XXXIV. Принц
Когда Безмо, заключил Фуке в камеру, он возвратился в свой кабинет.
— Что ж, господин д’Артаньян, на этот раз вы привезли по-настоящему знатного узника, — сказал он.
— На которого будет назначено достойное содержание? — подхватил капитан. — Это верно, но общий баланс у вас не увеличится.
— Как же это так? — удивился Безмо.
— Одного узника я вам привез, а другого забираю, —пояснил д’Артаньян и положил на стол коменданта очередной приказ Короля.
Обескураженный Безмо прочел:
«Приказ господину д’Артаньяну отвезти известного ему узника Марчиали на остров Сент-Маргерит, предварительно закрыв ему лицо железной маской. Под страхом смерти воспретить узнику снимать ее. Поручить охрану узника коменданту крепости Пиньероль господину де Сен-Мару под его личную ответственность, передав ему вложенные здесь инструкции
Людовик».
— Содержание, выделяемое на этого узника, действительно, было весьма приличным, — вздохнул Безмо. — Но где же вы возьмёте железную маску?
— Как, господин де Безмо? — деланно удивился д’Артаньян. — Разве вы её не приготовили? Разве я не говорил вам?
— Но вы сказали, что в случае, если…— пролепетал Безмо.
— Вот именно! В случае! Если! — повторил подчеркнуто внятно капитан. — Но ведь вам следовало подготовиться к этому «если» заранее. Разве не так?
— Вероятно, вы правы, капитан, — пробормотал вконец обескураженный Безмо. — Но я как-то…
— Ну хорошо! — произнес капитан примирительным тоном. — По крайней мере я вам давал тряпичную маску металлического цвета. Вы её сохранили?
— О, да! — с облегчением воскликнул комендант. — Он носит её всякий раз, когда ему приносят еду, забирают пустую посуду и делают уборку в камере.
— Уборку, черт побери! Надеюсь, не в его присутствии? — нахмурился капитан.
— На это время он переводится в другое помещение, — ответил Безмо. — Это почти в точности такая же камера.
— Хорошо. Сделаем так. Я увезу узника в тряпичной маске, а вы, господин де Безмо, распорядитесь изготовить железную маску на манер той, в которой я его увезу, — проговорил д’Артаньян тихим полушепотом, словно был заговорщиком, общающимся со своим подельником. — Вы далее тщательно её запакуете и вышлете мне в крепость Пиньероль почтой. Мне, знаете ли, некогда будет заниматься организацией подобных работ. А теперь приведите узника. И принесите его вещи.
— Все его вещи укладываются в небольшой сундучок, — ответил Безмо, на что капитан согласно кивнул.
Когда Филипп предстал перед д’Артаньяном, капитану мушкетеров показалось, что перед ним стоит Король.
— Идемте со мной, вас перевозят в другое место, — холодно сказал он, после чего обернулся к Безмо. — Маркиз, благоволите прислать предмет, о котором мы говорили, не позднее чем через два дня.
После этого д’Артаньян подхватил сундучок с вещами принца и пригласил его следовать за собой. Выйдя в коридор и убедившись, что его уже не слышит Безмо, но ещё не слышат охранники во дворе, капитан обратился к узнику.
— Выше Высочество, простите меня, что я не обратился к вам с подобающим титулом в присутствии коменданта.
— Я понимаю, д’Артаньян, — спокойно ответил Филипп.
Спустившись во двор, капитан вежливо открыл дверь, приглашая Филиппа сесть в карету после того, как принц занял в ней место, он сел в неё и крикнул кучеру:
— Едем в Пиньероль.
— На это раз мы не будем ждать господина Фуке? — удивился кучер.
— Сегодня господин Фуке ночует здесь, — ответил д’Артаньян.
— Боже, да пребудет воля твоя, господи, —пробормотал возница и перекрестился, после чего карета выехала из ворот Бастилии и поехала по направлению к другой крепости, быть может, менее прочной, но более удаленной от Парижа.
Несколько минут пассажиры кареты ехали в молчании, после чего Филипп глубоко вздрогнул и откинулся на спинку кресла.
— Какой-то ужасный сон, — тихо проговорил он. — Всю жизнь провести в тюрьме, после чего в одно утро проснуться в постели Короля и быть целый день Королем, отойти ко сну как Король, забыться крепким сном, после чего вновь проснуться в той же камеры той же ненавистной тюрьмы!
— Вы полагаете, что целый день вы были Королем? — осведомился д’Артаньян.
— А вы в этом сомневаетесь, д’Артаньян. — спросил Филипп, приняв на себя образ Короля.
— Я нисколько не сомневаюсь, что вы считали себя Королем, и что люди, которых вы встречали, также принимали вас за Короля, — ответил капитан. — Вопрос в другом. Были ли вы в этот день Королем Франции?
— Почему же нет? — удивился принц.
— Вы являетесь принцем по рождению, но для того, чтобы быть Королем, недостаточно быть принцем, имеющим право наследования короны Франции, — пояснил капитан. — Король правит страной, а не только принимает родственников и дворян в своем кабинете, не только истребляет паштеты и не только протягивает руку для поцелуя мужчинам и женщинам.
— Разве я не правил? — спросил Филипп.
— Какие указы вы издавали, Ваша Высочество, когда ощущали себя Вашим Величеством? — поинтересовался капитан.
— Я отменил приказ об аресте Фуке и собирался совершить другие важные действия, — смущенно ответил принц.
— Но приказ об отмене ареста Фуке подписали не вы, а господин ваннский епископ, возразил д’Артаньян.
— Как вы узнали? — удивился узник.
— У вас не было достаточно времени, чтобы изучить почерк Короля и научиться подписывать приказы точно так, как это делал ваш брат, тогда как ваннский епископ очень преуспел в изучении практической каллиграфии, — объяснил свою догадку д’Артаньян.
— Это не важно, — неуверенно пробормотал Филипп. — Со временем я бы научился…
— Научились бы со временем подписывать документы как почерком вашего брата, научились бы понимать по-испански, научились бы править страной, научились бы вести себя в светском обществе по-Королевски, — подхватил капитан. — Всё это со временем. А времени этого у вас не было. Послушайте, не говорил ли вам, случайно, ваннский епископ, что он будет вам верным советчиком во всём?
— Да, говорил, откуда вы знаете? — снова удивился Филипп.
— Слишком долго рассказывать, откуда я знаю ваннского епископа, — улыбнулся капитан. — Я его знаю, поверьте, достаточно хорошо. Он обещал руководить каждым вашим шагом, составил с вами устное соглашение о своей судьбе, о судьбе Фуке и дю Валона, о судьбе Кольбера и, по-видимому, обо мне. Это естественно. Скажите, был ли он с вами рядом весь этот день?
— Только утром! — воскликнул пораженный до глубины сердца Филипп. — После этого он куда-то исчез, и сколько я ни требовал привести его ко мне, его нигде не нашли.
— Предположим, у него были веские причины отсутствовать, — продолжал д’Артаньян. — Без него вы были беспомощны. Какой же вы были Король? Вы были изображение Короля, пародия на Короля, марионетка. Вас устраивала эта роль?
— Я был свободен, я был не в каземате, — неуверенно проговорил Филипп. — Это лучше, чем Бастилия.
— И намного опаснее, как для вас, так и для Франции, а также и для всех людей вблизи трона, — назидательно сказал д’Артаньян.
— В чем же моя ошибка? — спросил Филипп.
— Вы заняли трон не тогда, когда стали к этому готовы, а тогда, когда это понадобилось человеку, способному извлечь вас из Бастилии и осуществить дерзкий план по похищению настоящего Короля и занятию его места вами. —ответил капитан.
— Как же я бы мог приготовиться к этой миссии? — снова спросил Филипп.
— Этого я вам не скажу, поскольку второй шанс вам едва ли предоставится. Хотя, если бы я собирался совершить подобную дерзость, я, по крайней мере, почитал бы, как минимум, две книги. Во-первых, историю Франции и окружающих её стран, хотя бы за последние двадцать-тридцать лет. Во-вторых, не лишним было бы прочитать небольшую книжку мессира Николо Макиавелли. В-третьих, не худо было бы научиться хотя бы понимать по-испански, ну или хотя бы читать. Вот, например, я нашел в библиотеке господина Фуке любопытную книгу. Обратите внимание, здесь есть главы по истории Франции, Италии, Испании, Англии и Голландии и здесь же упомянутый мной труд Макиавелли. А вот, к примеру, издание той же самой книги на испанском языке. Любопытно, для чего господину суперинтенданту понадобилась точно такая же книга на испанском? Я собирался спросить его об этом, у нас была с ним небольшая совместная поездка в этой карете, но мы отвлеклись разговором, так что я не удовлетворил своё любопытство, — с этими словами д’Артаньян небрежно бросил обе книги на сиденье напротив.
— Послушайте, Ваше Высочество! — сказал он. — Я устал и намереваюсь слегка вздремнуть. Советую и вам сделать то же самое. И не пытайтесь сбежать. Я сплю очень чутко, двери заперты на ключ, окна зарешечены.
После этих слов капитан поднял воротник, надвинул шляпу на лоб и почти мгновенно заснул.
На первой же почтовой станции д’Артаньян сменил лошадей, но распорядился никому не выдавать коней суперинтенданта.
— Именной приказ Короля! — говорил он, показывая конверт с надписью рукой короля.
Дорога была неблизкой, карета останавливалась в трактирах лишь на ночь и на обед. В этих случаях Филиппу приходилось надевать маску. Для себя и для принца капитан требовал отдельный кабинет, тогда как кучер суперинтенданта питался в общем зале.
Внутри кареты д’Артаньян позволял принцу снять маску. Во всё время длительного путешествия капитан наслаждался новым ощущением: он видел перед собой лицо Короля, слышал голос Короля, но не встречал такого безапелляционного высокомерия, которое иногда исходило от Людовика.
«Идея Арамиса была великолепной, — думал гасконец, — но воплощение принесло лишь неисчислимые беды всем – и Арамису, и Портосу, и несчастному принцу, и Королю, и в особенности Фуке. Нет, не так бы я взялся за это дело!»
Во время этой поездки правый ус д’Артаньяна испытал на себе все перипетии глубоких раздумий его хозяина.
Филипп оказался неглупым и даже достаточно образованным юношей, хотя в вопросах политики и истории он совершенно не разбирался, а в человеческих отношениях был крайне наивен.
«Конечно, если бы Арамис непрестанно находился рядом с Филиппом в качестве советника, постепенно он смог бы сделать из него вполне приличного Короля, но входило ли это в планы Арамиса? И мог бы он на практике реализовать такую систему, при которой все приказы, исходившие от Короля, на самом деле были бы написаны Арамисом?» — спрашивал себя д’Артаньян и не находил такого ответа, который бы ему понравился.
По этой причине все беседы капитана с принцем касались, в основном, обычных человеческих отношений. Д’Артаньян многое узнал о жизни юноши и даже успел полюбить его отцовской любовью, в чем он не хотел себе признаваться. «Я слишком хорошо знаю это лицо, этот голос, я привык почитать этого человека и повиноваться ему почти во всём, — говорил он себе. — Этот человек – узурпатор французской короны, приговор к нему справедливый и даже весьма мягкий, впрочем, мягкость его объясняется близким родством Короля и принца. Ко всему тому, нельзя же поступать сурово с принцем крови! Славный Людовик XIII был чрезвычайно снисходительным к своему брату, ограничиваясь простым выражением недовольства за такие преступления, за которые другого человека уже десять раз четвертовали бы. Нынешний Король не столь привязан к своей родне, однако же и он не допускает ничего страшнее, чем заключение в Бастилии, даже по отношению к бастардам королевской крови. К тому же в местечке Пиньероль воздух куда более свежий, чем в Бастилии, а главное, доставить узника оттуда быстро и незаметно будет попросту невозможно».
Когда путники прибыли к побережью д’Артаньяну пришлось оставить карету в ближайшем трактире и нанять баркас.
Пересаживая принца в баркас, капитан подхватил сундучок принца. Ему при этом показалось, что сундучок стал немного тяжелее, он скользнул взглядом по скамейке кареты и убедился, что двух книг, которые он на ней оставил, больше на ней нет.
«Далеко пойдёт малыш, — подумал он про себя. — А всё же не понимаю, как Арамис мог вот так бросить его и предоставить своей судьбе?»
По прибытии на остров капитан потребовал от лодочника, чтобы тот доставил ему закрытую карету. Поскольку капитан в меру щедро оплачивал свои требования, трудностей с выполнением его приказаний не возникло. Всё это время принц был в маске, но в этих местах ношение путешественниками тряпичных масок никого не удивляло.
Едва лишь карета, нанятая капитаном, прибыла в крепость Пиньероль и въехала внутрь, д’Артаньян открыл дверцу и пригласил Филиппа выйти, тогда как сам подхватил его сундучок, который заботливо перекладывал при каждой смене транспорта.
Он резко захлопнул дверцу кареты, после чего стражник и узник направились по ступенькам крепости Пиньероль к её коменданту господину де Сен-Мару.
Де Сен-Мар ничем не высказал своего удивления, получив знатного узника под свою опеку, хотя крепость не была предназначена для выполнения функций тюрьмы. Любая крепость может стать тюрьмой при желании, хотя не любая тюрьма может послужить крепостью, что продемонстрировала Бастилия во времена Людовика XVI, как, вероятно, помнят мои дорогие читатели.
В приказе Короля было сказано:
«Приказ господину де Сен-Мару.
Доставленный капитаном королевских мушкетеров г-ном д’Артаньяном заключенный Марчиали должен содержаться с лицом, закрытым железной маской. Под страхом смерти воспретить узнику снимать ее при общении или просто при встрече с кем бы то ни было. Нарушение приказа карается смертью.
Господину де Сен-Мару, коменданту крепости Пиньероль, лично поручается охрана узника под его персональную ответственность. Любые изменения в судьбе узника могут производиться лишь на основании личного приказа Короля. Всякие сношения узника с кем бы то ни было запрещены. Передача и получение посланий запрещена. Предметы, передаваемые узнику для обеспечения его быта, как и предметы, изымаемые у узника для любых целей, должны быть тщательно осмотрены, в случае обнаружения на них каких-либо записей, записи читать запрещается, предмет с записями подлежит немедленному уничтожению.
Людовик».
Глядя на лицо Сен-Мара, можно было бы подумать, что подобные распоряжения он получает каждый день, поскольку ни один мускул не дрогнул на его лице.
— Где же находится железная маска? — только и спросил он.
— Она воспоследует. Почтой. — ответил д’Артаньян — На первое время достаточно той, которая на нем надета. Между прочим, дорогой господин де Сен-Мар. Ваш узник достаточно знатный, прошу обращаться с ним соответствующим образом. Он очень любит писать, каллиграфия – его страсть, но никому нельзя читать ничего им написанного, поэтому для его развлечения ему может быть предоставлено перо и бумага, однако, не давайте ему чернил, пусть пишет водой. Это его развлечет, но не доставит вам никаких хлопот. Впрочем, даже в этом случае, все бумаги, имеющие хоть какие-то следы записей, полагается сжигать не читая. Имеется у вас для таких случаев неграмотный человек?
— Найдём, — кивнул Сен-Мар.
— Что касается маски, — добавил капитан. — Боюсь, есть и спать он в ней не сможет. Но выглядывать в окно без маски ему запрещено, как и быть без маски тогда, когда к нему приносят еду или в его комнате прибираются. В это время он также должен молчать, а ему не следует задавать никаких вопросов.
— Я разберусь с этими проблемами, — ответил Сен-Мар. — Следует сочетать почтительное отношение к узнику, заботу о его физическом здоровье и комфорте с той задачей, чтобы ни один человек, включая меня, не видел его лица и не общался с ним.
— Вы поразительно умный человек, господин Сен-Мар, что объясняет мне, почему Его Величество возложил эту миссию именно на вас, — ответил капитан и улыбнулся во всю ширину своего гасконского лица.
— Вы отобедаете со мной, господин капитан? —спросит Сен-Мар.
— Непременно! — ответил д’Артаньян. — И поужинаю, и позавтракаю. И, вероятно, не единожды. Я должен задержаться здесь, пока не прибудет маска и убедиться, что приказ Короля соблюдается неукоснительно. Это не от недоверия к вам, дорогой Сен-Мар, а лишь в соответствии с указаниями Короля. Но сейчас я предпочел бы прогуляться и осмотреться на местности. Извините, привычка старого вояки – диспозиция прежде всего. Хотя я, конечно, уже бывал в этих местах, но места меняются со временем. Во сколько вы ждете меня к обеду?
— Через час будет самое удачное время для обеда, — ответил Сен-Мар.
— Целиком с вами согласен и подчиняюсь местному режиму, — улыбнулся капитан.
XXXV. Буквы на блюде
После небольшой прогулки д’Артаньян вернулся в крепость и явился к обеду в строго назначенный час.
Обед был приятный, вино соответствовало вкусам капитана. Я знаю, что мои читатели удивятся, что я не описываю меню этого застолья. Это правда, я отошел от традиций детально расписывать меню каждого застолья, в которых происходят существенные события, но за это вините не меня, а мою маленькую мучительницу, которая упоминалась во введении нашего романа. У меня до сих пор в ушах стоят её слова: «Вы так детально описываете меню каждого обеда и ужина, словно вы не драматический писатель, а ресторатор. Вы, вероятно, постоянно голодны? Даже пиры Лукулла не столь детально описаны, хотя о них говорил весь древний Рим. Я пропускаю эти места, не читая». Что ж, маленькая негодяйка, целиком завладевшая моим сердцем тогда, когда я её слушал, чьи слова и сейчас для меня остаются сладчайшей музыкой сердца, хотя оно уже не бьется столь трепетно, а лишь погружает меня в сладкую истому воспоминания о счастье, которое не было возможно вследствие столь огромной разницы в возрасте, но о котором до сих пор сладко думать. Пожалуй, я мог бы быть ей дядюшкой, а она для меня была бы первой читательницей и первым критиком моих скромных трудов. Как видите, я не могу обойтись без лирических отступлений, и если я не описываю угощения моих героев, то меня уносит в ещё более далёкие рассуждения, заставляющие отвлекаться от описываемых мной событий.
Итак, в середине ужина в комнату вошел слуга, на лице которого была целая гамма чувств, от растерянности до смущения.
— Господин комендант! — доложил слуга. — Сержант внешней охраны желает сообщить о чрезвычайном происшествии!
— Так что ж он сам не зайдёт и не доложит? — возмутился Сен-Мар.
— У вас гость… — ещё более смущенным тоном ответил слуга.
— Видите, как мне служат? — расхохотался Сен-Мар. — Эти болваны думают, что сослужили мне службу тем, что пытаются что-то скрыть от вас, капитан, но при этом делают это так нелепо, что скрыть уже ничего не возможно!
— Это господин сержант велел сообщить об этом в такой форме, — стал оправдываться слуга.
— Похоже, он хочет, чтобы я исключил его из перечня болванов, — подмигнул Сен-Мар д’Артаньяну.
— Вот поэтому я не держу слуг, — улыбнулся капитан. — Был у меня единственный слуга, скорее товарищ по всем ратным походам, чем лакей. Но теперь я предпочитаю иметь дела только с солдатами. Они всегда четко знают ранжир. — Милейший! — обратился он к слуге. — Звание болвана не отменяется для тех, кто отрывает командира от трапезы, докладывая, что произошло чрезвычайное происшествие, но не сообщая в чем его суть и в чем причина срочности. Сказав «а», говори уже и «б». Кроме того, в присутствии старшего по званию сержант должен был бы обратиться не к коменданту, а ко мне. А этого он не хотел, потому что не был уверен, что в событие, о котором мы пока должны только догадываться, надо сначала доложить коменданту, чтобы он сам решил, стоит ли посвящать в него высокого гостя. Поэтому он послал тебя. Тебе же следовало подойти и шепнуть на ухо господину де Сен-Мару ту информацию, которую ты выпалил слух. Общение лакея с хозяином не обязательно придается огласке, тогда как доклад сержанта коменданту в присутствии посланника Его Величества, капитана королевских мушкетеров является нарушением субординации.
— В состязании на звание болвана на сегодняшний день, Жак, дорогой мой, ты победил, — подытожил Сен-Мар. — И господин капитан весьма доходчиво всё объяснил, прошу не обижаться, и вот тебе луидор в утешение. Зови же сержанта.
— Прибывший сегодня заключенный выбросил из окна своей камеры серебряное блюдо, — сообщил вошедший сержант.
— Где оно? — резко спросил капитан. — Кто его поднял?
— Мы не смели его поднимать, но выставили охрану, которая никого к нему не подпускает.
Д’Артаньян выскочил из-за стола, схватил с крюка ножны со шпагой в мгновение ока устремился к месту чрезвычайной находки.
На расстоянии двадцати шагов от окна царственного узника, расположенного в одной из башен крепости, капитан застал четверых стражников, которые схватили какого-то седого человека. Двое из стражников навели на него заряженные мушкеты. Д’Артаньян сделал знак, чтобы они не стреляли, пока он не разберется с этим стариком.
Подойдя ближе, капитан похолодел от ужаса, узнав в старике Гримо.
— Подождите, олухи! — сказал он с деланным безразличием. — Если уж вы прохлопали попытку нашего гостя заявить о себе, не упускайте случая разобраться с этим сообщником. Он успел подобрать блюдо?
— Мы не знаем, — ответил сержант. — Мы видели, что из окна вылетело блюдо и побежали его поднимать. Когда мы — подбежали, этот человек был неподалёку.
— Что ж, вполне может быть, что это сообщник, — задумчиво сказал д’Артаньян — Но следует разобраться. Не стоит убивать невинного человека, но ни в коем случае не следует отпускать заговорщика. Кто ты такой? — подчеркнуто громко обратился он к Гримо.
В ответ Гримо лишь похлопал себя по бокам, после чего показал пальцем на море.
— Может быть это просто местный рыбак? Посмотрите, как от него несёт рыбой. Конечно, это рыбак. Послушай, старик, ты хоть разговаривать умеешь? — с этими словами д’Артаньян выразительно взглянул в лицо Гримо и поднял вверх левую бровь.
Гримо изобразил высшую степень идиотизма и промычал что-то совершенно нечленораздельное.
— Похоже, он глухонемой, — воскликнул капитан. — Но надо проверить, не притворяется ли он. Сержант, вас он сейчас не видит, выстрелите за его спиной в воздух, а мы увидим, так ли он глух, как кажется.
Сержант выстрелил из мушкета почти над самым ухом Гримо, но старик только продолжал улыбаться с самым идиотским видом.
В этот момент к ним присоединился Сен-Мар.
— Что произошло? — спросил он д’Артаньяна.
— Произошло то, что вы не слишком торопились разобраться с этим инцидентом, — ответил капитан, — но на этот раз быть может это и к лучшему. Ваши люди намеревались убить этого бедолагу. Намерение похвальное, но, в данном случае, это было бы бессмысленной жестокостью. Он глух и похоже, что нем, — ответил капитан. — Не думаю, что он умеет читать, но мы должны в этом убедиться.
С этими словами д’Артаньян начертал на песке шпагой вопрос «Кто тебя послал?» и указал Гримо на эту надпись.
Гримо с удивлением посмотрел на кончик шпаги капитана, потом на буквы, потом снова на шпагу, затем дико захохотал и принялся кружить вокруг слов на песке.
Тогда д’Артаньян написал «Тебе отрежут язык и уши!» и снова предложил Гримо ознакомиться с надписью. Гримо присел на корточки и стал старательно обводить буквы пальцем, что у него совершенно не получалось, при этом он что-то радостно мычал.
— Что ж, совершенно ясно, что это – местный идиот, которого рыбаки взяли на рыбную ловлю, пожалев его, но он, по-видимому, сбежал от них, — подытожил д’Артаньян. — Излишняя жестокость нам ни к чему, тем более, о отношению к глухонемому, его и без того Бог обделил. Однако, возможно, что его нарочно послали забрать этот блюдо. Сержант, отпустите его, но лишь только он отойдёт, пошлите кого-то из этой троицы незаметно понаблюдать за ним. Если у него есть сообщники, мы живо это выясним, и тогда ему несдобровать.
С этими словами д’Артаньян поднял с земли блюдо, которое лежало кверху дном. На внутренней стороне блюда капитан увидел надпись.
— Кто из вас читал, что тут написано? — резко спросил он, обращаясь к стражникам.
— Мы только подошли и не притрагивались к нему, — ответил за всех сержант.
— Ваше счастье! — вздохнул капитан с видимым облегчением, пряча блюдо под плащ. — Погодите-ка, дайте взглянуть.
С этими словами он стал с подчеркнутым вниманием осматривать песок вокруг места, где лежало блюдо.
— Вы правы, господа! К этому блюду никто не подходил! Песок вокруг него ровный, на три метра от него нет никаких следов, кроме моих. Что ж, повезло вам всем! И этому глухонемому тоже. Сержант, отставить слежку. Пусть проваливает подобру-поздорову, но если он ещё раз подойдёт к крепости на расстояние мушкетного выстрела, стреляйте. Один раз это может быть случайность, два раза – заговор. Вы всё поняли?
Сен-Мар строго взглянул на сержанта и троих солдат, после чего все четверо вытянулись в струнку и щелкнули каблуками.
— А теперь все по местам, — сказал д’Артаньян и махнул рукой. — И смотрите, чтобы больше из окон этого замка не выпадало ничего, ни единого предмета, иначе вслед за ним на землю упадёт чья-нибудь голова.
После этих слов д’Артаньян с достоинством повернулся и направился к крепости.
Гримо продолжал пальцем обводить буквы на песке.
— Пошел прочь, болван! — крикнул сержант и толкнул Гримо ногой. — Прогони его подальше к морю и возвращайся на свой пост, — обратился он к одному из солдат.
После ужина д’Артаньян сказал Сен-Мару:
— Господин комендант, по-видимому, в скором времени ко мне прибудет гонец с секретным приказом Короля. Он не скажет, что привез пакет, он лишь спросит, где он может найти меня. Не расспрашивайте его ни о чем, и не отвечайте ни на какие его вопросы. Просто проводите его ко мне. Если он прибудет ночью, разбудите меня тотчас же, если я буду спать, а кроме того, а прошу вас накормить его и предоставить ему ночлег как самому дорогому гостю. И предупредите охрану, чтобы пропустили этого человека, и чтобы не палили в него с испугу.
— Вы ожидаете его ночью, господин капитан? — удивился Сен-Мар.
— Я не исключаю этого, поскольку для этого человека, когда он путешествует, понятия «ночь» не существует, — ответил д’Артаньян.
— Вы знаете его имя? — спросил комендант.
— Я знаю все его имена, — ответил д’Артаньян. — Вам он представится как граф де Ла Фер, а для меня он просто Атос.