Они сидели, опираясь разноцветными спинами на отсыревшую, всю в серых пятнах стену дома, солидно подпирая её и греясь одновременно на солнце, которое ласково и бесстыдно заглядывало им в их янтарно-жёлтые глаза, отчего они все трое жмурили три пары глаз, а морды их становились смешливыми и казалось, они уже даже не улыбались, а смеялись во весь свой усастый рот.
Хотя на самом деле этого не происходило, они молчали и рты соответственно у них были закрыты. И слава, как говорится, богу, потому что не всем нравились их разговоры, особенно в марте, и вся троица могла быть облита водой, выплеснутой на них прямо из окна того дома, стену которого они дружно подпирали.
Но так как они предусмотрительно молчали, держа марку самосохранения, то и продолжали сидеть и балдеть. Их никто не трогал, все, даже бездомные собаки, проходили мимо, не проявляя, казалось бы закономерного любопытства и не видя потому всей матёрой потёртости этих котов, этого молчаливого трио, которое, будучи побитое жизненным опытом, не привлекало к себе внимания. В то время как между двух серых хвостатых и ушастых, раскрашенных в чёрную полоску, как тельняшка моряка, сидел, вальяжно раскинувшись и демонстрируя всем своё толстое белое брюхо, рыжий авторитет, чей окрас, должен был по слухам приносить счастье.
Но счастье по всему видно приносил этот здоровый кот только тем с кем якшался или у кого жил в квартире. В первом случае тем двоим полосатым в надетых тельняшках, вечно выступая впереди, оставляя их позади и защищая своим большим рыжим туловищем их хрупкие тела. И своим присутствием в доме, во втором случае, когда его можно было погладить, а он бы, стреляя искрами, как электрическая розетка при вставленном в неё пальце мизинце, мяукая и выгибая колесом спину, давал бы понять, как ему хорошо с его хозяевами, как он им благодарен, хотя, как известно, одно спасибо без масла и колбасы на хлеб не намажешь, тем не менее не в этом случае, ведь в процессе благодарности кот сам ластился, тёрся об ноги, которые и сам, словно человеческой рукой поглаживал, ноги того, кого вроде даже любил и не за пищу насущную, которую даже ловить не надо было, а просто от теплоты душевной, правда считая, что хозяин сам должен быть ему благодарен, потому что гладить его мягкую рыжую шёрстку было одно сплошное удовольствие, он это знал наверняка, общаясь с другими такими же, как он, котами, представителями клана мягкошёрстных.
В общем, как ни крути, не было в обоих случаях, все как всегда, никакой справедливости в этом мире, никакого природного равновесия в расстановке сил, один всем приносил счастье и то потому что был рыжим, а остальные были всего лишь ему благодарны, от чего наверное, он тоже должен был испытывать приступы неизмеримого счастья.
Но как показывала жизненная практика, счастлив был матёрый бандит только тогда, когда, как сейчас, сидел между двух своих соратников и на самом деле не он подпирал стену дома, это только для солидности так говорилось, а его с двух сторон бережно подпирали два серых кота, а он наслаждался чувством безопасности, потому что реально устал доставлять удовольствие своим присутствием в чьей-то жизни, одних защищая, когда и ему хотелось хоть иногда ощутить себя маленьким беззащитным котёночком, чтобы во всём можно было положиться на мохнатых родителей, маму и иногда папу, такого же рыжего разбойника, каким стал он сам, когда вырос окончательно, ну, или на худой конец, он мог бы побыть иногда человеком с длинной ногой в огромном тапочке. О таком ему тоже мечталось, чтобы дать кому- нибудь тоже от души этой ногой в надетой тапке-развалюхе, предварительно брезгливо стряхнув её со своей нижней конечности, по причине того, что в него успел сходить по нужде чей-то очередной мохнато- полосатый любимец, орущий при этом благим матом после полученного удара по своей шерстистой провинившейся заднице.
И тогда он испытал бы тоже тот прилив, в виде приступа, счастья, а не наоборот.
Но как правило, в котором не было исключений, такого не происходило, ни в первом и не во втором случае, и матёрый криминалитет рыжего цвета сам орал, но больше по весне, видя рядом с собой и вдали разноцветных пушистых девчонок, находясь рядом с которыми он действительно был страшно счастлив, а в остальных случаях, то есть в остальные месяцы года, он наслаждался тем, что его, рыжего беспутника, подпирали боками его соратники, которых он просто обязан был защищать, зная, что некому будет тогда согревать его огрубевшую, но не чёрствую душу и израненное в боях тело. Он это знал наверняка, и потому ценил те тщедушные тела в надетых серых тельняшках котов, понимая, что и в тщедушном теле может находиться огромной теплоты душа, которая согреет больше, чем сами тела.
И он позволял думать, этим двоим, что вместе с ними солидно подпирает серую, давно подмоченную годами стену дома, что он такой же, как они, ничуть не матёрый, хотя со стороны всё выглядело совсем наоборот, стоило только кинуть взгляд на эту мохнатую троицу, чтобы понять кто тут кто, даже не делая скидку на ту вечно не существующую справедливость и природный дисбаланс. Тут было все в полном равновесии. Он - этот рыжий матёрый кот, и его соратники в надетых в серых в чёрную полоску тельняшках, каждый в этой троице точно знал своё место. И было любо дорого на них смотреть, понимая, что природа снова не ошиблась, несмотря на свои всё же существующие, хоть и редкие, но изъяны.
Марина Леванте
15.10.2022 г