Тихим летним вечером на деревенском огороде немолодая стройная женщина сгребала жухлую картофельную ботву.
Она подобрала под платок выбившуюся седую прядь и оперлась на старые зубастые грабли…
Наденька Васильчикова, первая красавица средней школы на далеком Урале, за партой всегда сидела прямо; писала аккуратным, чуточку круглым почерком; во время контрольных по математике не закрывала тетрадь ладошкой; плела каштан своих волос в две тугие косы и живописно укладывала их вокруг головы.
Ее лицо, с белой, почти мраморной кожей, редко навещала улыбка, но миловидность девичьих черт располагала, и дружить с ней считалось за радость и честь.
Жили Васильчиковы на краю деревни большой и дружной семьей. Дом, правда, был неказистый, с залатанной в нескольких местах крышей и старым подгнившим крыльцом, но смотрел он на мир веселыми большими окнами, одетыми в пестрый ситец. На подоконниках брызгала разноцветьем герань и крошечными глазками смотрели на улицу африканские фиалки.
Семья жила без большого достатка, скромно и, может быть, поэтому закрыто. Отец ходил в забой на медном руднике, а мать по причине многодетности оставалась дома на хозяйстве. Восемь детей шли один за другим, но, подрастая, заботились друг о друге, не давая в обиду ни в школе, ни на улице. Надя была среди детей самой старшей, так что забот ей хватало с утра и дотемна.
Дети помладше ее слушались, видимо, считая второй матерью.
Был у Васильчиковых большой огород под разные нехитрые уральские овощи, да еще полоса за поселком под картошку. Долгая зима подбирала все, и весной дети шли в лес за первыми сморчками, побегами папоротника и березовым соком.
Учились все Васильчиковы исправно, и родители порой забывали, где в поселке находится школа. По вечерам, сделав уроки, дети собирались у русской печи и слушали, как отец играл на мандолине. Никто в семье не знал, кто его научил играть на этом диковинном инструменте, но жить с музыкой казалось легче и веселее.
Наденька в старших классах как-то особенно расцвела, но оставалась застенчивой и дружбы особенно ни с кем не водила. Все думали, что семья заменяет ей и подруг, и начавшую складываться дружбу с мальчиками.
Десять школьных лет закончились как-то внезапно. Вдруг стало не надо гладить каждую неделю школьную форму, пришивать свежие воротнички и манжеты. На школьном выпускном Наденька была в простом розовом ситцевом платье, перешитым матерью из своего свадебного. Со школой закончилось и детство. Наденька поступила в какой-то техникум в районе, закончила с отличием и пошла работать, продолжая учиться заочно в институте. Из нее получился хороший химик-технолог, добросовестный и исполнительный.
Но замуж она так и не вышла. Правда, любовь не обошла ее стороной. Она долгое время сопротивлялась этому чувству по той причине, что избранник ее был женат. Жил он в другом городе и приезжал раз в месяц, устраивая себе командировку. Нелегкая эта любовь сжигала ее тридцать долгих и, как тогда казалось, счастливых лет. Старость отворила дверь в ее дом, когда друга не стало. Она собрала одинокие поминки, сварила его любимые щи и убрала в дальний угол старого комода коробку с его письмами.
Родителей она к тому времени похоронила, братья и сестры жили своей жизнью в разных уголках большой страны, но каждое лето собирались на день рождения матери, даже когда ее уже не стало.
Дом продолжал стариться, но до ремонта руки ни у кого не доходили, да и дом за целый год никто не навещал. И только Наденька, верная каким-то своим обещаниям, каждый год сажала огород, приезжая в выходные прополоть грядки с морковью, капустой, свеклой и картошкой.
Иногда она затапливала старую печь, доставала отцовскую мандолину и тихонько играла почти забытые мелодии. Судьба ее не казалась ей грустной, потому что в ее жизни оставался этот дом.
Вечерами ей казалось, что она слышит детский шум, разговор родителей и треск сухих березовых поленьев в печи.
Пятьдесят лет со дня окончания школы зашли в поселок неожиданно. В школе начали готовится к вечеру встречи задолго.
Из оставшихся жить в поселке нескольких одноклассников собрался актив. Навестили двух еще живых учителей, превратившихся из строгих дам в милых старушек. Встречу с юностью решили устроить в поселковом клубе.
Наденька обо всем знала, но встречу эту не ждала и думала только о том, как бы до дождей выкопать картошку.
Она приехала, как всегда, в пятницу ранним послеобеденным поездом и, быстро переодевшись в рабочую одежду, вышла в огород.
Там мы ее и застали, надеясь уговорить прийти на школьную встречу. Увидев нас, Наденька положила на межу грабли и, узнав меня, стала как-то смешно оседать на картофельную полосу. Она как будто чего-то испугалась, а потом вдруг заплакала и, раскинув руки, забрала меня в охапку. Она стыдилась своей грязной старой фуфайки, мужских кирзовых сапог и всего своего неухоженного деревенского вида. На дворе быстро начало темнеть, и надо было бы нам в дом зайти. Но пригласить она нас так и не решилась, и мы все стояли на грядке обнявшись, говоря друг другу какие-то ничего не значащие слова.
На школьный праздник Наденька не пришла.
Я уезжала из поселка на следующий день. Утро было раннее. Сын старых друзей вызвался довезти меня до самого аэропорта, чтобы посадить в самолет на Москву.
Поселок еще спал, и на маленькой главной и единственной площади у выезда из него стояла стройная немолодая женщина.
Завидев нас, она бросилась к машине, и я узнала Наденьку.
«Не могла я тебя отпустить, не обняв еще раз, - сказала она. Ее рука положила мне что-то в карман. - Я в этом году в Астане была, попробуй, какой там вкусный шоколад делают,» - шепнула она мне в ухо.
Поселок уже был едва виден, только крошечная женская фигурка махала мне рукой, пока не превратилась в точку, поставленную кем-то в конце моей юности.