Глава 4
Долина первой Серебрянки
Ревела буря, дождь шумел — Ну, не пил я! — свинка и свинство — каптёрская снаряга — мазюкалы, романтики и шутники — в абокояде
В абокояде
— Тюли, тюли, тюли, тюли, — напевал себе под нос Стас Палыч, копаясь меж двух кривых берёз недалеко от лагеря.
— Кто это там тюлькает, — поднял голову Чемякин, прислушиваясь.
— Да это Стас что-то конструирует у тропы, — сказал Лебедев.
— Небось личный космодром делает, а я потом по его же говну и ходить буду. Ну, я ему сейчас задам!
Чемякин отсёк топором небольшую ветку и отправился на звук, который выдавал Стас Палыч. Остальные потянулись за ним, предвкушая новый спектакль.
Стоя на коленках, он выкладывал из принесённых камней что-то непонятное для его товарищей. На двух продолговатых камнях лежал плоский камень величиной с хорошее блюдо в круговом обрамлении других камней, но поменьше. Мурлыкая под нос свои «тюли, тюли» Стас Палыч привязывал к веткам берёз многочисленные цветные тряпичные полоски. Закончив с последней полоской, он достал из кармана маленький колокольчик из жёлтого металла и прицепил его над плоским камнем.
— Смотри, Стас шаманский уголок строит, — сказал Кельдюшев Лебедеву, догадавшись, что делает Стас Палыч.
— Тюли, тюли, тюли, тюли… — пропел Стас Палыч, отходя и любуясь своим творением.
— Это что такое? — спросил Чемякин, показывая на шаманский алтарь, сооружённый Стас Палычем.
— Ну, я так думаю это алтарь для хорошей погоды, вот на этот плоский камень можно положить монетку для солнышка, — сказал Стас Палыч.
— Padre благословите, — сказал слёзно Кельдюшев, склоняясь и хватая руку, Стас Палыча для пожатия.
— Да пребудет с тобой Бог сын мой, — по-отечески сказал Стас Палыч, выписывая крепкий щелбан в лоб припадшего.
— Ты что делаешь дурак, — крикнул, отскакивая Кельдюшев.
— Надо было тебе Стас не в плотники идти, а на попа учится, — сказал Лебедев, наблюдая эту живописную картину.
— А вообще ребята у меня есть потрясающая идея, — сказал Стас Палыч.
— Да ну тебя с твоими дурацкими идеями, — сказал Кельдюшев, потирая ушибленный лоб.
— Наверное, он хочет нас позвать в язычники, — сказал Чемякин.
— Как-то у тебя Володя получается всё пошло и не красиво. Я предлагаю очиститься, от городской грязи на это и есть потрясающая идея. Изобретём идолопоклонничество отличимое от языческого движения, обряды на момент пребывания в этих горах. И неважно кто крещённый, а кто мусульманин Бог един и свинина тоже пища. Забудем про электричество как мракобесие современного мира. Главное что на период похода мы в новой вере. Мы будем молиться Абокаяде.
— А кто это? — спросил удивлённо Чемякин.
— Ну, кино было «Семён Дежнев» там баба была Абокояда.
— А при чём тут мы? — спросил Лебедев.
— А вы знаете, мне нравится мысль Стаса быть абокоядами это всё-таки лучше, чем быть эскимосами, — сказал Кельдюшев.
— Ну, вот ты и будешь главным абокоядином, — засмеялся Чемякин.
— А вот и нет, кто у нас главный ты, кто за все деяния понесёт ответственность, тоже ты, а я простой плотник чего с меня взять, — засмеялся Стас Палыч.
— Нет, ты не плотник ты идеолог, серый кардинал и я полагаю вожжи тоже у тебя в руках, а мы как марионетки, не выйдет, дудки-с, — Чемякин показал Стасу Палычу фигу.
— Ну, ты прямо как социалист тебе всё другим ничего. Это вы социалисты придумали мир, в котором всё общее, а на самом деле предполагаете спать на пуховых перинах и жрать вкусную пищу, а другие кто помельче, будут спать на дерюге и жрать то, что осталось от вас!
— И тут Остапа понесло, — сказал Чемякин, поднимая руки. – Ладно, сдаюсь, только не жарьте меня на костре истории и не тыкайте в попу копьями.
— Может имена придумать себе? — спросил Кельдюшев.
Стас Палыч подумал и кивнул.
— Это тоже идея хорошая. Надо подумать.
— А Стас я смотрю, быстро вжился в образ Владимира Ильича, осталось только приобрести партийные клички, — сказал Чемякин.
— Ну, если не хотите, — развёл руки Стас Палыч.
Чемякин вдруг подскочил на месте и, схватив крышку от кастрюли прикрывавшую компот, стал стучать по ней ложкой. Он скорчил страшную рожу и стал дёргаться как шаман из фильма «Земля Санникова». Лебедев тоже дико завопил на всю округу и тоже стал отплясывать дикий танец. Кельдюшев стал что-то бормотать свистеть в свисток и шипеть как змея. Стас Палыч тоже включился в игру. Он придуркавато подпрыгивал на месте и, выпячивая губы, дудел в кулак, при этом ухая филином. Вдруг над лагерем зашумел ветер, стали раскачиваться низкие корявые берёзы. Небо потемнело, зашевелились камни, и по всей долине реки стало нарастать низкое рычание. Плотный туман сошёл с гор и стал валиться, вниз заволакивая собой всё, что попадалось ему на пути.
Пламя рвущегося костра стало отрываться от раскаленных поленьев и, вспыхнув яркой вспышкой, взвилось вверх огненным змеем, распластавшись над четвёркой туристов.
— Боже мой, что это такое? — побледнев от животного страха, тихо спросил Кельдюшев.
После огненного выплеска наступила чёрная мгла, а в крутящемся хаосе веток, листьев, мелких камешков и песка всё нарастал и нарастал рёв дикого неизвестного зверя. Друзья туристы от нарастающего ужаса сбились в кучу и, закрыв глаза руками, чтобы их не посекло летающим мусором стали молить о спасении своих душ.
Где-то наверху сквозь толщу свинцового тумана красными раскалёнными нитями вниз спустилось скрежечащееся покалывающее тела сияние, а спустя некоторое время на лагерь обрушился раскатистый гром. После чего вращение ветра прекратилось, весь летающий мусор упал, заваливая лагерь, и скорчившиеся тела туристов. Наступила мёртвая тишина.
— Ну, вот и всё, — сказал Чемякин, открывая глаза.
Но как оказалось, это было не всё.
— Слышите, вроде как стекло хрустит, — сказал Лебедев, поднимая голову вверх.
И тот час на лагерь обрушилась тяжёлая ледяная секущаяся крошка из тысяч тонких ледяных лезвий. И вся эта шелестящая масса начала резать и кромсать через открытые места кожу любителей горных вершин в кровь.
— В палатку, — крикнул Лебедев.
И вся компания кинулась в своё убежище.
— Вот ни фига повеселились, — сказал Чемякин, когда все расселись внутри и стали зализывать свои раны.
— Чтобы я ещё раз поучаствовал в таких шаманизмах, да никогда, — сказал Кельдюшев, прислушиваясь к шелесту ледяных лезвий.
— Хочу молока, — вдруг сказал мечтательно Стас Палыч.
— Ну, так иди на улицу подои ледяную корову, она ждёт своего героя, — ухмыльнулся Кельдюшев.
Но Стас Палыч помялся и криво улыбнулся, показывая глазами на стенку палатки.
— Там чую, злые духи нас поджидают.
— Стас чуют только лом в жопе, а всё остальное ощущают, — язвительно сказал Чемякин под хохот остальных.
— Чёрт возьми, а компот-то я не прикрыл, — воскликнул Стас Палыч.
— Не волнуйся, я прикрыл его крышкой, — сказал Чемякин.
Растянувшись на своих спальных местах, компания предалась снам до тех пор, пока горячее дыхание солнца не разбудило их.
— Ой, как жарит, — сказал, жутко зевая, Стас Палыч осматривая лежащих рядом друзей.
Он расстегнул молнию на входе и выглянул наружу. То, что было там, очаровало его, и он вылез навстречу солнечным лучам, которые приникали сквозь листву корявых берёзок.
Осторожно переступая через мусор, Стас Палыч осмотрел весь лагерь и устроенный дьявольскими силами бардак. Почесав лысину, он дошёл до устроенного им алтаря и увидел, на больших плоских камнях большой поднос с рассыпанными на нём монетами. Он осторожно приблизился и взял одну монету. Тот час в горах что-то зашумело, и холодный порыв ветра пронёсся с грозным гулом над лагерем.
Стас Палыч испугавшись, положил монету обратно и прислушался, гул прекратился.
— Боже мой, кого мы тут потревожили, — тихо прошептал Стас Палыч, посматривая тревожно на вершины гор.
Он разбудил остальных и на полном серьёзе рассказал то, что он увидел и услышал.
Лебедев предложил рвать когти, но Чемякин возразил, мол, мы никого не трогаем и нас никто не тронет.
— А монеты пусть лежат там, где кто-то их туда положил, — сказал он.
Потом они сходили посмотреть на поднос и монеты, не очень доверяя словам испуганного повара.
— А поднос-то серебряный, — сказал Чемякин, рассматривая замысловатые узоры на матовой поверхности.
Он взял его в руки и поднял и тут же послышался далёкий гул.
— Ну что я вам говорил, — сказал испуганно Стас Палыч.
Чемякин посмотрел на товарищей со скептической улыбкой.
— Ерунда это всё.
Вдруг над лагерем зашумело и повеяло ледяным холодом.
— Ладно, понято, возвращаю, — сказал Чемякин, ставя поднос на место.
Холод стал пропадать, а воздух вновь стал нагреваться.
— Чертовщинка здесь водится, — сказал Лебедев и вдруг пригнувшись, добавил. — Да нет, всё хорошо.
— Очкуешь приятель, — спросил Кельдюшев и, желая на себе проверить всё, что тут произошло, сгрёб в горсть монеты с подноса.
— Положи на место, — в один голос закричали остальные.
Тревожный гул и холодный ветер сошли вниз и жёстко прошлись по всей речной долине.
Кельдюшев бросил монеты назад и, отойдя подальше от подноса, попытался перекреститься, но это у него получилось неловко из-за трясущихся рук.
— Ладно, завязываем, — крикнул в никуда Чемякин.
И гул тот час ответил глухим эхом.
— Аем, аем, аем…
— Поколдовали чёр… — Чемякин поперхнулся и, посмотрев на небо, тряхнув головой, сказал. — Только без абокоядин.
— Близко туда не подойду, — сказал Стас Палыч, опасливо отходя назад.
Чемякин посмотрел на часы.
— В принципе время у нас ещё есть можно сходить позагорать на Серебрянские водопады.
— А не поздно? — спросил Кельдюшев.
— Да ещё четыре часа и солнце парит как в бане. И время хорошее для съёмок фильма, тени там всякие ну не буду вам объяснять. Надо сделать несколько кадров.
Они надели шорты и армейские панамы со звёздочками вооружённых сил бывшего Советского союза. Это была ностальгия по армии. Вместо традиционных пляжных сланцев обулись в растоптанные ботинки армии США, которые купили по дешёвке на Шарташском рынке как гуманитарную помощь. Ботинки были почти, как новые, ведь в армии США служат не два года, да и не привлекаются убирать картошку как в нашем дурдоме.
— Палыч собери чёнить пожрать да попить, — сказал Чемякин.
Стас Палыч бросил в сумку кое-какие продукты на перекус и заправленный с утра термос чаем по старой привычке.
— Ну, до теней на скалах ещё далеко, а к вечеру цветопередача с ними будет самое то, — сказал Кельдюшев.
— А камеру ты всё равно возьми, — сказал ему Чемякин.
— Давайте-ка, я понесу, а то вы так и не договоритесь, — сказал Лебедев, надевая на себя фотоаппарат и видеокамеру.
— Может, ты ещё и штатив возьмёшь? — ехидно спросил Стас Палыч.
Лебедев не удостоил его взглядом и, подхватив штатив, отправился первым в сторону левого ручья.
Кельдюшев видя, что остался без дела постановил автономную сигнализацию на случай появления крупного объекта. Это могли быть человек, собака, медведь. На птиц и мелких зверюшек прибор настроен не был, что было логично.