да тогда, когда снег ложился на землю. Снимала, когда апрельское солнце своим теплом разгоняло зимние осадки, перетапливая их в воду. От того, в сундуках Канонихи всегда была новая обувь. Здоровье у неё было такое, что в свои восемьдесят лет, она ни разу ни чем не болела, и даже не ведала, какие лекарства пьют от простуды.
— Я вам бабы, точно говорю, нашла Максимовна деда и уехала к нему в город. Там будет свой век доживать. Может, еще вернется за своим приданым, а может, и нет, — сказала девка, стараясь снять напряжение.
Бабы, постояв еще пару минут, и не спеша, стали расходится по домам. Неудавшиеся «похороны» и поминки с блинами и клюквенным киселем были отложены на неопределенное время.
Бригада копателей могил, удалилась не солоно хлебавши, так и не упокоив еще не усопшее тело.
Старухи посчитали, что Балалайкина их предала. Не просто предала, а разрушила веру в бабскую солидарность, и сбежала от тех, кто видел уже её в гробу в белых тапочках.
Танька Канониха была удручена. Как самая близкая подруга, она с молодости знала о любовных пристрастиях Балалайкиной и почти не удивилась. Но в её возрасте — это был явный перебор. Весть о её новом замужестве никого не трогала. Девка, квартирующая в её хате, подозрений вызывать не могла. Мало ли Максимовна брала раньше квартирантов из числа студентов, приезжавших покорять сельхозугодия местного колхоза.
Как только бабы покинули двор, Машка с облегчением выдохнула, и сев на крыльцо, горько заплакала. В этот момент вся её жизнь пролетела перед глазами и она вспомнила каждую из этих старух, с которыми когда–то она бегала в сельский клуб на танцы и посиделки. Теперь их судьбы разделились, и было непонятно, каким образом она теперь должна жить. Вернувшись в дом, Максимовна сняла «нубирит» и пристально на него посмотрела, стараясь разгадать его тайну.
— «Ах, вот ты какой загадочный, «лунный камень», — сказала она сама себе и, потерев его вафельным полотенцем, вернула на шею. В этот момент Максимовна еще раз взглянула на себя в зеркало и увидела за своей спиной образ гуманоидов. Они, молча, смотрели на неё бездонными черными глазами. Балалайкина резко обернулась, но сзади неё никого не было. Страх холодным комом прокатился по её телу от кончиков волос до самых пяток. Вновь она посмотрела на себя в зеркало и вновь она увидела себя в том виде в котором она прибывала лет шестьдесят назад. –«Эх — маманя моя дорогая, а ведь хороша же я –черт побери! Такое тело и без мужицких рук и доброй ласки пропадает», — сказала сама себе Максимовна, и потянулась до хруста шейных позвонков.
В тот же вечер, истопив баню, Максимовна помылась и попарилась, как в былые годы. Испив горячего и крепкого чая, она устроилась на кровати, и принялась перебирать свой семейный архив. Вытащив из шкатулки «гробовые», документы, она разложила все это по мере надобности в дамскую сумочку времен Никиты Хрущева, и успокоив сердечную мышцу рюмочкой «рябины на коньяке», погрузилась в омут ночных грез.
Жизнь, выкинув подобный фортель, не могла дальше продолжаться в том же русле. Надо было кардинально изменить свой образ до неузнаваемости, и принять тот вид, который бы более соответствовал реалиям современной жизни.
Как обычно в четверг, в районном городке Корячинске, который был переименован в народе в Раскорячинск –был день большого базара. Народу на это мероприятие собиралось всегда великое множество. Яблоку упасть мне было некуда. За годы старости Машка отвыкла от подобных мест, и все ей было в диковинку. Она заметила, что никому нет дела до какой–то двадцатилетней девчонки, кроме местных молодых мужчин, которые не сводили с неё глаз, удивляясь её старинным затрапезным нарядам. На данном этапе жизни обновленную Марию Балалайкину проблема мужчин пока не волновала. Она просто хотела жить — жить на всю катушку. хотела учиться, чтобы раз и навсегда покончить с деревенским образом мышления, которое все её годы сформировали в её характере особый алгоритм поведения. Прожив на этом свете больше восьмидесяти лет, она была настолько искушенной в делах амурных, что до микрона знала все коварство мужиков.
ГЛАВА ТРЕТЬЯ
ВОЗВРАЩЕНИЕ
Пришельцы –как позже прозовут в народе инопланетян с планеты «Нубира», появились в деревне нежданно — негаданно. Обычно так появляются скупщики антиквариата и икон в период перемен в государственном обустройстве, или представители налоговых служб в поисках заначек.
Отойдя от шока, они были вынуждены лететь на Землю с твердой уверенностью вернуть своему верховному правителю утерянный им в схватке со старухой символ власти. На Земле вряд ли кто мог знать, что этот символ миллионы лет назад был послан на избранную планету великим властителем вселенной, который видел в её жителях носителей прогресса, цивилизации и гуманизма для тысяч соседних галактик.
Ошибка возвращения гуманоидов на Землю, была очевидной. «Нубирийцы» еще не знали с каким «коварным» врагом предстоит им встретиться лицом к лицу. Разве могли инопланетяне знать, что именно в новогоднюю ночь их высадки на Землю, все жители планеты будут праздновать очередной новый год. Операция по возвращению символа вселенской власти изначально окажется провальной. Земляне не примут условия владыки. Даже под угрозой «межгалактической войны» люди встречая новый год, будут радоваться, и веселиться.
«НЛО» вынырнув из–поднебесья, сделала круг над деревней и бесшумно приземлилась в заснеженный огород, словно в пуховую перину, подняв облако снежной пыли. «Тазик» скользнул по девственной глади, проехал несколько метров и уперся в изгородь. Целый пролет деревянного забора, не выдержав напора, упал на проезжую часть.
Тем временем, когда пришельцы покоряли снежные заносы, баба Таня, занималась любимым делом — она гнала самогон.
В радиусе ста километров её «Чудотворящий бальзам» был известен, как брэнд колхоза «Красный пахарь».
По традиции землян в каждом доме к двенадцати часам уже стояла елка, украшенная игрушками и электрическими гирляндами. Закуска томилась в русских печах, ожидая своего часа стать праздничной пищей на столах жителей великой России. По многолетнему советскому обычаю в сельском клубе шли последние приготовления к новогодней дискотеке, которая должна была состояться ровно в двенадцать часов.
Балалайкина Маша, прикинувшись беженкой от деспота мужа, заняла пустующее место директора клуба, которое уже десять лет было вакантно. Используя свой жизненный опыт, и пристрастия к художественной самодеятельности, она развернула на почве культуры небывалую активность. Администрация корячинского района, посчитала её появление, как подарок судьбы. Новогодний карнавал должен был покорить все население района костюмированным конкурсом и дефиле.
Забытые традиции новогоднего карнавала смело возвращались под крыши сельских клубов, получая даже государственную поддержку. Раззадоренные премиальными выплатами за призовые места, деревенские мужики и бабы с энтузиазмом строителей первых пятилеток принялись по всей России шить себе праздничные наряды, образы которых были взяты из фантастических фильмов.
В виду отсутствия самобытных деревенских актеров, Машке пришлось совмещать многие должности. Как настоящий режиссер и актер в одном лице, она, приняв облик Снегурочки, расхаживала по сцене в поисках образа. Узнать в ней старуху, которая еще пару недель тому назад купила себе гроб, было невозможно. А деревенский люд мало беспокоило исчезновение взбалмошной старухи.
Краснопахарьский колхозный инженер Колька Крюков по кличке «Крюк», влюбился в Машку с первого взгляда. Забросив все дела, он через страсть, так проникся к современной культуре, что буквально за десять дней выбился в ведущие актеры сельского театра. Не сводя глаз со Снегурочки, Крюк вживался в роль «Деда Мороза», по «Станиславскому» –даже «сопли» не смотря на плюсовую температуру в помещении, по непонятной причине замерзали в его носу, превращаясь в настоящие сосульки. Его сердце, словно граната, рвалось от любви и этот факт вызывал в нем необыкновенную работоспособность.
Желание покорить сердце Балалайкиной было таким страстным, что он выкладывался на сцене до последней капли силы. Крюку было уже двадцать пять, и он не мог упустить возможность построить с новенькой отношения. Словно влюблённый Ромео, Крюков держал Максимовну в поле своего зрения, чтобы вовремя пресечь попытки деревенских воздыхателей покуситься на её плоть.
Максимовна, к Николаю еще с младенчества прониклась материнской любовью. С его бабушкой, они всю жизнь были закадычными подругами. Ну не могла Максимовна представить себя в роли воздыхательницы с человеком, который был моложе её на шестьдесят лет.
Но в тайных закромах её сердца, где–то предательски тлел уголек любви и надежды, что все изменится и придет весна, и она решится и пригласит Крюкова на сеновал. Спрятавшись за занавесом девка, сквозь щель наблюдала за Николаем, считая своим долгом, дать ему правильный вектор его культурного развития. Крюков даже не заметил, как злой «Купидон» после первой же репетиции, тайно подкрался и влепил ему промеж лопаток каленую «стрелу» любви. Пронзив сердце насквозь, она застряла в груди, и ныла, и ныла, выворачивая его душу наизнанку.
— Дедушка Мороз, Дедушка Мороз, выходи! — говорила по тексту Максимовна. Колька театрально кряхтел, раздвигал занавес деревенского театра, и постукивая посохом, и топая старинными валенками, выползал на сцену.
— Вот и я, ваш Дед Мороз, я подарки всем принес… Шел я снежными полями! Шел оврагами, лесами, чтобы в этот час прийти, радость в дом ваш принести!!!
Максимовна нагибалась, клянясь в пояс Деду Морозу, и продолжала дальше:
— Здравствуй, здравствуй, Дед Мороз, от чего твой красен нос? Борода твоя седа? Ты откуда? Ты куда?
— К вам, друзья, мой путь лежал! К вам на лыжах я бежал! На оленях я скакал! Ох, как внученька, устал! — говорил Колька и, скрючив физиономию, хватался за спину, будто в то мгновение его били по спине совковой лопатой.
Максимовна засовывала тетрадь с текстом под мышку. Достав из — за занавеса стул, она поставила его деду морозу под зад, и сказала:
— Ты, дедуля, посиди! Да на нас, ты, погляди! Будем мы сейчас плясать, тебя будем забавлять!
В это время, когда Максимовна репетировала новогодний вечер, пришельцы, по прибору вычислив место положения «нубирита», стояли под окнами клуба в надежде захватить амулет вселенской власти.
Они царапали когтями, дули горячим дыханием на промёрзшие стекла и всматривались вовнутрь, стараясь отыскать среди театрального реквизита хранительницу «нубирита».
Ближе к полуночи, когда самогонка уже текла рекой, в клуб стал подтягиваться костюмированный деревенский люд. Кто тянул с собой бутылку мутной сивухи, кто соленых огурцов, а кто и шмат ароматного сала с чесноком и перцем.
Молодежь, нарядившись в костюмы ряженых, с нетерпением ждала начала карнавального дефиле.
Когда все было готово, грянула новогодняя музыка. На сцене, в лучах софитов переливаясь и искрясь стразами от Сваровски, блесками и импортным люрексом, появилась статная девушка с ногами, растущими из подмышек Балалайкина. Весь зал, восхищенно посвистывая, дружно рукоплескал.
— Добрый вечер вам друзья, вас поздравить рада я — декламировала она со сцены, улыбаясь односельчанам.– С новым годом поздравляю! Счастья, радости желаю!
Сквозь проталину в замерзшем стекле пришельцы опознали Максимовну, рассчитав на нубирийском компьютере эффект её омоложения и вычислив математическую модель образа. Внешний вид Машки и фотографии полученной «нубирийцами» методом анализа совпадал с её внешностью на сто процентов.
В это время, из — за угла деревенского клуба выполз кузнец Прохор. Он по случаю нового года прибывал в состоянии алкогольной эйфории. Шапка на его голове торчала развязанными ушами, а тулуп, ввиду бушующего внутреннего жара, был расстегнут и в разные стороны развевался полами. Глаза горели, словно угли. Во рту торчали «клыки вампира», которые он купил в сельпо у Нинки за десять рублей в придачу к селедке.
Именно в этом месте и встретились нос к носу две цивилизации –земная и инопланетная.
О том, что это пришельцы, Прохор узнает намного позже. Спутав их с чертями, он перекрестил гуманоидов крестным знамением, и, убедившись, что они не поддаются воздействию его силы, нанес удар в первую же физиономию, которая смотрела на него огромными космическими глазами.
Враг был повержен! Пришельцы ошеломленные «радушным» приемом землян, бросились бежать прочь, чтобы еще больше не попасть под другую горячую руку русского кузнеца.
— Это кому ты Прошенька, сейчас так вломил, — спросил Коля Шумахер, подойдя поближе к пьяному кузнецу.– Так ребята мчались, что даже снег протаял до самой земли.
— То мне кажется черти были, — ответил Прохор.– Я иду, а они в окно зырят. Ни табе здрасте, ни вам добрый вечер! Ни вам с новым годом! Я человек вежливый и культурный –поздоровался. А они на меня смотрят сквозь черные очки, словно какие шпиёны. Вот пришлось залимонить по этим очкам с левой, чтобы часом не убить.
— Пошли брат лучше в клуб, –сказал Шумахер, — концерт в разгаре. — Споем, спляшем, выпьем. Говорят новая завклубом кровь с парным молоком! Девка говорят, разлюли –малина, самогон с клюквой…
— А может, лучше выпьем, а уже потом, споем и спляшем, — перебил его Прохор, и заржал, словно кастрированный мерин.
Кузнец по–дружески положил Шумахеру руку на плечо, и запел:
— Мы поедем, мы помчимся на оленях утром ранним, и отчаянно ворвемся прямо в снежную зарю –ю –ю –ю!
— Ты узнаешь, что напрасно называют Север крайним, ты увидишь он бескрайний, — подхватил Шумахер, — я тебе его дарю –ю –ю –ю!
— Эгей, — завершил Прохор, и подбросил свою шапку вверх.
Новогодняя дискотека была в самом разгаре. Елка сияла огнями, а вся молодежь дружно плясала вокруг неё, топая ногами по полу в такт грохочущей музыке.
Прохор и Шумахер ввалились в зал, обнимая друг друга, словно кровные братья. Народ веселился, прыгая в пылу хмельного угара. Всем было хорошо, и ни кто не обратил даже внимания на их появление.
— Что скачите горемыки?! На улице черти, мне морду хотели набить, но я им не дался! Вот какую хреновину они потеряли, когда улепетывали, –сказал кузнец, показывая народу найденный на месте стычки нубирийский «бластер».
На крики выпившего кузнеца внимания никто не обратил. Народ знал, что Прохор любитель наводить на плетень тень, особенно тогда, когда его голова заполнена парами деревенской сивухи с карбидом и куриным калом для крепости и убоя.
Следом за Прохором в клубе появились и осмелевшие пришельцы. Они робко вошли в храм культуры, держа могучую фигуру кузнеца в поле своих бездонных глаз. Гуманоиды остановились, около входа, стараясь переминаться с ноги на ногу в такт музыке, как это делали представители чуждой им цивилизации. Гуманоиды как бы опасались агрессии землян, но её почему–то не было. Спокойствие нубирийцев было недолгим. Местные девушки, разогретые рябиной на коньяке, приняв одежду пришельцев за карнавальные наряды, затянули их вкруг. Посчитав, что перед ними ряженые мужики из соседней деревни, принялись с ними отплясывать, как это было принято в землях русских. Повторяя движения землян, гуманоиды на какой–то миг забыли о своем задании и постарались влиться в людскую массу. Беспечно они закружились в вихре карнавального танца, радостно щебеча на своем языке, словно канарейки.
Все было бы хорошо, но русские были бы не русскими землянами, если бы через пятнадцать минут, они не стали приставать к пришельцам, стараясь угостить их «огненной водой».
Деревенские мужики и бабы бросились в интернациональном порыве лобызать «внеземной разум», требуя от них уважения к себе и безграничной межгалактической любви.
— Елочка, зажгись! — орал Прохор, изображая двоюродного брата деда мороза дядю Снегуриана.
Он крутил в руках какую–то инопланетную фигню, которую отнял у инопланетян и совсем не подозревал, что это бластер. Прохор прицелился в елочную игрушку, и нечаянно нажал на кнопку. Голубая молния с треском вылетела из инопланетного «плазмомета» и срезала с ёлки все ветки вместе с игрушками, которые с грохотом игрушек осыпались на пол, как осенние яблоки.
— Вау! — прокричал Прохор, глядя на голый ствол дерева, наверху которого продолжала гореть, покосившаяся на бок, красная звезда.
Народ замер в оцепенении. Музыка стихла. Над танцполом повисла угрожающая тишина.
Кузнец опустив глазенки в пол, почувствовал, что за испорченный праздничный реквизит, его сейчас будут жестоко бить. Он бросил «плазмомет» на пол, и словно рак пополз в сторону выхода. Он из–под шапки смотрел по сторонам и понимал, что нще мгновение и месть горемыкинцев будет жестокой и болезненной.
— Мочи урода, –услышал он боевой клич и увидел, как толпа забыв про инопланетян, двинулась на него.
— А че я? Я ничего… Оно само стрельнуло, — стал оправдываться он, пробираясь к выходу.
Тетя Соня, уборщица клуба первого уровня появилась нежданно. Увидев голый ствол и кучу обрезанных веток с игрушками, поняла всё… Выдернув из метлы деревянный черенок, она с нечеловеческим криком бросилась на возмутителя спокойствия и стукнула ему по хребту палкой.
— Ой, мама, –проговорил кузнец и понял, что это был сигнал для всего деревенского коллектива.
Народ был в шоке. Участники карнавального дефиле смотрели, то на голый ствол, то на рассвирепевшую бабу Соню, то на улепетывающего Прохора, который в позе уползающего рака двигался прочь из клуба. Оцепенение было мимолетным. Сообразив, что виновник должен быть, наказан, кто–то из жителей села Горемыкино громко проорал, ввергая публику в управляемый хаос.
— Бей гада! Он праздник испортил…
Молодежь одержимая чувством справедливости бросились на кузнеца, как бросаются пчелы на медведя, влезшего в дупло за медом.
— Ой, ухи мои ухи, –заверещал Прохор, прикрывая огромными ручищами свои уши. –Не по голове! — кричал кузнец. — Только не по голове! Завернувшись в расстегнутый полушубок, он забился в угол, продолжая что–то кричать, но его уже ни кто не слышал.
На его мольбы о пощаде, следовал один за другим удары валенками.
— Получай, гад! Извращенец, — орал кто–то из толпы.
В эту секунду авторитет кузнеца Прохора, как мастера молотка и огненной стихии, рухнул ниже плинтуса. Свернувшись в позу вареной креветки, он еще сильнее забился в самый угол помещения, оставив для нанесения побоев, только мышечную зону ягодичного отдела. В такой позе Прохор лежал несколько минут, пока кто–то из односельчан не увидел, валящуюся пластиковую челюсть «графа Дракулы».
— Люди, вы что звери, — заорал истошный женский голос.–Да вы ему зубы выбили.
Толпа в ужасе отпрянула. Тело, замотанное в полушубок, вытянулось на полу напоминая труп убитого Голиафа. В эту минуту Прохору было, как никогда больно. Больно не телом, больно было душой. Он даже не мог понять, за что добропорядочные односельчане так поглумились над ним.
— Что же вы делаете, волки?! — кричал он.– Вы же завтра ко мне придете, чтобы я вам плуг к «Запорожцу» пристроил.
— Молчи, урод! — хором ответил народ. –Ты своими дурацкими штучками, нашим деткам праздник испортил. Завтра у них утренник, а елки нет! Вот глянь один стебель стоит.
Максимовна, поняв, что сельчане могут забить кузнеца насмерть, бросилась спасать бедолагу. Она опустилась на колени и приложила к его груди голову, желая услышать угасающее сердцебиение. Народ в тот миг оторопел. Все смотрели на своего кузнеца, гадая, будет он жив, или к утру, испустив дух, предстанет перед вратами рая.
— Ну что крякнул? — послышался голос из толпы.
— Нет, еще не крякнул! Жив Прохор!
— Раз не крякнет, пошли плясать! Оклемается, зараза, навалим потом еще! Ишь, что учудил, алкаш хренов, — сказал кто–то из членов клуба любителей кулачного боя.
После этих слов земляки моментально забыв про жертву, вновь бросились в пляс. Взяв за руки «нубирийцев», они стали кружиться вокруг голого ствола совсем забыв об инциденте.
Все что произошло, шокировало пришельцев до самых внутренностей. Постоянно озираясь на кузнеца, они прыгали вокруг бывшей ели, прикинувшись для маскировки белыми зайчиками, которые оказались на празднике жизни землян совершенно случайно.
Инстинкт самосохранения диктовал инопланетянам правила поведения во враждебной цивилизации. Их заботило лишь собственная безопасность, ведь за их миссией на Земле стояло пятнадцати миллиардное население планеты Нубира. Гуманоиды прыгали под звуки музыки, не сводя глаз с Максимовны. Та усадив кузнеца на скамейку, вытирала ему разбитый нос.
Символ вселенской власти, за которым они вели охоту, болтался на шее Балалайкиной, и возбуждал их к действию. Заветный предмет был почти рядом. Казалось, протяни руку, и можно лететь, исполнив свой долг. Но видя, что земляне сделали со здоровенным кузнецом Прохором, инопланетяне не решались приблизиться к Балалайкиной.
— Всем дрыгаться до потери пульса! Шумахер пойло везет! Будем пить все! Никто не расходится, — проорал скотник Сашка по кличке Зек.
После слов, сказанных бывшим уголовником и ярым хулиганом, народ загудел еще сильнее. Чувствовалось, что наступает время халявной общенародной пьянки.
Пришельцы, решили не отставать. Народ вновь радостно засуетился и заликовал. Гуманоиды воспрянули духом. Они, посчитали, что случилось какое–то всеобщее счастье, и божественная благодать спустилась на эту забытую правителем вселенной планету.
Пришельцам не могло прийти даже в голову то, что могло случиться на их глазах. Вряд ли кто из гуманоидов даже не в кошмарном сне мог представить себе, что их погоня за символ межгалактической власти обернется для них чуть ли не войной с враждебным колхозным социумом. Даже телепатические возможности их высшего инопланетного разума не могли вскрыть затуманенного водкой русского сознания.
— Ну, что лунатики, чирикаете! Шнапс будем пить, –сказал Зек и похлопал одного гуманоида по плечу.
— Братва! Смотри на мою персону! Мы тут с Шумахером за «самогоном» катались. Смотрим, а там оно… Круглое, как тазик из деревенской бани лежит, — сказал Зек. — Шумахер монтировкой попробовал, а он толи с люминия, толи из титана. Колька его зацепил и потащил его к Гутенморгену –металлолом сдавать! Так что господа фермеры, не расходимся! Гуманитарный конвой с напитками уже идет по месту нашего веселья!
— Ура! –что есть мочи заорал, собравшийся народ.
Балалайкина, перехватила микрофон у Зека, и сказала:
— А сейчас господа, мы подведем итог конкурса карнавального костюма! Жюри присудило первое место, коллективу дома культуры сыроваренного завода. Смотрите, как парни потрудились –на славу! представили нашему вниманию костюмы представителей внеземной цивилизации. Поприветствуем номинантов на первое место, — сказала Максимовна и захлопала в ладоши.
Тут Балалайкина вспомнила эти странные лица, которые занимались хищением капусты на её огороде. Она поняла, что гуманоиды вернулись ни с целью участия в конкурсе карнавального костюма, а с целью вернуть тот предмет, который стал её заслуженным трофеем. Желания возвращать «нубирит» у нее не было. Она считала, что это была компенсация за капустные кочаны, которые расплющил инопланетный «таз». Пока Максимовна была среди людей, пришельцы вряд ли могли напасть на неё с целью похищения. Влюбленный Коля Крюк был с ней рядом, словно телохранитель. В случае внезапной агрессии он мог защитить Максимовну, если гуманоиды надумали бы прикоснуться к ней хотя бы пальцем.
— Жюри награждает представителей сыроваренного завода «Веселый молочник», ценными подарками. Так поздравим же номинантов бурными аплодисментами, — сказала Машка и захлопала.
Народ, последовав её примеру, зарукоплескал. Бурные аплодисменты уже через несколько секунд перешли в нескончаемые овации, и все, как один, обратили свой взор на представителей Художественной самодеятельности заводского клуба.
— Ну, что стоим?! Кого ждем, — обратился Зек к «нубирийцам». –«Голубая устрица» ждет тебя… Он похлопал одного инопланетянина по ягодицам, и пригласил пройти на сцену.
Деда мороз вынес огромный красный мешок. Он артистично кряхтел по «Станиславскому», доставая из него коробки с часами китайского производства. Машка, не подавая вида своего беспокойства, вручила каждому гуманоиду по коробке. После чего обратилась к публике:
— А теперь старинной по русской традиции, номинанты на первое место, должны отведать нашего русского напитка. Клюквенную настойку в студию, — сказала она, расплываясь в улыбке.
На сцену вышла «Светка–пипетка» в эротическом костюме медицинской сестры. Её вид был настолько вульгарен, что видавшие виды деревенские мужики завыли, словно волки в морозную стужу. Фельдшерица держала на подносе три граненых стакана с красной, как кровь жидкостью, которая предназначалась гостям. Пришельцы переглянулись. По их наивному виду можно было понять — еще мгновение и они окажутся в западне, которую приготовила Балалайкина. «Пипетка», в образе медицинской сестры распутницы могла очаровать любого, поэтому и была избрана на эту роль, чтобы снять подозрения пришельцев.
Зал вновь загудел. Из общей массы звуков, послышалось до боли знакомые слова.
— «Пей, до дна! Пей до дна! Пей до дна! Пей, до дна! Пей до дна! Пей до дна!» — призыв этот нарастал лавинообразно, подключая к многоголосию еще большее число участников. Даже стекла затряслись в клубе от подобного хорового исполнения традиционной русской мантры.
— «Пей, до дна! Пей до дна! Пей до дна!»
Пришельцы хлопали своими бездонными глазами, как бы собираясь с духом. В знак уважения к аборигенам они прильнули к стаканам и принялись пить то что им поднесли. Приятная на вкус жидкость с привкусом хлебного самогона исчезла в инопланетных чревах и приступила к ращеплению. Максимовна, расплывшись в улыбке и не теряя нужного момента, взяла процесс под свой контроль.
— До дна господа! До дна, — повторила она убедительно, мило улыбаясь представителям другой планеты.
Народ увидев, что гости осилили местный продукт, одобрительно загудел и продолжил веселье.
ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ
КАК ШУМАХЕР НЛО НА МЕТАЛЛОЛОМ СДАЛ
Звук трактора и свет фар в окнах, заставил Семена Гутенморгена оторваться от торжественного тоста, который он репетировал, целую неделю, по случаю наступления нового года. Поставив на стол, доверху наполненный бокал с шипящим шампанскими, он сказал:
— Да чтоб вас… Кого это еще там черт принес?
Не испытывая радости от появления визитера, Гутенморген, вылез из–за стола и направился встречать гостя. Выйдя на улицу, Семен увидел счастливого и подшофе Кольку Шумахера. Тот улыбался на всю ширину рта, стараясь хоть как–то возбудить деловой интерес инвестора.
— Во, видал! Принимай Сеня, железину! Такой добрины у тебя еще, не было, — сказал Шумахер, пыхтя «Беломором».
— Ты, что Колян, не мог потерпеть до утра? Новый год же! — сказал Гутенморген.– Я уже за столом сидел, слушал приветствие Президента Мутина, а ты, мне весь кайф испортил! Как я на ночь глядя, этот тазик взвешивать буду? Его же сначала надо болгаркой или сваркой на куски порезать, а потом и оценивать по факту.
— Ты, Сеня, не волновайся! Тазик сейчас — деньги потом! Отдашь, как оприходуешь! А сейчас забирай! Спрячь в свой ангар! Не дай бог, кто–то кроме меня его в район утащит, там он будет больше стоить, — сказал Шумахер, торжествуя!
— А, что это за хрень такая? — спросил Семен, откусывая моченое наливное яблочко.
— Это, Сеня, межгалактический дирижбабель, изготовленный из молочной ванны худолеевского сыроваренного завода. Ты ведь Кулибина из Худолеевки знаешь?
— Ну, знаю! Он в моем металлоломе частенько себе детали разные выискивает! — ответил Семен Гутенморген, ощупывая блестящие бока огромной тарелки.
— Он это сделал! Решил нас перед Новым годом, как лохов развести. Карапузов своих типа в «инопланетные» тряпки нарядил и прикатил на карнавал. Ну, типа они инопланетяне, а теперь мечтает первое место получить!
— Во, как, — сказал Гутенморген, — а мы чем хуже?!
— Ну, и я говорю, что наши мужики и бабы не хуже этих худолеевских! Митяй в репку нарядился. Приклеил к шапке банный веник, ходит по клубу и всем говорит, что это у него ботва из макушки растет.
— А, ну так бы и сказал — сказал Семен Гутенморген. — А я думаю, что это за хреновина такая? Я тебе сейчас для начала дам тысяч десять. А потом, когда разрежу его автогеном и перевешу, то получишь еще. Но это уже только после нового года будет. Сейчас тебе на самогонку хватит. Опохмеляться числа третьего приходи. Я раньше сам никак не оклемаюсь! — сказал Гутенморген, почесывая затылок.
— Заметано, братэла, — сказал Колян Шумахер и выдыхая винные пары, крепко обнял партнера по бизнесу.
Сунув деньги во внутренний карман фуфайки, он запрыгнул в трактор и нажав на газ, с пробуксовкой полетел обратно к Канонихе за фирменной самогонкой.
Несмотря на свой восьмой десяток Канониха, была баба очень крепкая. Каждый день без всякого страха перед участковым полицейским, она гнала свой знаменитый на всю округу наичистейший самогон. Ее младший сын, который когда–то работал на военном заводе, из стратегического ракетного сплава изготовил ей настоящий самогонный аппарат для дополнительного приработка к её скудной пенсии. Что было внутри аппарата, была военная тайна. По конверсии в период перестройки подобные самогонные аппараты были названы «мини спирт заводами». Хотя весь процесс перегона браги в спирт ничуть не отличался от древней деревенской технологии.
Канониха гнала водку, не только для продажи, но и для себя. Она и сама любила выпить «грамульку» для «настроя», но никогда не злоупотребляла алкоголем. Какие снадобья и корешки старуха клала в напиток, никто из сельчан не знал, поэтому её водка всегда была исключительного качества. Односельчане так полюбили её продукт, что прозвали дом Земляникиной Таньки «оздоровительным центром».
Как — то в один из дней, когда вся полиция района съехалась в Горемыкино для ареста уникального аппарата. Народ с вилами, косами и обрезами встал стеной супротив законной власти. Решили односельчане защитить местного производителя «животворящего бальзама». Полиция, видя, что народ не простит им закрытие «спирт — завода», так и не исполнили служебный долг и подобру и поздорову, убрались восвояси. Напоследок, в знак примирения начальник полиции лично получил от Канонихи бутылку уникального напитка, который тогда и стал той «трубкой мира», испитой мужиками, окружившими хату Канонихи плотным кольцом.
Дабы не искушать судьбу и здоровье, в областном экспертном отделе начальник РОВД произвел полный анализ свежего продукта. Каково было удивление местной власти, когда данная экспертиза показала, что самогон производства Канонихи по качеству и содержанию полезных веществ, превышает знаменитый коньяк «Хенесси» в шесть раз и мог быть сравним только с лучшими сортами коньяков из Франции.
С тех пор заключение областной экспертизы, словно державный сертификат качества, висел у Канонихи в рамочке под стеклом. Сам начальник местного РОВД контролировал производство оздоровительного снадобья, взяв на себя всю ответственность за продукт и его уникальное качество.
Каждую неделю после трудов праведных, проходил он у старухи сеансы «бальзамирования». Как представителю районной власти ему было необходимо в свои сорок пять лет, держать тело и дух в полной гармонии с природой, как это некогда делали древние египетские фараоны.
Шумахер влетел в хату к самогонщице в тот момент, когда она, пристербывая из блюдца чай, смотрела сквозь очки новогодний концерт с участием Евгения Петросяна. В доме не было ни души. Самогонный аппарат за занавеской жалобно пищал парами и пукал через медный змеевик, изрыгая на волю, приятную на вкус жидкость.
— С Новым годом тебя баба Таня! — сказал Коля Шумахер, снимая с головы потертый заячий треух.
— Привет соколик, коль не шутишь! — сказала она, не отвлекаясь от телевизора, — Ты ноги веником обмети, а то снегу притащил кучу!
— Мне тут мужики поручили твоего «бальзамчика» приобрести! Есть у нас желание в честь нового года забальзамироваться, до поросячьего визга… Располагаем так сказать — страстным желанием присоединиться к гуляющим трудовым массам. А это, правда, что мужики говорят? Ходит слух, что ты баба Таня, в самогон виагру добавляешь. Уж больно от твоей горелки, стоит, как хвост у волка на морозе…
— Делать мне не хрен, в каждую бутылку виагру какую–то сыпать. Она и без виагры хороша! Напиток мой тогда на пользу, когда ты знаешь, сколько надо и с кем надо. А коли ты его будешь кушать, словно бормотуху, то никакой пользы от него не будет. Девок ни чем не удивишь. Они от тебя все разбегутся, как зайцы по полю!
— Давай мне бабка бутылок десять. И спать, сегодня не ложись… Пущай завод твой фунциклирует. Я утром еще приду — если смогу. Я сегодня богат, словно той Ротфеллер! — сказал Шумахер, хвастаясь деньгами.
Канониха кряхтя встала из–за стола и выглянув в окно на свой огород, что–то прошипела под нос и прошла в чулан. Там, на полках в ожидании клиентов, стояли бутылочки с алкогольными напитками.
Все в этом доме было поставлено на широкую ногу. Даже этикетки на бутылках имели портрет Канонихи, как подтверждение высочайшего качества продукта. Не зря Земляникина собирала деньги с пенсии, чтобы у местного фотографа Зиновия Шнипельбаума изготовить тысячу этикеток. Зяма, так старался, что «брэнд» на разработанную этикетку узаконил нотариусом и гордился произведением своего искусства не меньше, чем Кулибин своей самобеглой коляской, которая работала на конском навозе.
Шумахер стоял возле двери, переминаясь с ноги на ногу, словно кастрированный мерин при виде кобылы, которая желала о породистом жеребце.
— А шевелить заготовками можешь быстрее? Мужики уже чай всю закуску поели… Давай живее! Душа горит, а сердце плачет! — запел он, предвкушая момент разговения.
Канониха, звякая посудой, вышла из чулана. В руках она держала корзину, из которой торчали бутылки.
— Держи соколик!
— И каков приговор? — спросил Шумахер, достав пачку денег.
— Штука, — сказала Канониха, стукая своим заскорузлым пальцем по кнопкам затертого калькулятора, который всегда висел на её шее.
— Держи старая, –улыбаясь, изрек Шумахер. –Спать не ложись, еще приеду.
— Приходи Колюня –приходи… Я хоть и засплю, ты родимый стучи в окошко, я открою. Один черт меня бессонница мучает окаянная!
ГЛАВА ПЯТАЯ
ПЕРВЫЙ ПОЛЕТ
Огромный блестящий, словно никелированный «тазик», лежащий во дворе, никак не давал Семену Морозову покоя. Не смотря на новогоднее застолье и полный дом гостей, он не выдержал, и под видом «сходить до ветру», тайно вышел во двор. Обойдя с фонариком вокруг таза, он осмотрел его гладкие и полированные бока. Где–то в голове он уже набрасывал ту сумму, которая должна была получиться от продажи металла. Щупая со всех сторон внеземной «агрегат», он непонятно, как коснулся странной пластинки. Она слегка отличалась по цвету от всего остального металла и не вызывала никаких подозрений. Пластинка эта вероятнее всего была сенсорным замком и «почувствовала» тепло его руки. Она мгновенно передала эту информацию в недра НЛО и верхняя крышка, скользнув набок, открылась, выпустив облачко белого дыма. Семен не на шутку испугался. Он отскочил в сторону, выронив в снег фонарь. Впервые он увидел такое, чего его мозг переварить не мог. На вид этот таз был похож на молочную ванну с сыроваренного завода. Но то что находилось внутри его, потрясло Семена до самых печенок.
— «Это что еще за хрень такая»? — спросил он сам себя. Сунув фонарь в зубы, он на четвереньках подкрался к «НЛО». Прямо перед ним крышка вновь зашипела, как змея и наглухо закрылась. Семен опять отскочил от греха подальше, при этом не теряя бдительности.
Страх и любопытство в его душе сошлись, словно два боксера на ринге. Страх бил любопытство, а любопытство уходило в глухую оборону. Как только страх немного стал сдавать свои позиции, любопытство переходило в контратаку, загоняя страх под канаты виртуального ринга.
Семен глубоко вздохнул, стараясь перебороть страх, и крадучись подполз к инопланетному звездолету. Увидев серую пластинку, он привстал и дотронулся до неё. Крышка снова открылась. Долго не раздумывая, Гутенморген проник внутрь. Рампа с шипеньем наглухо закрылась. Страх еще больше обуял Морозова. Его сердце забилось в бешеном ритме, поглощая огромные порции адреналина, который впрыскивался в кровь. Казалось еще мгновение, и оно порвется на куски.
— Э, э, эй! — проорал Гутенморген, — Есть тут кто живой?! Лю — ю — ю — ди, где вы?!
То ли от звука, то ли от присутствия человека внутри аппарата загорелся какой–то непонятный зеленоватый свет, который исходил отовсюду. Он не был ярким, а был достаточно приятным и совсем не раздражал глаза.
Три кресла, обтянутых серебристой кожей, стояли подковой посреди просторной круглой кабины управления. Испытывая сильнейшее любопытство одновременно с нервным напряжением, он набрался духа и сел в центральное кресло. Что–то внутри него странным образом зашевелилось и Морозов ощутил, как оно автоматически под него подстроилось. Семен осмелел и почувствовал, что его сердце стало успокаиваться.
— «Ах вот ты какой», — сказал он в голос и поерзал задницей. –А мне нравится — черт бы тебя побрал…
Из подлокотника жужжа выкатилась лакированная под цвет черного дерева полочка. На ней располагался выступающий наполовину металлический шар — размером с апельсин. Ничего не подозревая, Гутенморген положил на него ладонь. В тот самый миг потолок над его головой исчез. Морозов убрал руку и увидел, как вся заработавшая атмосфера внутри НЛО пришла в состояние «сна». Семен вновь приложил руку к шару и вновь на потолке возникли иероглифы, а металлический купол вдруг превратился в стеклянный.
— Как это они так делают, — сам себя спросил Гутенморген и убрал руку с шара. Двух раз хватило, чтобы понять принцип работы данного агрегата. И сколько Морозов не прикладывал руку к шару, всегда происходило одно и тоже. Таким образом он выводил инопланетное судно из режима «сна» и запускал работу всей электроники, которая управляла этой машиной.
— «Ну, ни хрена себе! Вау»! — сказал Семен сам себе, увидев свой двор сквозь купол.
Слегка надавив на шар рукой, Семен почувствовал, как «НЛО», плавно приподнялся над землей, приятно покачиваясь, словно на водяном матраце. Гутенморген не был бы Гутенморгеном, если бы не испытал на своей шкуре все до конца.
Кличка Гутенморген приклеилась к нему лет десять назад.
В один из жарких майских дней, будучи еще молодым трактористом местного леспромхоза, работал он на трелевочном тракторе в лесу со своим напарником. По заданию директора леспромхоза пробивал Семен по окрестным лесам противопожарные просеки, дабы сберечь легкие планеты от губительного пожара. Все шло хорошо, пока в один из рабочих дней трелёвочник своим огромным плугом не зацепил деревянный накат старого немецкого блиндажа времен войны. Гонимый любопытством Семен Морозов влез в тот блиндаж и обнаружил древний немецкий трофейный склад с обмундированием и вином. Переодевшись тогда в фашистскую униформу, он с напарником, забросив работу, стал одну за другой опустошать трофейные бутылки, наполняя свой организм выдержанным со времен войны вином.
Три дня гулял Семен на лесной поляне, пока его жена Анька не заявила в полицию о пропаже мужа. На поиски бесследно исчезнувших селян бросились всем миром. На четвертые сутки, приехавший на место участковый с тремя полицейскими, обнаружил около сгинувшего трелёвочника, двух пьяных «немцев», которые бессознательно валялись в груде пустых бутылок. Сквозь пьяный туман Семен вдруг увидел лицо майора Бу–бу, (так в народе звали местного участкового), приоткрыв свои опухшие от трехдневного пьянства глаза, он приветственно поднял свою руку, как в кино про немцев и пробубнил:
— Гутенморген, гер официр!!! Хайль Гильтер!!!
И туже в пьяном угаре свалился на траву, окончательно потеряв оставшееся сознание.
С тех самых пор, Семен Морозов в одночасье стал для земляков Семеном Гутенморгеном, а жители села Горемыкино настолько полюбили его новое прозвище, что через год собирались номинировать его на титул «национального героя села Горемыкино».
Утопив ладонь в панель серебристого шара, он почувствовал, как «тазик» приподнялся еще выше. Сердце его затрепетало в груди, словно мотор у которого оборвало поршень. Восхищаясь возможностям внеземной техники Семен с высоты птичьего полета созерцал все село от колхозных свинарников, до школьного сада.
Слегка провернув шар, он почувствовал, как «тазик» послушно начал набирать скорость, перемещаясь по воле его руки и мысли. Как –то совсем быстро, освоив технику пилотирования, Семен, словно Валерий Чкалов, начал выделывать в воздухе замысловатые пируэты. Любой заслуженный летчик–испытатель в тот миг, поседел бы от страха, а находящийся в легком опьянении Гутенморген, лишь радостно цокал языком, да крутил шар, управляя «тарелкой».
— Мы летим на последнем крыле. Мы летим, затерявшись во мгле. Хвост горит, нос разбит, но тарелка летит…
«Тазик» то пикировал к земле, то свечей взмывал вверх, то несся над селом Горемыкиным, словно угорелый, пока снова не плюхнулся в огород Канонихе. Это было именно то самое место, откуда его трактором вытащил Шумахер.
Как ни старался Семен вновь поднять неземную машину, ничего у него не получалось. «Таз», словно прилип к земле. Стеклянный купол закрылся, а все линии и иероглифы ту же потухли.
Гутенморген выполз из «таза» на четырех конечностях. От таких необычайно экстремальных полетов его настолько укачало, что казалось земля уходит из–под ног. Так и пополз Семен назад домой, на карачках, проклиная Колю Шумахера с его инопланетным Худолеевским «дирижаблем».
Тем временем, испив в клубе весь самогон, Шумахер также выполз на четвереньках, но уже в обратном направлении. Не желая «ударить лицом в грязь» перед братьями по разуму, Шумахер решил показать пришельцам все наше земное гостеприимство. Несмотря на опьянение, он пополз включив «автопилот» за новой порцией алкоголя. Так и столкнулись Семен Гутенморген и Коля Шумахер на одной из улиц прямо лоб в лоб.
— О! — воскликнул Шумахер, увидев своего кредитора, — Ты, это откудова?
— Я? Я от Канонихи. Ползу домой! — ответил Семен, потирая лоб от столкновения.
— А я наоборот к Канонихе… Не спит еще старая? — спросил Шумахер.
— Я не знаю, — прошипел Гутенморген, — Я к ней не заходил.
— А ты, хочешь выпить? — спросил Шумахер. –Я наливаю! Я всегда наливаю!
В тот миг в голове «Гутенморгена» проскочила мысль: «Для восстановления устойчивости необходимо было послушать совет Николая и слегка выпить, чтобы уравновесить вестибулярный аппарат. Выдержав паузу, он сказал:
— Хочу!
— Тогда, тогда ползем вместе! Я точно знаю дорогу. Я Сеня иду по нафигатору… Сейчас разбудим бабу Таню. Она мне еще должна пять флаконов, — сказал Коля, и провел ребром ладони по горлу.
Уже вдвоем, обнявшись, словно братья по разуму, Семен Гутенморген и Коля Шумахер направились к самогонщице:
— Земля в аккумуляторе, земля в аккумуляторе видна. Как сын грустит по матери, –запели они дуэтом.
Дойдя до дома бабки, Коля вновь увидел на её огороде, сверкающий в свете луны холодным металлом, инопланетный «таз», который, был похож на тот –предыдущий.
— Во, Семен! Глянь еще один… Брать будешь?
Гутенморген сделав умное лицо, промолчал. Он не хотел, чтобы Шумахер узнал о тайне НЛО.
— А этот брать будешь? — спросил Коля, потирая руки, предчувствуя прилив Сениных капиталовложений в новый звездно — молочный проект.
— И этот куплю, — утвердительно сказал Гутенморген, — Только как ты его притащишь, ты же пьян, как фортепьян…
— У меня трактор есть, –сказал Шумахер ощупывая бока летающего объекта. –Трактор мой возле клуба стоит. Он как в песне –на запасном пути. На запасных рельсах коммунизма.
— Давай лучше вмажем, а потом вместе прокатимся, — сказал Гутенморген, надеясь, что за дозой самогона Коля Шумахер утратит свою бдительность и не заметит, что это один и тот же звездолет.
Коля постучал Канонихе в окошко и уже через мгновение исчез за дверями. Семен сжался от холода. Он прислонился к забору, ожидая компаньона по «бизнесу». В его голове в тот миг поплыли радужные мысли: о полетах в новые солнечные системы, о новых знакомствах, о славе, которую принесет ему этот неопознанный объект. В мозге он даже представил, как будет куражиться над «Мерседесами» и «Поршами» обгоняя их на трассе.
Шумахер покачиваясь вышел из дома. Под подмышками и в каждой его руке было по бутылке самогона.
— Э, эй! Семен! Ты тут часом не околел?! — спросил он, видя, как тот подпирает забор, — Ты не боись –ща, греться будем!
Шумахер, откупорив зубами бутылку, подал её Семену. Тот, раскрутив в содержимое, влил себе в рот и сделал несколько глотков, будто это была последняя в его жизни выпивка.
— Э, эй, Семен, не гони каурых, не все сразу! Нам еще гешефты крутить с тобой, — проорал Шумахер.
Гутенморген оторвался от флакона и почувствовал, как от желудка к его замерзшим конечностям потекло живительное тепло. На душе стало хорошо и божественно приятно, будто неизвестная неземная благодать опустилась на него с небес и теперь живительной силой растеклась по телу.
— Потрясно!
— Это ты про что, –спросил Шумахер.
— Это я про то, что самогон у бабы Тани супер. Его даже закусывать не надо…
— Да, горилка у Канонихи знатная, –ответил Коля и приложился к бутылке. Оторвавшись, он запел:
Бутылочка вина и не болит голова. А болит у того, кто не пьет ничего…
— Мне домой пора идти, –сказал Семен. –Меня Анька искать будет. Я вроде по нужде пошел.
— Правильно! Ты, Семен, мужик мировой! Как договорились — я пошел за трактором. А я ведь тебе уже его привозил, –сказал Шумахер, стараясь понять, что происходит.
— Это, брат, наверное, другой? — сказал Семен, прикидываясь дурачком. Ты мне его Коля, домой его не тащи, там уже ставить некуда. Гони к ферме! Я там буду ждать. Там спрячем –в старый телятник загоним. Сам понимаешь, металл–то цветной, дорогой собака!
— А–а–а ну, тогда я пошел, –сказал Шумахер. Вот только самогонку отнесу братьям по разуму…
— Каким братьям, –настороженно спросил Семен.
— Каким, каким — пришельцам, мать их! Это ведь их транспортное средство. В клубе они сейчас, с Ильичем лобызаются, — сказал Коля Шумахер. Он обнял Семена и на ухо сказал: –Ты Сеня, никому не говори, что мы с тобой чужой звездолет сперли.
— Какой звездолет? Чего ты мелешь? Иди Коля проспись…
— Ты что Гутенморген, думаешь, что я не знаю…
— Что не знаешь, –спросил Семен.
— Что — это совсем не молочная ванна –это настоящий межгалактический летательный аппарат, –сказал Шумахер.
— Тс–тс, –приложив палец к губам сказал Гутенморген. –Если будешь молчать, я тебе дам пятьдесят тысяч рублей.
— Могила… –Ты Семен, настоящий друг! Ты друзей в беде не бросаешь! Я с тобой пойду в разведку! Я пойду с тобой в разведку, там, в разведке трахнем Светку–Пипетку! — запел Шумахер, и направился к клубу.
— Не говори никому, –крикнул в след Семен.
— Ты же знаешь –я могила, –ответил шатаясь Шумахер.
Семен подозрительно оглядываясь, еще раз обошел звездолет и направился в сторону фермы. Там вдали от основной усадьбы Горемыкино, было заброшенное здание телятника, которое Гутенморген арендовал у бывшего колхоза под склад. Оглядываясь, словно вор Семен, проскочил деревню с Востока, на Запад, стараясь никому не попасться на глаза. Где–то в лесу выли волки и от этого по спине Семена бежали огромные мурашки. Ночь была светла. Луна –словно огромная лампочка, повисла над деревней, наводя на волков магическое действие.
Ждать Колю Шумахера пришлось не долго. Еще издали Семен услышал, как возле сельского клуба, завелся тракторный стартер, а следом за ним затарахтел «Белорус». Примерно через полчаса, поднимая клубы снежной пыли, к зданию телятника, подкатил трактор. Он на тросе тащил за собой сворованный дважды «звездолет», который принадлежал неизвестной инопланетной цивилизации. Подкатив к ферме, Шумахер увидел Семена, который, словно штырь, стоял возле колхозной кочегарки и нервно курил, пряча сигарету в кулак.
— Принимай кастрюлю, — сказал Шумахер, выпрыгивая из трактора.–Ох, и тяжек же гад! Все кобыльи силы вытянул! — сказал он и постучал валенком по блестящему от снега колесу.
Семен вытащил из–за пазухи деньги. Трясущимися от холода руками он протянул их Шумахеру.
— Окончательный расчет Коля, после праздников! Сейчас сам понимаешь бабки на исходе!
— Заметано! Мне этих хватит. А после рождества, будь добр мне всё отдай. Ну, давай Семен –бывай! Я в клуб! Там сегодня, настоящий карнавал, — сказал Колька.
Он запрыгнул в трактор и газанув с пробуксовкой, покатил в сторону клуба.
Тем временем Семен, так обрадовался встрече со своей покупкой, что не сдержал эмоций. Решение поцеловать «звездолет» пришло быстрее, чем сработал мозг. Не успел он сообразить, что на улице мороз градусов двадцать пять. Его губы –словно намазанные суперклеем, мгновенно прилипли к холодному инопланетному металлу. Что только ни делал Семен, а отклеиться без посторонней помощи он не мог.
Достав мобильный телефон, он хотел позвонить домой жене. Телефон выскользнул из рук и нырнул в снег. Так и стоял он, вытянувшись в струнку, упираясь руками в инопланетный механизм.
— О, а кто это тут такой, услышал Семен голос. Ты, что ли Гутенморген? Народ в клубе веселится, а ты тут какой–то тазик лобызаешь, — сказала Нюрка, которая шла на утреннюю дойку, — И по что ты, цалюешь её?
Семен хотел что–то сказать, но лишь промычал, топая своими валенками на одном месте.
— Во, как тебя милок, пробрало–то! Это ж надо — как?!
Нюрка подошла поближе и запалив зажигалку, стала рассматривать посиневшие губы Семена, которые в тот момент уже покрылись инеем.
— О, как табе, лихо! Ты, не боись Семен, я сейчас принесу кипяточку и мы в твои лизуны отпарим!
Нюрка ушла. Семен сжался весь в комок, ожидая её возвращения. Ему было настолько больно и обидно за себя, за свою дурь, что он, не скрывая чувств, заплакал. Ему в тот миг хотелось выть по–волчьи, но проклятая железка держала мертвой хваткой. Долго ли, коротко ли, но Нюрка пришла в тот самый момент, когда Семен почти распрощался со своей жизнью, потеряв надежду на спасение.
— Что родимый –стоишь? А куда ты на хрен с подводной лодки денешься –то? Вон, как рожа припаялась — хрен отодрать! Сейчас я, касатик, водичкой теплой полью, и ты отойдешь, соколик!
Нюрка из чайника стала лить воду в то место, где крепились губы Семена с инопланетным «звездолетом». Он почувствовал, как теплая вода коснулась его «ротовых конечностей». Это нежное, словно материнское прикосновение живительной влаги, вселило в него потерянную надежду на жизнь. Рот Семена Гутенморгена под действием теплой воды постепенно отошел. Семен отлип. Не удержав равновесие, он завалился задом в снег. Его губы, распухли и напоминали сейчас, два огромных украинских вареника с вишней. Он хотел Нюрке что–то сказать, но вместо звука своего голоса он услышал странные звуки. Звуки эти напоминали бьющийся об воду рыбий хвост. Его обмороженные и вытянутые губы странно прыгали перед его ртом, и от них исходил не звук — это было какое–то ранее неведанное ему губоплескание.
— О, милок, как твои вареники занемели! Ты Семен, теперь похож на самого Поля Робсона! Тот тоже был на весть мир знаменитый губошлеп! Может и ты, апосля таких стрессов, станешь знаменитым, как сам Поль? Может, в нашем деревенском хоре будешь петь? Ты же мужик видный и красив –до безобразия, –сказала доярка. –Губы у тебя Сеня, похожи на станок для лобызания баб! Ты ж таперь своими грибами, всех девок деревенских зацелюешь до смерти, — сказала доярка и рассмеялась.
Семен осторожно трогал пальцами свой рот и удивлялся своему слабоумию. Раз от разу, он что–то старался сказать Нюрке, но губы не слушались его. Они болтались и ими невозможно было управлять. Губы издавали такое шлепанье, что Гутенморген засмеялся сам. Сейчас ему было просто смешно. Рот не хотел слушаться, будто это был не его любимый рот. Он был –словно чужой. Будто –это был не тот рот, который час тому назад прикладывался к бутылке с самогоном. Будто бы это был не тот рот, который еще два часа назад целовал дома под елкой жену Анюту. Что теперь скажет она, когда увидит эти фиолетовые губы похожие на перезрелые сливы? Что подумает? Тревожные мысли закрались в голову Гутенморгена. Он даже представил себе, как войдя в дом, он получит удар скалкой по голове. И Анька заорет — заорет, на всю деревню, словно сирена гражданской обороны:
— «А, а, а!!! Где это ты шлялся, кобель ты занюханный? Кто это тебе так „грибы“ отсосал»?
Вряд ли Анька поверит, что вот так, в новогоднюю ночь, он, великий деревенский предприниматель Семен Гутенморген, прилип на ферме к инопланетному аппарату НЛО. Вряд ли она поверит, что он не лобызался эти два часа в деревенском клубе с новенькой практиканткой, слух о которой пронесся по всей деревне, словно курьерский поезд, а воровал с Шумахером звездолет.
Изрядно околев, Семен ввалился в деревенскую котельную. Нюрка к своему заработку доярки, еще прирабатывала истопником, чтобы содержать пятерых детей, которых она родила от разных мужчин. Усевшись на топчан, напротив котла, он взглянул в запыленный осколок зеркала и потрогав вздувшиеся уста, простонал. Грудной рык вырвался из его нутра, напугав даже Нюрку, которая даже трижды перекрестилась.
— Ты мне Нюрка, шправку напр — напр — напрши! Дря моей Анюты! Напр — напрши, что я к шалезяке швоей ха — харей прилипт!
— Да! Анюта ввалит тебе Сеня, как коню германскому! На кой хрен ты полез целоваться с этой железякой? Невошь ты забогатеть так хочешь, что свою харю в такой мороз суешь туда, куда мой кобель свой хвост не совал? — спросила Нюрка.
— Ничехо тшы Нюрка, не понимашь. В этой шалезяке тонн двадцать чистого люминия. А може и еще какой хрени? Шла бы ты, к своим коровам, да начинала бы доить, а то молоко перегорит. Тогда тебе предшедатель тошно, как коню навалит. Тшы мне шпрафку будешь пишать?
— А что я тебе напишу? — спросила Нюрка, сворачивая «козью ножку» из собственного самосада.
— А напиши так — Я, Матренкина Нюрка, наштоящей шпрафкой жаверяю, что Шемен Морозофф, в шкобках Гутенморген, получил проижводственную травму в виде обморожения ротовых конешностей, то ешть губьев. Поштавь свою подпишь.
Нюрка, взяв тетрадный лист, посередине вывела:
Справка.
Ниже она написала:
«Настоящая справка дана Семену Морозову для предъявления жене Аньке, которая подтверждает, что он в новогоднюю ночь получил обморожение рта в результате прилипания к металлическому предмету округлой формы неизвестного происхождения (предположительно НЛО)».
— Тшы что, дура? Какой на хрен НЛО? Это же корыто для молока ш худолеффшского шыр –жавода. Мне так Шумахер шказал!
— Ты, Семен, сам дурак! Я же видала, как это корыто худолеевского сыроваренного завода над деревней летало, пока не шмякнулось в огород к Канонихе! Я давеча вышла покурить на свежий воздух, гляжу, а это корыто без звуку в воздухе висить, а потом, как полетить — туды, сюды, туды, сюды! Я думала, померещилось мне, а оно во как…
— Тшы, Нюрка, никому не гофори! Я тебя денех дам, чтоб ты молчала. Народ, как прожнает про тарелку, понаедут к нам вшякие профессоры со швоими приборами. Шкажуть, радиация у наш! Жаберуть этот тазик, да ф Мошкву швою шволокут. Они, гады ученыя, фсе в швою Мошкву волокут, что крыши амбарные! А мы по вешне на этой тарелке жемлю пахать будем. Шолярки не надо, ГШМу вшякого не надо. Прифяжем её к плухам, да айда мужички, жемлю пахать и шеять! Ты ж, Нюрка, перфая будешь картошки шажать? — прошепелявил Гутенморген, уговаривая доярку никому не говорить об инопланетном корабле.
— А как же, милок, без картошки — то? У меня пять ртов и все жрать хотят. Нет, мне без картошки никак нельзя! А коли к нам её хозяева наведаютси? Та давай нашего брата швоими лазарями, да атомами палить, да люд земной изничтожать, как когда–то германец изничтожал? Что ты тогда скажешь?
— Какие, лажари дура?! Какие, на хрен, атомы?! Видали мы их лажари! У наш такое оружие ёсь! Мы их вилами, да топорами, как наши деды германца шупоштата били! До Марса ихнего долетим и жнамя победы на Рейхштаг поштавим!
Долго ли коротко ли Семен спорил с Нюркой, но все же уговорил её никому ничего не говорить. Хотя сам Гутенморген знал, что уже сегодня всё село Горемыкино будет знать о нашествии инопланетного разума на российскую глубинку. Нюрка хоть и поклялась гвоздем, на котором висит портрет её дедушки белогвардейца, только для нее эта клятва ничего не стоила. Нюрка имела настолько буйную фантазию, почерпанную из книг великих фантастов, что могла к уже свершившемуся факту добавить такое, что к вечеру из Горемыкина вполне могут потянуться в район толпы беженцев.
Неистовое мычанье коров на ферме оторвало Нюрку от общения с шепелявым Гутенморгеном.
— Во, завелись, будто все разом рожать удумали! Сейчас, сейчас уже иду! — сказала она сама себе и, включив доильный аппарат, вышла из котельной на дойку.
Семен воспользовавшись, случаем отсутствия доярки, тихо вышел на улицу и приблизился к уже своему внеземному аппарату. Озираясь по сторонам, он приложил руку к пластинке. Когда межгалактическое судно распахнулось, Морозов влез в него и расположился в кресле.
— «Шваливать надо! Бабы пойдут на дойку, да увидят мой аппарат и тогда жди гоштей иж штолицы», — сказал он сам себе, и уселся в кресло, как у себя дома перед телевизором.
Все произошло, как и прошлый раз. Аппарат ожил, приподнялся и Семен Морозов волей своего разума направил его в сторону своего дома. «Таз» послушно скользнул над снежной целиной, приподнимаясь только над заборами, кустами, деревенскими хатами и хлевами. Он, шел на минимально низкой высоте, словно старался слиться с серебристым земным покровом и лишь слегка поблескивал металлическими боками в холодном свете Луны.
ГЛАВА ШЕСТАЯ
ПОБЕГ
К трем часам ночи, наступившего нового года слегка уставшая от концерта Максимовна, собрала всех доморощенных актеров и приближенных к массовой культуре в помещении «красного уголка». Запланированные новогодние торжества успешно финишировали. Теперь наступало личное время — время разговения и культурного застольного отдыха. Народ не причастный к деревенской элите, неспешно расходился по домам. Деньги, отпущенные отделом культуры района, были на этот раз освоены до копейки. Атмосфера необузданного торжества в доме культуры была переведена в состояние вялотекущих танцевальных ритмов.
Шумахер не смотря, на все приключения, вернулся в «храм культуры» нации с четырьмя бутылками самогона. В «красном уголке» былых времен, на кумачовых скатертях коммунистического бытия, словно на свадьбу, был накрыт корпоративный стол. Каждый горемыкмнец, приходивший в клуб на празднование нового года, считал своим долгом принести с собой подарочное подношение для заведующей клуба и сельских актеров, занятых в новогоднем спектакле. Все дары складывалась на биллиардный стол под образами и знаменами колхоза «Красный пахарь».
Зеленого сукна на столе не было уже лет пять. Чтобы не пропадала добру, Галька –гражданская жена Сашки Зека в одну из ночей аккуратно экспроприировала сукно, очарованная его цветом и добротной фактурой. С тех пор свиновод Сашка Зек, с гордостью носил зеленые штаны, выдавая их авторским творением Вячеслава Зайцева.
Сашка Зек был знаменит тем, что «на зоне», где он когда — то отбывал наказание, приобрел редкую специальность «кольщика». Благодаря его умелым рукам и художественному таланту, половина деревенских мужиков ходили в эксклюзивных наколках. Они украшали их тела в различных и даже интимных местах, которые могли радовать взор, только очень близким родственникам. Однажды по–пьянке, напоив свинью водкой, он наголо обрил её опасной бритвой. Пока свинья валялась, как «свинья» в состоянии алкогольного опьянения, Саша так разрисовал «машинкой» её тело татуировками, что она стала похожа на настоящую палехскую шкатулку. На работу свинаря, а по совместительству клубного художника, прибежала глядеть вся деревня. Народ каталась покатом, умирая от смеха. Наколотые на свиных боках картинки Сашка взял из старого журнала «Крокодил».
Выходка Зека вызвала гнев у председателя колхоза, но когда за шкуру свиньи сданной на бойню один из предпринимателей заплатил бешеные деньги, то профессия «свиного кольщика» стала для Сашки Зека основной.
С тех пор каждый рабочий день, он жужжал Зек машинкой, разрисовывая деревенских «пятачков» замысловатыми хохломскими узорами, которые он срисовал из книги «Узоры русских народов севера». Свиньи из села Горемыкино стали пользоваться огромным спросом и шли на рынке по тройной цене. Сумочки, кошельки из шкур местных хрюшек, стали модными аксессуарами среди богатых дам Рублевского шоссе Москвы. С тех пор художественная «роспись» была поставлена председателем на широкую ногу. Вот так –благодаря Сашкиному умению расписывать хрюшек, словно пасхальные яйца, в село Горемыкино потянулись всевозможные торговые дилеры из известных кожгалантерейных фирм. Бюджет колхоза начал прирастать твердой валютой, а Сашка получил в народе широкую популярность и известность. Особый спрос закрепился за молочными поросятами на спинах которых, Зек каллиграфическим почерком цветной тушью выводил вензеля, словно на праздничных тортах — «Совет да любовь», или «Саньку от Вована».
Закончив работу Балалайкина, восседала за столом в самом центре, не выходя из образа «Снегурочки». По правую руку в костюме «Деда Мороза» сидел колхозный инженер и тайный кандидат на её сердце Колька Крюков. Сквозь свисающие пейсы белоснежной шевелюры, он косился на Максимовну, нежно и ласково называя её Машенькой. Раз от разу он подливал ей «бальзам», в надежде в эту чудесную ночь разжечь в груди красавицы огонь бушующей страсти.
Максимовна, с полным равнодушием глядела на старания Николая Крюкова. Хотя, где–то в душе она мечтала не о колхозном инженере, а о брутальном самце типа «Тарзана» из самых высших слоев общества. В её планах, уже как неделю, сформировалась абсолютно иная, полная приключений жизнь. Николай Крюков в её жизни был той сухой постельной крошкой, которая мешала сбыться её планам.
«Нубирит», который висел на её полносочных грудях, открывал перед ней такие возможности, которые она не могла и даже не имела права упустить. Сдерживало Максимовну только одно: по паспорту она числилась, как глубокая и древняя старуха, а на вид она выглядела, словно молодуха из танцевального ансамбля «Березка». Этот факт, мешал ей полноценно выйти из тени подпольной жизни и развернуться на всю катушку.
В углу под пологом из бархатного колхозного красного знамени, обняв своими хлипкими ручками гипсовый бюст Ленина, который сохранился в клубе еще со времен правления коммунистов, крепко спали пьяные гости планеты Земля. Самогон местного разлива, настолько задурманил их головы, что они не могли даже осознать, на какой планете они в данный момент находятся и для чего вообще прилетели.
— Ша, — сказала Максимовна, и стукнула так кулаком по столу, что тарелки со звоном подпрыгнули и громко опустились. –Это кто такие будут?! — спросила она у Крюкова, зная наверняка, что гуманоиды прибыли по её душу.
— Ты же их сама награждала за лучший карнавальный костюм, — ответил Крюков, колупая вилкой салат оливье.
— А почему они тут лобызаются с вождем мирового пролетариата? — спросила Максимовна.
— Ну, их Шумахер «клюквянкой» угостил. Вот они и ослабли.
— Что Шумахер, — завопил Коля. — Я что знал, что они на убой слабы. После второго стакана пришлось их тащить в самое теплое место, чтобы не околели на морозе. И так какой — то зеленью покрылись!
Максимовна встала из–за стола и подошла к бюсту Ильича. Его обнимал один из пришельцев, прижимаясь щекой к гипсовой прохладе. То ли вид разгневанной Максимовны, то ли излучение «Нубирита», привели гуманоида в чувство. Он открыл свои бездонные глаза и что–то прочирикал на таком языке, который на Земле еще ни кто никогда не слышал.
Эти слова настолько тронули Максимовну, что она погладила его по лысой голове и как — то по–матерински сказала:
— Спи родимый, когда оклемаешься, тогда и по душам поговорим. Твое пьяное чириканье в нашей деревне один хрен ни кто не поймет, а толмачей у нас отродясь не было.
Гуманоид закрыл глаза и вновь отошел ко сну.
— Что, делать будем мужики? — спросил Шумахер, рассматривая гуманоидов. –Их же, наверное, жены и дети ждут?..
— Что — что допросим с пристрастием, когда очухаются! А там и решим –валить им на свою «Альфу–Центарву», или здесь остаться для расплоду, — сказал кузнец Прохор, кусая куриную ножку.–Погуляли на Земле, пора и честь знать! Бесплатно кормить дармоедов ни кто не будет! Много таких по вселенной шатается и все хотят на нашу матушку Землю –на наши харчи!
Шумахер, выслушав кузнеца, засмеялся так, что стал икать.
— Ты что ржешь, придурок, — спросил Крюков.
— Что — что! Вы тут все до последнего за их счет «горелку» пьете и новый год гуляете!
Присутствующие переглянулись.
— А ну–ка поясни нам Колюня, за чей счет мы пьем, — спросила Максимовна, и за чей счет новый год гуляем?!
— За чей, за чей –за их! Я же их транспортное средство Семену Гутенмогену сдал в металлолом! А деньги, которые он мне дал, мы всей деревней пропили! Теперь, чтобы им тарелку вернуть, нужно или деньги назад забрать у Канонихи и отдать Гутенморгену. А, как Сеня, их тарелку автогеном режет? Что тоды?! Так что не видать им своей Альфы–Центарвы, как своих ушей! Долетались! Будем их по стране возить и за деньги показывать…
— У нас на ферме третий год баб на дойку не хватает, — пробурчал кузнец Прохор. –Пусть идут работать.
— Правильно! Туда и определим этих гуманоидов! Пусть они, коров за сиськи дергают, да на жизнь себе зарабатывают! Может они нам настоящий социализм построят?! — сказал Крюков.
Он налил в рюмку самогона и запрокинул стакан в рот. А выпив, сказал: –Вот поженим их на Нюрке! Она нам будет детей индиго плодить. Хоть кто–то потом в этом колхозе головой работать будет!
— Правильно говоришь Крюк! — крикнул Сашка Зек, — Я вот на свинарнике, как папа Карло навоз выгребаю. Провонялся уже до самых костей. Пусть пришельцы поработают. Не хрен на халяву нашу водку откушивать! Я хочу блатным быть! Хочу сидеть на шконаре и жизни радоваться. Я что зря зону тапочками топтал?!
Максимовна сняла с головы кокошник и надела на голову спящего гуманоида.
— А ничего — смотрится! А ну Николай, сфотай меня с этими пришельцами. Когда еще будет такая возможность.
Николай снял с головы шапку «Деда мороза» и надел на другого спящего инопланетянина.
— А вот теперь у нас полный комплект, –сказал Крюков.
Он достал смартфон и сделал несколько фотографий Максимовны, которая сидела посередине между гуманоидами и улыбалась, обнажив жемчужины зубов.
— Я мужики после новогодних каникул в Москву поеду! Там эти фотки покажу. У них в столицах есть все, а вот настоящих инопланетян у них нет.
— Во как, –сказал Крюков, –а как же мы?
— А вы Коленька, будете этих пришельцев учить землю пахать и коров доить. Мне надоело на ваши пьяные рожи смотреть. Нам своих пьяниц хватает, а тут еще эти понаехали. Уеду я от вас! Мне размах нужен!
Услышав неприятную для себя новость, Крюков посмотрел на Балалайкину и с болью в груди сказал:
— Жаль… Ты ведь Машуля, даже не успела в нашей деревне корень пустить, а уже сматываешься?! Что так?! Может, среди нас достойных мужиков нет?
Максимовна откусила кусочек маринованного огурчика и похрустывая, сказала:
— Нет — Колюня, среди вас достойных! Нет — и никогда не будет! Надоело, жуть как! Куда ни глянь — одна лишь пьянь! А я хочу жизни красивой и полноценной, как у Волочковой. Хочу на сцене петь и жить на полную катушку, как Алла Пугачева, чтобы аж дух захватывало!
— Какие парни в Москве –дурочка, сиди уже! Там одна голубизна! — сказал Шумахер. –А здесь хоть гуманоиды есть…
Максимовна посмотрела на него такими глазами, что тот, опустив глаза в «селедку под шубой», сделал вид, что ест.
— Я хочу попасть на «Лучший голос России»! Хочу петь! Хочу славы, хочу денег! Буду петь и на вас из телевизора глядеть!
— Машуля, а ты этих возьми для подтанцовки, — сказал Прохор. — Они в своих шмотках больше похожи на балерунов чем на инопланетян.
— Ты Прошка, что с головой не дружишь? Какая подтанцовка! Да их сразу ФСБ за жабры и в стойло, — сказал Шумахер.– Они же теперь, как хлобкоробы из Таджикистана — гастарбайтеры! Им бля… документы нужны.
— Не гастарбайтеры, а гости инопланетных цивилизаций! — поправила Максимовна. — Нам надо дружить с ними, а то вдруг они надумают войну объявить, или наш колхоз колонизировать…
В этот момент в клубе появился местный участковый. Майор Бу–бу вошел в клуб в самый разгар общенародного гуляния. Отряхнувшись от снега, он снял свой форменный полушубок, и молча вытащив из планшета бутылку самопальной «гарелки», сказал:
— Всех поздравляю Бу–бу с новым годом! Желаю, Бу–бу богатства и уважения к правопорядку.
Сашка Зек, уважив участкового, подвинул ему табуретку и ехидно так сказал:
— Господи –неужели, я дожил до этих счастливых дней! Начальник сам лично желает нам денег и счастья!
Майор Бухарцев по кличке Бу–бу осмотрелся, и, увидев спящих в углу инопланетян, сказал:
— А это кто такие Бу–бу–будут?
— Да так, залетные какие–то, — ответила Балалайкина. — В клуб на новогоднюю дискотеку пожаловали с целью приобщения к культурным традициям российской глубинки.
— А документики у этих пришельцев есть, или как бомжи –без документов?!
— Судя по их костюмам, документов у них нет, — сказал Крюков.– Тут и спрятать их некуда. Вон тряпки на них какие облиплые — словно лосины бабские. Куда ни сунь все наружу выпирает!
— А что это они, Бу–бу зелененькие?! Не уж–то отравились чем?! — спросил майор, пристально рассматривая внеземной разум» сквозь лупу, словно Шерлок Холмс.
— Ну, так они нашей «клюковки» наклюкались! Тут товарищ майор, такое дело, как наклюкаешься, так не только позеленеешь, но и серо– буро малиновым станешь! — сказал Коля Крюков, запихивая в рот соленый помидор.
Он в забытьи как–то неловко надавил на него зубами и в этот миг помидор лопнул. Сидящий напротив Санька Зек, в мгновение ока покрылся зеленой помидорной массой.
— Во, майор глянь, Зек у нас тоже зеленый гуманоид! — сказал Крюков и заржал, как кастрированный мерин.
Не скрывая злобы, Зек вытер свою физиономию рукавом и влепил «деду морозу» прямо в красную пробку от заморских духов, которая болталась на резинке вместо носа Крюкова. «Дед мороз» не удержался на табуретке и упал на пол, запутавшись в театральных нарядах.
— Ты Крюк, скотина, — помидоры жрать не можешь! Да я таких как ты, — на зоне…
Майор Бу–бу, сидевший по левую руку от Зека, стеганул его ладошкой по лысой голове, так что у того чуть не осыпались латунные фиксы, которые он надевал на народные гуляния.
— Цыц, урка, бу! Я на тебя, Бу–бу, сейчас протокол составлю, за нарушение бу, общественного порядка.
— Начальник! Век воли не видать! Крюк первый начал! Я что ему –какой поц, чтобы меня вот так можно изгадить. Всю харю мне рассолом залил — конь германский!
Максимовна, услышав от участкового про документы, тут же смекнула. Майора Бу–бу надо было немедленно брать «за жабры». С его помощью она могла решить свои проблемы и заменить старый паспорт на новый.
— Что–то мне жарко стало, — сказала она, скидывая с себя наряд Снегурочки.
Балалайкина выкатила перед участковым полные сока и любви груди, и томно вздохнула, привлекая к своим «охмуряторам» внимание участкового.
Бу–бу, искоса поглядывая на выпирающий бюст Балалайкиной, изначально старался всей душой сопротивляться её соблазну, но его сопротивление было не долгим. После второго стакана он окончательно сдался и был готов припасть к груди Снегурочки. Воспылав любовью, участковый инстинктивно вытянул свои губы в «трубочку», представляя, как целует её в сосцы. Максимовна, почувствовала неуемное желание майора добраться до её плоти и она мгновенно решила воспользоваться ситуацией, ради достижения своей цели.
Подмаргивая бархатными ресницами, она подала майору тайный знак. После чего встала из–за стола и вышла освежиться на улицу. Бу–бу, как жирный карась «клюнул» на её уловки, словно на макуху. Ничего не подозревая, он вышел следом за Максимовной.
Крюков, увидев ухаживания участкового за Балалайкиной, понял, что майор не отстанет, пока не добьется своего. Он достал мобильник и набрал номер телефона жены Бу–бу. Тонким женским голосом сказал:
— Алло Петровна, а твой участковый дома? Ах, на службе! А это не он сейчас возле клуба новенькую завклубом зажимает?
Через три минуты майор ворвался в кабинет. Схватив полушубок, шапку и планшет с протоколами, он исчез, ничего не говоря, словно его и не было.
Следом за ним на крыльцо клуба вышел Крюков. Инженеру предстала картина, которая могла стать достоянием кинематографа. Жена майора Бу– бу, вооруженная дубиной, гнала майора домой. Она била его палкой то по голове, то по ребрам с такой силой, что после каждого удара Бу –бу приседал, хватался за поясницу. Продолжалось это до тех пор, пока он не протрезвел. Взбив облако снега, он стартанул с такой скоростью, что в мгновение ока исчез в темноте, оставив жену один на один с ночью.
ГЛАВА СЕДЬМАЯ
ЭРОТИЧЕСКАЯ
Зиновий Шнипельбаум — был в районе единственным фотографом, способным разрешить проблемы Балалайкиной. В эпоху всеобщей паспортизации населения, пропихнуть в паспортный стол фальшивку, а взамен получить новый документ, не составляло никакого труда. Если за дело брался хитрый парень по имени Зяма — успех был гарантирован изначально.
Новогодние каникулы подошли к концу. Деревня Горемыкино, как подобает российской глубинке, погрузилась в суету колхозных буден.
Максимовна, с нетерпением дождавшись конца праздников, первым делом помчалась в район к фотографу, чтобы запечатлеть свою физиономию, для нового документа.
— Что, девушка, желает? — спросил Зяма, вытирая руки вафельным полотенцем с бурыми пятнами от проявителя.
— Я к вам, вот по какому делу. Мне нужны фотографии на паспорт, сказала Максимовна, просачиваясь внутрь фотоателье.
— Проходим, расчехляемся, готовимся, — сказал Зяма стандартными фразами.
Максимовна, скинув с себя куртку, поправила перед зеркалом волосы и уселась на табурет, стоящий напротив белого фона.
— Как мимолетное ведение, как гений чистой красоты, — сказал Зяма, стараясь приподнять настроение клиентке. — Так внимание, смотрим на этот пальчик, сейчас вылетит…
— Птичка, — сказала Максимовна, расплываясь в улыбке.
— Птеродактиль сударыня, — ответил Зяма, нажимая на кнопку фотоаппарата.
В тот самый миг, сквозь объектив, он увидел на груди Максимовны камень невиданный чистоты и красоты. В его голове мгновенно образовался вакуум, и он подумал той частью мозга, которая не успела съежиться от такой неожиданности:
— «Бриллиант»!?
Он навел объектив прямо на «нубирит», стараясь, как можно крупнее и подробнее снять это чудо вселенной. Камень сиял. Он завораживал. Он был такой чистоты и лучезарности, что сердце Зиновия замурлыкало, от навалившейся на него удачи. Несколько раз фотограф пыхал фотовспышкой, стараясь найти нужный ракурс. В тот момент, когда Балалайкиной надоело, и она уже хотела уйти, Зяма сказал:
— Все готово!
— А когда карточки, — спросила Балалайкина.
— Сейчас, сейчас будут готовы, — ответил фотограф, и подключив фотоаппарат к компьютеру с головой ушел в монитор, редактируя и без того прекрасный образ Максимовны. Его трясло от увиденного, как трясет рябину на сильном ветру. Ему страстно хотелось потрогать «нубирит». Хотелось на него подышать и даже потереть о рукав, чтобы убедиться, что это он — бриллиант.
Распечатав на принтере фотографии, он подал их Балалайкиной, и как бы невзначай, сказал:
— Это у вас, стразы от Сваровски?
Максимовна удивленно глянула на фотографа и, не поняв его, переспросила:
— Стразы от чего?
Зяма, поняв всю глубину отсталости барышни, ответил:
— Девушка, я спросил вас — это у вас стразы от Сваровски? Это такая фирма, которая выпускает стеклянную бижутерию.
— Нет, голубчик — это лунный камень от Дарта Вейдера, — ответила Максимовна. Она рассчиталась за фотографии, вышла на улицу, оставив фотографа в полной прострации.
Зиновия в этот миг, словно ударило током. Он выскочил следом за ней и прокричал, боясь упустить последний шанс:
— Девушка, вы забыли…
Максимовна обернулась.
— Что я забыла?
Заикаясь и задыхаясь от волнения, Зяма сказал:
— Сдачу!
— Вы ж мне сказали — сто пятьдесят, я вам сто пятьдесят и подала.
— Я забыл, что сегодня у нас день «любимого клиента». Скидки на фотографии на паспорт пятьдесят процентов.
Балалайкина удивленно хмыкнула и вернулась в фотоателье. Зяма Шнипельбаум задыхаясь от возбуждения, закрыл входной замок и повесил табличку с надписью — «Технологический перерыв 20 минут».
Он достал из кассы деньги и подал их Максимовне.
— Может барышня, мы с вами эротическую фотосессию сбацаем?! Я могу вам бесплатно сделать портфолио, как на журнал «Плейбой», или даже еще круче?!
В эти секунду Максимовну озарило. Чудные современные иноземные слова «фотосессия, портфолио» завораживали и в тоже время пугали некогда бывшую колхозницу.
— А что это за хреновина такая, ваше портфелио? — спросила Машка, заинтригованная удивительным словом.
— Это солнце мое, альбом с фотографиями! Индивидуальные портреты невиданной красоты, отражающие вашу женскую стать и духовную сущность! Неизменный, мадам, атрибут при приеме на работу в солидные фирмы Москвы и всей России!
— Это мне нужно, — ответила Максимовна, — Давай, касатик, трудись над своими портфелями, — сказала она и скинув куртку, прошла в фотосалон.
Зиновий Шнипельбаум с трясущимися руками прыгнул к своим тайным закромам и достал дорогой японский фотоаппарат, который был его гордостью и его достоянием. Он включил все софиты и томным эротическим голосом, сказал:
— Раздевайся, детка, Зиновий Шнипельбаум, будет из тебя богиню «Плейбоя» ваять!
Максимовна, ничего не поняв, влепила фотографу оплеуху. Тот, отлетев в угол своей студии, чуть не заплакал от обиды.
— Я тебе покажу, раздевайся! — орала она, наступая на Зяму, — Ты у меня, так разденешься, что тебя ни мама, ни папа тебя не узнают! Извращенец!!!
Шнипельбаум, забившись в угол, прокричал:
— Стоп, стоп, стоп!
Максимовна замерла в тот момент, когда её рука, схватив со стола бронзовый канделябр, занесла его над его головой тщедушного еврея.
Впервые за долгие годы работы фотографом, эротическая фотосессия стала для Зиновия настоящим кошмаром.
— Ты, что творишь, идиотка?! Ты фоткаться пришла, или меня хочешь тут уконтрапупить?! — заорал Зяма, впадая в панику.– Я сейчас полицию вызову. Ответишь мне за нападение при исполнении служебного долга!
Максимовна замерла. Она поставила канделябр на место и горько заплакала:
— Я думала, ты, меня хочешь невинности лишить, — сказала она и присела на стул. — Я же еще ни разу…
— Мне твоя невинность нужна, как корове парашют! Я же фоткать тебя собирался в жанре ню! Женщина не должна бояться. Она должа целиком и полностью доверять двум мужчинам– гинекологу и фотографу…
— А что такое это твоё ню?
— Это чувственные фотографии обнаженного женского тела. Игра света и тени. Таинство невинности и взрыв страсти…
— А, а, а! Так ты бы мне и сказал, что хочешь меня голую сфотать! А я, дура, думала, что ты меня силой решил взять, — сказала Максимовна и рассмеялась, вытирая слезы носовым платком.
В какой–то момент, Маша успокоилась. Она улыбнулась и скинув с себя кофту, соблазнительно обнажила свою грудь, растягивая рот в улыбке.
— Так пойдет, –спросила она.
Челюсть Зиновия от такой смелости клиентки «упала» на пол. Инстинкт самца, суровой и стальной рукой схватил его за тестикулы. Внизу живота все пришло в движение. Но этот камень, висящий на груди девушки, вернул его в «колею», задушив все природные инстинкты. Его взгляд вновь уперся в драгоценный «нубирит». Каким–то чутьем Шнипельбаум почувствовал, что от камня исходит удивительная сила. Будто сам Моисей говорил ему: «Возьми меня Зяма, и тебе будет счастье! Ты станешь самым влиятельным, самым властительным евреем на всей планете Земля». Казалось, что глаза Зиновия в этот миг просто выпрыгнут наружу от удивления и лопнут от созерцания драгоценности. Максимовна, словно растворилась в воздухе, оставив вместо себя огромный и сверкающий «бриллиант». «Нубирит» удивительной красоты и чистоты не просто манил его — он приковал его взгляд. В своей голове Зяма просчитал его стоимость по ценам Нью–Йоркской алмазной биржи и был ошарашен еще больше.
Зиновий Шнипельбаум не был бы русским фотографом Зямой Шнипельбаумом, если бы не любил подобные камни больше, чем божественные женские прелести. Он знал, что даже в целом районе и даже в области не хватит денег, чтобы выкупить у Максимовны сей драгоценный кулон. Правда, даже это отсутствие у него «резервных фондов» не могло остановить в достижении своей цели. Вот тут и началось самое интересное действо, которое он мог себе позволить.
Фотограф Шнипельбаум не знал удивительных свойств этого камушка, не знал и не ведал, что ни за какие деньги Максимовна не сможет расстаться с ним. И даже не за его чистоту и красоту, а за то, что камень этот даровал ей новую, совсем иную жизнь и необыкновенную харизму, которая подавляла волю любого человека на этой планете.
— Занимательная безделушка, — как бы ненароком сказал Зяма. Он навел на него объектив и взял кристалл крупным планом.
— Это у нас наследственное. У моей бабушки сиськи тоже были четвертого размера, — соврала Мария.
— Я мадмуазель, не про ваши эффектные груди! Я про камень, — сказал он, засопев, от волнения, словно кабан перед соитием.– Продается? Хорошую дам цену! Ну, рублей, тысяч пятьдесят! Пойдет?
— Нет –товарищ фотограф, эта штучка — не продается! Это же бабушкина память, –ответила Максимовна, чуя своим сердцем какой–то подвох в словах хитрого еврея.
Зиновий, был вне себя. Он прыгал перед девушкой, словно обезьяна по клетке зоопарка. Шнипельбаум старался изо всех сил угодить, чтобы поближе подобраться к вожделенному камню. «Завладеть» — камертоном стучала мысль в его голове.
— Сто тысяч дам и ни копейкой больше, — сказал Шнипельбаум, в надежде, что, услышав столь значительную сумму, девчонка мгновенно сдастся, выкинув свои трусы, словно белый флаг капитуляции.
— Не продается! — твердым голосом ответила Машка. Она косо взглянула на фотографа. Тот в одно мгновение понял, что Максимовна какой–то неведомой силой вдавливает его в землю, делая его жалким рабом.
Сердце Зиновия заныло.
— «Переборщил» — сказал он сам себе, и тут же сделал лицо, отображающее полное равнодушие.– Ваша стекляшка барышня, таких денег не стоит! Признаюсь честно — хотел купить для себя, как реквизит для фотосессий! Для работы, так сказать с представительницами прекрасного пола. Ему цена–то: от силы тысяч тридцать… Это ведь стекляшка…
— Вот и чудесно, –сказала Максимовна одеваясь. –Когда прийти за портфелями?..
— Завтра — завтра ваше портфолио будет готово, — улыбаясь сквозь силу, ответил Зиновий.– Ваше имя, фамилия, адрес? — спросил он, заполняя квитанцию.
Максимовна назвала свою фамилию и имя, совсем не задумываясь, что Зяма, уже этой ночью наберется смелости и тайно посетит Горемыкино в поисках кристалла.
ГЛАВА ВОСЬМАЯ
ПАСПОРТ
На следующее день Балалайкина с самого утра стояла под дверью местного фотосалона. Ей не терпелось получить фотографии. Проблема паспорта, пудовой гирей тянула её за ногу. Новая жизнь вносила свои коррективы, и Балалайкина в образе молоденькой красавицы просто не могла жить иначе. Ей не хотелось дожидаться в своем захолустном доме прихода смерти, как это делали её старинные деревенские подруги. Она прыгала, греясь около фотоателье Зиновия Шнипельбаума, дожидаясь, когда оно откроется. Ровно в девять утра двери фотосалона открылись. На пороге с «фонарем» под глазом, стоял удрученный ночными приключениями фотограф. Он потягивался после бессонной ночи, прикладывая к подбитому глазу медный пятак петровских времен.
— Здрасте… Я за фото! — сказала Максимовна, широко открыв свой рот при виде темно–лилового синяка.
— Проходите, — гордо ответил он.
Разве мог тогда Зиновий поведать Марии, как он ползал всю ночь по заснеженному огороду старухи в поисках скрытного подхода к дому. Как, переминаясь с ноги на ногу, стоял в январский мороз под её окнами, всматриваясь сквозь заиндевевшие окна в черноту дома. Как лелеял надежду еще раз увидеть этот великолепный и вожделенный кристалл.
Не мог он рассказать ей, как встретился нос к носу с пьяным Николаем по кличке Шумахер, который шел он в обнимку с пьяными ряжеными и на всю улицу горланил песню:
— «Эх, мороз, мороз не морозь меня! Не морозь меня а–а–а, моего коня!»
Не мог Зяма, да и не хотел рассказывать, как злые колхозники вместе с Шумахером били его «пудовыми» валенками в живот, приговаривая при этом, что он домашний зверь с бородой и рогами и лицо не традиционной сексуальной ориентации. А били Зяму за то, что он подсматривал за молоденькой девушкой в окно. А еще за то, что он никого из них он не уважил, когда его попросили закурить.
— С портфолио барышня, вам придется подождать. Будет готово только завтра. Сами видите, ночью по нужде вставал да в косяк головой врезался, жуть, как мне сейчас больно, — сказал фотограф. Он приложил к синяку огромный медный пятак и глубоко вздохнул, подчеркивая свою не трудоспособность.
— Ладно, валяй! Завтра за портфелями вернусь! — сказала Максимовна, — Я слышала ты, касатик, можешь мне новый паспорт справить?
— Могу, — ответил Зиновий, стараясь удержать около себя молодую и богатую клиентку.
— Тогда делай дело — я оплачу! Хорошую цену дам! На похороны себе собирала, — проговорилась, как бы случайно Машка.
Зиновий не мог пропустить этот момент, мимо ушей и тут же смекнул. Озираясь по сторонам, он осмотрел улицу, как бывалый «большевистский подпольщик» и пропустил Максимовну в фотоателье.
Еще в недалекие годы застоя, Зиновий Шнипельбаум промышлял подделкой лотерейных билетов общества «Добровольного содействия армии, авиации и флоту». Звезд с неба он не хватал, богатства не нажил, да и за ценными выигрышами особо не стремился, чтобы не быть уличенным в преступном деянии. Благодаря умению своих «золотых рук», на булку с маслом и икрой он имел систематически. И это положение удовлетворяло его.
— Ты мне, сокол ясный, карточку замени и год рождения исправь, а остальное пусть будет, как есть, — сказала Максимовна, подавая Зяме паспорт.– Мне ведь другого не надо…
Зяма, включил кофеварку, достал школьный микроскоп, приобретенный у школьного сторожа специально для таких дел.
— Сейчас барышня мы с вами кофейку выпьем. А потом приступим к филигранной работе.
Максимовна скинула с себя куртку и шарф, после чего присела к краю рабочего стола фотографа.
— А у вас тут хорошо — уютненько…
— Да уж, фортуна меня не обижает, –ответил Зяма, стараясь флиртовать.
Он открыл паспорт и вслух прочитал.
— Балалайкина Мария Максимовна…
— Это моя бабушка, –сказала Максимовна. –Я хочу по её паспорту в банке кредит получить, на открытие своего бизнеса, –наивно улыбаясь, сказала Балалайкина.
— Каждому своё, –ответил Зиновий. — Главное, чтобы мое имя ни где не всплыло…
— Могила!!! Я вам, гарантирую, –ответила Максимовна, засветив пачку денег.
Зяма, переложил листки паспорта какими–то странными каменными пластинками с китайскими иероглифами, стянул документ между двух пластиковых пластин и вложил его в микроволновку.
— Не сгорит, — спросила Балалайкина.
— Что Маша, сгорит, то никогда не сгниёт, –ответил Зяма и включив аппарат, засмеялся удачной шутке. –Надо равномерно нагреть пленку, чтобы отделить её от бумаги.
Пока он пил с Балалайкиной кофе, паспорт грелся в микроволновой печи.
Каким–то хитрым инструментом он подцепил пленку и стянул её с листа, словно «чулок». Аккуратно под микроскопом он, приклеил другое фото, исправил год рождения и после всех манипуляций повторно заламинировал страницы, как прежде.
— Это, что — так быстро? –спросила Максимовна.
— Доверять барышня, надо профессионалам, –с гордостью сказал фотограф. –Я на этом деле не одну собаку съел!
Максимовна смотрела на свой паспорт и была в восторге. Еще три месяца назад, она была дряхлой старухой, а сейчас–сейчас она держала в руках свой документ с новым фото и новы годом своего рождения. В эпоху всенародной паспортизации страны, вряд ли кто из работников паспортного стола местного РОВД стал бы присматриваться к документу старухи, надеясь обнаружить в нем фальшивку. Это как раз был именно тот случай, когда столь щепетильное массовое мероприятие в рамках всей страны притупляло бдительность органов внутренних дел.
Через пару дней после внесения изменений в свой паспорт, Максимовна, с благоговением держала в руках документ, дающий ей «путевку» в новую жизнь. Это было поистине настоящее человеческое счастье, обрушившееся на нее так же нежданно, как и её вторая молодость.
Уехала Максимовна из деревни вечером, оставив несостоявшихся женихов в полном недоумении. Коля, узнав, что его Машка покинула село, запил. Снегурочка была не только его партнером по сцене, она была желанным партнером, о котором он мечтал все эти годы.
Отойдя от двухнедельного запоя, пришельцы с планеты «Нубира», в какой–то миг одумались и вернулись к нормальной жизни.
Сюрпризом для них стало исчезновение Максимовны вместе с символом вселенской власти. Гуманоидам было невдомек, как всего лишь в одной деревне они лишились не только чудодейственного кристалла властителя, но и своего корабля, который пропал, словно его никогда и не было. Серия неудач свалившихся на их головы поверг внеземной разум к более активным действиям. Оценив обстановку, гуманоиды решили доказать дремучим землянам, что цивилизация «Нубира» является самой развитой цивилизацией во всей вселенной.
ГЛАВА ДЕВЯТАЯ
СУХОЙ ЗАКОН
Ни кто из горемыкинцев не знал, да и не могли даже додуматься, что месть представителей чужой цивилизации за «горячий прием», не заставит себя ждать. После «незабываемых» зимних каникул, где они, потеряв все силы, еле–еле отошли от земного гостеприимства. Мужики поначалу сочувственно относились к пришельцам, стараясь любыми способами вывести их из коматозного состояния. Как казалось, гуманоиды были безобидны и наивны, словно дети. Но это только так казалось. На самом же деле, их черепные коробки скрывали настолько извращенные методы ведения «войны», что местные жители даже не ожидали подобного. И вот, наступил тот день, который горемыкинцы прозвали апокалипсисом. Позже, об этом странном происшествии могла отозваться вся мировая пресса, но благодаря государственным спецслужбам, удалось остановить утечку секретной информации.
Ужас и хаос спустился на бренную землю колхоза «Красный пахарь», заставив землян пересмотреть свое отношение не только к себе, но и к самой матушке–природе.
Что включили пришельцы, так и осталось загадкой не только для местных жителей, но и всей академии наук России.
Именно в тот день, когда Максимовна укатила покорять Москву, во время очередного сеанса самогоноварения, Канониха обнаружила, что из аппарата вместо алкогольного напитка, течет странная жидкость по вкусу и запаху больше похожая на жидкие кошачьи фекалии. Как ни старалась старуха выдавить из медного «змеевика» хоть каплю легендарного напитка, у нее ничего не получалось. В ярости баба Таня сыпала в дрожжи сахар, мешала все деревянной лопатой, крутила брагу в стиральной машине, но все было тщетно. Вместо ароматной –хлебной браги у нее получалась сладкая, гадко пахнущая патока, которая была пригодна не для приготовления водки, а для уничтожения колорадского жука методом глобального опрыскивания. Вся технология в один миг разладилась. На почве этих неприятностей старуха впала в прострацию.
Позже стало известно, что результатом мгновенной «порчи» алкогольной продукции, стала не природная аномалия, и даже не парад планет, а инопланетный гипнотический ретранслятор. Прибор испускал волны низкой частоты, от которых в головах людей наступало всеобщее помутнение рассудка. Чтобы пресечь глумление над своим здоровьем, пришельцы решили эту проблему радикально. Там где стояло правление колхоза «Красный пахарь» –на крыше располагалась антенна сотовой связи. К ней то и был подключены «инопланетные технологии» в результате которых, «гипнотическое облако» накрыло весь район. Эта эпидемия коснулась не только точек местных производителей, но и процветающее в плане продажи алкоголя государственное «сельпо».
Первым, кто опробовал на себе инопланетные «психотронные технологии», был кузнец Прохор. Еще с вечера в его тайных закромах пылилось полбутылки самогона, который он заработал по случаю халтурки, подвалившей ему накануне. С самого спросонья, когда в русской печи на сковороде млела глазунья из двенадцати яиц с салом и докторской колбасой, Прохор по–привычке, выработанной долгими годами, приложился к граненому стакану и…
Кирзовый сапог сорок седьмого размера вылетел из дома со скоростью и воем военного бомбардировщика. Следом за сапогом полетел чугунок с куриной мешанкой, да еще несколько других предметов русского деревенского быта. Следом за всем этим скарбом из дома, широко растопырив юбку, словно парашют, вылетела его престарелая маманя. Словно матерый десантник, она выскочила прямо в открытые двери хаты, будто из рампы самолета. Испуганная ревом сына, старуха крестилась в полете, полагая, что в его душу вселился дьявол. После взрыва бешенства, далеко по селу пролетел раскатистый рык кузнеца. Так только мог орать не кузнец, так орал в кино огромный Кинг–Конг, которому дверями прищемили яйца.
— У–у–у! Куда ты мою горелку подевала старая ведьма?
— Да не брала я твоёй горелки! — кричала бабка, топая вокруг хаты по снегу босыми ногами.
Что тут началось. Разве кто мог представить, что в радиусе десяти километров села Горемыкино, ни в одной бутылке со спиртным не осталось традиционного русского напитка. Того напитка, который был не только средством общения и лечения от многих болезней, но и национальным достоянием России.
Закрадывалось такое ощущение, что кто–то неизвестный в одночасье по всему району подменил содержимое бутылок с водкой, вином и пивом. Вой больных на голову мужиков, стон страждущих исцеления, перемешанный с визгом свиней, домашней птицы и лаем собак, прокатились по селу со скоростью ударной волны от ядерного взрыва.
С самого утра, звеня мелочью и хрустя купюрами, к сельскому магазину потянулся народ, встревоженный таким необычным явлением.
— Нинка, выходи! Отворяй закрома! — кричал Коля Шумахер, стоя на крыше своего трактора, словно монумент основателю компартии на башне броневика около Финского вокзала революционного Питера.
— Рано еще! — орала та в открытое окно.
— Дура! У меня трубы горять! — орал Шумахер.– Опохмелятор того и гляди сломается!
— К Канонихе вали — там зальешь свои трубы, — отвечала Нинка, абсолютно не зная, что и у легендарной Канонихи этой ночью так же, как и по всему району иссяк благодатный источник.
Коля запрыгнув в кабину трактора, в нервах нажал на газ. Сорвавшись с места, он так полетел по деревне, что живность беспечно ходившая по улице, бросилась в рассыпную.
Ворвавшись в хату к «самогонщице», первое, что увидел Коля, была картинка из сказки Пушкина «О рыбаке и рыбке». Угрюмая, убитая горем старуха, подперев голову руками, сидела на лавке возле молочного бидона и заплаканными глазами смотрела в его черное пустое жерло.
— Давай, старая твоей водки мне на душевную рану, — сказал Шумахер, доставая деньги.
— А нету– ти! — ответила Канониха, и рукавом смахнула накатившую слезу.
— Как, как это, нету– ти? — переспросил Коля, сделав круглыми глаза.– У тебя всегда полные закрома…
— На вот –попробуй! — сказала старуха, и налила в стакан сто грамм самогона.
Коля, придерживая одной рукой заячью шапку, зажмурив глаза, поднес граненый к своим губам и влил в рот то, что еще вчера называлось самогоном. Гадкая, противная, на вкус кошачьих какашек жидкость, ворвалось во внутрь его организма. Зажав рот рукой, Колька выскочил из хаты и вернул природе все то, чем питался последние четыре часа назад. Его чистило так, что после десятого позыва рвоты он упал на крыльце, распластавшись, словно погибший русский воин в схватке с басурманами.
— Что за дерьмо ты мне подсунула, старая кляча? — заорал Коля. — самогонку делать разучилась?
Он схватил со стола миску с квашеной капустой, и стал охапками засовывать её себе в рот, чтобы заглушить исходящее из кишок зловонное послевкусие.
— А вот такое оно усё! Усё! Я сколько сегодня гоню — усё такое дерьмо идеть! Не идеть горелка! А идеть сплошное кошачье дерьмо! — сказала Канониха и зарыдала, всхлипывая, словно обиженный ребенок.
В этот миг в хату вошли кузнец Прохор и Семен Гутенморген, которые, как и все деревенские мужики нуждались в срочном опохмелении.
— О, гляньте мужики, Шумахер уже тут, как тут! Что Колян — трубы опять горят?! — спросил Прохор, подкалывая тракториста.
— Ага, горят! — сказал Шумахер, держа в руке миску с квашеной капустой. — Вот закусываю уже!
В этот миг «Шумахер» испытывал необычайную радость. Он видел, что за ним по этому пути «идут» другие и этот факт радовал его, что он не последний, кому сегодня доведется отведать зловонья.
— Прысни нам мать, по стаканчику! У нас после вчерашнего, головы лечить надо! — сказал Прохор и положил на стол три десятки.
— Седни бешплатно! — улыбаясь, сказала Канониха, подыгрывая Шумахеру. — Седни за счет фирмы! — сказала она и налила два граненых стакана.
— Удачно мы зашли, — сказал Сеня Гутенморген, –видно праздник сегодня какой– то…
Радуясь бесплатному угощению, Прохор и Сеня чокнулись. Широко открыв рты, они стали вливать в себя самогон, который по вкусу скорее был дьявольским зельем, чем алкоголем.
Увидев перекошенные лица односельчан, Шумахер залился громким смехом. Он смотрел на мужиков, как они давятся и во все стороны выплевывают напиток и держался от смеха за живот, опасаясь обмочить трусы.
Прохор вылетел их хаты первый.
Следом за ним Семен.
Их так тошнило, что они корчились на крыльце в приступах рвоты.
— Ну что Прошенька, халява прошла?! — спросил улыбаясь Шумахер, поднося тарелку с квашенной капустой. — Халява –она штука жестокая!!!
— А что это было? — спросил Прохор, пихая в рот закуску. –У меня дома тоже водка протухла!
— Это же какое — то дерьмо! — сказал Семен Морозов, следом за кузнецом набивая рот бабкиными заготовками.– Кишки выворачивает! — Что за дрянь, ты, нам подсунула тетя Таня? Ти травить, ты, нас удумала старая клизма?! — спросил Семен.
— А что я! Аппарат видно шпортился! Не хочет ён зараза, гнать горелку! — ответила она и вновь залилась слезами. — Вы мужики, сходили бы до сельпо. Может вам там повезет!
— Айда, мужики, в сельпо! — сказал Шумахер, — там водка казенная авось не стухла!
Несмотря на раннее морозное утро, народу вокруг магазина собралось невиданное множество, словно это был митинг, посвященный «Дню урожая» или выборам местного главы администрации. Мужики гудели, обсуждая сегодняшнюю новость, словно мохнатые шмели на лугу с цветущим клевером.
Нинка шла по утоптанному тракторами снегу в дорогой шубе и в сапожках на высоком каблуке, оставляя в дороге дырочки от железных набоек. Ее алые, цвета перезрелого помидора губы, были вытянуты в трубочку, через которые она выпускала густой пар, исходящий из горячей женской груди. Оренбургский пуховой платок по краям покрылся инеем, а её щеки рдели от мороза, словно наливные яблочки.
— О, гля, краля идеть! — сказал Коля Шумахер, дымя папироской.– Давай, открывай свой лабаз. Смотри, как народ лечиться хочет!
— Ага, прямо сейчас! Глянь, бегу — растопырив крылья, — съехидничала Нинка, улыбаясь своим намалеванным «свистком».
Подойдя к магазину, Нинка сняла три амбарных замка, и открыла двери. По деревне прокатился вой подводной лодки. Это сработала сигнализация. Заткнув ладошками уши, Нинка исчезла за дверями ив тот же миг гудок умолк. Над деревней нависла звенящая тишина. Мужики, дымя самосадом, сгрудились около входа в магазин, ожидая условного сигнала. Традиций утреннего опохмеления ни кто не отменял и этот фактор подгонял финансовое положение местного «Райпищеторга».
Сигнал поступил и в этот самый миг, замерзшие на морозе мужики, гурьбой ломанулись в открытую дверь, словно сайгаки от вертолета. Они, пихали друг друга в спины, они перли на пролом, лишь бы оказаться у прилавка в первых рядах. Но традиционно, первым у прилавка оказался Шумахер. Не зря местный народ окрестил его такой кличкой. Люди знали: где бы Коля ни был — он всегда будет первым. Шуми, словно скользкий угорь, словно глист, проскакивал меж телами, оставляя позади всех тех, кто локтями работать не умел.
— Дай мне пузырь водки, — сказал Коля, бросив на прилавок деньги.
— Что пить изволите? Выбор у меня будет побогаче, чем у Канонихи! — ответила Нинка, страстно двигая накрашенными губами.
— «Пшеничную» хочу, — сказал Николай, устремив свой взор на эротические движения продавщицы. Она как бы ходила перед Шумахером по подиуму, и чувственно демонстрировало свое тело.
Достав бутылку водки, она плавными движениями поставила её на прилавок. Не спеша, отсчитав сдачу, Нинка подала ему сдачу и кокетливо улыбаясь, сказала.
— Шумик, сегодня вечером у меня дома небольшое рандеву — романтический вечер — так сказать. Тебя ждать, или я на вечеринку позову Крюкова?
— Жди меня и я приду, всем смертям назло, — ответил Шумахер, и выскочил на улицу.
— Следующий! — сказала Нинка нараспев, видя, что сегодня она будет с хорошей выручкой.
Через пятнадцать минут торговли очередь закончилась, а гул стоявший в помещении магазина стих.
В тот самый момент, когда продавщица отоваривала последнего «больного на голову» покупателя, в магазин с криком вновь ворвался Шумахер.
— Ты это, что Нинка, такое делаешь? Ты, почто рабочий люд травить изволишь! Ты эту гадость сама пила?
— А ты мне не тычь! Купил — проваливай! Не хрен мне клиентуру распугивать, — сказала Нинка, подбоченясь.
По физиономии Шумахера было видно, что сейчас он полезет на прилавок как Александр Матросов на амбразуру.
— Что, что ты мне эту бутылку в харю тычешь, — завопила Нинка, — сейчас, как возьму разновесы, да как стегану по твоей небритой роже! — заорала она, держа в руке двухкилограммовую гирю.
— Так стухла же!
— Что стухло, — спросила продавщица.
— Водка твоя стухла, чуть не плача заверещал Шумахер, протягивая ей открытую посуду! Дерьмом кошачьим воняет…
— Как это — стухла? Водка не тухнеть– идиот! Водка продукт вечный, как вселенная!
— А ты откушай из этого пузыря своей вселенной! — ответил Шумахер.– мы с мужиками хотели накатить по–соточке, а там сплошная вонь и никакого тебе спирта!
— Да этого быть не может — заорала Нинка, и выхватив из рук Шумахера бутылку, уже хотела влить себе в рот, но в магазин с открытой посудой ворвались разгневанные мужики.
Каждый тянул назад пузыри с алкоголем, жалуясь продавщице, что продукт протух и не подлежит употреблению в виду его сильного зловония.
Нинка видя, что народ с минуты на минуту перейдет в атаку, ждать бунта не стала. Она достала сотовый телефон и позвонила участковому Бу–бу. Не дожидаясь своего смертоубийства, она тут же закрылась в подсобке.
Участковый майор Александр Бухарский, был прозван народом за исключительный талант жевать свои же слова. Даже родная мать майора не всегда понимала сына, который никак не мог внятно связать и трех слов. Вместо нормальных звуков, передающих человеческие слова общения, изо рта участкового вырывалась какая– то привязка — Бу–бу.
— Что такое тут, бу, происходить? — спросил он, войдя в наполненный демонстрантами магазин.
— Михалыч — глянь! Казенная водка стухла! Это катаклизм какой–то? Аномальное явление! По всей деревне вся водка почему–то воняет кошачьим дерьмом! По нашему, по народному говном!!!
— Не может того, бу — быть! — сказал участковый, — Дай, я экспертизу — бу, сделаю!
— В район повезешь?! — спросила Нинка, держа руки на бедрах, — А мне, что деньги теперь алкашам возвращать? Не буду я без заключения эксперта возвращать выручку! Бутылки вскрыты! Алкоголь частично выпит! Не за той мой дед на фронте свои крови проливал, чтоб я, его внучка, казенные деньги дарила!
Бу–бу достал деньги из кармана и положив их на прилавок, попросил подать бутылку водки. Нинка, подчиняясь участковому, подала напиток, поставив его перед властью.
Майор прилюдно открыл новую бутылку и с умным видом стал махать своей ладошкой перед горлышком, словно веером, втягивая раздутыми ноздрями в себя запах. Ничего не почувствовав, он поднес горлышко к носу и вновь, словно насосом втянул в себя исходящий «аромат».
В какой–то миг его глаза стали округляться и вылезать из «орбит». Они завернувшись так, что он даже увидел кончик своего носа. Вонь — то ли тухлых яиц, то ли кошачьего поноса, пробила его до самых пяток, словно свежий хрен.
Майор Бу–бу, мужественно собрав в кулак все внутренние силы, напрягся так, что жилы вздулись проступив на его вспотевшем лбу.
— О, гля, гля, мужики, майор, как тужится! Во власть шандарахнуло он, стал, как рак красен! — сказал Шумахер, глядя на страдания участкового.
— Цыц, Колька! Не мешай майору экшпертизу делать! — вмешался Прохор.– У него в носе прибор есть! Газоанализатор!
— Ну, что! Ну, что! — спросил Шумахер участкового. — Ти стухла горелка майор?
Сделав умное лицо, участковый выдавил из себя анализ:
— Дерьмо!
— Во, мужики, майор сказал, что это настоящее дерьмо! Пиши Михалыч, протокол!
В магазине горемыкинского райпищеторга в бутылках с надписью «Водка» обнаружено кошачьи фекалии! — сказал Коля Шумахер, показывая свою эрудированность.
— Ты Шумахер, народ не ба–баламуть! Фекальных масс в напитках бу никаких нет, но зловонные ароматические включения присутствуют, — сказал участковый, возвращая бутылку обратно продавщице.
Майор вытащил из планшета бланк протокола и с умным видом стал писать, допрашивая каждого мужика по факту произошедшего происшествия. Народ вновь загалдел, словно гуси на выпасе. Постепенно допрос стал перерастать в настоящий митинг, который норовил перерасти в народный бунт.
ГЛАВА ДЕСЯТАЯ
ОБЬЯВЛЕНИЕ ВОЙНЫ
Тем временем, когда мужики бегали по всей деревне в поисках «лекарства», гуманоиды облюбовали колхозную ферму. В «красном уголке» былых времен социализма они навели порядок и как добрые самаритяне встали на постой. Коровы на удивление председателя колхоза перестали мычать с голодухи, и уже к концу недели заметно прибавили к удою.
Пришельцы утратив транспортное средство, были обречены на сосуществование с землянами. Им ничего не оставалось, как перейти в режим ожидания до завершения спасательной операции.
— Эй, есть тут, кто живой, — спросил председатель бывшего колхоза «Красный пахарь».
Он вошел в красный уголок и увидел их. Пришельцы Хрёгур и Суссель сидели на табуретках, закинув на по–американски ноги на стол.
— Черт побери, бляха муха, чего вы себе позволяете, — сказал председатель.
Устроившись на жительство в «красном уголке» фермы, пришельцы с головой погрузились в работу. Несколько дней они мыли, чистили и холили, худющих коров, которые были списаны на производственные расходы. Факт безмерной любви к животным, был мгновенно оценен скотиной которая увидела смысл своего предназначения. Рогатые, словно заново ожили. При виде новых опекунов, они радостно прыгали в стойлах, и махали в разные стороны хвостами, отдавая до капли все молоко.
— Пламенный привет, — сказал председатель.– Слух по деревне пошел, что у вас братья по разуму, возросли надои больше чем на тридцать процентов! Я решил принять вас на ПМЖ! То есть на постоянное место жительства.
Гуманоиды, хлопали бездонными глазами, улыбались, и что–то чирикали на своем инопланетном языке.
— Ну, что братцы, кролики! — обратился он к одному из пришельцев, — я вижу, вы тут у нас обжились, животные очень вас любят! — сказал председатель колхоза, с любопытством разглядывая возрожденную из руин ферму, — Может вам российское гражданство сделать? Может, останетесь у нас тут на Земле?! Нюрку за вас замуж отдадим. А она нам гуманоидов нарожает…
Пришелец посмотрел на председателя суровым взглядом и передал ему клочок бумаги, на котором были написаны какие– то странные иероглифы.
— Это что, — спросил председатель, улыбаясь
— Маврун мунахым мамат ичра, — сказал инопланетянин. –Харум — дарум!
— Харум– дарум, говоришь?! Будет тебе харум — дарум! Я вот эту твою бумажку, как отдам в компетентные органы. Пусть они спросят вас, что такое харум– дарум, — сказал председатель и положил заявление во внутренний карман.
— Ача, аша маргалы турафир бака, — прошипел гуманоид.
— Ага, я все понял тебя, — сказал председатель. –Ну, бывайте, я к вам участкового пришлю, пусть вам подготовит документы на ПМЖ. Председатель завел движок и улыбнувшись напоследок, поехал в сторону правления колхоза «Красный пахарь».
Расположившись уютно за столом в кабинете, он подтянул поближе телефон с «вертушкой», и набрал номер опорного пункта.
— Алло, Александр Михайлович, ты сегодня на службе? Не мог бы ты голубчик, зайти ко мне в кантору на пару слов без протокола. Тут наши гастарбайтеры мне челобитную подали на предмет ПМЖ. Я понять не могу, что они пишут. Надо бы ФСБ подключить, может они нам войну межгалактическую хотят объявить. А может, какую рационализацию хотят внедрить на ферме. Черт их разберет!
— А я где тебе толмача возьму? У нас знающих язык пришельцев отродясь не было. Но я тебя Александр Григорьевич услышал! Минут через десять зайду…
Участковый, положил трубочку. Он достал из ящика стола новую папку и «любовью» вывел на ней надпись –«Гастарбайтеры». После чего несколько раз обвел буквы черным маркером и положил в неё с десяток пустых бланков протоколов.
— Заправлены в планшеты космические карты и штурман уточняет последний раз маршрут, — запел майор Бу– бу. –Давайте — ка ребята, накинем перед стартом, у нас еще в запасе четырнадцать минут, — пропел он, и достав из стола бутылку водки, налил себе стограммовую рюмочку. Бу– бу знал, что вся водка в районе «протухла» и даже составил по этому поводу протокол. Но побывав в районном управлении с иском от местных алкашей к магазину «Сельпо», убедился, что там — районе, водка почему– то не была подвержена никаким изменениям. Не стал он это явление связывать с браком на производстве и другими аномалиями природы. По роду службы полицейским, майор много читал, поэтому знал, что если сунуть голову в бак из– под воды, или надеть на голову металлическую емкость, то внутри этой конструкции можно выпить любую водку — без всяких последствий для здоровья. Экранируя мозг от вредных гипнотических волн железом, Бу– бу добился эффекта неприступности организма, от пагубного влияния космических технологий. Доводить свое открытие до местного населения, которое любило выпить, майор не стал. Он засекретил свое ноу — хао, наложив печать молчания.
— На пыльных тропинках далеких планет, останутся наши следы, — пел он в приподнятом настроении. Закусив, пронимающее неприятное послевкусие соленым огурчиком, он на приподнятом настроении вышел из кабинета.
ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ
ХИТРЫЙ ЗАМЫСЕЛ
Целую неделю, как богатая клиентка забрала свои фотографии, Зиновий Шнипельбаум не мог уснуть. Постоянные воспоминания об огромном бриллианте, выворачивали его нутро наружу. Ничего он не мог с собой поделать — жаба душила его, заставляя организм чахнуть.
— Тварь я дрожащая, или право имею, — завопил он, очередной раз вскакивая с постели среди ночи.–
Сновидения о сказочном богатстве постоянно преследовали его, и Зяме казалось, что после встречи с кристаллом он просто сходит с ума. Даже на цветной фотографии, которую он сделал для себя, символ очаровывал какой–то невероятной внутренней силой и энергией. После недельного раздумья, Шнипельбаум, измученный душевной болезнью — сдался. Переломив себя, как личность, он с трясущимися от страха ногами и руками вышел по интернету на связь со своим дядей. Тот лет двадцать, как иммигрировал в США и проживал в Нью– Йорке на сорок первой авеню.
— «Дорогой дядя Абрам! Когда ты уезжал в Израиль я давал тебе слово, что никогда не и не при каких обстоятельствах не побеспокою тебя вопросом о финансах. Прости меня! Я не мог сдержать своего слова! Я не буду просить у тебя денег. Я — я наоборот хочу предложить тебе нечто такое, что станет для тебя хорошим поводом любить меня, как ты любишь свою дочку Цилю. Если ты оценишь мое усердие, я готов предложить тебе 30% от моего гешефта. 30% это очень много денег когда вопрос стоит о цене в несколько миллионов долларов. Высылаю тебе фотографии одной „безделушки“, которая надеюсь, заинтересует тебя»
Зяма аккуратно присовокупил к письму несколько самых лучших фотографий и откинувшись, на спинку кресла, отправил послание по электронной почте в Америку. Не дожидаясь ответа, он прошел в кухню и с осознанием исполненного долга засыпал в турку молотый кофе от «Якобс». Не прошло и трех минут, как «шапочка» кофейной пены поднялась над кофеваркой, но в этот самый миг его мобильный телефон, скрипнул СМС сообщением. Зяма аккуратно налил в чашечку благоухающий божественный напиток и одним пальцем, добравшись до СМСки, — прочел, разглядывая сквозь круглые очки иностранные буквы:
— «Zgdu na E– meile — Abram»
Бросившись к компьютеру, фотограф Шнипельбаум открыл страницу и увидел сумму, которую предложил ему дядя Абрам. Зяма, несколько раз кулаками протер свои глаза, но количество нулей, после этой процедуры восстановления зрительного восприятия, ни как не уменьшилось. Она оставалась такой же огромной, как в первый раз.
— «Вау! Двенадцать миллионов долларов», — сказал сам себе Зяма, прыгая от радости.– «Двенадцать миллионов долларов! Двенадцать миллионов долларов! Двенадцать миллионов долларов!» — уже кричал Зяма, что есть силы, будто бы эти деньги уже поступили на его счет.
Зяма, не теряя времени, тут же написал дяде:
— «За всё?!»
Тут же мгновенно на его вопрос, так же быстро пришел ответ. Дядя Абрам писал:
— «Net — eto avans»
Руки Зиновия еще сильнее затряслись. Он старался схватить чашечку кофе, но она так прыгала в его руках, как будто в ней появился какой– то моторчик и он не смог даже сделать глотка. В конечном итоге Зиновий пролил кофе себе на штаны в районе паха и в нервах швырнул чашку в дальний угол.
— «Боже за что?! За что мне такое?! Двенадцать миллионов долларов! Двенадцать миллионов долларов! Двенадцать миллионов долларов и это только аванс»! Что мне делать с такими деньгами?! Что мне делать с такой суммой?! — кричал Зяма, прыгая по комнате, как ошпаренный. В его голове спутались все мысли, которые могли направить его на пути истинный. Взяв себя в руки, он достал из холодильника бутылку французского коньяка производства дагестанского завода «Дербент». Налив себе целый бокал, он выпил его одним глотком и вновь повторил:
— «Аванс двенадцать миллионов долларов! Это только аванс!!! Боже сколько стоит этот камень» — кричал возбуждённый Зиновий, стараясь успокоить расшатанные нервы.
Дядя Абрам не мог шутить. Только Абрам Шнипельбаум в клане семейства Шнипельбаумов знал, толк в бриллиантах и других драгоценных камнях. Такими вещами он не мог шутить и это еще больше пугало районного фотографа.
На карту в этот раз было поставлено всё. Нужно было любыми путями перехватить этот камень, пока его тайну не обнаружил кто– то другой. Дрожь приглушенная коньячным паром, слегка утихла. Почувствовав явное облегчение, Зяма налил в бокал еще коньяка и уже не спеша стал смаковать его, обдумывая коварный план действий.
Сложность была в том, что нужно было тихо и без суеты разыскать Максимовну и украсть у нее этот камень. Зиновию такая афера была не под силу и теперь была необходимость нанять людей со стороны. По роду своей работы Зяма, знал несколько человек в районе, который мог бы за несколько тысяч долларов решить все его проблемы. И Зяма, вопреки своему «Я» пошел во банк, изменяя своим принципам не связываться с криминалом. Достав из тайника десять тысяч долларов, он, оставив мобильный телефон дома, пошел в воровской притон, чтобы встретиться с нужным человеком. Там, в подвале бывшей районной кочегарки, переделанной под ресторан с названием «Дохлый пингвин», собирались все местные гангстеры районного масштаба. Во главе этой воровской «малины» стоял знаменитый на весь район вор и раздолбай по кличке Макс. Макс благодаря природной наглости и тупости держал весь район в страхе. Многие предприниматели ежемесячно платили ему дань, которую он тут же спускал игрой в «однорукого бандита», напрочь забыв о воровском общаке, о котором он обещал заботиться. Вот к нему, как местному «авторитету», и обратился Зиновий Шнипельбаум, в надежде заинтересовать возможностью заработать сто тысяч долларов.
— Ну, что ты приволок? — спросил Макс, держа в зубах дымящуюся сигару, а в руках карты.
— Ви знаете, господин Макс, у меня к вам необычайно выгодное предложение, — сказал Зяма, стараясь выглядеть в воровских кругах уверенно и убедительно, — Нам с глазу на глаз нужно с вами покалякать о хлебе нашем, насущном!
— У меня от моей братвы секретов нет! Давай, калякай, про свой насущный хлеб!
— Да и у меня нет от братвы секретов, но этот наш с вами разговор настолько серьезный, что без хлеба насущного может остаться половина нашего города вместе с областью.
Макс встал из–за игрового стола и, надев ковбойскую шляпу, медленно, словно сытый гусь, вышел к Зяме.
Зиновий стоял посреди игрового зала и нервно теребил в руках свою шапку. Его лоб вспотел от напряжения, и он раз от разу вытирал его белым платком, где–то в душе проклиная себя за подобный шаг в криминальную жизнь.
— Так что, ты, мне поведаешь, иудей? — спросил Макс, подойдя вплотную.
Зиновий, прогнувшись в поясе, кланялся, словно читал талмуд и, тряся своей губой и заикаясь, тихо сказал:
— Я хотел предложить вам, господин Макс, заработать сто тысяч долларов.
У вора районного масштаба от удивления с головы даже сползла его знаменитая ковбойская шляпа, а сигара, не удержавшись во рту, упала на ковер заведения.
— Что!!! — только и спросил он, застыв в оцепенении.– Ты, часом, овечка, не попутала луга?! — спросил он, после недолгой паузы.
— Что вы, что вы, господин Макс, разве я, Зиновий Шнипельбаум, могу обманывать таких уважаемых людей, как вы?! Да пусть разверзнутся воды Красного моря и затопят всю обетованную землю, если Зиновий Шнипельбаум соврал хоть на йоту! Вот, лучше взгляните на это…
Зяма вытащил из кармана цветное фото кристалла и дрожащими руками подал его Максу.
— Что это за сиськи? — спросил Макс, абсолютно не видя «нубирита», висящий на шее Максимовны.
— Мы можем уединиться? — спросил Зяма, оглядываясь по сторонам, — Чем больше людей будут об этом знать, тем меньше вероятность заполучить нам этот камушек.
На этот раз Макс согласился с доводами Шнипельбаума. Действительно, на кон была поставлена та вожделенная сумма, о которой давно мечтал он сам. Где–то уже в тайных закромах своего мозга он представил себя на шикарной яхте возле Канарских островов. Он, мелкий вор районного масштаба, выходил совсем на другой уровень, где такие фамилии и клички как Алькапоне, Ваня Питерский и Вахо Тбилисский звучали, наводя страх на простого обывателя. В голове побежали круги, и он уже представил себя летящим по автобану в красном «Феррари», окруженного кучей голозадых девок, поливающих его шампанским.
— Эй, человек! — обратился Макс к персоналу кабака.– Два раза текилу царице!
— Что будет вам угодно? — ответил халдей, прогибаясь в поясе.
— В номера! В номера! У нас с этим фраером будет большая игра, — сказал Макс и, взяв его за рукав, толкнул Зяму в «номера», где еще в бытность коммунистического правления, при кочегарке была размещена душевая кабина для кочегаров.
Расположившись вокруг обитого зеленым сукном стола, Макс закурил сигару. На американский манер он закинул свои ковбойские сапоги на стол и вытянулся на стуле, словно дождевой червь, выползший на асфальт.
— Ну, давай, выкладывай, что это за булыжник такой и где он лежит? — спросил он, скрестив на груди руки.
— Короче, дело обстоит так…
И Зяма стал рассказывать Максу, как в его фотостудию пришла молодая девка, на груди которой болтался кулон с этим камнем. Как он фотографировал её в обнаженном виде, и какие у нее ноги и прочие прелестные формы. Все это он подкреплял фотографиями, которые сделал в двух экземплярах. Макс протягивал руку из–под ковбойской шляпы, беря снимок, и каждый раз цокал языком при виде обнаженных прелестей омолодившейся Максимовны. Он, как ценитель прекрасного, видел в эту минуту только бюст третьего размера. Кулон же с камнем как–то отошел на второй план. Фотографии голой девки сразили Макса наповал. В этот миг он переиграл свои фантазии, выкинув из своего «Феррари» голозадых девок, а представил себя уже в обнимку с Максимовной на палубе круизного лайнера. Она, словно героиня фильма «Титаник», стояла на самом носу бегущего по волнам парохода, широко разведя свои руки, а он, вор районного масштаба, держал её за бюст, ощущая пальцами всю упругость девичьей груди.
— Что ты хочешь от меня? — спросил он Зиновия, когда тот закончил рассказ.
— Я, господин Макс, прикинул, что за этот камень можно вполне получить полмиллиона долларов. Мой дядя Абрам Шнипельбаум держит в Нью–Йорке на сорок первой улице небольшой ювелирный магазинчик. Я иногда с ним общаюсь по интернету. Я слил ему эти фото, и он сразу мне подтвердил, что готов заплатить за этот камень полмиллиона долларов, — сказал Зяма, скрыв от Макса истинную стоимость этого камня.
Если бы в этот момент он знал, что ценность камушка не в его величине, а в энергетическом потоке, который он испускает. Если бы Зяма знал, что за такой камень, который омолаживает до самой юности, возвращая телу былую красоту, любая, даже самая дряхлая миллиардерша выложила бы не двадцать миллионов долларов, как обещал ему дядя, а целый миллиард! Если бы он знал, какими свойствами обладает чудо кристалл, то никогда, ни за какие деньги, не стал бы его продавать. К сожалению Зиновий пока не знал этого — как ни знал и о том, что уже вскоре из– за этого камня могут начаться военные действия между землянами и жителями планеты «Нубира», которые несут смерть всему живому на Земле.
Открыв в Лос–Анжелесе салон омоложения, и представив тело Максимовны, как бесспорное доказательство чуда, можно было бы через омолаживающие сеансы для американских миллионерш и миллиардерш, заработать еще больше, чем зарабатывает Бил Гейтс, изготовляющий всему миру компьютерные программы. Камень «нубирит» открывал врата не просто в рай, он открывал врата в райскую вечность и ради этого, стоило перевернуть весь мир, чтобы жить вечно: быть вечно богатым, быть вечно молодым и вечно властвовать над миром.
— Так ты, фраер, говоришь, если мне удастся добыть этот кристалл, то я получу сто тысяч зеленых американских рублей? — спросил Макс, поднимая шляпу стволом револьвера, как это он видел в американских вестернах.
— Да, да это бесспорно, — ответил Зяма, потирая под столом свои вспотевшие руки.
— А если, ты, меня кинешь или разведешь, как лоха? — спросил Макс, — Ты понимаешь, что я с тобой сделаю?
— Да что ви, господин Макс, такое говорите? Сделка есть сделка! Вы, что считаете, что я, похож на Иуду из Кориафа?! Это тот за тридцать серебряников самого Иисуса Христа мог продать! Так вот, я лично хочу подтвердить, что я не Иуда! Я Зиновий Шнипельбаум! Как только камень будет у вас, мой дядя моментально оплатит вам сто тысяч долларов.
— Ты фотоаппаратчик, хитрый, как украинец из Львова. Сто тысяч за камень, который стоит миллион. Ты что ранен в голову? Как минимум пол– лимона!
— Пол–лимона, — переспросил Зяма, удивляясь запросам.
— Пол –лимона! — ответил Макс, закрепляя сделку крепким мужским рукопожатием.
В этот момент он даже и не подозревал, что в кармане трясущегося от страха бедного еврея Шнипельбаума был, как бы случайно включен цифровой диктофон, который записывал весь разговор. Сделка в этом деле на пол–лимона была самая глупая и дешевая, на которую мог клюнуть, только такой «авторитетный вор», как Макс. Озвученная им самим сумма, смогла бы рассмешить даже тараканов, которые жили в этом кабаке в бывшем угольном складе, переделанным под ресторан. Пол–лимона, которые рушили все мечты и фантазии местного воровского авторитета, опуская его по своей глупости на уровень вокзальных бомжей.
Тело Зиновия неистово сотрясал смех. Он выходил прямо из кишечника и дойдя до горла, вновь скатывался назад, вызывая судорожные колики. Он не просто смеялся — он ржал, как ржет «сивый мерин», испытывая счастье бесполой жизни. Зиновий представил, как на глазах воровских авторитетов он разрежет лимон и отдает Максу половину. Зяма представил Макса грызущего ногти и осознавая, что он действительно лох — лох самого печального и самого глупого образа за всю историю человечества.
ГЛАВА ДВЕНАДЦАТАЯ
АЛКОГОЛЬНЫЙ ГЕШЕФТ
Семен Морозов последнее время никак не мог смириться с тем, что мужики его деревни Горемыкино подверглись такой напасти, которая случилась со всеми алкогольными напитками. Он понял, что на волне великих потрясений, можно спокойно сколотить неплохой капитал. У Семена возникла спонтанная идея. Привозить алкоголь из города и уже здесь в деревне торговать по двойной цене, как это делали детройтские бутлегеры в годы сухого закона.
Мысли Сени «Гутенморгена» роились в голове, подобно пчелам в жаркий июньский день над полем цветущей гречихи. Не выдержав такого мыслительного напора, решил он прокатиться в район, используя для скрытности и скорости экспроприированный НЛО
Постояв на коленях перед иконой Спасителя, Семен той же ночью вошел на «космодром», который находился у него в сарае. Там под сеном был спрятан инопланетный агрегат. Расчистив его от пыли и сухой травы он, как в прошлый раз забрался во внутрь и устроился в кресле. Все было, как всегда. Семен с замиранием сердца нажал на джойстик и плавно оторвался от земли. Тарелка используя антигравитационные силы беззвучно зависла в сарае и уперлась в крышу.
— Черт, — только и успел сказать Гутенморген.
Хруст деревянных стропил и переводов напугал Семена. Вместо того, чтобы посадить агрегат на место, он нажал на шар и внезапно рванул вверх. Крыша сарая оторвалась и вместе с НЛО взлетела в воздух. Семен, ничего не видел. Он нервно крутил шар управления, стараясь выскочить из–под крыши, но не мог сделать это. Со стороны было видно, как крыша, носится над селом, словно реактивная. Как не старался Гутенморген избавиться от этого сооружения, у него ничего не получалось. И тут он решился на петлю «Нестерова». Набрав высоту НЛО вошел на «мертвую петлю», крыша сорвалась. На огромной скорости она ударилась о землю и тут же развалилась на мелкие части.
«Махнув рукой» на остатки сарая, Семен уверенно направил инопланетный корабль в сторону райцентра. Он спустился до самой земли, стараясь лететь так низко, что ветви деревьев иногда касались этого судна. Инопланетная автоматика четко держала курс по высоте. Под тарелкой он видел просторы родной Земли, покрытые снегом и поросшие кустарником.
Еще совсем недавно здесь была жизнь. Колхоз процветал и все поля, которые заросли молодыми березками, были покрыты колосившейся рожью и пшеницей. На душе стало тоскливо. Семен вспомнил теплое лето. Вспомнил свою жену Аньку, как бегал за ней на танцы, когда она еще ходила в девках. Как танцевал с ней в клубе под музыку «Бони–М», а потом тащил в жасмин, чтобы там, в тиши кустов, покрытых ароматными цветами, влезть ей под юбку.
Совсем незаметно тарелка подлетела к Бормотухину с северной части. Выбрав место, Семен уверенно опустился так, чтобы никто не смог его обнаружить.
Короткими перебежками, словно партизан, он прокрался в центр города и вошел в дежурный магазин под названием –«24». Час был поздний. На улице было пустынно.
— Здрасте вам! — сказал Гутенморген, здороваясь с продавщицей, — Водка есть?
— Сколько вашей душе будет угодно, — ответила молодая, красивая девушка на длинных ногах.– Выбирайте!
— Мне двадцать бутылок! Нет –давай сразу сорок, — сказал Семен, вытащив из–за пазухи два емких «челночных» баула.
Семен сложил бутылки и рассчитавшись, хотел было уже идти, но тут вдруг…
В тот самый миг в магазин вошел ковбой. В его зубах торчала дымящаяся сигара. Поскрипывая по полу ковбойскими сапогами со скошенными каблуками, он подошел к прилавку.
— Здравствуй крошка! Я хочу сказать тебе, что скоро ты станешь самой богатой девушкой этого города! Все девки будут просто падать от зависти, — сказал Макс и облокотился на прилавок.
— Ты что Макс, сегодня у однорукого бандита выиграл, или обворовал кого, — спросила продавщица, ехидно ему улыбаясь.
— Ты Светка, дурочка! Не пристало мне, смотрящему за этим захолустьем, по чужим квартирам ошиваться, — сказал Макс, — Я сегодня сделку заключил с фотоаппаратчиком.
— С кем? — спросила продавщица, — С каким это еще фотоаппаратчиком?
— Ну, тот, что карточки всякие на ксивы делает!
— А, с фотографом Зямой, — додумалась продавщица.
— Во–во, с ним самим. Глянь, какие он мне фотки подогнал. Может, ты эту бабу знаешь?
Макс бросил несколько фоток прямо на прилавок.
— Смотри, сиськи! Вот это всем сиськам сиськи! Не то, что у тебя Светка, словно два прыща…
— Дурак! — обиделась девушка.– Не видала я этой профуры, — сказала она.
Макс глянул на Семена. Тот упаковывал алкоголь и искоса поглядывал на клоуна в ковбойском наряде.
— Слышь, мужик, ты часом эту мочалку не встречал? — спросил он Семена.
Семен заинтересовано уставился на эротические фотографии. Он сразу же опознал на них односельчанку Снегурочку. Вот только, чувствуя со стороны местных братков какой–то подвох, признаваться в том, что эта девушка из его деревни он не стал.
— Не, я такой не видал! Может, она какая — залетная?
— Упакованная, шалава, — прошептал Макс продавщице. –Кристалл у неё на миллион баксов потянул! Зяма её где–то выцепил. Он этот брульянт своими руками мацал и уже с америкосами шушукается по Интернету, чтобы сбыть его за кордон, –краем уха услышал Семен. Его сердце забилось от впрыска доброй порции адреналина. Нужно было срочно спасать завклубом. Накинув ручки от сумок себе на плечи, он вывалился на улицу из магазина.
— «Во дела! –пробубнил он себе под нос, — Новенькую мафия ищет». — Надо майору Бу–бу сказать, а то убьют ненароком!
Добравшись до звездолета, загрузил в тарелку водку и поднявшись над огородами и кустами, мгновенно исчез в ночном небе.
Не знал тогда Семен, что все его труды были напрасны. Всё, что он купил в районе, теперь не стоило и выеденного яйца.
Сила гипнотического потока от гипнтрона была настолько сильной, что даже привезенная из райцентра водка, мгновенно «портилась». Она, как и вся остальная, находящаяся в деревне, начинала якобы источать зловоние. Самое страшное было то, что все сознание сельчан под гипнотическим действием внеземного разума кардинально менялось. Все кто хоть раз вкусил зловонной жидкости, отказывались от спиртного навсегда. Гипнотический ретранслятор — гипнотрон, подключенный к антенне сотовой связи, исправно делал свою работу.
Инопланетяне две недели не могли выдержать то, что выдерживают люди годами своей жизни. Сами того не подозревая, все кто сталкивался с гуманоидами, как бы кодировались и уже ни одна сила не могла повлиять на видоизмененные клетки мозга, которые не просто противились употреблению спиртного –они его отвергали.
— Ну, и что ты приволок, зараза?! — кричала на Семена его жена Анька, — На кой черт тебе столько этого дерьма? Пить же все равно некому!!!
Баба так разошлась, что не заметила, как в руках у нее оказалась ступка для куриной мешанки, которая своими изящными формами напоминала еловую дубину или биту для игры в бейсбол.
— Ты это, Анюта, палку–то брось! Чай ребра мне поломаешь, что я буду делать с поломатыми ребрами? — проголосил Семен, шарахаясь от бабы с дубиной.
— Я вот тебе сейчас садану этой палицей по твоей посуде так, что склянки по всей деревне полетят! — заорала Анюта и замахнулась на сумки с водкой.
— Не губи! Не бей, зараза! Лучше ребра мне ломай, а водку гадина, не тронь — святое это! Она хоть и смердит тухлятьем, так её в магазин могу обратно сдать, — завопил Семен и плюхнулся на колени перед женой закрывая грудью баулы с алкоголем.
Сердце жены дрогнуло. Увидев, как её мужик стоит перед ней на коленях. она в тот миг вспомнила, как стоял её Сенька Морозов точно также на коленях, когда делал ей предложение. Как сидела она на лавке под липой, поглаживая свой вздувшийся от беременности живот, а он, Сенька Морозов, ползал перед ней, целуя её голые колени. В этот миг Анька заплакала. Бросив палицу, опустилась к своему Семену. Она обняла его, прижав к своей бабьей груди и поглаживая по голове, вместе с ним залилась горькими слезами. Так и стояли они друг напротив друга, пока Семен не возжелал супругу всем своим существом. Возжелал так, как возжелал двадцать лет назад, впервые затащив её в кусты с жасмином. Он глубоко задышал и расстегнув зубами верхнюю пуговицу халата, коснулся губами её груди.
— Ой, нате вам с кисточкой — покойник воскрес! — сказала жена, прижимая еще сильнее голову мужа.– Нявошь тебя на старости лет на любовь потянуло — проказник?! — хлопая ресницами, спросила она.
В эти секунды ей было так хорошо, что она была готова простить Семену все: поломанную крышу сарая и целую кучу денег, потраченных на летающую тарелку. Простить и тухлую водку, которую впустую он приволок домой из района.
Семен нежно поднял на руки жену и понес в кровать. Обняв его, она крепко повисла на его шее. Бабье сердце в ту секунду сжималось от предвкушения момента, которого она ждала с наступления нового года.
Миг безграничного удовольствия пролетел очень быстро. Семен впервые за долгие годы превзошел самого себя и благодарная за любовь Анюта, даже по этому поводу пустила слезу неописуемого бабьего счастья. Она нежно гладила своего суженого по голой спине, целовала его и крепко обнимая, прижималась своей щекой, наслаждаясь телесным теплом своего мужика. Ведь он, её Семен, был сейчас роднее всех на этой земле, и Аньке казалось, что она просто приросла к нему всем своим телом и теперь никакая сила не сможет их разлучить.
Перевернувшись на спину, Анюта заложила руки за голову и вдруг тихо сказала:
— А знаешь Сенечка, а я вообще–то рада, что в нашем районе вся водка протухает. Ты, когда не пьян, так дюже до любови охоч и страстен! Ты таким, как сегодня, был двадцать годов тому назад. А почему? А все потому, что уже два дни, как не пьешь её гадину. Вот, вот, она настоящая жись!!! — сказала жена и вновь заплакала.
— Да что ты, дуреха, мокроту пускаешь? Да сложу я завтра крышу на сарае.
— Я, Сенечка, не по сараю слезы лью. Я от счастья плачу, ведь ты у меня такой хороший! Может, мы ребеночка заведем? Вон по ящику видела, Президент наш денег по двести пятьдесят тысяч дает, — многозначительно сказала Анька. –Демография державе нужна, а не беспробудное пьянство!
В эту минуту Семену на душе стало настолько тепло, хорошо и приятно, что он почувствовал, как вновь желает опуститься в омут любви. Закинув свою волосатую ногу на ногу жены, он прижался к ней всем телом, стараясь всей своей кожей впитать её благодатное бабье тепло.
— Невошь, еще хочешь, неугомонный то какой? — спросила она его, удивляясь прыти мужика.
— Угу, — промычал ей на ушко Семен, и блаженно прикрыв глаза, поцеловал в мочку уха.
— Так иди ко мне, яхонтовый мой, не томи душу, — сказала Анюта, и прямо силой затянула на себя первого деревенского космонавта.
ГЛАВА ТРИНАДЦАТАЯ
МОСКВА ЗЛАТОГЛАВАЯ
Вырвавшись из Горемыкино, Максимовна, ехала в поезде в Москву лежа на верхней полке, что было необычно для её архаичного мировосприятия. Она глядела в потолок и удивлялась тому, что произошло с ней за этот последний месяц. Никак не могла Максимовна привыкнуть к тому, что прожив, восемьдесят пять лет она, вновь стала молодой и желанной. Судьба вновь ей предоставила шанс прожить новую, еще более полную и красивую жизнь, в то время когда её подруги одна за одной уходили из этой жизни. Все это настолько трогало её за душу, что она, повернувшись на бок к стене, захныкала и пустила горючую слезу. Все, что происходило с ней, как бы было вообще не с ней, а с кем–то другим, а она лишь только наблюдала за этими метаморфозами со стороны. Успокоив себя, Максимовна закрыла глаза и крепко заснула с мечтами о лучшей жизни, которую ей рисовало её воображение. Сон теплой пеленой окутал девушку и под стук колес, увидела Балалайкина приятное сновидение.
Ей снилось: будто она молодая и красивая девка, приезжает в Горемыкино и на глазах у всей деревни выходит из дорогой красной машины, показывая своим старым подругам, какой она стала красивой и молодой. Модные журналы пестрят от её фотографий, а лучшие мужики столицы ходят вокруг, в надежде завладеть её сердцем.
Саша Зек бросает к её ногам, расписанную им в стиле Рембрандта свиную шкуру и она Мария Балалайкина, наступает на нее, словно королева Анна, покорительница северного народа великих варваров.
Поезд уносил её вдаль. Машка абсолютно не подозревала, что судьба приготовила ей новые, не менее интересные испытания, которые ждали её.
— Просыпаемся! Москва, Москва, просыпаемся! — сквозь сон услышала Максимовна голос проводницы, — Через десять минут санитарная зона. Я закрою туалет…
Максимовна потянулась, освобождая мозг от ночных грез, и спустилась вниз. Прожив всю жизнь в деревне, она впервые за восемьдесят пять лет ехала в столицу. Москва, как магнит манила, открывая перед ней широко распахнутые двери новых возможностей. Тут было все: деньги, слава, популярность и все то, что хочет молодая девушка на рубеже своего совершеннолетия.
Поезд медленно вкатился на Белорусский вокзал. Скрипнув чугунными башмаками, он плавно остановился. Народ покинув свои места выстроился в очередь к выходу. Максимовна, озираясь по сторонам, глядела в каждое окно вагона, стараясь впитать в себя, словно губка, первые впечатления от увиденного нового мира, но пока еще не было того, что могло удивить деревенскую девку.
Народ двигался по перрону сплошной стеной. Кто тянул чемоданы на колесах, кто огромные баулы, а кто просто так, как и она бежал налегке, закинув за спину модный рюкзак.
Было зябко и все люди старались, как можно быстрее окунуться в суматоху огромного города, чтобы за суетой буден, забыть о конце января и том утреннем морозе, который обжигал лицо.
Влившись в общую народную массу прикативших в столицу пассажиров, мчалась она в людском потоке, словно щепка, уносимая полноводной рекой, пока не оказалась в метро.
Все эти годы Балалайкина провела в своей деревне и ни разу не высовывала носа дальше районного центра.
Лишь однажды много лет назад за свой каторжный труд ей довелось отдыхать на Черном море в пансионате «Колос». Партийное руководство района наградило Максимовну путевкой, за внедрение изобретенной ей установки по отлову земляных блох. В те далекие годы, когда народ не знал о существовании ядохимикатов, блох на льняных полях отлавливали вручную. Так вот придумала Максимовна четырехколесную тачку с натянутым пологом, который покрывался невысыхающим клеем. Немецкий конь по кличке «Геббельс» тянул за собой по полю тачку, будоража цепями сидящих на молодой поросли льна зловредных и прожорливых членистоногих.
Эти твари настолько обожали молодые сочные побеги льна, что в один день, бросив своих кормильцев в виде котов, собак и прочей живности, в одночасье дикими стаями устремлялись на поля. Тут–то и начинался праздник желудка, а колхоз, проворонивший этот период халявного обжорства, почти всегда оставался без урожая. Так и тягал «Геббельс» по полям этот полог, к которому и прилипали эти твари, поднятые с ростков железной цепью.
Стояла Максимовна посреди огромного мраморного зала, вращая головой и напрягая мозги, старалась предугадать направление своего движения. Мудрость и интуиция вели её по пути к своей цели. Уже к вечеру она смогла добраться до телевидения в Останкино, где проходил кастинг по отбору будущих звезд Российской эстрады.
ГЛАВА ЧЕТЫРНАДЦАТАЯ
ПО СЛЕДУ БАЛАЛАЙКИНОЙ
Тем временем, в покинутой Балалайкиной деревне, разворачивались детективно — криминальные события.
Макс вдохновленный весьма солидной премией, которую обещал ему Зиновий Шнипельбаум, направлялся в Горемыкино со своей командой отмороженных коллег по банде. В тот миг ему казалось, что найти Машку будет легко, а еще легче будет отобрать у нее то, что гарантировало ему беззаботную жизнь. Макс не знал и не ведал, что на этот раз ему придется столкнуться не с простыми деревенскими мужиками, а с происками пришельцев про которых он даже не имел представления.
Приехал Макс в деревню на черном внедорожнике с народным названием «Козел», который был когда–то списан военными еще в период командования маршала Малиновского. Поднимая клубы снежной пыли, перемешанной с черными выхлопными газами, умирающего двигателя, бандитский папа Макс не въехал, а влетел в деревню, чуть не столкнувшись с трактором Шумахера.
— Эй ты — черт из коробочки, — закричал он Шумахеру, пока тот вникал в ситуацию, –ты эту мочалку знаешь? Спросил бандит, показывая Шумахеру фото Максимовны.
— А невошь! Это девка наша местная! Живет тут недалече, — сказал Шумахер сплевывая шелуху семечек. –Директорша сельского клуба.
— Где, где она живет? — сгорая от нетерпения, спросил гангстер
— А вон та хата на краю деревни, — показал Коля Шумахер, полагая, что к Машке приехали городские ухажеры.
Ничего не сказав, Макс прыгнул в «Козла» и поскрипывая ржавыми рессорами, покатил в сторон, у указанную трактористом.
— Это кто такие будут? — спросил Гутенморген, щелкая семечки.
— Это, — задумался Коля Шумахер.– А хрен их знает! К Машке приехали, наверное, свататься будут? Один красивый такой, как американский ковбой. Сапоги золотом шиты, шляпа во, что зонтик! Ну, прямо блин, неуловимый Джон из штата Калифорния! — сказал Шумахер.
— А чего он не уловимый, — спросил Семен.
— А потому, что Семен — он на хрен никому не нужен, — ответил Шумахер и засмеялся.
— Ты давай — гони на кузню к Прохору, а я за Зеком сгоняю. Пора устроить гангстерам пламенный прием! Будут знать, как нашу завклубом обижать!
— А что, нехай сватаются! Нам то, что?! — сказал Шумахер, почесывая затылок.
— Ты Шумахер, как был дурак, так дураком и остался! Я этого ковбойца, в райцентре видел. Эти уроды к Снегурке приехали, чтоб ограбить её! Он мне фото нашей завклубом показывал. Это мафия…
— Мафия говоришь?!
— Мафия, мафия! — ответил Гутенморген и выплевывая шелуху на белый снег.
— Так сейчас мы той мафии быстро звездюлей навалим! Дорогу в Горемыкино на всю жизнь забудут! — сказал Коля и рванул свой трактор так, что тот встал на дыбы, будто это был арабский скакун, пришпоренный наездником.
— Сейчас мы им сделаем мафию! — крикнул он из окна трактора, и помчался в кузницу к Прохору.
Осмотревшись, Гутенморген, подвернув свой овчинный кожух и помчался к Зеку, который с самого утра трудился в свинарнике над росписью очередного свиного стада. Выполняя заказ одного из авторитетных «олигархов», Зек, целую неделю под музыку Михаила Круга «Кольщик», расписывал хрюшек в уголовной тематике, аккуратно выводя тушью на откормленных свиных боках соборы и святые распятия.
Свиньи, как ни странно, обожали эти сеансы иглотерапии. Они балдели от выпитой водки, к которой были неравнодушны, так же как и местные жители.
Семен ворвался на свинарник и увидел Зека, который сидел на пьяной хрюшке, и рисовал на ней машинкой лик Сталина.
— Что за черт тебя принес? — спросил Зек.
— Санчело, ты блатных из района знаешь?
— Ну, знаю… С некоторыми на зоне чалился.
— Там твои урки прикатили. Завклубиху ищут! Хотят у неё какой–то кристалл приватизировать. Я слышал он огромных денег стоить! Я Шумахера за Прошкой послал, будем отпор организовывать.
— Я, Семен пацифист! Ты знаешь –я против кровопролития! Я что, зря зону тапочками полировал? Мы мафию так напугаем, что они до конца жизни Горемыкино стороной объезжать будут. Ты сам им скажи, что завклубиха на свинарнике, красный уголок оформляет. А я встречу! Вон глянь, у меня сколько «братвы». Я любой рамс раскачаю — мама не горюй, — сказал Сашка Зек и включив машинку продолжил сеанс татуажа. Свинья хрюкнула от удовольствия и прищурив глазки задремала от приятных покалываний.
Семен, вновь подвернул полы дубленки, помчался искать гостей, чтобы поведать им план.
Через несколько минут «УАЗ», упершись в сугроб, замер невдалеке от местного свинокомплекса. Макс и трое районных «авторитетов» вышли из машины. Захватив с собой бутылку водки, они прямым ходом направились в свинарник, чтобы уговорить Максимовну добровольно расстаться с кристаллом. Макс лелеял надежду, что именно здесь в свинарнике они застанут завклубом.
Первое, что бросилось в глаза был странный мужик в черном плаще, который стоял посреди свинарника. На его лице громоздились большие очки в роговой оправе. В руке он держал палочку и махая ей, проговаривал:
— Мгардиум инсектру патронум! Мгардиум инспектру патронум! Трах тибидох — мать твою!
Гангстеры переглянусь и замерли в проходе между вальерами.
— Босс, это кто? — спросил один из гангстеров, показывая на «колдуна» пальцем.
— Я так понимаю, это местный Гарри Поттер! Погодь братва, мы сейчас узнаем, где эта телка сховалась, — спокойно сказал Макс, не зная какое представление сейчас разыграется. –Эй свиновод! Говорят тут завклубом?!
Саша Зек сквозь замазанные очки взглянул на братву и сделав суровое лицо, сказал:
— Её вчера тоже одни мужики искали, — ответил Зек.
— И что? — спросил Макс, закуривая сигару. –Что им надо было от неё?!
— Искали какой–то дорогущий кристалл…
— И что нашли, — спросил Макс.
— Да где там! Я, как палкой махнул, так сразу их в свиней превратил! Теперь вот целые сутки колдую, а обратно никак в людей не получается! Забыл я мужики заклинание!
— Да ты гонишь –убогий? Да я сейчас тебе, — не успел сказать Макс.
Сашка Зек взмахнул палкой и зычным голосом что–то пролепетал:
— Фургардиум лови–осса! Фургардиум лови–осса! Ахалай — махалай, водка протухай! — сказал Зек.
Кольщик Саша Зек знал особенности местной аномальной зоны и знал, что любая водка попавшая в Горемыкино чудесным образом, превращается в зловонную жидкость. Но братва об этом не знала. А значит могла поверить в то, что он обладает магией.
— Макс, а что это с ним, что он такое трет?! — спросил один из гангстеров, который держал бутылку.– Дай я ему по его окулярам ввалю! Будет знать, как нас тут дурачить!
— А ты, босяк порожняк то не гони. Ты пузырь открой, да попробуй. У тебя от моего колдовства водка протухла! — сказал Зек и вновь захохотал дьявольским голосом.
Гопник открутил пробку и улыбаясь, опрокинул бутылку в рот. Не прошло и секунды, он выплюнул и на весть свинарник заорал.
— Стухла бля… буду! Сука как она воняет! Макс — век воли мне не видать! Сам попробуй, — сказал гангстер отплевываясь. Навозом прет!
— Не гони беса, Кучерявый! Водка — это спирт! А спирт протухнуть не может, — сказал ковбой. Он взял бутылку запрокинул её в рот.
В этот самый момент зловонная жидкость попала ему в глотку. Гопник подобного не ожидал. Он, словно жаба раздул щеки и выплюнул жидкость наружу. Ошибкой Макса было то, что остатки алкоголя он вылил на пол. Приученные Зеком свиньи к спиртным напиткам, почуяли знакомый запах, оживились. С визгом они, стали карабкаться копытами на деревянные перегородки загонов.
Зек знал всю суть происходящего. Он был спокоен. Кольщик потянул за трос и открыл все загоны, где сидели размалеванные хрюшки. Свиньи гурьбой бросились в проход на запах алкоголя. Они напирали с такой скоростью что сбили с ног непрошенных гостей.
— Босс, — заорал Кучерявый, — глянь братва! — крикнул один из братков, — Валим отсюда!
Гости бросились вон из свинарника, оставляя «бандитского папу» на произвол судьбы. Макс от увиденного, прямо оцепенел. Он смотрел на татуированных свиней и не мог даже тронуться с места. Хрюшки, хрюкая и визжа сбили его с ног и распихивая друг дружку стали вылизывать пролитый на пол алкоголь.
Макс весь перепачканный с ног до головы навозом, в страхе выполз из свинарника на карачках. Спотыкаясь, он бросился к открытой двери и ввалился внутрь.
— Гони! Гони на хрен! — завопил он, считая, что за ним гонится табун диких кабанов.
Машина взревела мотором и вырвавшись из объятий снега, покатила в сторону деревни.
— Не, ну ты видал Макс?! Ты видал, что эта тварь, делает? — сказал Кучерявый, оправдываясь.
— Жми железку козел! Поедем к иудею да навалим ему! На два фронта работает? Ох, не люблю я этих иудеев. Ох, не люблю я их! Я, хоть не антисемит, но никогда не прощу им, распятого Христа! –сказал Макс.
— Так Христос был иудей, — сказал Кучерявый, вращая «баранку».
— Дурак ты! Христос –русский! Он там от Ваньки Грозного прятался!
— А может, Босс, тот Поттер, блефовал? — спросил один из бандитов, –Может это и не братва вовсе, а настоящие свиньи?
— А, ты, сходи, проверь, может к вечеру и ты будешь хрюкать? — сказал Макс, закуривая сигару.
— Я такие татушки у братков на сходняке видел! Век мне воли не видать! Клянусь — это они были!
— Да, Поттер явно колданул! — сказал Кучерявый. Он осекся и затих, оценивая произошедший случай. Всем стало ясно, что их развели. Развели профессионально, как это делают настоящие мошенники, заставляющие поверить в то, во что поверить практически невозможно.
Дальше все ехали молча. Хоть и пахло от Макса не цветочным ароматом, а навозом, никто не хотел гневить его. Он был взбешен. Желание заработать сто тысяч долларов столкнулись с препятствиями не преодолимой силы, которую им предстояло еще ни один раз преодолеть.
ГЛАВА ПЯТНАДЦАТАЯ
КАСТИНГ
Прошла неделя, как Максимовна гонимая желанием стать звездой приехала в Москву. Первые пробы — кастинг на «конкурс народных талантов» не дали ей ответа о наличии у нее таланта эстрадной певицы. Но она не унывала. Она уже знала о свойствах инопланетного кристалла, который с каждым днем преподносил ей все новые и новые «сюрпризы». Мозги Максимовны заработали, и она увидела в своем воображении четкий и грандиозный план.
Где–то в кулуарах Останкинского телецентра, как бы случайно она, оказалась в лифте с продюсером проекта. Алла Борисовна была директором этого проекта. Несмотря на свои годы, она старалась выглядеть так, чтобы её поклонники продолжали восторгаться её внешностью. Но стоило ей снять с себя модные вещи от кутюр, как вид собственного тела вызывал в ней боль сродни зубной. Процесс ветшания «фасада», шел с «немыслимой скоростью» и все эти пластические операции и прочие процедуры омоложения, лишь оттягивали её уход на заслуженный отдых. Она хоть и старалась выглядеть моложаво, но все её усердия были тщетны. Кожа в виду возраста выглядела вяло, а целлюлит на бедрах, был похож на шкуру перезрелого апельсина.
Балалайкина знала, что её кристалл за неделю сможет «подарить» приме еще лет пятнадцать, вернув молодость в точку репродуктивности организма. Результат от подобного «сеанса» автоматически выводил её на самый высокий уровень московского бомонда.
И Максимовна решилась... Выкатив наружу перед Аллой Борисовной свой бюст, Балалайкина, как бы промежду прочим, обнажила, висящий на груди «молодырь». Сделав вид удивления, она, как–то неловко повернулась, и нечаянно выпустила из рук папку с глянцевыми цветными фотографиями. Они ручейком скользнули на пол прямо под ноги Пугачевой.
— Ну, милочка, можно быть осторожней, — сказала примадонна , пятясь.
— Ой, Алла Борисовна, простите! — сказала Машка, — я сегодня такая неуклюжая…
— А я вас деточка, сегодня где–то видела — сказала Алла Борисовна, рассматривая Балалайкину сверху.– Ах, да! Это вы пели на кастинге про русское поле!?
— Я Алла Борисовна! К сожалению — зря, наверное, пела, — ответила Максимовна и приподнялась, представив взору Пугачевой, лучезарный камень невиданной красоты. Как любая женщина Алла Борисовна, в сотую долю секунды оценило творение «инопланетных ювелиров» и её мыслительный процесс начало давать сбои, запутавшись в рое собственных мыслей.
— А, это–о–о–о–о, что есть т-т-акоее, — спросила она Балалайкину, заикаясь.
— Это мой талисман... Он приносит мне удачу...
Машка, включив мозг в режим гипнотического влияния, стала складывать фотографии в таком порядке, чтобы на глазах «королевы российской эстрады» всегда была фотография с «молодырем». Борисовну окатила волна какого–то странного волнения. Она, словно мумия стояла в лифте и не могла понять, почему она так страстно хочет помочь этой молоденькой девушке. Максимовна так повернулась перед Пугаченковой, что та впилась глазами «межгалактический символ вселенской власти», стараясь пробуравить Максимовну насквозь своим взглядом.
— Занятная какая безделушка, — еле выдохнула она. –Что–то мне не хорошо, — сказала Алла Борисовна. Её ноги стали подкашиваться, и она чуть не упала, благо охранник вовремя подхватил ослабевшее тело «примы».
Балалайкина помогла «королеве» выйти в просторный холл. Пугачева присела на диван, стоящий в зоне отдыха, и, вытирая носовым платочком пот, откинулась на спинку.
— Боже, как мне душно, я чуть не умерла, — сказала она, принимая из рук Максимовны стакан с водой.
Сделав несколько глотков «звезда», взволнованная таким напором энергетики Максимовны Пугачева откинулась на спинку.
— Боже, деточка, накапай мне еще валерианочки, я что–то совсем расклеилась, — сказала Алла Борисовна, глубоко вздыхая.
— А у нас Алла Борисовна, в деревне фельдшерка Светка - пипетка. Она валерьянку со спиртом пьет, – сказала Максимовна улыбаясь. –Представляете, валерьянку со спиртом...
— Я милочка еще не дошла до такой кондиции, — буркнула Пугачева.
Максимовна подала ей стаканчик с лекарством.
Максимовна взяла в руки ладонь Борисовны, и вновь включила внутренний энергетический поток, который был направлен прямо в самую душу Пугачевой. В одно мгновение, ей стало необычайно легко. Пугачева глубоко вздохнула, и на выдохе, сказала:
— Тебя милочка, мне сам Бог прислал! Ты мне реально жизнь спасла... А я умею быть благодарной. Ты будешь знаменитой певицей, я беру это под свой контроль — это я тебе обещаю!
— Я вам очень признательна Алла Борисовна. Вы же мой кумир! У меня есть все пластинки с вашими песнями, — сказала Максимовна.
— А, так ты деточка, поклонница моего таланта, — спросила Пугачева заискивающе.
— Да, я уже сорок лет собираю, — проговорилась Балалайкина.
— А сколько тогда тебе, — спросила примадонна.
— Мне двадцать пять, — ответила Максимовна, — растянув рот в улыбке.
— А как же…
— Я Алла Борисовна, за сорок лет собираю все ваши пластинки. Оговорилась я...
— А ну, бывает! А я уже подумала… Как это так!? Тебе вроде еще и тридцати нет, а пластинки сорок лет собираешь. А вот камушек у тебя красивый. Настоящий? — спросила она, делая заинтригованное лицо.
— Настоящий! Он мне от бабки достался по наследству! А бабке моей он достался еще от прадеда!
Максимовна достала амулет, и положив на ладонь, показала Пугачевой.
Огромный «молодырь», как две капли похожий на редкий бриллиант «Слеза Солнца» и весом не менее в сто пятьдесят карат, лежал на ладони и искрился голубоватым цветом. Он приятной тяжестью лежал на руке, вызывая в душе Пугачевой удивительно проникновенный душевный трепет и чувство какого–то неизвестного космического страха.
Алла Борисовна аккуратно взяла его двумя пальцами, и её глаза прямо присосались к кристаллу. Она, как будто старалась поглотить всю его красоту, словно вместо глаз у неё был пылесос, всасывающий бытовую пыль.
— Дорогой, наверное? — спросила она, прикидываясь простушкой.
— Я не знаю, — ответила Балалайкина, — может быть и дорогой. А может, просто так — кусок стекла…
— Так ты, что деточка, кастинг не прошла? — спросила Пугачева, зная, что Машка осталась за бортом проекта.
— Да! У меня просто не получилось, — ответила та, замечая, как блестят глаза продюсера, — Волновалась, наверное, очень!
— А хочешь, я могу дать тебе мастер — класс, если ты, конечно, этого хочешь? Возможно, я могу даже повлиять и на решение жюри. Я ведь босс этого проекта!
— Ой! Алла Борисовна, я буду беспредельно счастлива! — сказала Машка, расплывшись в счастливой улыбке, захлопала в ладоши. Она точно знала, что Пугачева в виду своей сущности клюнет на камень и это повод использовать его в восстановлении здоровья легенды шоу бизнеса.
— Может, деточка обсудим условия нашей сделки, — сказала Алла Борисовна.
— Вы о чем, — спросила Максимовна.
— Я о твоем счастливом будущем...
— И у меня есть для этого перспективы, — спросила Максимовна.
Если бы «королева сцены» в тот момент знала, что этой деточке стукнуло уже восемьдесят шесть, она бы без всякого сожаления рассталась со всем своим богатством. Её интересовало торжество молодости, здоровья и тех перспектив, которые открываются перед молодостью.
— Я деточка на днях, в Хельсинки уезжаю, на эстрадный конкурс «Интервидения». Я могла бы попросить у тебя этот камушек? Он так подходит к моему новому сценическому наряду — просто, как будто я шила свои платья с перспективой именно на это украшение. Хочешь, я заплачу тебе?
— Я Алла Борисовна, это продать это не могу, — сказала Балалайкина. –В завещании бабушки было сказано, что его нельзя продавать. Он утратит свои необычайные свойства.
— Какие — такие свойства? — спросила Пугачева, приближаясь вплотную к Максимовне.
Балалайкина глубоко вздохнула, и таинственно тихо сказала:
— Этот камень не простой — он волшебный! Он не только приносит удачу, но и возвращает молодость!
— Ха–ха, — засмеялась Пугачева. – Я столько раз себе возвращала молодость, что мне теперь ничего не страшно... Самое страшное деточка, это тогда, когда за ушами натягивают кожу лица. Потом несколько месяцев трудно открывается рот, а петь надо, — сказала Пугачева, и поправила рыжий локон, упавший на глаза. — Решайся детка, и тебе будет счастье...
— А мне можно подумать, — спросила Балалайкина.
— Да, можешь, пока я кофе пью, — ответила Пугачева, и пригубила напиток.
— Пожалуй, я вынуждена согласиться... Но только надо какие–то бумаги составить. Сами понимаете это семейная реликвия...
— Ну, ясен хрен! Считай, что ты зачислена на следующий тур конкурса «Лучший голос России». Ты Маша, девушка талантливая, и очень даже красива! Поработаешь со стилистом и будешь не просто красотка – будешь супер звезда. У тебя будет большое будущее!
— Вау, — эмоционально сказала Максимовна! Вы меня не обманите!?
— Да, что ты глупенькая! Слово Пугачевой, — это слово тверже алмаза, — сказала Алла Борисовна, улыбаясь.
— А, как с договорчиком, — спросила Балалайкина, делая наивные глаза.
— А ты что мне не доверяешь, — спросила «бабушка российской эстрады». — Мне Алле Борисовне Пугачевой!?
— Как сказать! Боюсь бабка меня с того света проклянет, если я потеряю его, — ответила Максимовна.
— Ну, и правильно! Доверяй, но проверяй, — ответила Пугачева, но где–то в душе затаила обиду. Вернее это была не обида, а лишь всего позыв к ней, но все равно — осадок на душе остался.
— Меня бабка, с того света достанет! Она на весь Союз была известная колдунья! Её даже в кремлевской больнице изучали — как уникума, — соврала Балалайкина.
Пугачева даже поморщилась, услышав жуткую историю. Впервые за годы своей творческой деятельности она встретила человека, который засомневался в ней и её слове. Хотя это сразу прошло. Был двадцать первый век, а в этом веке доверие давно ушло на задний план человеческих отношений. Сначала это даже обидело её, но девчонка, была права. Кристалл мог стоить огромных денег. А тут был именно тот случай, когда он нуждался в защите договорными обязательствами, которые были скреплены подписями.
Мудрая Максимовна, ученная годами жизни, знала, что, надев этот кристалл себе на шею, Пугачева никогда не сможет с ним расстаться. Она, словно заядлый наркоман, будет требовать «новой дозы». Возвращение молодости — вот какую тайну нес этот таинственный и внеземной кристалл. Договор, подписанный ей, как–то мог повлиять на возврат боевого трофея, который был добыт в схватке с пришельцами.
— Хорошо, я пришлю к тебе своего адвоката, — сказала Алла Борисовна. – Он составит договор и все будет красиво, как в сказке, про принцессу на горошине! А после гастролей, я верну тебе эту безделушку обратно, и мы продолжим наш творческий союз. Ты согласна, — лукаво спросила Пугачева, поправляя рыжий локон, спавший на глаз.
— Ну, если так, то да! — ответила Балалайкина, приняв предложение.
Прима глубоко вздохнула. Её глаза в тот миг заблестели счастьем. Она представила картину, как видеокамера выхватит этот кристалл на её груди, озаренный сотнями софитов, и весь мир увидит не только его красоту, но и её безграничный талант. Только сейчас Пугачева поняла, что кристалл на гастролях станет тем элементом, который принесет ей настоящую удачу. Разве могла она тогда предположить, что через пару дней из её рта вывалится весть имплантированный японский фарфор. Что рот заблистает родными жемчужинами зубов. Разве она могла предположить, что целлюлит, с которым она вела борьбу на протяжении половины жизни, разгладится, словно под утюгом, не оставив о себе даже былых воспоминаний. Разве могла она предугадать, что её женская грудь, напоминавшая последние годы «крымские чебуреки» не первой свежести, всего лишь за каких–то пару дней, приобретут первозданную красоту.
Хитрости и продуманности Балалайкиной в тот миг могли позавидовать даже спецслужбы Израиля и Великобритании. Подобное «внедрение» в ближний круг королевы шоу бизнеса, о котором мог мечтать любой фанат её таланта, для Машки не составил труда. Пугачева выросла и созрела на её глазах. На глазах Максимовны она превратилась из нищей девчонки с рыжими волосами и платьицем из тюля в даму пышных форм и бескрайних денежных закромов, равных бюджету Украины.
Вся жизнь Аллы Борисовны прошла в ушах Балалайкиной. На виниле, на «костях» –пластинок изготовленных на рентгеновских снимках, на магнитофонных лентах и кассетах. Все это было.
Максимовна с упоением заслушивалась дерзким голосом «звезды» и всегда мечтала хотя бы притронуться к её тени. Годы уходили, и некогда прыщавая девчонка, мотающаяся по захолустьям и деревням, превратилась в первую поющую леди великой страны, к мнению которой, прислушивался даже президент.
Дело было сделано и теперь её ждало веселое общежитие рядом с проектом Дом–2, регистрация в столице и четырехразовое питание в кругу будущих «звезд». Все было куплено одним росчерком пера. Максимовна знала, что Пугачева, омолодившаяся с помощью её кристалла, будет стоять теперь за нее горой. Никакие инсинуации и рейтинги, не смогут изменить теперь её судьбу — судьбу бывшей беззубой и больной старухи Марии Балалайкиной.
— «Плим, плим, плим — ты не забудешь меня». Плим, плим, плим...
ГГЛАВА ШЕСТНАДЦАТАЯ
БУБУ
Все произошло неожиданно. Совсем не так как это бывает в настоящих детективах. Участковый Бу– бу, держа наготове пистолет «Макарова», ворвался в колхозный свинарник, словно Чак Норис в наркопритон. Он смотрел на мушку двумя глазами, стараясь контролировать ситуацию вокруг себя. Так его учила Родина в былые времена криминального лихолетья. Глаз майора светился, будто бриллиантовый.
В тот самый момент Сашка Зек сидел в подсобном помещении свинарника в компании с гуманоидами, и угощал их чаем с конфетами и тульскими пряниками. Сашка, рассказывал пришельцам, про свои приключения и про то какая жизнь была еще лет двадцать назад. Инопланетяне чирикали на своем языке, раздувая щеки, словно лягушки на болоте во время периода всеобщего весеннего совокупления.
Сквозь открытую дверь «живописной» мастерской Зек увидел, как майор Бу– бу крадется между свиных «вольеров», направляя пистолет на посторонние звуки, издаваемые поросятами.
— Эй, начальник, ты тут кого ищешь? — спросил Зек.
Майор вздрогнул. Обнаруженный врасплох, он оконфузился и, заливаясь румянцем, спрятал пистолет в кобуру. Улыбнувшись, со счастливым выражением лица он сказал:
— А где эти, бу?…
— Кто эти? — переспросил Зек, затягиваясь самокруткой.– Гуманоиды что ли?
— Нет –эти, бу–ба–ба–гаганстеры!
— А братки –гопники?! Так я начальник, в хрюшек превратил! Трах–тибидох, мать их! Вон взгляни, стоят родимые в стойлах и не дергаются.
Участковый заглянул в клетку и окончательно успокоившись, сказал:
— Ха, шутник мне нашелся…
— Ты, майор заходи, чаю попьем, да за жизнь нашу скорбную покалякаем! Рэкетиры твои никуда не денутся...
Майор снял шапку и пристроился на свободный табурет. Он расстегнул форменный полушубок, закурив «Беломор», лубоко затянулся, и сказал:
— А гастарбайтеры эти инопланетные, что у тебя делают?
— А эти что ли? Так они в гости пришли. Я им мастер класс преподаю по татуажу свиного поголовья. Показываю, как надо татуировать хрюшек с целью извлечения материальной выгоды. Говорят у них на «Нубире» тоже похожие свиньи есть, но они по–другому называются.
— А ты откуда знаешь?
— Ну, так понимаю немного. Так чирикаем, чаек с пряниками пьем, про баб иногда воркуем.
— А водкой ты часом не балуешься? Может, гастарбайтеров спаиваешь бу?
— Шутишь начальник. Мы не пьем, а свиньи водку обожают. У меня этой водки — вон, полные закрома.
Зек приподнял покрывало на кровати и показал участковому несколько коробок, стоящих под кроватью
Гуманоиды, выпучив и без того огромные глаза, переглянулись и посмотрели на майора с неким подозрением.
— Теперь просто так не выпьешь — эти лягушата — бу, нам все испортили. Я бы их хоть сегодня депортировал бы на родину, да больно родина у них далека. Без соответствующего транспорта не доберешься.
— Нихто, насяльник, васу зизь не портиля… Ви земляне, сами её портиля, когда водку придумаля.
— А если я, вас, бу, гуманоиды хреновы, в КПЗ посажу для выяснения личностей — а?… Документики у вас есть, чтобы, бу, на нашей планете такие, бу, экшперементы проводить? Лицензию от Минздрава, бу, давай! Может ты, Хрёгур, террорист какой арабский, или какой другой инопланетный — мать твою? — завелся участковый, — Может ваша цивилизация, бу, враждебная? Может вы только и мечтаете, как захватить, нашу, бу, планету и нас в рабов превратить?!
— Тсы, насяльник, беса–то не гони! Хрёгур и Сюсель закон Земля знают! Мы с миром к вам прилетели! Тсы мою бумагу на угон насего аппарата принял? — спросил гуманоид.
— Ну, принял, принял, бу, — сказал майор, отпивая чай.
— А ты насел его? — спросил Хрёгур.
— Слушай, Хрёгур, где я могу за две недели вашу тачку, бу, изыскать? У нас в России «Мерседесы» шестисотые пропадают, а ты тут со своей, бу, ржавой тарелкой в душу лезешь…
— Наса флаер круче «Мерседеса». Наса флаер летать на другие планета может, — сказал Хрёгур, размахивая своими тоненькими ручками.
— Эх, выпить бы? — сказал тихо майор, с чувством душевной горечи, –На душе, будто кошки нагадили.
Он обнял руками свою голову и застонал: — Голова, бу, бболит!
— Тсы, насяльник, найди наса пепелаца и Хрёгур так сделать, сто васа водка снова будет –пей до дна!
— Да не могу я столько выпить! Мне закуски не хватит. А корабль твой, бу, найдем. Ты мне, бу вот, что скажи, Хрёгур, у вас документы есть? Вам нужно регистрацию сделать. Живете, бу, блин, тут, как бомжи, бу! У нас в России молдаване и таджики все с документами. А вы прикатили с другой планеты и без всяких, бу, документов. Я, блин, бу, удивляюсь, как вас еще погранцы пропустили?
— Тсы, насяльник, беса не гони! Хрёгур и Сюсель документ иметь. Наса документа в аппарате лезал. Найдеса наса тачка, я тебе документа показу…
— Что ты, майор, до инопланетян доколупался? Радоваться должен, что именно в нашей деревне контакт с внеземным разумом произошел. Это может быть впервые за всю историю цивилизации. Знаменательнейшая дата. Да наши дети и внуки всю жизнь будут гордиться этим! Во!
— Мне порядок бу нужон! А что они лучше киргизов, бу, или каких там молдаван? — спросил майор.–Не положено в России без документов! Раз есть биологическая особь, к ней и документ должен быть приложен!
— Они майор наши гости! Они же гуманоиды, мать твою!
— Киргизы тоже гуманоиды, а документ, бу, имеют! А еще у них эта, бу, оружие имеется! Может они, бу, террористы и прилетели совершить теракт? Бу, будем потом расхлебывать. ФСБешники, бу, потом все внутренности вытянут через «запасной выход»!
— Уже совершили! Две недели, как водки не пьем, — сказал Сашка Зек и понурил свою голову, — Две недели, как во всем районе протух весть алкоголь!
Две недели странных ощущений и дискомфорта, который вытягивал из мужского населения все жизненные соки. Все мужицкие посиделки сейчас проходили только под хороший черный чай и трезвые головы. Были в этом явлении и свои преимущества. От нечего делать, мужики бросились работать и за две недели трезвой жизни всего колхоза стали видны даже некоторые результаты их труда.
Лица жен за это время, словно просияли. Даже Нинка, продавщица местного магазина отметила, что деревенские бабы стали больше брать хороших продуктов и презервативов, в отличие от тех дней, когда их мужики беспробудно пили. Жизнь, как бы заново возрождалась, и это очень радовало председателя колхоза, который был благодарен внеземному разуму за подобный «санитарный кордон», который окружил владения колхоза имени «Красный пахарь» от властвования «зеленого змия».
В тот момент, когда мужики прознали про проделки пришельцев, всей гурьбой собрались, с топорами да вилами двинулись в сторону фермы, дабы навсегда порешить «чужаков» чтобы вернуть жизнь в прежнюю «колею». Но удивленный этой демонстрацией, Хрёгур вытащил свой «плазмомет», да так стеганул молнией по местным алкашам, что те окаменели возле колхозной фермы, как это было когда–то с Балалайкиной.
Очухавшись, повод своего сбора мужики так и не смогли вспомнить. Разошлись тогда они молча по домам и уже никогда не собирались идти «войной» на пришлых чужаков, желая поставить точку их колдовским чарам.
Бабы увидев новую трезвую жизнь мужей, в тот момент просто таяли от своего бабьего счастья. Ведь теперь, лишенные своего главного хобби, мужики всю свою энергию отдавали им — своим и чужим женам. От того, в знак благодарности за свое безмерное счастье и потянулись к колхозной ферме нескончаемые потоки счастливых и беременных баб. Кто приносил пришельцам крынку сметаны, кто жареную курочку, а кто тертых, румяных драников с сыром и чесноком.
Каждой в тот момент хотелось отблагодарить внеземных существ за их добродетель и понимание нелегкой доли русской бабы.
Только благодаря вкусной и здоровой пище гуманоид Сюсель, утративший «символ вселенской власти» в бою с Максимовной, еще продолжал жить надеждой на возвращение символа власти. Его друг и соотечественник Хрёгур, как мог, поддерживал его, от чего пришельцу иногда становилось немного лучше, но ненадолго. Никакие земные лекарства, никакие земные травы и корешки не могли спасти Сюселя от гнева. Как верховный правитель, не имея законного символа власти, не мог он даже объявить землянам войну. Только всемогущий символ «нубирит» мог вернуть полноценность не только его жизни, но и законность решений.
Разве могла тогда Балалайкина Маша знать об этом? Разве могла она, русская женщина, оставить судьбу этого гуманоида без своего участия? Нет — никогда! Никогда — она не смогла бы забыть и оставить это биологическое существо с большими глазами один на один со смертью, да к тому же на чужой планете.
— Хрёгур, а сколько вы еще протянете на нашей Земле, — спросил Коля Крюков, обращая свой взор на инопланетного принца.
— Владыке осталось зыть не больше месяца! Сюсель — без «нубирита» умрет, — сказал Хрёгур.
Владыка Сюсель, открыл огромные глаза. Слеза скатилась по его щеке.
— Я думаю, мы сможем вернуть ему «нубирит». Мы же русские, и ни кого в беде не бросаем. Я сумею найти ваш символ власти, где бы он ни был! Я тебе это обещаю! Нам землянам война с вами совсем не нужна!
Крюков смотрел на потухший взгляд инопланетянина и нервно курил, и глубоко затягиваясь, погружал свой мозг в раздумья. В эти минуты его душу будто сжало какая–то неведомая ему ранее сила. Сюсель, был беззащитен. Он был, словно ребенок и это рвало сердце Николая на части.
За это время селяне настолько полюбили инопланетных гостей, что каждый был готов им отдать частичку себя, лишь бы они скорее убрались на свою планету.
— Слышь Хрёгур, а давай я заберу Сюсель к себе домой? В моем доме ему будет лучше. Пусть он со старухой моей поживет, пока я буду искать ваш символ, — сказал Крюк.
— Ты Колян, отличный музик, — сказал Хрёгур, — Забирай Сюсель себе в дом и помни — он император «Нубиру». Ему нужен почет и уважение!!!
Коля Крюков обернув Сюсель в шерстяное одеяло и подняв гуманоида на руки, словно ребенка понес домой.
— Что украл? — спросил Зек.
— Да не украл. Сюссель решил сандалии завернуть.
— А я думал, ты себе подсвинка купил. Хотел хохломской росписью его облагородить, — сказал Зек, расплываясь в улыбке, — А хочешь, я твоего гуманоида разрисую? У меня сейчас на классику большой спрос. Сделаю на его спине «купание красного коня» Петрова–Водкина…
— Дурак ты Зек! Сюсель умирает, а ты в душу лезешь, со своими наколками. Наколи ты себе на заднице какую классику в виде паровоза с Лениным на вагоне.
— Во, я знал! А что ему наше земное не в нос? Наши бабы вроде бы и кормят их, как на убой. Все харчи уже самые лучшие на ферму сволокли этим гуманоидам, а они подохнуть решили. Бу–бу им вид на жительство оформил, как положено. Живи себе и радуйся! — сказал Зек и, утерев рукавом фуфайки сопли, поплелся в свою свинохудожественную мастерскую.
— Ты собери мужиков да ко мне приходите! Я баню истоплю, помою лунатика с веником да квасом, а потом и поговорим по душам. Надо нам Машку найти, чтобы гуманоиду вернуть его символ вселенской власти. Мне Сюсель сказал, что он без этого символа умрет, и тогда они будут вынуждены объявить землянам вону!
Сказанное Крюковым настолько тронуло Зека, что он, не удержавшись, сказал:
— А что Машку то искать? Её вчера по ящику показали, в Москве она на проекте «Лучший голос России». Её зачем–то гопники из района ищут. Неделю назад они наезжали на мой свинокомплекс. Требовали выдать завклубиху. Гутенморген говорит, что кристалл они какой–то ищут, который целый миллион стоит.
— Не знал я, — сказал Крюк. –У меня ведь телевизор две недели как не работает. Надо в район везти ремонтировать.
— Да, жалко и мне твоего инопланетянина! Клёвые они пацаны — хоть и гады! — сказал под нос Зек. Он развернулся и замурчав себе под нос какую–то песню, поплелся в кузницу.
Шел Сашка, хлюпая своими калошами по талой воде, пока не добрался до кузницы, которая стояла невдалеке от колхозного сада.
Мужики крутились возле машин, тракторов, готовя технику к посевной. В кузнице с гулом горел горн, а пневмомолот отбивал ритм, рихтуя раскаленный на углях лемех плуга. Голый по пояс Прохор в брезентовом фартуке, который был местами прожжен шальной искрой, держал в огромных клещах кусок раскаленного железа и точными ударами ровнял завернувшийся от пойманного камня плуг. Пот тек по его лбу и он раз от разу вытирал его тыльной стороной ладони. Мужики сидели на снятых с тракторов сиденьях и глядя на работу кузнеца, курили знаменитый местный самосад.
— Привет трудовому народу! — сказал Зек, войдя в помещение кузницы.– Все курите!? Все курите, куряки вы хреновы! А вы знаете, что уже скоро будет война?
— Принесла лихоманка, — сказал кто–то из механизаторов.– Сейчас начнет нам лапшу на уши вешать!
— Я мужики, Крюка встретил. Несет он какой–то сверток. Я думал, он себе подсвинка купил. А это мать его гуманоид Сюсель. Так мне Крюк сказал, что Сюсель этот верховный правитель планеты Нубира. Так вот что–то он мужики захворал. Если он помрет, пришельцы обещали нам Армагеддон устроить!
— У нас и так Армагеддон! Уже месяц, как во рту капли водки не было. Так, что ты предлагаешь, — спросил Шумахер.
— Я помню, кто–то хвастался, что мы всем колхозом их НЛО пропили…
— Ну, было… Что теперь из–за этого куска железа меня ногами бить.
— А меня ведь Колян, на новый год всей деревней били. За ёлку, — сказал кузнец и сунул лемех в горн.– А ты мазу за меня не потянул. Меня тогда чуть не убили…
Мужики, услышав новость, загалдели, словно колхозные гуси, увидев прокравшуюся в сарай лису. Прохор вытащил из горна лемех и бросил его в кадушку с водой. Вытерев со лба пот волосатой рукой, он сказал:
— А кровь ему не нужна? Так я хоть сейчас литр — два отдам без ущерба для собственного здоровья!
Зек присел на оббитый железом верстак и затянувшись самокруткой, сказал:
— В твоем Прошка, портвейне, крови нет! Не, кровь лунатику нужна! А какой–то «нубирит»! Побрякушка такая, которая у завклубихи на буферах болталась, –сказал Зек. Это она символ власти у них сперла! И укатила с ним в Москву. Я её вчера по ящику видел! На сцене теперь поет! Звезда эстрады — мать её!
— Так в Москву ехать надо, — сказал Прохор, надевая фуфайку на голое тело.
— Крюк сегодня собирает вечером всех мужиков, кто хочет спасти планету от войны, гуманоида от смерти. Он имеет что–то важное сказать! Я видел, как он Сюселя этого к себе на руках домой волок. Будет его в бане его парить!
— Правильно, правильно, — загомонили мужики, — Мы сами в банях лечимся! На что нам, бляха медная, эти лекари? С той Светки, нашей фельдшерки, какой прок? Сунет таблетку в рот, укол в жопу, и айда, силос трактором тягать. За день так его, натягаешься, что к вечеру спина болит, будто медведь помял. Самогонки залудишь стопарь, да на печь, — сказал Шумахер, пуская дым самосада.
Весть о возможном начале войны из–за смерти гуманоида, мгновенно разлетелась по деревне. Народ потянулся к Коле Крюкову на военный совет. Кто нес малиновое варение, кто мед, кто сливки, а кто валерьяновые корни, заготовленные еще прошедшим летом.
В большой хате, где жил Коля, к вечеру того же дня собрался народ. Мужики старались выработать план дальнейших действий. Бабы собрались вокруг кровати с больным, прикладывая к его голове компрессы, вымоченные народными рассолами.
— Ладно, мужики, сдаюсь я! — сказал Семен и со всей силы бросил шапку на пол.
— Что крохобор, совесть тебя замучила, — ответил на его покаяние Шумахер, — Ты тазик на металлолом распилил! А теперь из–за тебя жди войны с пришельцами! За ними скоро другие прилетят. Тогда всем трындец будет — начнется война!
— Ты Колян, сам его приволок! Вы все чужую вещь пропили! Все тогда пили и никто не думал о том, что это не кастрюля, а инопланетный корабль, на котором этим головастикам предстоит назад лететь!
— А, что я, что я!!! — завопил Шумахер, — Во, я знал, что это инопланетный корабль? Он на корыто с сыроваренного завода был похож. Я же, мужики думал, что это и есть то самое корыто, а значит металлолом…
— Хватит мужики, гудеть! Родина в опасности! Тарелку я возвращаю, –сказал Гутенморген.! Я её на огороде, под стожок припрятал. Слетаем в Москву, найдем Снегурочку и заберем, у нее этот чертов камень. Пусть валят на свою планету. Хоть прибор свой с собой заберут!
— А кто полетит? Ты, что ли? У них экипаж был. Гуманоиды годами тренируются, как наши космонавты! Я по телику видел их крутят и вертят, и бассейнах купают и даже в тайгу на парашютах бросают. А ты, что, космонавт!? Ты Семен, далее Анькиной юбки никуда еще не летал. В райцентре и то раз в год бываешь, когда металлолом сдаешь, — сказал Шумахер, подзадоривая Гутенморгена
— Мужики, мамой клянусь! Их тазик, на вид такой неказистый, а проще нашего велосипеда. Я раз десять уже летал! Я даже в райцентре был, летал за водкой! Я же думал, то в городе водка хорошая. Привез, сорок бутылок. Все навозом воняют — мама не горюй, — сказал Гутенморген.
— Тогда, кто полетит? — спросил Шумахер.
— Там, мужики, только три места, — ответил Гутенморген.
— Вот ты Семен и полетишь! Возьмешь с собой Хрегура и валите в столицу. И помните, что вам предстоит планету спасти, а не совершать прогулки по Арбату.
После недолгих дебатов, экипаж НЛО был утвержден единогласно. Командиром корабля назначили Крюкова, как перспективного покусителя на сердце Балалайкиной. Первым пилотом избрали Хрегура. Семена «Гутенморгена» штурманом и запасным пилотом.
Дабы не привлекать внимание народа и не пугать крупнорогатый скот, решено было лететь ночью. К утру надо было быть в Москве.
Разве кто тогда из деревенских мужиков мог знать, что инопланетная тарелка на гиперзвуковой скорости долетит до Москвы всего за несколько минут.
С каждым часом напряжение возрастало. Боевой дух был на полном подъеме. Все хотели помочь гуманоидам и миром решить проблему возможного начала звездной войны. Все жители села Горемыкино мечтали только об одном — всем хотелось, чтобы инопланетяне быстрее убрались на свою планету и отключили свой гипнотический ретронслятор. Людям надоело жить в антиалкогольной блокаде и всем хотелось хоть небольшого, но душевного праздника.
ГЛАВА СЕМНАДЦАТАЯ
БАНДИТСКАЯ СТРЕЛКА
Макс, потерпев фиаско в поисках «бриллианта» в селе Горемыкино, своей затеи не оставил, а завелся еще сильнее посчитав себя оскорбленным. Как главарь бандитского формирования, на очередном сходняке местных гопников, он объявил:
— Братва, пока нами проиграно только одно сражение, но война пока еще — нет! Вчера по телевизору я своими глазами видел нашу цель. Я предлагаю срочно ехать в Москву. Найдем эту курицу и экспроприируем то, под чем мы подписались.
— Не мы, а вы, — сказал один из гангстеров.
— С люберецкой босотой я уже созвонился и даже забил стрелку. Они обещали нам помочь.
— Стволы с собой брать? — спросил Кучерявый, потягивая из банки коктейль под названием «Вертолет».
— На кой черт тебе стволы? Ты что Кучерявый, хочешь запороть все дело? А вдруг мусора возьмут за попу на трассе, что тогда — зона, срок? Никаких стволов! Едем на экскурсию в музэи и театры! У нас культурная программа! Надо будут стволы, нам братки солнцевские подсобят, я с одним из них на зоне чалился.
— Босс, а в кино пойдем? — спросил один из бормотухинских братков.
— У тебя, что, Утюг, лишние бабосы завелись? Ты еще ваты сладкой попроси! В нашем общаке и так ветер гуляет, как в пустыне. Все «однорукие бандюганы» выдоили!
— Так ты, Макс, и спустил, — сказал Кучерявый, вновь прикладываясь к банке.
— Цыц, босота! Я ваш «бандитский папа», а папа знает, куда бабосы воткнуть! Я не ради себя, ради нашего общака старался! Я же хотел «капусты нашинковать» для всех нас.
— Нашинковал? — спросил Кучерявый, ехидно улыбаясь.
— Ты, Кучерявый, лучше вспомни, как ты от свиней бежал. Первый в штаны наложил! А я остался до конца, хотя они меня и потоптали малость. А нужно, нужно было бы, чтобы тебя за твой язык, тот «Гарри Поттер» в хряка превратил! Во, бы ты дал жару местным хрюшками –свинушкам!
Макс достал из кармана мобильный телефон и одним пальцем набрал номер. На другой стороне ответили.
— Алло, Димон?! Это тебя Макс беспокоит. Я сегодня в столицу по делам выезжаю, ты примешь меня на своей фазенде?
— Я, Макс, рад старым друзьям! — ответили в трубке.
— Заметано, братела! Буду счастлив, погостить у тебя! Пивка попьем с раками!
— С каких ты пор пиво пьешь? — пошутил Димон, ковыряя в зубах зубочисткой
— С раками, пью!
— А! С раками?! — ответил Димон, и засмеялся.– Приезжай!
Макс выключил телефон и бросив его в карман, сказал:
— Так пацаны, выезжаем сегодня ночью! Так что, бродяги, сейчас расход. Нас ждет шашлык — башлык и много водки с девками и раками.
ГЛАВА ВОСЕМНАДЦАТАЯ
НЕЧТО
После того, как Пугачева «обзавелась» символом вселенской власти она почувствовала, как какая–то неведомая ей энергетика прямо из космоса проникает в её организм. Она заставляет дребезжать каждую клеточку, каждый нейрон мозга, запуская, таким образом, регенерацию всего организма. Перемены, которые произошли за десять дней, были видны невооруженным глазом. Её омоложение не осталось незамеченным даже директором сольных концертов, который на фоне этих метаморфоз тоже очень изменился. Гастроли «звезды» подходили к концу. Времени до возвращения на родину оставалось совсем немного. От того легкий озноб, испепеляющий душевной жадности начинал трясти Пугачеву, словно в лихорадке.
— Боже что мне делать, –говорила она, расхаживая по апартаментам.
— Что ты Аллочка, мечешься, как тигр в клетке, — спросил директор.
— Что, что разве ты Андрейка, не видишь?! Нам через пять дней возвращаться домой. Мне ведь придется вернуть этой девчонке её кристалл. Ты посмотри на меня! Благодаря этому амулету я помолодела на двадцать лет. Я спинным мозгом чувствую, как энергия космоса проникает в мое тело и возрождает его к новой жизни.
— Что ты паришься Алла, отнеси в ювелирную мастерскую. Пусть они тебе сделают копию. Вернешь, девчонке копию, а сама будешь владеть оригиналом.
— Боже Андрюшенька, ты просто чудо! — проверещала Пугачева.– Как я раньше об этом не додумалась.
Хлопнув дверями, Пугачева выскочила из отеля и схватив первое попавшее такси, полетела в центр города, где располагались ювелирные магазины и старинные мастерские. Искать долго не пришлось, и звезда эстрады ввалилась в одну из престижных ювелирных салонов.
— Ну я это, — сказала «звезда», — короче, я хочу сделать точную копию этого украшения.
Управляющий сквозь лупу взглянул на камень. Он тут же собрал всех мастеров, чтобы показать это чудо межгалактического ювелирного искусства. Те долго под микроскопом рассматривали его, цокали языками и восхищенно вздыхали.
— Что тут происходит, — заверещала Пугачева.–Я могу услышать, что тут происходит?
Менеджер мастерской взял в руки «нубирит» и доброжелательно улыбаясь, показал Алле. На ломаном русском он произнес:
— С сожалению мадам, наши мастера не смогут повторить подобное. Это не земные технологии. Это украшение не делалось на Земле, — сказал он, возвращая кристалл Пугачевой.
— А где я могу заказать копию, — спросила она.
— Только там, — улыбаясь, ответил менеджер, и показал пальцем в небо.– На Земле нет столько денег, чтобы кто–то его смог купить. Этот камень даже на шее опасно носить. Его место в сейфе надежного банка.
— Сэр, мне не нужна абсолютная точность. Этот камень я положу в сейф, как вы мне рекомендуете. Но я хотела бы выступать на сцене, чтобы люди видели его издалека, что у меня он есть.
— О, я вас понял госпожа Алла. Наши мастера постараются исполнить ваш заказ, — сказал управляющий и положив камень на черный бархат сфотографировал его со всех сторон. После не долгих манипуляций он вернул оригинал Пугачевой.
— Никому не показывайте ваше украшение. У вас могут быть большие неприятности.
— Почему, — спросила «примадонна ».
— Потому, что он не земного происхождения. Его невозможно оценить не потому — что это ювелирное украшение. Нет! Это символ власти над миром! Тот, кто его носит, обладает абсолютной властью.
Пугачева схватила камень обеими руками и прижав его к груди, спросила:
— Сколько будет стоить копия?
— Десять тысяч долларов, — ответил менеджер и выписал квитанцию.
Услышав от профессионального ювелира истинную стоимость кристалла, Пугачева вошла в полный ступор. Какие–то мысли роились в её голове, и она даже не могла понять, что с ней происходит. Достав из кладча деньги, она оплатила заказ и в полном молчании покинула мастерскую. Нацепив на шею амулет, она спрятала его под одежду и попробовала подключить к нему свою нервную систему. Прикрыв глаза, она сосредоточила на кристалле свое желание, и в этот самый миг, такси взвизгнув тормозами, остановилось рядом.
Сев в машину на заднее сиденье, она только подумала, а таксист уже сказал:
— Редисон Блю Плаза хотель?
— Ес, — с грустью в голосе ответила Пугачева и поняла, что в её руках, а вернее на её шее болтается не просто кусок космического «стекла». Это было нечто! Это было что–то такое, что меняло все представление о мире. Она чувствовала, что если мысленно обращаться к этому камню, то все окружающие исполняют любое пожелание обладателя. Только сейчас до Пугачевой дошла вся суть сказанная ювелиром. Это был не кристалл. Это была какая–то «нейронная субстанция», которая в миллионы раз усиливала пожелания и воли владельца.
Подъехав к отелю, таксист остановил напротив входа. Выскочив из машины он как–то странно прогнулся в поясе, и открыв двери, протянул Пугачевой свою руку.
— Всё, сработало, — подумала примадонна и устремив поток своих мыслей в глубину «нубирита», тут же получала неожиданный эффект:
Дери, в отель распахнулись. В это же мгновение весь персонал гостиницы упал на колени, застывая в позах абсолютной рабской покорности. Пугачева поняла, что никогда и не при каких обстоятельствах, она не вернет этот амулет бывшему хозяину. Нет! Не было на всей Земле той силы, которая теперь сможет заставить её отказаться от этого непередаваемого чувства абсолютной власти над людьми.
— Ты где была, — спросил управляющий и пристально глядя на Пугачеву стал опускаться на колени.–Ты кто, –спросил он, приклоняя голову.
— Я твой Бог, — ответила Пугачева и перенаправила поток мыслей напрямую.
Директор, как будто очнулся. Увидев себя на полу, на коленях он пришел в себя и спросил:
— А что это было?
— Что ты чувствовал, — спросила Пугачева, усаживаясь в кресло.
— Я видел Бога, — ответил возбужденно Андрей. –У меня было такое чувство, будто я раб, стоящий на коленях перед самим Всевышним.
Алла ехидно улыбнулась. Прикрыв глаза, она ушла в нирвану и напоследок, перед тем, как войти транс, она сказала:
— Уберись отсюда, пока я не позову.
Только сейчас она поняла, как нужно владеть силой этого кристалла. Перенаправляя через него свои мысли и свои пожелания, она могла теперь управлять не только телом, но и всем человечеством. Ни кто не имел возможности противостоять это дьявольской и страшной силе, которая скрывалась в этом куске инопланетного вещества. По её разумению — не хватило бы всех богатств мира, чтобы купить этот внеземной кристалл который даровал хозяину не банальные земные богатства. Он давал абсолютную власть. Имея его на своей шее, можно было не иметь за душой ни гроша — ибо все золото, все бриллианты и другие ценности всего мира принадлежали тебе. Ты был свободен от заработка и всей этой мирской суеты. Ты банально становился властелином мира, ибо, власть давала тебе возможность жить, так как ты хотел. Отныне, все, что создано людьми и матушкой природой становилось твоим! Ты мог управлять Землей и всей вселенной! Ты мог развязать войну! Ты мог заключить мир, и только ты, мог указывать народам и их правителям, как им предстоит жить.
Пугачева понимала, каким образом камень даровал молодость своему обладателю. Он, как бы концентрировал все тайные желания: быть моложе, быть красивее, быть успешнее. Он своей силой запускал процесс регенерации организма и заставлял дряхлые старые клетки заменяться новыми, чтобы бесконечно исполнять волю хозяина. В какой–то миг Пугачева испугалась своих тайных желаний, которые стали роиться в её голове. Сняв «нубирит», она спрятала его в свою сумочку.
Прошло несколько дней, и Алла Борисовна вернулась в ювелирную мастерскую. Местные мастера были настолько виртуозны в изготовлении подобных украшений, что вряд ли кто мог визуально различить фальшивку. С этой самой фальшивкой она и вернулась обратно в Москву, чтобы перед тем, как начать «управлять миром», завершить процедуру предусмотренную договорными обязательствами.
А Тем временем, пока звезд российского шоу бизнеса занимала первые места на международных конкурсах, Максимовна значительно прибавила к своему мастерству. Поддержка её знаменитостью, благодатно сказалось на предстоящей карьере. Не дожидаясь, окончания проекта «Лучший голос России» многие продюсеры шоу бизнеса стали предлагать необычайно выгодные и заманчивые контракты. В душе некогда бывшей старухи появилась необычайная гордость за себя, которая распирала её. Ей так хотелось, чтобы её деревенские подруги, узнали о её новой жизни, что Максимовну прямо рвало на части, желание рассказать всему миру о своих чудесных метаморфозах.
— А ты деточка, прекрасно выглядишь! — сказала ей вернувшаяся с гастролей похорошевшая и помолодевшая на двадцать лет её новая подруга, –Я, как и обещала — я возвращаю тебе твой чудный камешек, — сказала она и лживо улыбаясь, преподнесла фальшивку Максимовне.
И она взяла. Взяла — даже не на секунду не усомнившись в порядочности примы. Взяла — потому, что, не смотря на прожитые годы, сохранила ту детскую непосредственность и наивность, с которой она вошла в этот жестокий мир много лет назад.
— А вы Алла Борисовна, похорошели! Вы прекрасно смотритесь. Я наблюдала за вашими гастролями по телевизору, — сказала Машка, оценивая перемены в образе кумира.
— Ой, все было прекрасно, милочка! Я необыкновенно, как никогда свежа и молода, — задорно хихикала примадонна . — Чудный, чудный был вояж по чудной Финляндии! Я надеюсь, что и тебя точно также уже скоро будет ждать необычайный успех, — говорила примадонна , прикидываясь благодетельницей.
Максимовна приняв подделку, не подозревала, что эта напыщенная певичка, подсунула ей совсем не то, что была должна вернуть по контракту. Если бы Максимовна знала, что произошло с её кристаллом, то она никогда бы не смогла бы вернуть трофей. Её незнание — стало её силой, ибо только незнание, спасало её от космического влияния.
Чтобы исключить все случайности, Пугачева на какое–то время ушла в подполье. Ей не дано было в открытую владеть «нубиритом», поэтому эффект регенерации организма остановился на неопределенном уровне. Опасаясь предстоящих разбирательств, она спрятала камень в дорогой сейф, что и стало ошибкой. За те дни пока кристалл висел на её шее, он подарил ей то чем она раньше не могла владеть. Он, даровал ей молодость. Он дал ей путь не только к покорению мира. Он дал ей силы к покорению мужских сердец, которые страстно жаждали её внимания и любви.
ГЛАВА ДЕВЯТНАДЦАТАЯ
КОСМИЧЕСКОЕ ПУТЕШЕСТВИЕ
Как было заведено и определено полицейским служебным регламентом, майор Бу–бу прибыл в нужное время. Он подъехал на служебной машине в тот момент, когда Семен Гутенморген и Коля Шумахер разбирали на огороде стог с сеном, перемещая его в сарай. Вылет был намечен на восемь часов вечера. Все было готово, чтобы приступить к поиску Максимовны и теперь, ни одна сила не могла воспрепятствовать мужикам проведению спасательной операции. Планета Земля нуждалась в защитниках.
— Ты это Семен, чем это бу занят? — спросил майор, доставая из кармана пачку дефицитного «Беломора».
— Ты, что начальник, не видишь? Я сено в сарай складываю! Чай, у меня три дойные коровы на дворе, а не верблюды, которые могут колючкой питаться.
— Ты Гутенморген, все врешь! Врешь — как сивый мерин! Я знаю куда ты, бу… собрался! Мне ведь все известно! Знаю, что полетишь в столицу, Снегурочку искать.
— Ты это откуда взял Михалыч? — спросил Семен и воткнув вилы в землю рядом с ногой участкового.
— А мне это бля… сорока на хвосте принесла, — ответил майор, глубоко затягиваясь дымом «Беломора».
— А сороку, часом не Митя Дихлорэтан кличут? То–то она сегодня около дома Крюка крутилась. Все видать, тебе выложила, как по–полочкам. Этот крендель за понюшку табака любого сдаст! Даже маму родную! Если бы не наши гуманоиды со своими колдовскими чарами, то он до сих пор бы дихлорэтан пил и хлором попёрдывал, — сказал Семен, глядя в глаза участкового, как смотрит профессиональный боксер в глаза соперника в «войне взглядов».
Митя Дихлорэтан, как прозвал его народ села Горемыкино, росточка был небольшого. В свои сорок лет, он выглядел, словно тринадцатилетний ребенок. Не было того дня, когда бы, Митя не был пьян. Не было в мире ни одной спиртосодержащей жидкости, которую бы Митя не попробовал. Самым любимым продуктом был крепкий напиток по названию «Нитхинол» — жидкость фиолетового цвета для мытья окон. Кличку свою, как и Семен Гутенморген, он получил благодаря людской молве.
Как–то в конце эпохи перестройки и перед самым началом эры «перестрелки», на разграбление народу был отдан старый колхозный склад. Многие помчались туда в надежде поживиться колхозным добром, нажитым еще со времен коллективизации. Пришел и Митя. Огромная кепка на голове, серый пиджак в полоску и сапоги сорок пятого размера, придавали этому коротышке вид маленького начальничка Пончика из сказки о Незнайке.
Найдя среди брошенного колхозного добра какие–то ампулы в железных коробках времен еще немецкой оккупации деревни, Митя решил испить их содержимое. Собрав таких же, как он алкоголиков Митя разлил всем поровну.
Спасали Митю все бригады скорой помощи района. Из четырех человек, испивших этот «лучезарный напиток дедушки Гитлера», он был единственным, кто после той пирушки остался жив.
Через два дня после выписки из больницы, Митя уже, как ни в чем не бывало, пил любимый «Нитхинол» и хвастался мужикам, что он самый химически стойкий человек в районе, который способен противостоять газовой атаке блока НАТО.
— Ты меня Семен, с детства знаешь. Я, беззакония не допущу! С меня же потом спросят бу! Где ты был, майор, бу, и почему у твоем районе, «тарелки инопланетные» летают по столицам без всяких документов? Что я, бу, своему начальнику скажу? У тебя Семен, бу, права на управление внеземным транспортным средством — есть? Номера регистрации где?
— Нет! — сказал Семен, почесывая затылок.
Кроме прав управления трактором и паспорта у Гутенморгена не было больше никаких документов.
— Нет у тебя и не бу– будет! Не будет! Так, что я ваш инопланетный пепелац вынужден арестовывать по причине отсутствия регистрации, — сказал участковый. Он вытащил из машины цепь и стал ползать вокруг стога в поисках «серьги», за которую можно было зачекерить это проклятый НЛО, ставший проблемой. Найдя, «ухо» за которое можно зацепить цепь, майор закрыл цепь на замок. Другой конец он прикрутил к полицейскому УАЗу.
— Ну, что справился, — спросил ехидно Гутенморген.– Супротив прогресу прешь?
— Арестован, — ответил майор.– Арестован до выяснения…
— А у тебя есть постановление суда, — спросил Семен.
— Типа ты умный бу, — ответил майор, отряхивая штаны от прилипших сухих травинок. –Теперь ты Семен, хрен куда полетишь! Садись на паровоз и на нем катись куда хочешь! — сказал майор и показал Гутенморгену фигуру из трех пальцев. — Я из — за тебя не хочу на пенсию раньше срока, выходить бу! Сейчас пойду, бу, и скажу Хрегуру о том, что ты, бу, его тачку украл… Открою уголовное дело бу. У меня его заявление об угоне имеется. Посадят тебя дурака, бу, лет на пять!
— Да, ты, начальник поготь! Гуманоиды в курсе! Мы же вместе летим, Хрегур член экипажа, — сказал Семен, стараясь удержать участкового.
— Все, Семен, извиняй, член– членом, а я домой! Сегодня футбол Спартак — Зенит, не хочу, пропустить бу! Завтра, бу– будем разбираться, — сказал майор Бу–бу. Вращая на пальце ключи от полицейской машины и амбарного замка, он спокойно продефилировал домой.
Гуманоид Хрегур появился в точно назначенное время. На нем была надета солдатская шапка с кокардой времен маршала Дмитрия Устинова, которую ему подарил Прохор. В тот момент Семен и Крюк сидели на крыльце дома и расстроенные участковым, курили самосад, завернутый особым фасоном в «козьи ножки».
— Хрегур готофф, — сказал инопланетянин и отдав честь, вытянулся перед мужиками по стойке смирно.
— Охолонись, — сказал Гутенморген, — ни хрена не выйдет! Твой «пепелац» майор Бу–бу, на замок запер, а гравицапу унес домой. Он сказал, что аппарат арестован, — сказал Семен, глубоко затягиваясь, — Во, глянь — цепь какая. Её автогеном хрен срежешь!
— Поехали, — сказал Хрегур, словно Юрий Гагарин. Он, открыв люк, вошел в тарелку первым.
— Ну, что, Колян, полетели, — произнес Гутенморген. Он бросил окурок на землю и затоптал его калошей. Трижды перекрестился он вошел в агрегат следом за пришельцем.
— Ну, что — едем так едем, — глубоко вздыхая, ответил Крюков.
Как и в прошлые разы, купол тарелки сделался, как бы прозрачным. Коля Крюк, Семен и гуманоид Хрегур, уселись в кресла и пристегнулись ремнями как в самолете. Нубириец занял кресло пилота. Он осмотрел команду и будто улыбнулся, подморгнув Гутенморгену. Надавив на серебряный шар, он привел НЛО в движение. Цепь натянулась, словно струна и «тарелка» зависла над огородом.
— Ха! Не идет! — сказал, злорадствуя Семен, чувствуя, как загудел «ядерный реактор».
Гуманоид улыбнулся. Он сильнее надавил на шар и утопил его в панель. «Тазик» приподнялся выше и поднял УАЗ над землей. Тут «пришелец» нажал кнопку на пульте и тарелка стремительно вознеслась в небо. Следом за ней полетела и машина. От удивления инженер Крюков даже открыл рот. Он представить себе не мог, что такой небольшой агрегат обладает титанической мощью, что может тащить за собой почти две тонны чистого железа.
Громада бесконечного космоса обрушилась на сознание Крюкова, словно что–то нереально колоссальное. Он, увидел, как удаляясь от Земли, краска с машины стала облетать, а сигнальные маячки и фары вдруг непонятно по какой причине заморгали голубыми проблесковыми огоньками.
Полные страха, ужаса и удивления, Семен и Коля Крюк заворожено смотрели сквозь купол на удаляющуюся матушку Землю. УАЗ болтался где–то снизу, иногда показываясь на экране купола. Земля с каждой секундой уходила дальше, пока не превратилась в голубой диск. НЛО плавно вышел на орбиту. Машина, попав в невесомость, каким –то образом стабилизировалась и плавно поплыла следом за тарелкой.
Семен и Крюк от удивления даже открыли рты. Они смотрели на Землю и их сердца наливались какой–то непонятной гордостью, за колыбель человечества.
Пролетая по орбите, пришелец, как бы шутя, нажал на кнопку. Машина участкового, отстыковалась от носителя и самостоятельно «поплыла» по бескрайним просторам дальнего космоса.
— Не, ты Семен, видел, — прокричал Крюк.– Ты видел, как Хрегур ментовоз отстегнул? А если он на Землю свалится и прибьет кого?
— Пущай полетает, — ответил Гутенморген и запел, — Земля в иллюминаторе, земля в аккумуляторе видна! Как мы грустим по–матери, как мы грустим по–матери, грустим мы по Земле она одна.
Он расстегнул ремни, и поплыл по НЛО, стукаясь головой об купол.
— А звезды, тем не менее, а звезды, тем не менее, близки, но все также холодны. И как в часы похмелья, и как в часы похмелья, они вообще–то нам и не нужны, — подхватил Крюков. Он вытащил из — за пазухи бутылку самогона.
— Ну, что братва — гульнем!? Отметим на орбите наш так сказать –космический дебют!?
Нубириец, хлопая своими глазами от удивления, взглянул на мужиков.
Он хотел что–то сказать, но было поздно. Самогон, лишенный гравитации, выкатился из бутылки и рассыпался по кораблю крупными стеклянными «шарами».
— Ну, что пришелец, схавал, — сказал Крюк, растянув рот в улыбке. –А ты думал, что мы пить бросим? Мы ведь русские. А русские самые лучшие люди на этой планете…
По законам невесомости алкоголь зажил своей жизнью и стал перемещаться по всей кабине в свободном полете. Следом за ними, словно две огромных рыбы, хватающих воздушные пузырьки, плыли достопочтенные земляне Коля Крюк и Семен Гутенморген.
Крюков знал, что там, в безжизненном космосе, вдали от матушки Земли действие антиалкогольного детектора будет в недосягаемости. Не выдержав испытания, которое устроили гуманоиды людям, он по–русской традиции «на дорожку» захватил бутылочку, чтобы «причаститься» рядом с Богом. Ни кто в мире, за всю историю человечества не додумался пить в космосе спиртные напитки, и этот факт будоражил его нервную систему, придавая коже на спине приятный зуд.
— Мы Семен, в книгу рекордов Гинеса попадем, — сказал Крюк, кувыркаясь по кабине звездолета.–Так ведь самогонку еще ни кто в нашем колхозе не пил. Мы братец, в космосе! Ты бы меня снял на свой айфон для памяти, пусть наши колхозаны обзавидуются.
— Я до такого бы не додумался, — ответил Гутенморген и достав смартфон, стал делать селфи, снимая, как он подплывая к очередному шару, открывает рот и всасывает его в свой организм, словно карась воздушный пузырь.
Так и плавали в невесомости жители колхоза «Красный пахарь», пока до последней капли не собрали знаменитый Канонихин напиток.
Мерцание проблесковых маячков полицейской машины привело космонавтов на международной космической станции в полный ступор.
— О, май гад, — заверещал американский астронавт, упершись лбом в иллюминатор.– Этого не может быть…
— Что ты там увидел Джон, — спросил командир, хлопая американца по плечу.
Американский астронавт молчал. В тот миг его сковало странное оцепенение. Он, словно примерз к толстому стеклу иллюминатора, наблюдая за плывущей машиной. Потеряв дар речи, он смотрел на летящий УАЗ, а его мозг не мог поверить в это.
— Там это, — сказал, заикаясь, астронавт.
— Что это, — спросил командир. –Что ты мямлишь –мать твою?
Астронавт оттолкнулся от иллюминатора, уступив место русскому космонавту. Командир в этот миг увидел, летящую параллельным курсом машину.
— Черт бля… менты, — сказал он хватая видеокамеру.– Мужики, там это, — спросил он коллег, показывая в иллюминатор на приближающиеся проблесковые маячки.
Увидев такое загадочное явление, космонавты не удержались, бросились снимать полицейскую машину на все виды фотоаппаратов и видеокамер, которые в тот миг находились на станции. Ни кто не мог поверить, что такое вообще возможно. Единогласно пришли к мнению, что это происки какой–то странной болезни, или они сходят с ума, приняв межгалактический мираж за полицейский УАЗ. В ход пошли кулаки. Они неистово протирали глаза, стараясь избавиться от оптической иллюзии.
— Командир, срочно корректируем орбиту, — закричал инженер, включая двигатели коррекции.
— О, май гад! О, май гад! Ай, эм крейзи, — тарахтел под нос американец, стукаясь головой в обшивку.
— А ты думал, мы тут лыком шиты, — сказал командир. –Это у вас там цацки — пецки, а у нас полис на орбите дежурит.
— О, май гад! Это, что есть такой!?
— Что, американец, не видишь бля…? Это же менты — копы, как вы их называете…
— Менты, — переспросил он, не понимая жаргона.
— Это Джон, рашен полицай… ферштеин!?
— А что они делать козмос?
— Джон, ты, что не понимаешь? Им на Земле стало мало места…
— О, май гад! Рашен, менты, козмос… Ай эм крейзи…
Капитан улыбнулся и распираемый гордостью за российский автопром произнес в микрофон:
— Земля, земля, «Соколы» на связи! Передаем важную информацию! Визуально наблюдаем странное космическое явление…
— Центр управления полетами на связи! Что у вас, «Соколы», стряслась? — ответил ЦУП.
На огромном плазменном экране центра управления полетами появилось испуганное и перекошенное лицо командира корабля. Командир, держал в руках видеокамеру и, комментируя случившееся, поднес её к иллюминатору. В тот момент, увидев машину на экране монитора, дежурная смена испытала настоящий шок. Ропот и трепет прошел по рабочим местам и все как один встали, обхватив головы. На черном экране огромного плазменного монитора, среди мерцающих звезд, как ни в чем небывало плыла патрульная машина. Ни кто не мог понять, как он оказался на орбите? Как так получилось, что вопреки всех законов физики, аэродинамики она очутилась вдали от матушки Земли.
В какой–то миг в зале ЦУПа наступила гробовая тишина. Это был шок. Тот шок, который испытывают люди, увидев перед собой что–то не естественное и противоречащее природным законам.
Русский УАЗ с надписью «ПОЛИЦИЯ», плавно покачиваясь с одного бока на другой, двигался параллельным курсом.
— «Соколы», «Соколы», картинку видим! Предоставьте крупным планом номерные знаки, — сказал дежурный помощник начальника управления полетами.
Командир корабля навел камеру на номерной знак, который огромной белой табличкой выскочил на экране ЦУПа.
— Спасибо, «Соколы», картинку видим! Сейчас пробьем по базе МВД и установим, из какого региона и управления эта машина. «Соколы», «Соколы», ЦУП принял решение ради вашей безопасности приподнять вас на семь километров выше. Смена параболы согласно технического регламента. До свидания, до связи! Земля ждет вас, — сказал дежурный, и монитор на стене ЦУПа погас.
В зале воцарилась полная тишина. Нужно было видеть лица сотрудников центра управления полетами, которые застыли в полнейшем непонимании. Это был паралич. Никто не мог переварить своими мозгами, как в сотнях километрах от Земли, в условиях жуткого холода и адской жары появилось это чудо.
ГЛАВА ДВАДЦАТАЯ
ПУТЬ К СЛАВЕ
Майор Бухарцев полулежа сидел на диване, подобно уставшему средневековому рыцарю. Его голова находилась в оцинкованном ведре. Через силиконовую трубочку от медицинской капельницы, он потягивал свежее пиво, нейтрализовав таким образом, инопланетный гипнотический ретроснлятор. «Телепатон» не действовал. Оцинкованное ведро сдерживало космические волны, которые исходили от прибора. Сквозь дырку прикрытую забралом из органического стекла, он любовался футбольным матчем. Большая бутылка пива, смешанного с самогоном для крепости, словно висела рядом с диваном, насыщая уставший организм участкового приятной алкогольной истомой.
— Ну! Ну! Ну, бей же… –вопил Бухарцев подскакивая с дивана. Напряжение нарастало. И в то самый миг, когда судья назначил штрафной удар, именно в этот самый миг (по закону подлости) зазвенел телефон.
Майор от такой неожиданности даже подскочил. Он снял с головы ведро и схватил трубку.
— Участковый майор, бу– бу– Бухарцев, вас слушает! Я что–то, бу–бу, вас не понимаю, товарищ полковник! Какая–такая полицейская машина? Машина!? Машина должна быть на месте… Согласно должностной инструкции, я наложил арест на инопланетное транспортное средство, которое прибывало в зоне моей юрисдикции. Товарищ полковник, так у них отсутствовали регистрационные знаки. Да, да я собственными руками приковал этот объект цепью к служебному автомобилю. Как!? Как!? Этого не может быт! В каком, бу… она космосе? Да нет же… Этого — не может быть, товарищ полковник! Слушаюсь! Сейчас схожу, бу, посмотрю.
От услышанной информации легкое алкогольное опьянение улетучилось, не оставив следа. Бухарцев что–то хотел возразить, но голос его начальника остудил майора:
— Куда, куда мне идти? — переспросил он, но в трубке уже послышались короткие гудки.
— Что случилось Санечка, — спросила с кухни жена.
— Барбарискин звонил! Начальник РОВД. Мне кажется, он чокнулся! Шутник — мать его! — сам себе под нос сказал участковый.
Он надел на голову ведро и воткнув в рот шланг с пивом, вновь развалился на диване.
— Санечка, я не поняла –кто звонил, — переспросила жена, передавая организму Бухарцева нервную дрожь.
— Ду–ду–дурак наш! Полковник! Он сказал, что моя машина якобы бу сейчас покоряет космическое пространство! Идиот, мать его, — пробубнил участковый.
— Санечка, а ты будешь драники со сметаной? — вновь спросила жена, расплываясь в счастливой улыбке.
— Бу–бу–ду! — ответил муж, снимая с головы «антителепатон», который он придумал своим пытливым разумом бывшего опера.
Информация о пропаже машины не давала Бухарцеву покоя. В перерыве между таймом, он надел куртку, валенки с калошами и вышел на улицу. Все было, как всегда: Ночь. Улица. Фонарь. Деревня. По селу разносился лай собак, а в клубе играла музыка.
Бу–бу глубоко вдохнул и со свистом через ноздри втянул в себя порцию холодного воздуха с примесью навоза. Он взглянул на звездное небо и в этот миг в его голове, промелькнула мысль.
— «Ха, это Хрёгур мой УАЗ угнал», — сказал сам себе участковый.
Он, не спеша, в предчувствии каких–то перемен, поковылял к дому Морозова.
Окна в доме Гутенморгена были скрыты мраком. Это наводило на мысль о нормальном ходе событий. Словно сыщик участковый открыл калитку и просунув голову в щель. Замер, прислушиваясь к окружающей среде. Его сердце возбужденное алкоголем билось в учащенном ритме. Глаза шарили в полумраке подобно инфракрасным радарам. В какой — то миг его разбило оцепенение. Глаза тут же вылезли из орбит.
В том месте, где стояла его служебная машина, была пустота. Не было там: ни инопланетного «таза», ни якорной цепи, ни амбарного замка. Не было ничего.
Острая зубная боль, пронзила его через весь позвоночник от затылка до самых пяток.
— «Всё! Это конец», — подумал он и почувствовал, как по спине побежали струйки холодного пота. Хлопнув калиткой, майор, включив третью передачу, бросился домой. Теряя на ходу свои калоши, он запыхавшись ворвался в дом.
Жена встретила Бухарцева улыбкой самой счастливой из всех женщин на планете Земля. Ее лицо, намазанное деревенской сметаной, сияло, словно лик Луны в период полнолуния.
— Саша, я тебя поздравляю!
— С чем? — завопил участковый, словно раненый бизон.
— Мы с тобой стали настоящими звездами! Мы на всю страну прославились! Пока ты освежиться ходил, в выпуске новостей показали такое — прямо караул! Представляешь — и правда в космосе летает твоя машина!
— Как летает? — спросил участковый.
— Каком кверху! Очень просто — летит себе по орбите, как по дороге едет, –сказала ехидно жена. –Я твоего «Козла» признала сразу. Твою машину космонавты на видеокамеру сняли. Тебе, наверное, теперь медаль дадут за покорение космоса…
— Посмертно, –ответил Бухарцев, надевая тапочки.
— А может, нам теперь в «Звездном городке» квартиру дадут? Ты же, Санечка, теперь у меня почти космонавт! Ты ведь первый полицейский покоритель космоса!
— Дура, бу! Какая на хрен медаль? Какой на хрен, покоритель космоса, — заорал майор. — Это все Сенька Гутенморген, со своей бандой. Они мой УАЗик сперли! Как!? Как мне теперь его достать!? — сказал майор. Он схватил с тарелки блин, обтер сметану с лица жены и закинул его себе в рот.
— Всё мама — трындец! Теперь нас точно отправят на пенсию. Будет тебе бу и шуба и дача, бу, и путешествие к морю Лаптевых! Без содержания…
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ПЕРВАЯ
МИР НА ГРАНИ ВОЙНЫ
В то же самое время командный пункт ПВО страны напоминал разворошенный медведем улей.
Начальник дежурной смены генерал Комаров сидел за пультом управления войсками ПВО страны, когда к нему на пост, взъерошенный, словно мокрый воробей, с докладом о воздушной обстановке над небом Родины, подбежал начальник радиолокационного и объективного контроля.
— Разрешите доложить, товарищ генерал? — запыхавшись, сказал тот и схватился за сердце, прикинувшись больным.
— Что у вас товарищ полковник? Докладывайте, не корчите из себя больного!
— Там это — ЧП! ЧП! Товарищ генерал, ЧП! Наши РЛС и спутники орбитальной группировки наблюдения ГЛОНАС засекли ракетный старт!
— Где, — вскочил генерал со стула, –где черт бы вас побрал?! Он схватил телефон правительственной связи, — Что стоите, полковник, как дуб посреди поляны, докладывайте дальше, где был старт?! Мне нужно доложить Президенту!
— Старт там!
— Где старт был?
— Там, предположительно севернее города Корячинска, — ответил полковник, вытянувшись по стойке смирно.
— Где?
— Севернее города Корячинска, — ответил полковник.
Генерал взглянул на планшет с европейской частью России и медленно положил телефон на место. Уже более спокойно, он спросил:
— А вы, полковник, связывались с РВСН? Может, это у них ракета улетела!? Может, метеорологи зонд свой запустили?!
— С ракетчиками, товарищ генерал, я связывался лично. Никаких пусков у них не было!
— Ракета, что сама ушла, — переспросил генерал.
— Никак нет, товарищ генерал! Ни кто не знает. Возможно, это частный полет.
— А если это террористы!? Собрать всех: начальника разведки, начальника группы контроля, начальника объективного контроля. Всех, кто видел, но ничего не сказал! Я вам, господа одиннадцатое сентября устроить не позволю! Следить за объектом, как за своими звездами на погонах! — сказал генерал и грохнул своим тяжелым генеральским кулаком так, что искры от короткого замыкания засверкали внутри пульта управления ракетами ПВО.
— Есть, следить за объектом, — сказал полковник.
Генерал полный раздумий и какого–то гадкого предчувствия, поднял телефон правительственной связи и, подумав:
— Алло, дежурный, голубчик, говорит генерал Комаров. Соедини–ка меня, сынок, с нашим Президентом.
Срочный вызов к телефону дежурного канала ПВО страны оторвал Президента от переговоров с королем Арабских Эмиратов, Халифом Бель–Саидом Аль–Хаямом. Президент взял трубку и сказал:
— Да, Президент на связи…
— Господин Президент, докладывает начальник дежурной смены ПВО страны генерал Комаров. Пять минут назад нашими средствами ПВО был засечен старт ракеты.
— Американцы? — спросил Президент, испытывая странный холодок, который предательской струйкой пота скатился по его спине в ложбинку между ягодицами.
Он подманил к себе пальцем дежурного офицера ФСБ, который отвечал за «ядерный чемоданчик» и жестом указательного пальца приказал открыть его.
— Никак нет, господин Президент! Старт был произведен севернее города Корячинска Западного округа. Наша космическая разведка сейчас уточняет точные координаты старта.
— А что с ракетой? Ракета, где? Не хватало, чтобы она упала еще на территорию Украины! Нам этого не простят, как с упавшим «Боингом»!
— Понял, господин Президент! Докладываю! Неизвестная ракета вышла на орбиту вокруг Земли. Мы её видим, и отслеживаем все перемещение в космосе! У нас все под контролем!
Президент облегченно выдохнул. Он пальцем сделал жест дежурному офицеру и тот, захлопнув «ядерный чемодан», застегнул на нем замки.
— Так, генерал! Глаз с ракеты не спускать! Подготовить все средства ПВО для её уничтожения. В случае падения расстрелять при входе в атмосферу. Опробуйте С–400. Чтоб ни одна гайка не упала на Землю! — произнес Президент.
— Есть, господин Президент! Разрешите исполнять? — ответил генерал, вытянувшись словно струна.
— Исполняйте!
Глава России положил трубку и вернулся к королю, который покорно ожидал в своем кресле.
— Простите ваше королевское величество. Звонила жена, — улыбаясь, сказал Президент Мутин.
— Новость очень приятная. Наша собака пять минут назад ощенилась пятью чудными щенками! Щеночка, ваше королевское величество в подарок принять не желаете, от народа великой России? — спросил Президент, лукаво заглядывая в глаза арабскому королю.
Тот, перебирая четки, на мгновение задумался. Собака русского Президента всегда вызывала у него восхищение. Принять такой дар от главы России был хорошим знаком в политических играх с супердержавой. Это был повод для неформальных встреч без галстуков.
— Аллаху угоден ваш подарок, господин Президент! — сказал король.– Буду только рад! Буду несказанно признателен. Аллах господин Президент, хочет, чтобы моя страна приняла такой щедрый дар от великой России, — сказал он и, подняв руки, сказал: — Аллах акбар! Аллах акбар!
В тот момент весть разговор Президента России и короля Арабских Эмиратов уж прослушивался офицерами седьмого управления ФСБ. По личному распоряжению самого Президента отдел занималось радиоэлектронной разведкой.
Команда на вживление под кожу щенка электронно –цифрового «жука» со спутниковой связью под кодовым названием «Штирлиц–001», поступила в специальную лабораторию ФСБ мгновенно. Уже через десять минут подарок для короля, напичканный суперсовременной наноэлектронной начинкой был готов и слегка повизгивал в руках начальника специальной лаборатории.
Дежурный офицер ФСБ в образе длинноногой секретарши с пышным бюстом вынес маленького пушистого щенка. Улыбаясь и сюсюкая, она подала собачку прямо в руки новому хозяину королю Халифу Бель–Саиду Аль–Хаяму.
Разве мог король в ту минуту предположить, что на протяжении всей жизни этой собачки–разведчика, в его дворце двадцать русских каналов цифровой связи круглосуточно и каждую секунду будут передавать всю информацию через спутник в Москву. Разве мог он предположить, что некогда лапотная Россия, которая еще два года назад отставала от Японии по радиоэлектронике и автомобилям каким–то непонятным образом для всего мира именно в этих отраслях технологий опять окажется впереди всей планеты. Разве мог он предположить, что теперь все его телефонные разговоры с террористами ИГИЛ, Обамой и Президентом Турции будут известны России, до самых интимных подробностей.
Этого король даже в кошмарном сне предположить не мог. Тоненькая веревочка спасательной кампании по поиску «нубирита» породила такую цепь событий, которая могла возникнуть только при идеально запланированных стечениях обстоятельств.
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ВТОРАЯ
КОВАРСТВО И ОБМАН
Впервые за последний месяц Максимовна сдав в аренду «нубирит» почувствовала какой–то внутренний физический дискомфорт. Не было тех приятных ощущений, которые проникали сквозь кожу и заставляли каждую клеточку организма вибрировать от исходящих волн загадочного и магического кристалла.
Возвращенный кулон с магическим символом, болтался простой безделицей на её груди и был, как бы мертв. Это недоброе ощущение насторожило Максимовну и она почувствовала в этом гешефте подвох. Сейчас, когда на кону стояло участие Балалайкиной в телешоу «Лучший голос России» ей стало не хватать, магических свойств кристалла, который радикально решал её проблемы с самочувствием и харизмой. Зато, те грандиозные перемены, которые происходили с «примой», бросались в глаза, Максимовны каким–то ярким и воскресшим образом. Ее фигура значительно стала тоньше, а лицо помолодело, словно побывала не под скальпелем пластического хирурга, а за пазухой у самого господа. Морщины на лице исчезли, будто их никогда не было, а кожа стала бархатной и свежей, словно у младенца.
Максимовна почувствовала, что Пугачева воспользовавшись её доверием, банально обманула её. Максимовна боялась, что все перемены, которые она так ценила и трепетно берегла, начнут обратный отсчет к старости с ускоренной скоростью. Допустить этого Максимовна никак не могла, и она решила любыми путями вернуть себе назад этот таинственный «нубирит».
К великому сожалению Максимовны «звезда» окружила себя такой охраной, что подойти к ней даже на дальность выстрела было практически невозможно. На все просьбы о серьезном разговоре «примадонна » отвечала отказом, ссылаясь на свою занятость.
Утратив надежду на встречу и тайное возвращение фальшивого символа вселенской власти на оригинал, Максимовна в сердцах и печалях покинула проект «Лучший голос России» и просто так отправилась гулять по вечерней столице, чтобы обдумать хитроумный план. Бесполезная фальшивая игрушка болталась на её шее, словно холодный кусок стекла.
Внезапно с визгом колес, черный БМВ пятой серии выскочил из–за угла. Проскрипев тормозами, он остановился рядом с Максимовной. Из машины вышел импозантный мужчина в широкой черной шляпе, который был похож на Михаила Боярского. Он грациозно подошел к Максимовне и рассыпая хвалебные комплементы, предложил Машке букетик роз.
Максимовна не чувствуя подвоха приняла цветы и растаяла, как московский пломбир в жаркие летние дни.
— Вам одиноко, — спросил незнакомец и приподнял над глазами поля шляпы.
Во рту он держал спичку, которая перекатывалась из одного уголка рта в другой. Незнакомец приветливо улыбнулся и сквозь зубы процедил:
— Я барышня за вашим автографом! Я видел вас, на экране телевизора и ваш безбрежный талант потряс мое воображение! Хотелось представиться — я продюсер крупнейшей американской фирмы звукозаписи «Хоум– блю соунд Рекордс» Анатолий Золотницкий — Валуа! Внук князя Андрея Валуа, покинувшего Россию в первую волну эмиграции. А вас, я так понимаю, звать Мария Максимовна Балалайкина? Я готов, хоть сейчас, подписать с вами контракт. Несколько концертов в Соединенных Штатах Америки, станут вашим дебютным трамплином в шоу бизнесе. Только сейчас, я был в «Останкино». Мне довелось общаться с продюсерами, и они не против, если вы барышня, окажете мне любезность и согласитесь на мое скромное предложение.
В глазах Максимовны поплыли радужные круги. Она заикаясь от такого предложения, абсолютно не думая, вымолвила:
— А каков буде мой гонорар?
— Это хороший вопрос барышня, — ответил Макс, прикидываясь крутым шоуменом, — Полмиллиона долларов за десять концертов. Вас это устраивает, — сказал он, придумывая на ходу загадочные цифры.
Балалайкина, досыта хлебнув столичной гламурной жизни, стала в уме перемножать доллары по курсу на российские деньги. От такой процедуры её голова еще больше закружилась и она, не дожидаясь конца подсчета, сказала:
— Я согласна! Где мы можем подписать контракт, господин Золотницкий– Валуа?
— Пакет документов у меня в офисе, — сказал Макс и показал Максимовне на открытую дверь машины.
— А потом, мы закрепим нашу сделку в ресторане с шампанским и черной икрой!!! — сказал незнакомец, размахивая руками, будто показывая широту своей души.
Цокая шпильками по столичному асфальту, Максимовна подошла к машине. Незнакомец деликатно придержал дверь и помог Балалайкинной устроиться на переднем сиденье.
Это была её первая машина в жизни, в которой ей довелось прокатиться. Разместившись на пассажирском сиденье, она от глубины эмоций и восхищения глубоко вздохнула, не представляя, что ждет её уже через несколько минут. Продюсер «Золотницкий — Валуа» сел рядом на место водителя и улыбнулся, чтобы снять с Максимовны напряжение.
— Ну, что едем в офис, — сказал он и нажал на кнопочку. Дверь со стороны Балалайкиной наглухо заблокировалась.– Поехали, деточка — это ради твоей безопасности.
Машина рванула с места и мгновенно растворилась в столичном потоке. Что–то щелкнуло в голове Балалайкиной. К ужасу он поняла, что допустила непростительную ошибку. Она хотела открыть двери, но они не поддавались. В голове мгновенно всплыл фрагмент жизни её молодости, когда она еще в эпоху отечественной войны, вот так вот случайно попалась пьяному полицаю. Все её мольбы о пощаде, о больной матери ни к чему не привели. Фашистский прихвостень, радуясь премиальным за поимку партизанки, вел её в комендатуру.
Черный «бумер» летел на бешеной скорости, удаляя Балалайкину все дальше от центра города.
Сознание Максимовны работало на опережение. Видя, безвыходность ситуации она сдала вид, что расслабилась, но внутренне сконцентрировалась.
— Да ты телка, не переживай. Все будет тип–топ, — сказал Макс, улыбаясь.
— Вы меня убьете, — спросила Максимовна с завидным хладнокровием.
— Ты что дурочка, –ответил бандит. — Из–за тебя потом срок тащи. Ты мне подаришь свой камушек, который у тебя на шее и мы расстанемся, как в море корабли.
Тут до Балалайкиной дошло, что это вовсе не продюсер, а какой–то залетный воришка, принявший её фальшивый камень за невиданную драгоценность.
— И что и все, — сказала она.
— А что ты, хотела, чтобы я на тебе, как добрый молодец женился, — спросил Макс и засмеялся, от удавшейся шутки.
Максимовна сняла фальшивый камень и без всякого сожаления отдала его Максу.
— На держи, свою добычу, — сказала она и бросила кулон на заднее сидение. –А теперь выпусти меня — я домой пойду.
Макс направил машину на один из пустырей, где располагалась какая–то стройка и притормозил. Он открыл двери, и когда Машка уже собралась выходить, брызнул ей в лицо из баллончика. Вдохнув сонного газа, Максимовна на какое–то время потеряла сознание, и провалилась в пучину сна.
Сколько пробыла Машка в бессознательном состоянии, она не знала. Очнулась она в каких–то кустах на пустыре в районе МКАДА. Каблук на её сапоге был подломан, а модные черные лосины были порваны на коленях, обнажив запекшиеся кровавые ссадины. Максимовна, ковыляя, как хромая лошадь выбралась на дорогу и подняв руку, постаралась остановить машину, но удача покинула её в эту минуту.
Ковыляя на сломанном каблуке, Машка, растирая по накрашенному лицу катившие градом слезы обиды и отчаяния, побрела в сторону больших огней огромного и жестокого города. В тот миг ей было настолько обидно, что она, вытирая слезы платком, зарыдала еще сильнее, словно обиженный ребенок.
На свое шкуре Максимовна впервые ощутила, как свои же соплеменники так с ней жестоко, поступили.
— «Так не поступали даже немцы в период войны», — подумала Балалайкина и её душа свернулась в ком. Ей, Марии Балалайкиной, ветерану войны и бывшей партизанке, стало до ужаса противно за то, что она стала молодой и красивой бабой. Ей стало настолько противно за свое легкомыслие, что она в душе проклинала себя.
На ум пришли воспоминания прошедшей молодости, когда её еще двадцатилетнюю девчонку немцы зимой 1941 года отправляли в Германию. Максимовна вспомнила, как она прыгала в окно, уходящего на Запад вагона. Вспомнила, как катилась по заснеженному откосу со своими подругами. Как околевшая и обмороженная, брела по лесу по пояс в снегу в сторону Москвы, надеясь на то, что там, на Востоке, она встретит бойцов Красной Армии и вырвется из оккупированной врагом территории.
— «Что стало с этим миром?» — подумала Максимовна. Присев на обочине она зарыдала от обиды на Аллу Борисовну, этого мерзкого бандюгана, и тех людей, которые ехали мимо в этих теплых и дорогих иностранных машинах.
Обида закралась в её душу, что она вспомнила свое тихое и очень уютное село Горемыкино, вспомнила своих старых подруг и даже молоденького инженера Колю Крюкова, который так красиво ухаживал за ней в минуты репетиций. Вспомнила Максимовна и кошку Мурку, которая каждый день клала на пороге дохлую мышь, показывая хозяйке, что она не зря кушает молоко и мороженые сосиски.
Балалайкина еще больше зарыдала, поняв, что столичная жизнь не для нее. Никогда в этой суете большого города она не сможет стать своей, потому, что её сердце осталось там в деревне. Не сможет она привыкнуть к тому, что здесь каждый норовит обмануть, норовит ценой других пробиться вперед, не сознавая своей бездарности, а полагаясь только на большие связи.
Если бы сейчас она смогла повернуть все назад, то никогда она не надела бы на свою шею этот кристалл, который так перевернул её жизнь. Никогда бы она не согласилась променять те прожитые в нищете годы на годы этой современной, но до того бестолковой и страшной жизни.
Взглянув в ночное небо, Максимовна увидела, как звездочка, сорвавшись с небосклона, чиркнув линию горизонта, полетела к Земле, оставляя в атмосфере длинный хвост. На душе, как — то стало тоскливо и горько, ведь она не знала, что в небе над столицей кружит в тарелке её Коля Крюков, который прилетел за ней, чтобы вырвать её из рук этого страшного мегаполиса.
Вытерев глаза, Максимовна глубоко вздохнула и оторвав от сапога второй каблук, более уверенно пошла в сторону Москвы до первой автобусной остановки.
Балалайкина шла по краю дороги гордо и высоко подняв голову. На каждый клаксон автомобиля за своей спиной, она показывала средний палец водителю, как это делали звезды американского кино. Шла, чтобы там, в каменных джунглях громадного города найти то, что принадлежало ей по праву. Шла напролом словно танк Т–34, чтобы найти то, что даровало ей вторую молодость, радость, и счастье новой жизни.
Максимовна была на взводе. Она абсолютно не чувствовала ни своих прожитых лет, ибо была, как никогда молода и дерзка. Теперь, ни один охранник, ни один телохранитель, не мог остановить её порыва. Именно в них, в этих черных очках и лысых головах она видела не простых русских людей, а тех злых и самолюбивых фашистов, которые когда–то толкали её в холодный вагон прикладами винтовок.
Внутри неё, как будто что–то треснуло и она, почувствовав облегчение, запела. Запела Машка так громко, что её голос был слышен даже в проезжавших мимо машинах. Пела она так, что все же один из автомобилей, остановился.
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ТРЕТЬЯ
ФАЛЬШИВКА
Зиновий Шнипельбаум, натянув на свой нос круглые, как у Кота Базилио очки, рассматривал фотографии очередной жертвы эротической фотосессии. В фотосалоне было темно. Лишь лампа дневного света да мерцающий экран компьютера освещали его рабочий стол.
За своей спиной Зяма почувствовал тихие шаги. Под ногами пришельца хрустел песок. Вдруг кто–то сзади положил ему на плечо руку и с силой прижал к стулу. В эту секунду его охватило оцепенение жуткого страха. Все это было настолько неожиданно, что Зяма почувствовал, как его ноги затряслись. Вдруг, на стол перед ним, прямо под лампу, из мрака комнаты упал знаменитый «нубирит» — символ вселенской власти.
— Я исполнил свою часть контракта, — сказал голос из темноты и только сейчас фотограф понял, что это был Макс.
Ничего не говоря, Зиновий Шнипельбаум схватил большую лупу и вооружившись ей подобно Шерлоку Холмсу, стал рассматривать в свете лампы, принесенную бандитом «драгоценную вещь». Он долго крутил её, то в одну сторону, то в другую.
Шнипельбаум не просто чувствовал, он видел, что это дешевая фальшивка, но не мог сразу сказать об этом Максу. Гопник вряд ли мог поверить в то, что ему в руки попал не настоящий камень, а искусно подделанный контрафакт. Этот камень хоть и был похож на тот, но ничего общего с ним не имел.
Сердце Зиновия прыгало от прилива адреналина. Ему казалось, что вот — вот и оно остановится, а если и не остановится от страха, то точно остановится от пули этого ужасного и жестокого бандита.
Зяма не был бы Зямой, если бы не мог выкрутиться из такой щепетильной ситуации. За спиной чикнула спичка, будто бы взвелся курок пистолета. В этот миг Шнипельбаум съежился, ожидая момента, когда пуля проникнет в мозг и навсегда остановит его жизненный бег. Правда, запах сигарного табака на какой–то миг отпустил его натянутые, как стальные канаты нервы.
— Ну что скажешь, фотоаппаратчик?! — спросил холодный голос за спиной.
В эту секунду Зяма набрал в грудь воздуха и на одном дыхании выдал:
— Господин Макс, я что похож на лоха? Моя семья занимается бриллиантами еще со времен Александра Македонского! Я просил вас принести мне тот камень, который висел на шее той кобылы, а не эту копеечную фальшивку из стекла и анодированного люминия!
— Как это — фальшивка? — вспылил Макс, не веря в сказанное Зямой.
— Это, увы, китайский контрафакт! — утвердительно сказал Зиновий Шнипельбаум и отодвинул от себя фальшивый символ императора.
— Постой, уважаемый… Контракт есть контракт! Я принес камень, а ты говоришь, он фальшивый?!
— Я просил принести мне настоящий камень, тот, что висел на шее этой бабы. Вы что, господин Макс, думаете, я не разбираюсь в настоящих камнях? Вот, смотрите, это камень, который висел на шее!
Зяма положил перед лампой фотографию, которую сделал крупным планом. –А вот, смотрите, это ваш камушек. Внешне они очень похожи, как два брата близнеца. А вот свет, свет преломляется в этом камне семилучевой звездочкой, которая искрится по сторонам голубоватым оттенком, а в этом камне звездочка в шесть лучей, а искорки белого света. Это страз! –утвердительно сказал Зяма, — Он ничего не стоит, так кусок стекляшки! Горный хрусталь это в лучшем случае!
— Я что–то не пойму. Откуда у этой мочалки появился фальшивый камень, если она все время носила его на своей шее? — спросил Макс, стряхивая пепел на лысую голову Зиновия.
— Я могу сказать только одно. Многие мировые звезды делают фальшивки и носят их на виду, для того, чтобы похитители клевали на них, а вот настоящие украшения лежат в банковских ячейках и попадают в свет во время крупных светских раутах.
— Так что, Зяма, выходит она нас сама развела, как лохов?
— Выходит, что так! Но не нас, а вас!
— А что теперь нам делать? — спросил ковбой.
— Теперь вам нужно ждать, когда она настоящий символ вселенской власти оденет. Я так думаю, если она будет выступать на каком концерте, то обязательно будет с брюликом. Это её имидж, так сказать, брэнд!
— Да, это хорошая идея, — ответил Макс и так же тихо и незаметно ушел во мрак ночи.
Зиновий Шнипельбаум только и слышал, как за спиной щелкнул замок двери. Подобная таинственность еще больше испугала Зяму, и где–то в глубине души он даже пожалел, что связался с бандитами. Между лопаток предательски холодно и неприятно пробежала струйка пота. От этого Зяму Шнипельбаума бросило в дрожь, которая волной прокатилась от затылка до самых пяток.
Он еще раз взял в руки фальшивку и сквозь лупу стал рассматривать его в надежде, что за время разговора с гангстером тот уже успел превратиться в бриллиант. Стекляшка была так же холодна и безжизненна, как и полчаса назад.
С невиданным остервенением он швырнул её в угол своей фотолаборатории и подперев руками голову, включил мозговой аппарат к осмыслению произошедшего.
Зиновий Шнипельбаум не был бы Зямой Шнипельбаумом, если бы не особенности его еврейского мозга, который был вложен в его голову с самого рождения родителями. Фальшивый кулон не просто попал ему в руки. Это поистине был знак господний, который давал шанс познакомиться с бывшей обладательницей этого камня и открывал перспективы его близкого с ней знакомства.
Включив свет, Зяма на карачках разыскал фальшивку и уселся на пол посреди лаборатории, целуя его, как ту единственную соломинку, которая спасла утопающего.
— Каков дурень! Каков дурень! — сказал он сам себе.– Я же могу вернуть его этой девке и узнать где настоящий! Ух, мой миленький! У, мой хорошенький! — сказал Зиновий, и вновь поцеловал кусок холодного граненого стекла.
В то же самое время в местном кабаке под названием «Дохлый пингвин» Макс уже собрал своих соратников на внеплановый воровской сходняк. Он традиционно курил сигару, надеясь своим имиджем ковбоя властвовать в воровской компании безраздельно, оставаясь эдаким главарем на долгие годы.
— Ну что, братва, наш вояж нельзя считать фартовым, камушек, который мы взяли на гоп — стопе фуфло, фа–ль–шив–ка и китайский контрафакт!
— Ты что гонишь, Макс?! Это же брюлик чистой воды, я сам видел…
— Это, Кучерявый, чистой воды стекляшка! Мне Зяма все про него поведал, — ответил Макс, положив свои расписные ковбойские сапоги на карточный стол, — А он, мать его за ногу, в этих делах разбирается лучше любого из нас! У него дядя держит ювелирную лавку в Нью — Йорке, а не у нас в Бормотухине! Ты понял?!
— Он тебя развел! Он, наверное, уже сейчас этот камушек тащит на свою обетованную землю, — сказал Кучерявый.
— Ага, тащит и тащится змей, как развел братву! — сказал Чалый, отпивая из банки пиво.
— Я так не думаю! Зяма фотоаппаратчик у нас на крюке! Век мне воли не видать! — ответил Макс, и большим пальцем поклялся на своем клыке…
В то время Зяма, отойдя от первой волны эйфории, срочным образом складывал свои вещи в огромную сумку. Решение было одно — экстренно ехать в Москву и самому заняться поисками вожделенного камня. Благо в столице проживало до двух десятков его родственников, которые на первое время его пребывания в белокаменной никогда не смогут отказать ему в порции мацу и в старой пружинной кровати.
Его дядя по матери Хаим Шнипельборген был в Москве личностью знаменитой. Он, как и все хорошие специалисты в области культуры и искусства жил на Сторублевке в небольшом трехэтажном особняке с бассейном и зимним садом. Дядя был экспертом по творчеству Художника Венецианова, а иногда, когда денег на жизнь не хватало, в силу своих природных талантов сам прирабатывал подделкой холстов великих мастеров кисти и славился уровнем маститых Художников. В бриллиантах дядя Хаим разбирался не Хуже лучших экспертов столицы и вполне бы мог оценить рвение своего дальнего племянника в пополнении семейной казны.
Эти благоприятные условия и толкали Зяму к поискам «нубирита» абсолютно уже не полагаясь на местную блатную братву. Да и в данный момент в отличие от бандитов у него было больше шансов, ибо он лично был знаком с Максимовной, а этот факт позволял сблизиться с ней еще теснее.
Исчез Зяма из Корячинска той же ночью. Уже через час после прихода в фотолабораторию Макса, испуская черный дым дешевого бензина, покатил он по российскому бездорожью в сторону Москвы на стареньком «Запорожце» под ласковым названием «Горбатый». Зяма, словно предчувствовал, что оставаться в провинциальном захолустье ему не с руки и исчез в тот самый момент, когда оперативная дивизия «Росгвардии» имени железного Феликса Дзержинского полностью блокировала корячинский район.
Военные автомобили, бронетранспортеры и танки, разрезая светом фар ночную мглу, въехали в спящий город, как раз в тот момент, когда кабачок «Дохлый пингвин» гудел от наплыва ночных посетителей.
В одно мгновение «краповые береты Росгвардии» взяли весь город под контроль и уже к утру ввели в нем военное положение, перевернув вверх дном все, что можно было перевернуть и то, что перевернуть было нельзя.
— Всем оставаться на своих местах! Проверка, бля…, ваших документов! Во избежание неприятностей просьба, бля…, не дергаться! — сказал здоровенный прапорщик, войдя в кабак с автоматом на шее.
Следом за ним в помещение ввалились еще десяток экипированных по боевой выкладке «зеленых человечков». Судя по их лицам прикрытых масками, шутки кончились. Они держали боевое оружие наготове, словно ворвались в рассадник терроризма, экстремизма еще какой–нибудь нечисти, порожденной под знаком дьявола и американского империализма.
— Кина не будет, киньщик спился, — сказал Макс словами Савелия Крамарова и при виде наставленных на него автоматов, поднял руки вверх.
Прапорщик отдал команду бойцам и уже через несколько секунд в помещении кабачка все посетители лежали носом в пол.
— Господа! Сегодня двенадцатого апреля! В ознаменовании великого праздника российской космонавтики в Раскоряченском районе вводится чрезвычайное санитарное положение. Все лица, не имеющие удостоверений личности, задерживаются, до выяснения личностей и сопровождаются для дальнейшего предъявления официального обвинения по закону военного времени в местный изолятор временного содержания. Просьба — не шуметь! Не мешать органам Федеральной Санитарной Службы проводить санитарную проверку всего района, — сказал прапорщик.
Сев на стол, он крутанул рулетку с такой силой, что по залу кабака пронесся гул взлетающего самолета. После чего он бросил туда шарик, который поскакал, бешено вращаясь и выискивая лунку.
Минут через пять, когда рулетка остановилась, прапорщик счастливо вскрикнул:
— Есть, есть, зеро! Я ставил на зеро! Согласно положению о запрете игровых заведений, выигрыш переходит в руки играющего! — сказал прапорщик и сгреб со стола все фишки. — Все, кто не согласен с моим выигрышем, могут опротестовать мои действия заявлением на имя прокурора района в письменной форме. Кому дать бумагу и ручку? — спросил он, расхаживая по игровому залу, тяжело ступая армейскими рантовыми ботинками, между телами, лежащих на полу людей.
В помещении воцарилась гробовая тишина. Никто из жителей Корячинска и гостей «Дохлого пингвина» в ту минуту не понимал, что вообще такого происходит в целом районе. Никто не поднял даже головы, чтобы не вызывать гнева серьезного прапора.
«Зеленые человечки» были везде. Они врывались в дома, в сараи, в курятники. Где–то на окраине города даже слышались отдельные выстрелы, и все это наводило на мысль о какой–то контр –террористической операции или смене существующего строя. Никто даже не догадывался о том, что вояки ищут стартовую площадку, с которой на орбиту взлетела полицейская машина местного участкового.
В дом майора Бу–бу «зеленые человечки» вошли так тихо, что даже спящая в будке собака ничего не поняла. Она удивленно посмотрела на незнакомцев с зелеными глазами и, закрыв лапами морду, отошла ко сну, не желая видеть, как хозяина будут вытаскивать из теплой постели.
Майор лежал под ватным одеялом, широко открыв рот. Его храп можно было сравнить только с ревом трактора Коли Шумахера. Жена лежала рядом, отвернувшись от своего суженого к стене. Её голова, накрученная бигудями, вздрагивала, но оставалась в состоянии сна. Привычка, выработанная годами, защищала её от подобного хрюконья, и она лет пять, как уже не реагировала на столь изысканные звуки.
Спецназовец в бронежилете тронул спящего Бу–бу за плечо. Тот, не понимая произошедшего, открыл глаза и увидел, как на него прямо в упор смотрят два ярко–зеленых глаза прибора ночного видения. Он хотел заорать, от накатившего на него ужаса, но ствол автомата, да ярко–малиновая точка лазерного указателя остудили, его желание издавать какие–то ни было звуки. Первое, что он подумал: это была мысль о прилетевших инопланетянах, которые теперь будут требовать возмещения им морального урона. Его рука потянулась под подушку, где он прятал табельный пистолет «Макарова».
Зеленые глаза странно задергались, как бы предупреждая его о контроле над всеми его органами и членами. Бу–бу отдернул руку и, опустив ноги в домашние тапочки, присел на край кровати. Жена что–то промычала сквозь сон, но не проснулась.
— Ты участковый майор Бухарский? — спросил приглушенный незнакомый голос.
— Ага — я, –ответил участковый.
Рука в черной перчатке с отрезанными пальцами схватила его за шиворот и подняла с постели, подобно тому, как поднимает стрела подъемного крана железобетонный блок.
— Одевайся! Разговор есть, — вновь сказал «громким шепотом» голос, и эта же твердая и сильная рука, сомкнув стальные пальцы, вновь взяла его за шиворот пижамы и потащила по воздуху.
Майор на ходу сгреб под мышку свои вещи и, вися на «стреле», полетел. Здесь на диване для гостей, сидели трое зеленых человечков.
На правах хозяина Бу–бу включил свет и ахнул. В каждом углу дома были вооруженные люди. Их лица были скрыты черными масками, и это еще больше пугало Бу-бу.
— Ты майор полиции Бухарский? — еще раз спросил голос.
— Да, да — бу! Я майор Бу–бу Бу–бухарский! — только и сказал он, заикаясь от страха.
— Тебя вызывают в штаб. К начальнику управления ФСБ области.
Майор запрыгал на одной ноге, стараясь надеть брюки.
— А что ему от меня надо?
— Узнаешь, -ответил голос и свет в доме потух.
Штабной кунг типа «Бабочка» на базе военного КРАЗа (как зовут его военные), стоял на краю деревни в окружении нескольких боевых машин пехоты. По периметру лагеря уже были оборудованы окопы, в которых сидели готовые к бою вооруженные люди. Все это напоминало начало боевых действий. Майор, конвоируемый «зеленым человечком» вошел в штабную машину. Там на столе, который стоял посреди штаба, лежала оперативная карта села Горемыкино.
С дрожью в ногах Бу–бу доложил в неизвестность:
— Майор, бу, участковый села Горемыкино, бу, прибыл по вашему распоряжению.
Из темноты штабного кунга прояснилось лицо начальника корячинского РОВД подполковника Барбарисова, которого все в районе называли Барбариска.
— Я там! Бу, у Сени «Гутенморгена» под стогом сена, бу, НЛО, бу, с зимы было спрятано. Они в Москву, бу, собрались лететь! А я арестовал её летающий объект. Привязал на цепь свою служебную машину! У Сени, бу, блин, Гутенморгена нет прав на управление инопланетным транспортным средством!
— А откуда у Сени «Гутенморгена» инопланетный корабль? — спросил полковник раздраженно.
— Так он это, бу, купил. У Кольки Шумахера, бу, за десять тысяч рублей, как раз на новый год. А тот дурень все в один вечер пропил!
— А Коля Шумахер где взял инопланетный корабль, — вновь спросил полковник.
— Так, бу, об этом вся деревня знает! Коля Шумахер, бу, у Канонихи в огороде взял т–тарелку и продал Гутенморгену. Тот же металлолом всякий собирает!
— Майор, ты кота за помидоры не тяни. Где Канониха взяла тарелку? Говори конкретно!
— А так Канониха, бу, самогон гонит! А однажды он у него всей, бу, протух. И вообще вся водка в деревне протухла, а это, бу, приезжала братва, бу, и превратилась в свиней! А этот, бу, зелененький человечек– гуманоид, бу император «Нубиры», заболел и теперь бу, наверное, уже помер, — сказал участковый. — Мне сказал Митя Дихлорэтан, что гуманоид помер. Труп его где–то на огороде «Гутенморгена» закопали.
— А тарелка где? — спросил полковник, срываясь на крик.
— Так, бу, улетела тарелка! Машину мою, бу, служебную за собой на орбиту уволокла. Видать поминать гуманоида, бу, полетели. Уж больно пришелец был веселый!
Полковник с нескрываемой раздраженностью выслушал майора и, проанализировав ситуацию, сказал в темноту штабного кунга:
— Товарищ генерал! Из допроса участкового деревни Горемыкино установлено следующее: в ночь на новый год в район огорода гражданки Татьяны Земляникиной по прозвищу Канониха местного производителя контрафактной алкогольной продукции, приземлился неопознанный летающий объект инопланетной цивилизации планеты «Нубира». Объект за десять тысяч рублей был продан местным трактористом Николаем Шумахером местному скупщику цветного металла Семену Гутенморгену (Морозову). Далее Семен Морозов, он же Гутенморген, вступив в преступный сговор с не установленным лицом внеземной цивилизации, и из хулиганских побуждений похитил автомобиль участкового. После чего исчез в неизвестном направлении в бескрайних просторах вселенной. Разрешите объявить федеральный розыск?
— А что там, товарищ полковник, участковый про водку–то говорил? Говорил, якобы она вся протухла, испортилась, — спросил генерал из темноты штаба. — Водка же не протухает, это же спирт! Ему что неизвестно?
— А, так, бу, тут в деревне вся водка протухаеть! И даже та, что с району привозят! — сказал майор Бу–бу, направляя разговор в сторону темноты.
— И что, майор, точно весь алкоголь в районе протухает? — переспросил генерал, выражая любопытство.
— Так точно, бу, товарищ генерал — протухает! Говорят, у нас зона аномальная!
— Иди, майор, ко мне и попробуй! Откушай из моего кубка! — сказал генерал, и подозвал в темноту кунга майора Бухарцева.
Майор строевым шагом протопал через штабное помещение и остановился в темном углу. Из темноты показалась рука с фляжкой из нержавеющей стали. Майор, надеясь на чудо, приложился к фляжке, но в этот момент, увы, чуда не произошло. Отменный пятизвездочный армянский коньяк, как и вся водка в районе, вонял тухлыми яйцами. Майор, давясь от приступа тошноты, выплюнул зловонный генеральский коньяк, и вытер рот рукавом своего кителя.
— Стух, ваш коньяк бу, товарищ генерал… Я же говорил, бу, аномалия у нас…
Из темноты послышался голос по Станиславскому:
— Не верю! Не верю! Дай–ка мне, майор, я попробую! — сказал голос генерала из угла, и его рука с золотыми пуговицами на кителе вновь показалась из мрака штаба. Фляжка вновь исчезла в этом углу.
Через секунду все отчетливо услышали рвотные спазмы генерала и струя коньяка, словно из распылителя, полетела из темноты прямо в лицо участкового.
Даже в такую минуту Бу–бу остался непоколебим. Он стоял словно скала. Несмотря на жуткую вонь, которой его оросил генерал, он стойко, как подобает полицейскому выстоял в этой химической атаке, как выстоял Митя Дихлорэтан от неизвестного фашистского препарата для нейтрализации фронтовых вшей. Весь армейский кунг наполнился жутким запахом тухлых яиц, что все офицеры, прибывшие на военный совет, повыскакивали на улицу, глотая свежий воздух.
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ЧЕТВЕРТАЯ
МИМИКРИЯ
Семен и Коля Крюков прилипли к «прозрачному куполу» тарелки, разглядывая красоты ближнего космоса. Хрегур сидел в кресле за штурвалом и хихикал на своем языке, забавляясь реакцией землян. Они плавали по тарелке, словно караси в аквариуме и эта картина приводила гуманоида в ликование.
— Давай привязывайся, будем приземляться, — сказал он и включил прибор гравитации.
Оба члена экипажа плюхнулись в кресла.
— Ты что Хрегур, охренел? Дай-ка нам еще чуток на Землей полюбоваться… Она ведь у нас такая красивая! — восхищенно сказал Коля Крюков.
— Планета у вас хорошая, да дуракам досталась! — ответил Хрегур и подмигнул своим большим глубоким, как космос глазом. — Мы на вас уже тысячу лет смотрим! Наша делать эксперимент, чтобы знать, будет у вас конец света или нет? Мы разведчики планеты «Нубира», но мы потеряли на вашей планете «нубирит». Это символ власти во всей вселенной. Если мы не найдем, император Сюсель объявит вам войну. Пару месяцев и от вашей планеты ничего не останется.
— Так вы, что будете нас бомбить? — спросил Семен Гутенморген, делая круглые глаза.
— Нет! Мы не будем вас бомбить. У нас другие технологии. Мы включим в сеть ваших мобильных телефонов гипнотический ретранслятор «Телепатон» и заставим вас воевать друг с другом до полного уничтожения, — сказал спокойно Хрегур.
— А если сейчас мы вас уничтожим, — спросил Семен.
— Ничего не будет. Вы должны нас оберегать, чтобы оттянуть конец света.
— Нет -ты слыхал Колян, они могут нас уничтожить! Во, гуманоиды чудят! Мы Гитлера победили, а таких, как ты сотрем в порошок…
— Мы вас, как дорогих гостей приняли. Напоили, накормили, а вы нас за это будите уничтожать, — сказал Семен, философствуя.
— Мы не виноваты! Земляне очень агрессивны. Мы на вас не нападали. Это ваша старуха напала на нашего императора, когда мы нуждались в помощи, — сказал Хрегур.
— Какая женщина, — спросил Николай.
— Какая, какая –Снегурочка ваша… Она была старой женщиной, — спокойно сказал Хрегур.
— Так! Так! Так– ты гуманоид –мать твою, меня тут не путай! Кто это был старой женщиной, — спросил Крюков, напирая на инопланетянина.
— Старая женщина была Снегурочка.
— Ты что Хрегур, с дуба упал!? Не может Снегурочка быть старой. Ей всего двадцать лет, — сказал Крюков, считая, что убедил пришельца.
— Нет, Коля, она должна была умереть от старости. «Нубирит» — символ верховного правителя, вернул ей молодость. Нубирит — это не камень. Нубирит -это сама жизнь и символ власти всей вселенной. Это сила возрождения! Это сила молодости и здоровья! Он в миллион раз усиливает добрые мысли. Он заставляет клетки организма регенерировать. Он — это частица вселенского правителя. По — вашему, его называют Бог!
— Так что, мы значит для вас белые мыши? Вы над нами ставите эксперимент, — завопил Семен Гутенморген.– Вы кого хотите того и омолаживаете. Кого хотите, того превращаете в рабов. Вон нам всю водку своим нубиритом испортили…
— Нет! — сказал Хрегур. — Мы прилетели, чтобы дать вам новое учение. Земля это часть всеобщего организма вселенной. Земля это ваша мама и вы должны её любить!
— А вам какой резон -будем мы любить свою маму? — спросил Семен.–Вы захватчики и мечтаете завладеть нашей планетой, чтобы нас поработить, а не дать нам учение.
— А кто не любит свою маму, тот долго не живет, — ответил гуманоид.– Вы люди обречены на смерть и полное забвение, поэтому вас порабощать не имеет никакого смысла. Вам нужен свой нубирит.
— Ты понял, Колян! Нет, ты понял, Колян, а ведь он прав!
— Это, Семен и в библии написано.
— Я, Колян, думал, что вся это вера — это бред! — ответил Гутенморген и задумался над загадками жизни и смерти на планете Земля.
— Тогда почему твой император загибается, — спросил Семен.
— Сюсель — ученик владыки вселенной. Он умирает не от того, что потерял символ жизни! Он умирает от того, что этот символ служит только одному человеку, а должен служить всем.
— Теперь понятно. Ну что, Хрегур –мать твою –крути давай свои педали, будем садиться, — сказал Семен и тарелка, мгновенно скользнув с орбиты, без звука опустилась до кучевых облаков, мерно плывущих над матушкой Землей.
При этом никаких перегревов корабля в плотных слоях атмосферы не произошло, как это бывает с земными аппаратами, летящих к ней с огромной скоростью, словно поджаренные метеоры.
Тарелка, сделав круг над столицей, села на одно из высотных зданий делового центра Москвы.
— Вот это супер! Смотри, Колян, хрен кто догадается, что это инопланетная тарелка, — сказал Гутенморген, кивая на огромную банку с надписью «Кока–Кола источник вашей жизни».
— Да, у них технологии, так технологии! Мы пока достигнем их уровня, нам кирдык наступит — ответил ему Крюков, глядя с огромной высоты на ночную Москву.
— Красота — то какая! — сказал Гутенморген, –Лебота!
— Да, живут же люди! — ответил ему в след Крюков, — Москвичи — это вам не хухры — мухры. Это брат, кость белая — рожа красная –не то, что мы в нашем Горемыкине, с синими рожами ходим. –Эй, Хрегур, ты, где это подевался? — спросил Крюков, высматривая в сумраке ночи исчезнувшего гуманоида.
— Отливает, наверное, –ответил Гутенморген, застегивая ширинку. –Я сам чуть штаны не замочил…
— Я чичас, — ответил инопланетянин из глубины мрака.
Из–за вентиляционного короба на встречу мужикам вышла настоящая секс бомба, обтянутая в лайкру цвета полированного хрома. Бюст невиданного объема торчал, подобно двум арбузам спрятанных за шиворот.
Гутенморген и Крюк, открыв рты от удивления, переглянулись и в унисон спросили:
— Боже! Ты кто?
— Я Маша, –сказал Хрегур.
— Какая ты на хрен Маша, –спросил Гутенморген.
— Загадочная, –ответил инопланетянин и улыбнулся накрашенным ртом.
— И куда ты вырядился, –спросил Крюк. — Куда ты в таком виде — Маша. Это же Москва! Мегополис!
Девка рассмеялась, и поменяв образ, вновь обернулась в серенького пришельца.
Семен с Крюковым стояли, хлопали глазами, ничего не понимая, что происходит. Молочные железы, которые инопланетянин сдувал, надувал по своему желанию, устанавливая приятный глазу размер, вызвали настоящий шок. Все, что было до этого, все, что происходило с ними, не могло поразить мужицкое сознание, как эта игра всеми девственными выпуклостями.
Первым отошел Семен, и тут же спросил:
— Я так понял, ты можешь и жопу себе любого размера сделать?
— Как два пальца, –ответил Хрегур и прямо на глазах, его ягодичный отдел стал «наливаться соком», словно его задница, была сделана из резины наподобие автомобильной камеры.
— А это, –спросил Гутенморген, показывая пальцем между ног.–Это как!?
— И это тоже, –ответил Хрёгур. — Показать?
Семен брезгливо сплюнул.
— Хорош, –завопил Крюков.–Устроили тут бардель с выходом!
— Ты Хрёгур, настоящая гадость, — завопил Гутенморген, –ей Богу меня сейчас стошнит. Жаль тебя Прошка, на новый год пожалел. Я бы вас лопатой совковой да по роже…
— Не сыпь мне соль на рану, –запел инопланетянин, прикалываясь над мужиками.
— Хватит, –сказал Крюков. — Вы тут еще совокупляться начните.
— Надо будет для дела — начнем, ответил Хрёгур.
Он улыбнулся, и кокетливо захлопал ресницами.
— А ты, что влюбился?
— Дурак, –ответил Крюков. –Давай дело делать, а не рожи корчить, да сиськами инопланетными трясти…
— Нужен план, –сказал Гутенморген.
— План, план, план… Какой план, –спросил пришелец.
— По которому, будем действовать, –ответил Крюк.
— А может, банк ограбим!?
— Банк грабить не будем — обойдемся хитростью. А деньги достанем без проблем. Я же могу быть женщиной! А женщина может все!
— Ты не женщина — ты дьявол, — ответил Семен, вспоминая жаркий поцелуй пришельца. –Меня от тебя тошнит. Ты Хрегур, хотел проникнуть во внутрь меня и отложить во мне свои гадкие яйца.
— Ты Семен, веришь в голливудские сказки. Мы жители планеты Нибира размножаемся, как и земляне –методом совокупления, — сказал гуманоид.
У Сени от слов, сказанных инопланетянином, глаза вывалились из орбит.
— Да иди ты, –сказал удивленно Гутенморген. -Что и бабы у вас, как наши?
— Таков закон природы Сеня, –ответил Крюк, похлопывая товарища по плечу.–Во всей вселенной способы размножения одинаковы. Самец находит свою самочку и трахен зе битте –идут под венец, чтобы законно размножаться или откладывать яйца…
После недолгого сеанса балтологии спустились с крыши высотки на лифте в просторный холл. Там за пультом охраны сидели двое. Это была охрана, которая вальяжно развалившись в креслах, пили кофе и не отрывали своих глаз от смартфонов.
Путешественники прошмыгнули мимо.
— Ты Жора, видал, спросил, –один охранник другого, сдергивая с того наушники.
— Что видал!?
— Видал Сосун — мать твою! Только, что трое прошмыгнули на улицу.
— Как!? У нас же замки магнитные кодовые.
— Запись камер включи –Жора!
Охранник отмотал назад запись, и они увидели, как два мужика и баба с огромным бюстом вышли из помещения на улицу, словно двери все были открыты настежь.
— Не ты видал!? Это, что за чувырла такая?
— Меня больше колхозаны гастарбайтеры интересуют. Откуда они здесь взялись, –спросил другой.
— Работают на тридцатом.
— Пойдем, посмотрим?
— Камеры глянем. Не хрен ползать по этажам.
Охранник включил тридцатый этаж и увидел в монитор, как женщина и два мужика проследовали к лифту с пустыми руками.
— С тридцатого! Там вчера корпоративная вечеринка была. Это, наверное, аниматоры домой возвращаются.
— Может, украли что…
— Может и украли, но точно не у нас, –сказал охранник напарнику и открыв рот, откусил от гамбургера приличный кусок. -Фто му буботает –тот эст, -пробубнил он пережевывая булочку с кунжутом и кусок котлеты из говядины.
— Что ты сказал?
— Кто не работает — тот ест, –ответил напарник и улыбнувшись, запил съеденный кусок гамбургера теплым кофе.
Тем временем необычные гости столицы вышли на улицу и остановились возле общественной остановки.
— Мотор ловим, –сказал Гутенморген.
— Пешком пойдем, –ответил Крюков.–За мотор башлять надо
— Ага, сейчас только свисток накрашу, –сказал Хрегур.
— У нас на мотор бабла нет, –ответил Крюк
— Будет! Будет! Будет, –ответил инопланетянин. — Я сейчас, мужики, пару банкоматов нагрею и можно устраивать шопинг, — сказал пришелец, улыбаясь. Он поднял перед проезжавшей машиной руку и желтый «Форд» –такси, взвизгнув по мокрому асфальту резиной, остановилась рядом с компанией гуманоидов.
— Так мальчики садимся, — сказал пришелец, открыв дверцу. Он первым влез на заднее сиденье.
Следом послушно заняли представители местной цивилизации.
— Давай, шеф, на Тверскую, — сказал Хрегур.
«Форд» тронулся, и, шелестя шипами зимней резины, помчался по ночной Москве в сторону знаменитого белорусского вокзала. Через несколько минут такси остановилась. Здесь было так светло, что с асфальта можно было собирать рассыпанные иголки. Гуманоид вышел на улицу:
— Так, мужики ждем меня здесь, я скоро буду!
Уверенной походкой инопланетянин скрылся на привокзальной площади. Мужики подчинившись приказу так и остались сидеть в такси.
— Куда она, –спросил таксист.
— Банкоматы трясти, –спокойно ответил Крюков. -Любит она это делать!
— Так поймают! — сказал таксист.
— Не поймают! — ответил Крюков. Он скрутил самокрутку из ядреной махорки и закурил, пуская дым в приоткрытое окно.
— А вдруг поймают, — спросил Семен.
— Нет, не поймают, –ответил Крюк.
— Эй, мужики, а это кто такая? Что за телка, — спросил таксист.
— Мы и сами не знаем. Ты главное, сиди и ни во что не вникай, –сказал Крюков. Меньше знаешь — крепче спишь!
— Меньше знаешь –крепче спишь, — повторил Семен.
— Понял, –ответил таксист и закрыл глаза.
Пока Семен и Крюков ожидали, в поле видения появился Хрегур. Оно тащило пакет набитый денежными купюрами.
— Три, — сказал инопланетянин.– Три банкомата взял. Маловато, наверное, будет!? Может, еще где хапнем?
— Ты что, сучка ты крашенная, нас на нары решила упрятать, –сказал Крюк.
— Почему крашенная, -это мой естественный цвет волос, –ответил Хрегур и улыбнулся, обнажив зубы.
— Валим отсюда! Шеф, жми железку, пока нас мусора не нахлобучили, –заверещал Семен.
— Давай шеф –поехали, -повторил Крюков.
— Куда, –спросил таксист.
— Покажи нам Москву… Мы здесь первый раз, –сказал Гутенморген.
Таксист завел машину, и она покатилась по широким московским проспектам в сторону Кремля.
— А вы меня не убивать не будете –спросил таксист.
— А за что, –ответил спокойно Гутенморген.
— Как за что –я же свидетель!!!
— И что же ты свидетель видел, -спросил Крюков.
— Ну, как вы же про банкоматы говорили, а потом — потом ваша дамочка, притащила сумку денег.
— А ты видел, как она банкоматы чистила?
— Нет, –ответил таксист.
— Ну, так за что тебя убивать? –спросил Гутенморген.
— Так что и правда не за что, –спросил таксист и приоткрыв двери выскочил на ходу из машины. Семен Гутенморген сидевший на переднем сиденье схватил руль и выключил зажигание. Машина проехав по инерции метров двести остановилась.
— Во дурак, –сказал Крюков.–Всю малину нам обосрал!!!
— Пусть бежит! Зато у нас теперь есть машина, — спокойно сказал Хрегур и превратился в убежавшего таксиста. Он вышел из машины и занял место водителя.
— А ты головастик, рулить умеешь, -спросил Крюков.
— Мы нубирийцы, умеем все, –ответил, улыбаясь, гуманоид.
Глаза Гутенморгена и Кольки Крюка были полны удивления, увидев, как, «секс бомба», превратилась в таксиста. Это поистине было волшебное трансформирование.
— Это, я так понял ты Хрегур, в таксиста превратился, — спросил Крюков, трогая пальцем лицо инопланетянина. — А в президента можешь? — -Могу, –ответил гуманоид.
— Это что сейчас такое было, — спросил Гутенморген.– Один убежал, вместо него теперь другой появился? — Он же сейчас в полицию пойдет., Нас всех загребут и на нары…
— А кто ему поверит? Документы у нас. Машина у нас, а деньги мы сейчас все потратим, –сказал Хрегур, и, кинув сцепление, полетел по пустынным улицам столицы. Подъехав к круглосуточному магазину «Пуазон–Пари», гуманоид сказал:
— Ну что шаркнем по душе!? Деньги нам жгут ляжки! Взлохматим бабушку, –сказал он крылатыми фразами героев кино.
Крюк и Гутенморген улыбнулись и покинули машину, предчувствуя веселый шопинг. Двери в бутик открылись и компания весело вошла в него.
— Ну, ни хрена себе, –сказал Гутенморген.
— Это тебе Сеня, не сельпо!
Семен, озираясь по сторонам, словно загнанный волками ягненок вымолвил:
— Это что, все продается? Или это мы в музэй попали?
— Продается, продается, — передразнивая, сказал Крюков.
Милая длинноногая девушка менеджер по продажам, вышла навстречу, улыбаясь во всю ширину своего белозубого рта.
— Что господа изволит?! Может, вам нужна помощь? — спросила она, называя двух деревенских мужиков в резиновых сапогах и фуфайках господами.
— Видал, Колян, мы с тобой господа! А не Горемыкинские мудозвоны! –сказал Гутенморген.
— Ты рыло свое небритое видел? — спросил Коля. — Тоже мне господин, мать твою! Ты пока еще мудозвон!
Тут в дискуссию вмешался Хрегур.
— Девушка, оденьте этих кретинов, чтобы они были на людей похожи. Гуманоид присел за хрустальный столик, и погрузился в изучение модных журналов. Это занятие доставляла ему огромное удовольствие так — как по фотографиям глянцевых страниц он все больше и больше погружался в культуру землян и в их привычки.
После приказа гуманоида, весь обслуживающий персонал магазина бросился помогать мужикам. Кто тянул брюки, кто костюмы, кто сорочки, а кто джемпера, свитеры и прочие тряпки от «Валентино» и «Кельвина Кляйна». Минут через сорок, надушенные заморскими одеколонами, Коля Крюков и Семен Гутенморген предстали перед инопланетным экспертом во всем земном великолепии.
Хрёгур, осмотрел их с головы до ног и сказал крылатую фразу, которая повсеместно войдет в анналы уникальных афоризмов:
— Сколько на корову седло не ряди, она никогда не станет арабским жеребцом! Очки наденьте! Ваш имидж выдают тусклые глаза сельских жителей!
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ЧЕТВЕРТАЯ
ТАЙНАЯ ОПЕРАЦИЯ
Зиновий Шнипельбаум в какой-то миг сообразил, что ждать успешного разрешения «бриллиантового» вопроса ему не в масть.
Он подъехал к Останкино на «горбатом Запорожце» в тот самый момент, когда съемки очередных программ были закончены. Была глубокая ночь. Персонал телестудии, актеры покидали здание телецентра и, целуясь на прощание, разъезжались по домам на роскошных автомобилях.
Зиновий, словно иностранный шпион, вооружившись японским телеобъективом, снимал этот бомонд, надеясь рассмотреть Балалайкину. Его ни как не отпускала идея, вернуть ей фальшивый кристалл. Выдав это за героический подвиг. Ему нетерпелось узнать куда же делся настоящий «бриллиант».
Невдалеке на автомобильной парковке в пределах видимости стоял и желтый «Форд» такси, из которого Хрегур с горемыкинскими друзьями вел пристальное наблюдение, за интересующим объектом.
С другой стороны за выходом из «Останкинского», телецентра наблюдали нанятые Зямой Шнипельбаумом «гангстеры».
Им довелось обойти тайными партизанскими тропами блок посты «Россгвардии», которые блокировали весь район в виду неизвестной «болезни» поразившей жителей Горемыкино.
— Хрегур, глянь в свой приборчик. Что это там за крендель такой в телескопы пялится? — спросил Гутенморген.
— Это конкурирующая фирма, — ответил гуманоид словами Остапа Бендера. — Я проверю…
Вернувшись в образ «секс бомбы» он вышел из машины. Держа в руках длинную сигарету, пришелец, покачивая надувным бюстом и бедрами, направился к одинокому «Запорожцу».
При виде появившейся очаровательной блондинки, Зиновий уронил хот–дог себе на штаны. Ничего не подозревая, он отложил в сторону еду и прикинулся ревнивым мужем, который ожидал свою жену.
«Секс бомба» двигалась по парковке в его сторону, сексуально виляя бедрами. Она постучала по крыше «Запорожца» и склонившись заглянула в окно. Шнипельбаум оторопел. Он выкатил свои глаза, глядя, как перед ним эротично колышутся два «молокозавода» пятого размера.
— «Сименовичь» –подумал он, и в это время увидел ярко пунцовые губы гуманоида.
— Уважаемый, у вас огонька часом не будет? — спросил Хрегур голосом порнозвезды.
Дыхание в груди Зямы замерло. Он услышал как его сердце сделав пару ударов остановилось. Такой красотки фотограф Шнипельбаум никогда не видел. Растопырив глаза, он глядел на упругие и полные сока и любви груди гуманоида. Он как бы «присосался» к этим предметам женского обаяния, что не заметил, как у него отвисла челюсть. По спине добра молодца прошел нервный зуд.
— Огня? Огня?! Огня?! — заверещал Зиновий. Он нервно стал теребить карманы в надежде найти зажигалку. –Минутку, — сказал он, выстраивая в голове планы на знакомства. -Я сейчас! Вот прикуриватель! Включаю! — сказал дрожащим голосом Шнипельбаум, и утопил прикуриватель в глубину панели.
В тот же миг искры короткого замыкания фейерверком разлетелись по машине. Огонь со скоростью спринтера, побежал по проводам в сторону аккумулятора. «Адская машина», придуманная украинскими инженерами времен Хрущева пришла в движение. Процесс уже было не остановить. Прикуриватель, испуская дым десятилетней пыли — щелкнул. Не сводя глаз с волшебного бюста «секс бомбы» Зиновий подал ей раскалившийся до красна прикуриватель.
Огонь, порожденный в нагромождении железа и пластика, уверенно побежал по проводам в сторону бензопровода. Через мгновение, залитый под самую пробку бензином агрегат, превратился в бурлящий огненный клубок пламени. Хватая вещи, Зиновий, с глазами наполненными страстью и ужасом, выпрыгнул из машины. Он беспомощно бегал вокруг машины, и отвешивая проклятия собственной никчемности. Зяма старался сбить старой накидкой разгорающийся огонь, но все попытки были тщетны. Краска от температуры надувалась пузырями, и лопаясь, вспыхивала.
Объятый пламенем «Запорожец» Зиновия Шнипельбаума, через мгновение полыхал, как пионерский костер. Отчаявшись, спасти машину, Зиновий рыдая присел на бордюр. Обхватив голову руками, он взвыл подобно собаке. Взрыв бензобака повергнул Зяму к бегству. Несколько метров он скакал на четвереньках, пока не споткнулся. Пролетев еще пару метров, он по закону гравитации плюхнулся в лужу.
— Смотри Макс, фотоаппаратчик, то наш горит! — сказал Кучерявый, еле сдерживая смех.
— Проводка замкнула? –сказал Макс. –Судя по слою благородной ржавчины на раритете, он простоял в гараже лет тридцать. За это время обычно мыши успевают съесть изоляцию, — сделал экспертное заключение Макс.
— Будем брать? — спросил Кучерявый. — Пока чувак в шоке.
— Рано! Пусть созреет пташечка! Я думаю, он приехал в Москву, чтобы вернуть фальшивку. Ай да Зяма, ай да сукин сын! Не соврал фотоаппаратчик! Если бы камень настоящий, этот хитрый парень еврейской национальности, уже давно бы взял билет на самолет в Штаты или в Израиль. Если мы сейчас на него наедем, то вряд ли доберемся до «брюлика». Будем ловить на живца!
В этот миг в поле зрения бандитов попала «секс бомба», которая вернулась к потерпевшему Зяме.
— О, Макс, смотри! Телка снова подошла. Глянь с ней рядом еще пара крепких перцев. Рожи их что-то мне знакомы.
— Чьи рожи тебе знакомы? — спросил Макс.
— Те, что рядом с бабой. Больно уж похожи они на горемыкинских мужиков!
— Ты что, Кучерявый, рамсы попутал? Там кто были — колхозники?! А эти… На каждом по пару десятков зеленых.
Гангстеры не слышали, о чем говорила «секс бомба» с Шнипельбаумом, но видели, как Зиновий Шнипельбаум послушно побрел следом за компанией к «Форду». «Охранники» осмотрелись и исчезли в машине, следом за погорельцем.
— Так братва –это самое интересное! Мы на финишной прямой, — сказал Макс, — едем следом. Надо знать, куда везут нашего «бриллиантового» мальчугана.
Тем временем Зиновий, развалившись на бежевой коже салона исповедовался перед гуманоидом, словно перед главным раввином. Хрегур изменившись в образе, навсегда поставил точку в его желании стать богатым.
— Ты пошто, сущеглупый прыщ, боярыню обидел? — сказал словами Иоанна Грозного.
— Любишь княжну?
— Люблю! — ответил Зяма. Он смотрел на пришельца и почувствовал, что еще мгновение, и его ослабленный фотохимикатами мочевой пузырь, даст течь и он оросит новые трусы.
— Вот фото! Как не любить такую красотку? — сказал он, утирая платочком сопли и слезы. Зиновий достал еще фото Максимовны.–Вот еще фото!
Хрёгур взглянул на фотографию, и узнал бесценный символ вселенского владычества.
— Чертовски красива, — сказал Хрегур.–А что у неё на шее? — спросил он, ткнув пальцем в символ власти.
— Это тётя, старинный бриллиант! Наша семейная реликвия! Чистейшей воды камень! — сказал Зяма, включая в себе еврея.
На волне последних потрясений Зиновия –трясло. Пожар и потеря любимого автомобиля делали его не стойким борцом за жизненное пространство, а податливым куском пластилина, из которого, злодейка фортуна, сейчас лепила его истинное изваяние.
Зиновию показалось, что новые знакомые, которые окружили его заботой и состраданием, могут стать для него настоящим трамплином в новую, наполненную приключениями жизнь.
— «С паршивой овцы хоть шерсти клок» — подумал иудей.
— Кристалл, наверное, дорогой!?
— Да мадам, цены он не малой. Я за миллион долларов покупал!
— Я бы купила за три, –сказала «секс бомба» и добавила, -наличными…
— Что –точно, –переспросил фотограф и почесал затылок.
Крюк открыл пакет и показал фотографу кучу денег. Челюсть его отвисла и он не выдержав финансового напора сдался.
— Ву–аля, — сказал фотограф. Он словно цирковой актер, вытащил из–за пазухи фальшивый «нубирит» в обрамлении из крашеного мельхиора.
— Продается за три миллиона североамериканских рублей, — сказал он, предчувствуя звездный час.
— Это аванс! Остальные чуть позже, –сказал пришелец! Дай–ка взгляну! — сказал Хрегур. Протянув руку, он тут же её отдернул, словно обжегся.
Зяма дрожащими руками, хотел было всунуть ему в руку фальшивку.
Пришелец коснулся рукой подделки, и почувствовал, что это контрафактное произведение землян. Через плечо он бросил ложный символ на заднее сиденье:
— Фуфло!!!
— Какое фуфло!? -спросил Зяма. Это брулик чистой воды! Да вы что мамочка, такое творите? Камень этот цены немалой, -запричитал Зяма, сотрясая спиральками пейсов, которые торчали из–под шапки.
— Ты дурак! Ты сам прекрасно знаешь! Ты хотел меня развести? — спросил Хрегур, оборачиваясь.
Видавший виды еврей так перепугался, что был готов по–христиански креститься крестным знамением.
На него прямо в упор смотрело лицо Балалайкиной.
— А, а, а — заорал Шнипельбаум.
В ужасе он стал хвататься за все дверные ручки чтобы сбежать.
— Обшивку не порви, идиот, — спокойно сказал Коля Крюков и положил ему на плечо руку.
В тот миг он так разволновался, что не знал и не понимал, что произошло. Похлопав себя по лицу ладонями, Зяма вновь открыл глаза, но Максимовна ни куда исчезать не собиралась. Она также смотрела на него и так же улыбалась как тогда на фотосессии.
— А, а, а!!! — и вновь руками закрыл глаза.
Через пару секунд он раздвинул пальцы ладоней и увидел вместо Максимовны свое отражение, которое было скопировано с точностью до микрона. На него точно также сквозь пальцы, смотрело лицо знакомого еврея. Это был он сам! Еще больший ужас и жуткий страх обуяли Зиновия. Все, что с ним происходило, теперь было как бы уже не с ним. Ему в ту секунду показалось, что он сходит с ума и это господняя кара за его жадность и дьявольскую алчность.
Схватив кулон, он, сложил руки на груди и запричитал еврейскую молитву:
— Барух ата Адо–ной Эло–хэйну мелех а–олам шэ–коСюсель у–гвурато мале олам!
— Ты что там такое лопочешь? — спросил Гутенморген, не понимая ни слова.
— Ты, Семен, не мешай, пусть он своему богу помолится. Видишь, как парня от страха колбасит. А толи еще будет!
— Господа, простите бедного еврея, вы понимаете, жадность помутила мой разум и поставила на путь греха и порока.
— Давай говори, где ты взял эту фальшивку? — спросил он как бы «сам у себя».
— Я, я, я, — стал заикаться Зяма, — мне её принес Макс, это наш местный корячинский авторитет. Он вор и гангстер! Он говорил, что отобрал у этой девушки и хочет продать его по выгодной цене!
— Девушки?! — переспросил он сам себя.
— Ага, у этой, у этой телки, что поет в проекте «Лучший голос России»! — сказал он, показывая фото Балалайкиной. — Вот, вот у этой!!!
По лицу сидевшего напротив него фальшивого еврея Зиновия прокатилась странная волна. Его лицо прямо на глазах вновь изменилось на лицо Максимовны.
— Во, во, именно у нее! — стал он показывать пальцем, на пришельца.
— А что ты здесь делаешь? — спросил Гутенморген, присоединяясь к допросу.
— Я ждал её! Я уже третий день жду! — сказал Шнипельбаум, показывая вновь на гуманоида. — Хотел познакомиться и узнать, куда она дела настоящий камень. Он же таких денег огромных стоит — мама не горюй!
В эту минуту, Хрегур заметил, что к ним подрулил черный «бумер».
— Мужики, у нас «хвост», — сказал он спокойно.
Крюков обернулся. Сквозь тонированное стекло увидел стоящую позади таинственную машину.
— Я их еще от Останкино приметил. Они следят за нами.
— А может это менты? — сказал Семен Гутенморген.
— Нет, это не менты! Они ехали за нами от телецентра, а теперь ждут, когда мы тронемся. Мне кажется, они пасут нас, — сказал пришелец.
Хрёгур не знал, что люди в машине, стоящей под фонарем, следят за Зямой. Вряд ли они могли предположить, что сейчас интересы всех компаний совпали в одном месте. «Нубирит» начал обретать земную популярность и наступал тот момент, когда подобный интерес мог перерасти в боевые действия межгалактического характера.
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ПЯТАЯ
СТРАСТИ ПО УАЗУ
В то самое время в деревне Горемыкино развивались совсем иные события. Все руководство МВД, МО и ФСБ съехались в район колхоза имени «Красный пахарь», чтобы на месте изыскать стартовую площадку, с которой в космос улетел УАЗик местного РОВД.
Командный пункт разместили на высокой Воробьевой горе, которая словно прыщ торчала среди полей и перелесков местного колхоза.
Ученые многих секретных институтов, облачились в защитные костюмы, прочесывали всю аномальную территорию села Горемыкино. Они ходили по деревне, всасывая воздух родины какими–то насосами. Другая группа маленькими лопатками ковырялась в огороде «Гутенморгена» в поисках доказательств существования инопланетной жизни.
В самый разгар изыскательских работ на огороде Семена Морозова, на крыльцо дома вышла жена Семена –Анюта. Оглядев свысока непрошеных гостей, она сказала:
— Не там ищете! Тарелка вроде бы на огороде была закопана. Там и копать нужно, где сено разбросано!
Уже к вечеру весь огород был тщательно перекопан, и Анюта с удовлетворением отметила, что парни из секретных лабораторий поработали на славу. Весь участок был готов для посадки картофеля.
— Что ищут? — спросила Нюра, щелкая семечки.
— Что–что, говорят, гуманоидов ищут! — ответила Анюта
Нюрка насыпала Анюте пригоршню семечек и спросила:
— А чего это они в эти пузыри влезли?
— Да говорят, инопланетный микроб у нас завелся — ответила Анюта, выплевывая шелуху.
— Да, а, а! Микроб — микроб дело сурьезное! От этого микроба теперь наши мужики водку на дух не переносят, — сказала доярка Нюрка. –Таким бы микробом да всю страну заразить, во бы житуха была! — сказала доярка, глубоко вздыхая. — Пойду, скажу их начальнику, что и на моем огороде тоже прятались эти марсиане. Пущай и мне копают.
Белый вертолет — борт №01 Президента Мутина появился над Горемыкиным ближе к обеду. Сделав несколько кругов над колхозом, он сел прямо в районе развернутого штаба МЧС.
Все руководство спасательной операции выстроилось в шеренгу, встречая первое лицо государства.
Президент показался из двери вертолета. Он спустился по трапу и здороваясь с силовыми министрами уверенным шагом направился в сторону штаба.
— Господин Президент! В деревне Горемыкино и Малые Бобры, ввиду распространения инфекции неземного происхождения введено чрезвычайное положение. Вся зараженная зона находится под контролем МЧС, санитарных служб и объявлена карантинной зоной особой секретности, — доложил министр МЧС, вытянувшись по струнке, словно курсант перед генералом.
— Вы стартовую площадку обнаружили? — сурово спросил Президент.
— Пока нет! Но ищем, — ответил тот.
— Соберите все службы, я Хочу лично услышать, что произошло в районе.
Президент прошел в штабную палатку и из любопытства прильнул к стереотрубе, направленной в сторону села Горемыкино. Несколько минут он, словно Наполеон перед Бородинским сражением, рассматривал окрестности, после чего спросил:
— Эти разрушения, чем вызваны? Атакой эскадры Дарт Вейдера или нападением блока НАТО?
— Никак нет, господин Президент! Это последствия эпохи предшествующего Вам, первого Президента России! Под его чутким руководством колхозы изжили себя, как рудиментарный элемент коммунистического прошлого!
— Странно! Не смотря на свое прежнее место работы, я абсолютно не знал, что в его бытность здесь был испытательный полигон штурмовой и стратегической авиации! — сказал Президент, обращая свой взор на разрушенные фермы, дома, разворованный сырзавод и ржавую технику, одиноко стоящую на заросших полях.
— Никак нет! Это господи Президент, колхозники сами все разворовали и пропили.
— Наверное, кушать хотели?
— Никак нет, господин Президент. Они хотели пить водку.
Президент повернул трубу в сторону Горемыкино и еще более внимательно стал изучать эпицентр национального катаклизма.
— Это из этого села взлетела машина участкового? — спросил Президент.
— Так точно, из этого! Мы уже определили место. Это огород Семена Морозова.
— А вы общались с участковым, с народом этой деревни?
— Так точно, господин Президент! Из допроса майора полиции Александра Бухарцева установлено следующее: в ночь на Новый год в деревне Горемыкино приземлился инопланетный летательный аппарат. Пока гуманоиды производили разведку, их аппарат был похищен местным трактористом по кличке Шумахер и продан местному сборщику металлолома Семену Морозову по кличке Гутенморген.
— Странная кличка — немецкая, — сказал Президент.– Он немец?
— Никак нет господин Президент, до мозга костей русский…
— Продолжайте…
— Инопланетяне, принятые местными за участников новогоднего карнавала, были напоены контрафактной алкогольной продукцией местного разлива. После чего вынуждены были остаться в Горемыкино по причине острого похмельного синдрома. После двухнедельного похмелья, они и начали свои эксперименты над местными жителями. Гипнотические волны неизвестного происхождения в этом районе меняют структуру человеческого мозга, закладывая в подсознание информацию, что все алкогольные напитки в радиусе десяти километров имеют дурной вкус и пришли в негодность. После чего гуманоиды, похитив служебный автомобиль участкового Бухарцева, покинули Землю и исчезли в просторах бесконечного космоса.
— Я это уже знаю! Наши средства ПВО уничтожили машину вашего участкового. Жаль только, что некоторые части все же упали в акваторию Тихого океана. Мне интересно другое: это психическое расстройство передается от человека к человеку, как вирус? — спросил Президент, приставив палец к виску.
— Ни как нет господин Президент! Нашими учеными проведен ряд экспериментов и установлено, что это работа некого «Телепатона». Наподобие нашего радиоэлектронного подавления противника РЭБ системы «Витебск» или «Хибины».
— А это уже интересно, — сказал Президент. — Нет ничего лучшего не летального оружия. Благодаря этому ретранслятору можно внушать врагу не только порчу алкоголя, но и мысли о тотальной сдаче в плен, — сказал Президент.– Направил на передовую, и принимай Родина врага, деморализованного неизвестным оружием.
— Мы господин Президент, работаем в этом направлении, но источник гипнотических волн, пока нами не установлен.
На какое–то время Президент задумался. С одной стороны, здоровый образ жизни нации приведет к демографическому взрыву и подъему благосостояния народа, а с другой стороны, падением спроса на алкогольную продукцию. Это фактор довольно больно ударит по бюджету страны и алкогольному лобби в Государственной Думе. Алкоголь в России это же не просто национальный продукт — это национальная идея. Это источник пополнения бюджета после продажи углеводородов и оружия.
— Усилить карантинную зону тройным кольцом! Нельзя допустить утечки информации. Подключить всех ученых к выработке нейтрализатора!
— Есть, есть, есть — прокричал майор Бу–бу, с дальних рядов присутствующих. –Есть такой нейтрализатор!!! Я могу доложить!
— Это кто, — спросил Президент, устремив свой взгляд в сторону кричащего полицейского.
Участковый Бу–бу, расталкивая силовиков локтями, пробился поближе к главе государства. Запыхавшись от волнения, он вытер со лба пот и сказал:
— Участковый инспектор, майор полиции Бухарцев, — представился Бу–бу, — Господин Президент бу! Есть бу такой нейтрализатор волн гипнотического воздействия!
Майор Бу–бу поставил на стол перед главой державы оцинкованное ведро.
— Вот!
— Это что, — спросил Президент.
— Это господин Президент анти…
Участковый не успел сказать даже половину слова, как его рот был закрыт ладонью министра.
— Молчать, — сказал он майору, прямо в ухо.– Враг не дремлет!
Майор Бу–бу, испугавшись, еще сильнее вытянулся по стойке смирно.
— Так точно бу, товарищ министр — враг не дремлет!
— Господа, мне необходимо пообщаться с майором Бухарцевым, — вежливо сказал Президент — Покиньте, пожалуйста, штабную палатку. Вас позовут, когда мы уточним с майором Бухарцевым кое-какие детали.
Присутствующие на военном совете покорно вышли из палатки и, пройдя в курилку, устроили антракт с перекуром и кофе.
— Так как нейтрализовать эти волны, — спросил Президент майора беря в руки ведро.
Майор Бу–бу одухотворённо взял из рук главы государства ведро и, словно шлем надел себе на голову. Достав из кармана плоскую бутылку коньяка, он открыл её и…
— Господин Президент, если пить напитки, надев на голову ведро, то гипнотические волны в мозг не проникают по причине экранизации такового оцинкованным железом. Ведро, оно, как бы экранирует этот поток. Водка с таким способом употребления приживается организмом без проблем и обратно не отторгается. Я проверил лично на себе. Эксперименты показали, что волны эти, будь они не ладны, поглощаются только ведрами изготовленными «краснотуриинской артелью скобяных изделий». Больше ни одно ведро не дало такого эффекта.
Президент улыбнулся и сказал:
— Спасибо вам товарищ подполковник... Родина не забудет ваших усилий, в рвении служения отечеству.
Майор Бухарцев набрал полную грудь воздуха, и на выдохе — выпалил:
— Служу народу и России!!!
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ШЕСТАЯ
ВСТРЕЧА
Мария Максимовна Балалайкина столкнулась с собой нос к носу в то время, когда готовилась в гримерке к выходу на сцену. Висящий на двери рекламный портрет Пугачевой напоминал ей об вероломном обмане. Разочарованная Максимовна со злостью швыряла в него дротики, стараясь попасть «звезде» российской эстрады прямо в глаз. В этот самый миг из–за шторы тихо вышла «она сама». Одежда, фигура, волосы и лицо были идентичны оригиналу. Максимовна застыла. Широко открыв рот, она хотела закричать, но воздух с шипением вышел из её рта без всякого звука.
— Ты кто? — спросила Максимовна своего двойника, считая, что у неё «поехала крыша».
— Я, Мария Максимовна Балалайкина. — ответил гуманоид, расплываясь в улыбке.
— А я тогда кто? Я же тоже Мария Максимовна Балалайкина!
В эту секунду Максимовне показалась, что она сходит с ума. Её двойник стоял прямо перед ней и странным образом задавал те вопросы, на которые Машка почти не знала ответа.
— А куда ты Мария Балалайкина дела «нубирит» — символ вселенской власти, который ты похитила у императора Сюселя? — спросил гуманоид.
Максимовна обиженно надула губы и, всхлипывая, пустила слезу бабьей горечи.
Сейчас ей было очень больно за свою глупость, которую она совершила, отдав камень Пугачевой. Она по своей деревенской наивности не знала, какие страсти бушуют в российском шоу бизнесе, и этот мир, который она боготворила все восемьдесят лет своей жизни, рухнул в одно мгновение, подняв огромное облако пыли и грязи.
— Я, я, я дала её этой! А она, мне подсунула фальшивку, а фальшивку украли гангстеры! — рыдая, сказала Максимовна сама себе.
В этот момент она с такой силой швырнула дротик. Тот со свистом пролетел через гримерку и, впившись в глаз фотографии обидчицы, пробил дверь насквозь.
— Вот так и надо этой гадине! Я её еще сделаю, как бог черепаху!
Гуманоид присел рядом с Максимовной на стул, и тронув её за руку, успокоил.
— Я все это знаю! Нам необходимо найти «нубирит». Ты понимаешь, что если мы не найдем, нам придется превратить в пепел всю вашу планету. Император «Нубиры» Сюсель, без этого «символа власти» умирает, — сказал он..
— Умирает? Во! Откуда мне знать, деревенской бабе, что вы, братья по разуму Хотите планету уничтожить?! Я же не со зла! Не я же у вас капусту воровала, а вы мои кочаны крали и пихали в свою «кастрюлю», — сказала Максимовна, вытирая слезы.–А теперь погляди на меня! Я здоровая деревенская баба потратила деньги на гроб, а теперь вынуждена петь, чтобы не умереть с голода.
Прожив многие годы, она видела своими глазами не одну смерть. Многие друзья уже давно переступили тот рубеж возврата из–за которого, уже не было никогда. Да и она, как и все её подруги, несколько лет ждала своего часа, пока случай с символом вновь не вернул ей ту молодость, которая в жизни человека бывает только один раз.
После недолгих минут глубокого раскаяния, Максимовна глубоко вздохнула и, вытерев салфеткой слезы, сказала:
— Я согласна спасти Землю от уничтожения! Я сделаю все, чтобы вернуть камень вашему императору Сюсель. Ты скажи мне, что мне нужно делать? — спросила она уже готовая к свершению великих подвига.
Пугачева, не смотря на свои годы, становилась все моложе и аппетитней. Старые ухажеры были отправлены в отставку, а молодые только подбирали ключи к сердцу звезды. Сегодня она выглядела просто неописуемо. Ее голос звучал, словно не было у нее груза прожитых лет. Он звучал как много лет назад. Он еще больше завораживал поклонников и продюсеров хрустальной чистотой и неповторимым тембром. Прошел месяц, как «нубирит» по ночам омолаживал её тело. Днем по причине его хищения носить она не могла, а ночью — ночью она надевала его на шею, и включив музыку для релаксации тела, погружалась в нирвану.
Утром Пугачева запирала его в свой домашний сейф на Рублевке.
Если бы Пугачева носила его постоянно, то процесс омоложения шел бы в несколько раз быстрее. Но этого она допустить не могла. В голове созрел дерзкий план. Она чувствуя силу магического камня, страстно мечтала покорить весь мир. Ей, как суперзвезде российской эстрады хотелось править балом и быть не просто певичкой, а настоящей императрицей, способной повелевать другими. А сейчас все должно было оставаться на своих местах. Она ждала того момента, когда попадет в Кремль для получения очередной награды от главы государства. Именно в тот момент Пугачева могла показать Президенту Мутину силу своей межгалактической власти.
За этот месяц Пугачева стала неузнаваемой. Камень дарил ей не только молодость, он наполнял её душу желанием властвовать над всем миром. СМИ наперебой писали об успехах российской пластической хирургии и кремлевской диетологии, которые по их словам, сотворили настоящее чудо, вернув «приме» шарм и дерзкую молодость. Гламурные журналы пестрели её новыми фотографиями, а московский бомонд, буквально взахлеб обсуждал, второе возрождение кумира.
С началом новой молодой жизни и внимание мужского пола к её персоне значительно выросло. Пугачева как никогда нуждалась в любви и этот фактор она не могла сбросить со счетов новой жизни. С каждым днем она все больше и больше уверовала в то, что вот–вот и наступит тот момент, когда она будет решать не только свою судьбу, но и судьбу миллионов.
Молодой мужчина появился в её жизни совсем неожиданно, вытеснив всех её старых воздыхателей. Его молодость. Его талант и неописуемая харизма заставляли сердце Пугачевой стучать в ритме фокстрота, и она, недолго думая, в один из дней сделала ему предложение.
— Я так одинока, — говорила Пугачева, закусывая верхнюю губу, — ты мой нежный котик можешь сделать свою киску еще счастливей? Раздели со мной остаток моей жизни. Женись на мне — я, уже согласна!
Юноша, лобызая приме ручку, долго не раздумывал. Статус мужа Пугачевой поднимал его в этой жизни выше кремлевских звезд. Он мгновенно согласился на её предложение.
Мама российской эстрады была всем. Для миллионов поклонников она была не только звездой, но и тем островком вечного благополучия на песке, которого можно было безмятежно прожить долгие годы, купаясь в безграничной роскоши.
— Я согласен, — сказал новый фаворит Пугачевой…
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ СЕДЬМАЯ
ВОСКРЕШЕНИЕ ИМПЕРАТОРА
Максимовна, проникшись к увядающему императору Сюселю, не могла в эти тяжелые для него минуты оставаться в стороне. Символ космической власти «нубирит» уже подарил ей вторую молодость. Теперь, когда последствия мирового апокалипсиса стали так никогда реальны, Балалайкина посчитала своим долгом вернуть «нубирит» его настоящему владельцу, чтобы приостановить, приближающийся конец света.
План пришельца был оригинален и прост, как все гениальное. Его способность перевоплощения творила чудеса, ведь одновременно он мог быть не только самой «примадонной», но и её новоявленным фаворитом. Это свойство давало ему шанс найти символ «вселенской власти». Зная особенности отношений молодожёнов, он решил сыграть в этой пьесе свою ведущую роль.
В один из дней, когда Пугачева разучивала новую песню, гуманоид, приняв облик мужа, стоял за кулисами с огромным букетом белых роз. Его влюбленные флюиды сизым облаком плыли по сцене и звезда российской эстрады, почувствовав своим спинным мозгом его влюбленный всепроницающий взгляд, обернулась. Вид шикарного букета, счастливая улыбка молодожёна оторвали её от процесса. Бросив микрофон, Пугачева на какое–то мгновение отвлеклась.
— Мой мальчик! Ты здесь! Ты ждешь свою фею!? — сказал Пугачева.
Она развела в стороны руки и обняв гуманоида присосалась к его устам. Хрегур протянул букет.
— Это мне, мальчик мой?! Так неожиданно и необыкновенно приятно? А ты не на гастролях? Почему — спросила она, вздымая грудь от волнения.
— Ради тебя, милая! — сказал гуманоид, ликуя от своего актерского мастерства. — Я успею! У меня есть несколько минут!
— А вечером мы встретимся? — спросила молодая жена, пожирая глазами своего молодого мужа.
— Да, да, несомненно, вечером в «Арлекино», — сказал гуманоид, и окончательно войдя в роль, со страстью поцеловал ручку.
— Миллион, миллион, миллион белых роз! Из окна, из окна видишь ты! — запела Пугачева» и, излучая искры счастья и любви, закружилась в танце.
Максимовна, наблюдавшая со стороны эту сцену, давилась от смеха.
В эти минуты ей ничуть не было жаль своего шефа по проекту. Филигранная артистическая работа пришельца была настолько убедительна, что Балалайкина в первые секунды сама поверила в происходящее. Великий режиссер Станиславский вряд ли бы смог распознать игру, приняв работу гуманоида за чистую монету.
— Ты, Хрегур, был неподражаем! — сказала Балалайкина, видя, как умело и уверенно, пришелец завладевает сердцем земной «примы».
— Это, деточка, очень просто, — сказал гуманоид.
От уведенных трансформаций Машка Балалайкина захлопала в ладоши и засмеялась, как ребенок. Замысел пришельца, теперь был ясен. Сегодня вечером он разведет влюбленные сердца по разным местам, а сам займет место фаворита. Только сейчас Хрёгур рассказал Максимовне о своих планах, каким способом он проникнет в спальню к новобрачной и подменит настоящий «нубирит» на фальшивку. План по всем параметрам казался идеальным, но там за стенами останкинской студии разворачивались совсем другие события, которые должны были внести в эти планы свои коррективы.
Как ни прятался Зяма от знакомых гангстеров, все же мафия разыскала его на бескрайних просторах московских улиц. Ничего не подозревающий Зиновий Шнипельбаум был до глубины души доволен, что все же сумел всучить фальшивку странной компании, которая имела на камень свои виды. Десять тысяч рублей, полученные в качестве компенсации, давали ему возможность купить себе взамен сгоревшего «Запорожца» велосипед. Столичная жизнь была не для него. Зяма –до мозга костей провинциальный житель не любил городской суеты. Она утомляла его, делая из него настоящего неврастеника.
— Ну, привет, фотоаппаратчик, — сказал за спиной до боли знакомый голос.
Зиновий обернулся. Там в свете столичного фонаря стоял крестный отец бормотухинской мафии Витя — по кличке Макс, который нагло улыбался, играя в лучах фонаря, отблесками золотых коронок. В этот миг Зиновий почувствовал, как та сумма денег, которая была нажита «непосильным трудом» может уже через минуту перекочевать в карман бандитского папы.
От этих мыслей, его ноги сделались ватные. Зяма почти присел, решив сдаться на милость победителю. Но внутренний голос, вырвал его из оцепенения, и проорал ему прямо в ухо:
— «Беги, идиот»!
Зиновий подпрыгнул. Включив пятую передачу, он понесся с такой скоростью по Рублевскому шоссе, что люди, дома, деревья и каменные заборы элитных особняков понеслись мимо его глаз, сливаясь в одну сплошную серую стену. Он слышал, как сзади надрывно гудит двухсот пятидесяти сильный мотор БМВ пятой серии. На крутых поворотах до уха Зиновия доносился визг резины. Это настолько пугало его, что он еще больше прибавлял скорость. В какой–то миг казалось, что гангстеры идут по пятам. Вот они уже рядом и час расплаты за его самоволие и обман не минуем, как закат Солнца.
В какой–то миг Зиновий увидел дерево. С невиданной скоростью словно белка, он влез на него, и, прыгнув на большую ветвь, перелез через пятиметровый забор на другую сторону. Спрыгнув, он обнаружил, что находится на территории огромного трехэтажного особняка. Его сердце было готово выпрыгнуть из груди, а легкие качали воздух с такой силой, что этим воздушным потоком можно было раздувать кузнечный горн. Изо всех сил он старался так громко не дышать, чтобы не выдать дыханием своего присутствия. Но гулкое шипение предательски вырывалось из его рта, вводя Зяму в состояние загнанной лошади.
Забившись в самый дальний угол чужого сада, он спрятался за кустами и, поджав под себя ноги, замер, слившись с окружающей средой, словно хамелеон в девственных лесах Мадагаскара.
Зиновий слышал, как гангстеры бегали за забором в его поисках. Он слышал их разговоры, слышал их проклятия в свой адрес и даже передергивание затворов пистолетов, звук которых наводил на фотографа настоящий ужас. Он понял, что единственным способом выжить в этой ситуации — это оставаться в этих кустах до прихода утра.
Откинувшись на забор, Зиновий уснул. Сон змеёй скользнул в его голове и Зяма провалился в пучину сновидений. Сколько он проспал, еврей не знал. Холодный апрельский воздух сквозь одежду добрался до тощего тела Шнипельбаума. Его зубы неистово стали стучать барабанной дробью. Открыв глаза, Шнипельбаум увидел, как белоснежный, сияющий лаком и хромом лимузин въехал на территорию особняка. Из любопытства он раздвинул кусты и, представляя себя солдатом еврейского спецназа, выполняющего боевую задачу.
Ему как профессиональному папарацци страстно хотелось видеть, кто может жить в таком доме. Этот вопрос праздного любопытства камертоном стучал в голове, и он полз. Полз, несмотря на то, что земля еще не покрылась свежей зеленью, а местами даже проглядывали прогалины откровенной грязи.
Двери лимузина открылись. Под уличным фонарем в окружении молодого мужа, показалась счастливая примадонна Пугачева. Она держала в руках букет роз, который страстно прижимала к груди. «Мама российской эстрады» была несказанно счастлива. Именно в этот момент Зиновий пожалел, что с ним нет рядом его любимого фотоаппарата. Романтическое приключение дивы могло стать для него приработком. Зиновий, как истинный папарацци знал толк в фотографиях такого рода, и знал их истинную цену для гламурных журнальных издательств, которые на своих страницах любили смаковать частную жизнь звезд.
Шнипельбаум в какой–то миг испытал прилив адреналина и сумасшедшего азарта. Ему страшно хотелось видеть, что произойдет дальше. Не каждый день становишься случайным свидетелем частной и интимной жизни королевы русского бомонда. В эту секунду в нем проснулся азарт настоящего охотника. Азарт суперагента и даже супермена.
Сравнив себя с Джеймсом Бондом, Зиновий, словно анаконда скользнул к окну. Там, за шелком внутри этого дома начинали разворачиваться настоящие романтические приключения, наполненные дикой африканской страстью. Войдя в дом, дива бросила букет к потолку. Розы разлетелись по огромному персидскому ковру, создав иллюзию цветочной поляны. Она со страстью бросилась к своему мужу и, обхватив за шею, крепко присосалась к губам. Так и стояли они, среди комнаты слившись в любовных лобзаниях. Свет, который еще секунду назад ярко освещал зал, стал медленно притухать, пока вся зал не наполнился красным светом любви. Как фотограф Шнипельбаум знал, что красная лампа фотолабораторного света в такие минуты страсти вызывает настоящее возбуждение.
Сквозь толстые стекла стеклопакетов Шнипельбаум услышал, как молодой мужчина взорвался:
— Подонки! Женщин любить нужно! А их заставляют шпалы таскать! — кричал он, репетируя очередной концертный монолог.
«Мама российского бомонда» азартно смеялась. Она смотрела на его актерские импровизации, и её душа пела от ощущения истинного женского счастья, дарованного ей силой космоса. Толщина стекол и вакуумные виниловые рамы не пропускали наружу ни одного звука. Для Зиновия, который наблюдал за происходящим, напоминало немое кино времен великой американской депрессии. Пугачева схватив мужа за рукав, потащила его по лестнице на второй этаж. Тот не сопротивляясь, ринулся следом, где его ждала заветная спальня.
Заинтригованный разворачивающимися событиями Зиновий Шнипельбаум, не мог остаться безучастным к этой ситуации. Не было ни одной эротической сцены, которую бы он не хотел видеть своими глазами. Он не мог смириться с тем, что не сможет стать очевидцем великого таинства любви. Его трясло от нервного напряжения, которое возбуждала его с страсти и желанию.
Осмотревшись по сторонам, Зиновий полез по стене, словно японский ниндзя, цепляясь руками за каменные выступы. Он уверенно карабкался к цели, ориентируясь на интимный свет, окрасивший белоснежный тюль на окнах. Перебравшись на балкон, Зяма прильнул к окну, стараясь даже не моргать, чтобы не пропустить что–то значимое и такое возбуждающее его органы. Достав мобильный телефон, он включил видеокамеру и приложил её к стеклу, чтобы засвидетельствовать акт любви между молодоженами.
Пугачева, словно картина Рубенса «Даная» из Эрмитажа, лежала на огромной кровати, раскинув по подушке волосы огненного цвета. В одной руке она держала бокал с вином. Муж расхаживал по спальне в одних трусах, держа в руке бокал с шампанским. Через открытую форточку до слуха Зиновия Шнипельбаума дошел голос молодого мужчины.
— «Спасибо моим родителям за то, что они дали меня твоему миру любви и бесконечного удовольствия!»
— «Ну что ты тянешь кота за хвост», — сказал под нос себе фотограф, стараясь, как бы телепатировать свои пожелания в мозг мужчине. –«Давай уже хватай её! Ты брутальный самец или бабуин?»
Пугачева, отхлебнув вина, прикрыла глаза и погрузилась в глубокий и девственный сон.
И тут Зиновий стал свидетелем странного явления. Мужчина надел штаны и подошел к висящей на стене картине. Фотограф не моргая, следил за каждым его движением, фиксируя на видео все то, что делал молодожён. Там в стене, как и во всех домах «Рублевской республики» был вмонтирован сейф. Увиденное, потрясло Зяму до глубины души. Мужчина поднес руку к дверце и кнопки шифра стали сами вдавливаться панель под действием неизвестной и неведомой силы.
— 2, 8, 4, 1, 4, 3, 6, — повторил он про себя тот порядок, в котором открывался сейф. — Два, восемьдесят четыре, четырнадцать, тридцать шесть, — еще раз повторил Зяма.
Дверка сейфа открылась. В самый миг Зиновий увидел, как известный артист оригинального жанра положил в сейф тот камень, который будоражил его нервную систему. Да, несомненно, это был именно тот камень, который все эти дни он видел во сне и ощущал спинным мозгом холод далекого космоса.
— «Ах, вот ты какой северный олень», — сказал себе под нос Зиновий.
Шнипельбаум впивался глазами в происходящее, стараясь запомнить своим мозгом все до самых мелочей. Судьба вновь подарила ему встречу с этим удивительным камнем, и он вознес хвалу господу. Бриллиант его мечты, за которым он охотился все это время, мелькнул голубой искрой и исчез в бронированном ящике швейцарской фирмы «ZUG».
Стоя на балконе Зяма, сквозь щель в шторе не смог видеть подмену «нубирита» и поэтому уверовал в то, что все его последние приключения это происки фортуны.
Цепляясь за камни, он спустился на землю. На корточках он подкрался к стоящему во дворе лимузину. Открыв просторный багажник машины. Зиновий осмотрелся по сторонам и влез в него, где устроился на ночлег. Устроившись, словно на полке купейного вагона, Зиновий замер, прислушиваясь к тишине. Сердце билось от волнения с такой силой, что в вески и в затылок Зиновия кололи иголки.
Силой воли Шнипельбаум подавил этот неприятный сердечный стук, словно это были капли валерианы. Через несколько минут мотор лимузина ожил и машина медленно выкатилась на улицу. Зяма облегченно выдохнул воздух.
— Два, восемьдесят четыре, четырнадцать, тридцать шесть, — вновь повторил он, окончательно забивая информацию в подкорку мозга.
Лимузин мягко катил по улицам столицы, оставляя далеко за собой особняк обворованной «примы». В эти минуты в его голове зазвучал торжественный марш победителя, и там же под коркой мозга в самой его глубине, словно на дрожжах уже созревал дерзкий план.
Вывалился Зяма из багажника, как раз на светофоре на одной из московских улиц. Лимузин, поехал на зеленый свет дальше в сторону центра, а Зяма так и остался лежать на асфальте в позе вареной креветки, пока на него чуть не наехала патрульная полицейская машина.
— Ты, что тут разлегся, урод! — сказал вылезший из машины сержант полиции. У тебя видно завалялась лишняя тысяча рублей!?
— Я это… очень устал! У меня нет сил, подняться, — сказал Шнипельбаум, поднимаясь на четвереньки.
— А у тебя документы есть? — спросил московский полицейский, предчувствуя плывущие в руки шальные деньги.
— Есть паспорт, — ответил Шнипельбаум и, стоя в позе лотоса, достал паспорт из заднего кармана своих драных джинсов.
— О, да ты, парень, прописан то в Псковской области в городе Корячинск! А что ты в Москве делаешь? — спросил сержант, рассматривая документ.
— Я к своему дяде приехал! Погостить! — сказал Зяма, поднявшись с колен.
— А когда ты прибыл? — спросил сержант, пряча документы Шнипельбаума себе в карман.
— Три дня назад! — ответил Зяма, недоумевая.
— А может три месяца?! — спросил сержант. — Может ты бомж, или какой арабский террорист?
— Я еврей! — сказал эмоционально Зиновий, — а евреи не могут быть арабскими террористами, — ответил Зяма, оправдываясь.
— А у тебя есть доказательства? — спросил сержант, постукивая палкой по ладони еще более агрессивно.
— Есть! Есть! — сказал Зяма, вспомнив о «Запорожце», сгоревшем около Останкинского телецентра.
— Давай посмотрим, — ответил мент.
— Так надо в Останкино ехать, — сказал Зяма, надеясь, что патрульная машина как сказочная щука исполнит его желание.
— А может тебя на Кипр подбросить, а то нам по пути?! А можем прямо на Канары?! — ответил сержант. — Или на нары??? Ха–ха–ха!!!
— Нет, не надо, я живу у дяди на Сторублевке, — ответил Зяма.
Если бы в ту минуту он сказал, что живет у дяди сапожника в Новогиреево, Кузьминках или в Измайлово, то он мог отделаться от полицейских пятью сотнями рублей. Но когда ухо сержанта услышало про Рублевское шоссе, то эта сумма, как по щучьему велению выросла ровно в десять раз.
— Домой хочешь? — спросил сержант.
— Хочу! — утвердительно ответил Зяма, пустив слезу.
— Пять штук и ты свободен! Довезем прямо до подъезда! Нет денег, будешь сидеть в обезьяннике, пока за тобой твой дядя не приедет! Ха–ха–ха!
Зяма задумался. Сумма была для него внушительная, но ведь и мент мог быть не последним. Он нехотя сунул руку в карман, и так же без желания достал две стодолларовых купюры.
— Этого хватит?! — спросил он, сотрясая от жадности своей челюстью, показав только одну купюру.
Мент выхватил из его рук обе банкноты.
— Ладно садись, поедем! — ответил сержант и отдал документы Шнипельбауму.
Машина, заморгав сигнальными маячками, завыла сиреной и, развернувшись через две сплошных полосы, помчалась в сторону Рублевки. Впервые в жизни, Зяма ощутил себя состоятельным человеком. Он развалился на заднем сиденье, видя, как патрульная машина, игнорируя все дорожные знаки и правила движения, прямо по встречной полосе полетела по указанному адресу.
— «Каков, блин, сервис»? — подумал он, и тут же патрульный «Форд», взвизгнув резиной, остановился около дядиного дома.
— Приехали, уважаемый, — сказал сержант.
Зяма покинул машину, словно он был не простой фотограф, а настоящий министр искусства и кинематографии. В этот самый момент его боковое зрение уже созерцало черный БМВ, который стоял невдалеке от ворот дядиного особняка. Зяма, распрощавшись с ментами, смело двинул прямо к машине гангстеров.
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ВОСЬМАЯ
РАСКРЫТАЯ ТАЙНА
Пришелец Хрегур под видом Гутенморгена вернулся в гостиницу в приподнятом настроении. Символ вселенской власти покоился в его кармане. Его лицо светилось. «Нубирит», который чуть ли ни стал поводом для войны с землянами, приятной тяжестью оттягивал карман. Время приключений пришло к концу. Теперь можно было возвращаться в Горемыкино. За жизнь императора Сюселя, была вне опасности. Максимовна, до сыта испив «прелестей» столичной жизни, сидела на коленях спасителя и тихо плакала, всхлипывая у Крюкова.
Семен Гутенморген в расстроенных нервах расхаживал по комнате взад и вперед.
— Куда этот делся этот Хрёгур? — спрашивал он третий раз Крюкова.
— А Бог его ведает?! Сказал тут его ожидать, — ответил Коля. Он крепко обняв Максимовну держал её словно нежную хрустальную вазу.
Балалайкина всеми фибрами души почувствовала, как от тела и рук Крюкова исходит странное тепло. Он словно он был сделан из целого куска космического кристалла.
Николашу Крюкова, Балалайкина знала с самого младенчества. Это был внук Таньки Канонихи с которой она дружила еще с довоенного времени. Не знала, да и не ведала Максмовна, что её судьба сложится столь удивительно и непредсказуемо. Ни когда в жизни, она бы не поверила, что ей придется полюбить мужчину, которого она старше на целых шестьдесят лет.
Нахлебавшись досыта столичной жизни, Мария поняла, что милее и надежней Крюкова, не было никого на свете. Не было в этой столице и знаменитых горемыкинских просторов где свежий и хрустально чистый воздух сам проникал в легкие, наполняя организм силой. Не было дорогой её сердцу реки, которая медленно текла по полям и лесам. Не было утреннего кукареканья петухов и мычания идущих в поле коров. Не было её подруг: Германовны и Семеновны, с которыми она прожила всю жизнь и с которыми в часы «девичников» она могла побаловать себя знаменитым на весть район самогоном –«От бабы Тани».
Все эти воспоминания настолько тронули её душу, что прислонив щеку к плечу Крюкова, Максимовна заплакала.
— Ну что ты Снягурка, выешь? — спросил Коля, гладя её по голове, словно ребенка.
— Домой хочу, в Горемыкино, — сказала Балалайкина, шмыгая носом. — Там хорошо, там молоко свежее!
— А как твой проект «Лучший голос России»? — спросил Коля. — Ты же мечтала петь, как Пугачева?!
— А ну, его проект этот! Да, и какая из меня звезда!? Мне ведь Коля уже девятый десяток стукнул, — проговорилась Максимовна.– Мы с бабкой твоей партизанили. В сорок третьем году немецкие поезда под откос пускали.
Коля, услышав про возраст Максимовны, остался равнодушен и даже не придал этому никакого значения. Он ведь знал, что Машка это не внучатая племянница бабы Маши Балалайкиной, а это она собственной персоной. Он был влюблен в Балалайкину и с этим, ничего не поделаешь.
— Я знаю — спокойно сказал Крюков. Он еще сильнее обнял Максимовну и прижал её к своей груди. -Я буду называть тебя «бабушка».
— А ты Колька, что так спокоен? — спросила Максимовна.– Разве тебе не противно старуху лобызать?
— А что мне теперь с балкона вниз прыгнуть, — спросил Коля Крюков. А может на люстре повесится? Ну, подумаешь старуха! Что мы старух не видали. Ты молода и хороша собой и ни кто не скажет что тебе столько лет.
— Как ты Коля, можешь любить такую «старуху» как я? Ты знаешь, у меня гроб на чердаке куплённый лежит, — похвасталась Максимовна.– Меня он родимый ожидает!
— И хрен дождется! Пусть теперь его древесные жуки чикают! Бабка мне про твой гроб рассказывала! Боялись старухи, что ты Маша представилась перед господом. А ты, наоборот, в молодуху превратилась. Будто какой камень молодырь нашла.
— И что любить меня будешь, — спросила Максимовна с укором.
— А то! Ты ведь меня любила, когда я голожопый босиком по деревне бегал. Помню: и конфетами и пряниками меня угощала. А как подрос, так и на кино денег давала. Я еще тогда тебя полюбил всем сердцем! Добрая ты «баба» Маша!
— И я тебя люблю, — сказал Гутенморген. –Ты ведь и меня тоже, как Кольку любила. Я ничего не забыл.
Растроганная ностальгическими воспоминаниями Максимовна заплакала пуще прежнего. Вытирая носовым платочком сопли и слезы, рассказала она Крюкову и Семену, как еще осенью она поймала на ухват гуманоида. Как утром нашла среди капусты этот символ «вселенской власти». Как, надев его себе на шею, уже через две недели стала молодой, красивой и желанной. Как хотела повернуть свою жизнь и стать на всю страну знаменитой и богатой.
Коля слушал Максимовну, а его душа в эту минуту рвалась наружу. Было ему непонятно, как он, здоровый деревенский мужик не смог различить такого подвоха? Как не смог разглядеть раньше в Снегурочке старую бабку, а доверился ей, и полюбил всем сердцем. Не знал Колька, как будет теперь жить с этим чувством. Ведь он чувствовал, что все село будет смеяться над ним, узнав, что Снегурочка, еще несколько месяцев назад собиралась умереть от старости.
Семен, не смотря на все откровения, продолжал расхаживать, как маятник. Слушая все эти фантастические истории, он подзадоривал влюбленного Крюкова.
— Что дед мороз вляпался?! Теперь, Колян, терпи. Теперь всей Корячинский район помрет со смеху, когда узнает, что твоей невесте восемьдесят шесть годов! А ты не серчай! Сейчас так заведено. Вон посмотри у нас Пугачева замуж за Галкина вышла и ничего живут! Детей покупают! Пущай все обзавидуются тебе, что твоей жене почти девяносто, а она, как молодая телочка и лицом хороша и телом статна. Смотришь, она еще тебе и сына родит, — сказал Гутенморген.
— А тебе чем плохо? У тебя Анька есть! Баба она красивая, видная и пахать на ней, как на германском тяжеловозе можно! А, как мне теперь жить? Баба Маша за меня же не пойдет замуж?
— А может, пойду, за тебя замуж, — сказала Максимовна и спрыгнула с его колен. — Я женщина свободная — что хочу то и делаю. Хочу за тебя выйду, а хочу и за этого Хрегура–чмогура. Он один хрен рожи свои меняет, как ему вздумается. Хочет сегодня у него такая, а завтра уже другая. Да и на водку они так не падки, как наши мужики.
— Ты, Максимовна, баба старая! Футы черт –молодая и мудрая, а не знаешь, что у нашем районе, уже никто водку не пьет! Все в один момент бросили! Эти гуманоиды жизнь нам всю испортили. Чарами космическими и нашему мозгу непонятными протушили по всему району водку и самогонку, и даже пиво! Все теперь кошачьим дерьмом воняет! — сказал Семен Гутенморген.
— Так вам, алкашам и надо! Мы бабы, за какой хрен за вас замуж идем — а?! Чтоб счастье в доме было, чтоб любовь была и детки! А вы мужичье, всё пропили! Так вам чертям и надо! На всех надо напасть эту напустить! Пусть водка вам поперек глотки встанет! Чтоб вы подавились ей, сволочи! Ты, Семен, вспомни, как, под трактором своим три дня провалялся, когда вы склад германский с пойлом нашли! А Анька, твоя чуть с ума не сошла! Говорила: «Мужик мой, где в болотах поганых сгинул. Или на бомбе германской подорвался, что я теперь делать без него буду?!» Так лучше бы ты тогда точно сгинул или подорвался! — сказала Максимовна, и давай дубасить Семена, попавшим под руку полотенцем.
В тот самый момент в номер вошел пришелец. По довольному виду, он явно был на душевном подъеме. Еще с прихода он заорал:
— Ну что братья по разуму — война отменяется!
— Что добыл свой хренобит, — спросил Крюков.
— Добыл, — радостно сказал гуманоид. Он вытащил из кармана бесценный кристалл. -Вот он какой символ вселенской власти!
Нубирит обрамленный в оправу из белого металла с голубым отливом, сверкал в свете лампы, как не сверкает ни один драгоценный камень на планете Земля. Было в нем что–то магическое и таинственное и совсем не понятное человеческому разуму. Достаточно было направить поток мыслей сквозь него, как целые цивилизации падали на колени, воспринимая эффект от гипнотических волн, как желание самого всевышнего. Желание Максимовны быть молодой, были услышаны этим камнем, и многократно усилив их, он вызвал в организме старухи обратную регенерацию и обновление всего клеточного материала. Надев его себе на шею было достаточно подумать и волны исходящие от камня, могли подчинить себе всё, что имело мозг. Можно было зайти в клетку с тигром и он превращался в послушного котенка. Можно было одному выступать перед толпой и силой мысли властвовать над народом и даже над целым миром. Кто владел нубиритом — владел вселенной. Загадкой его утраты императором Сюсель была внезапность Максимовны и стремительность её действий, которые и привели к потере.
— Все, мужики, можем лететь домой, — сказал гуманоид, пряча магический камень в карман.
— Да вот уж хрен возьмешь с тарелки деньги — нарисованы они! — сказал Семен. — Новости надо смотреть, товарищ гуманоид! Ты пока вы по Москве на лимузинах раскатывал, наш район объявлен районом национального бедствия! Всю зону вокруг Корячинска окружили спецслужбы. Вход и выход всем в эту зону запрещен! Санитарный карантин!
Лицо инопланетянина приняло странную форму. По нему, словно кадры из диапроектора проскочили все персонажи, которых он изображал ранее. Разные лица людей, одно сменяло другое, пока его метаморфозы не остановились на крашеной блондинке. Голос так же каскадом стал меняться в тембре в зависимости от прилагаемого персонажа.
— Так мы же полетим на нашем корабле! — сказала нубирийская блондинка.
— Ага, ищите тётя, дураков! Ты знаешь, что такое С–300 или С-400? — спросил Коля Крюков, включившись в разговор.
— Нет, а что это?
— Это — мать твою, смерть тому, что летает от пяти метров над землей до тридцати километров высоты. Пока ты взлетишь, твой тазик расстреляют, как охотники стреляют одинокую крякву в день открытия охоты. И заметь, гуманоид, эти парни непременно собьют! — сказал Крюков и завалился в кресло, подперев голову подобно роденовскому «Мыслителю».
— Тогда план такой…
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ДЕВЯТАЯ
ЛЮДИ В ЧЕРНОМ
Хрёгур не успел даже слово сказать, про свой план, как грянул взрыв. Двери в гостиничный номер вырванные взрывной волной разлетелись в щепки. Следом за выбитыми дверями в номер влетела светошумовая граната. Яркая магниевая вспышка и сильный хлопок парализовали всех, кто находился в помещении.
— Внимание, работает спецназ ФСБ, — раздался суровый голос командира и сквозь клубы белого дыма стали видны яркие красные лучи лазерных целеуказателей.
Коля Крюков схватил Хрегура, и в одно мгновение уложил его лицом на ковер.
— Молчи и не шевелись, — сказал он ему на ухо и прикрыл голову руками. — Бить будут!
— Оружие, наркотики, взрывчатые вещества, запрещенная к обороту на территории России литература есть, — спросил суровый мужской голос.–Если таковые предметы имеются не стесняемся, выдаем.
Семен сжался, словно улитка, желая вползти внутрь раковины. Достав из–за пояса бластер, он отбросил его в сторону, чтобы не накликать беду.
— Старший оружие есть, — сказал спецназовец и поднял с пола странный блестящий пистолет больше похожий на детскую игрушку.
— Пакуем, — раздалась команда и в какой–то миг на запястьях каждого захлопнулись наручники.
— Я буду жаловаться императору Сюселю, — сказал Хрёгур, приподнимая голову.
— Хоть премьер министру Уругвая, — ответил спецназовец. — Лет двадцать отсидишь в тюрьме — потом жалуйся куда хочешь.
Боец поднял блондинку за наручники и посадил на диван, где уже сидела Максимовна, Семен Морозов и Колька Крюков.
В номер вошел мужчина в штацком костюме. Сквозь темные очки он осмотрел помещение и арестованных и присел, напротив, в кресло.
— Ну, что хулиганы, тунеядцы, алкоголики, попались, — сказал человек в черном.–Будете знать, как машины угонять. Введите потерпевшего.
Один из бойцов ввел в номер шофера такси. Тот, понурив голову, стоял около вырванной взрывом двери и смотрел в пол, боясь, встретится, взглядом с угонщиками.
— Ну, что узнаешь, — спросил человек в черном.
— Да вот эти трое, — сказал таксист и показал пальцем на блондинку, Колю Крюкова и Семена Морозова.
— А девушка?
— А девушки не было, — ответил таксист.– Может она не причем?
В какой–то миг Максимовна сообразила, что это шанс. Включив мозг на полную катушку, она выдала:
— Я тут вообще не причем! Это они меня похитили, — сказала она и демонстративно отодвинулась от односельчан. –Та сучка крашенная, у меня кулон похитила, а это между прочим бабушкина память и денег стоит не малых! А бабушка моя еще во время войны партизанила и немца громила! Её сам товарищ Сталин наградил орденом и драгоценным кулоном.
— Старшой, девчонку освободить, а эту блондинку обыскать на предмет запрещенных и похищенных вещей.
Боец расстегнул наручники и освободил Максимовну.
— Там, там, в правом кармане, — сказала она, показывая на карман гуманоида.
Боец достал «нубирит» и подал его человеку в черном.
— У меня доказательства есть, что это моё. Я участница телевизионного шоу «Лучший голос России», меня звать Мария Балалайкина, — сказала Максимовна, выхватывая камень из рук человека в черном.– Можете в гримерке телецентра Останкино для доказательства взять мое портфолио с этим кулоном. — Эти негодяи –похитили меня, и еще требовали выкуп.
— Удачно мы навестили квартирку, — сказал человек в черном. –Так всё! Заканчиваем, снимаемся, всех на Лубянку. Блалайкина поедет со мной писать заявление.
— А меня за что, — спросила Максимовна.
— Вы Машенька, не арестованы! Вы, задержаны для дачи показаний. Сейчас мы проедем в отдел. Там напишите заявление о хищении у вас драгоценности и денег, и мы вас отпустим на все четыре стороны. Пойте себе на здоровье, — сказал человек в черном.
Спецназовцы вывели арестованных на улицу и разместили в разные машины. Буквально через пятнадцать минут все были благополучно доставлены во внутренний изолятор управления ФСБ.
Человек в черном провел Максимовну в кабинет, и усадив её перед собой, подал ей лист бумаги и ручку.
— Напишите заявление Мария Максимовна, о вашем похищении. Нам ведь нужно возбудить уголовное дело по данному факту. Опишите все подробно: где и как вас похитили, и что требовали преступники.
Максимовна взяла в руки ручку и, глядя в глаза человеку в черном, спросила:
— А почему этой бандой занимается ФСБ, а не полиция?
Человек в черном улыбнулся, и, откинувшись вальяжно на своем стуле, сказал:
— Все дело в том дорогая Мария Максимовна, что эта банда связана с террористической организацией. По нашим данным они готовили террористические акты на территории Москвы и московской области. Но благодаря таксисту Ивану Донцову, мы пресекли их преступные деяния.
Мозг Максимовны работал, как никогда. Нужно было спасать пришельца и односельчан. Минуты решали всё. Взяв ручку, Максимовна аккуратным подчерком вывела:
«Начальнику федеральной службы безопасности города Москвы. От Балалайкиной Марии Максимовны». Дальше Максимовна стала описывать, как в её гримерную кабину вошла крашенная блондинка, и пригласила проехать к продюсеру для подписания контракта на поездку в США на гастроли, как победителя конкурса «Лучший голос России». После чего она была похищена с целью выкупа.
Надев очки, человек в черном изучил, заявление и вложил его в папку.
— Камушек верните гражданин начальник, — сказала Максимовна, намекая. — Это часть моего имиджа. Я с этим кулоном выступаю на экране вашего телевизора.
— Ах… Да, — сказал человек в черном, как бы опомнившись.
Он достал, «нубирит» и ничего не подозревая, положил перед Максимовной его на стол.
Балалайкина глубоко вздохнув, взяла камень и сразу же надела его на шею. В тот миг она вспомнила, что говорил инопланетянин про чудодейственные свойства символа вселенской власти.
— Расписочку напишите Мария Максимовна, о том, что вам камушек вернули.
— «А самому слабо написать» — подумала Максимовна и направила поток мыслей в самый центр камушка.
— Как знаете, — ответил человек в черном и размашистым подчерком написал расписку.– Вот тут вот подпишите.
Максимовна взглянула на лист бумаги и вновь подумала, направив мысли в амулет.
— Это…
— Меня Аркадий Леонидович звать, — сказал человек в черном, беспрекословно подчиняясь Максимовне.
— Это Аркадий Леонидович, распоряжение самого Президента России об освобождении задержанных лиц в гостинице «Космос». Вам понятно?
Человек в черном взял, в руки листок бумаги и взглянув на него, сказал:
— Сейчас исполним! Для нас слово Президента закон, — сказал он и, подняв трубку, пригласил в кабинет конвойного.
Не прошло и пяти секунд, как в кабинете появился конвойный.
— Вызывали товарищ майор, — сказал он, вытягиваясь по стойке смирно.
— Так Сидоров, арестованных в гостинице «Космос» срочно доставить мне в кабинет. Вот постановление Президента России об их немедленном освобождении.
— Так точно, арестованных доставить, — сказал конвойный и удалился.
— А не испить бы нам с вами кофейку, — сказала Максимовна, — распорядитесь налить пять чашек.
Человек в черном поднял, трубку телефона, и сказал:
— Оленька, принесите мне в кабинет шесть чашек кофе. У нас очень важные гости, — сказал Аркадий Леонидович и, улыбаясь Максимовне, откинулся на спинку стула.
Через несколько минут в кабинет начальника оперативного отдела ввели Колю Крюкова, Семена Морозова и пришельца Хрёгура в образе крашеной блондинки. Увидев Максимовну, они все поняли, ожидая приятного представления.
Балалайкина осмотрела арестантов и сказала:
— Конвойный, снимите с них браслетики, как они кофе будут пить?
Офицер, достал ключи и расстегнул наручники.
— Я могу идти?
— Да Сидоров свободен! Если понадобишься, я тебя вызову.
Конвойный ушел, оставив один на один арестантов со следователем.
— На основании указа Президент Российской Федерации, вам присвоено очередное воинское звание майор, — сказал человек в черном, и подойдя к гуманоиду пожал руку.
— Вам господа, тоже присвоены очередные воинские звания.
В этот момент в кабинет вошла секретарша, держа на подносе шесть чашечек кофе.
— Оленька, — угостите наших коллег. Они заслужили! Они сегодня награждены товарищем Сталиным званиями героев Советского Союза, — сказал человек в черном.
Секретарша поднесла кофе и, улыбаясь, протянула гостям поднос.
Коля Крюк, Гутенморген и Хрёгур растянули свои физиономии в улыбке, и, взяв с подноса кофе, расселись на свободные стулья, в ожидании продолжения спектакля.
Максимовна торжествовала победу. Её прямо распирало от удовольствия, управлять сознанием, людей, внушая им через магический нубирит самые смелые и самые извращенные фантазии. Раньше она не знала про удивительные возможности этого кристалла, а теперь, когда он висел у неё на груди, Максимовна опытным путем вывела алгоритм управления сознанием и подчинению её воли.
— И так господа разведчики, благодарю вас за службу! — сказал майор ФСБ.– Получите оружие, документы и деньги. У вас есть шесть часов до отправки в тыл врага, — сказал человек в черном, и выложил на стол, изъятый у Гутерморгена бластер и сумку с деньгами, которые Хрёгур «занял», обчистив десяток банкоматов
— Родине нужны ваши подвиги, товарищи разведчики, — сказал человек в черном, и каждому пожал руку. — Старшим разведгруппы назначается Мария Балалайкина. Слушаться её беспрекословно. Пароль для связи: «у вас продается славянский шкаф». Отзыв: «шкаф продан, купите табуретку и вам будет счастье», — сказал майор, с серьезным выражением лица.
— Разрешите идти, — сказал Коля Крюков, чуть ли не умирая от смеха.
— Давайте парни, Родина вас не забудет, — ответил человек в черном, и обняв каждого, пустил горькую слезу.
Гуманоид открыв двери из кабинета, первым пропустил вперед Балалайкину. Она вооруженная еще невиданным на Земле гипнотическим оружием шла как «ледокол» впереди честной компании, зомбируя всех, кто встречался на их пути. Офицеры ФСБ, застигнутые врасплох прямо в здании управления, выстраивались вдоль стены по стойке смирно, сопровождая взглядом почетную делегацию, мгновенно забывая об этой встрече.
Без приключений миновав пост дежурного, вся честная компания вывалилась наружу, оказавшись на шумной улице города.
— Боже, какое это счастье оказаться на свободе, — сказал Семен Морозов по кличке Гутенморген.
— А я ничуть не сомневался. Максимовна то наша старая партизанка. Как только додумалась разыграть такой спектакль. Я уж честным делом подумал, что ты нас слила, — сказал Коля Крюков.
— Дурак ты Колька, ты меня в младенчестве хоть и обмочил, но я зла на тебя не держу. Я же тебя с самого роддома люблю, — сказала Максимовна улыбаясь.
— Ну, что каторжане, пора домой лететь, — сказал гуманоид, принимая лицо брутального мужчины. –Что–то мне братцы в женском обличии не везет в вашей стране. Если бы не Максимовна, пришлось бы мне в камере менять свой образ. Уж больно я была красивая и манкая, — сказал Хрёгур, и все дружно засмеялись, показывая видеокамерам, висевшим над входом в здание управления ФСБ, средние пальцы.
ГЛАВА ТРИДЦАТАЯ
ПОДСТАВА
Тем временем на другом конце Москвы, разворачивались абсолютно другие события.
— Есть братва, Хорошая новость, — сказал Зяма гангстерам, стараясь держаться более уверенно.
— Ну–ка, иудей, рассказывай, что ты там надыбал? — сказал Макс, дымя сигаретой.
Зиновий смело сел в машину на заднее сиденье и, глубоко вздохнув, начал свой рассказ. Он рассказывал, как испугавшись банды Макса, случайно оказался на территории особняка Пугачевой. Как ему удалось видеть интимные подробности семейных отношений с её фаворитом.
— Ты фотоаппаратчик, за хвост кота не тяни, а то я тебе сейчас по дюнделю заеду, — сказал Макс. — Меня не интересует, что они пили и в какой позе занимались любовью. Меня интересует дело!
— Понял, — сказал Зиновий.
В конце рассказа он сказал, как видел «Аллу Борисовну», прятавшую в свой сейф драгоценный камень. Как удалось запомнить секретный шифр. Как бежал в багажнике белого лимузина и как откупился от московских ментов, которые приняли его за гастарбайтера и требовавших у него столичную регистрацию. Достав мобильный телефон Зиновий, в знак подтверждения показал видео снятое в доме примы
— Босс, а фотоаппаратчик дело говорит! Есть шанс ковырнуть эту хатку, — сказал Кучерявый, выслушав Зяму.
— Не гони коней, Кучерявый, надо подумать, — ответил Макс, сделав умное лицо. — Так ты, Зиновий говоришь, что знаешь шифр и как пробраться в дом?
— Да, господин Макс, Зяма имеет два глаза и он все видел и все знает!
— А ведь её хата под охраной! Там, как минимум два–три мордоворота, которые будут стрелять на поражение. Это тебе просто повезло. Ты Зиновий, скользкий, как глист пролезешь в ту щель, в которую даже собака свой нос не засунет, — сказал Макс.
— Вы, господин Макс, обижаете честного еврея Зяму Шнипельбаума! Если бы Зяма не был евреем, у него не было бы родственников в Америке! Не было бы родственников в Америке, не было бы и пол–лимона долларов, которые я вам обещал! Если вы не хотите брать пол–лимона, то я умываю свои руки! Я найду одного надежного человека, который влезет в эту хату и таки достанет этот камушек, даже если его эта певичка спрячет в трусы.
— Э, нет, дорогой! Мы в этой очереди стоим первые! Нам, мужики, нужно выработать план, как мы будем брать эту крепость, — сказал Макс, боясь продешевить.
— А это просто, босс, придем — в репу одному охраннику, в репу другому, пока они будут очухиваться, мы пошерстим её богатую норку, — сказал другой гангстер по кличке Утюг.
— Здесь, братва, нужно поработать разумом, а не руками. Пойдем завтра. А ты, фотоаппаратчик, постоишь на шухере. Будешь с нами в деле! Будешь знать, каков он воровской хлебушек!
Зяма кивнул головой в знак своего согласия. Сейчас ему все равно, какую роль играть в ограблении, лишь бы не видеть эти бандитские рожи. Ему хотелось хорошо выспаться после таких приключений…
Все, идеи, роившиеся в его голове, давали ему шанс стать богатым человеком. Делиться при этом своей добычей он не хотел. Зяма точно знал всё на сто шагов вперед и просчитал все нюансы, чтобы получить вожделенное сокровище.
Уже на утро к дому знаменитого в элитных кругах московского бомонда Хаима Шнипельборгена подъехал черный БМВ. Обдумав за ночь план действий, он на волне своей полной уверенности, сел к гангстерам машину и, достав ноутбук, с умным видом его включил.
— Ну что, «джентльмены», я произвел кое–какие расчеты. Благодаря чему становил следующее: Дом «примадонны» действительно охраняет фирма «Стальной пес». Все сотрудники фирмы, были из числа бывших ЗК. То есть братки из девяностых. Фирма создана знаменитым вором в законе Пашей Заславским, в народе кличка «Славец». Славец входит в состав Ореховскую преступную группировку и имеет большой вес в Москве.
— Так что, господин Макс, по вашим каналам вы вполне можете договориться с этим Славцом на несанкционированное проникновение в жилище нашей жертвы. Я думаю, на это дело хватит и трех тысяч долларов. Я готов профинансировать этот проект, –сказал Зиновий.
— Ну, ты блин и голова! Ты, фотоаппаратчик, генератор идей, Зиновий– иудей! Зяма– иудей, носитель хороших идей! Ха–ха–ха! — заржал Макс, поражаясь своим талантам каламбуриста. — Мой кореш Димон, он знает этого Славца. Я думаю, мы с ним добазаримся и уже сегодня вечером вскроем хату певички, как компот с персиками.
Вечером, в тот момент, когда миллионы зрителей с замиранием сердца смотрят программу «Время», а служители Мельпомены заняты в репетициях, съемках и в концертах, бригада Макса в полном составе въехала на Рублевку.
Оставив свою мрачную машину на стоянке, и никого не стесняясь, они направились к дому «примы», чтобы завершить свой тайный и преступный замысел.
Зяма еще не знал, что бриллиантовая брошь, которая сразила его наповал, была уже в руках гуманоида.
Охрану дома, по договоренности со Славцом, били аккуратно в нос. Море крови растеклось по фазенде «королевы эстрады», создавая иллюзию кипевшего в доме настоящего куликовского сражения. Охранники, корча из себя жертв, валялись кто где, стараясь за три тысячи долларов, как можно больше вымазать бычьей кровью хозяйские апартаменты, чтобы разжечь в ранимой душе певицы настоящие христианские сострадания.
Найдя в хоромах примы сейф, Макс, набрал заветные цифры и с душевным трепетом вскрыл его. Предчувствуя богатую добычу, плывущую в его руки золотой рыбкой, он с содроганием в сердце вскрыл заветную шкатулку.
Фальшивый символ на верхней полке блеснул заманчивой белой искрой. Макс, видя в сейфе хороший куш, сунул символ вселенской власти в карман, абсолютно не думая о том, что его руки уже касались этого злосчастного контрафакта, изготовленного умелыми руками финских мастеров. Остальное содержимое тайного ящика так же приятно порадовало его душу и сорок тысяч долларов приятным грузом легли во внутренний карман его кожаной куртки.
Разве мог знать Макс, что он сейчас не вор и даже не грабитель, а просто маленький шурупчик в коварном механизме Зиновия Шнипельбаума.
— Стоять! Руки на стену!!! — проорал прямо над ухом трубный голос СОБРовца и ствол «Каштана» уперся ему в спину.
От такой неожиданности мочевой пузырь Макса сжался, словно шагреневая кожа, и струя теплой мочи потекла по брючине прямо в его ковбойский сапог. В тот миг в доме включился свет, и Макс, к своему удивлению увидел полное помещение московских ментов.
Вся корячинская криминальная компания уже через мгновение лежала на лакированном венском паркете, вдыхая пыль покоев Пугачевой. Наручники неприятным холодом холодили запястья рук, и Макс подумал:
— Все, это конец! Лет восемь…!
Зяма же в силу своего еврейского интеллекта провел такую комбинацию, что ни в одних анналах уголовного мира таких далеко идущих операций никто из старых воров не проводил. Сдав с потрохами своих подельников, он не только остался на свободе, но и снискал славу среди московского бомонда, что еще делало его ближе в достижении своей цели и открывало двери в любой дом любой столичной знаменитости. Он, словно великий «Прометей» принес людям огонь и все старались поближе познакомиться с неизвестным провинциальным героем.
Алла Борисовна была не просто благодарна Зиновию за спасенное им добро, но и подпустила Шнипельбаума к себе так близко, что он стал её персональным фотографом. Правда, все это было лишь частью плана Зиновия, и совсем не за горами уже была коварная развязка всей этой истории закрученной извращенным еврейским мозгом.
— Так вы говорите, товарищ Шнипельбаум, что вам Максом было сделано предложение по оценке и сбыте этого лучезарного камушка потерпевшей Пугачевой? — спросил следователь.
— Да, гражданин начальник! Но разве я мог? Разве я мог? Разве Зиновий Шнипельбаум мог, он же не настолько глуп, чтобы продавать ворованные бриллианты наших российских звезд. Да и Алла Борисовна мой кумир с самого моего детства. Я скажу вам, гражданин начальник, я вырос на её песнях. Ви помните эту? «Ля, ля, ля, сделать хотел косу, а получил козу, розовую козу…».
— Ага — в желтую полосу! — допел следователь. — Да, эта песня тоже была песней моей молодости. хорошие, нет, дивные времена были в период правления Брежнева, — задумчиво сказал следователь. — Вы, товарищ Шнипельбаум, совершили настоящий гражданский подвиг! Вы не только предотвратили хищение имущества нашей любимой примы, но и помогли нам, внутренним органам, избавиться от преступной группировки, которая терроризировала всю Москву. Огромное вам за это пролетарское спасибо!
Следователь крепко пожал Зиновию руку:
— Родина вас никогда не забудет, товарищ Шнипельбаум! — сказал он, по–дружески похлопывая Зяму по плечу.
Зиновий Шнипельбаум в тот миг был чрезвычайно собой доволен. Он не только избавился от опасных конкурентов, но еще ближе стал к вожделенному камню. Он знал, что после всех следственных действий, похищенное Максом и его братвой вновь вернется назад в сейф Пугачевой. Вот тогда в ход и вступит второй этап плана, разработанный мудрым мозгом Зямы.
Располагая фотографиями Балалайкиной, он выдаст её за свою сестру, которая якобы и поручила ему, Зяме вернуть в дом фамильную драгоценность. Вряд ли Пугачева будет сопротивляться напору всезнающего Шнипельбаума, опасаясь огласки в желтой прессе в совершении такого подлого подлога. По всем своим расчетам, «певичка», как ценящая свой имидж, не захочет быть замешанной в скандале с подменой бриллианта на дешевую стеклянную безделушку. Этот факт конфликта с законом придавал Зяме силу и необычайную уверенность в себе…
ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ПЕРВАЯ
НОВОЕ ОРУЖИЕ
Звонок телефона разбудил Президента в самый момент, когда ему снился удивительный сон. Ему снилось, как он на дружеской встрече с Президентом Америки подсыпает в его бокал антиалкогольного микроба и зараза, поразившая Россию, медленно, но уверенно, словно кольца на воде от брошенного камня, разошлась по всему американскому континенту. К тому времени Россия на основе созданных нанотехнологий уже обладает сывороткой, которая сможет избавить человечество от этого недуга. Вот тогда в лидерстве двух стран будет поставлена окончательная точка. Сыворотка взамен на размещение радаров ПРО в Чехословакии и Польше! Сыворотка взамен на инвестиции в Россию! Сыворотка, как дубина в разрешении любого политического конфликта! Да, эта волшебная сыворотка смогла бы решить многие проблемы. Да, в эпоху такого противостояния это было бы идеальным оружием шантажа для достижения своих государственных интересов.
— Господин Президент! Прошу прощения за столь позднее вторжение, но у нас ЧП! — сказал далекий голос Председателя Совета Министров. — Болезнь, которая нежданным образом поразившая Корячинский район, сама собой как–то рассосалась!
— Как это, рассосалась? — спросил Президент, удивленно.
— Сегодня вечером несколько человек деревни Горемыкино были замечены в нетрезвом состоянии. После проведенного нашими учеными исследования выявлено стойкое отсутствие признаков антиалкогольного синдрома во всем районе. Каковы будут распоряжения? — спросил министр.
— Так! Первое: досконально изучить природу этого явления; задействовать все санитарные и академические службы по выявлению вируса. Пусть работают день и ночь, но чтобы был конкретный результат! У меня были в этом вопросе такие далекие планы, а они срываются благодаря неизвестным процессам, которые происходят там в Корячинске. Я предлагаю, не теряя времени разместить там настоящий научно–исследовательский центр проблем алкогольной зависимости. Если вируса больше нет — его нужно создать! Вирус должен быть!!! Иначе мы вновь проиграем гонку вооружений, а в целом и вторую мировую холодную войну! Это Сергеевич, очень большая политика. Утром я лечу в Корячинск! Пусть местная власть соберет в «Доме культуры» совет безопасности!
— Слушаюсь! — ответил министр и удалился.
Президент был расстроен. Остаток ночи прошел в полном бодрствовании и ни одна сила, ни одна таблетка снотворного не смогла заставить его уснуть в такое трагическое для Родины время. Обычно в такие минуты Президент садился за ноутбук и, включив все клетки головного мозга, погружался в ваяние стратегических планов государства российского. Информация о потере контроля над санитарной зоной Корячинска, просто выбила его из колеи и это накануне международного форума по безопасности. В голове роились сотни планов по использованию этого природного феномена на благо России. Это явление должно было использоваться на благо народа, на укрепление мощи и силы державы. Теперь все планы рушились! Было просто необходимо срочно принимать какие–то меры. Первоначальные мысли о предотвращении массового заражения населения страны ушли на задний план. Сейчас голова работала только на то, чтобы величие США принизить до уровня африканского племени.
ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ВТОРАЯ
СПАСЕНИЕ МИРА
Время споров закончилось. Инопланетянин Хрегур решил ехать вместе с Максимовной в Горемыкино, чтобы прямо на месте разобраться с обстановкой в районе. По решению гуманоида Семен и Коля Крюков отправлялись на «тарелке» следом и тем же маршрутом, что и пришелец с Максимовной. Пришелец свою технику знал, и его абсолютно не волновало, смогут ли земляне долететь до места. Всё было так запрограммировано, что при любом стечении обстоятельств, аппарат прибывал в Горемыкино точно по расписанию.
Максимовна, надев на шею магический кристалл, села на переднее сиденье «Форда Фокус», который Хрегур приобрел на украденные с банкоматов деньги. После долгих скитаний по столице Машка испытывала странное чувство: с одной стороны ей хотелось вернуться домой в Горемыкино, чтобы повидать своих подруг. А с другой стороны, тщеславие и возможности новой жизни никак не давали ей покоя. Балалайкиной всеми силами приходилось бороться с собственным эго, чтобы оставить свою душу девственной и непорочной развратам современного мира. За месяц, проведенный в столице, она сполна окунулась в жизнь большого города. Своим ягодичным отделом она, как никогда ощутила соитие с этим огромным мегаполисом, который вошел в неё и достал до самого сердца.
Но сегодня жизнь императора Сюселя, была, как никогда под настоящей смертельной угрозой. А его смерть могла привести к гибели всей планеты Земля. Ценой своего внутреннего желания стать богатой и знаменитой, она, как истинно русская баба сделала выбор. Она ехала туда, где по её чувствам она была нужна не только жителям Горемыкино, но и всей планете.
Приняв новый образ, пришелец сел за руль транспортного средства. Утопив педаль газа, он двинулся по ночной Москве в ту сторону, где умирал император планеты «Нубира». Хрёгур знал, что кристалл «нубирит» вернет императора к жизни.
Оставшись один на один с гуманоидом, Максимовна не могла удержаться, чтобы не расспросить его о жизни на «Нубиру». Её интересовали не только условия, но и то, что люди называют любовью.
Хрёгур рассказывал ей о том, как много лет тому назад исчезла их цивилизация. Как они, дети вселенной, разлетелись по всей галактике в поисках новых, пригодных для жизни планет. Эти слова очень насторожили Максимовну. Она опасалась за судьбу Земли и поэтому восприняла слова гуманоида, как угрозу вторжения.
— Вы нас уничтожите? — спросила Машка, стараясь выведать планы космического интервента.
— С чего ты взяла глупая баба? — пришелец, сделав удивленное лицо.
— У нас снимают много фильмов, как инопланетяне захватывают нашу планету и уничтожают все живое, — сказала Максимовна, глубоко вздыхая. -Один Дарт Вейдер чего стоит!
— Это вам не грозит. Ваша цивилизация обречена! Вы сами должны понять, что жизнь дана всевышним разумом. Это ваши правители накопили горы оружия и пугают друг друга. Но ведь в современной войне никому из землян не выжить.
— А что нам делать? — спросила Балалайкина.
— Нужно любить! Любить все! От травинки, птички, маленькой букашки, до самого последнего человека и лесного зверя. Только любовь спасет ваш мир! Мы уже прошли через это и хорошо знаем цену настоящей любви. –Вы на семьдесят процентов уже выбрали свой минеральный потенциал.
Максимовна задумалась. Закрыв глаза, она заснула, убаюканная мягким ходом автомобиля. Ей снилось: как она первая женщина с планеты Земля прилетает на другую планету, словно посол доброй воли. Маленькие зеленые карапузики с большими бездонными глазами, обступив её, дергают за подол юбки и просят рассказать им земную сказку. Она, достав из межпланетного корабля конфеты, раздает их детям гуманоидов, словно мать Тереза, и радуется их беспредельному неземному счастью. Вдруг сквозь окутавшее её сновидение она услышала вполне земной голос:
— Инспектор ДПС лейтенант Державин! Ваши документы, товарищ водитель!
Открыв глаза, Машка не на шутку испугалась. Ведь у гуманоида не было никаких земных документов. Она побоялась, что сейчас его арестуют, упекут в тюрьму на долгий срок и он больше никогда не сможет вернуться к своим лягушатам, чтобы рассказывать про добрых землян неземные сказки. Максимовна сжалась, словно пружина.
Хрёгур подал полицейскому какие–то бумажки. Лейтенант взглянул на них и вытянувшись по стойке смирно сказал:
— Здравия желаю господин Президент! Простите за остановку! Ваши документы в полном порядке! А можно с вами селфи сделать, а то мне ни кто не поверит, что я самого Президента России остановил!?
— Валяйте, товарищ майор!
— Я лейтенант, господин Президент!
— Валяйте товарищ майор, — повторил пришелец.
Инспектор достал айфон и несколько раз щелкнул себя на фоне якобы Президента великой страны.
Хрёгур, улыбнулся и сказал:
— Нам пора товарищ майор, мы очень спешим на конференцию с канцлером Германии. А вам желаю успехов в труде.
— О, я — я натюрлих — кенска волость! — сказал инспектор, — Их дойч шпрехен лернен ин де шуле! Счастливого вам пути, господин Президент! И за майора вам огромное спасибо! Кому скажу — не поверят!
Инспектор отдал честь, и машина, подняв пыль, умчалась вдаль.
Инспектор с важным видом прошел в служебную машину. Открыв пассажирскую дверь, властным голосом сказал:
— Товарищ старший лейтенант, ну– ка брысь, на место водителя! Теперь я здесь сидеть буду!
Напарник, открыв рот, выпустил из рук «хот– дог». Кофе не удержавшись на торпедо, упало старшему на брюки, ошпарив ему детородный орган. Тот выскочил из машины, и что есть мочи проорал:
— Идиот! Я себе «помидоры» ошпарил!
— Кто идиот, — ответил лейтенант, вытаскивая из кобуры служебное оружие.– Это я идиот?! А ну– ка сядь за руль сеньор –помидор, когда тебе старший по званию приказывает!
— Кто старший по званию, — провопил напарник.
— Кто — кто! Конь в пальто и кобыла в манто! Что не видишь, что с майором разговариваешь?!
— Ты что Державин, с дуба рухнул?! У тебя, что поехала крыша? Какой ты на хрен майор!?
— Слышишь старлей, ты хоть знаешь, с кем я сейчас разговаривал? — спросил лейтенант, направляя на напарника табельный ПМ.
— Я не видел! Я кофе в это время пил!
— Он не видел, он, видите ли — пил кофе, когда по его дороге Президент России проезжал, — ехидно сказал лейтенант Державин. — На вот смотри, сеньор–помидор –любитель черного кофе!
Лейтенант достал из кармана айфон и показал селфи с Президентом России. На заднем плане просматривалось лица канцлера Германии, которая мило улыбалась. От увиденного, у старшего лейтенанта еще больше отвисла челюсть.
— Так что бегом за руль старший лейтенант Мамочкин! Мне сам Президент звание майора дал! Теперь я буду начальником отряда ДПС! У меня все на камеру записано, теперь не отмажешься, — сказал новоявленный майор, и включив звук, стал танцевать «Ламбаду».
В этот самый момент, когда лейтенант Державин танцевал, к посту ДПС бесшумно и без ходовых огней подлетел «пепелац», который плыл следом за Максимовной.
— Семен, глянь менты «Ламбаду» танцуют, — сказал Коля Крюк.– Мне кажется, его Хрёгур медалью наградил или он в лотерею выиграл.
— О, и точно, — сказал Гутенморген. — Так может его Максимовна жарким поцелуем осчастливила? Назначила министром внутренних дел, а тот и дурашка и рад.
Увидев висящий над трассой неопознанный летающий объект, старший лейтенант Мамочкин, заорал:
— Товарищ майор, гляньте — это же инопланетяне — мать их!
— Такой большой, а в сказки веришь, — ответил новоиспеченный «майор» Державин. Он обернулся. Там в метре над асфальтом висел «оцинкованный таз» не менее шести метров диаметром. Сквозь стеклянный купол были видны лица Семена Гутенморгена и Николая Крюкова, которые смотрели на полицейских, а те смотрели на них. «Пришельцы» схватив себя за уши стали, словно обезьяны в зоопарке корчить ДПСникам рожи.
— Иди Мамочкин, документы у них проверь, — сказал лейтенант Державин.– Видишь ни ходовых огней, ни номерных знаков. Да и с ОСАГО, наверное, проблемы будут? Крадутся инкогнито за машиной президента России. А может это террористы — мать их! Может у них задача похитить Президента и высосать у него мозг! А еще хуже отложить в нем свою личинку…
— Не пойду я боюсь, — ответил старший лейтенант Мамочкин.– Может, они и мой мозг высосут?! А еще хуже откладут яйцо…
— Чтобы высосать мозг — его надо иметь, — сказал напарник, — Я приказываю — иди и проверь документы! Я тебя тут прикрою — если, что, — сказал Державин, прячась за патрульную машину с айфоном.
— Не пойду, я боюсь! Идите вы, товарищ майор. Вам с такими звездами на погонах ничего не должно быть страшно.
«Пришельцы» устав ждать, когда ДПСники соберутся с духом, приоткрыли люк, чтобы показать, что они готовы к контакту.
— Смотри Мамочкин, они люк открыли, — сказал лейтенант Державин, направив пистолет в сторону НЛО.
— Смотри Семен, мент с пистолетом в нас целится. Видно стрелять собрался, — сказал Крюков.
— Я ему сейчас стрельну. Так стегану с бластера, что погоны осыпятся, как листва с деревьев по осени, — сказал Гутенморген, и, взяв «плазмоидный бластер», приготовился к отражению атаки.
Тарелка не поднимаясь, и не снижаясь. Она плавно раскачивалась над дорогой, заманивая, полицейских, словно удав кролика.
— Иди Мамочкин, проверь документы, а я в засаде посижу. Видишь, они нам знаки показывают, видно Сюсельтят выйти на контакт…
— А может они нас в ловушку заманивают? Я подойду, они меня в тарелку посадят, и опыты надо мной будут делать, — личинки в меня откладывать, –сказал старший лейтенант. — Может, нам по рации подмогу вызвать? Окружим, и тогда спросим, и про номера, и про тонировку и про ОСАГУ с КАСКОй.
Крюков глядя на полицейских, катался по кабине, умирая от смеха. Впервые в жизни он видел, как полицейские боялись, даже приблизится к «нубирийскому агрегату».
— Первый, первый — вызывает четвертый! Наблюдаю странное явление, — сказал лейтенант Державин, добравшись до радиостанции.
— Ну, что там у вас Державин, — спросил первый.– Опять лось «Бентли» бодает?
— Во-первых: не Державин, а майор Державин! А во– вторых: наблюдаю странное явление. Над дорогой рядом с патрульной машиной висит неопознанный летающий объект. Двери открыты. За стеклом в кабине объекта, наблюдаю, двоих инопланетян или гуманоидов внешними признаками похожих на людей! Показывают нам непонятные знаки, видно предлагают выйти на контакт! Жду подкрепление!
— Вы что там пили, — сказал голос ресивера. — Какой на хрен майор? Какой неопознанный летающий объект? Какие — твою мать гуманоиды?! Не надо «генерал» Державин, употреблять на службе алкогольные напитки и тогда все будет на своих местах!
Державин почувствовав, что придется оправдываться перед начальством, вытащил айфон и стал снимать на видео, болтающуюся над дорогой тарелку.
Семен и Колька Крюк, увидев, что полицейский снимает тарелку на айфон, решили еще больше развлечься. Не каждый день представлялась, возможность получить власть над работниками ГИБДД
— Я выгляну в люк, — сказал Гутенморген, и, посмотрев на улицу, показал полицейскому средний палец.
В тот самый момент, когда инспектор ДПС открыл рот от удивления, люк закрылся. Тарелка в одно мгновение взмыла вверх.
Инспектора ДПС так и остались стоять с открытыми ртами, наблюдая, как инопланетяне, сделав над ними круг, стремительно ушли в сторону Запада.
— Не Мамочкин, ну ты видал! Во везуха нам попёрла?! То Президент с канцлером Германии! То инопланетяне! Я такое селфи снял — мама не горюй! Интернетчики завтра залайкаются до потери сознания! Ох, люблю же я свою работу!
Старший лейтенант промолчал. Он посмотрел в ночное небо и подумал
— «Сука, а я из — за этой тарелки кофе на „помидоры“ пролил»…
ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ТРЕТЬЯ
ГДЕ-ТО НАД РОССИЕЙ
Еще утром выслушав доклад ведущих вирусологов страны, Президент вылетел на вертолете в Корячинск. Чрезвычайная обстановка в районе требовала мгновенного вмешательства в ситуацию. Никто из министров и советников не знал, что произошло. Почему три месяца не пивший водки народ вновь стал злоупотреблять спиртным, как будто кто– то произвел диверсию. Мысль о вирусном происхождении недуга не давала покоя Президенту. Он, глядя на землю с высоты птичьего полета, продолжал аналитически оценивать ситуацию и старался найти рациональное зерно.
Весть о прилете Президента страны облетела Раскорячинск, так называли жители свой город, стоящий на развилке федеральной трассы. Телефонные звонки, нарушив тишину предрассветного утра, подняли со своих кроватей девять тысяч триста человек жителей города Корячинска. Кто бросился накрывать столы, кто печь пироги с капустой и творогом, кто на своем огороде рвал ландыши и первые тюльпаны. Многие знали, что Президент любит ходить в гости и пить чай с пирогами и ватрушками. Почти каждый корячинец молился о встрече с Президентом, стоя перед его портретом на коленях. Почти у каждого были вопросы. Каждому горожанину хотелось слышать ответ из уст самого главного великой страны — как жить дальше. Многим хотелось знать, когда в город проведут газ и почему жители Раскорячинского района, живя между двух огромных газопроводов, идущих на Запад, не могут иметь маленькую трубочку, чтобы не топить дома и котельные «легкими» планеты Земля. Все хотели знать, когда в самой богатой стране мира в городе будут заасфальтированы все улицы, а утки и гуси не будут погибать под колесами автомобилей, потому что они почему–то облюбовали все лужи на проезжих частях города.
Вертолет, вопреки всем ожиданиям, сел не на стадионе, где собралась местная администрация, а в центре на городскую площадь, как раз напротив «Дома культуры». Столь экстремальная посадка вертолета в этом случае не обошлась без небольшого происшествия. Пилот, немного не рассчитав место приземления, случайно приблизился к гипсовому памятнику вождя, мирового пролетариата. Вертолетная лопасть, словно огромная сабля, рубанула воздушным потоком по протянутой в сторону Запада руке. Старинное гипсовое изваяние, не выдержав такого потока воздуха, упало с постамента. Разлетевшись на мелкие куски, оно подняло над площадью облако белой гипсовой пыли.
— «Ну, блин, теперь этого нам не хватает»! — подумал Президент, глядя пустой постамент, с торчащими из гранита обрубками ног. Несмотря на небольшой казус при посадке, народ возгласами и овациями встретил своего горячо любимого Президента.
— Здравствуйте, господин Президент! — кричала толпа, напирая на вертолет. В открытую дверь винтокрылой машины полетели ранние весенние цветы, которые так явно отражали безмерную и хроническую любовь русского народа.
В то самое время в деревне Горемыкино, как всегда в сельпо, собрались почти все горемыкинские старухи. Последнее время очередь за хлебом они занимали еще с шести утра, по причине, спустившейся на деревню космической аномалии, которая вот уже три месяца, как воцарилась в деревне Горемыкино. Молодой шофер, возивший хлеб из Раскорячинского хлебозавода, отказался исполнять свои обязанности из– за страха заболеть страшным недугом, царившим в деревне.
Теперь вместо машины в Горемыкино на подводе приезжал дед Матвей, которому и водка была не нужна, да и баб он давно обходил стороной по причине прогрессирующего мужского бессилия. Еще полгода назад как– то сватался он к Максимовне, думая, что она, выйдя за него замуж, она как прислуга будет варить кашу, да стирать кальсоны. Но Максимовна выведала тайный замысел хитрого деда Матвея. Уже через три дня, вернувшись назад в Горемыкино, по всему колхозу разлетелся слух:
— «Негож дед Матвей, как жених! На печи сидит да махорку шмалит! На ласку совсем не заводной! Хворый, наверное, дедок–то?!
С того момента, как дед Матвей появился в деревне на сивой кобыле по кличке Зоряна, бабы при виде его смеялись вслед и кричали слова, сказанные когда–то самой Балалайкиной.
— «Негож дед Матвей, на ласку совсем не заводной».
От того и ходили старухи в сельпо еще за час до открытия магазина, чтобы покуражиться над районным «женихом» да порадоваться, что еще живы. Дед, чтобы не зубоскалить с бабами старался обойти их разговоры. Приезжать в Горемыкино он стал все раньше и раньше, пока время его приезда не совпало с утренней дойкой коров. Он знал, что старухи дойку не бросят, от того подковыривать его будет некогда.
В один из таких дней в сельпо пожаловала баба Таня по прозвищу Канониха, которая, еще до спустившейся с небес напасти, промышляла самогоном. На заработанные от его продажи деньги, купила она в районе дорогой плазменный телевизор на всю стену. Все бабы с утра спешили в магазин оттого, что слыла Канониха удивительным рассказчиком. Все передачи и фильмы, которые она высмотрела накануне вечером, баба Таня рассказывала с таким упоением, что старухи были готовы слушать её так же как вся страна Петросяна. Сегодня Канониха была, как никогда взволнована, и энергетически возбуждена.
— Ты что, Танька, сегодня светишься, что Ильичева лампочка?! — спросила Германовна, видя, что её подругу прямо что–то распирает.
— Я, бабы, открыла жуткую тайную тайну! — заорала Канониха, войдя в сельпо.
— Что, новый рецепт самогона? — спросила Семеновна. — Будешь снова наших мужиков спаивать?
— Да какой самогон?! Я, клюшки, выведала тайну, куда наша Балалайка делась!
Среди старух прошел шепоток. Многие переглянулись и ответили в унисон, будто перед этим репетировали:
— Куда?
— Максимовна наша, в Москву подалась!
— Ты, Канониха, что сказилась? Почто старой перхоти по столицам мотаться? Чай, жениха богатого да ласкового искать поехала? — спросила Семеновна, опираясь на свой посох. — Что, негож ей Матвей был, так ей теперь столичного молоденького захотелось?
— Ты, Семеновна, как была дурой, так ею и осталась! Ничто тебя не берет: ни годы, ни засуха, ни клопы с тараканами, ни инопланетяне! Максимовна–то наша сеанс чудо омоложения прошла и стала, как девка красная, и лицом и фигурой молода и хорошо собой… Не то, что мы с тобой две клюшки в предсмертном возрасте!
— Ты что, Танька, белены объелась? Как старая старуха могла в девку молодую обернулась? Чай не яблоки молодильные кушала и не в чудо молоке искупалась…
— Может искупалась, а может где молодость свою сыскала?! Ты себя вспомни, как сидела перед телевизором и бельмы свои таращила на того пана Кашпировского! Все мечтала, дурочка от своих болячек избавиться… А мой старый пердун, тоже все стаканы с водой ставил и говорил, что «Кашпиросс — этот воду в водку превращает»! Я тоже была тогда дура, фотку его к ноге привязывала, думала, что поможет! А оно во как! Мы на костылях, а Максимовна по телеку танцует и поет, как новая!
— Ты сама, Таня, дурочка! Покажи нам доказательствы! — заорала Семеновна и, замахнувшись клюкой, стала напирать на Канониху.
— А вот табе доказательствы! — сказала Канониха и вытащила из–за пазухи журнал «7 дней». — Во, глянь, кобыла ты германская! Это кто?!
Под фотографией молодой певицы стояла подпись «Мария Балалайкина — номинант на убывание, или будущая звезда российской эстрады?»
— Как фамилия Максимовны?!
Бабы хором, словно по–заученному ответили — «Балалайкина».
— А во это кто? — спросила Канониха и достала фото семидесятилетней давности, которую еще в 1942 году в партизанском отряде сделал фронтовой корреспондент газеты «Красная звезда».
На фото в шапке–ушанке, с автоматом на груди, стояла Мария Максимовна Балалайкина. Она улыбалась, а орден «Красной звезды» украшал её девичью грудь. Так же, как и в журнале «7 дней» было подписано и под фото, а рядом статья из газеты «Красная звезда»: «Мария Максимовна Балалайкина за проявленный героизм награждена орденом «Красной звезды».
Прямо на старух с фотографии семидесятилетней давности и с глянцевого журнала «7дней» смотрело одно и то же лицо. Сомнений не было. Это действительно была Мария Максимовна Балалайкина. Даже Германовна в свои телескопы не увидела меж фотографиями никакой разницы.
— Во! Во, вам, бабы, и доказательства! — сказала Канониха и заплакала. — А я ж с ней партизанила вместе! Я ведь тоже, могла звезду красную получить! А оно во как?!
— Это, наверное, однофамилка! — вмешалась Клавочка. — Такого не может быть, чтоб старая баба да в молодуху обернулась, как будто по– щучьему велению! Нет таких лекарств! Старость она не лечится!
— Ты Клава, дурочка! Ты же сама ей тогда в пасть глядела, когда у нее зубы лезли, словно грибы после дождю!
— А может я, тогда обмишурилась?! Может мне тогда, что по пьянке привиделось такое?
— Ты, Клавка, научного факта омоложения признать не хочешь. Ты идешь супротив прогрессу! — сказала Канониха. — Я лично чуяла по телевизору, что есть такая Президентская программа. Всех героев войны кладут в санатории и с помощью камня молодильного омолаживают, чтоб оны потом пример молодым казали, как надо Родину любить. Вот и нашу Максимовну, наверное, так омолодили?
— Ты, Канониха, от жизни отстала. Максимовна «молодильный кришталл» сперла у наших лунатиков. Чаго ихний император Сюсель помирает? — вмешалась в разговор продавщица Нинка. — Помирает, он от того, что камень молодильный пропал. Он его жизненной силой питал! А Семен Гутенморген у них звездолет украл! Вернее украл Шумахер, а продал потом Гутенморгену на металлолом. Вот и полетел Гутенморген с Крюковом за Балалайкой, чтоб вернуть этот кристалл! А еще Гутенморген у нашего участкового Бу–бу машину украл. Они её в космос затащили, там и бросили. В новостях показывали, как его «козел» в космосе парит, словно космический корабль.
— А на кой нам Нинка, твои новости? Я только сериалы гляжу, а об этих инопланетянах и слыхом не слыхивала, — ответила Канониха.
— А ты возьми баб, да сходи к Аньке, она–то вам и поведает, где её мужик делся и куда они полицейскую машину дели? — сказала Нинка.
В эту минуту в магазин, улыбаясь во всю ширину своего рта и широко шагая в хромовых сапогах, вошел тракторист Колька Шумахер. На его плече висел пиджак с залатанными рукавами, а на голове на самом затылке была надета американская бейсболка, из–под козырька которой торчал золотистый чуб, вьющийся от природы.
— Здрасте вам с кисточкой! Что, старые клюшки, с утра кости людские перемываете? — спросил он и, виляя задом, словно гусь, подошел к прилавку.
— А ты что, чай, зарплату получил? — спросила Канониха. — Конфетки куплять будешь?
— А нявошь! Решил вот по случаю праздника коньячка отведать.
— Какого праздника? — спросила Канониха, по привычке ставя руки на бедра.– Нет сегодня никакого праздника!
— А сегодня, бабы, исполнилось триста лет русскому граненому стакану! День так сказать стеклодува и профессионального алкоголика! — сказал Шумахер. — Ну–ка, Нинка, дайка мне вон ту бутылочку коньячка, — сказал Коля и ткнул пальцем в литровую пузатую емкость с пятью звездочками на горле.
— Это, что за пятьсот восемьдесят рублей?! — спросила продавщица Нинка.
— Её родимую! — ответил Шумахер, улыбаясь старухам, которые не понимали, что же такое происходит.
— И шоколадку «Аленку», на закуску дай и стакан! Не люблю с дула пить!
— Ты что, Шумахер, от инопланетной хворобы излечился? — спросила Нинка, поставив товар на прилавок.
— А нявошь? — ответил Шумахер, откручивая пробку. — Ну что, старушки, за ваше здоровье и за трехсотлетие русского граненого стакана!
Старухи, зная, какая вонь сейчас пойдет по магазину, прижались друг к дружке, будто увидели медведя, который шел на них, поднявшись на задние лапы. Заткнув носы платочками, они замерли в каком–то ожидании. Коля артистично налил половину пластикового стакана коньяка и поднял руку.
— За вас! За бабс! — сказал он, и смело вылил коньяк в свой рот и словно гусар оттопырил в сторону мизинец. После чего, как ни в чем небывало отломил от плитки кубик шоколада и, положив его на язык, сказал, щелкая языком от удовольствия:
— Какой, бабы, это непередаваемый кайф, — у меня нет слов! Коньяк и для сердца полезен и глист от него дохнет, как муха от хлорофоса.
Первой в очереди отреагировала Канониха.
— Ты что, сукин сын, перед нами тут куражишься?! С Нинкой чай договорился, а теперь вместо коньяка чаем перед нами балуешь?! Ну–ка дай мне глынуть! — сказала Канониха, — экспертизу проведу на предмет обмана.
Ничего не говоря, Шумахер налил полстакана коньяку и подал Канонихе. Та, перекрестилась и, закрыв глаза, влила в рот напиток, полагая, что это заранее налитый Нинкой чай для поднятия спроса на протухшее спиртное. Но того, что ожидала, старуха не получила. В стакане был не чай, а настоящий коньяк.
Отломив от Колиной шоколадки кусок, она запихнула в свой беззубый рот, и тут же загомонила.
— А, а, а! Бабы, это же настоящий коньяк! Сдох, сдох окаянный! Сдор микроб, чтоб ему ни дна, ни покрышки, — сказала она и, задрав свою юбку выше колен, с невиданной скоростью понеслась домой.
— Куды она побегла? — спросила Семеновна, протирая свои окуляры концом платка, повязанного на её голове.
— Танька побегла свой завод запускать. Чай брага, наверное, уже месяц, как прокисла! — спокойно сказал Шумахер и налил себе еще пол стакана. — Я бабы давеча, у Ирки, у нашей фельдшерицы был, она это — мне укол в жопу делала! Вчера делала, так яёный спирт, как и вся водка в Горемыкине, кошачьим дерьмом воняла. А сегодня — сегодня чую, бабы, а это натуральный спирт! Я ватку нюхнул — спирт! Я из пузырька покушал — спирт! Вот тут я и понял — все, сдох инопланетный микроб! Доконали мы его гада! Не выдержал ён нашего земного климату! Светка–Пипетка та, дура, на радостях пузырь–то со спиртом залудила, теперь на крыльце сидит, песни поет на всё Горемыкино! — сказа Шумахер, и выпил налитый коньяк.
Тут до баб дошло, что «валюта», которую девальвировали гуманоиды, снова будет пользоваться спросом. Махая своими «конями», они, словно по команде выстроились вдоль прилавка, отпихнув в сторону даже Колю Шумахера. Что тут началось:
Бабы, доставая свои узелки с пенсией, стали покупать водку, будто завтра её ни в Горемыкино, ни в райцентре уже её не будет. Кто брал по три, кто по пять бутылок, не жалея на это своих кровных пенсий. Ведь почти каждой из них нужен был навоз, дрова, наемные работники и другие услуги, которые в деревне оплачивались только жидкой «валютой».
Горемыкино в течение пяти минут превратилось в разоренный улей. Кто, бросив на поле свой заведенный трактор, бежал в сельпо через поле. Кто к Канонихе, а кто и к своим тайным закромам, которые ломились от алкогольной продукции.
В тот самый момент, вернувшиеся на звездолете в деревню Коля Крюков и Семен Гутенморген с удивлением заметили, что в Горемыкине произошло что–то поистине ужасное. Зависнув над сельпо, они с удивлением глядели, как мужики, бросив посевную, словно спринтеры на длинные дистанции, бежали к магазину, поднимая ногами облака рыжей пыли. Гуси, не успев собраться посреди дороги в большой луже, разлетались в разные стороны при виде очередного несущегося на них трактора. Коровы, потеряв своих пастухов, разбежались по полям и спрятались в кустах молодого березняка, где еще десять лет назад колосилась золотая пшеница.
— Эй, Крюков! Глянь, что это там такое? — спросил Семен Гутеморген. — Конец света, что ли?
— Так ведь гуманоиды детектор отключил, чтобы военные снял кордон! Вот народ и за водкой и бежит!
— Вот дурни! — со вздохом сказал Гутенморген. Он, обхватив свою голову руками и упершись, стеклянный купол лбом, пробубнил: — Нет, нашему народу пить нельзя! Прав пришелец, когда говорил, что мы сами из–за этой дряни себя погубим.
Коля присел рядом и тоже с сожалением взглянул на своих соотечественников. Кто, выскочив из магазина, тут же заливал водку в рот прямо из горла. Кто уже валялся пьяный посреди улицы, кто стоял за углом, и разбившись по трое, делили водку заполняя им пластиковые стаканы и пустые консервные банки. Все это напоминало день всеобщего сумасшествия.
Только сейчас Семен заметил, что ему не хочется никакого алкоголя. Поглядев на столичную жизнь, на магазины полные товара, на культурных людей, посещающих кино и концерты, Семен поклялся алкоголя в рот больше не брать. Ведь он человек. А как любой нормальный человек он хочет жить достойно по–человечески. Вся эта круговерть вокруг открывшегося «источника» настолько потрясла его, что он, глядя на своих односельчан, просто заплакал.
— Ты что, тоже выпить хочешь? — спросил его Крюков, трогая за плечо разрыдавшегося «Гутенморгена».
— Нет, не Хочу! — ответил Семен, вытирая сопли и слезы, носовым платочком.
— А что тогда нюни распустил?
— Мне, Коля, жалко наших горемыкинских! Ведь они за всю свою жизнь не видели настоящей, хрошей жизни! Не видали они ничего! Вон, погляди — всего три месяца не пили, а у некоторых и машины появились, Хоть и старые, но появились! Некоторые даже свои туалеты шифером покрыли, и хаты свои покрасили, и заборы поставили. ПравСюсель, планета у нас хорошая, да нам дуракам досталась! Теперь я точно знаю, что нельзя отключать тот детектор! Пусть работает день и ночь, десять, двадцать, нет, сто лет, чтобы не то что дети наши — наши внуки забыли вкус этого дерьма.
— Ты, Семен, прав! Дождемся Максимовну вот тогда и включим, — сказал Коля Крюков и вздохнул так глубоко, что купол инопланетного звездолета даже запотел.
В эту минуту надо было видеть их лица. С высоты птичьего полета, Крюков и Гутенморген с сочувствием смотрели на снующих внизу пьяных людей. В этот миг, они представили себя представителями инопланетной цивилизации, которые, прилетели с дружеским визитом на такую же, планету типа Земля.
— Господи, ну хоть бы раз они посмотрели на себя вот так, как смотрим мы, — сказал Семен Гутенморген и, нажав на шар, посадил тарелку в свой огород.
— Ты куда?! — спросил его Крюков.
— Пойду, Коля, домой, у меня сорок бутылок водки, — сказал Семен, и вылез из корабля с каменным лицом Терминатора.
— Да подожди ты, дурачок, с минуты на минуту приедетСюсель. Потом и разберемся.
— Нет! — твердо сказал Гутенморген. — Ай, вил би бэг! — сказал он словами Терминатора и тут же помчался в хату, словно ужаленный шершнем.
Увидев разъяренное лицо ворвавшегося домой мужа, Анька от страха выронила ведро с молоком. Поскользнувшись, она села в образовавшуюся на кухне лужу и запричитала. Вначале она даже не признала его. Вместо стеганой фуфайки на нем был надет дорогой импортный костюм от «Тифони» с белой рубашкой и галстуком. На ногах шикарные туфли, которые стоили по меркам колхоза огромную уйму денег. И вообще, Семен напомнил звезду Голливуда, а никак не рядового колхозника колхоза «имени Красный пахарь».
— Семен, так ты это — или какой Дикаприо?! — спросила она, глядя на него снизу вверх.
— Горилка, где?! — заорал Семен, будто бы это был не алкогольный напиток, а любовник, прятавшийся под кроватью жены.
— В подполье, — тихо сказала Анюта и пустила слезу обиды и горечи.
Семен открыл люк и влез в подполье. Нащупав наугад сумку, он вытащил её наверх.
— Так пить ты собрался? — спросила жена, продолжая держать в руках пустое ведро.
Семен, ничего не говоря, вытащил сумку на улицу и, схватив лопату, со всего размаха саданул по баулу. Бутылки лопнули. Запах водки стал заполнять двор. Семен, словно умалишенный, в истерике со всей силы бил, бил и бил лопатой по сумке, пока не разбил все бутылки. В этот момент на крыльцо выскочила жена. Анька не на шутку испугалась за состояние мужа. Ей показалось, что в мужа вселился настоящий дьявол.
— Ты умом, тронулся?! — заорала она, закрывая рот от страха подолом фартука.
Семен, словно мавр, сделал свое дело и тяжело дыша, бросил лопату на землю.
— Все! — сказал он. — Больше никогда, понимаешь, никогда этой гадости в этом доме не будет.
— Управился?! — спросил Коля Крюков, подойдя Семену.
— Управился, — спокойно ответил Гутенморген. Он посмотрел на плачущую жену и сказал: — Здравствуй, Анюта!
Анька бросилась, мужу на шею, и повисла на нем, целуя его в губы и щеки, пахнущие дорогим мужским одеколоном.
— Ты Семен, прямо какой–то начальник! — сказала она и, отойдя от мужа на шаг, стала рассматривать его с головы до ног. — Где это ты так оделся? Ты в этом костюме, как Френк Синатра!
— Ну не в сельпо же? — ответил Семен, поправляя галстук. — Я, Анечка, такой жизни хлебнул, что мне если сегодня помереть — не страшно! Мы теперь с тобой заживем, как настоящие боги! Дом каменный с колоннами справим! Пруд с красными карасями отроем! — сказал Семен гордо, глядя вдаль.
— А у нас, Семен, детёнок будет! — сказала Анька, вытирая слезу настоящего бабьего счастья.
— С прибавлением вас! — ответил Крюков, услышав новость о беременности жены Семена, завидуя ему настоящей чистой завистью. — Пора бы и гуманоиду с Максимовной пожаловать! А то народ без них сопьется!
— А ты Колька, давай– ка женись на Максимовне, на свадьбе погуляем. Император, детектор отключит, — сказал Гутенморген. — Напоследок, водовки покушаем…
— Нет, Семен! Ей же скоро девяносто годов будет! Какая на хрен свадьба?
— Это кому девяносто? — спросила Анюта, поглядев на Крюкова глазами полными удивления и бабского любопытства.
— Балалайкиной! — ответил Коля.
— Ну да, ей скоро восемьдесят семь! В собесе ей пенсию уже добавили. А ты что, на ней жениться надумал?! — спросила Анька, прижимаясь к мужу.
— Хотел! Вот только… Вдруг чудо омоложения закончится?
Анька еще сильнее прильнула к груди своего Семена. Слова, сказанные Крюковом, настолько взволновали женщину, что она подумала, что Колька Крюков в Москве стал настоящим маньяком, который охотится на старых баб.
— Да ты что, умом поехал? — спросила Анюта. — Может вы там в столицах, поменяли свои ориентиры? Я слыхала, что эти «звезды», мать их, любят всякие постельные извращения…
— Да ты что! Максимовна, она теперь баба видная. Все при всем, да тут еще и пенсию ей добавят, вообще будет хорошо нам вдвоем. Поедем с ней в Москву, квартиру себе купим и заживем как олигархи и Пугачевой.
— Это что, с этой старухой?! — спросила Анька.
— Да какая она старуха? Ти видала ты яё таперича? — ответил Крюков, и вновь вздохнул. — Красивая же баба! Ноги стройные! Груди, что яблоки наливные! А голос–голос, словно канарейка щебечет! Не девка, а мед с молоком!
В этот миг Аньку словно ударило током, и она с завистью сказала:
— А с какого это хрена Максимовна так омолодилась? Я тут как дура всякими кремами мажусь, а рыло, как стареет — мать его, так и стареет и никакого тебя омоложения. О, глянь, что керза сапожная!!!
— Так это ж она «кристалл молодильный» у гуманоидов сперла, — ответил Семен, закуривая. — Молодырь называют! Я у Хрегура возьму такой кристалл, чтобы и ты, дура, в девку красную обернулась…
— Это у того головастика, что на нашем огороде искали?! Митька Дихлорэтан пока вы по столицам катались, по всем хатам ученых в скафандрах водил. Всех, сдал!
— А как наш больной?
— А что вашему рептилоиду станет?! Ты как в бане его попарил, так он малость и оклемался. И правду говорят, что наша русская баня омолаживает и дух и тело! Жив твой, гуманоид, жив — Коля, — сказала Анюта, прижимаясь к мужу.
Коля Крюков облегченно вздохнул. Ему казалось, что пока он в Москву к Максимовне катался, инопланетянин уже крякнул и сейчас лежит где в земле на его огороде.
— Ну ладно, Семен, пойду домой! Жрать Хочу — кишки дуСюсельвым оркестром играют!
— Слышал я, Коля, твой оркестр, там больше все какая–то труба солировала! — сказал Гутенморген, подкалывая Крюкова. — Ты долю свою забери, а то улетят гуманоиды с деньгами в космос, хрен потом догонишь, — крикнул Гутенморген, вслед уСюсельдящему Крюкову.
— Сам возьми! Я потом заберу, — крикнул Колька через плечо и побрел домой с думой о Максимовне.
Анька, сделав удивленные глаза, взяла мужа под ручку и, лукаво глядя на мужа, спросила:
— А что это за деньги такие, Сенечка?
— А, он в бабу обернулся и каким– то образом кредит в банке взял.
— Миллион?! — удивилась Анька.
— Да нет! Двенадцать миллионов. Нам по три миллиона подарил. Максимовне пару дал. Она и без миллионов теперь хороша.
— Сёмочка, а ты мне шубку купишь?
— Куплю! — ответил Семен, гордо. Впервые в жизни Анюта почувствовала, что в доме появился настоящий добытчик. — Поди, Анька, переоденься, вон у тебя вся задница от молока мокрая! Не пристало теперь жене миллионера в таких затрапезных видах ходить. Не смеши народ!
Душа Аньки в этот момент пела и плясала. Муж вернулся с заработков с огромной кучей денег, которых теперь хватит пусть не на всю жизнь, но на долгую её половину. В голове поплыли радужные круги и она, хихикнув, прошмыгнула в дом, предчувствуя своей душой праздник плоти.
Соскучившись за неделю по жене, Семен Гутенморген вошел в спальню, словно истинный мексиканский мачо. Раздевшись до трусов, он хотел было уже прыгнуть в кровать, как… Скрип открывающейся двери заставил его вздрогнуть в самый неподходящий момент. Из прихожей послышался гадкий и отвратительный голос майора Бу–бу:
— Гу–гутенморген! Ты где?! — спросил он, следуя дальше в комнату.
— Гутерморген, гер официр! — ответил Семен, выйдя из комнаты в трусах и тапочках. — Какими судьбами, майор?
— А, попался гад! Я тебя уже неделю тут ожидаю, бу! Собирайся Семен с вещами на этап! За угон, Семен, служебного транспортного средства, бу, пойдешь теперь, бу, в тюрьму сосны лобзиком пилить! Я обещал, тебе?! — сказал участковый, потряхивая перед глазами «Гутенморгена» наручниками.
— Ты, майор, не спеши! Приедет гуманоид, мы что — нибудь решим с твоей машиной!
— Ага, бу, в космос полетите?! Снимите её с орбиты, бу? Я к тебе, Семен, бу, как к брату относился, а ты меня на всю страну, бу, опозорил! Нехорошо, бу, это! Выговор, бу, получил за «козла»! Давай, бу, одевайся, поедем в участок. После тюрьмы, будешь Аньку свою полюблять! — сказал участковый.
— Инопланетяне тебе новый «Патриот» купят, –сказал Семен.
— А не брешешь, — спросил Бу–бу
— Брешет кабель, на цепи. Говорю, приедет Хрёгур, будет тебе новый УАЗ «Патриот».
— Ну, смотри…
Семен Гутенморген, повинуясь власти, вошел в спальню с унылым лицом. Анюта, лежа в кровати в ожидании своего героя, заподозрила что–то неладное. По виду одевающегося мужа она поняла, что произошло то, что они в эту минуту меньше всего ожидали. Анька, накинув на себя ночную рубашку, вышла в коридор. Майор Бу–бу, увидев жену «Гутенморгена» в прозрачном шелковом пеньюаре, прикрыл лицо рукой, как бы заслоняясь от «соблазна», но одним глазом все же глянул сквозь пальцы, стараясь рассмотреть её пышные и возбуждающие телеса.
— Ну и что? — спросила она, поставив руки на бедра. — Куда ты моего мужика забираешь, майор?!
— В тюрьму! — ответил Бу–бу, скрывая за ладонью свое смущение.
— А ты, майор, будешь его дите кормить? — спросила Анька, напирая на участкового высокой грудью пятого размера.
— Какое, бу, дите?! — спросил участковый, краснея и смущаясь при виде ожидаемого контакта с женским бюстом.
— А такое дите! Брюхата я Семеном! — сказала Анька, беря в руки кочергу.
В тот миг майор опешил. Ему еще никогда не приходилось воевать с беременными бабами, а тут такой отпор.
— Я сейчас, как перееду по твоему хребту этой железякой, так твои позвонки в трусы осыпятся! Даже твоя жена потом хрен их соберет! — сказала Анюта, замахнувшись на участкового железной кочергой.
— Ты что, баба, творишь?! Я при исполнении! — сказал майор, пятясь назад, словно рак. — Мужик твой арестован бу по закону!
— Я на твой закон плевать хотела! — сказала Анюта. — Не я водку под железным ведром каждый вечер пью!
— Так это бу секретно! Ни кто же не знает — государственная тайна!
— Это тебе тайна, но не мне, — сказала Анюта.
— А с этого место по подробнее можно! Что за тайна такая про которую я, слыхом не слыхивал?
— Да это наш участковый придумал способ, как водку пить во время эпидемии.
— Молчи дура — это бу, государственная тайна, — сказал участковый.
— А за дуру ответить можешь, — сказал Семен, отодвигая жену в сторону.
— Дура твоя баба, — ответила Анька. -Была бы я твоя жена, я бы тебе твой экран давно бы размозжила.
— Какой экран, — спросил Семен.– Я что пока летал в Москву, пропустил что– то интересное?
— Какой– какой! Простой! Ведро на башку себе оцинкованное напялит, и пьет водку через трубочку. От инопланетных лучей говорит, защищает…
— Я тебя Анька предупредил! За разглашение бу, государственной тайны срок получишь!
— Так вот, катись ты подпокловник домой к своей жене! Не мешай нам с Семеном любовью заниматься! Не видишь, мужик мой из космического полета в вернулся, ласки Хочет, у него аж шкура чешется.
— Бешеная! Ты Анька, бешеная! — завопил участковый, и с грохотом падающих тазов и ведер вывалился из хаты.
— А ты что стоишь, гуманоид Гутенморген?! — спросила Анюта. — Давай, гад, исполняй свой супружницкий долг! — сказала она, и ринулась раздевать одевшегося мужика.
ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ЧЕТВЕРТАЯ
СПАСЕНИЕ ИМПЕРАТОРА
Ближе к вечеру в Горемыкино въехал «Форд». Максимовна сквозь открытое окно смотрела на свою деревню, радуясь в душе, что её мытарства по столице окончились. Хоть и был «Форд Фокус» золотистый, а не красный, ей все равно хотелось показать себя народу. Правда, к великому её сожалению никто ни её машины, ни её нарядов уже видеть не мог. Кто был не пьян, сидел по домам, глядя сериалы, а остальные даже своих родственников вряд ли могли опознать ввиду приключившегося в деревне катаклизма.
Хрёгур первым делом подрулил к дому Крюкова, где на печи лежал больной Сюсель, который ожидал свой кристалл. Максимовна вошла в хату, и лоб в лоб столкнулась с Крюком. Ее сердце екнуло при виде его, а он, задыхаясь, сказал:
— С приездом, Мария Максимовна!
— А что так официально? — спросила Балалайкина. –Как там император жив еще?! — спросила она, скрывая свое волнение, которое горячей волной прокатилось по её телу.
Максимовна вошла в комнату и удивилась. На всех стенах висели её портреты нарисованные рукой Коли Крюкова. Мало кто из местных знал о его увлечениях, а тот кто знал, считал это блажью. Было видно, какие страсти бушуют в его душе. Этот факт тронул сердце Марии Максимовны. Она бережно сняла с шеи символ вселенской власти. Подойдя к печи она отдернула занавеску и увидела исхудавшее лицо императора Сюселя. Его лицо осунулось, а большие глаза впали и тоскливо глядели в потолок. Балалайкина осторожно одела кристалл ему на шею.
— Ваше величество. Теперь вы пойдете на поправку и скоро сможете вернуться на свою планету — стала шептать Максимовна гуманоиду на ухо.
Сердце Балалайкиной сжалось. Она даже не представляла, что вернулась в самый последний момент.
Император придя в чувство, медленно повернул голову и, взглянув на Балалайкину бездонным взглядом, — сказал:
— Всё будет хорошо.
— Все будет хорошо? — переспросила Максимовна, и улыбнулась предчувствуя, что угроза войны с инопланетным разумом сошла до минимального уровня.
В это самое время к постели больного подошли Крюков и гуманоид Хрёгур. При виде соплеменника Хрегура, глаза императора Сюселя, блеснули искрой и засветились жизненным блеском.
— Хочу констатировать, что жизнь императора Сюселя — в не опасности. Он будет жить! — сказал инопланетянин. — Символ жизни сейчас питает его энергией. Через день два он придет в чувства и восстановит свою физическую форму для возвращения домой.
— Так что войны не будет, — спросил Крюков.
— Война отменяется, император жив! Да здравствует император Сюсель!
Вновь видеть зелененького человечка Максимовне и Коле Крюкову было непривычно. За последнее время он столько поменял человеческих лиц, что его истинное лицо казалось уже им в диковинку, и вызывала устойчивую откровенную улыбку.
ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ПЯТАЯ
ОБМАН
— Каков гад! Каков гад! — орала Алла Борисовна, получив творение великих финских мастеров из рук следователя. — Не прощу! Ох, не прощу я этому щенку! Это же надо меня так облапошить! Связался, кобель, с Балалайкиной, и, наверное, подменил мой святой кристалл. — Это все он! — орала Пугачева.
Звезда, схватив мобильный телефон, набрала номер суженного. Муж взял трубку и спросил:
— Я слушаю тебя мое рыжее Солнце!
— Это я слушаю тебя Зайка! Да, как ты мог?! Как ты мог со мной так поступить?! — орала Пугачева.
— Тихо, тихо, не надо мама, так брызгать слюной! Что случилось такого, что вы орете на всю планету?! — Спросил суженый, старясь сгладить истерику.
— Ты, Зайка — настоящий подлец! Кто мне кристалл подменил?
— Какой кристалл, я впервые слышу про какой–то! — сказал муж ничего не понимая.
— Тот кристалл, который сделал меня для тебя молодой и желанной. Ты же не в ту тетку влюбился, которая еще месяц назад трясла на сцене целлюлитом и жировыми запасами!? Это все благодаря волшебному камню молодырю!
— Так это не косметический слон тебя сделал такой красивой и желанной, — спросил муж издеваясь.
— Нет! Еще не изобрели такого салона, который из такой старухи как я, смог сделать такую молодуху.
— А мне, зачем воровать у жены её кулон, если благодаря ему, ты стала молодой и желанной?
— Я Зайка, не знаю… Я уже ничего не понимаю! Я смотрю это видео с камер охраны и вижу что это сделал ты, — сказала Пугачева и расплакалась.
— Что ты такое говоришь мама? — Я? Я был в клубе «Парадиз»! — ответил муж, ничего не понимая. –Я же ждал тебя до часу ночи, а потом поехал спать на нашу квартиру. Не переться же мне на Рублевку?
— И что ты, Хочешь сказать, что со мной в постели был не ты? — спросила недоуменно Пугачева.
— Как я мог быть с тобой в постели, если я в то самое время был в клубе «Парадиз»!
— Ах, ты, сволочь какая! Ах, ты, кот кастрированный! Ну, ты у меня попляшешь дохлый кролик! –завопила Пугачева и бросила трубку на диван.
Звезда не находила себе места. Она ходила взад и вперед в раздумьях, совсем не представляя, кто и как сделал это. Несколько раз она наливала «Мартини» и с жадностью глотала его, стараясь заглушить не только душевную печаль, но и сердечную боль, которая душила её подобно грудной жабе.
Зайка, забросив все дела и репетиции, сел в лимузин, и двинул домой на Рублевку, чтобы лицом к лицу с женой решить вопрос о её заботах и чаяниях. То, что он увидел, стало для него шоком.
— Это что, что, что это такое? Это кто такой мама? Как вы позволили себе, мне сделать роги!?
Галкин не верил своим глазам: какой–то мужик, похожий с точностью на него, как брат близнец, ходил по дому как по –своему и трогал руками его «сокровище».
— Мама, он тебя трогал?
— Как я могу знать, я думала, что это ты! Тот же цвет глаз! Тот же голос! Те же руки!
Пустив слезу обиды, «Зайка», как называла Пугачева своего суженого встал перед ней на колени и сказал:
— Солнце моё, клянусь галошами моей бабушки, я ничего не понимаю! Я что уже рогоносец или ты остановилась у края пропасти?
— Я не помню! Я выпила вина и тут же отключилась! Как я могла изменить тебе, если мне казалось, что это ты!
— Как такое может быть, вообще? Я солнце мое, ждал тебя в «Парадизе». Ты же сама сказала мне, когда приходила на репетицию. Мы же договорились с тобой встретиться в клубе, а после вместе ехать домой.
— Ты что Зайчик ку–ку!? Это ты приезжал в Останкино на репетицию «Голос России» и подарил мне огромный букет белых роз. Мы с тобой договорились встретиться в клубе «Арлекин». А уже из «Арлекина» мы должны были ехать домой, чтобы завершить наш романтический вечер, — сказала Пугачева.
— Это был точно не я! — ответил «Зайчик», не чувствуя за собой вины. — Я еще раз говорю, я в это время был в «Парадизе»! Камеры наблюдения и бармены могут подтвердить этот факт!
— А как же это?! — спросила Пугачева.– Признайся честно, мой мальчик, ты покинул меня? Ты связался с этой деревенской дурой Балалайкиной?! Ведь это у нее был фальшивый камень, а у меня был настоящий! Я же сама лично подменила его и об этом даже не знала ни она, ни моя охрана!
— Я, никакой Балалайкиной не знаю! Это мама, чьи–то коварные инсинуации! Не дай бог в прессе всплывет, что ты подменяла какой–то Балалайкиной её драгоценность. Нас с тобой развели, как лоСюсельв на одесском «Привозе»! Надо ехать в «Парадиз». Я Хочу доказать тебе, что я до часу ночи был в клубе.
Это была настоящая мистика. Пугачева включала мозг на полную катушку, но ничего не понимала.
— Ах, эта маленькая дрянь! — завопила «звезда эстрады», поняв, кто так надругался над её семьей. — Ну, уж я доберусь до нее! Едем в «Останкино» там остались копии её документов! Ты со мной, мой мальчик?! — спросила Пугачева, нагнетая в себе нотки гнева.
— Да, мой генерал! Я всегда с тобой! — сказал Зайчик, голосом первого секретаря коммунистической партии.
— Ну, не балуй! Не балуй! Ты пугаешь меня! — сказала Пугачева, слегка закручивая флирт.
— Я, думаю мама, с потерей надо тебе смириться. Узнает пресса, докопаются и до чудотворного амулета. А там скандал, обвинение в подмене и падение нашего рейтинга. А потом суды иски и клеймо — воровка! Нам это нужно?
Пугачева в нервах, схватила со стола хрустальный бокал и с силой швырнула его в стену. Тысячи стекляшек разлетелись по комнате.
— Если бы ты знал! Если бы ты знал, что это за амулет! Он не только омолаживает тело, но и подчиняет любого кто стоит на твоем пути. Скажи я министру культуры написать отставку и он тут же передаст свой пост тебе мой мальчик. Я всё же найму частного сыщика! Пусть он выследит и вернет мне этот камушек! Я заплачу любые — любые деньги, — сказала Пугачева.
— Мне кажется, мама, ты потеряла его навсегда.
Вот тут Пугачева заплакала. Тушь, растворившаяся слезой, покатилась по щеке, оставляя устойчивый черный след. Положив мужу на грудь свою голову, она впервые за долгие годы зарыдала. Заплакала по–настоящему, словно женщина брошенная мужчиной. Не могла она больше хранить тайну, которая, словно разогретая плойка, обжигала её ранимую душу.
— Ты, мой мальчик, никому не скажешь? — спросила она, глянув на суженого взглядом верной собачонки.
— Твоя тайна, мамочка, умрет вместе со мной! — ответил он.
— Ты помнишь, мой мальчик, наш последний проект «Голоса»? — спросила Пугачева.
— Ну, конечно же! Это лучшее, что было за последние три года.
— Так вот, там была одна такая провинциалка по имени — Маша Балалайкина!
— Чудесная фамилия, музыкальная! — сказал супруг, иронизируя.
— Ты слушай, слушай и не перебивай! Так вот у этой малолетки на шее висел этот вот кристалл. Кристалл обладал какой–то огромной магической силой. Ну, зачем он этой колхознице?! Она и так молода и хороша собой.– сказала Алла Борисовна. А я хочу продлить свои годы на эстраде.
— И что же было дальше! — спросил Максим, остужая огонь невиданных страстей.
— А что дальше?! Эта маленькая змея наняла, видно какого–то артиста–афериста, который и разыграл нас с тобой, мой зайчик, — сказала Пугачева и продолжая глубоко дыша, напирая на мужа. — А он! А он, наверное, воспользовался моей беззащитностью и совратил меня! Он, словно тигр, словно лев, рвал меня на части. Он, наверное, делал со мной такое, чего в моей жизни еще не было. Я–то думала, что это ты!
— Понравился?! — спросил муж.
— Не то слово мой мальчик! Я ничего не помню! — ответила Пугачева, отхлебывая из бокала Херес. — Вот теперь ты все знаешь! Мне нужно вернуть этот молодильный кристалл?!
Суженый задумался, даже нахмурил брови. Всем своим видом он показывал, что сейчас в его голове происходит мыслительный процесс, а мозг шевелится от создавшегося напряжения.
— А кто вытряс наш дом?! Об этом писали все газеты?!
— А! Да это залетные бандиты из какого–то города Корячинска! — сказала Пугачева, закуривая.
— А кто мог навести? Кто дал им шифр твоего сейфа?! — спросил муж.
— Ты знаешь зайка, я как–то об этом не подумала, –ответила Пугачева. Я вообще–то думала, что они спонтанно, нахрапом Хотели завладеть нашими деньгами.
— А мне кажется, это был маневр. Просто хорошо поставленный спектакль!
Давай, мамочка логически рассудим: какой–то неизвестный в моем образе проникает в дом выдавая себя за меня. И заметь, он был точной моей копией, раз ни кто не заметил подвоха.
Он подсыпает тебе снотворное, и когда ты уже видишь эротические сны, забирается в сейф и подменяет эту безделушку.
— Логично! — ответила Пугачева, глядя прямо в глаза мужу.
— А уже через пару дней твой дом вновь подвергается нападению, и вновь злоумышленники вскрывают сейф. Так вот, мама, кто подменил кристалл, тот и навел воров.
— Логично! — ответила Пугачева и налив в рюмку Херес залпом выпила.
— Отсюда вытекает следующее: надо узнать, кто был в этом заинтересован, кто позвонил в полицию и заявил об ограблении? Ведь полицейские все заранее знали!
— Зиновий! — пришло в голову приме.
— Зиновий Гердт? — спросил муж.
— Зиновий Шнипельбаум! Один из моих новых фотографов. Он живет где–то рядом на Рублевке. Он вызвал полицию, когда увидел, что началось ограбление.
— Что–то тут, мамочка, не сходится. По твоим разговорам СОБР приехал за час до ограбления, зная об операции банды. А Зиновий заявил в момент ограбления. Это скажу тебе, какой–то очень таинственный Зиновий. Не засланный ли это казачок? Мне кажется, концы надо искать именно от него, –сказал муж отхлебывая из бокала примы элитный Херес.
— А ему– то какая выгода?!
— Выгода простая — он сообщник твоей Балалайкиной!
Звезда, подперев голову рукой, задумалась. Сейчас, когда на кону стоял магический кристалл молодырь, она готова была поверить любой, пусть даже самой фантастической версии. Муж, явно был прав: Зиновий! Вот кто был фигурантом и основным выгодополучателем. Тут–то сСюсельдилась основная линия версии.
— Надо заняться этим Зиновием — сказала Пугачева.–Мне кажется он какой–то мутный.
— Мне тоже кажется, — ответил муж.
ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ШЕСТАЯ
ВПРОСАК
Первая часть плана Шнипельбаума прошла более чем успешно. Как и было запланировано, его мозгом «друзья» сидели в Бутырке и давали друг на друга показания. Теперь он не видел никакой конкуренции в получении того, что приближало его к богатой жизни. Теперь, когда Зиновий так красиво вошел в круг друзей «поп дивы» добраться до вожделенного кристалла, как ему казалось, было делом плевым. Теперь нужно было только попасть в её дом официально, а там сделав коварное дело, красиво уйти…
Случиться этому, было не суждено. Звонок мобильного телефона оторвал его от гламурных мыслей, в которые он погружался, сидя на кресле–качалке в саду своего дяди Хаима.
— Хеллоу! — ответил он, не отрываясь от процесса равномерного покачивания.
— Алло! Это Зиновий Шнипельбаум?! — спросила Пугачева мягким вкрадчивым голосом.
— Да, Зиновий Шнипельбаум вас слушает! Чем я могу быть вам полезен? — ответил он, предвосхищая свою значимость.
— Зямочка, мы могли бы встретиться? — спросила «королева эстрады».
— Где и когда? — спросил фотограф, потирая руки в предчувствии выгоды.
— У меня! Сегодня у меня дома собираются друзья и знакомые. Это будет небольшое рандеву, и мне хотелось представить вас друзьям, как моего спасителя и первоклассного фотохудожника.
Услышав, слова, что он первоклассный фотохудожник, Зиновий расцвел в улыбке, словно девушка. По его внутренностям прокатились пушистые шарики. Зяма любил, когда его называли фотохудожником и от этого его ливер начинал дрожать, вызывая приятнейший зуд.
— Я буду рад! Нет, я буду счастлив, встретится с вами! — сказал Зиновий, закончив разговор, прижал телефон к своему еврейскому сердцу.
В этот миг он прикрыл глаза, представив на плазменном экране своего мозга, как он входит в дом знаменитой на весь мир королеве российской эстрады. Она, деликатно берет его под ручку, и выводит в свет, представляя его персону московскому бомонду. Все звезды мило и приветливо ему улыбаются, чокаясь с ним бокалами, которые наполнены французским шампанским.
Представляя это, Зиновий заснул. Проснулся он в тот момент, когда сидящий на ветке дрозд–рябинник освободил свой организм от застоявшихся шлаков. «Шлаки» прямым попаданием упали прямо на лоб Зиновию Шнипельбауму. Потрогав голову, он обнаружил на ней добрую порцию птичьего помета. Это был знак свыше. Это воодушевило его, придав этому дню новую окраску. Какашки всегда для него были символом богатства. Еще покойная бабушка Циля когда–то говорила ему:
— «Зямочка, мальчик мой, те какашки, которые ты, увидишь во сне, принесут тебе сказочное богатство!»
Зиновий запомнил слова бабушки на всю жизнь. Если он видел во сне фекалии, то наутро этот сон обязательно сбывался внеочередными пополнениями в его скромный еврейский бюджет.
Первое, что увидел Зиновий Шнипельбаум, войдя в калитку особняка знаменитой поп звезды, это был летящий на него кулак размером с вагон электропоезда. Удара избежать не удалось. В этот миг сноп искр вырвался из его глаз столичным салютом на девятое мая. Как отрывался Зяма от земли, он уже не помнил, ибо перед его глазами вновь возник полуденный сон и, кружась, словно осенний лист, он провалился в черную космическую дыру.
Вновь лицо бабушки Цили возникло перед ним, и сквозь красные, желтые и зеленые круги, плывущие перед глазами, и её бархатный голос сказал:
— Мальчик мой, ты попал в мир необычайно сказочного богатства! Ха–ха–ха!!!
Зяма, сквозь боль в области лица открыл глаза и увидел склонившуюся над ним огромную фигуру сказочного Гоблина. Его большая в черных очках, лишенная волосяного покрова голова без шеи сразу же переходила в туловище, создавая иллюзию каменного изваяния Церетели, который лениво, словно корова на залитом солнцем лугу, жевал спичку.
— Где я? — жалостливым голосом спросил Зяма.
— Ты там, где тебе положено быть! — ответил Гоблин, склонившись над телом.
В тот миг его рука, подобно стреле шагающего экскаватора, схватила его за грудь и, оторвав от земли, сомкнула стальные пальцы, и понесла его в неизвестном направлении. Зяма от страха окончательно потерял сознание, отдавшись во власть своей нелегкой еврейской судьбы.
Очнулся он на кафельном полу какого–то прохладного помещения. Где–то тихо журчала вода, успокаивая его слух, взволнованный событиями последних пяти минут.
— Э–э–эй! — простонал Зиновий, встав на четвереньки. — Есть тут люди или их нет?
— Чего орешь? — спросил трубный голос над головой, и перед ним вновь возникло лицо сказочного персонажа Гоблина.
В какой–то миг струя холодной воды окропила его голову, и он, стуча зубами от освежающей прохлады, окончательно навел резкость.
В шезлонгах, как раз напротив него сидела Алла Борисовна Пугачева и её муж Максим Галкин. Пугачева пилочкой точила ногти и, улыбаясь, поглядывала на Зяму, моргая своими бархатными ресничками. Суженный потягивал сквозь трубочку апельсиновый сок с ликером, и корчил Зиновию смешные рожицы.
— Я знаменитый фотограф Зиновий Шнипельбаум! — сказал он, стараясь понять, что же произошло.
— Ты откуда –Зиновий? — спросил тот же голос над его головой.
— Я из города Корячинска! — ответил он, содрогаясь от каждого звука голоса Гоблина.
— Ты знаешь Марию Балалайкину?
— Марию Балалайкину? А кто не знает Марию Балалайкину, если её показывает первый канал в программе «Голос России»?! — как заправский еврей ответил вопросом на вопрос Зиновий Шнипельбаум.
— Тебя спросили, ты лично знаком с Марией Максимовной Балалайкиной?
— Знаком ли я с Балалайкиной?
— Да! — проорал трубный голос прямо ему на ухо.
— Знаком? Может быть и знаком? А кто нас представлял? — спросил Шнипельбаум, стараясь потянуть время, прикидываясь дурачком.
— А это твое фото?!
Перед глазами возникли фотографии Балалайкиной, которые он делал ей на портфолио несколько месяцев назад. На обратной стороне стоял его штамп, где было написано — «Фотография Зиновия Шнипельбаума, внука личного фотографа Владимира Ильича Ленина».
— Разве может быть это фото мое, если на нем изображена обнаженная женщина? — вопросом на вопрос ответил Зяма.
— Это фото делал ты? — спросил голос.
— Там же написано — «Фотография Зиновия Шнипельбаума внука личного фотографа Владимира Ильича Ленина» Значит, это фото внука личного фотографа Ленина! Но почему там женщина? Вы мне можете объяснить? По идее, это должна была быть внучка?!
— А внук ты?! — спросил голос.
— Да, я тоже чей–то внук! У меня была бабушка Циля и Сара, которым я точно довожусь любимым правнуком, а если судить по этому фото, то это должно быть внучка?!
— Я спросил тебя, ты внук личного фотографа Ленина? — спросил голос, слегка изменив тембр на более грубый.
— Я вам хочу объяснить! А вы мне не даете! Вы мне показали фото женщины и утверждаете, что это внук фотографа Зиновия Шнипельбаума! Посмотрите на меня, молодой человек, разве у меня могут быть внуки, а тем более у личного фотографа Ленина?
— Слушай ты, Зяма, кто делал это фото?
— Фото делал я! — сдался Зяма, чувствуя, что с минуты на минуту его начнут бить ногами и возможно это будет еще больнее, чем встреча с «электричкой».
— Ты знаком с девкой, которая изображена на этом фото? — спросил Гоблин.
— Знаком ли я с девкой? — вновь вопросом на вопрос ответил Зяма.
— Да! — проорал голос Гоблина.
— А зачем мне с ней знакомиться? Я знаком со многими девками. Я сфотографировал, выписал квитанцию, взял с нее деньги за работу, вот и все наше знакомство.
В эту секунду где–то в подсознании Зяма понял, что если он будет водить Гоблина за нос, то не исключено, что ему придется побывать уже не только под колесами электрички, а тяжелого бронепоезда.
Тут Зяма протянул руку, словно умирающий гладиатор на арене знаменитого Колизея и стал вымаливать у примы пощады.
— В чем моя вина? — спросил он, протягивая к ней руку. — Что я могу поведать вам такого, чтобы этот Кинг–конг не трогал мое разбитое еврейское тело?
— Ты мне, Зямочка, скажи, ты знаком с Балалайкиной и как вы познакомились?
— Девчонка эта приходила ко мне фотографироваться. Я сделал ей фото и все, на этом мы расстались!
— А этот медальончик тебе ни о чем не говорит? — спросила Пугачева, подсовывая под нос Зяме фото Балалайкиной с камнем на её обнаженной груди.
— Я видел этот камень, но это ни о чем не говорит! Не вижу связи, — ответил Зяма.
— А я вот вижу, — ответила Пугачева. — Ты часом не за этой штучкой охотишься, — и бросила ему в руки фальшивый медальон.
В ту секунду Зяму пронзила острая зубная боль:
— У, у, у! — взвыл он, видя вновь перед собой знакомый фальшивый камень.
По всей видимости, это был настоящий рок, который всю его нелегкую судьбу связал с этим финским контрафактом. Теперь он понял, что прокололся и никакие чистосердечные признания не смогут его реабилитировать в глазах Пугачевой. В его голове осталась только одна версия, настоящий камень вновь у Балалайкиной и только у нее. Найти Балалайкину — означало найти и кристалл, который так напрягал его на протяжении последних трех месяцев.
— Пятьдесят процентов, — сказал Зяма, словно был в том положении, когда можно было диктовать свою волю.
— Чего?! — спросила Пугачева, сделав удивленные глаза.
— Я найду камень, если мне заплатят пятьдесят процентов его стоимости. Я хорошо знаю ему цену и на меньшее я не согласен!
Сейчас в этот миг Зяма абсолютно не знал его действительную цену, а цену камня «вселенской власти» знала здесь только Пугачева. Она отдала бы за этот символ вселенской власти все, чем владела и это тоже была несоизмеримая цена молодости, карьеры и налаженных связей, которые могли вполне восполнить все её затраты с лихвой.
— Сколько ты хочешь? — спросила она, видя, что нашла тропинку к алчной душе фотографа Зиновия.
— Полтора миллиона долларов! — сказал Зяма.
— Полтора так полтора, — довольно легко сказала Пугачева, будто для нее это было полтора рубля.
— Полтора миллиона долларов и пятьдесят тысяч долларов комиссионных, — объявил Зяма новую цену, чувствуя, что каждое его слово стало приносить ему баснословный доход.
— Хорошо, и комиссионные, — ответила Пугачева, мило улыбаясь.
Вот только сейчас Зяма понял, что прогадал по полной программе. Та легкость, с которой она манипулировала шестизначными цифрами, говорила о беспредельной состоятельности. Назови он число в два раза превышающее названное, она и эту сумму приняла бы как должное, но было уже слишком поздно.
— А теперь, когда мы совершили эту сделку, поведай нам о твоем интересе, — сказала Пугачева, вылупив глаза, прямо в глаза Зиновия.
— А можно мне выпить виски? — спросил Зяма, протягивая руку к бокалу, стоящему на столике с колесами.
Пугачева налила в бокал виски и, продолжая пилить ногти пилочкой, приготовилась слушать историю.
— Случилось это три месяца назад, — сказал Зяма и отпил из бокала напиток. — Ко мне в фотосалон явилась дева. Я, видя её неземную красоту, решил слегка заработать и предложил ей эротическую фотосессию. Девушка согласилась, и вот когда она разделась, я увидел это. Это было что–то неземное!!! Это был символ чистейшей воды!!! Это была слеза самого господа!!! Весил бриллиант не меньше чем сто, а может и сто пятьдесят карат. Он своей красотой поразил мое воображение!!! Это был венец ювелирного искусства!!!
— Вот–вот, Зайка, видишь, Зяма не врет! Я же держала его в своих руках, я носила этот камень у себя на груди, — сказала Пугачева со слезой в голосе, перебивая рассказчика.
— Вот тогда меня и попутал бес, — продолжал Зяма. — Алчность и жадность завладели моим сердцем! А я захотел завладеть этим камнем! Я пошел к местным бандитам и предложил за этот камень миллион долларов! А сам по интернету отправил фото этого камушка своему родственнику в Нью–Йорк. У него ювелирный магазин на сорок первой улице. Ответ я получил сразу в тот же день, там стояла цена. И эта цена была три миллиона долларов. Разум мой помутился, и я тут же начал сам охоту за камнем! Потом я увидел Балалайкину по телевизору в «Голос России», она пела, а на её груди болтался этот бриллиант! Через месяц мне гангстеры принесли фальшивку, и я сразу распознал её и понял, что камень еще в Москве. А потом, потом я видел очень–очень страшных людей, которые тоже искали этот камень! У них был «золотой Форд». Два огромных мордоворота в костюмах от «Гуччи» и с ними баба–оборотень! У той бабы лицо могло меняться, как по заказу. То она смотрит на тебя простой бабой, то оборачивается в другого человека, а то и в меня самого! И смотришь ты сам на себя, и разговариваешь, словно с зеркалом — во, как! Баба–оборотень глава в этой шайке!
— Вот–вот, зайка, и доказательства, что это был не я, — сказал муж. — Я же, черт подери, не мог в двух местах быть одновременно?! Давай, Зяма, рассказывай, рассказывай, что было дальше. Мне не терпится узнать!!!
— Я приехал в Москву, и сам решил найти эту Балалайкину, чтобы подменить камень, — сказал Зяма и допил оставшийся в бокале виски. — Но тут меня встретили наши гангстеры и Хотели отобрать у меня те жалкие десять тысяч долларов, которые я выручил от продажи вот этого фальшивого медальона этим оборотням. Я кинулся бежать и залез на дерево. После чего я спустился во дворе вашего дома!
— Надо охрану менять и поставить видеокамеры по всему периметру, — сказала Пугачева. — Ты понял, Михеич, завтра же все заменить, а то тут каждую ночь по саду евреи лазят. Если Зяма мог проникнуть на мою территорию, то и еще какой маньяк ниндзя спокойно влезет и украдет все то, что было нажито нелегким трудом на сцене! — сказала Пугачева Гоблину. — Давай, Зямочка, продолжай, касатик!!! Не томи мою душу!!!
— Так вот, спрятался я в вашем дворе и сижу. Боюсь высунуть голову. Гангстеры бегают за забором и ищут меня и клацают затворами! Потом они уехали, а я решил дождаться темноты. Потом вижу, через ворота к особняку едет белоснежный лимузин. Из лимузина выходите вы, и вы, и оба заходите в дом. Вот тут я и увидел, как вы, уважаемый положили в сейф этот гребаный контрафакт, за которым я бегаю уже все эти три месяца. У меня созрел план. Навести на сейф гангстеров и тут же сдать их полиции, чтобы не мешали под ногами. А потом, потом, когда они сядут в тюрьму, а вам вернут все ваши украшения, вот тогда я сам мог украсть этот бриллиант и взять весь банк, — сказал Зяма, поставив точку своему рассказу.
— Ты, Зяма, не глуп, Хоть ты и фотограф! — сказала Пугачева. — Значит, если фальшивка вновь вернулась ко мне, то настоящий камень или у оборотней, или у самой Машки Балалайкиной?!
— Камень точно у Балалайкиной! — твердо сказал Зяма.
— А ты уже– откуда знаешь? — спросил муж примадонны
— Я проследил! Я же думал, что тогда с примой были вы уважаемый, — обратился он к мужу «звезды»! Я видел, как вы с Балалайкиной рано утром отъезжали на «золотом Форде», от гостиницы «Космос». А значит, этот камень вы могли вернуть, только этой деревенской бабе.
— Черт подери! Это был не я! — раздраженно проорал Максим. — Сколько можно повторять!
— Я знаю, что это был оборотень! Он так был похож на вас, что даже ваша родная мама не смогла бы вас различить! — прищурившись, сказал Зяма, подливая масло в огонь.
В эту минуту Пугачева сказала:
— Хватит, Зяма! Мой Зайка, тут не замешан! Это все они — оборотни! А теперь, Зиновий Шнипельбаум, внук личного фотографа товарища Ленина, шуруй в свой Раскорячинск и ищи там наш молодырь…
ГЛАВА ТРИДЦАТЬ СЕДЬМАЯ
АХ ЭТА СВАДЬБА
— Вон глянь, Санечка, и Крюков зажился и Гутенморген денег из Москвы приволок целую кучу, а тебе только «Форда» за твоего космического «козла» дали! А ведь это ты, майор Бухарцев, стал знаменитостью. Ведь это твоя машина покоряла космические просторы вселенной! — сказала жена подполковника Бу–бу, лежа в кровати с кружками огурцов на глазах.
— Ты, бу, молчала курица! Гутенморген и Крюков гуманоида, спасали и планету Земля, от вторжения инопланетных агрессоров. Если бы император Сюсель умер, нашей цивилизации пришел бы конец. А я планету не спасал и мне только, компенсировали бу, потерю служебного транспорта, — сказал Бу–бу, перелистывая журнал «На страже закона». — Во, лучше глянь сюда — дура! «Участковый подполковник Бухарцев признан лучшим участковым года» -прочел он вслух. — О! Глянь и портрет мой, бу, есть! — сказал Бу–бу и, взяв с глаза жены кружок огурца, съел его от приятного волнения.
— Что ты, Санечка, делаешь?! Это же моя маска! — запричитала жена, глядя одним глазом, как муж с хрустом поедает её косметические примочки.
— Ты, и так хороша, кобылка! Тебе один, бу, хрен за Балалайкиной не угнаться, бу! Она у нас в деревне, бу, как африканская газель — молода и свежа!
— Да, Максимовне повезло, — со вздохом сказала жена. — Ни харю себе сметаной не мазала, ни огурцы на бельмы свои не клала. Шестьдесят годов ей, что корова языком слизала! Замуж на днях выходит! — сказала жена и, еще раз вздохнув, сняла с глаза второй огурчик.
— За кого? — спросил Бу–бу, поднимая очки на лоб.
— За кого, за кого, за этого твоего Крюкова!
— Ти, дурен тот Крюков? У них разница, бу, в шестьдесят лет! Да она ж ему в бабки годится?!
— Ты, Санечка, сам дурак! Женщины они возрасту не имеют! Сколько им на вид — столько и по пачпорту! А Максимовна, та на двадцать лет смотрится, и пачпорт, ты ей помог получить! Чай, Санечка, не задарма? Бабка–то тогда уже на Новый год в самом соку была! — сказала жена, намекая на возможную интимную связь мужа с Балалайкиной.
— Дура ты! Я верность тебе, бу, блюду уже двадцать годов! Ни с какими шалавами не вязался! Во, я знал, что Максимовна, бу, в девку молодую обернется, как Елена Прекрасная из жабы болотной.
— Ты, Санечка, сам дурень! Ты полицейский, али дырка от бублика? Да у тебя нюх должон быть, как у овчарки! Ты должон был чуять, что в Горемыкино твориться! — сказала жена и, дернув за шнурок, погасила настенную лампу.
Через неделю, как императору Сюселю вернули его символ вселенской власти бессмертия, он впервые выполз на улицу. За это время император Нубиры заметно поправился, благодаря усердию Коли Крюкова, который не отходил от больного гуманоида ни на шаг. Приняв пришельца всей своей душей, словно родного сына, он и вложил в него столько души и сердца, сколько вкладывает отец в своего ребенка.
Император сидел на лавочке около дома, греясь в лучах теплого майского солнца. С каждым днем его утраченная за полгода молодость стала возвращаться к нему, придавая его лицу цвет свежей весенней зелени.
— Хорошо выглядите ваше высочество, — сказал Коля, присев рядом.
— Красиво! — сказал гуманоид, щурясь. — Ваша планета самая лучшая во всей вселенной!
— Да, Хрегур, нам говорил! Планета у нас хорошая, да только дуракам досталась! Ты давай, брат по разуму, выздоравливай, я тебя на свою свадьбу приглашаю, — сказал Коля Крюков, положив руку на плечо гуманоида.
— Это что такой свадьба?! — спросил инопланетянин, делая удивленные глаза.
— Это, ваше высочество, когда мужчина и женщина любят друг друга и Хотят жить вместе! Хотят иметь детей и воспитывать их, а потом умереть в один день.
— Мне эта тоже свадьба давай! Я люблю тебя и Петровну, и хочу с Петровной жить вместе!
Коля Крюков похлопал гуманоида по плечу и сказал:
— Это, ваше высочество невозможно! Вам надо улетать на свою Нубиру. Там Семен и Хрегур ваш звездолет к полету готовят. После свадьбы лететь хотят на Нубиру!
Император Сюсель промолчал и Коля в этот момент увидел, как из его глаза по щеке прокатилась слеза.
— Привет, ваше высочество, –сказала Балалайкина подойдя к лавочке.– Ты, Коля, всем рассказал о нашей свадьбе? — спросила Максимовна с упреком.
— Пока еще нет! — ответил Крюков.
— А, что его императорское величие плачет? — спросила Максимовна, присаживаясь на корточки напротив Сюселя.
Она нежно взяла его руку и, поглаживая, спросила:
— Вы что, ваше высочество плачете? Все же хорошо! Вы уже поправился и скоро сможете лететь на свою планету.
— Сюсель хочет остаться на Земле! Император Сюсель, любит вас! Император Сюсель, Хочет свадьба давай! — сказал он и положил свою руку на руку Максимовны.
В эту минуту что–то сильное кольнуло в сердце Максимовны. Нет, это была не физическая боль, это было что–то совсем другое. За это время, которое гуманоиды прожили в Горемыкине, все местные жители настолько привязались к этим пришельцам, что ощущали их частью горемыкинского социума.
В тот миг какой–то механизм в мозгах людей щелкнул, и перед глазами предстал убитый ими же мир, который еще совсем недавно излучал тепло и благодать.
Что произошло тогда с деревенским народом, так никто и не понял. Взглянув на себя как бы со стороны, они воочию увидели ту мрачную картину своего морального и духовного падения. Всем жителям Горемыкино в одночасье стало настолько стыдно за себя перед пришельцами, за свое село, как бывает стыдно перед гостями неряшливой хозяйке за плохо прибранный дом.
Мало кто мог поверить в то, что село Горемыкино когда–ни будь поднимется с колен, и все, кто когда–то покинул свои родные места, смогут вернуться к кровным и духовным истокам.
Пока «криминальные друзья» Зиновия Шнипельбаума, внука первого фотографа Ленина, словно истинные революционеры времен Ильича, парили нары в бутырской тюрьме, Зиновий появился в Горемыкино, гонимый страстью обогащения. Первое, что он увидел, поразило его взор до самой глубины души. Горемыкино с приходом весны, словно заново расцвело. Восстановленные из руин металлические крашеные заборы из профиля и некогда бывшие покосившиеся хаты, этой весной выглядели на удивление прилично. Деревня засияла свежестью масляных красок и цветом свежеструганных бревен. Вся деревня готовилась к знаменательной дате. Каждому жителю села Горемыкино хотелось от всей души внести в инопланетную дружбу свою лепту.
— Мария Максимовна, здрасте! — сказал Зиновий, традиционно приподнимая свою шляпу. — Я как услышал, что вы выходите замуж, посчитал своим долгом присутствовать на вашей свадьбе в качестве фотографа! Такой день в судьбе молодых должен быть увековечен на цифровой фотоаппарат фирмы «Никон». Вы против не будете?! — спросил Зиновий, прогибаясь в поясе.
В ту секунду Максимовна, словно очнулась от сна. А ведь действительно свадьба с Колей Крюковом была на носу, а фотографировать это торжество было некому. Никто в деревне и даже в районе, так виртуозно не владел фотокамерой, как Зиновий Шнипельбаум.
— Пожалуй, фотограф нам будет нужен?! — ответила Максимовна. — В ближайшую субботу у нас будет роспись в ЗАГСе города Корячинск, а уж потом венчание в церкви. Будьте добры присутствовать на нашей свадьбе, — сказала Максимовна, не подозревая, каким страстям предстоит разыграться в день её четвертого похода замуж. –Цену обговорим в день свадьбы!
Вышел Зяма из дома Максимовны в ликующем настроении. Половина намеченного дела была им сделана. Теперь нужно было только дождаться свадебного застолья, чтобы в пылу кутежа выкрасть по традиции невесту и подменить оригинальный «нубирит» на фальшивый. Сердце Зиновия прыгало от необычайного удовольствия.
ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ВОСЬМАЯ
ПРОВАЛ ОПЕРАЦИИ БРИЛЛИАНТ
Предсвадебный мальчишник был в самом разгаре. Коля Крюков, как виновник торжества сидел за столом, сплошь заставленным горячительными напитками, и, скрестив на груди руки, замер в ожидании. Его деревенские друзья сидели рядом с приготовленными оцинкованными ведрами. Инопланетяне, впервые присутствовавшие на свадьбе жителей планеты Земля, хохотали над мужиками, видя, как им не терпится выпить.
Каждые пять минут Коля поглядывал на часы, словно чего–то ждал. От нетерпения он закуривал и, выкурив сигарету, бросал в пепельницу окурок и, тут же закуривал новую. В перерывах между перекурами, он вытаскивал из носа тампоны и принюхивался к налитому стакану. Убедившись, что еще час веселья не подошел, он вновь затыкал нос, и погружался в состояние дежурного ожидания.
В этот вечер, приготовив на всякий случай оцинкованные ведра, жители деревни Горемыкино замерли за накрытыми столами. Все ждали того часа, той минуты, когда пришелец по имени Хрегкур отключит ужасный агрегат, который делал спиртные напитки, непригодными к употреблению.
Жители Горемыкино, Худолеевки и Малых бобров знали об этом радостном событии. Еще за неделю до этого дня на стене местного сельпо висело объявление.
Объявление:
«По причине бракосочетания Николая Крюкова с Марией Балалайкиной, в антиалкогольной блокаде административной территории деревень Горемыкино, Горемыкино и Малые бобры открывается „окно“ 31 мая с 21 часа, по 00 часов 01 минуту 1 июня. Все желающие могут присоединиться к торжественному мероприятию, без ущерба для собственного здоровья».
Администрация колхоза имени «Красный пахарь».
В тот вечер, Максимовна, как и её жених Коля Крюков, собрала своих подруг на девичник. Многие подруги на вечеринку не пришли, посвятив свое время внукам и правнукам. Возраст давал о себе знать. Зависть к омолодившейся Максимовне, выплеснулась в те дни наружу, навсегда исключив Балалайкину, из неформального «клуба горемыкинский пенсионер». Только Клавдия Семеновна по кличке «Телескоп», да Танька Канониха сохранили верность девичьей дружбе, и как в молодые годы, заявились к Балалайкиной, притащив с собой вишневую наливочку настоянную на чудотворном бальзаме. Это были самые верные подруги, с которыми Максимовна когда–то бежала из немецкого вагона, который в те далекие годы, увозил их на рабские работы в Германию.
Поставив на стол большой пузатый самовар, Максимовна суетилась около печи, подавая свои подругам всевозможные кушанья.
— Ты мне вот, что Машка, скажи: ты рада, что выходишь замуж за моего внука, — спросила Канониха, наливая себе из самовара чай.
— А нявошь! Теперь она молода, собой хороша, да на куплёном гробу нам пирогов напекла! Одно объедение! — сказала Семеновна, откусывая сочную ватрушку.
— И правда, что ты Максимовна свой гроб спалила? — спросила Канониха удивляясь.
— А на что теперь он мне?! До моей смерти он все равно рассохнется на чердаке, да и шведы его в пыль поточат, — ответила Максимовна. — А тебе подарить, так у меня рука не поднялась! Дурная примета! Вот я и спалила! Вам девчонки, ватрушек да пирогов, напекла!
— Спалить гроб каждый дурак может! Ты, Машка, дура, я бы сама у тебя его купила. Чай, покойный Мирон строгал? А он по гробам был настоящий мастер! И шкаф, и тебе гроб, и самопрялку мог сделать. Таких мастеров сейчас нет! — сказала Канониха, глубоко вздыхая и поглядывая на ходики, которые мерно отмеривали время, до отключения блокады.
— Ну что, скоро уже там?!
Максимовна глянула на часы и сказала:
— Не, еще пять минут!
— Во жизнь пошла, не то что раньше! Раньше пей, сколько в глотку влезет. Я бывало, на дню по двадцать бутылок продавала, да и гнала столько же, чтобы пополнить закрома! А сейчас сиди, жди, когда эти гуманоиды свою гадкую аппаратуру отключат. Уж скорее бы валили к себе домой! — со вздохом сказала Канониха.–Ни житья от них, ни приработка!
— Ты, Танька, только о своем пойле заботишься! Всех мужиков споила деревне, никто тебе работать не Хочет! А гуманоид етый прилетел, так хоть порядок навел. Даже Колька Шумахер машину себе купил и гусей три сотни завел. Фуагру какую–то из них будет делать!
— Так у нас в деревне все алкаши машин в кредит набрали!
— Так это же хорошо бабёнки! Народ заживаться, богатеть стал!
— Во–во! Только и знают, что кредиты! Деньги теперь на карточку кладут, а телефоны в кармане носят. — сказала Канониха.– Мне вон внук мой Колька по случаю вашего бракосочетания купил телефон — бабафоном его зовут! Тут одна красная кнопка есть. Нажмешь её, как смерть придет, так и скорая и пожарная и даже полиция приезжает! Во до чего прогресс дошел, спокойно помереть не дадут: — сказала Канониха, и достав из кармана телефон, положила на стол.
Семеновна взяла мобильник и, покрутив его в руках, спросила:
— Тань, ти эта кнопка?
— Она самая, — сказала Канониха. — Как натиснешь её пальцем, так тут же скорая помощь приезжает. Канониха открыла бутылочку вишневой наливки и разлив, её по рюмкам, спросила. — Ну–ка, Машка, глянь, на часы, может пора уже?!
Максимовна глянула на ходики, которые уже полвека исправно отсчитывали время, и сказала:
— Давай, наливай, кукушка калитку уже свою открыла, сейчас орать будет!
Калитка на часах действительно приоткрылась. Оттуда показался клюв деревянной птицы. В точно установленное время дверка, хлопнув, полностью отворилась и деревянная кукушка, выскочив из нее, заорала, словно резаная свинья. Бабы, сидящие за столом, даже вздрогнули и переглянулись между собой.
— Что–то там сломалось! Третий год так орет, — сказала Максимовна. — хотела выбросить, а жалко, привыкла уже!
— Тю, я чуть со страху не померла, — сказала Танька. — Эх, бабы, пора на душу принять наливочка моя — вкуснотища неописуемая! Давай за нас, за баб и нашу вечную молодость!
Старухи с Максимовной выпили наливку и загрустили.
— Умеешь наливку делать, –сказала Балалайкина. –Эх, нам бы всем вот так вот красиво вторую жизнь прожить! Кабы я знала раньше я бы вас подруги мои, хоть на десять лет, моложе бы сделала…
— …ух хорошо пошла, — хором сказали мужики, выпив по стакану водки.
В ту самую секунду когда Хрёгур отсоединил «Телепатон» в Горемыкино, Худолеевке и Малых бобрах все от мала и до велика подняли, наполненные до краев граненые стаканы.
Никому не хотелось упускать момента, когда традиционные русские напитки вновь превратятся в добрую и заводящую на подвиги водку. За полгода антиалкогольного карантина деревенские мужики привыкли к своему новому образу жизни. Эти минуты снятой блокады они мечтали напиться до упада, но стойкое отвращение к алкоголю, выработанное в мозге каждого жителя «района национального бедствия», приостановило этот процесс.
— Я что–то не понял, — сказал Семен Гутенморген, глядя на дно стакана.–Что это было?
Император Сюсель и его правая рука, министр Хрёгур, косились на мужиков и хихикали себе под нос.
— И я не понял, — ответил Колька Шумахер, и посмотрев на улыбающихся гуманоидов, сказал в их адрес.–Вы, что пришельцы тут нам чудите? То у нас водка дерьмом воняет, теперь из–за вас, нам её почему–то пить не хочется!
— Ну, вот и все, — поднявшись из–за стола, сказал император Сюсель.– Теперь вы земляне, сами можете решать нужно вам это или нет. Кто хочет пусть пьет — это теперь не опасно! А кто не хочет, тому и томатный сок будет в радость!
Мужики загомонили, словно гуси, обсуждая удивительный эффект от длительного применения «Телепатона».
В то же время в деревнях Горемыкино, Горемыкино и Малые бобры стали развиваться удивительные события. Народ, лишенный тяги к алкоголю, первые минуты пребывал в полном ступоре. Водки было много! Блокада была снята! А пить её никому не хотелось! Все смотрели на стаканы и рюмки, и ни кто не решался сделать первый шаг. Страх вкусить кошачьего дерьма стойко сидел в мозге каждого селянина.
— А, была не была, — сказал кузнец, подняв граненый стакан, — да я один хрен, назло этим гуманоидам выпью, даже если в стакане будет сидеть змея гремучая!
Он, одну рюмку за другой, закидывал водку в рот, но почему–то никакого удовольствия не испытывал, словно это был не алкоголь, а простая колодезная вода.
И вот прорыв блокады свершился. Через полчаса из открытых окон деревенских хат на улицу понеслось радостное фольклорное пение:
— «Эх, мороз, мороз — не морозь меня! Не морозь меня — моего коня — я — я — я!!!»
На другой улице пели; — «Запрягайте хлопцы кони, та лягайте спочевать! А я пийду у сад зеленый сокриниченку копать…
Вот тут–то гуманоиды и поняли: Русский мужик, если захочет выпить, его не остановит ни одна сила во всей вселенной. Водка –это не просто традиционный русский напиток –это философия! Это ритуал, сближающий и объединяющий не просто нации, но и цивилизации, ради созидания и сотворения мира во всем мире! Это тот процесс, который невозможно остановить никакими антиалкогольными гипнотическими «Телепатонами». Уже через час снятия блокады в деревенский клуб, стал подтягиваться народ. Разгорячённые алкогольной продукцией по поводу помолвки Коли Крюкова и Марии Балалайкиной.
Музыка грянула и из колонок. На волю вырвались звуки, напоминающие кошачьи концерты в период марта. Звуки музыки, словно допинг подхлестнул жителей деревни, и они ринулись покорять танцпол.
— Вы, господин Хрёгур, сегодня с императором Нубиры лучше посидите дома, — сказал Коля Крюков, предупреждая инопланетных гостей о возможных эксцессах с местным населением.
Коля, как прошедший горнило колхозного становления и воспитания знал, что многие либерально настроенные жители села Горемыкино, никогда не простят гуманоидам их вторжение в национальные традиции. Они обязательно постараются взять реванш и отомстить за посягательство на их право выбора.
Хрёгур, выслушал Колю, махнул своей головой в знак согласия, но втянутый во всеобщее и всенародное ликование, решил все же посетить «храм местной культуры», чтобы до самого конца, влиться в культурный слой местных традиций.
Тем временем, предчувствуя беду, жена участкового подполковника Бухарцева напутствовала своего кормильца.
— Ты бы, Санечка, в клуб сходил! Сегодня наши отморозки будут бить этих милых и несчастных пришельцев. А завтра, между прочим — праздник –день защиты детей! А ты власть! Ты еще пока участковый! Ты, должен защищать наших гостей! Кабы не они, так никто в России не знал, что есть такой подполковник полиции Бухарцев, машина, которого вокруг Земли по орбите летала! — сказала жена майору Бу–бу.
— Во — во летала! Пока её не сбили ракетой С–400 по приказу Президента! Возьму–ка я с собой табельный пистолет! Авось пригодиться! Вещует мне сердце, бу, что наши мужики пойдут сегодня в разнос, — сказал жене участковый и, надев фуражку, вышел на улицу.
Теплый майский ветерок приятно ласкал чуб новоиспеченного подполковника, который залихватски торчал из–под фуражки. Закурив, Бу–бу вальяжно направился к деревенскому клубу, отдаваясь созерцанию местных красот и великолепных просторов.
Время, определенное гостями на прием спиртных напитков неумолимо двигалось к концу. Участковый опасался, что народ в самую последнюю минуту воспрянет духом и пойдет по всей стране бунт страшный и беспощадный.
Как обычно кузнец Прохор, не смотря на все ухищрения инопланетного разума остановить повальное пьянство, ввалился в «храм культуры» уже изрядно «приняв на грудь». Все же достала его водка, а иммунитет выработанный организмом, не устоял перед былой страстью. Из всех деревенских мужиков, Прохор по причине физического здоровья был самым крепким и заводным. Его появление в культурных местах, почти во все времена заканчивалось феерическим рукоприкладством в область челюстно — лицевой части, несогласных с ним оппонентов. Но сегодня был день особый. В этот день он непременно должен был показать инопланетным «поработителям» всю русскую решительность и бесстрашие.
Как всегда, чирикая и посвистывая, словно дельфины, нубирийцы, облаченные в торжественные белые одеяния, появились в тот момент, когда почти заканчивалось действие антиалкогольного моратория. Кто–то за это время успел достаточно опьянеть, а кто–то находился в пограничном состоянии и требовал еще больших вливаний.
Вот тут и случилось самое интересное, о чем люди обычно слагают настоящие легенды, которые потом живут в веках.
Хрёгур и император планеты «Нубира» Сюсель, появились в «храме деревенской культуры» с официальным и дружеским визитом, в самый момент, когда Прохор уже стоял на сцене клуба. Он держал в руках микрофон и призывал местное население, изгнать инопланетных гостей за пределы солнечной системы.
— До каких пор, мы будем терпеть выходки этих лунатиков? Пущай они забирают свои приборы и валят на свои планеты! Нам экспериментов над нашим здоровьем проводить не надо! Мы люди! Мы не белые мыши вселенной! Мы не желаем жить по графику! Мы хотим кушать напитки, столько, сколько в нас влезет, а не сколько, нам дадут их светлости!
По залу прошел ропот: вошедшие в клуб нубирийцы, плавно плыли над полом в сторону сцены, где стоял возбужденный кузнец. Народ, предчувствуя беду, затих. Через секунду было даже слышно, как жужжит муха на окне, стараясь проникнуть на улицу сквозь стекло.
— Ты, бы Прошенька, пошел бы домой в кроватку спать! А то, я тебя бу, сейчас в «обезьяннике» устаканю на пятнадцать суток — сказал подполковник Бу–бу. –Хватить тебе водку кушать да народ к подбивать к смутьянству! Тут Прошка, тебе не Болотная площадь, чуть, что и по рылу получить можно!
— Оставь его, он сам поймет свои сомнения — сказал император Сусель и подошел вплотную к смутьяну. — Пришли мы с миром, чтобы вам поведать, о том, что мы хотим вернуться в отчий дом — сказал император.
— Что наглумились над народом, а теперь сваливаете к себе, — завопил кузнец. –А кто нам контрибуцию платить будет за испорченное здоровье и наши нервы!?
В разговор вмешался подполковник Бу–бу:
— Хорош, мне тут демагогии разводить! Собрался, и свалил домой, пока я тебя не призвал к ответу.
— Это что мне хорошь? Это мне Прохору Петровичу Горемыкину — хватить демагогии разводить?! — заорал кузнец. Он схватил микрофонную стойку и завязал её на своей шее, словно галстук. — Да я, может, еще хочу выпить, а эти гуманоиды — мать их, лишают меня законного права на отдых?! Сатрапы! Я знаю! Они –эти чертовы лунатики тебя участковый, за золотой «Форд» купили! Ты же Бу–бу, на весь горемыкинский район настоящий оборотень в этих самых, в погонах!
Вот тут–то и началось! Майор Бу–бу, выйдя из себя, схватил кузнеца за его «железный галстук» и выволок из «храма культуры», приковав наручниками к прицепному устройству трактора «Белорус».
Тем временем император вышел на сцену, и разведя руки в стороны, сказал:
— Друзья мои — земляне! Пришла пора покинуть ваш гостеприимный дом, чтоб нам вернуться навсегда, — сказал гуманоид.– Решили мы в знак дружбы нашей оставить память вам на долгие века.
— Это что значит, — спросил подполковник Бу–бу.– Кодировать нас от водки будете?
— Придет время, и тайну познаешь ты вселенной, — сказал император Сюсель, — и тогда знания кои мы дадим вам, окунут тебя в вечное совершенство и духовное очищение.
Гуманоиды затянул какую–то песню больше похожую на завывания якутских шаманов и перед глазами деревенского народа появились объемные голографические картины дальних планет, где миром правит справедливость и гармония. Диковинные животные, птицы, рыбы леса, поля, моря и горы, все это появлялось перед глазами, заставляя их сердца и мозг поглощать тайный вселенной. Все больше и больше, народ погружался сознанием в информационное поле.
Тем временем, когда народ медитировал, Прошка, сидел прикованный к трактору с металлической трубой от микрофонной стойки, затянутой на шее своей недюжинной кузнецкой силой и пьяным голосом выл на Луну, словно кабель по кличке Барбос.
— Люди, да где это в этой стране справедливость? Да я, узник– настоящий совести! Я между прочим инакомыслящий! — орал он, — свободу Луису Корвалану! Свободу Чигиваре! Свободу академику Сахарову! — Свободу Прохору Горемыкину!
Народ никакого внимания на Прохора не обращал, ибо в клубе в тот миг происходило такое, чего ни кто не мог себе даже представить. Инопланетяне, используя возвращенный им «нубирит», так ловко владели общим сознанием народа, что каждый из них почувствовал свою личную причастность не только к своей планете, но и ко всей вселенной. Где–то в душе у каждого появилась некая нить, которая сквозь пространство и время уходила куда–то туда, где миром правил Создатель. Как показалось деревенским, пришельцы в этот миг ярко светились, излучая божественный свет, и наполняя души землян чем –то необъяснимым и таким загадочно святым. Через мгновение и аура всеобщего блаженства вырвалась на улицу, наполняя пространство мириадами искр, которые несли свет, тепло и безмерную любовь по всей деревне.
ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ДЕВЯТАЯ
ПЕЛА И ПЛЯСАЛА
Выступление в клубе представителей дружественной цивилизации, настолько изменил сознание народа, что буквально через день Горемыкино, и Малые бобры стали преображаться, словно на картинке. Народ, словно яблочко на яблочный спас налилось соком вселенной, и осознав свою значимость в космическом пространстве, приступило не разрушению, а к созиданию животворящего мира. Каждый почувствовал в тот миг, что он не просто пыль времени– он кирпичик в фундаменте вселенской цивилизации. На нем, на каждом из них держалось ядро жизни не только на Земле, но и во всем космическом пространстве.
На свадьбу Коли Крюкова и Марии Балалайкиной собралось всё Горемыкино. «Форд» участкового, украшенный кольцами, шарами, лентами и свадебным пупсом на капоте подъехал к ЗАГСу в точно назначенное время. Народ, собравшийся поглазеть на молодоженов, обступил свадебный кортеж, стараясь, как можно внимательней рассмотреть наряды молодых, которые всегда были поводом для досужих споров среди вдовых бабок и неженатой молодежи.
Зиновий Шнипельбаум в тот самый миг прыгал вокруг молодоженов, моргая вспышкой фотоаппарата, мечтая увидеть на шее Балалайкиной тот вожделенный камень, ради которого он был готов пойти на всё. К его удивлению на груди Максимовны бриллианта не оказалось. Этот факт насторожил, его сущность, но он, не теряя веры и надежды, продолжал снимать, чувствуя, что это всего лишь случайность.
— По любви и взаимному ли согласию вы вступаете в брак?! — спросила заведующая ЗАГСом молодоженов. — Жених?!
— Да! — ответил Коля Крюков.
— Невеста?! — обратилась заведующая к Максимовне.
— Да! — ответила Балалайкина.
— Это хорошо, что вы самостоятельно приняли такое решение и на мои вопросы даете только положительные ответы! Распишитесь в книге регистрации браков.
Машка Балалайкина счастливая, как никогда, подошла к столу, держа в руке букетик ландышей и милых её сердцу незабудок. Она присела на стул и, пустив слезу, расписалась в книге, представляя себя в объятьях своего молодого возлюбленного. Следом за ней, тоже самое, сделал и Коля Крюков, оставив свой автограф, как клятву в любви и верности Марии Максимовне Крюковой.
— А теперь позвольте мне от имени государства объявить вас мужем и женой! Поздравьте друг друга! — сказала заведующая, вручив жениху свидетельство о браке.
Максимовна, закрыв глаза, почувствовала, как теплые Колины губы коснулись её губ. В этот миг какое–то странное чувство настоящего бабьего счастья коснулось её сердца, и Максимовна искренне заплакала. Сейчас она не понимала, за что за какие страдания и заслуги Бог даровал ей не только вторую молодость, но и настоящую любовь? Как получилось, что она, старая женщина, прошедшая сквозь огонь войны, сквозь потерю сына и трех своих мужей, вдруг восстала как птица Феникс из пепла и праха и вновь стала красивой и желанной?
Зиновий время даром не терял — сквозь видоискатель фотоаппарата он, словно рентгеновский аппарат буравил взглядом грудь невесты, стараясь выискать за складками свадебного платья то, что так беспардонно будоражило его внутренние органы.
Сквозь карман, он чувствовал ляжкой, как фальшивый бриллиант жжет его еврейскую кожу и это ощущение сотрясало его ливер, наполняя кровь потоками адреналина. Мозг рисовал детективные картины подмены фальшивки на оригинал во время свадебного застолья, некоторые варианты были отвергнуты сразу, а некоторые он резервировал и аккуратно прятал в дальних уголках мозга. Напряжение с каждой минутой возрастало. В эту минуту в погоне за богатством он чувствовал себя настоящим африканским леопардом, который гонится за своей жертвой, предвкушая момент истинного наслаждения её плотью.
Под ликующие возгласы и рев горемыкинской толпы, Коля вынес из ЗАГСа Максимовну прямо на руках. Народ, стоящий на площади напротив дворца бракосочетания зарукоплескал, и на головы молодых полетели конфеты и звонкая мелочь. Гости и даже пришельцы желали им счастья, поздравляя молодоженов и одаривая их цветами и поцелуями. Ни кто в те минуты даже представить не мог, что бывшая старуха Максимовна Балалайкина превратилась в молодую красивую девушку полную здоровья и любви. Все в ней от ног до головы было такое ядреное, что никто не мог усомниться в молодости и первозданной свежести этого «цветка».
Зиновий следовал за молодым семейством Крюковых всюду. Он снимал, снимал и снимал, проворачивая в голове одну комбинацию за другой, стараясь из всех сил определить время, место операции по подмене камня.
Он был готов влезть даже в пасть крокодилу лишь бы оказаться рядом с драгоценностью на длину вытянутой руки. Он ждал! Ждал, как ждет свою жертву паук, притаившийся в центре паутины.
Хрёгур и император Нубиры Сюсель, дабы не пугать землян своим экзотическим видом, приняли человеческий облик, по просьбе жениха и невесты заняли почетные места среди гостей. Очаровашка Сюсель на правах шафера суетился рядом с женихом, словно тайный агент, не выпускал из виду фотографа Зяму, предчувствуя какой–то подвох.
Появление «искателя бриллиантов» на этой свадьбе было не случайным. Как показалось Хрегуру, он довольно пристально рассматривает роскошный бюст невесты, как бы выискивая на нем что–то такое, что выходит за рамки мужских природных интересов.
Тем временем, когда почти весть народ Горемыкино был на свадьбе, кузнец Прохор и Митя Дихлорэтан, решились на отчаянный поступок. Гипнотический «Телепатон» никак не давал покоя всем любителям крепких напитков. По случаю бракосочетания Крюкова и Максимовны, гуманоиды решили его временно отключить. Испив для куража добрую дозу самогона и вооружившись ломом и кайлом, парни «тайными партизанскими тропами» двинулись к пресловутой водонапорной башне, которая, словно огромная граната торчала над просторами села Горемыкино. Согласно людской молвы, именно на ней находился этот гадский и ненавистный прибор, который испускал злополучные лучи, мешающие устоявшимся жизненным процессам. Как только голова Прохора появилась над башней, дикий крик испугавшейся вороны, сидевшей на гнезде, разнесся над колхозным садом. От такой неожиданности Прохор чуть не опустил лом на голову Мити Дихлорэтана, который полз по лестнице следом за ним.
— Кыш, кыш, сучье отродье, — завопил Прохор, отгоняя испуганную птицу с насиженного места.
— Кто там?! — спросил Митя, видя, как его друг махает ломом.
— Кто, кто, кобыла в манто! — ответил Прохор и влез на башню., которая открывала первоклассный вид достойный кисти настоящего живописца.
Кузнец, оцарапанный острыми когтями птицы и побитый клювом, в нервах пнул кирзовым сапогом её насиженное гнездо.
— Ты что, делаешь придурок? — заорал Митяй, вытирая рукавом своего костюма растекшиеся по лицу желтки и белки, которые еще не успели превратиться в эмбрионы.
— Ну и где этот аппарат? — завопил кузнец, раскидывая ногой остатки вороньего гнезда. — Где?! Я что, зря на такую верхотуру лез?!
Митя влез на крышку башни, и, присев, закурил, глядя, на окружающие просторы. Глубоко затянувшись, он с умным видом ткнул пальцем в стальную крышку и сказал:
— Лунатики тебе не дураки! Аппарат внутрях бочки!
Митя приложил ухо к нагретому от солнца металлу и услышал, как внутри где–то в глубине бака что–то тикает и журчит.
— Я, чую там прибор!
Прохор, приложив ухо к баку, услышал тиканье, которое по звуку напоминало часовой механизм бомбы.
— Ага, и я тоже чую! Тикает, сука!
Прохор был из той породы людей, которые в силу своей недюжинной физической силы располагали таким объемом мозга, что деревенские мужики в шутку прозвали его «бройлер» или «диплодок».
Грохот лома о металл, гулким громовым эхом разнесся по колхозному саду. Вороны, сороки и прочая живность, облюбовавшая его для продолжения рода, в страхе покинули насиженные места и разлетелись в поисках укрытия. Прошка, бил по гайкам, которые держали люк бочки до тех пор, пока люк не открылся.
— Ну, ты, метр с кепкой, глянь, что там есть?!
Митя, как идейный вдохновитель, встав на колени, глянул в дыру. Кроме черноты да прохлады воды, повеявшей на его лицо, в бочке ничего не было видно.
— Ничох не видать!
— Глянь лучше! Глазья растопырь и смотри!
Митя вновь встал на колени и взглянул в бочку. Он, опустив в дыру свою голову, сказал:
— У–у–у!
Его голос разошелся внутри этого стального цилиндра гулким эхом.
— Ничего нет! Я думаю, что прибор в другом месте.
То ли ради шутки, то ли со зла за неудавшуюся авантюру, Прохор схватил Митю за ногу и опустил в бак до пояса.
— Гляди гад — есть там прибор или нет!?
Если бы кузнец знал об особенностях Митиных сапог — сорок пятого размера, он вряд ли бы отважился на подобный поступок.
Митя выскользнул из своей обуви, как выскакивает скользкий угорь из рук рыбака. Пролетев около метра, он нырнул в холодную артезианскую воду.
— Ко–ко–ко–зел, — заорал Митя, барахтаясь как поплавок на поверхности, — я пл–аа–вв–ать не умею!
Сердце кузнеца дрогнуло. Стоя на карачках, он что было сил, заорал в дыру:
— Держись! Я спасу тебя брат!
В этот миг кузнец вспомнил, что в основании бочки есть люк для санитарной обработки. Слетев по лестнице, он со всей силы стал бить кайлом по болтам, которые держали люк. Через несколько минут, стальная заслонка, выдавленная шестидесяти тонной массой воды, отлетела в сторону. Огромный фонтан с ревом девятого вала по Айвазовскому вылетел из бака, сбив Прохора с ног. Тот, словно щепка, покатился по земле, уносимый рукотворной волной, а вместе с ней следом из башни, летело бездыханное тело Мити Дихлорэтана. В полете он обнял своего друга, и они вместе упали в огромную лужу.
На звуки наступившего апокалипсиса, на месте Армагедонна появилась баба Таня — Канониха, названная в честь своего покойного мужа Канона. Почти каждый день она собирала для своего бальзама лечебные корешки и разные травки. Привлеченная стуком железа и шумом воды, Канониха подобралась к башне и увидела «трагическую» картину: Там, в расплескавшейся по поляне воде, лежали два мокрых мужских тела. Одно тело было маленьким и внешне походило на Митю, а другое большим, в котором она сразу узнала любителя её продукции знаменитого смутьяна, кузнеца Прохора.
— Ой, что это? — охнула старуха, присев рядом.– Нявошь утопли?
Видя бездыханное тело почти утонувшего Митяя, она кинулась делать ему искусственное дыхание изо рта в рот.
В этот самый момент Прохор открыл глаза. Увидев, как сухая старуха, стоя на коленях целует его друга Митю, он принял её за смерть и что было сил, заорал:
— Отойди тварь костлявая! Он еще живой!
Старуха, застигнутая врасплох, оцепенела от неожиданности.
В этот самый миг Митяй внезапно пришел в себя. В его очнувшемся сознании мелькнула мысль: — «Я умер?!». Сквозь пелену проходящего беспамятства он увидел расплывчатое лицо бабы Тани, которое, как ему показалось, было лицом ангела, взывающего его во врата рая.
Митя протянул руки и прошептал, выплевывая воду.
— Это уже рай?!
— Это ад! — заорала Канониха и влепила Дихлорэтану по роже.
В долю секунды Митяй пришел в себя.
— А–а–а!!! — завопил он, увидев перед собой проявившийся лик смерти. Вскочив на ноги, он, словно заяц и босиком помчался по кустам в сторону деревни.
— А ты, кто? — спросил Прохор.– Ты не смерть?
— Я твой кредитор придурок, — ответила Канониха.–Ты по что ирод, бочку испортил?
— Так Митяй, в люк упал, — ответил Прохор, оправдываясь.
— Завтра, чтобы бочка была цела, а не то я тебя, — сказала Канониха.– Больше на долг ни капли самогонки не дам.
Прохор, взяв подмышки, сапоги Митяя, ушел, понурив голову. Канониха, так ничего и не поняв, растерянно осталась сидеть в луже, держа в руках собранный ей гербарий. Прохор еще не знал, на какие химические опыты способен извращенный разум Канонихи.
Свадьба была в полном разгаре. Столы были накрыты в колхозной столовой. Посреди свадебного застолья в блюде, украшенном свежей зеленью, мирно лежал печеный молочный поросенок. Его румяные с хрустящей корочкой бока были татуированы Сашей Зеком под хохлому цветной тушью, а на спине красовалась надпись: «Николай + Мария = Любовь». Коля с Максимовной сидели в голове стола. По их счастливому виду было видно, что они счастливы и любят друг друга. Их настроение передавалось на всех присутствующих гостей.
Зиновий сидел в самом конце стола. Как только народ начинал кричать горько, он подхватывался с места и щелкал фотоаппаратом, создавая иллюзию повышенной работоспособности.
Зяма знал, что народ, через час утратит бдительность. Вот тогда он сможет воплотить свой замысел и похитить невесту, требуя по русской традиции за нее выкуп. Выкупом, по его мнению, и должен был стать бриллиант «чистой воды», за которым так долго он охотился.
— Я это хочу, бу, сказать, — подняв рюмку с водкой, сказал подполковник Бу–бу. — Я, это Хочу, бу, выпить с вами за наших инопланетных гостей! Для нашей умирающей Убогой деревни это стало, бу, настоящим праздником, судьбы! Теперь благодаря нашим гостям с планеты Нубира его светлости императору Сюселю и господину Хрёгуру, у нас не только, будут строить Институт аномальных явлений. По последним данным, ЮНЕСКО занесло нашу деревню, бу, в фонд всемирного наследия Земли. Только в нашей деревне Горемыкине произошла историческая, бу, встреча земной цивилизации и инопланетного разума вселенной! По решению, бу, администрации корячинского района решено на огороде, где состоялась первая встреча Марии Максимовны с нашими друзьями с планеты Нубира, воздвигнуть памятный монумент, работы Церетели. Дом партизанки и героя войны Маши Балалайкиной решено реставрировать. На его базе, бу, решено создать настоящий, музей. Так выпьем же за наших внеземных гостей, которые изменили нашу жизнь!!!
Все присутствующие на свадьбе встали, и, подняв свои стаканы, стали чокаться, выкрикивая:
— Да здравствуют представители инопланетных цивилизаций! Героям космоса слава!
В тот самый момент, сквозь расстегнутый нубирийский балахон искра бриллиантового блеска драгоценного камня мелькнула на груди императора Сюселя. Вот тут–то до Зиновия дошло: настоящий бриллиант, который он так долго искал, находится у одного из почетных гостей. А этот факт рушил все его комбинации, которые он составил в коре головного мозга. Зяма не знал, что свадьба, на которой он присутствовал, на которой он так вкусно ел и сладко пил, в один момент перерастет в настоящий митинг. Весть народ, как один славили инопланетян, из–за которых жизнь в деревне коренным образом изменилась в лучшую сторону. А это за все времена не смогла сделать ни одна власть этой огромной и великой страны.
В этот миг, когда все его сомнения растаяли, словно утренний туман, Зиновий решил действовать. Действовать по–настоящему. Действовать, как Джеймс Бонд, попавший в стан врага. Мысли роем кружились в голове, и он не знал, за какую ниточку потянуть, чтобы поближе подобраться к объекту его страсти.
Дверь с грохотом открылась, и на пороге столовой появился смутьян и выпивоха кузнец Прохор. Подмышкой он держал сапоги Митяя, которые с грохотом упали на пол, добавляя в слова кузнеца больше трагизма.
— Люди, Митька утоп! — с порога заявил он, показывая на сапоги.
— Где?! — встав из–за стола, спросил участковый.
— В водонапорной башне, — понурив голову, сказал Прохор
— А что он там делал? — спросил Семен.
— Ён, вас хотел спасти! Ён, искал инопланетный аппарат тот! Ну, тот, что водку в дерьмо превращает! Ён ради вас, ради вас люди, свою жись положил за други своя! Ён же хотел, чтобы всем нам хорошо было, — сказал Прохор. Для пущей правдивости сказанных слов Прохор зашмыгал носом, и вытерев рукавом слезу, навзрыд заплакал.
Гости, представляя себе трагическую смерть Митяя, словно по команде выскочили из–за свадебных столов и бросились в колхозный сад оказывать помощь. Через минуту в столовой, кроме мокрого кузнеца никого не осталось. Не теряя даром времени, он, сунув в рот лист петрушки, не спеша собрал со стола несколько бутылок водки. Набив баул бутербродами с красной икрой, он еще раз осмотрел место торжества, и, оценив взглядом жареного поросенка, аппетитно лежавшего на блюде, аккуратно бросил его за компанию к бутербродам. Торжествуя победу, он облизал пальцы и удовлетворенный поступком, спокойно вышел из столовой, напоследок, пнув сапоги Митяя.
Митяй, играя роль утопленника, лежал в луже под бочкой, широко распластав руки. Все его тело было покрыто рыжей глиной, в которой он вымазался для пущей убедительности своего трагического конца. Идея раскрутить свадебное застолье Крюкова пришла к нему в тот момент, когда его догнал друг по несчастью.
— Ты куда, — спросил его Прохор.
Митяй сообразил, что через десять минут вся деревня будет знать, что он утоп под водонапорной башней. Этого счастливого момента, своей жизни он упустить никак не мог.
— Идея есть, — сказал он.
— Какая идея, — спросил Прохор
— Ты хочешь на свадьбе погулять?
— А что нас кто–то пригласил, — спросил кузнец, стараясь запустить шевеление мыслей в черепной коробке.
— Мы сами себе устроим свадьбу, — сказал Митяй. –Значит так! Ты сейчас идешь в «тошниловку» и скажешь, что я утоп. Канониха это подтвердит, она видела. Все прибегут меня спасать. А ты тем временем, грузишься пойлом и закусоном и приходишь ко мне за баню. После того как меня принесут домой, мы с тобой устроим банкет.
— Ну ты голова, — сказал Прохор.–Это же надо, как ты все хорошо придумал.
Дождавшись, когда Канониха с гербарием в руках покинула свои плантации и побежала домой, Митяй вернулся на место «страшной трагедии». Набрав в рот воды, он притворился мертвым утопленником.
Первым Митю увидел Семен Гутенморген. Митя лежал без сапог, широко раскинув руки, словно былинный богатырь на поле брани. Сквозь дырки в носках торчали пальцы с огромными, как у орла ногтями, и весь его вид при первом же осмотре вызывал чувство настоящей человечьей жалости.
Семен, не теряя ни минуты, приложил ухо к груди, и услышал ровный и размеренный стук сердца.
— Жив! Жив! Жив! — заорал он. Встав на колени, он решил сделать ему искусственное дыхание. Нажав на грудь Дихлрэтана, он увидел, как струйка воды вылетела из его рта.
Митяй, играя роль погибшего, после каждого нажатия на грудную клетку, словно кит, выпускал фонтанчик воды, дабы усилить иллюзию преждевременной кончины.
Семен, не теряя надежды на воскрешение, продолжал, продолжал и продолжал приводить его в чувство, пока вода не кончилась. Открыв глаза, он артистично сделал глубокий вдох, что даже сам Станиславкий будь он рядом, в этот миг бы заорал:
— «Верю! Верю!»
Люди, и инопланетяне, видя воскрешение утопленника, с глубоким облегчением вздохнули.
В эту минуту Семен Гутенморген спросил:
— Какого черта ты, дурень, в бочку влез?!
— Не помню, — только и сказал Митяй и вновь прикинулся потерявшим сознание.
Несли воскрешенное тело Мити Дихлорэтана на руках бережно всем колхозом, как несут героя павшего за благое дело. Свадьба, сменилась траурной церемонией. В этот миг никто даже не заметил, что в рядах спасателей отсутствует Прохор. Веселье и радость на лицах деревенских в одно мгновение сменилось человеческой скорбью по умирающему Дихлорэтану.
Зиновий, предчувствуя наступление удачного момента, шел рядом. Склонив голову, он краем глаза наблюдал за гуманоидами, которые вместе с землянами присоединились к траурной процессии.
Митю внесли в дом Максимовны, который находился недалече от сада, и положили на широкую кровать. Сам Дихлорэтан жил далеко на другом конце деревни, поэтому решено было сеанс его реанимации провести здесь в доме невесты.
Император планеты Нубира присел рядом, и, надел на шею Митяя магический камень нубирит. Вот в этот самый момент Зиновий Шнипельбаум чуть не подпрыгнул от такого поворота событий и посчитал это хорошим знаком фортуны. Огромный бриллиант, сверкнув всеми цветами радуги, лег на впалую грудь Дихлорэтана. Перед глазами фотографа поплыли радужные круги из американских купюр и он, спрятавшись за русскую печь, затаился там, словно мышь, застигнутая врасплох свирепым котом.
Зяма понял, что он насколько близко подкрался к своей мечте, что его сердце забилось с утроенной силой. Затаив дыхание, Шнипельбаум отодвинул шторку. Сквозь щель, он осмотрел комнату: Митяй лежал бездыханно, словно труп. Рядом с ним суетилась Светка — Пипетка, делая ему внутривенные уколы, чтобы вывести Митю из состояния комы. Зяма краем глаза видел: как только фельдшерица отворачивалась, Митяй открывал один глаз, чтобы оценивая обстановку.
Народ постепенно стал возвращаться в столовую, и уже через несколько минут в доме Максимовны осталась только одна Пипетка.
Стоя за печкой, Зиновий, молился всем богам одновременно. Выждав момент, Шнипельбаум тихо вышел из своего укрытия и, достав фотоаппарат, дребезжащим от волнения голосом произнес:
— Разрешите вас мадам, сфотографировать на первую полосу районной газеты. Народ должен видеть своих героев! Я уже вижу заголовок «Фельдшер села Горемыкино у постели спасенного».
Светка–Пипетка улыбнулась, словно голливудская кинозвезда и Зяма, мелькнув фотовспышкой, запечатлел её улыбку, рядом с телом Дихлорэтана.
— Так, а теперь, мадам, примем вот такую позу, — сказал фотограф и так лихо помог ей закинуть ногу на ногу, что по спине фельдшерицы прошел странный приятный зуд.
Зяма крутился перед ней, словно уж на сковороде. Светка настолько увлеклась этим возбуждающим её процессом, что даже не заметила, как Зяма одной рукой снял с шеи «утопленника» магический кристалл и заменил его финским контрафактом.
Сквозь приоткрытый глаз, Митя наблюдал, как в пылу бушующей страсти фотограф подменил кристалл. Прилив жизненной силы мгновенно иссяк, и Митяй тут же впал в кому, поверив самому себе, что он утопленник.
Тем временем, Зиновий обрабатывал фельдшерицу, что та, забыв о состоянии «умирающего», готова была выпрыгнуть из своих трусов. Страсть стать звездой района настолько захватили её сознание, что она проследовала за Зиновием Шнипельбаумом.
Придя в себя, Митяй оглянулся. Через окно на кухне он увидел, как Пипетка, радуясь жизни, исчезла вместе с фотографом в глубине сеновала. В тот миг утопленник выскочил босиком на улицу. Перепрыгнув через забор, он исчез.
Финский новодел болтался на шее Митяя, и он был горд, что ему пришельцы подарили такой красивый кристалл, который можно было пропить любой бабе.
— Ну что, получилось? — спросил Митяй, увидев Прохора.
— А нявошь! О, глянь, утопленник! Тут табе и колбасы! Тут балабасы, и водка, и даже жареный свиненок с надписью Калян + Мария! — сказал Прохор, показывая на баул с добытыми трофеями.
— Здорово мы их развели! — сказал Митя. — Давай, наливай! Свадьба продолжается!
— А это что у тебя, –спросил кузнец, показывая на магический кристалл.
— А хрен её знает. Побрякушка какая–то. Мне её на шею наш гуманоид повесил.
Прохор напряг мозг, стараясь вспомнить, но запах исходивший из баула исключил все его мозговые рефлексы и он, оторвав кабанчику ногу, откусил парной свинины.
Поставив на стол бутылку с водкой, кузнец ловко открыл бутылку и налил два стакана.
— Ну, ты, Митяй, аферист! Это ж надо так было придумать?! Как усё по нотам!
— А ты, что, Прошка, думал, что Митька мозгой шевелить не может! Во видал! Теперь, как Максимовна замоложусь. Я после на Пипетке жанюсь! Уж больно она баба заводная, — сказал Митя и, чокнувшись с кузнецом, вылил себе в рот водку.
— А где ты этот кристалл взял?! — спросил кузнец. Он взял в руку фальшивый «нубирит» и как железных дел мастер стал пристально рассматривать творение финских ювелиров.
— Ладно сделано!
— Это мне сам гуманоид одел, чтоб я не подох! — сказал Митяй.. — Ён же силой вселенной обладает! От него здоровье прямо прет, как дым из трубы! Теперь, я как Максимовна до ста годов жить буду! Во как!
— Наверно, денег больших стоить? — спросил кузнец.
— Да ни хрена он не стоить! Так себе побрякушка! — ответил Митяй. –Так стекла кусок!
— Может, продадим? — спросил кузнец.
— Ага, продадим! А нам потом гуманоиды такую хрень включат, что ты не только водку пить не сможешь, а даже на бабу ни коли не залезешь. Они могут! Будешь ты потом Прошка, свой корень жизни на палец как шнурок от ботинка наматывать! — сказал Митяй и засмеялся.
— А ну и хрен с ним! Давай, Митька наливай…
ГЛАВА СОРОКОВАЯ
КРАЖА ВЕКА
Зиновий Шнипельбаум вышел из сарая, гордо выпятив свою грудь, словно петух, покрывший молоденькую курочку. Его прямо распирало от полученного удовлетворения. Фельдшерица Пипетка оказалась на удивление бабой не только сговорчивой, но и довольно страстной. Этот факт настолько тронуло его внутреннее сознание, что он готов был жениться на деревенской медичке, лишь бы продлить до конца жизни минуты бушующего огня.
— Зямочка, а ты мне фоты сделаешь? — спросила Светка, вытаскивая из волос торчащие стебли сена.
— Сделаю! — сухо ответил Шнипельбаум.
— А мы еще увидимся?!
— Конечно же, моя голубка! — ответил Зяма.
— А когда? — спросила Пипетка.
— А когда скажешь, тогда и увидимся! Вот моя визиточка! — сказал Зяма и протянул Пипетке карточку.
Зиновий всей своей кожей почувствовал, что вот–вот и наступит тот момент, когда пришельцы хватятся символа и кинутся за ним в погоню. Нужно было, как можно скорее сваливать из села.
В тот самый миг, когда свадебная процессия вернулась со спасательной операции, Коля Крюков случайно обратил внимание на отсутствие среди стола аппетитного кабанчика с дарственной надписью. Вот тут–то и вскрылась тайна Митькиной «кончины», которую принес кузнец Прохор.
— Вот же козел! — заорал на всю столовую Крюков. — Господа, нас банально обокрали!
Только сейчас после слов сказанных Крюковым народ заметил, что на столе отсутствует несколько бутылок водки и большое количество закуски. Мужики, присутствующие на свадьбе, словно гусары, молча встали, и, извиняясь перед дамами, направились к выходу.
Выходка кузнеца и Дихлорэтана для них была поистине настоящим плевком в душу. Теперь каждый считал своим долгом расправиться с деревенскими аферистами, как это принято в был культурном обществе села Горемыкино.
— Что случилось? — спросил господин Сюсель у жениха.
— Нас ваше высочество развели! Митяй обманул нас, он не утонул! Пока мы возвращали ему жизнь, его друг кузнец конфисковал у нас все спиртные напитки. Так что сейчас они отмечают нашу свадьбу нашей водкой!
— А без водки никак нельзя, –спросил господин Сюсель.
— Нет! Нельзя! В былые времена такие опыты наше правительство уже ставило перед своим народом. В результате все безалкогольные браки развалились, а люди стали вымирать от падения рождаемости и отравлений всякой химией.
— Ты, Коля, не переживай! Мы сейчас проучим ваших воришек, — сказал правитель вселенной, и вытащив из кармана предмет наподобие мобильного телефона, ввел секретный код.
В этот миг, народ почувствовал, как оставшийся на столе алкоголь стал вновь испускать отвратительное зловонье. Было такое ощущение, что тысяча хорей, выпустила одновременно газы, и это вонючее облако накрыло всю столовую, заставляя народ мгновенно ретироваться на улицу.
— Боже мой, какая у нас интересная свадьба, –сказала Максимовна, очередной раз покидая свадебное застолье.
Николай нежно обнял жену за талию и тихо сказал:
— Так надо моё солнце! Сейчас все будет в порядке!
Максимовна улыбнулась и страстно впилась в губы Крюкова.
— Горько –закричала Канониха и народ подхватил этот радостный кличь, повторяя его до тех пор, пока молодые не перестали целоваться.
— Ну, давай! — сказал Митяй и вылил в рот рюмку с водкой.
Как раз в это время включился «Телепатон». Гипнотические волны в миллионные доли секунды пронзив пространство, впились в кору головного мозга Митяя и Прохора, приводя в действие химические процессы.
Митька, не успев проглотить, выплюнул водку изо рта, и выскочил на улицу в поисках пресной воды. Рвотные спазмы рвали его кишки на части. Им казалось, что вот он наступил та минута, когда смерть станет избавлением от душевных и физических страданий.
Зек, Семен Гутенморген и жених Коля Крюков появились в тот самый момент, когда измотанные рвотой кузнец Прохор и Дихлорэтан уже валялись во дворе.
— Ти сдохли? — спросил Семен Гутенморген, присев рядом с телами.
— Не, еще живы! — ответил ему Крюков. Легонько пнув кузнеца в ягодицы, сказал:
— Ну что брат, еще водки хочешь?
— Прости нас Коля, хватит! Напился до самой смерти, — сказал тот, стараясь разжалобить жениха.
Бить на Руси лежащих на земле никогда ни в какие времена не было проявлением воинской доблести. Измываться над пострадавшими никто не стал. Семен и Зек, забрав баул, просто вышли из хаты, и хотели было уже идти назад в столовую, как жених, сказал.
— Не успела эта саранча наш урожай слопать.– Эх, ты Митяй, Митяй– сказал Коля.–Разве не дали бы вам, как людям выпить на нашей свадьбе? Разве пожалели бы для вас этого пойла?
— Проси нас Коля, бес попутал, — сказал Дихлорэтан.
Господин Сюсель подошел к Митяю и снял с него магически кристалл, который должен был даровать ему жизнь. В тот миг его, словно ударило током. Лицо гуманоида мгновенно изменилось, будто ему плюнули в душу.
— Где, где, где? Где кристалл? — спросил он таким голосом, что у Митяя затряслись поджилки.– Ты знаешь Митя, что там, на обратной стороне Луны, стоит наша армия из миллиона головорезов, которые порвут за этот кристалл всю Землю на куски. Где делся кристалл?
— Я, я, я видел, как его подменил фотограф, — сказал Дихлорэтан заикаясь.– Я был почти без сознания!
Горемыкинские мужики, услышав покаяние Дихлорэтана, загудели, словно шмели на лугу.
— Господин Сюсель, мы поможем вам, — сказал жених Коля, стараясь предотвратить войну.
Но курок был спущен, и пламя межгалактического военного сражения стало разгораться в селе Горемыкино, превращаясь из свадьбы в полноценные военные действия.
— Семен за мной, — проорал Крюков и бросился к своему дому, где был спрятан «нубирийский челнок».
— Что случилось, спросил Семен, бросив на землю баулы с бутербродами и поросенком.
— Что, что! Фотограф Зяма, похитил символ вселенской власти нубирийцев. Они объявляют войну.
— А ты, что хочешь сделать, — спросил Гутенморген.
— Я хочу остановить это безумие, — ответил Крюков.– Земля Семен, в опасности! Поднимая пыль столбом, Гутенморген и Крюков, помчались, заводить «тарелку», чтобы перехватить удирающего из деревни Шнипельбаума.
ГЛАВА СОРОК ПЕРВАЯ
КАК АУКНУЛОСЬ — ТАК…
Зяма, вырвавшись из Горемыкино, ехал в новеньком кабриолете БМВ в сторону Корячинска, любуясь и разглядывая вожделенный камень, который он для радости глаза, повесил перед собой на зеркало заднего вида. Завороженный его чистотой, величием и вселенской красотой он, настолько залюбовался, что совсем не заметил, как свернул не на ту улицу.
Коля Крюков, заняв место главного астронавта, что было сил, вдавил шар управления в подлокотник. НЛО взмыл в небо с такой скоростью, что расстояние от деревни Горемыкино до города Корячинска сократилось в сотни раз.
Прильнув к куполу, Гутенморген рассмотрел кабриолет Зиновия, который, спокойно, двигался в сторону Малых бобров.
— Крюк! Я его вижу! Направление Малые бобры, — сказал Семен.
— Есть, направление Малые бобры, — ответил Коля. Крутанув шар, он заложил тарелку в крутое пике.
Зяма в мечтах о богатстве поздно заметил, что повернул не в ту сторону. Когда он взглянул в зеркало заднего вида, то его густые и закрученные завитушками еврейские волосы, мгновенно выпрямились и встали дыбом.
Там сзади всего лишь в десяти метрах было нечто. Это был НЛО, который бесшумно висел в воздухе, держа под контролем все действия водителя.
Вот тут Зиновия Шнипельбаума окончательно охватило оцепенение страха. Превозмогая судорогу, которая сковала его ноги, он вдавил акселератор в пол. Машина, поднимая пыль и виляя задом, влетела в Малые бобры
Куры, гуси, беспечно гулявшие по дороге, в страхе вспомнили, что они птицы, и с таким усердием замахали крыльями, что разлетелись во все стороны в поисках спасения. Как ни старался Зяма оторваться от преследования, у него ничего не получалось. НЛО перемещался по воздуху с такой скоростью, что ни одна машина на планете Земля не могла конкурировать с этим звездолетом.
— Водитель БМВ примите вправо и остановитесь, –услышал Зяма за спиной властный голос.
Зяма, словно на ралли Париж–Дакар стал так вращать баранку, что у него закружилась голова.
Вырвавшись из деревни, Шнипельбаум летел на пределе всех лошадиных сил. Страх гнал его в неизвестность. Эта неизвестность с каждой секундой становилась все ближе и ближе.
Зиновию, как и многим другим гостям Малых бобров, были неведомы тайные тропы селян. Немногие знали, что между длинных одноэтажных зданий, крашенных белой известью, находится огромная яма жидкого свиного навоза, который стекал туда по огромным трубам со всех свинарников свинокомплекса. Шнипельбаум влетел в яму со свиным навозом на скорости более ста километров в час. Красный лакированный кабриолет, подняв густой грязный фонтан брызг, нырнул и заглох посреди зловонной лужи, покачиваясь в фекалиях как на водяном матраце.
Плавая посреди этого зловонного болота, Зяма, вспомнил слова бабушки Цили. В тот самый миг он отчетливо увидел над собой в небе её неповторимый образ, который с высоты поведал ему:
— «Зямочка, мальчик мой, не бойся какашек — какашки всегда к большому богатству!!!
Сейчас этих какашек было столько, что никогда, ни в одном сне, ни наяву, такого богатства Зяма увидеть не мог. Дерьмо было всюду. Оно лезло через борта кабриолета и втекало в машину, наполняя, её ядовитым зловоньем. Зиновий сложив руки лодочкой, обратился к висящему над ним образу.
— Бабушка, спасибо -я чертовски богат! — сказал Зиновий, парящему над ним духу бабушки Цили. Заплакав, он поднял ноги над полом, чтобы не испачкать туфли, которых еще не коснулась черно–зеленая жижа.
Тарелка медленно опустилась над машиной. Словно под действием магнитного поля нубирит вместе с зеркалом оторвался от машины, и тут же был всосан во внутрь.
Зиновий в страхе запричитал иудейскую молитву и почти приготовился к смерти, но тарелка НЛО, сверкнув огнями, без звука и пыли растворилось в вечернем небе, обдав фотографа обволакивающим теплом.
ГЛАВА СОРОК ВТОРАЯ
ПРОВОДЫ
Провожали гуманоидов всем районом. Весь народ от мала и до велика собрался в деревенском клубе. По факту возвращения инопланетян, местной художественной самодеятельностью, был поставлен необычайно красочный концерт. Максимовна, как авторитетная певица и заведующая клубом, устроила гостей в первом ряду. Украдкой она наблюдала из–за кулис, как гости из далекой галактики воспринимают действия, которые развивались на сцене, согласно творческого сценария. По плану первыми на сцену вышли дети. Под духовой деревенский оркестр они пели знаменитую песню периода освоения космического пространства, слегка переделанную на новый лад:
— Мы верим, друзья, караваны ракет, помчат Вас вперед от звезды до звезды. На пыльных тропинках далеких планет останутся Ваши следы!
Император Сюсель и Хрегур чирикали от удовольствия. Они принимали дары землян и не могли отказаться, чтобы не обидеть гостеприимных хозяев. За это время, что они пробыли на Земле, они так полюбили горемыкинцев, что глядя на концерт, не смогли сдержать слез.
Ближе к концу концерта на сцене появилась сама «примадонна » горемыкинского дома культуры. Мария Крюкова, выплыла из–за кулис, держа в руке микрофон, и запела:
— Вновь от меня ветер злых перемен тебя уносит. Hе оставив мне даже тени взамен, и он не спросит. Может быть, я хочу улететь с тобой птицей — за синей мечтой. Ты возьми меня с собой, я пройду сквозь дни и ночи, — обращаясь к гуманоидам, пела она. — Я отправлюсь за тобой, чтобы путь мне не пророчил. Я приду туда, где ты, нарисуешь в небе Солнце, где разбитые мечты обретают снова силу высоты!
Колька Крюков сидел рядом с господином Хрёгуром и толкал локтем его в бок в те моменты, когда его жена Машка выдавала на сцене такое, чему она успела научиться в Москве. Она, то обращалась к инопланетянам, то, завалившись на сцену, тянула руки в зал, выражая на лице настоящие любовные страдания.
— Во, глянь, что делает! Кабы не ваш, кристалл, то помер бы такой талант! Спасибо братан! Спасибо! — сказал Крюков, пожимая руку господину гуманоиду..
— Каждый раз, как только спускается ночь на спящий город. Я бегу из дома бессонного прочь в тоску и холод. Я ищу среди снов безликих тебя. Hо в пелене нового дня — я выбираю тебя– пела Максимовна!!!
От таких откровенных слов, обращенных к Хрегуру, он даже заплакал, точно так же, как плачут земляне, вытирая платочком слезы своей инопланетной сентиментальности.
Песня Максимовны настолько тронула душу пришельца, что он пообещал Крюкову, вернуться на Землю через сто лет.
— Ну, ты, даешь инопланетянин! Мы до вашего прилета не доживем! — сказал Коля, и по–дружески похлопал его по плечу.
Ближе к вечеру, когда красный диск солнца коснулся кромки земли, на поляне около местного сельпо собралось все Горемыкино. Тарелка, сверкая своими металлическими боками, отливала настоящим золотом. Народ обступил инопланетный звездолет и в те грустные минуты расставания каждый из землян хотел лично попрощаться с инопланетянами.
Митя Дихлорэтан и кузнец Прохор стояли поодаль, поглаживая животы в предчувствии грандиозной пьянки. За полгода пребывания инопланетян в деревне Горемыкино, они коренным образом изменили жизнь её обитателей и сознание местных землян.
Все, что не удалось сделать ни одному правительству управляющего Россией за последние триста лет, гуманоиды сделали всего лишь за шесть месяцев, вселив в людей уверенность в завтрашнем дне. Они не только технично изменили мировоззрение людей, но и полностью излечили мужиков от пристрастной привычки.
Только два человека Прошка да Митька, были неподвластны колдовским чарам и при любой подвернувшейся возможности старались испить «горькой» впрок. Сейчас они не знали, да и не понимали, что благодаря этим уникальным способностям своих организмов они не только стали объектами изучения инопланетянами, но и приняли участие в их эксперименте, о котором они еще не знали сами.
— На вот, держи ваша светлость, — сказала Семеновна, подавая небольшую корзину свежих ароматных пирожков императору Сюселю, — дорога вам дальняя! Чайку на орбите попьете!
— Дай–ка, подружка моя, и мне им что–то подарить! — сказала Канониха и протянула инопланетянами две бутылки чудотворного бальзама.
Даже подполковник Бухарцев не удержался. В самую последнюю минуту он сунул в тарелку гуманоидам новые паспорта граждан России. Сашка Зек с гордостью преподнес императору планеты Нубира кожаную куртку из выделанной свиной кожи с татуировкой великой «Джаконды» Леонардо да Винчи.
Выждав момент, Максимовна обняла императора и пустив слезу у него на плече, сказала:
— Прости меня ваша светлость. Прости что я ухватом тогда вас оприходовала. Я не знала, что вы настоящий император планеты Нубира. Кто вас разберет в ваших скафандрах.
Император Сюсель нежно обнял Максимовну и на ухо сказал:
— Создатель избрал тебя! Он подарил тебе второй жизни круг, чтобы мы еще увиделись. Помни -жизнь твоя, будет перемен полна. Скоро ты станешь ставленником Создателя на Земле.
По окончании короткого митинга, тарелка взмыла в небо. Сделав круг над деревней, она исчезла навсегда в просторах вселенной, унося с собой не только пирожки, но и добрые сердца землян.
Как только тарелка растворилась в космосе, кузнец Прохор ударил по басам русской гармошки и запел:
— Прилетели марсиане — привезли конфеточку! Из старухи, баба Маша превратилась в девочку! Опа, опа — зеленая ограда, девки любят марсиан, так ему и надо!
Канониха выскочила на поляну, и, закружившись в танце, подхватив частушку, выдала будто писала всю ночь
— Водки мы давно не пьем — хватит жизнь калечить, Алкоголиков какашкой — гуманоид лечит! Гуманоид, гуманоид, гуманоид лапочка, у майора на башке из ведерка шапочка!
Максимовна, выкатив налитые соком груди, вышла на круг и сквозь слезы подхватила, словно эстафетную палочку
— К нам лунатик прилетел — в огород спустился, а Шумахер увидал, до смерти напился!!! Звезды в космосе висят — путь нам освещали, гуманоиды вернуться, бабам обещали!
Впервые за все время все жители деревни Горемыкино ощутили себя одинокими детьми родители, которых, далеко уехали, оставив их на произвол судьбы. За то время, которое гуманоиды провели в деревне, народ настолько полюбил пришельцев, что сейчас было трудно поверить, что они навсегда покинули Землю и больше никогда на нее не вернутся.
ЭПИЛОГ
Еще долго после отлета нубирийцев, народ добрым словом вспоминал прилет этих чудаковатых пришельцев.
На огороде Марии Максимовны Крюковой, где впервые приземлилась инопланетная тарелка, Семен Гутенморген воздвиг монумент, посвященный первой встрече с инопланетянами.
Начищенная и отполированная молочная ванна в виде «инопланетного звездолета» высилась над домом Марии Крюковой, в котором был размещен музей, посвященный исторической встрече.
Предприимчивая Танька Канониха, даром время не теряла. Используя местный брэнд, она запустила новую серию космических напитков под названием «Слеза гуманоида» и «Настойка вселенская». Кто бы мог подумать, что после того, как слух о прилете инопланетян разошелся не только по всей стране, но и даже по всему миру, в село Горемыкино, словно в Мекку непрерывным потоком потянулся народ. Люди жаждали своими собственными глазами видеть легендарное место контакта двух цивилизаций. Каждому хотелось не только увидеть эти святые исторические места, но и испытать на своей шкуре действие знаменитого гипнотического «Телепатона», который остался у Семена. Каждый камень, каждый предмет в Горемыкино в одно мгновение превратился в музейный экспонат и поднялся в цене.
За какие–то месяцы свинарь и самобытный художник Сашка Зек стал довольно знаменитым и богатым кутюрье. Несколько открытых им тату салонов, и ателье по пошиву одежды из свиной кожи ежедневно производили до десятка картин на живых свинках и телах сумасшедших паломников, которые мечтали запечатлеть сюжеты исторических свиданий земного и инопланетного разума.
Деньги от туризма и продажи сувениров, словно из рога изобилия полились в село Горемыкино. Уже через полгода деревни Горемыкино, и Малые бобры превратились в настоящий филиал Рублевского шоссе. Цены на земельные угодья под строительство элитных домов в этих селах достигли такого уровня, что легче было купить участок вблизи Москвы и Санкт–Петербурге, чем в центре самого села.
через девять месяцев после того, как пришельцы покинули землю, Максимовна родила сына. Назвали его, как первого космонавта планеты Земля — Юрой.
Знаменитее всех стал Митяй по кличке «дихлорэтан». Вскоре после отлета он заболел и окончательно бросил пить. Прохор не отходил от своего друга ни на шаг. Митяй вскоре поправился, но постепенно его живот стал приобретать странные округлые формы, что очень насторожило всех, кто знал Митяя.
Возможно, что пришелец оставшись наедине с Митяем, умудрился отложить в его чахлом теле личинку. Через генетический эксперимент изменили половую принадлежность Митяя, предложив ему альтернативный вариант исцеления от недуга.
— Что–то вид у тебя какой–то не такой не здоровый, — спросил Прохор. — Ти печень у тебя болит, ти какие газы тебя так пучат?! — спросил он, щупая вздувшийся живот.
— Ти дурак ты, Прошка! Ничох у меня не болит, так что–то дует! — сказал Митя, стараясь прикрыть то, что уже скрыть было невозможно. — В район завтра поеду — к доктору, газы сдувать…
— Жаль Митяй, что «Пипетка» за фотоаппаратчика замуж вышла! Так бы может она бы тебе какой укол сделала. Смотришь, сдулся бы, — сказал Прошка, закуривая.
— А ты, знаешь, что Крюков нашу Максимовну в роддом отвез? Рожать старуха будет!
— Какая старуха! Она молодуха, — ответил кузнец. — Но меня Митька, сейчас больше твое состояние напрягает. Ты и водку уже девять месяцев не пьешь. И пузо у тебя почему–то растет. Ты прямо на глазах пухнешь. Может ты беременный!?
— Ты что дурак, — сказал Митяй, делая удивленные глаза, — я же мужик!
А уже через три дня после того, как родила Максимовна, впервые в истории человечества, местные хирурги произвели кесарево сечение. Митя Дихлорэтан внезапно разродился, явив на свет первого на Земле нубирийца. Но это уже совсем другая история…