Ретрозаповедник

Владимир Ариничев

 Часть 1. Забор

– Ты дывысь, – Ивасик толкнул Петрика плечом и отодвинулся от только что просверленной дырочки, уступая место товарищу.
Петрик долго смотрел, а потом так же долго молчал, задумавшись.
 – Выходит всё это, враки?
 – Отож…

Однажды, копая огород под картошку, они нашли странный предмет. Предмет напоминал спиральный змеевик самогонного аппарата, из которого их батька гнал горилку, но маленький и сделанный не из пластика, а из железа, такого же, как и лопата. Железных предметов в их жизни мало: ножи, лопаты, гроши и черти. Всё остальное – пластик. С одного конца предмет заострённый, а другой его конец заканчивался кольцом.
Железо стоило дорого, его можно продать, а на вырученные гроши, купить новую рубаху или девку на час, о чём подростки давно мечтали. Но любопытство пересилило, и они поклялись не продавать странную находку до тех пор, пока не поймут её назначение. Девка подождёт…

Спрятав предмет в стрехе соломенной крыши, братья почти забыли о его существовании, и, наверное, продали бы его, в конце концов, уступив своё любопытство, желанию познания девки. Если бы не случай. Братья, особенно Ивасик, страдали болезнью, осуждаемой обществом. Болезнь называлась – любознательность и считалась большим грехом. Ивасик с детства доставал своих родителей вопросом: «Почему»?  За что и бывал бит ремнём.

Случай подвернулся осенью. На рапсовом поле, ровно посередине, возвышался каменистый холм, поросший ковылём. Что только не делали, чтобы сравнять этот холм и засеять рапсом, но ничего не получалось. И наконец, после того, как там сломалась пара чертей, от этой идеи отказались.

На рапсовое поле вход запрещён, да и делать там нечего. Разве, что на холме собрать диких трав да камней. Но хлопцы любили, пригибаясь, добежать до каменистой гряды и там, спрятавшись за валунами, разглядывать диковинных козявок и букашек, или поймать зазевавшуюся ящерку.

Тот день был ясным и ветреным. В воздухе летали паутинки и пёрышки ковыля. Некоторые из них лежали на земле, другие торчали над её поверхностью на разной высоте. Ивасик внимательно разглядел семечко и увидел, что оно чем-то напоминает найденный ими железный предмет, а именно, семечко закручено в спиральку, и тут его прошибло смутной мыслью, которую он ещё не смог выразить.
– Айда, скорее домой, – бросил Ивасик Петрику, и, не оглядываясь, побежал через рапсовое поле.
 – Тебя, что оса ужалила? – едва отдышавшись, немного обиженным голосом спросил Петрик. Но брат вместо ответа, запустил руку в стерню крыши и достал непонятный предмет.
– Гляди, что будет. – И с этими словами, приставил предмет к дубовой балке, торчащей из саманной стены, слегка надавил и начал вращать, держась за кольцо. Железный предмет медленно,  но уверенно вгрызался в дерево, роняя на землю стружки.

Сразу за рапсовым полем желтел забор. Он был гладким, высоким, как десять Петриков и по обе стороны уходил за горизонт. Судя по всему, забор пластиковый, а сверху его покрывал такой же, как рассказывал батюшка, пластиковый купол синего цвета днём и чёрного ночью. Днём на куполе включалась огромная, яркая, горячая лампа, называемая Солнцем, а ночью, лампочка послабее – Луна, и совсем уже маленькие лампочки – звёзды. Так был устроен мир. Говорили, что мир стоит на большой свинье, а та в свою очередь, лежит на двух бугаях. Заправлял всем миром Бог, живущий на небе.

Черти

В тот раз они едва успели унести ноги. Чёрт гнался за ними до самого болота. Хорошо, что они знали это болото. И знали кочки, по которым можно было его перебежать. Чёрт ревел, визжал и хрюкал, но в болото сунуться не посмел. Долго ещё в ушах гулял его визг. И всего-то делов, что Петрик дотронулся до гладкой поверхности стены, и та завизжала, будто девка, к которой подвыпивший бешкетник залез под юбку.
 – Ой, лышенько, – вскрикнул Петрик, и они кинулись наутёк, а за ними, невесть откуда взявшийся, будто из-под земли выросший, чёрт.

Но затеи своей не оставили. Уж очень разбирало любопытство, хоть одним глазком подсмотреть, а что там за стеной? Или как выглядит это Ничто, о котором говорили шёпотом? Но стена – недотрога, не позволяла. Частенько всё заканчивалось погоней, но черти оказались довольно неуклюжими, и быстрые ноги спасали хлопцев. Чертей было много, разных размеров и разных обликов. В основном, они работали на полях, пахали, сеяли, собирали урожай и увозили его в неизвестном направлении, но всегда в сторону стены и там пропадали. Но самыми вредными были черти, охраняющие стену. Батюшка в церкви рассказывал, что черти – бывшие ангелы, ослушавшиеся бога, за что и были отданы в рабство ангелам послушным.

Всё бы могло кончиться ничем или плохо, если бы черти их поймали. Но как водится, опять помог случай. Или Бог… В некоторых местах, по недогляду чертей, вплотную к стене, подходили заросли кукурузы, подсолнечника или бурьянов. Вот в таком месте Петрик и Ивасик обнаружили, что стена выглядит как-то не так. Будто отвалился кусок штукатурки. Петрик поднял ком земли и бросил. Стена молчала. И они приходили сюда каждый вечер и много вечеров подряд, сверлили стену. И вот, наконец…

– Ты дывись, – Петрик толкнул Ивасика плечом и отодвинулся от только что просверленной дырочки, уступая место брату. Петрик долго смотрел, а потом так же долго молчал, задумавшись.
 – Выходит всё это, враки?
 – Отож…


Ангелы

Они всегда прилетали из-за стены. Иногда группами, иногда в одиночку. Они парили над землёй с лёгким шумом, исходившим из-за спины. Они совсем не отличались от людей, только одевались странно. Никогда на них не было ни шаровар, ни вышиванок, ни кожухов, но всегда за спиной имелись коропа и мужики спорили о том, одежда это у них такая, или так устроены их тела. Знали об этом только девки и молодые бабы, но молчали, так как давали клятву, написанную на бумаге, к которой они прилагали густо смазанный красной краской большой палец. А вот мужики знать не могли, даже те, которых приглашали ангелы, что не любили девок. Потому, как с мужиками, ангелы общались только сзади.

Разговаривали они на какой-то  дивной мове, напоминавшей кошачье мяуканье. Часто говорили сами с собой или с плоскими коробками, поднеся их близко ко рту. А вот с нами, общались жестами, но жестов было не много и мы их все выучили.
Особенно много ангелов прилетало на праздники: Пасху и Рождество. Для этих дней в селе построили большую круглую избу со сценой,  наклонным полом, и скамейками вокруг неё. Девки надевали лучшие, самые яркие наряды, панчохи и вышиванки, пели, танцевали и водили хороводы, а мужики и парубки, самые широкие шаровары и скакали в гопаке под дружный хохот зрителей. Гости пили мутную горилку, ели вареники, сало, галушки и пампушки, а потом выбирали, кто кого хотел, кто парубков, кто девок, и уводили в другую избу, тоже большую, но не круглую… В будние дни хата называлась «Сельрадой».

Но так бывало в праздники. Будни же были тяжкими. Село вставало на рассвете, поили и доили скотину, задавали корма, копали и пололи огороды. С того и жили. Была правда, сельская лавка, да не было грошей, ни серебра, ни золота. Вернее были, но мало. Серебряные гроши, назывались копейками. Одна, две и пять копеек. Потом шли золотые копейки: десять, двадцать пять, пятьдесят, копеек. Но самой главной считалась деньга, называемая одной гривной.

Когда же прилетали ангелы, все радовались, потому что они всегда при деньжонках и селянам немало перепадало от их щедрот.

Приближалась Пасха, а значит конец великого поста, когда нельзя предаваться никаким плотским утехам, пить горилку и есть сало. А главное, в Пасху можно заработать золотых грошей, кому задом, кому передом, а кому песнями и плясками. А лучше и тем, и другим.

Однажды Ивасик спросил у бати, опасаясь очередной оплеухи: «Тату, а это не противно? Ну, когда дядя с дядей? И должно быть, воняет»? На что батя ответил благодушно: «Ни, сынку, ни гыдотно, колы  гроши платють. Гроши, понад усе». И  даже бить не стал.

И вот, на самом накануне, ближе к полудню, лёгким шорохом, пронеслось по селу: «Летят! Летят»!

Бюро путешествий. Путешествия по времени

 – Том, я хочу попробовать женщину.
 – Джон, зачем тебе женщина? Тебе мало меня?
 – Нет, Том, но у тебя есть всё, что есть у меня. Мне это уже не интересно.
 – Ты что собрался в «Вумен квартал»? Это очень опасно. Дадут за деньги, а потом вызовут полицию и обвинят в сексуальных домогательствах. Обдерут всухую или посадят. Зачем тебе эти мерзкие бабы с лошадиными мордами? Мужики у нас лучше.
 – Нет, Том, я хочу настоящую женщину, с настоящими сиськами. Гладкую и покладистую. И чтобы от неё пахло женщиной, а не парфюмерной лавкой.

Том и Джон – молодая семья, заключили брачный контракт пару лет тому назад и ещё не заработали, чтобы купить детей. Жили они в городе Нью Вавилон Сити,  на съёмной квартире в мужском квартале.

 После того, как закончилась тридцатилетняя Великая Всемирная Гражданская Война, всех со всеми: Юга с Севером, белых с чёрными, чёрных с жёлтыми, бедных с богатыми, женщин с мужчинами, город был поделён на сектора, где проживали представители разных воззрений, разделённые оградами из металлической сетки. Правда, иногда случались стычки, женщины похищали мужчин и насиловали, чтобы обзавестись бесплатными детьми, а женщин, в отместку, вывозили за город и там пороли, привязав к дереву. Не бить же женщин, какими бы они не были. Называлось это «распевками» или «пригласи даму спеть».
 – А разве такие бывают? – Том с сомнением покачал головой.
 – Бывают? Не знаю. Знаю, что были. Когда-то в юности, когда я жил ещё с родителями, я нашёл на чердаке старинную книгу. «Три товарища» называлась. И там ещё были картинки.
 – Джон, ты что умеешь читать? Это же запрещено.
 – Умею. Бабушка научила. И пусть это будет нашей семейной тайной. Так вот, когда-то женщины были не такими, как теперь. Они были красивы, милы и любили мужчин. Учти, бесплатно. А мужчины любили женщин, и готовы были на всё ради них. Даже отдать свою жизнь.
 – Даже отдать свою жизнь? Не, Джон. Это должно быть, сказки.
 – А вот это, мы и проверим. Эй, Дюк, ты где? Иди сюда, старый мерзавец! – приказал Джон куда-то в пустоту комнаты.

Под диваном, что-то зашевелилось и, роняя хлопья паутины, выползло нечто, напоминающее большую плоскую сороконожку.

 – Дюк, информация, включай, – заорал Джон, так как от долгой службы домашний, универсальный робот Дюк был слегка глуховат.
 – Слушаюсь, сэр, – скрипучим, металлическим голосом, продребезжал Дюк.
 – Бюро путешествий. Путешествия по времени! Найти!
Дюк заверещал, защёлкал и, наконец, выдал.
 – Горящие туры: Боливия, восемнадцатый век, Кения, двадцатый век. Украина, девятнадцатый век. Далее, заказы на следующий год. Продолжать, сэр?
 – Хватит. Покажи Кению.
Посреди комнаты возникла голограмма голой женщины.
 – Чёрная, не хочу, – скривился Джон, – Следующая.
Следующая оказалась блондинкой с карими глазами.
 – Цена, Дюк!
Робот снова затрещал, защёлкал и выдал такую цифру, что у Тома и Джона, обвисли уши и вытянулись лица.
 – Грабёж, средь бела дня, – возмущённо выпалил Том. – Ничего не получится.
Повисла долгая, липкая тишина.
 – Получится, – решительно заявил Джон и прихлопнул ладонью по столу. Для пущей убедительности. – Я продам себя на органы.
Том икнул и онемел, уставившись на Джона.
 – После смерти, – добавил Джон. – А если потребуется, продам и душу. Разумеется, тоже после смерти. Дюк, бесов хвост, заказывай билеты!

Хронолёт.

Хронолёт оказался чем-то вроде вертолёта, но только маленьким, на десять человек, без хвоста и окон.
Пассажирам сделали укол. Сказали, прививка от болезней. После чего, все заснули и проснулись ровно тогда, когда раздраили люк и сквозь него хлынуло яркое весеннее солнце.
Они находились на поляне, посреди густого леса. Странным показалось Джону шоссе, проложенное к поляне, которого никак не могло быть в девятнадцатом веке.
Встречал их мужик в густой, рыжеватой, окладистой бороде. Коренастый, высокий. Одним словом, представительный.
 – Василь Изяславович, – представился мужик густым басом, – Батюшка села Старые Повороты и по совместительству голова Сельрады. На людях зовите меня Батюшкой, я для них связующее звено между землёй и небом. Почти, что ангел. Заслужил благочестием и праведностью. –  И ухмыльнулся в бороду.
Между тем, из хронолёта выгрузили одиннадцать рюкзаков.
 – Это летунцы, – пояснил Батюшка. – Надевайте. Управляются голосом. Запомните команды. Старт – стоп. Взлёт – посадка. Вверх – вниз. Право – лево. И ещё, Парашют. Это в самом крайнем случае, если, что откажет. Ну, с Богом.
И они вознеслись к лёгким, белым облачкам, что неспешно прогуливались по весеннему небу.

Летели не быстро, разглядывая однообразный пейзаж.
 – Это рапсовые поля, – пояснял Батюшка. – А это – Стена, чтобы не разбежались туземцы. Они не знают, какое время на дворе и убеждены, не без моей помощи, что мир окружён стеной, накрыт пластиковым куполом и покоится на спинах волов.
 – Что такое волы? – преодолевая шум ветра, заорал Том.
 – Рабочие, кастрированные быки – тягловая сила у туземцев.

Внизу желтела, едва различимая тонкая полоска, уходящая в бескрайнюю бесконечность. Стена.
 – И какова же её длина? – Тома раздирало не шуточное любопытство.
 – Многия тысячи километров, – пропел Батюшка тяжёлым басом, налегая на букву О.
Наконец, внизу, показалось большое село в излучине маленькой речки, окруженное бескрайними полями, и была отдана команда: «Спуск».
На окраине села, их ждала большая повозка, запряжённая парой огромных коров с горизонтальными метровыми рогами.
 – Волы, – разом догадались Том и Джон.

Они ехали вдоль сельской улицы меж одноэтажных домов под соломенными крышами. Пахло чем-то кислым и приторным, одновременно. Том поморщился.
 – Это коровий навоз, – ответил батюшка Тому, уловив его мимику. – Привыкайте.
Вдоль кривой извилистой улицы стояли жители в диковинных одеяниях и низко кланялись.
Наконец, впереди показалась большая белая хата под соломенной крышей. Волы стали без всякой команды, пассажиры спешились и вошли в помещение.
В хате стояла прохлада от свеже помытого деревянного пола. Длинный коридор, двери по обе его стороны.  Батюшка подошёл к двери в тупике коридора, достал из-за пояса внушительных размеров ключ, вставил в не менее внушительный замок и со скрежетом провернул.
 – Воруют, – будто уловив немые вопросы, с огорчением молвил Батюшка. – Никак не могу отучить. Национальная особенность. Увы.…  Пожал-те в кабинет.

Половину кабинета занимал длинный, грубо сколоченный стол и массивные табуретки. Вдоль побеленных стен стояли скамьи или лавки. А на самих стенах висели  расшитые красными и чёрными крестиками полотенца.
 – Рушники, – пояснил Батюшка. – Культовые предметы.

В правом от двери углу громоздился вернисаж из досок с изображениями разных стариков, женщины с ребёнком и молодого человека с колючим венком на голове.
Батюшка подошёл к вполне современному сейфу, покрутил разные колёсики, что-то
 пошептал и извлёк несколько тяжёлых мешочков.
 – Это местная валюта. Остаток вернёте. Не беспокойтесь, всё входит в счет оплаты за тур.

Пасха

И вот он – Великдень. Праздник воскрешения Господня. Улицы украшены венками ранних полевых цветов. Рога волов, разноцветными лентами. Посреди майданчика перед Сельрадой, на помосте, большая бочка с горилкой. А бабы варят пшённую кашу в огромном казане.

С раннего утра над селом разливается перезвон колоколов и церковное пение. То Батюшка включил втихаря « Ларец Господний» – старинную магнитолу на аккумуляторах. Мужики потирают  руки в предвкушении, и с нетерпением заглядывают в пока ещё пустые глиняные кружки. Но вот, Батюшка прочёл молитву, окропил святой водой бочку и перекрестил её тяжелым, серебряным крестом. Запели на четыре голоса: хор мальчиков, хор девочек, мужской хор и женский хор. И веселье началось. Мужики потянулись с кружками к бочке.

Ангелы стояли чуть в сторонке, на помосте, и постепенно поддавались безумию ликования толпы. Самые красивые девки потянулись к ним с кружками наперевес. К Джону подошла, вернее, подплыла рыжеволосая, цвета меди на старинной, отполированной веками медной ручке, высокая стройная дивчина.

 – Христос воскрес, – низким грудным голосом пропела медноволосая, трижды поцеловала припухлыми ярко-красными губами, и протянула кружку с дурно пахнущей жидкостью. Джон сделал глоток и поперхнулся. Он был эстетом и гурманом. Девушка задорно рассмеялась и спросила: «А почему соколик не отвечает»?
 – А что я должен ответить? – недоумённо спросил Джон.
 – А ответить парубок, должен: «Воистину Воскрес». А потом трижды поцеловать.
 – Кого поцеловать? – Джон явно тупил от нахлынувшего вдруг непонятного волнения.
 – Да меня, соколик. Меня. – И снова звонко неожиданно рассмеялась.

А вот Тому, жидкость понравилась.
 – Текилой пахнет. Лимона с солью бы к ней. А вот разбитная, черноглазая чернавка – не очень.

Ближе к вечеру в Сельраде состоялся концерт. Только для ангелов.
Горели свечи, источая медовый аромат расплавленного воска. И плясали девки, и пели девки, зазывающими голосами Сирен. До потолка подпрыгивали хлопцы в развевающихся шароварах, а потом, плясали на корточках, выбрасывали ноги в начищенных сапогах. Дико было, но и весело.

И вот настало время выбирать партнёров, но уже не для танцев…

Олеся

Её звали Олесей. Неизвестно откуда она пришла, говорила из дальнего села, что за тремя реками. Пришла и прижилась, к общей досаде местных разбитных красоток. Ах, как хороша была Леся. Высокая, стройная, как одинокая сосна, посреди житного поля. Губы припухлые, цвета будто только, что выпила крови свежезарезанной  свиньи. И это без помады. А глаза… Глаза цвета тронутой морозом терновой ягоды. Слегка раскосые вверх, что придавало шальное выражение на широкоскулом лице, какие бывают только у славянок. И густые волосы цвета начищенной меди. Ах, как невзлюбили её девки, равно так, как полюбили мужики. Да, что там мужики. Все, как один ангелы.
Не устоял, разумеется, и Джон, сражённый наповал с первого же взгляда. Накрыт был тяжёлой волной желания, да и пал замертво.

Леся была привередлива и дерзка до такой степени, что могла отказать даже ангелу. Не понравился внешне, или дурак, или хам, изволь от ворот поворот. Батюшка не раз грозился выпороть её за это розгами. Грозил, да она только смеялась. Видимо и он попал под её чары.

Она сама подошла к Джону. Не подвело её женское чутьё.

Джон вспомнил их разговор. «Разговор»??? Наконец-то дошло до Джона: «Но ведь они, же не знают нашего языка». Вопрос этот крепко засел в разгорячённом мозгу, и ему хотелось задать этот вопрос. А может, хотелось чего-то  другого?
 – Ты никогда не был на сеновале? – она говорила без акцента.
 – Да я и не знаю, что такое сеновал.
 – Не знаешь? Пойдём, покажу…

«Да, подумал Джон», – угадывая под лёгкой тканью изумительные формы молодого женского тела и сравнивая их с сухопарой корявостью, тех немногих женщин, что довелось видеть в его жизни. – «Всё правильно было написано в той книге».
Они легли на ещё тёплое, ароматное сено.
«Хорошим, выдержанным Рислингом, пахнет. С озоновыми тонами», – подумал Джон, чувствуя какое-то неведомое волнение.               
 – Я знаю, ваши мужчины робкие. Запугали вас до смерти ваши стервы. Но ничего, это дело поправимое. И с этими словами,  прижалась идеально гладким, налитым, горячим телом.

Ах, сколько было на этом теле, неведомых ранее, штучек! И две высокие, плотные груди с торчащими коричневыми сосками.  И две изумительные, тяжёлые половинки, переходящие в длинные, стройные ноги. Джон, наконец-то понял, почему они называются ягодицами и что такое  клубничка. И много всего другого, не виданного и не пробованного никогда раньше…
Пахло от неё не то корицей, не то кинзой, и напал на Джона вечный торчь. Его головастик словно взбесился и напрочь отказался слушаться хозяина, будто все мозги перетекли туда из головы. Он, гадёныш, сразу понял, насколько ему лучше в Олесе, чем в Томе, и никак не желал покидать новое жильё. И Джон пропал. Навсегда и окончательно.

А от денег Леся наотрез отказалась…

А что же, Ивасик с Петриком? Как-то в праздничной суете, затерялись наши хлопцы.
Не знали они, что им делать с их открытием. И сказать никому нельзя и языки чешутся. А тут ещё юношеская хотелка совсем достала. И решили они найти новое применение железной штучке, которую уже окрестили, дыркосвердлилкой. И просверлили дырку в стене Сельсовета и давай подглядывать, пока не попались. Как-то, поздним вечером, они слишком шумно толкались за место у просверленной дырочки, чем и выдали себя. А на следующий вечер Том устроил засаду и поймал обоих за шиворот.
 – Вот, Олеся принимай и решай, что с ними делать.
 – Дяденька Ангел, побейте, только не говорите нашим  родокам.
 Вот тогда-то хлопцы и рассказали всё, надеясь переключить от себя внимание. Леся переводила.
 –  Ну, что же, Том задумчиво почесал нос. –  Рассказать им всё, как есть?
 – Не надо Том, не стоит делать их ещё более несчастными.
 – Так они же и так несчастны.
 – Но пока об этом не знают, значит, не очень. Лучше дай им денег на девок. Тех, что сэкономил на мне, – и улыбнулась. – Шучу, конечно.
 – Насчёт денег, или, насчёт экономии?
  – Насчёт экономии.

Хэппи энд с сэконд хэндом*

А вот у Тома не сложилось. Увлёкся он «Текилой», и проморгал самых лучших девок. И Чернавку проморгал. Увели из-под самого носа. И досталась ему бледная, невзрачная Параська. Рыхловатая слегка, да всё бы не беда, не будь она такой же прохладной, как и он сам. Да и это не беда, не попроси она сразу же денег. Покоробила Тома такая просьба. Денег то он, конечно, дал, да вот как-то сразу пошло всё скучно. Удивительно, что что-то у них всё же получилось, но без дальнейшего энтузиазма. К тому же, Том, явно ревновал; «Ах, бедный мой Томи. Бедный мой Том. Зачем ты покинул, старый свой дом»? Навязчиво вертелись непонятно откуда выплывшие слова песни.
 – Ну, ничего, Том, – утешал он себя. – Вот вернёмся.… И всё наладится. – Он был оптимистом.

Подходила к концу пасхальная неделя, пора было возвращаться. Не хотелось возвращаться. Хотелось остаться, но остаться было не возможно. Забрали бы насильно.
 – Леся, всё хотел задать тебе вопрос. Откуда ты знаешь наш язык?
 – А ты так и не догадался? Я же сама оттуда…
 – Откуда, оттуда? – Джон опешил и растерялся, не веря своей догадке.
 – Оттуда, откуда и ты. И не хочу туда возвращаться, жить среди этих извращённых мегер. Я мужчин люблю.
 – Но почему тебя не ищут?
 – А я – мёртвая. Я отстала от группы и подожгла свой летунчик. Ах, какой был взрыв!
 – Так что же нам делать? Я тоже не хочу возвращаться. Лучше пить этот вонючий самогон и есть кашу с чёрным хлебом. – И повторил. – Что же делать?
 – А давай сбежим. Не говори, что некуда. Там, за стеной, на востоке – Евразия, Россия. Там люди живут парами, как природа велела. Мужчины с женщинами. А женщины с мужчинами.
 – У тебя же нет «летунчика».
 – Ну так, что? У тебя же есть.
 – Думаешь, двоих выдержит?
 – Выдержит. Он рассчитан на самых толстых.

И снова было раннее утро. И снова по небу шлялись редкие облачка. И снова, один за другим взлетали ангелы в щемящую высь, когда один из них, вдруг отклонился в сторону и начал падать. Вниз, вниз, вниз. И вдруг, резко взмыл, набирая скорость и уходя в сторону восходящего Солнца. Но ангелов было уже двое. И если бы, кто-то мог их услышать, то услышал бы грудной женский голос:  «Держи меня крепче! Держи изо всех сил»!
 
*Удачная находка среди ношенных вещей. Джону повезло.

Ретрозаповедник. Часть 2. ВеРКИ

И снова было раннее утро. И снова по небу шлялись редкие облачка. И снова, один за другим взлетали ангелы в щемящую высь, когда один из них, вдруг отклонился в сторону и начал падать. Вниз, вниз, вниз. И вдруг, резко взмыл, набирая скорость и уходя в сторону восходящего Солнца. Но ангелов было уже двое. И если бы, кто-то мог их услышать, то услышал бы грудной женский голос: «Держи меня крепче! Держи изо всех сил»!

Они летели над бескрайней равниной. Внизу белели стволами берёзовые леса, точно такие деревья, из которых в Старых Поворотах делают розги. На полянах бродили стада больших лохматых животных бурого цвета.
– Должно быть, медведи, – прокричал Джон, преодолевая шум ветра.
– Откуда знаешь?
– Видел фильм, как русские мужики пьют водку на брудершафт с медведями.

Они наслаждались свежим воздухом с запахом берёзового сока и без малейших признаков коровьего навоза. Но не знали и не ведали, что давно «засечены» и их судьбу решают два серьёзных человека.
– Что будем с ними делать-то, ваше Заумство? – Гладко выбритый, узколицый мужчина в ранге – средний придворный советник с двумя крестами на погонах, что означало два срока молодой жизни, обратился к широкоскулому с лысым черепом и короткой бородой ёжиком, будто его растительность спьяну перепутала место. На лысом были погоны с тремя крестами, что означало ранг – старший придворный советник и три срока молодой жизни.
– Да сбивать их к бабиной материи, и дело с концом.
– Сбить-то всегда успеем, а допросить - то надо.
– Да, что там допрашивать. Обычные драпунцы из пиндостанской колонии.
– А почему вдвоём на одном летуне? – средний придворный советник Петров очень хотел дослужиться до звания, старшего, получить крест на погоны, третий срок молодой жизни и обращение, «Заумный». Его карьера продвигалась быстро. Начинал он с «вашего недоумия» низшего чина в табели о рангах ВеРКИ, с нулём на погонах и природного срока молодой жизни.
– А что если их, того, просканировать на интеллект?
– Хлопотно. Кто ответит за потраченный киловатт энергии?
– Я - то и отвечу, – решил рискнуть Петров, поставив на кон свою карьеру.
– Ну, смотри, – старший поморщился, будто собираясь чихнуть, и махнул рукой.
Младший, извлёк из рюкзака странный предмет, похожий на большой, старинный, дуэльный пистолет с раструбом, направил на едва заметную точку в небе и покрутил какие-то колёсики.   
– Ну, что, Петров скажешь?
– Совместный интеллект – четырнадцать. Выше среднего. А вот индивидуальный… Не могу понять-то.
Кажись, у одного – пять. А у другого… Вроде бы… Девять!
– Да… Придётся брать живыми, – нехотя согласился старший советник.

    В плену

    Берёзовый лес закончился, уступая место кустарникам и песчаным пляжам широкой реки. А вдали за рекой угадывался силуэт небольшого городка, состоящего в основном из соборов и старинных двух и трёхэтажных зданий.
– Джон, почеши мне спину. Зудит, не могу.
– Да у меня у самого всё зудит, особенно голова. Будто в мозгах ползают муравьи или кто-то там ковыряется. Пора садиться. В город пойдём пешком. И дал команду: «Спуск».

Земля приближалась и как только беглецы ощутили твёрдую почву под ногами, зашевелились кусты, раздался металлический лязг затворов, их повалили на землю, надели наручники, погрузили в небольшой броневик и повезли в сторону старинного городка.

Их поселили в прозрачной комнате, размером чуть больше сельского общественного сортира при Сельраде, тонированной изнутри, так, что оттуда не было видно, что происходит снаружи. По всем четырём углам – камеры слежения. Обстановка скудная: стол, два пластиковых стула, две кушетки, тумбочка, вот и вся мебель. Пахло в комнате чернилами и канцелярией.

В обед и на ужин покормили какой-то казённой пищей. И начались допросы. Но вызывали почему-то только Джона.
– Сексизм какой-то, – ворчала Олеся.
Допросы проходили скучно. Кто, откуда, зачем? Где родился, сколько лет?

Но вот, однажды утром, явился сравнительно молодой человек с букетом цветов.
– Средний придворный советник Петров, – представился сравнительно молодой человек.
– Я приглашаю вас на свидание в ресторан, барышня, – протянул Олесе букет и добавил, – свидание-то, обязательно. – И бросил взгляд на сжимавшего кулаки Джона.

Рестораном называлось скромное заведение под открытым небом и спартанской обстановкой. Олеся огляделась и вопросительно взглянула на советника Петрова.
– Не удивляйтесь, барышня. У нас так принято обращаться с людьми, чей интеллект значительно выше среднего. А у вас - то, он именно такой. Какой, я вам не скажу, ибо это есть государственная тайна. К тому же, почему бы не выпить бутылочку скромного краснодарского вина за казённый счёт? Я уже знаю, что вы в курсе, что такое вино. Джон наябедничал на вас. Ну да я надеюсь, что секретов-то у вас от нас нет. Вот и расскажите всё, что знаете о жизни там, откуда вы прибыли. И о жизни там, куда вы прибыли оттуда. Обычаи, настроения и прочие мелочи жизни. А я вам расскажу обо всём, что знаю о нашей жизни. Кроме государственной тайны, разумеется. – И немного задумавшись, добавил, – а ещё изложу основы нынешнего миропорядка. Вы, Олеся, должно быть, слегка одичали в ваших Старых Поворотах? Знаю, что меня у вас за это обозвали бы сексистом, побили и арестовали. Но всё - же даме уступаю место первой, – он усмехнулся. – Итак, я весь погружаюсь во внимание.

Принесли вино, сочные бифштексы с кровью, густо посыпанные зеленью и острый кетчуп – «аджика».
«Красностоп», – прочитала надпись на этикетке Олеся.
– Ну, что ж. Услуга за услугу? Я родилась в маленьком городке в семье потомственных адвокатов. Жили на уединённой вилле окружённой бетонным забором. В семи милях от городка. После Великой Гражданской Войны многие состоятельные люди жили именно так. Страной уже полторы сотни лет правил наш вечный Президент – Сорос Бессмертный. Нет, выборы, конечно же, были регулярно, раз в десять лет. Демократия, – Олеся скривилась, будто по ошибке откусила вместо яблока пол лимона. – Кандидатов всегда было двое. Сорос Бессмертный и какой-нибудь маньяк, приговорённый к электрическому стулу. Уклонение от избирательного права приравнивалось к дезертирству и каралось в уголовном порядке. Ну, как вы понимаете, всегда голосовали за Сороса. Не голосовать же за маньяка.
– А вам известно, что Сорос Бессмертный заочно приговорён Высочайшим Имперским Судом к двойной смертной казни через повешенье? За многочисленные преступления против разума, человечества и жизни на Земле. Это для справки.
– Да, знаю, слышала от отца, что после провала Всемирной Революции Сорос Первый бежал в Америку, где и обосновался со всеми уцелевшими космополитами, когда Европа стала частью Великого Арабского Халифата.
– И ему очень повезло, – добавил советник. – Иначе, закончил бы свою жизнь, сидя на колу с содранной кожей. Жаль, что такого не случилось. Однако продолжайте.
– Моим воспитанием и образованием занимались очень хорошие учителя, выписанные родителями из каких-то славянских стран, кажется, даже из России. В доме была большая библиотека и меня научили читать, что строжайше запрещено в нашем демократическом обществе. Но в каждом адвокате живёт немного преступника, которого очень трудно в этом уличить. Уединённость жилища предохраняла от соседских глаз и доносов. Я знала обо всём понемногу и знала, что Соросу Бессмертному меняют органы в зависимости от степени их износа. Труднее всего оказалось с мозгами. Несмотря на то, что перед пересадкой, донорский мозг зачищали от предыдущей информации и наполняли информацией будущего хозяина, некоторые незначительные сбои всё же имели место. И вот, после пятой пересадки, начались признаки слабоумия. Впрочем, возможно в нём отражалось слабоумие самого общества. Как бы там не было, но Бессмертный был в нашей семье объектом насмешек и издёвок. И вот, однажды ночью, родителей арестовали, видно, кто-то все-таки донёс. Дом опечатали, а библиотеку сожгли. Я же успела сбежать с большой сумкой денег. Другая бы, наверняка пропала, но мне помогли мои знания. Я знала, как устроен мир. Знала, что у нашей страны есть далёкие колонии, где выращивают генномодифицированную техническую продукцию, а туземцы отброшены на несколько веков назад и превращены в бесправное стадо. И выбрала Украину.
– Почему Украину?
– Должно быть потому, что она самая далёкая и отсталая. Легко затеряться, – и чуть подумав, добавила, – а может ещё и потому, что мои далёкие предки оттуда. Кстати, очень не дурное вино, во вкусе сырая кожа и лесная подстилка, будто в новых туфлях прошлась по грибной поляне, но могу и ошибаться, лет десять не пила вино. Неужели местное? Да и бифштексы интересные, будто из дичи.
– Да, местное. Красностоп – аборигенный сорт, краснодарский. А бифштексы, действительно из дичи, вернее почти. Медвежатина. Мы их, то есть медведей, давно разводим на фермах. И молоко медведиц не уступает буйволиному. Продолжайте.
– Мне было шестнадцать, но выглядела на все двадцать. Я рано созрела. Документов у нас нет, всё равно никто не умеет читать, а свой личный чип – навигатор, заглушила вот этим кольцом, – она протянула левую руку. На пальце блеснуло скромненькое колечко, вернее перстень с металлической печаткой. У нас в семье у всех были такие. На всякий случай…
Купила билет в бюро «путешествий во времени», а при посадке отклонилась и взорвала летунец. Искать не стали.
– Да вы опасная барышня, – то ли серьёзно, то ли шутя, протянул Петров. – Напрасно-то я снял с вас наручники. Ну да ладно, что сделано, то сделано. А теперь расскажите о жизни последующей, о характере сельчан, менталитете украинцев…
И Леся рассказала то, что мы уже знаем или ещё узнаем, поэтому нет смысла пересказывать её слова.
– А теперь ваша очередь говорить. У меня пересохло в горле, – и, сделав большой глоток вина, добавила, – я вся внимание.
– Дас-с. На всё своё время. Время молчать и время говорить, как сказал когда-то древний философ. – Не понятно зачем, произнёс советник прежде, чем начать.
– Вы находитесь в ВеРКИ – Великой Русско-Китайской Империи, состоящей из двух условно самостоятельных государств. Китай производит все необходимые товары. Россия снабжает Китай природным сырьём и энергией. И ещё научными достижениями, на которые имеет монополию. Все научно-исследовательские учреждения находятся в России, соответственно и фундаментальные открытия происходят здесь. У Китая нет тысячелетней научной традиции, да и образное мышление китайцев не способствует глубокой умственной деятельности, поэтому дальше прикладной науки и коммерческих разработок, они продвинуться не могут. Но такой симбиоз действует очень эффективно.
Другая ситуация сложилась в СААША, что означает, Союз Афро-Американских Штатов Америки. Америка живёт традиционно, за счёт доминионов и колоний. Но у них возникла катастрофическая проблема – острый дефицит интеллектуальной энергии. Они и раньше не блистали умом, но решали вопрос с помощью денег, скупая лучшие мозги всего земного шара. После Великой Всемирной Тридцатилетней Гражданской войны и обвала доллара, мир разделился на замкнутые, не сообщающиеся блоки, и СААША утратил возможность скупать мозги по всему миру. А предыдущее его благополучие на том только и держалось. Своих мозгов не хватает по причине пластмассовой пищи, ущербного образования и операции оглупления народных масс в целях облегчения управляемости.
У нас же, интеллектуальный капитал – высшее достояние Империи. Его носителям предоставлены такие возможности, что об эмиграции не может быть не только речи, но и мысли.

Олеся слушала очень внимательно, но не была бы женщиной, если бы, всё же, не перебила.
– Ну, я же знала многих людей отсюда, эмигрантов. Мои наставницы были из них.
– Барышня, не перебивайте серьёзного мужчину, он может и обидеться, – сделал замечание советник, и опять не понятно, в шутку или всерьёз. А сам подумал: «Нелегальная» торговля интеллектом – единственная возможность поступления валюты для секретных операций в СААША. Нелегальной она считается только там. На самом же деле, всё это жёстко регулируется государством и поставлено на поток, а секретные циркуляры запрещают утечку мозгов выше шестой категории. Правда, там, даже носители пятой, выглядят гениями на фоне общей олигофрении».
А вслух продолжил:
– Интеллектам высших категорий, от восьми до девяти мегадумов, присваивают чин высших государственных советников. А категории десяти мегадумов – высших имперских советников и создают такие условия, что вопрос об эмиграции, не может даже возникнуть. Достаточно сказать, что они поучают от пяти до восьми крестов на погоны, что означает пять – восемь дополнительных молодых жизней. Олеся, Вы бы хотели прожить несколько молодых жизней?
– Не знаю. Никогда об этом не думала.
– Это сейчас не думали, а лет, эдак, через тридцать очень даже задумаетесь. Но продолжим беседу. Высшие чины ВеРКИ – Владимир Вечный Всевеликоимперский Третий и Мао Всевеликоимперский Второй, что означает три, и соответственно, две уже прожитых молодых жизней. Не подумайте, будто они триста тысячу или двести лет. Вовсе нет, гораздо меньше. Одна молодая жизнь равняется тридцати годам. Жизнь продлевается, посредством клонирования, а последующий клон живёт немного меньше предыдущего. Так, что у них впереди, ещё очень долгая жизнь. Ну да хватит, – всполошился вдруг советник, обрывая разговор, – что-то я разболтался, должно быть, вино и присутствие прекрасной дамы тому причина. Всё остальное узнаете потом по ходу вашей жизнедеятельности.

Вино заканчивалось, равно, как и странный допрос. Советник разлил остатки по бокалам.
– Ну, что? За нашу дальнейшую совместную деятельность? – советник поднял бокал.
– Мы провели чудесный романтический вечер, а я так и не знаю, кто вы? – полюбопытствовала Олеся, пригубив вино.
– А вам-то и не надо знать. Пока. Вы всё же моя пленница. Но можете стать и коллегой, от вас зависит. Но об этом потом. Кстати, завтра вас переведут в приличное жильё.
– Кого нас?
– Вас, барышня, и только вас.
– А как же, Джон?
– На Джона у нас планов нет.
– Я без Джона не поеду.
– Ну, как знаете, – и добавил, – а вы своенравная барышня.
– Скажите, советник,– спросила Олеся немного смущённо, – у вас все мужчины такие?
– Какие, такие? Не понял.
– Ну, галантные, обходительные?
– Нет, конечно, не все. И я не такой. Не всегда такой. Только на работе. И тоже не всегда, а когда велит инструкция. – Не то серьёзно, не то в шутку ответил советник.

Джон встретил Олесю с надутой физиономией. Похоже, ревновал.
– Чего от тебя надо этому хмырю?
– Ох, Джони, кажется, мы здорово влипли, – и она вкратце пересказала разговор.
– Из тебя, что вербуют шпионку?
– Всё может быть.

Откровенная вербовка

Вторая встреча не такая романтическая, даже совсем не романтическая, состоялась в кабинете. Полированный канцелярский стол, заваленный папками бумаги, чернильница, древняя ручка с пером. За столом чиновник в круглых погонах с бахромой, в котором Олеся едва узнала позавчерашнего кавалера. На недоуменный взгляд, чиновник ответил сухо:
– Дань традиции. К тому же мы не доверяем современным носителям, хотя и они здесь присутствуют. Мало ли, что. Взорвут бомбу в стратосфере, разрушат систему электроснабжения и все наши труды прахом. Перо с чернилами надёжнее. «Рукописи, как известно, не горят». В прошлый раз мы не договорили, я вас изучал, не буду скрывать. Вы нам подходите, у вас достаточно ума и авантюризма. Сейчас предлагаю сотрудничество. Вернее не предлагаю, а настаиваю. У вас нет другого выхода. Вы же знаете, что вас ждёт в женском секторе, если вас депортируют?
– Знаю, – эхом отозвалась Олеся. – Раздирание заживо.
– Ну, так вот, я вам предлагаю лучшую участь. Вам придётся вернуться в Старые Повороты.
– Меня же там засекут до смерти. Это вы называете лучшей участью? – В её голосе сквозил ужас.
– Не засекут. Вы не покидали пределов села. И вы не знаете наших возможностей.
– ???
– Мы отправили туда вашу голограмму. И вы присутствовали на всех богослужениях. Молча.
– Но что делать в той дыре? Считать хвосты коровам и свиньям?
– Зачем же? Вы организуете ячейку. Или секту. Как получится. Вы рассказывали о двух подростках, ну тех, что просверлили забор. Вы расскажете им всё, как есть. Или, что сочтёте нужным. А от них всё пойдёт дальше. Назовём это операцией: «Круги на воде». Мы давно собираемся лишить пиндосов их колоний, где они занимаются конструированием опасных микроорганизмов, а людей используют в качестве подопытных животных.
– Ячейку, говорите? Вы, должно быть, не понимаете психологию живущих за стеной. Они лишены чувства товарищества. У них нет понятия дружба. Дружбой называют корыстные отношения, дружить можно, когда выгодно. Друзей нет, есть родственники, кумовья и собутыльники. «Друг – это полезный знакомый», говорят там.
– Позвольте с вами не согласиться. В юном, особенно в подростковом возрасте, в период полового созревания, дружба присуща представителям всех этнических групп. Так проявляется сублимация половой неудовлетворённости, – советник, иногда любил козырнуть академической фразой. – Так, что собирайте чемоданы.
– А Джон?
– Дался вам этот, Джон. Чем я хуже? – И опять не понятно, всерьёз или шутка. – Джона придётся отдать под суд, как нарушителя границы.
– А без суда, никак?
– Никак. При задержании его занесли в базу, и отыграть назад, решительно не возможно.
– Но вы же знаете, что дома его ждёт пожизненное изнасилование.
– Будем надеяться на милосердие суда.
– А я разве не в базе?
– Вы не подсудны. Благодарите свой интеллект.
– Когда суд?
– Не скоро, очень не скоро. Год, два. Мы найдём хороших адвокатов. Подключим «Союз добровольцев в лампасах».
– Кто такие добровольцы в лампасах?
– Когда-то во времена гражданской войны на Донбассе, так назывался «Союз Добровольцев Донбасса», но что такое Донбасс никто уже не помнит, и их переименовали «в добровольцев в лампасах» за привычку наряжаться по праздникам в штаны с лампасами, старинные казачьи одежды. Они защищают права депортируемых. Но у вас есть ещё один выход. На крайний случай. Но пока говорить об этом рано.
– Пообещайте, советник, что вы устроите моё присутствие на суде.
– Конечно. Не могу же я отказать даме. Тем более, такой красивой.

Назад в прошлое

На майданчике, что возле Сельрады, разгорался скандал. Скандалы в Старых Поворотах – явление обыденное. Скандалят соседи. Скандалят родственники. Скандалят жёны с мужьями. Поводов предостаточно на каждый день. То соседские куры забредут в чужой двор. То сосед соседу выбросит мусор под забор. То муж напьётся в стельку и забредёт к куме. А какие скандалы, если в чужой огород забредёт коза! Но этот скандал, был грандиозным. Да таким, что выли псы, и в панике, будто на пожаре, носились галки и орали истеричными голосами. Прям совсем, как Параська по кличке – Дылда. Но громче всех, басом орал её малюк ползункового возраста.
– Не дам дитё, хоть убейте, хоть розгами забейте. Моё дитё. – Визжала Дылда, уперев руки в боки, стараясь выглядеть ещё больше, чем она есть на самом деле.
– Угомонись, Прасковья, – напрасно увещевал её Батюшка. – Бог тебя накажет. Корова сдохнет. Всех кур утащит лиса, а сама ты покроешься коростой. И дом твой сгорит.
– Пошёл к черту, и ты и твой Бог, – не унималась Дылда. – Моё дитё, не Бог его делал, не Бог рожал.
– Не Бог. Богу нечего делать, как таких дур, как ты трахать. Не Бог, но ангел – сын божий. Значит твой малюк – внук божий. Бог из него будет ангела делать. Ты, что не хочешь, чтобы твоё дитё стало ангелом? – увещевал Батюшка.
– Моё дитё от меня, не от ангела. Сам ты, ангел, старый козёл, всех девок перепортил, – брызгая слюной, несла околесицу Параська.
– Да как же не от ангела? Ты когда рожала? – Батюшка заглянул в толстую книгу, – вот, в январе. Откинь девять месяцев, будет аккурат на Пасху, когда ангелы гуляют.
– Не дам!

Пора объяснить читателю причину скандала. Каждого первенца, согласно сельскому уставу, отдавали Богу, чтобы он растил из них ангелов. На самом же деле, отправляли в метрополию, для продажи гомосексуальным семьям. Или же, если ребёнок был исключительно здоров, его растили на органы для представителей самой богатой элиты. Но такое происходило нечасто, поскольку Старые Повороты, относились к «сектору развлечений». Для снабжения же человеческими органами существовал другой сектор – «сектор запчастей». Это был очень доходный бизнес.

Неизвестно, чем бы всё кончилось, если бы Батюшка не забежал в Сельраду и не вернулся с небольшим мешочком, развязал, вынул оттуда три большие жёлтые монеты и протянул Параське со словами: «А свою порцию розог, ты получишь, за злостное богохульство и не почитание старших».
– Что ж ты голову морочил. – Глаза у Дылды заблестели нездоровым блеском, будто бы не услышала она слово «розги». – Нет бы сразу так.

А вот, Батюшка, был искренне огорчён. Ещё бы, потерять три гривны от своей доли: «Ну и всыплю же я ей», – подумал злорадно. – «Другим неповадно будет».

Петрик с Ивасиком присутствовали на скандале в качестве зевак. После того, как они купили девку на час на двоих, они оба разом повзрослели. У Ивасика даже прорезались маленькие, белёсые, под цвет волос, усики. Надо заметить, что погодки отличались друг от друга не только по характеру, но и по цвету глаз и волос. Ивасик, белобрысый, веснушчатый с бледно-голубыми глазами. Петрик, чернявый, смуглый, с темно-карими глазами. Батька всегда этим упрекал мамку, когда приходил от кумы пьяным, и мамка устраивала скандал. Ивасик был непоседлив, задирист, а Петрик, степенным и рассудочным. Сейчас они спорили, кому завтра пасти и доить коз, а кому убирать навоз и чистить свинарник.
– Тебе говно убирать, твоя очередь, – ломаным подростковым фальцетом верещал Ивасик.
– А ты забыл, что мне проспорил? – степенным баритоном возражал Петрик.
И как только Ивасик открыл рот, чтобы всё отрицать, к ним подошла Олеся.
– О чём спор, горячие эстонские парни?
Олеся, иногда выражалась странно. Вот и сейчас они не знали, что такое «эстонские», но спрашивать не стали, так как у обоих разом, зачесалось в штанах.
– Он не хочет за свиньями говно убирать, – Петрик указал пальцем на Ивасика. – Проспорил и не хочет. Говорит, что не было спора.
– А вы у Бога спросите, он всё знает.
– Как?
– А вот у меня в руке две соломинки. Одна длинная, другая короткая. Загадайте, чья из них чья.
– Моя длинная, – не задумываясь, выпалил Ивасик. – У кого длинная, тому и говно убирать. – И вытащил длинную.
– Врёт всё ваш Бог, – Ивасик бросил соломинку, едва сдерживал слёзы.
– А, что если вы сделаете так, – Олеся выдержала паузу. – Вы оба встанете пораньше, быстренько уберёте говно и вместе пойдёте пасти коз. И я туда приду и кое-что покажу. Знаете, где на болоте много камыша? Вот туда я и приду.

По дороге домой, притихшие хлопцы, молчали. Каждый думал о том, что же им покажет Олеся.
«Не уж то»?… – думал Ивасик, и облизывал пересохшие губы.

Болото местные избегали, дурная слава у него была. Немало там утонуло сельчан и говорили, что ровно в полночь, в новолуние, оттуда доносятся стоны утопленников, а в Вальпургиеву Ночь собираются все ведьмы из окрестных сёл. Но братья не боялись. Мало того, в густых зарослях тростника прятался небольшой остров, и они знали тропинку, ведущую прямо к этому острову. Знала и Олеся, видела сверху, когда летела из-за стены.

Олеся явилась ближе к полудню.
– Ну, что, справились с говном? – вместо приветствия, спросила Олеся. – Ведите на остров.
– А откуда вы знаете, тётя Олеся? – Петрик был крайне удивлён. – Про остров?
– Я ещё много чего знаю, чего вам и не снилось.

Остров представлял собой вытянутую дугу, явно рукотворного происхождения. Вероятно забытую дамбу речки, которая много лет, если не веков, тому назад поменяла своё русло.
Присели на почерневшем от времени бревне.
– Клянитесь самыми страшными клятвами, что никому, никогда, ни под какими розгами не расскажете то, что увидите и услышите, – заговорила Олеся жутким, замогильным голосом.
– Что б никогда нам девок не видать, – в один голос произнесли хлопчики.
– Что б у нас корова здохла, – добавил Петрик.
– Что б у нас дом сгорел, – вторил Ивасик.
– Что бы наш тато ушёл к куме.
– Что бы Батюшка отрезал нам языки.
– Ну, хватит. Верю. – И Олеся запустила руку за пазуху…
Но вместо того, что ждали хлопцы, она достала оттуда плоскую коробочку, похожую на «чёртову табакерку», в которой Батюшка хранил свои цигарки…
– Это интереснее того, чего вы ожидали, – уловив разочарованные взгляды, молвила Олеся. – Поверьте. – И нажала на какую-то маленькую пуговичку.
Портсигар засветился голубоватым огоньком.
– Хотите увидеть, где мы?
На портсигаре, среди зелёного цвета обозначился вытянутый серп, чёрная палочка и три белые букашки на ней.
– А показать вам вашу хату?
У пацанов вытянулись лица и заблестели глаза, а у Ивасика потекла слюна по подбородку.
– А хотите увидеть, что за стеной?
На портсигаре возникло огромное село, за день не обойти, с гигантскими, поставленными одна на другую хатами.
– А вот вам ещё. – На крышке табакерки появились маленькие хатки на колёсах, они ехали в разные стороны по гладкой поверхности. Такой бывает их речка рано утром, когда нет ветра или зимой, скованная льдом. Только чёрного цвета.
– Это что? Тоже черти?
– Нет, смотрите дальше. И она прикоснулась к табакерке и будто раздвинула. Один из чертей, увеличился в размерах, и стало видно, что в нём сидят то ли ангелы, то ли люди.
– Похоже на крытый воз нашего Батюшки, – догадался Ивасик. – Только, где же волы?
– Там, за стеной, давно научились ездить без волов, – пояснила Олеся.
– Говорил же я тебе, Ивасик, что всё это враки… – Петрик не смог сдержать торжество.

Утром в субботу из Сельрады доносились визг и вопли. Это Батюшка обучал Дылду Слову Божьему. Как любил говаривать Батюшка: "По заднице розгой, чтоб дошло до мозга".
Суббота – День Божий. День покаяний. Согласно Святому Учению, Бог, когда-то давным-давно, опустился на землю, чтобы собрать все грехи человеческие. Много лет ходил по селам. Собирал грехи, которые, как блохи прыгали на него с людей, когда тот проходил мимо. Грехов набралось так много, что весь он покрылся густой шерстью («как наша дворняга Жучка», – тихонько, как бы про себя, сказал на проповеди Петрик.). Но так отяжелел, что не смог взлететь, чтобы вернуться к себе на небо. Пришлось позвать чертей, чтобы те отвели его в ад и там осмолили на соломе. («Как нашего кабанчика Борьку», – прошептал Ивасик).

По субботам всё село работало на Бога, у Батюшки в его большом хозяйстве. Пололи, выгребали навоз из стойл. Бабы до блеска надраивали пол, чинили одежды, пряли лён, пекли пироги и хлеба. Мужики плотничали и чинили сельхозинвентарь. Работы хватало всем. И даже более того. За работой приглядывал сам Батюшка и его домочадцы. Но стоило кому-нибудь из них зазеваться, как каждый норовил чего-нибудь спереть. Кто гвоздь, кто кусок верёвки, а кто солёный огурец из бочки. На кривых улицах, будто завязанных в узлы, не было в такой день ни кого, кроме, сорвавшихся с цепи, дворняг и заблудших кур. Ходили легенды, будто, в древние времена, село строили казаки и кривые улицы – защита от врагов, ну, во-первых, чтобы они там до смерти заблудились, а во-вторых, не смогли стрелять по прямой на дальние расстояния. И ещё, на улицах не было колодцев. Это, чтобы вороженьки умирали от жажды или покупали воду у хозяев. Колодцы находились только во дворах за глухими заборами. За заборами, отступив вовнутрь на несколько шагов, стояли и сами дома. Поэтому достучаться до хозяев не было никакой возможности. Приходилось бросать в окна маленькие камешки или орать дурными голосами, вызывая хозяев. От камешков нередко бились стёкла, а потом приходилось их выпрашивать у Батюшки в счёт будущего урожая. А по праздникам, когда все массово ходили в гости, стоял такой гвалт, что не понятно было, кто кого зовёт и откуда. И ещё, воровали не только у Батюшки. Воровали всё и у всех. Иногда один и тот же предмет переворовывали несколько раз. Сегодня сосед с соседом разговаривает любезно, клянётся в вечной дружбе, а завтра ночью или курицу у него украдёт или лестницу стащит на дрова.
И без того безлюдные днём улицы, к вечеру совсем вымирали и горе тому путнику, кто окажется в селе зимним вечером. Замёрзнет намертво, не докричавшись хозяев. Говорили и о казаках. Будто бы они и теперь есть, живут на большой реке, на острове и что-то там охраняют. Да вот беда, никто не знал, что и от кого.

Вот в таком селе родились Петрик и Ивасик, и Олеся пришла из такого же села.
Школы, конечно же, не было. Как говаривал Батюшка: «Многия знания, рождают многия печали». И был, безусловно, прав. Поэтому сам занимался обучением односельчан на проповедях, и по своему усмотрению.
Операция Круги на воде

Школы в селе, конечно же, не было. Как говаривал Батюшка: «Многия знания, рождают многия печали». И был, безусловно, прав. Поэтому сам занимался обучением односельчан на проповедях, и по своему усмотрению.

И вот, теперь эту монополию украла у Батюшки, Олеся. А что. Все воруют, а она, чем хуже?

Прошёл год. Хлопчики превратились в парубков. Ивасик обзавёлся небольшой рыжеватой бородкой, а у Петрика проклюнулись чёрные усики. Они уже почти всё знали о Мире. Но Бога Олеся решила оставить. «Ещё пригодится», – решила она. О том, что кто-то из них проболтается, не могло быть и речи, Олеся держала их так крепко, что отдай любую команду, и она будет исполнена. Добилась же она, такого послушания при помощи «длинного уха» и «чёртового грома». Однажды в первые же дни, Олеся достала свою «табакерку», что-то покрутила и из неё полились голоса всех собравшихся, кто, что и когда сказал дома.
– Вы всё поняли? А кто не понял, познакомится с этим, – достала из-под юбки блестящий, чёрный предмет необычной формы, направила в сторону бревна, и раздался оглушительный гром. Бревно подпрыгнуло, от него полетели щепки, а в центре возникло отверстие.
– А тех, кто понял, всех превращу в ангелов.
Операция «Круги на воде» шла полным ходом.

Всего в группе состояло двенадцать человек, но у каждого были товарищи из сельской молодёжи, сплочённые ещё с детства рейдами по соседским огородам и охотой на хозяйских гусей, что вольно паслись по берегам речки. Члены группы, получившей от Олеси название: «Юнаки Янгелята», с ранних лет являлись заводилами и зачинщиками подобных безобразий. Но по мере взросления, те детские шалости, уходили в прошлое, уступая место играм в футбол зелёным гарбузом, спорту, и тайной цигарке в зарослях ивняка. А ещё они помогали создавать культ Олеси, распространяя в виде сплетен, её предсказания. «Олеся сказала, что послезавтра, будет ливень». И ливень шёл, ровно по расписанию.
К счастью, Батюшка уединился для бесед с Богом. Что значит, попросту ушёл в длительный запой и отдалился от сельских сплетен.

Олеся оказалась блестящим педагогом и объектом безнадёжной влюблённости всех без исключения пацанов. Постепенно группа из разгильдяйских юношей превращалась в сплочённую команду с железной дисциплиной. Ежедневные тренировки по рукопашному бою накачали мышцы. Наконец из-за стены перебросили старый АК 47 с глушителем и патроны.
Какой же мальчишка не любит пострелять? Да не из какого там лука, а из настоящего автомата?
– Олеся Богдановна, – спросил как-то один из группы, задумчивый парнишка, с вечно плаксивым выражением лица по кличке «Кислый», – зачем всё это?
– Ты помнишь, как я предсказала «Чёрный День»? – Так называли селяне, солнечные затмения. – Не задумывался, от кого я это узнала?
– Неужто…? – Парень осёкся и закатил глаза к небу.
– Ты правильно понял. И ещё я узнала, что черти готовят бунт и сговорились с некоторыми ангелами.
– Так, что? Так, мы?
– Именно так. Именно мы. Я дам вам одежды ангелов и оружие. Вы подымете людей. Скажете, что вас превратила в ангелов я, Олеся. Но сначала, мы убьем пару чертей. Остальные черти на нас нападут и к ним на подмогу прилетят ангелы – отступники. Бог узнает, кто отступник и пришлёт нам на помощь настоящих ангелов. Чертей я остановлю. Знаю заклинание, а вот на ангелов, пока их не превратили в чертей, заклинание не действует. С ними будут разбираться настоящие ангелы. И мы…
– А если, кого убьют?
– Не бойтесь, я обеспечу тем место в раю.

Суд

Советник Петров сдержал своё слово. Олесю вызвали в суд.
Джона переселили в более комфортную камеру с холодильником, едой и вином. Правда, вино выдавали раз в месяц, но он его не пил. Ждал Лесю.
Сказать, что он обрадовался, значит, ничего не сказать. Привилегированным узникам раз в месяц полагалась женщина из борделя, но он неизменно отказывался. Он упорно ждал. На последние остатки наличных купил через охрану свечи и огромный торт.
На время суда им предоставили комнату для свиданий.
– Наконец-то. Неужели это ты? Глазам своим не верю.
Он похудел и побледнел лицом.
– Ты где так долго была?
– Отпусти, раздавишь, – прохрипела Олеся, освобождаясь от его медвежьей хватки, – была там, откуда мы улетели. Больше ничего не скажу.
Всю ночь напролёт они были единым целым, отрываясь только затем, чтобы остудиться глотком белого вина. Джон безумствовал.
На третий день его увезли в суд.

Петров заехал за Олесей на своём бронированном автомобиле. У неё ещё не было прав, она никак не могла научиться правильно выжимать сцепление. По дороге их остановили и потребовали прижаться к обочине.

Мимо шла многолюдная демонстрация. Люди, в основном пожилые, несли плакаты и лозунги. Олесе запомнились больше всего: «Долой платных читателей!» и «Каждому писателю, по бесплатному читателю».
– Кто эти юноши? – не без ехидства вопросила Олеся.
– Так, это молодые, начинающие писатели-то.
Олесю всегда удивляло это его «то», которое как появлялось, так и неожиданно исчезало.
– А чего они требуют!
–Хотят читателей. Бесплатных. У нас, благодаря всеобщей компьютеризации, каждый может стать писателем. Ну вот, все ими и стали, – и добавил. – Все у кого интеллект выше пяти. То есть выше среднего.
– Так пусть радуются, а не протестуют.
– Ах, Олеся, Олеся. Ничего-то вы не понимаете в нашей жизни, – впервые употребил Петров частицу «то» к месту. – Ну, что такое писатель без читателя? Домашний деспот. Терроризирует домочадцев своими опусами, достаёт так, что тем, с воплями: «Только не это», приходится спасаться в сортире, что не всегда помогает, ибо продолжают читать, стоя за дверью, под шум сливного бачка. Знаю, у меня дед был такой. Из-за этого дома возникают скандалы, и друзья обходят стороной. Вот потому-то им и нужны сторонние читатели. Писателей-то больше, чем читателей. Из-за этого в писательской среде постоянные шли склоки, пока кто-то из богатых писателей не додумался приплачивать за прочтение своих творений. Это всколыхнуло писательскую общественность так, что до сих пор не может успокоиться.
– А почему же их не читают?
– Графоманы-с, сударыня.
Наконец, шествие закончилось, но Олеся никак не могла удовлетворить своё любопытство.
– А как так вышло, что писателей больше, чем читателей?
– Да всё редакторы солидных изданий. Надоело им читать всякую белиберду. Жить спокойно не давали графоманы. Что нужно редактору? Большой кабинет, покой и чашка хорошего кофе из рук хорошенькой секретарши. Ну, иногда и сама секретарша. А тут эти лезут, требуют рецензий. Читай их круглые сутки, глаза на лоб лезут из-под очков. Секретарши уходят к другим. Короче – ад. Вот и придумали, собрались на всеимперское совещание и решили, что каждый редактор создаст свой сайт для начинающих писателей. Пусть работает сливным бачком. Накладно, конечно, да спокойная жизнь дороже.

Так и появились многочисленные литературные сайты. Сначала все спецслужбы крайне озаботились. Вспомнили о писателях-диссидентах. Как, мол, так. Пиши, что вздумается, любую крамолу. Поначалу у нас при контрразведке открыли даже новый отдел из двух человек. А всех остальных обязали в свободное от работы время заглядывать в эти порталы. Мало того, налетели туда и ЦРУ, и Моссад, и МИ- 6, и даже китайские товарищи наняли переводчиков. Но тревога оказалась ложной, а мы только создавали видимость читателей, чем провоцировали авторов к активному творчеству. Гораздо опаснее, если бы они писали «в стол». Или на глиняных дощечках. Был бы шанс, что кто-то потеряет талантливую рукопись, а дощечки найдут археологи. Но при нынешней постановке дела, такие шансы, равны нулю. Миллионы писателей, топя друг друга в виртуальной макулатуре, бросились регистрироваться на сайтах, и писать, писать и ещё раз писать. Потенциальные же читатели, даже и не подозревают о таких сайтах, так глубоко их запрятали в глубинах Интернета. А случайно забредший туда однажды читатель, больше не возвращается, начитавшись до тошноты графоманских опусов.
– Неужели, среди миллионов таких писателей, нет ни одного талантливого?
– Конечно, есть. Не может не быть. И не один, и даже, не два, а может и гораздо больше. Закон больших чисел. Но проще выиграть в рулетку, чем попасть на такого автора. Шансов – два, три из миллиона. Мало того, если вокруг такого появляется группа читателей-поклонников, сами писатели, активно его топят, а модераторы выживают с сайта под всякими предлогами. И никакой цензуры со стороны органов не требуется. Полная свобода творчества. Поначалу писатели читали друг друга, но быстро убедившись, что все, кроме них – графоманы, бросили это дурное и напрасное занятие и переключились на читателей домашних.
За эту операцию многих редакторов наградили секретными грамотами и другими наградами.
– Так получается, что эта система хоронит таланты. А как же ваш культ разума?
– Не совсем так. При каждом сайте есть маленькая, незаметная программка отслеживания. Она фиксирует всё, что заслуживает внимания, подаёт сигнал в соответствующие инстанции, а там уже принимают решения.
«Странная, всё же, эта Империя», – подумала Олеся: «У нас не только читателей, но и писателей нет. Может оно и к лучшему».

Судья, дородный старик в седом парике и лиловой мантии, ударил в висевший над столом корабельный колокол.
– Это он в маске-то. И в парике. – Советник Петров, облачился в свой гражданский костюм и напоминал галантного кавалера их первой встречи. – Судья не должен выглядеть юношей, что не соответствует титулу «Ваше Мудрейшество». Мудрым может быть только старик, так думают в нашем обществе.

«Мудрейшество» зачитал невнятной дребезжащей скороговоркой суть дела и заявил:
– Процесс объявляю секретным. Посторонних, прошу покинуть зал. – Хотя в зале заседаний, никого, кроме Олеси, Петрова, прокурора и адвоката не было.
С улицы разносились слабые крики: «Свободу политзаключённым!» и «Долой судебный произвол!».
– Это группа поддержки, – пояснил советник Петров. – «Добровольцы в лампасах».
– Что значит, в лампасах? И почему добровольцы?
– Так называют правозащитников. Раньше они назывались «Добровольцами Донбасса», но прошло много лет и все забыли, что значит, Донбасс. А поскольку, добровольцы одеваются по праздникам в казачью форму, с красными полосами на штанах – лампасами, их так и называют: «Добровольцы в лампасах».

После оглашения сути дела, «Мудрейшество» объявил прения сторон и дал слово прокурору.
– Подсудимый нарушил Закон. Статья 454, Уголовно - Политического кодекса Великой Российско-Китайской Империи. Это установленный факт. Он прибыл из враждебного мира, якобы, развлекаться с нашими женщинами. Наши женщины должны рожать, а не развлекаться. А может он шпион? Под маской повесы.
– Что на это скажет подсудимый? – Перебил судья прокурора.
– Я не есть шпиён. Я не есть, повьеса. Я не есть, развлекьятся с вашим женщина, – Джон не успел хорошо выучить русский язык. – Я привьёз женщина с собой.
– Вот, Ваше Мудрейшество, он брезгует нашими женщинами, – перебил прокурор.
– Я не брезговаль вашим женщина.
– Тогда почему? – прокурор полистал ворох бумаг и уткнул палец в одну из них. – Тогда почему вы шесть раз отказались от наших работниц сексуального труда?
– Я не хотель. Я Олесю любить.
– Вот, Ваше Мудрейшество. Он ещё и импотент. – И добавил. – Зачем нам, в нашей стране, импотенты?
Но тут в дело вмешался адвокат:
– Позвольте опросить свидетеля, Ваше Мудрейшество.
Мудрейшество сонно кивнул, и адвокат пригласил Олесю.
– Скажите, свидетель. Вам знаком этот мужчина?
– Более, чем.
– Он, действительно – импотент?
– Да какой же он импотент, если готов заниматься этим делом всю ночь. – И немного подумав, добавила, – и не одну.
– Вот, видите, что я вам говорил, – снова перебил прокурор. – Он – сексуальный маньяк.
От этих слов, задремавший было Мудрейшество, вздрогнул и обвёл Джона мутным взглядом.
– Да, сударь, маньякам совсем не место в нашем обществе.
– Ваше Мудрейшество, – адвокат, чувствуя, что дело принимает скверный оборот, снова обратился к судье. – Я взываю к вашему милосердию. На родине его ждёт пожизненное изнасилование.
– Хорошо, высокий суд принимает это к сведению и удаляется на совещание.
– Кофе пошёл пить, а может, что покрепче, – презрительно бросил советник.
Минут через сорок, Мудрейшество вернулся в зал и огласил решение Суда:
– Подсудимый Джон Ян Смит признан виновным по всем статьям, (статья 454), с отягчающими обстоятельствами: аморальный тип, сексуальный маньяк и импотент. Учитывая эти обстоятельства, Высокий Суд приговаривает гражданина Джона Ян Смита к депортации за свой счёт в течение суток. Приговор окончательный и обжалованью не подлежит. И ударил в корабельный колокол.
Олеся схватила стул, чтобы запустить им в Мудрейшество, но советник её удержал.
Спасательный круг
– Что же делать, коллега? – Они снова сидели в том же ресторане, как в тот первый раз, подальше от посторонних ушей, и пили водку. Для успокоения нервов, как посоветовал советник Петров.
– Выход есть. Помните, что я вам говорил в прошлый раз?
– И что же это за выход?
– Вы можете отдать ему часть своего интеллекта. Вы можете отдать ему два мегодума, и у вас их будет поровну, по семь.
– А как это делается?
– Ерунда, у нас есть специальные методики, если не вдаваться в подробности, просто в его мозг перенесут некоторую, маленькую частицу вашего мозга.
– Хорошо. Лишь бы не гормоны.
– Но вы понимаете, что вы отдадите Джону и две ваши молодые жизни?
– Да на хрена мне такая жизнь? А успеем? Нам даны только сутки.
– А вот в этом вы барышня, ошибаетесь. Вы не знаете нашу бюрократическую систему. Джона депортируют за его счёт.
– Не поняла, советник, причём здесь счёт?
– А притом, что нет у него никакого счета, кроме счёта с жизнью.
– И опять не поняла.
–Ну, что же здесь непонятного. Нет личного счёта, значит, придётся высылать за государственный. А это волокита. Канцелярия, казначейство. Пиши заявку, ставь печать, посылай в казначейство, жди ответа. Дней пять потребуется, если не больше.
– Ну, тогда скорей под нож! – И Олеся залпом хватила остатки водки.

Вот так и стал Джон неподсудным и проходил ускоренную подготовку в лагере для диверсантов.

Но, «скорей под нож», сразу не получилось. Предстояло ещё вернуться домой и проделать множество всяких процедур: заявления, анализы, справки…
Когда они проезжали по той площади, где утром проходило шествие, Олеся спросила:
– А где же те старики и старушки, коих вы назвали «Молодыми, начинающими писателями»?
– А, те, что:
Жить осталось не больше полушки,
Всё мечтают о принцах старушки,
И любовные пишут стишки,
С сединой в бороде, старички?

Вернулись домой дописывать шедевры.
– У вас поэтическая душа, советник. А сами-то вы пишите?
– Разве, что докладные записки…
– Я без шуток, серьёзно. – И окинув его долгим, медленным взглядом, добавила, – по глазам вижу, пишите.
– Пишу, – чуть потупившись, признался советник. – Вернее писал. Стихи.
– Прочтите, что-нибудь.
– Дайте ко вспомнить, – задумчиво почесав нос, молвил советник. – Ну, вот такое, например.

Подайте мне машину времени,
И в восемнадцатый отправьте век…
Возьму с собой мешочек денег я
Из сплава жёлтого монет.

Там будут гривны и полтинники,
Блестящие копейки серебра.
Куплю за них кусочек мира я.
И много прочего добра.

Куплю две дюжины красоток,
Дворянский титул
И полсотни крепостных.
И сочиню в свечном угаре,
Свой самый лучший,
Гениальный стих.

И прочие бессмертные творения.
Я ж только в нашем веке – графоман,
А там меня назначат гением,
Признают мой писательский талант.

Поймёт Великая Екатерина,
Что я покруче, чем Вольтер
И пригласит на царские перины
Читать стихи, помимо прочих дел.

И от меня пойдет литература.
Родятся Гоголь, Достоевский, Мандельштам.
Ведь после них всё моё творчество – халтура,
И из-за них я нынче – графоман.

И я вернусь в признании и славе,
От графомании навеки излечусь,
Да вот с клопами, блохами и вшами
Как в мире том я только уживусь?

– Чудесное стихотворение философское и с юмором. – И громко расхохоталась.
– Так отчего же вы так заразительно рассмеялись, барышня?
– «И от меня пойдет литература. Родятся Гоголь, Достоевский, Мандельштам», – подавляя смех, процитировала Олеся. – Представила вас с Екатериной в роли многодетных родителей.
А ещё мне не понятно, как можно, что-либо купить за гривны и полтинники?
– Ах, Леся. И все-то вам надо объяснять. Вы видели новенькие гривны и полтинники? Нет, не видели. Они блестят, как золотые. А в том мире, вряд ли кому бы пришла в голову мысль опустить их в азотную кислоту… А если кому и придёт, можно сказать, будто такое золото в далёкой, неведанной стране.
– А почему «писали»? Почему в прошлом времени?
– Так, так оно и есть. В прошлом.
– А сейчас, выходит, бросили? Почему?
– Да бессмысленно всё это. Зачем писать, когда не читают? У меня, даже родственников нет. Некого заставить. А знакомые, считают блажью, смеются, а про себя думают: «Ну что может написать этот Петров? Мы же его с детства знаем.
– А почему бы вам не зарегистрироваться в Сети?
– Да был я там. Несколько лет был. Ушёл. Надоело метать бисер . – И неожиданно добавил, будто сменив тему, – вы знаете, чем отличается писатель от графомана? Даже, слабый писатель, к каковым я себя причислял.
– Нет конечно, откуда же мне знать, я в своей жизни не писала… Даже докладные записки.
– Так, вот. Попытаюсь вам объяснить. Как бы это покороче… – Советник, чуть задумался и продолжил. – Графоман всё описывает со стороны, будто репортёр: события, образы, характеры. Не создаёт и не воссоздаёт, а именно описывает, как школьник в изложении, зачастую скучно и нудно. Его личный словарь весьма беден. Отчего у читателя происходит зевота и клонит в сон. Графоман пишет штампами. Он из десятка слов – синонимов, не способен выбрать то единственное, подходящее к данной ситуации, отчего и возникает косноязычие. Графоман не способен увлечь и повести за собой. Настоящий же писатель, творит. Создаёт ситуации, образы, характеры. Его герои живые. С ними интересно общаться. Они увлекают и завлекают в свой мир, и читатель живёт в этом мире до самого конца романа или рассказа. А гениальный писатель может заставить своего читателя, засыпать с мыслью: «Скорее бы наступило утро, время, когда я продолжу чтение». Он из десятка слов – синонимов безошибочным чутьём найдёт то единственное, подходящее к данной ситуации.
– И что, таких не было среди вас?
– Окститесь, Леся. Такие рождаются раз в полвека. А то и реже. И даже если бы такой родился, он бы утонул в бездонном словесном океане. Появись, какой нибудь Булгаков, нашли бы пару лишних запятых и былок и всё, конец творчеству.
– Ну, пусть не такие. Пусть поскромнее. Их тоже не было?
– Да, как вам сказать… Были, нечто среднее. Уже не графоманы, но ещё не писатели. А может и писатели, но никто им об этом не говорил, а сами не догадывались. Оценить себя невозможно. Субъективность… Единицы, но были.
– У меня есть подозрение, будто и вы были среди них, – перебила Леся. – Судя по вашему стихотворению. У меня с детства развит литературный вкус. Так почему же вы ушли оттуда?
– Спасибо на добром слове, – слегка смутился советник, – однако, позвольте продолжить? И вы всё поймёте.
– Там схлестнулись два противоположных понятия: количество и качество. Самые бездарные, коих было большинство, буквально завалили весь окружающий эфир своими опусами. Одни не могли удержать свой писательский зуд, другие уверовали, будто, чем больше пишешь, тем больше читают, независимо от качества написанного. И создали, таким образом, отрицательный фон. Вот, представьте, заходит залётный читатель на такой сайт, а там полова, от которой тошнит. Заходит снова, а там всё та же полова.
– А где же были те, как вы сказали «ещё не писатели, но уже не графоманы»? – Снова перебила Леся.
– Я же сказал, таких было меньшинство. Да и публиковались они редко. Более-менее съедобную вещь, с наскока не напишешь. Бывало, правда, и много и хорошо, но такое в виде исключения. Увы. И начали они критиковать и вразумлять большинство, чем только нажили себе врагов. Писательские души, они тонкие, а потому ранимые. И очень обидчивые, а потому, критиканам объявили войну. Им объявили бойкот. Их перестали читать принципиально. А писать в пустоту, даже в вакуум… Стоит ли оно того?
– А как же ваша «маленькая, незаметная программка»?
– Она почти бесполезна. Робот не может оценить искусство. Слишком тонкая материя. Остаётся последняя надежда, на то, что, кто-то из мэтров, устав от безделья, случайно наткнётся и «откроет талант». Пусть даже посмертно.
– Да вы – бунтарь, советник. В нашем мире, сидеть бы вам в тюрьме.

Разнос от начальства

– Ты, что же это сукин сын вытворяешь!? – Бушевал старший советник Сидоров, забыв про субординацию. Тебе, кто позволил швыряться интеллектами!? Хочешь сорвать всю операцию!? Тебе, кто дал право оглуплять нашего ценного сотрудника!?
– Ваше заумство, виноват, – Петров дождался паузы, когда Сидоров поднёс к губам стакан с водой. – Вспомните Михаила Ломоносова.
– Причём здесь Ломоносов? – Сидоров чуть не поперхнулся стаканом. – Всё шутишь? Или глумишься?
– А Михаил Васильевич Ломоносов изрёк однажды: «Ежели, где, чего убудет в одном месте, ровно столько присовокупится в другом». – И опять непонятно, всерьёз или в шутку.
– Что ты хочешь этим сказать, философ? – Старший советник вроде бы успокоился. А может и задумался.
– А то, что на объект, я их отправлю вдвоём, с общим интеллектом – четырнадцать.
– Гм. А как ты легализуешь этого пиндоса?
– Да есть там один дурачок юродивый, глухонемой. Очень похож на Джона. Чуток его, Джона подкрасим, да и сделаем рокировочку.
– Ох, Петров смотри. Небось, сам влюбился в эту бабу, – и постучал по столу, скрюченным пальцем, ибо, не смотря на вторую молодую жизнь, страдал подагрой. – Как там вообще дела?
– Да всё на мази. Будем завозить огнемёты для стены.
– Спешить надо сроки поджимают. Есть сведения, что пиндосы на завершающей стадии. Ещё полгода и они приступят к массовым испытаниям.
– Но как им это удалось? Они же слабоумные в массе своей.
– Старые наработки. Ещё задолго до Великой Гражданской, они подошли впритык к результату, ну, а дальше методом проб и ошибок. Материала для испытаний более чем достаточно. Двенадцать миллионов подопытных кроликов. Тем более локальный эксперимент им удался. Помните эпидемию в западном Секторе? Я уж молчу об их «достижениях» на острове.
– Вы хотите сказать, что вымершее село Смэреки, их работа? Помнится, смертность тогда была до восьмидесяти процентов. Причём, все славяне и полукровки. Выжили только цыгане.
– Несомненно. Нам удалось добыть биоматериал трупов. Анализы показали, что причина смерти – заражёние химерными вирусами бешенства, гибридизированными с бактериями сибирской язвы и живущие с ними в симбиозе. Разрушают мозг, а выживших делают слабоумными. Передаётся с ветром пылью, туманом и контактным путём. Долго живёт в воздухе, плавая там за счёт нитевидных выростов. Какие там силы?
– Около двух тысяч боевых роботов устаревших конструкций. Двадцать тысяч солдат и офицеров по внешнему периметру. Роботов подавим помехами.
– По биолабораториям придётся ударить бетонобойными нейтронными фугасами, иначе не достать подземные хранилища. Есть, правда опасение, что высадятся «партнёры», – Сидоров иногда применял это устаревшее слово.
– Не высадятся. Кишка тонка. Да и не успеют.

Советник Сидоров открыл сейф, извлёк оттуда большую, вишнёвого цвета трубку, неспешно набил табаком и закурил. В душе он был сталинистом.
– Изложите обстановку подробно, – Сидорв перешёл на вы и официальный тон.
– Агент «дева Мария» провела глубокую философско-психологическую обработку своей группы, которая распространила среди обывателей слухи и легенды. Составлены списки наиболее неблагонадёжных, способных взяться за оружие. Оружие старинных образцов, винтовки Бердана и Мосина, доставлено. Легенда: аборигены нашли и вскрыли заброшенный оружейный склад.
Некоторые предсказанные для общины агентом Марией события, вскоре произойдут. Такие, как солнечное затмение, появление кометы и ураган. Вера в ангелов подорвана, ходят слухи, будто ангелы продались чертям и восстанут на Бога.
Группа «девы Марии» подымет мятеж, на подавление которого будут брошены боевые роботы, с лазерными генераторами, в местном фольклоре – черти. «Дева» остановит их движением руки, когда мы включим систему подавления. Наша задача, спровоцировать огонь на поражение со стороны внешнего гарнизона. Как только будут первые жертвы, мы, согласно статье 13, часть 1 Конституции о защите славянских соплеменников, нанесём ракетный удар и высадим десант. Подобные группы созданы и в других сёлах, но первая – ударная.
– А кто такой Батюшка?
– Бывший протестантский пастырь Денис Борисенко. Создал секту под своё учение.
Фундаментальная основа учения, будто Бог, ещё до зачатия, определяет избранных, создаёт с ними акционерные общества, а затем всю оставшуюся жизнь выступает бизнес партнёром. Посему, богатство от Бога и только для избранных. Все остальные лузеры и должны любить богатых. Любить богатых, значит, любить Бога. Секту назвал «Любимые чада Божии».
– Но это же противоречит христианскому учению. Да и в иудаизме поклонение Золотому Тельцу – тяжкий грех, – возразил старший советник Сидоров.
– Потому-то Православная Церковь и предала их анафеме. Да, так вот, Батюшка слишком рьяно исполнял главную заповедь и, в конце концов, проворовался. Был взят под стражу и получил бы лет пятьдесят тюремного заключения, не обрати на него внимания спецслужбы. Вы же знаете, как спецслужбы любят работать с подонками. – И подмигнул Сидорову. –Предложили должность колониального администратора и инсценировали побег… Но и это ещё не всё, – продолжил советник Петров. – Борисенко ввёл в учение гомосексуальный элемент. Воспользовавшись словами Иисуса Христа: «Кто смотрит на женщину с вожделением, пусть лучше вырвет себе глаз». И на основании того, что все тринадцать апостолов постоянно целовались взасос и клялись в любви, пришёл к выводу, будто Иисус Христос и его ученики, были геями.
– Ну, это вообще ни в какие рамки. Деньги, говоришь, любит… – Сидоров задумался, нервно постукивая по столу кривыми пальцами. – Копия досье у нас есть?
– Есть. Этот вариант тоже в разработке.
– Далеко пойдёшь, Петров. – В голосе начальника скользнула, едва уловимая нотка соперничества. – Если не наломаешь дров, конечно.

Да, шантаж с подкупом, тоже входили в план. Как дополнение. Если Батюшка призовет свою паству к подавлению «восстания ангелов» и объявит Олесю Невестой Божией, успех гарантирован на сто процентов.
               
Юродивый

Его звали Козик. Настоящего имени никто не знал. А может быть забыли. Так же, как забыли, когда и откуда он пришёл. Он поселился в землянке, выращивал и пас коз, и целыми днями играл на козобасе* – гибриде дырявого ведра и коромысла с натянутыми между ними проводами – струнами. Откуда прозвище, Козик, тоже не помнили. Может от коз, может от козобаса, а возможно, от казака, коим он сам себя называл, пока не онемел. Поначалу Козик много рассказывал о своих путешествиях. Будто бы сам он пришёл с острова на большой реке, где жили казаки, а его предки спустились с гор и поселились в городе. Городом Козик называл очень большое село в несколько тысяч дворов и с хатами, стоящими одна на другой и под одной крышей. Как такое могло быть, никто не верил. И уж совсем не верили, что крыши были не из соломы, а из настоящего железа. Весь город обогревала одна общая печка и освещала одна общая лампа. Еда продавалась в магазинах, и её было так много, что казалось, хватит на всю жизнь. Люди ездили на приручённых чертях по каменным дорогам. Сам он этого города не видел, ему о нём рассказывал дед. Будто бы, во время Великой Гражданской Войны, в город хлынули толпы из сёл и с гор, разломали печку, погасили лампу и разобрали дороги на сараи для коров и свиней. Хаты никто не белил и не мазал. Крыши не ремонтировал, они прохудились, и город начал разрушаться. Но самое страшное, что в магазинах закончилась еда. И начался обратный путь. Люди покидали город, возвращаясь в сёла и в горы. Деду некуда было вернуться, хату он продал. И он побрел, куда глаза глядят. А глаза глядели, туда, откуда вставало Солнце.

Шёл долго, всю весну и всё лето. Питался корешками, съедобными травами, мышами, ящерками, лягушками, просил милостыню, подрабатывал у зажиточных хозяев. И однажды, заночевав в богатом селе, подслушал разговор за забором, под которым спал.
– Э, кумэ, обрыдло мене така житуха. Жинка зовсим запилила. Диты спину всю изгрызли, – послышался обиженный голос из-за забора.– Подамси ко я в козаки. Наш Батюшка говорил, что охрану там набирають, какую-то амбалутарию сторожуваты. Харчоваты будуть, одягнуть, шаблюку с мушкетом дадуть. Чого ще трэба. Мабудь тай ты зи мною?
– Ни, кумэ, пробач. В мэнэ господарство. Жинка лагидная. Грошенятки водятся. Диток в люди трэба выводиты. Ни, ни пийду.
Тут у деда в голове что-то хрустнуло, и решил он установить круглосуточную слежку. Благо дело, жил первый кум на окраине села. Неделю следил. Ночью воровал картошку, да так умело, что никто и не догадался. Подкопает куст так, что заметно, только тогда, когда завянет ботва. Сколько раз наблюдал, как хозяева копали вокруг, чтобы обнаружить нору крота и поставить там кротобойку.

И вот однажды, в предрассветных сумерках увидел, как через плетень огорода перелез длинный тощий мужичонка, и крадущейся походкой, постоянно озираясь, направился в сторону ближайшего перелеска. Ну и дед за ним. Целый день шёл. Заночевали в стогах сена. Утром, ещё затемно, дед ушёл немного вперёд по дороге и принялся ждать, когда на неё выйдет тощий мужичонка. Надоело крадучись следить. Сел на пенёк, развязал котомку и достал из неё самоё дорогое, что осталось в его жизни. Шмат сала, завёрнутый в холщёвую тряпочку – свой неприкосновенный запас. Но вот, с первыми лучами Солнца показался предмет его слежки.
– Панове добродию, а не буде у вас ножичка?– Спросил, как только мужичонка поравнялся с ним на дороге.
Мужичонка бросил хищный взгляд на сало и глаза его засияли маслянистым блеском.
– Есть, есть ножичек, как не быть, – возбуждённо заверещал путник. – Что это у тебя, неужто сало? А дашь попробовать?
– Дам, садись рядом. Куда путь держим?
– Тай у козаки подавси. Чоловики там потрибни.
– А мэнэ из собою визьмэш? Я харчи могу добуваты, тай, увдвох весилише.
– Визьму. Чого ж не взяты? Тебе як клычуть?
– Володар.
– Ну, а мэнэ, Грицко.
Хитрый был дед, но и он влип. Попал вместо казацкой вольности в концлагерь.

В аккурат, к бабьему лету, прибыли, наконец.
С высокого берега Большой Реки узрели в дымке тумана очертания большого острова, вытянутого вдоль течения, будто баржа плоскодонка. По обе стороны, два чолна с гармадами, а по центру город. Почти такой, как тот, что покинул дед, только белый и немного поменьше. Решили не спешить, хоть животы и подвело, но все же решили понаблюдать. Смотрели, смотрели, да и устали, разморились на не злом осеннем Солнышке и как-то незаметно вздремнули. Так бы и проспали до следующего утра, не разбуди их твёрдые удары под рёбра. Подскочили было разом, да не вышло. Повалили, связали, надели на головы мешки и затолкали в какой-то железный ящик с колёсами.

Так оказались дед с Грицком в бутсугарне*. Что там с ними делали, дед рассказывать не любил. Били, конечно, кололи иголками, после чего они становились такими говорливыми, что не останавливались ни днём, ни ночью. И всё спрашивали, кто их послал. Но так ничего и не добившись, привели в белую горницу. Там за столом двое. Один в обляпанной чем-то одёжке (кумухляжем называется), другой в белой спиднице*. Похожие оба, морды лошадиные и глаза навыкате.
– Не нашли мы вашей вины, – говорит обляпанный, – а нашли уйму болячек. Поэтому вас заберёт доктор, – кивнул в сторону того, что в белой спиднице. – Будет вас лечить. Но вы нам задолжали много денег. Вот список оказанных вам услуг. – И давай читать. – Услуги лучших специалистов по развязыванию языков, средства по контролю над памятью, проживание, вода, еда, тепло, охрана и много чего ещё.

И попали они в «крольчатник», как называли большую хату на самом острове за высоким забором с тремя рядами колючей проволоки. Таких хат было несколько, в одних лечили мужиков, в других баб. Все доктора ходили в белых спидницах, иногда, когда проводили «экскрименты», одевались в рубахи, сшитые вместе с шароварами и маски с окулярами. Говорили на чудной мове, будто по-кошачьи.

Но дед её уже немного понимал.

Многие в хате помирали, но бывали случаи, когда мор поражал все хаты и мужские, и женские. Так, однажды вымерло половина их хаты, дед выжил чудом. Вот после этого его и отпустили на волю. Ну, воля, это как понимать. За время лечения, дед ещё больше задолжал, так, что расплатиться не мог за всю оставшуюся жизнь и поэтому ему разрешили завести семью, чтобы долг лёг на детёй и внуков. До четвёртого колена, как говорит Бог. Дед устроился работать на стройке и женился. Своих родителей Козик помнил смутно, они прожили недолго, попали в очередной мор, померли, а его самого вырастил дед. К концу своей жизни, дедусь много чего понял. Он был, отнюдь не дурак. Подслушанные разговоры, сплетни, пересуды, навели на мысль, что они, действительно – кролики и над ними ставят опыты.
– Унучек, – часто говорил дед, – когда вырастешь, ты должен отсюдова тикаты.

И он сбежал. Зная, что за ним вышлют погоню с собаками, украл у соседа обувку, переплыл реку, утопил свои шкарпетки и переобулся в чужие. Собаки след потеряли.

Так и появился Козик в Старых Поворотах. Поначалу много рассказывал, но ему никто не верил, крутили пальцем у виска и откровенно насмехались. И Козик замолчал. Однажды и навсегда. С тех пор его и считали, кто юродивым, а кто блаженным.

Вот этого Козика и решили подменить Джоном.

Том

Было очередное скучное дежурство. Сержант по имени Том сидел перед монитором, тупо уставившись в экран. После того, как какие-то идиоты просверлили стену, было решено установить камеры видеонаблюдения. Сюда Тома перевели совсем недавно из Западного Сектора, где он умудрился подхватить какую-то заразу, долго болел, но всё – же выжил.
Да, сержант Том Спойлер - тот самый Том, бывший сожитель Джона. После бегства своего партнёра из Старых Поворотов, вернувшись в Нью Вавилон, он долго не мог прийти в себя, запил и присел на наркотики. Все любовники не устраивали Тома. Раздражала глупость и примитивизм. Их не только не интересно было слушать, но даже, не о чем поговорить. Последним был Гарик. И ничего, что он часто изменял. Как-никак, брачного контракта они не заключали. И может быть, и создали бы семью, не явись Гарик однажды в стельку пьяный и в кружевных женских трусах. А когда очухался под утро, Том вылил на его похмельную голову весь свой гнев.
– Откуда на тебе эта штука!? – Орал Том, тыкая пальцем в женские трусы. – Ты, что трахался с бабами? Ты – бисексуал?
– Нет, Том. Меня изнасиловали.
– Не ври. Изнасиловали, напоили и одели в бабские трусы!? – И с этими словами, поднял валявшиеся на полу, брюки и обшарил карманы. Они были пусты.
– Где деньги? Вчера у тебя было двести долларов.
– Ограбили.
– Тогда звони в полицию.
– Не буду.
– Значит, я позвоню – И потянулся к телефону.
– Не надо, Том, – испугался Гарик. – Будут большие проблемы.
– Ах, вон оно, как. Уходи. Чтобы духа твоего и бабьего, здесь не было.
Ко всем прочим бедам, Том попал в кабалу. Жил в кредит, как и все остальные. Заложил всё, что у него было, даже старую развалину, ДЮКа. Но не беда, так живут все. Беда позвонила в дверь утром того злополучного вторника.
– Майкл О* Нил, – представился молодой человек в костюме и при галстуке. – Представитель банка «Сити Кэпитал». У нас к вам ряд вопросов, сэр. Скажите, вы расторгли брачный договор с мистером Джоном Ян Смитом?
– Нет, господин, Майкл. Я думаю, Джон вернётся.
– Вернётся или не вернётся, не имеет значения. Прошло два года, как он пропал без вести. По закону, он считается умершим и все его долги по кредитам ложатся на супруга. Вы являетесь таковым.
– Я у вас ничего не брал.
– И это не имеет значения. Ваш супруг взял кредит под залог своих органов. Проценты и долг не погашал, в результате чего с пенёй набежала следующая сумма… – От услышанного Джону сделалось дурно.
– Поэтому у вас есть два выхода, немедленно вернуть часть долга, проценты и набежавшую пеню. Или…
– Но у меня нет таких денег, – Том был ошеломлён.
– Это ваши проблемы. Но вы не дослушали… Или мы разберём вас на органы. Вместо вашего бывшего супруга. – И явно наслаждаясь произведённым эффектом, снисходительно добавил. – Но мы можем пойти вам на встречу. Вы поступите полностью в наше распоряжение.
– Как так, полностью?
– Полностью, значит полностью. Мы отправим вас туда, куда захотим, и делать вы будете, то, что нужно нам. Например, на рудники.
– Я не могу и не умею работать.
– У нас здесь никто не умеет работать. Но мы можем вам предложить лучший вариант. В армию. Еда, проживание, обмундирование за госчёт, а денежное довольствие пойдёт в уплату долга.
– Но я никогда не держал в руках ружьё и не знаю, откуда стреляет эта штука.
– Ничего, там научат. К тому же у вас не будет проблем с половыми партнёрами. Может, ещё раз выйдете замуж.
Так Том попал в армию.

Сержант по имени Том, сидел перед монитором, тупо уставившись в экран. До конца дежурства оставалось полчаса. И вдруг завыла сирена. Не как по учебному, а очень громко, нагло и на разные голоса. Такого никогда не было. Тот час послышался топот бегущих ног, дверь дежурки резко распахнулась и лейтенант Буш сухо бросил на ходу, – сержант, в оружейную, тревога!

На плацу уже строились, бряцая оружием.
– За стеной бунт. Всем проверить оружие, получить летунцы и следовать за мной. – Лейтенант Буш, был немногословен.

*Козобас – примитивный гуцульский музыкальный инструмент.
*Бутсугарня – помещение для допросов.
*Спидница – ночная рубашка.
Бунт
Поздним вечером, когда первая звезда появляется на небе, Джон и Олеся снова летели, но на сей раз, в холодной ноябрьской мгле. Но теперь, в обратном направлении и каждый при своём летунце.

– Козик заговорил! Козик заговорил! – пронеслось ветром по селу. – Верно, Олеся предсказала. Завтра все на Майдан!

Козик, заросший густой бородой так, что торчал один только нос, поднялся на помост для ангелов.
– Дорогие сельчане, у меня плохой новость. Бог узналь, что черти готовит бунт и некоторый ангел на их сторона. Какой, он ещё не знает, отступники умеют притворяться. Завтра всё будет понятно. Понятно, кто пойдёт вместе с чертям. Батюшка взят под стражу, он на их сторона. Все, кто хочет помочь Богу, получат мушкеты, подходите к возам за Сельрадой. –
«Козик» говорил странно, запинаясь и немного коверкая слова. Должно быть, забыл их за годы молчания.

Поначалу толпа онемела, а потом, так же молча начала таять на глазах, устремляясь к своим хатам, где и попряталась, задвинув все засовы. Осталось, переминаясь с ноги на ногу, около десятка мужиков.
– Эх, неправильно ты сказал. – Глядя на «Козика» из-под нависших бровей, укорил один из мужиков. – Надо было грошей им предложить. Дашь им грошей, пойдём по селу. Может, и наскребём ещё десяток – другой душ.

Так оно и получилось. Раздали несколько десятков старых ружей, обучили, как с ними обращаться и заперли в Сельраде до утра, выдав небольшое количества денег и самогонки.
– Это вам задаток, – сказали. – Завтра получите остальное.

И вот и наступило Завтра.
Стену в разных местах забросали камнями. Стена взвыла. Черти появились, как всегда, неожиданно, будто из-под земли, и выстраиваясь в шахматном порядке, двинулись к селу, обходя его с двух сторон. Яркие, короткие лучи прорезали утренние сумерки. Загорелась одна из крыш хаты, той, что на окраине. Жалобно мыча, рухнула корова. Круглая дырочка в её боку, дымилась. Взвыли собаки. Мужики с «мушкетами», лёжа за мешками с песком, истово крестились.

А тем временем черти, окружив село, сжимали кольцо. В небе зависло что-то, напоминающее колесо от телеги. Мужики за мешками с песком открыли недружный огонь из ржавых ружей, когда один из них, перемахнув через укрытие, бросился со всех ног к своей горящей хате. Но, не пробежав и трёх шагов, словно споткнувшись, рухнул на землю.

Черти неумолимо приближались, будто отмахиваясь от пуль, как от назойливых комаров. Задымилось и лопнуло несколько мешков, и из них посыпался песок. Мужик, не успевший спрятаться, тоже задымился и развалился пополам. Казалось – это конец. Ничто не сможет остановить лавину. Как вдруг запахло грозой, в кожу впились миллионы незримых иголок, волосы на мужиках встали дыбом и затрещали, будто шерсть чёрного кота перед грозой. И тотчас, все черти, до одного, застыли в нелепых позах, а колесо, свалившись с неба, взорвалось, осыпая обломками дворы крайних домов.
– Ну, вот и всё. С этими покончено. – Олеся опустила руку и спрятала в карман свою «табакерку». – Синхронно сработали. Молодцы ребята из РЭБ.
– Жаль местные попрятались, никто не увидел «чудо», – огорчился «Козик», одетый в камуфляж.
– Наша «армия» всё видела, – Леся кивнула в сторону, выглядывающих из-за уцелевших мешков мужиков.
– Этого достаточно. А вот и они…

На горизонте показалась туча, быстро приближаясь, превращаясь в стаю саранчи, затем птиц и, в конце концов, обрела облик тысяч летунцов.
– Твою мать! – Вырвалось у лейтенанта, летевшего рядом с Томом. – Похоже, у нас проблемы, и указал на застывших роботов. И тот час в его наушнике раздался голос, но Том за шумом ветра не уловил слова, кроме: «Есть, сэр».
– Они подавили роботов. Штурм сходу, отменяется. Приказано, высадка за рапсовым полем. Надо перегруппироваться. Передай дальше.

Их отделение приземлилось за полем в небольшой ложбинке. Построились.
– Слушай мою команду, – голос лейтенанта слегка дрожал. – Ждём дальнейших приказаний, а вы, сержант, возьмите двоих и ползком к селу. Надо разведать их силы.
И они поползли. Колючки впивались в тело, мелкие камешки обдирали колени, было очень не комфортно. К такому Том не привык и как только они выползли из поля зрения лейтенанта Буша, Том и его команда, встали на ноги и продолжили путь, пригибаясь к земле, когда справа послышался подозрительный звук. Том приложил палец к губам и жестами приказал своим напарникам посмотреть, что там, вернуться и доложить.

А тем временем, почти встречным курсом, двигались двое. Высокий, заросший бородой мужчина в камуфляже, и молодая стройная женщина, с выбившейся из под берета, ярко рыжей чёлкой.
– Леся, ты иди, я немного задержусь. Я тебя догоню.
Джон отстал на пару шагов, расстегнул ширинку, с облегчением помочился и быстрым шагом нагонял Олесю.

Том узнал её по ярко рыжей шевелюре. Это она! Она, гадина увела Джона. Том вскинул винтовку и нажал спуск. Сухо щёлкнул боёк. Осечка. Том передёрнул затвор, выбросил патрон и снова вскинул винтовку. Всё продолжалось не более секунды. Как в замедленном кадре, Олеся потянулась к кобуре…
Свадебный подарок

Том узнал её по ярко рыжей шевелюре. Это она! Она, гадина увела Джона. Том вскинул винтовку и нажал спуск. Сухо щёлкнул боёк. Осечка. Том передёрнул затвор, выбросил патрон и снова вскинул винтовку. Всё продолжалось не более секунды. Как в замедленном кадре, Олеся потянулась к кобуре…

Джон успел. Он толкнул Лесю со всего разбега и та, как на подрезанных ногах, вмиг очутилась на земле.
– Том, не стреляй, это я Дж… , – но было поздно, палец на крючке дрогнул и этого оказалось достаточно, чтобы привести в действие убийственный механизм. Мощная волна направленного выстрела, ударила по барабанным перепонкам. Последнее, что Джон почувствовал, как стало горячо в груди.
Олеся, лёжа на левом боку, выстрелила несколько раз, не целясь, нажимая на спусковой крючок, пока не кончилась обойма. Тома отшвырнуло назад, по телу расплывались красные пятна, он согнулся пополам и медленно, будто нехотя осел на землю.
Джон лежал навзничь, глядя в небо, широко открытыми глазами. Правое веко чуть подрагивало.
– "Жив», – мелькнула в голове короткая мысль. Но одного взгляда было достаточно, чтобы понять: «Нет, это не так». Пуля прошла, точно там, где по инерции, ещё продолжалось биться сердце. Но с каждым ударом его биение становились всё реже и тише.
– Джон, миленький не умирай! Прошу тебя. – Олеся сидела на земле боком, сжимая его голову, и причитала: «Ты помнишь, соколик, что надо ответить даме? И трижды поцеловать».
И даже не слышала шум винтов штурмовых вертолётов.

В таком виде и застал её советник Петров.
– Это всё из-за вас! Мне нужен Джон. Верните мне Джона!
– Я не Господь Бог, мёртвых не воскрешаю. Но могу вам его заменить. Не убивайтесь так сударыня, мы мужики того не стоим.
– Да пошёл ты нах. Это ты втянул нас в ваши разборки. Лучше бы я ****овала в Старых Поворотах. Верни мне Джона!
– Ну, если он вам так необходим, что вы отвергли даже меня, – перебил её стенания советник, даже сейчас не изменяя своему ироническому тону, – что ж, Джона вам не вернуть, а вот его клон… есть шанс. Только вам придётся долго ждать, пока из клона вырастят Джона. Но и эта проблема не самая большая… У нас запрещено клонировать людей, чей интеллект ниже девяти. А у него, как мы помним, семь.
– Я отдам Джону свои баллы. Мне не жалко.
– Не спешите, барышня. У вас останется пять мегадум и ноль дополнительной молодой жизни. К тому времени, когда вырастит из клона взрослый Джон, вы придёте к предклимактерическому возрасту. Вы хотите быть мамой Джона? К тому же глупой мамой.
– Мне всё равно, хоть мамой, хоть бабушкой.
– Леся, – он сжал её руку так, что она вскрикнула. – Леся, я отдам вам один свой мегадум. Пусть это будет моим свадебным подарком. Но больше не просите. Всё равно не дам. Правда, мне придётся долго и упорно работать, чтобы наверстать упущенное. Надеюсь, вы мне поможете. Не так ли?
– Советник, – Олеся опешила от такой щедрости, – я даже не знаю вашего имени.
– Зовите меня, Алексей, вскоре мы будем, почти что родственники. И не надо благодарностей, достаточно, что мои предки будут довольны.
– А кто ваши предки?
– Волконские. Ну, хватит болтовни, вызываю скоростной вертолёт, пока мозг не остыл. Вы же зажмите его голову между ног, теплее будет.
На мгновение небо стало ослепительно ярким, превратив ночь в яростный июньский полдень. Его прорезали полосы, вернее обрывки полос, будто включилась сотня мощных прожекторов. Но их лучи не были прямыми, а слегка изогнутыми, словно свет утратил способность прямолинейного движения. А через долю секунды, мир погрузился в абсолютную черноту, такую, что не стало видно не только своей руки, но даже не слышно звуков. Казалось, от света, заложило уши. Тем не менее, будто в густом тумане, Олеся услышала.
– Субсветовые пошли, – с нескрываемым восхищением произнёс советник. – Держу пари, что вот сейчас, одна из них накрыла ту лабораторию, из которой сбежал ваш Козик.
– Что значит, субсветовые?
– То и значит. Ракеты, девушка. Ракеты со скоростью, близкой к скорости света.
– Но это, же невозможно, они должны сгореть в первые, же секунды.
– У них нет никаких секунд. Сгореть не успеют.
– Как так, что значит, не успеют?
– Вы когда-нибудь доставали горящий уголь из костра? Если нет, поверьте на слово, это очень просто, нужно  сделать это так быстро, чтобы не успеть обжечься. Вы поняли мою мысль? К тому же, согласно теории Эйнштейна, внутреннее время при движении на больших скоростях идёт медленнее, чем наружное. Выводы делайте сами.
Звука можете не ждать, он придёт минут через десять, если вообще придёт. В любом случае, к тому времени нас заберёт санитарный вертолёт.
Вот так бы и закончилась эта правдивая история, если бы…
 Эпилог

Прошло ровно две недели после описанных событий.

Он открыл глаза, едва, с помощью пальцев, разлепив веки. Втянул воздух. Воняло аптекой и ещё чем-то больничным. Обвёл глазами вокруг. Крошечная комната, размером с большой гробик, белые стены, белый потолок. На окне решётка. Ощупал тело, оно было туго стянуто. «Бинты», – промелькнула мысль, и он начал потихоньку вспоминать. И первое, что он вспомнил – перекошенное яростью, женское лицо под оранжевой чёлкой с расширенными зрачками и чёрный глаз пистолета, разросшийся вдруг, до размеров чёрной дыры…

А в это же самое время, рядом за стеной офицер распекал рыжеволосую стройную девушку, одетую в камуфляж. И если бы Он имел возможность подслушать, услышал бы следующие слова:
– Какие же вы, всё-таки, женщины легкомысленные, – ворчал офицер, ну как, скажите как, вы могли перепутать обойму с боевыми патронами с обоймой для травматического пистолета? Ваше счастье, что вы успели всадить в него все девять пуль.
– Но благодаря моей ошибке, мы получили ценного языка, – оправдывалась девушка.
– Ах, Олеся, Олеся, с какой радостью я бы отправил вас на конюшню. Впрочем, это предстоит совершить не мне. – Он ухмыльнулся. – К сожалению. Извольте ознакомиться, – и протянул два свёртка бумаги, скреплённых сургучными печатями.

«Приказ за № ……….1, – прочитала Олеся на гербовой бумаге: «Согласно положению о рангах и в связи с проявленной смелостью и находчивостью, наградить крестом на погоны и присвоить звание младшего советника с одним дополнительным сроком молодой жизни».

«Приказ № ……………2. Согласно  уставу… и положению о наказаниях…, и в связи с проявленной халатностью, назначить наказание двадцатью ударами розог по обнажённым ягодицам».

 – Впрочем, вы можете отказаться, – молвил советник, смерив Олесю долгим, испытующим взглядом, – у нас гуманные законы. Пишите рапорт и вам заменят наказание. Десять розог соответствуют одному году лишения свободы. Дать ручку и бумагу? Но я, почему-то уверен, что вы предпочтёте несколько неприятных минут, двум годам отнятой жизни.
 – Не надо, лучше на свободе, даже с поротым задом. Вы абсолютно правы. Как-нибудь другим разом.