Сцены из жизни Замок и профессор

               
                18-я научно-педагогическая сцена
               
Замок и профессор

      Если вам интересно, то послушайте, что случилось с Кудратом Маликовичем, когда он работал преподавателем в высшей школе и трудился над диссертацией.
     Я тогда выступал с докладами на научных конференциях, писал рефераты, тезисы, статьи, параграфы и главы диссертации, показывал свои труды научному руководителю, профессору и доктору наук. Он славился преданностью науке, принципиальностью и считался крупным учёным. Я гордился тем, что принадлежу к научной школе столь выдающегося ума; ума, как говорили, аналитического и организационного.
     Мои материалы он брал домой, внимательно просматривал и через несколько дней возвращал усеянными множеством пометок. Я благодарно принимал правки, чувствуя себя обязанным и польщённым за то, что известный учёный тратит на меня время, и благоговейно прорабатывал замечания, усердно переписывал, пересчитывал, перечерчивал, заново делал опыты, мечтая о часе, когда назову себя великим словом, вызывающим почтение – "учёный". Но, увы! Лучше моя наука не становилась. Очевидно слишком пылкая фантазия, даже под строгим присмотром, придавала моим исследованиям авантюрный оттенок приключенческого кинофильма,  но отнюдь не строгую, стройную логическую завершённость научного трактата.
     Вскоре я отчаялся и потерял надежду на светлое будущее. Развившаяся уверенность в собственной бесталанности заставляла раздражаться по пустякам, ссориться с успешными сотрудниками и со всем белым светом.
     Видя моё состояние, шеф вызвал меня к себе.
     –  Кудратик, – ласково сказал он, – за годы совместной работы я убедился в твоём трудолюбии, настойчивости и добросовестности. Но! Скажу тебе откровенно, – тема, за которую ты взялся, не позволяет тебе раскрыть и полностью реализовать свои возможности.
     Далее он объяснил, чем неудачен выбор темы.   
     –  Я искренне хочу помочь тебе, Кудрат, – продолжал он, положивши мне руку на колено. –Не получается, ну что ж? Жизнь на этом не кончается. Как говорится:  если вы не достигаете цели – смените цель. – Он улыбнулся и что-то поискал среди бумаг на столе. – Вот нашёл! –   воскликнул он, протягивая исписанный листок. – Здесь название темы. Дома я поработал неколько вечеров и предлагаю тебе новую тему. Я развернул её, расписал по главам. Взгляни, я уверен, что это тебе подойдёт, ты блестяще справишься и защитишь незаурядную диссертацию. Как раз по твоему интеллекту.
      Я прочитал название новой работы. Оно было замечательным. Если перевести его на нормальный, доступный простому народу язык, то оно будет звучать примерно так: "Влияние толщины снежного покрова в двадцатых числа марта на северо-западном склоне сопки Ключевской на длительность и интенсивность процесса нереста пираний на первых сорока шести километрах длины эстуария реки Амазонки и её левобережных притоков". Я согласен, что несколько неуклюже, по формулировки должны точно отражать суть процесса, явления, свойства, и поэтому в науке ради истины зачастую приходится жертвовать правилами стилистики, риторики, красотами стиля и вообще здравым смыслом.
     – Ну, как?
     Я кивнул головой. Тема мне понравилась, хоть и лежала несколько в стороне от научных интересов кафедры.   
     – Я тебя попрошу, Кудрат, – шеф вздохнул. – Мне сегодня некогда, ты почитай литературу и послезавтра зайди. Мы с тобой поговорим подробно. Заодно захвати свои старые материалы, посмотрим, может, пару статей сделаем.
     В назначенный срок я вошёл в заветный кабинет. Шеф обрадовано протянул мне руку.
     – Садись, – пригласил он и в течение получаса, а может и больше – время летит незаметно в умной беседе – рассказывал, каким он видит мой будущий научный труд.
     Прежде всего он указал на ошибки: 
      – Ты, Кудрат, пишешь слишком просто, так в науке не должно быть. Если всё объяснять, то люди скажут: разве это наука, тут и козе всё понятно! Поэтому ты пиши и говори так, чтобы самый крутой профессор мог сказать: "О, Аллах! Этот Кудрат, видать, неглупый парень! Даже мне кое-что не ясно!"
     Я знакомился с трудами шефа и теперь усёк, почему им так восхищались.
     Он тем временем продолжал:
      – Ты, наверное, почувствовал, какие тонкие связи между явлениями заложены в названии твоей будущей диссертации. – Он с жаром принялся толковать о причинах и следствиях. – Ты  опишешь такие явления, затронешь такие проблемы! Если ты привлечёшь уравнения Мунго Парка-Терпигорева – о! это будет изысканнейшая работа! А во второй главе применишь теорему Кусто-Диёва, а в третьей проинтегрируешь число пираний Амазонки по замкнутому контуру Ключевской Сопки! Да методом наименьших косых квадратов! Да с максимальным шагом в 0,0001! Да в сторону сингулярной точки! М-м-мых! – он протяжно поцеловал кончики пальцев.  – Как жаль, что я написал уже всю свою науку! Какое у тебя будет исследование!
     И замолк. Как гордо откинул он седеющую голову, как восхищался своим даром научного предвидения!
     На пираньях на снегу жизнь, естественно, не кончилась, но к науке я несколько охладел.
     Сменились ориентиры, пошло всё другим путём. Наука пришла в запустение и не таила в себе больше перспектив безбедного ленивого будущего. Многие бросили науку, бросил её и я, ринувшись в стихию творческой добычи денег. Я не забывал институт и изредка посещал родные стены, где когда-то так хорошо мечталось об учёной степени.
     Одно из таких посещений пришлось на защиту диссертации очередного ученика моего бывшего научного руководителя. Я работал с этим парнем – он был так, ничего, хороший. Правда, злые языки утверждали, что он племянник шефа. Но мало ли что говорят люди.
     Я зашёл в зал послушать мудрые речи; кое-что, а именно, почти всё, показалось знакомым – многие пассажи доклада, формулы и графики на демонстрационных листах. После доклада началось обсуждение, задавались вопросы. Диссертант отвечал уверенно, грамотно. Выступавшие приводили доводы в пользу присуждения соискателю учёной степени кандидата соответствующих наук. Один довод был особенно неотразим: "У него жена, дети". Совет оценил работу по  достоинству.
     Сначала я рассердился, потом остыл. В самом деле, ведь не раз в истории науки и техники выдающиеся, а тем более рядовые открытия совершались практически одновременно разными людьми в разных странах, одни и те же гениальные мысли одновременно посещали разные головы, одни и те же изобретения одновременно обогащали цивилизацию. Кто раньше – история не рассудит. Примеров – тысячи. Ну что с того, что у моего бывшего товарища в диссертации встречаются весьма знакомые формулы, неотшлифованные в своё время обороты речи, несовершенные графики, недоработанные параграфы и принятые благодарно, но так и не исправленные в срок замечания? Время же не ждёт. А потом, разве это не здорово – создать научную школу, в которой  ученики думают и мыслят одинаковыми категориями, решают задачи одинаковыми методами, излагают результаты устоявшимся языком. И заблуждаются одинаково. Ведь слов, честно говоря, мало, а грамматика – так та вообще одна на всех. Так что зря я недоумеваю. Помимо всего прочего, в науке, как нигде, необходим дифференцированный подход к искателям научной славы.   
     Прошло ещё некоторое время.
     Снова я оказался в институте. В коридоре второго этажа я увидел бывшего шефа, он стоял перед дверью и закрывал дверь в кабинет. Я поразился происшедшим с ним переменам. Когда-то крупный и статный мужчина, он высох, согнулся, но рукопожатие по-прежнему было крепким, а взгляд цепок и уверен. Но дверь не запиралась, ключ в скважине не хотел проворачиваться.
     – Вот, – ворчливо сказал он, – дожили. Денег нет на замок.
       Я расчувствовался и решил одарить кафедру польским замком, хранившимся у меня с той поры, когда Польше ещё не была бесформенным пятном на карте Европы, а реально присутствовала в нашей жизни в виде всяких милых вещичек. Замок был не ахти, на дверь, за которой миллионы, не поставишь, но честного человека отпугнёшь: чистенький, ручки зелёные.
     – Вот, – гордо сказал я через несколько дней, – замок. –- И так же простодушно добавил: –Давайте я вам уж его и поставлю.
     – Не беспокойся, Кудрат, – профессор небрежно сдвинул железку на край стола. – Лаборант
поставит.
     Он поинтересовался моими успехами, заговорил о проблемах современной науки.               
     – Ты понимаешь, Кудрат, я не понимаю, что происходит, – возмущался шеф. – Почему к нам, учёным, такое отношение? Ведь мы, учёные, по крупицам собираем человеческий опыт, обобщаем его, складываем в одно целое, выстраиваем теории, на базе которых организуется вся наша жизнь. Всеми успехами человечество обязано людям, посвятившим жизнь адскому труду,  который и называется наукой, людям, отказавшим себе во всех радостях жизни, кроме одной и самой тяжкой – радости познания. Ведь ничто так не украшает жизнь и ничто, оказывается, так плохо не оплачивается, как знания. Как можно так относиться к учёным? Мало того, что мы хранители знаний, мы ещё их и добываем! Кто открыл закон Гука? Сборщик налогов? Нет – мы, учёные! Кто сформулировал закон сохранения энергии? Продавец чебуреков или трамвайный кондуктор? Нет – мы, учёные! Вы скажете – стал учёным и сиди, устанавливай законы. Это не так просто. Законы бывают разные. Пример? Простейший – закон Био-Савара-Лапласа. Это очень сложный закон, хотя его и изучают в школе. Вы думаете, что Био-Савар-Лаплас – один человек? Нет, это три человеко-учёных! Разных! И каких! А они открыли всего-навсего один закон! Это сложный закон. Правда, злопыхатели могут сказать – что это за учёные такие, что втроём еле-еле один дохлый закон открывают? За что им деньги платят? Причём каждому! Бог с ними, с завистниками. Конечно, есть куда законы проще. Например, законы Кирхгофа. Этот молодой человек открыл сразу два закона. Но он же гений! И сколько трудился! И все мы, учёные, трудимся без устали ради истины. Но это не всё. Как сохранить знания? Может быть, вы думаете, что знания хранятся в камерах хранения в чемоданах на вокзалах? Вот наши чемоданы! – Профессор увлёкся и полемизировал с воображаемыми оппонентами, раньше он всегда поступал так на собраниях нашего коллектива. – Я вовсе не хочу сказать что-либо плохое о людях других профессий, мы сами выбрали себе судьбу – труд не поднимая головы для блага человечества, но ведь надо же и приличную зарплату платить! – Возьмём к примеру вот эту кафедру, – к тому времени мы перешли в лабораторию и он махнул рукой в сторону своего кабинета, – там работает крупный учёный, зарплата которого должна быть в десятки раз выше, чем теперь. И по труду и по вкладу в науку и технику. То есть по максимуму. Я же выпустил тридцать шесть кандидатов наук, – в числе первых он назвал фамилию своего племянника. – Я открыл и установил сто двадцать восемь законов. Один! А недавно я закончил разработку теории, которая произведёт революцию в машиностроении. Я обосновал эффективность использования червячной передачи на гусеничном ходу в самоходных источниках питания, – и коротко изложил суть новой теории.
     – Если сможешь, зайди через неделю, – на прощание сказал он.
     Через неделю я вновь зашёл к шефу – мы, бывшие сотрудники, до сих пор так и называем его – настолько был велик и непререкаем авторитет нашего начальника среди нас, тогда ещё молодых людей.
     – У меня скоро юбилей, – он назвал дату. – Вот пригласительный, – и вписал мою фамилию в красивый бланк.
     Уходя, я заметил, что в дверях нового замка ещё нет. Лаборант, видимо, ленился.
     В коридоре с меня взяли деньги на подарок.
     А вот и юбилей! Сколько гостей! В жизни раз бывает такая чудесная дата. Мы сидели за обильным столом и пили, ели, произносили тосты за хозяина – гуляли от всей души. Мне потребовалось по нужде, я вышел из-за стола, но заблудился в глубинах обширного дома и в какой-то двери взялся за знакомую зелёную ручку.
       Скучно на этом свете, господа!