- Пожалуй, это преувеличение. – заметил Орбелли, чуть усмехнувшись. – Но впрочем, не особенно сильное. Иди, дружок, отправляй это Майкрофту, не тревожась за его сообразительность. Только дождись, чтобы он тебе ответил.
Вернер записал сочинённый текст на листке бумаги из блокнота и отправился на телеграф, пообещав, как только ему ответят, не теряя времени, вернуться.
Мы остались ждать, прекрасно понимая, что это займёт время, и чтобы не торчать на набережной у всех на виду, разошлись. Орбелли с Карлом по настоянию Роны отправились в ближайшее заведение, чтобы «хоть покормить ребёнка». Впрочем из окон этого заведения набережная просматривалась на значительном протяжении в оба конца, так что они и там оставались, что называется, наготове.
Что до нас с Роной, мы остались на свежем воздухе прохаживаться туда и сюда по набережной, любуясь вечно изменчивым морским пейзажем, где за лёгкой дымкой, скрытый выступающим в силуэтом мыса, я знал, скрывается от нас таинственный, как Летучий Голландец, корабль амбициозного профессора - "Кольцо Сатурна"
—Как ты думаешь. Джон, - вдруг спросила Рона необычно тонким и беззащитным голосом, и только услышав его звук, я понял, как долго до этого момента мы хранили молчание. - Как ты думаешь, нам удастся сделать то что мы хотим, или нет? Судя по всему, это – мощная организация. Деньги и наёмники…
- Сатарина богат, - согласился я. – Особенно после того. как унаследовал состояние умершего отца. старого графа. И его слуги, наверное, преданы ему, как могут быть преданы люди за деньги или лишившись ума. Ну и что?
- То, что я спросила уже: ты не сомневаешься в том. что нам удастся победить его? Выглядит это так, как будто ты не сомневаешься. Но ты – не молодой и самоуверенный, как Карл. И не заносчивый и хвастливый, как Орбелли.
- Орбелли не заносчив. – возразил я ради справедливости, хоть мне и понравилась её оценка обоих. – Он знает себе точную цену. И даже если называет большую, настоящую сознаёт очень хорошо.
- Но ты мне так и не ответил, - сумрачно напомнила она.
- Да ведь мы просто не можем позволить себе. чтобы нам не удалось, - пожал я плечами. — Я не могу себе даже представить такое несчастье - снова потерять Холмса. И я сейчас говорю даже не о физической потере, не о смерти.
- Смерть - не самое худшее... - понимающе кивнула она, но я яростно замотал головой:
- Нет-нет. Смерть - самое, самое худшее. Единственное, с чем не может справиться даже любовь. И все же... Все же то, что с нами Орбелли, хоть и раздражает меня немного, - тут я усмехнулся, но, подавив усмешку, продолжал уже совершенно серьезно. - Но зато даёт надежду вернуть Холмса не только физически, вернуть его таким, каким он был для меня прежде, каким ты его не знала. Ты познакомишься с ним и полюбишь его, я уверен, так как люблю его я, так, как любила его твоя мать. Он удивительный человек.
- Моя мать... - задумчиво повторила Рона, словно пробуя это слово на вкус. - А ты знал мою мать? Какая она была? Я ведь потеряла её ещё совсем ребёнком, и хотя я, конечно, помню её, но по-своему, а мне хотелось бы взглянуть на неё твоими глазами. Ты хорошо её знал, Джон?
Я прикрыл глаза и невольно улыбнулся, припоминая:
- Очень хорошо Я знал её раньше, ещё до того, как она познакомилась с Холмсом. Когда я был в Афганистане, в том самом проклятом полку, о котором я рассказывал, она была там обозной маркитанткой. Ты ведь знаешь, что такое маркитантка?
- Женщина, которая едет с обозом, сопровождает войско и продаёт солдатам всякую мелочь?
- Да. Курево, шоколад, одеколон… Ну, как правило, она же и служит для других нужд, иногда оказывая помощь раненым, а куда чаще – тем. кто ещё не ранен. Но Сони… Сони была совсем другой. И не такой, как сопровождающие армию монашки.
- Как? Разве монашки сопровождают армию?
- Нередко. Они же тоже своего рода маркитантки. Только торгуют не куревом, а божьей благодатью. На войне у них обширный рынок…
- Да ты циник и безбожник Джон! – воскликнула она с притворным ужасом и смешинкой в глазах.
- Просто не набиваюсь в друзья слишком назойливо. Даже к Богу.
- Ты сказал, что мама была совсем другой. Какой? Она не торговала тогда…телом?
- Она никогда не торговала телом.
- Но я же знаю, что она содержала притон... дом терпимости…
- Не притон и не дом терпимости. Она никогда его так не называла. Потому что он таким и не был. Её салон... заведение... это не было публичным домом в обычном смысле. Ох, я вообще не имею права говорить об этом с девушкой твоего возраста…
- Да? А целоваться с девушкой моего возраста ты имел право?
Я покраснел.
- Оставь, - серьёзно сказала она. – Я – девушка не своего возраста – вот и всё. Как Карл – мальчик не своего возраста. Возможно. этому феномену способствует больная спина, возможно одиночество. Я знаю, что такое публичный дом, ты меня не развратишь, рассуждая об этих вещах. Да и вообще развратить, рассуждая, невозможно. Только соблазняя. И поцелуи, основанные на чувстве, а не на выгоде, кстати. сюда не относятся... Знаешь, какой у тебя интересный цвет лица сейчас. Джон? – вдруг рассмеялась она и легко провела прохладными пальцами по моей щеке. – Продолжай, я тебя прошу!
- Ну. хорошо. Пусть сей грех падёт на мою голову. – согласился я. – Так вот, салон мадам Терракойт – так её стали звать в Лондоне - это был, действительно, салон, светский салон, куда приходили ради плотской любви, но именно ради любви, а не ради животной похоти и не ради скотства. Девушки, которые у неё работали, владели искусством массажа и искусством разговора, умели составлять снадобья, как усиливающие чувственность. так и унимающие её, снимали боль, помогали в похмелье и в разочаровании. Да что там! Доктор Мэртон вёл статистику самоубийств и отметил в районе, где находился её салон статистический провал, ничем больше не объяснимый. Так что там не торговали телом, а овладевали – и телом, и душой – и исцеляли.
- За деньги?
- Врач тоже берёт деньги. Когда лечит. А если владеет своим искусством в совершенстве, то и большие деньги. Сони никогда не жадничала, поэтому не разбогатела. Хотя могла бы. Знаешь, мне случалось посещать и после светские салоны - салон баронессы Штерн, например, и я почти не видел разницы в обхождении - разве что, в светских салонах не было будуаров. Впрочем. я и в будуарах Сони не бывал, хотя многие мужчины, и уважаемые мужчины, не чинились и не боялись, посещая заведение мадам Терракойт, тем более, что там и не было принято представляться. Но вот Холмс-то познакомился с ней случайно и совсем не там. Он был ошеломлен, когда узнал о роде ее занятий, но к ней не липло ничего дурного и лживого, и он её любил тоже по-настоящему, как только может любить его закованная в панцирь сдержанности душа. И когда она погибла, он долго оставался безутешен.
- А… а я? – спросила она немного растеряно.
- А ты появилась на свет против его воли. Холмс опасался привязанностей, всегда говорил. что они делают человека чрезмерно уязвимым. Сони о его взглядах на это знала, и средства избежать беременности у неё не просто имелись – она ими владела в совершенстве. Так что никакой случайности – обман. Чистой воды обман. Холмс пришёл в ярость. А беременность протекала тяжело. И роды ещё тяжелее. Мы боялись потерять Сони , а Сони боялась потерять ребёнка…
- А роды принимал… ты?
- Я.
- Мы давненько знакомы, - бледно улыбнулась она.
- Да, более давнего знакомства и не бывает.
- Значит. они из-за этого и расстались?
- Да, из-за этого.
- А теперь, если он вспомнит всё, как ты думаешь… он не станет …
«Если он вспомнит всё» - в душе горько усмехнулся я.