В девяностые годы прошлого ХХ века славный город Выборг представлял собой
печальное зрелище. От многих домов еще допетровской средневековой архитектуры и
красивых, в стиле финского модерна зданий, остались лишь голые стены. Эти
опустевшие руины с зияющими дырами окон продолжали жить своей скорбной угасающей
жизнью, и с молчаливым зовом о помощи взирали на редких прохожих, пробиравшихся
по прежде мощеным, а теперь вдрызг разбитым старым узким и кривым улочкам и
площадям города. Эти, прежде красивые и богатые дома быстро разрушались и еще
быстрее загаживались завезенным сюда необустроенным российским людом,
вытеснившим прежних горожан финнов и шведов. Полуразрушенный город не спешили
восстанавливать, и Выборг выглядел так, будто война обожгла его не добрых
пятьдесят лет назад, а буквально вчера. Казалось, время остановилось в нем, и
исторический центр города, который в любом европейском городе был бы центром
притяжения туристов, стоял полуразрушенным: в оспинах и шрамах от многочисленных
пуль и снарядов, обрушившихся на него. Облупившиеся остатки лепнины отслоились
и угрожающе нависали над щербатыми в выбоинах тротуарами, по которым изредка
пробегали прохожие, кутающиеся в осенние плащи и куртки.
Володя Мальцев был в Выборге первый раз, но ему было не до экскурсий. Один
единственный вопрос: «Что же я творю?» не выходил из его головы и сверлил мозг.
Двадцатилетний парень, недоучившийся студент, выгнанный из ЛГУ из-за конфликта
на военной кафедры, очертя голову ринулся в бега после того как проигнорировал
повестку в военкомат, а затем чудом избежал принудительного привода в это
чистилище между войной и миром. Он был неподалёку, когда увидел, что к их дому
подъехал милицейский воронок, и в подъезд забежал военный в сопровождении двух
милиционеров. Сомнений не было – приехали за ним. Тогда-то Володя и принял
импульсивное решение бежать. Тогда у него была лишь одна цель – уйти от погони.
В тот критический момент он не был готов к такому повороту событий. На его
счастье рядом был хороший знакомый: спивающийся бывший научный сотрудник
секретного – пересекретного НИИ, подвизающийся на местном рынке тем, что чинил
всякую всячину от дешевой бижутерии до электропроводки. Семеныч, а так его
звали все, и посоветовал Владимиру бежать в Выборг, дал немного денег и
контактный телефон: «Спросишь Екатерину Дмитриевну, Она поможет»
Всю дорогу до Выборга, трясясь в электричках, Владимир сидел, зажав, как
школьник, в кулаке записку с заветным номером. Он снова и снова решал для себя
сложную дилемму: либо тотчас развернуться и двинуться прямиком в военкомат
сдаваться, либо, всё-таки, сначала доехать, и позвонить по этому номеру. Вся
его прежняя жизнь, весь его опыт выживания в условиях дикого капитализма,
обрушившего на то, что называлось СССР, подсказывали не сдаваться, и
использовать малейшую возможность для достижения своей цели – откосить от армии
и очень даже реальной перспективы оказаться на чеченской войне. Но не менее
настойчиво сознание будоражило понимания того, что ему теперь придется
неизвестно где и как долго скрываться, а столь привычная для него прежняя жизнь
навсегда закончилась: «Я же не колобок, чтобы бегать всю жизнь до неминуемого
драматического конца»
Всё же природный оптимизм победил, и он решил, что попробует встать на зыбкую
и скользкую тропу беглеца. Он позвонит по этому телефону и посмотрит, что
будет дальше. В крайнем случае, тут же сядет на поезд и вечером уже будет дома.
А завтра – послезавтра направится в военкомат – под фанфары. Пойти сдаваться в
военкомат никогда не поздно. Пара дней у него есть.
В общем, - решил беглец, - семь бед, один ответ. Дальше фронта не сошлют.
Последний аргумент показался ему наиболее убедительным и приехав, он прямо с
вокзала снял трубку телефона - автомата.
- Алло, Екатерину Дмитриевну, пожалуйста.
Его звонка ждали. Встреча была назначена у Часовой башни. Символ города –
обветшалая Часовая башня XV века была ярким примером попыток хоть как-то
залатать пробоины главной достопримечательности Выборга. В проемах голых
обшарпанных стен с облезшей штукатуркой кое-где появился новодел: хлипкие
перильца, а на фасаде красовались несоразмерно большие часы с намертво
застывшими стрелками. Эти часы, как образ застывшего времени, вновь напомнили
Владимиру о его бедственном положении. Худой длинноволосый парень, чем-то
похожий на итальянских футболистов, зябко поёживался в своей модной легкой
джинсовой куртке под порывами балтийского ветра с мелким дождем, нудно сыпящим
с покрытого облаками хмурого неба. Настроение было подстать природе –
унылое.
К счастью, ждать спасительницу долго не пришлось. Его окликнула немолодая
уже женщина, которая без лишних вопросов повела Володю к его новому пристанищу.
Было похоже, что она знала что делала, это импонировало, и Владимир послушно
следовал за ней. Некоторое время они шли молча. Первой заговорила Екатерина
Дмитриевна.
- Илья сказал, что тебе надо откосить от армии. Это так? Рассказывай, только
без соплей и четко. У нас много дел, а мне некогда.
«Ну, надо же», - не без юмора, несмотря на весь драматизм ситуации, подумал
юноша, У Семеныча оказывается и имя есть. Значит Илья Семенович. Ну хорошо, буду
знать.
- Да, все так, - произнес он вслух. – В армию мне не с руки.
- Понятно. Когда пришла повестка? Ты ее сам получил? Расписался?
- Повестка пришла по почте. Мать достала ее из почтового ящика…
Договорить он не успел. Женщина перебила его.
- Когда это было?
- Дня три тому назад.
- Так, сегодня 30 сентября. Запоминай: 23-го ты отправился в лодочный поход,
там ударился головой, и мы тебя положили в больницу с сотрясением мозга.
Полежишь у нас недельку, и мы тебя выпишем с правильной справкой. Пойдешь с
ней в военкомат. Если не будешь в военкомате права качать, получишь белый
билет.
- Всё понятно, здорово. Спасибо!
- Благодарить потом будешь. Мать знает, что ты у нас?
- Нет. И ей лучше не знать. Она у меня музыкант и живет в своем мире звуков.
Расколют её, если что, или мама сама проболтается. Она у меня такая, к нашей
современной жизни не особо подходит.
- Счастливая женщина, твоя мама. Живет себе в своем мире. Мне бы так, -
вздохнула она. - Хочешь, я ей позвоню? Ведь она будет волноваться. Мать есть
мать.
- Да, позвоните, пожалуйста. Скажите, что я в лодочном походе. Она поверит.
Мама у меня, вообще, доверчивая. Екатерина Дмитриевна, можно вопрос?
- Попробуй.
- А если военком будет спрашивать, с кем я в походе был, где плавал? Кто
докажет, что всё так, как я говорю?
- Да ты смотрю, соображаешь плохо, Я же объясняла: головой ударился. Ничего
не помнишь. Ну ладно, хватит болтать. Дошли уже. Добро пожаловать в больницу.
И действительно, за разговорами они покинули центр города с облезлыми, но
прежде добротными облицованными гранитом домами с нарядными фасадами. Теперь
их окружали пятиэтажные «хрущёвки» и девятиэтажки более поздней застройки. Эти
серые безликие массивы типовых невзрачных домов, призванные хоть на время
решить острый послевоенный жилищный кризис, превратили окраины Выборга с его
загадочным очарованием средневекового города – крепости в обычный провинциальный
город без архитектурных излишеств и своего собственного лица. Таких городов
много на Руси, и Выборг медленно, но верно, к сожалению, превращался в один из
них. Типовые дома – типовая больница, всё как всегда.
На пороге клиники Екатерина Дмитриевна напутствовала беглеца: «И последнее
на сегодня. Мы тебе завяжем голову. Будешь соблюдать постельный режим всю
неделю. И смотри у меня. К девчонкам не лезь, без амуров, чтобы у меня. Если
что, живо на улице окажешься, в чем пришел и без всякой справки».
Володя пролежал в стационаре неделю. Первые пару дней ему там даже нравилось:
он просто лежал, отсыпался, ничего не делал, а его к тому же тут кормили. Всю
свою сознательную жизнь он был вынужден заботится о себе сам. Отец трагически
погиб, когда Володя был совсем маленьким. Мама, Ольга Юрьевна, профессиональный
музыкант, жила скорее творчеством, чем реальной жизнью, была удивительно
непрактична и умудрялась всю свою немалую зарплату тратить на перекусы в кафе и
соседок – пенсионерок, взявших на себя не слишком хлопотливые обязанности по
уходу и кормежке маленького Вовы. Предоставленный сам себе, он с малых лет все
свободное время пропадал на небольшом рынке, в перестроечное время выросшим
возле его дома. Чем он только там не занимался: воевал с такими же как он
пацанами и с опустившимся людом за пустые бутылки и сигаретные окурки. Позже
он подменял ларечников, когда те отлучались, помогал им в их хлопотливых
делах. Если надо, то до крови дрался, отстаивая своё положение на рынке.
Постепенно отношение к нему у торгашей менялось: от Малька и Гавроша он вырос в
глазах обитателей до Владимира, и даже Эрнестовича. Так, лишь по отчеству,
обращались лишь к старожилам рынка - этой территории частного
предпринимательства – зеркала России 90-ых .
Он еще утром прощался с той суматошной, но интересной прежней жизнью, но план
Екатерины Дмитриевны оставлял надежду на возвращение к казалось навсегда
потерянным рыночным перспективам. И Владимир дал себе слово соблюдать все
озвученные Екатериной Дмитриевной правила.
Его хватило ненадолго. Пару днй он смирно лежал с обвязанной бинтом головой,
терпел, когда его кормили из ложечки, и даже научился не краснеть, когда просил
утку или судно. Вcё это время Володя находился под пристальным вниманием
женской части медицинского персонала, особенно молоденьких медсестер. «А как же,
молодой симпатичный пациент, студент из Ленинграда появился, неженатый», – это
ли не шанс уехать из неухоженного захолустья в северную столицу. По вечерам,
когда больничный персонал расходился по домам, и на вахту заступала ночная
смена, начинались визиты.
Некоторые девчонки старались подкормить его то свежими булочками, то домашним
вареньем и искренне недоумевали, почему капризный пациент отказывался от
угощений. Да, Володя очень хотел полакомиться гостинцами, но пример его матери
крепко засел в сознании, и ему хватало силы воли не принимать подарков. Ольга
Юрьевна страдала диабетом. Бесконечные перекусы в кафе, полуночные застолья
после концертов, конфеты и шоколад от благодарных учеников, сделали свое дело, и
сейчас она сидела на жесткой диете, отказываясь даже от чая с сахаром.
«Вова, у тебя плохая наследственность, - втолковывала она сыну, - запомни:
движение и отказ от сладкого, вот рецепт твоего здоровья» А какое движение может
быть у лежачего псевдобольного? Да никакого. А тут еще сдобные булочки да
варенье приносят. Сплошные углеводы. Вот и приходилось ему в очередной раз,
страдая и морщась симулировать приступ головной боли, и отказываться от
вкусняшек.
Скоро подношения прекратились, но вечернее паломничество продолжалось.
Володя был идеальным слушателем девчоночьих исповедей: не прерывал, вопросы
задавал тактичные, в душу не лез и руки не распускал. Терпеливо выслушав
очередную посетительницу, он, так же морщась и якобы страдая от боли,
интересовался кто же такая Екатерина Дмитриевна, и какие отношения у нее с
Семенычем, ой, простите, с Ильёй Семеновичем. Эти вопросы возникали у него еще
по дороге в больницу, когда его спасительница командирским тоном, выдавала ему
инструкции и предупреждала о наказании в случае его глупостей. Тогда ему хватило
ума усмирить своё любопытство. Но за два дня интерес к ней только усиливался,
ведь она ни разу не подошла к нему в палату,
Он думал, что Екатерина Дмитриевна была главврачом в больнице, ну или, в
крайнем случае, завотделения. Но нет, она была лишь телефонисткой – сидела на
больничном коммутаторе, и переставляя штекеры осуществляла связь с внешним
миром. Благодаря своему положению, она знала все и про клинику и про ее
сотрудников. Да она знала все, но никогда и никому не выдавала чужих
секретов. В маленьком городе, казалось, сохранить что-то в тайне было
невозможно, но Екатерина Дмитриевна была счастливым исключением. За это ее
ценили, уважали, ну и, конечно, начальство удовлетворило ее маленькую просьбу
подержать в больнице якобы пострадавшего в турпоходе парня и выдать ему нужную
для военкомата справку.
Навещающие его медсестрички частично удовлетворили любопытство, но про Илью
Семеновича, ничего сказать не могли – не знали его. «Молоды ещё», - решил юноша
и обратился к нянечке. Женщина предпенсионного возраста, отложив швабру, с
удовольствием рассказала историю неудавшейся любви Екатерины Дмитриевны.
Они выросли в одном дворе, вместе ходили в детский сад, сидели за одной
партой в школе, а когда пришло время, она отправилась за Ильей в Ленинград
изучать что-то, как выразилась нянечка, электрическое. Что-то между ними там
произошло, и Катя вернулась в Выборг, С тех пор она работает телефонисткой в
больнице. Замуж она не вышла, живет одна.
- А зачем ты спрашиваешь, - в свою очередь, обратилась нянечка к Володе
в надежде узнать что-то новое.
- Да, так, - уклонился он от ответа - Девчонки что-то болтали.
- Слушай их больше, вертихвосток этих, - женщина снова взялась за работу.-
Повадились к тебе ходить как на экскурсию. Грязь только разносят. Ты уж
поосторожнее с ними. Сразу разболтают, что было, и чего не было. Такие уж
мы бабы. – добавила она с усмешкой.
Теперь, когда все ответы были получены,и занять мозг было решительно нечем,
лежать в кровати стало совсем скучно. Его молодой здоровый организм протестовал
против вынужденного безделья и требовал активных действий. Он отлежал все бока,
заболела, чего с роду не было, голова, а тестерон просто зашкаливал. Нужен был
лишь повод, чтобы поднять его с постели.
И он нашёлся. В тот вечер к нему очередной раз зашла медсестра Маша из
ночной смены. Вручив ему градусник, она уселась возле его кровати так, чтобы её
голые круглые коленки, едва прикрытые коротким медицинским халатом с расчетливо
отстегнутой нижней пуговицей, торчали прямо перед его носом. Стоило Володе
слегка повернуть голову, как его взору открывался белый треугольник трусиков,
соблазнительно выглядывающий под распахнутыми полами халата.
Ну как тут удержаться? Возвращая ей градусник он. как бы нечаянно, пристроил
ладонь на ее теплое колено. Маша, скорее обрадованная, чем удивленная, слега
отодвинулась, став недоступной его шаловливым ручкам: «Температура нормальная»,
-объявила она со смешком и убежала, вполне довольная и собой и реакцией
пациента.
Когда стемнело, Володя решился на авантюру. Он встал с кровати, накинул на
себя больничный халат и отправился в коридор за приключениями. Машу он увидел
сразу. Она сидела за своим сестринским столом и что-то записывала в толстенный
журнал.
- Ну, надо - же, - встретила она его появление, - наш больной встал. Чего
скажешь, раз пришел?
- Нам бы на процедуры, - с места в разгон начал Володя.
- Какие такие процедуры? – лукаво прищурилась медсестра.
- Можно с массажа начать – не унимался юноша.
- Ишь ты, резвый какой, а ну живо в койку, - во всеуслышание осадила она его, и
тут-же в полголоса добавила, – попозже я к тебе зайду. А ты пока готовься, -
добавила она с усмешкой.
В койку так в койку. Теперь, когда его очередная победа на женском фронте
становилась реальной, включилось чувство самосохранения, и он попытался
утихомирить разыгравшиеся фантазии. Он вспомнил наказ Екатерины Дмитриевны и
предупреждение нянечки. «Разболтает, ведь точно разболтает», - подумал он о
Маше. Скольким таким случаев был он свидетелем, сколько раз судачили о нем после
его молниеносных романов, сколько раз влетал в неприятности, а тут вот снова он
готов вляпаться. «Что же я за человек - то такой, без секса и недели прожить не
могу», - чертыхаясь, ругал он себя последними словами. - «Ведь выпрут меня из
клиники, точно выпрут. И что тогда?
В палате уже был выключен свет, когда в прямоугольнике света, падающего из
коридора в дверной проем, появилась Маша. Искусительница была чуда как хороша
в своем коротком белом халатике, надетым, как определил искушенным глазом
Володя, на голое тело. Заметив, что он за ней наблюдает, она грациозной походкой
подошла и тронула его за бедро, Этого легкого касания, пусть даже и через
одеяло, хватило, чтобы горячечное желание вновь овладело им. Изнемогая и из
последних сил сдерживаясь, он буквально простонал: «Нет, не надо, голова болит».
Он отвернулся и зарылся с головой в подушку. Ему было невыносимо стыдно.
Стыдно, даже трудно сказать от чего. Толи от вранья, толи от того, что так легко
повелся на женские чары, а может быть, что обманул ожидания молодой женщины,
испугавшись несуществующей на самом деле угрозы наказания. Может напрасно
наговаривает он на Машу, ну не про все свои амурные дела она трезвонит, Да и
Екатерина Дмитриевна, возможно, не так принципиальна и строга, как ему
показалось.
Береженого и бог бережет. В этом Володя убедился буквально на следующее утро.
Насупленная Екатерина Дмитриевна не стала миндальничать. «Ну как, по****овал
вчера, балбес несчастный? Я тебя ведь предупреждала, по хорошему говорила,
предупреждала: не лезь к девчонкам – выкину из больницы без всякой справки. И с
кем шашни завел? С Машей! Да она же вторая путана у нас в Выборге. Была бы
первая, но господь умишка не дал. Теперь вся больница о тебе гудит. Срамота, и
только. Слушай, а зачем тебе в Питер возвращаться, деньги тратить? Я сейчас
прямо в наш военкомат позвоню, тебя прямо здесь и примут. Обедать уже там
будешь.
- Не было у нас ничего, Екатерина Дмитриевна, - проговорил – пролепетал в
конец поникший и приготовившийся к худшему юноша.
- Знаю, что не было. Было бы что, ты бы уже за воротами стоял. Машка,
она хоть дура – дурой, но честная. Несчастная она, если разобраться.
Она помолчала.
- Ну ладно, значит так, - поняв, что юноша достаточно напуган,
всемогущая телефонистка смягчилась и перешла к конкретике.
- С сегодняшнего дня разрешаю тебе вставать. Кушать теперь будешь в общей
столовой. Телевизор будешь смотреть вместе со всеми. Ну, и понятно, никаких
шашней, и, вообще, держи язык за зубами. Проболтаешься – сгоришь. Понял?
- Понял. Только вот, телевизор я не смотрю. Мне бы книгу поинтереснее.
- Да принесла я тебе книгу, принесла. Вот, Ильюшина любимая. Джек Лондон –
его любимый писатель. А телевизор ты ,вообще, не смотришь, или просто так,
для форсу сказал?
- Да, правда. У нас и дома то его нет, и не было никогда. Вранье там одно.
- Как жк ты новости узнаешь. А вдруг война начнется. Фильмы, концерты, про
Пугачеву то знаешь?
- Ну если война, то и так скажут, а новостей с концертами у меня на работе
полно, а Пугачева из каждого утюга поёт.
- Ну ты даешь, а газеты ты хоть читаешь?
-
- Радио иногда слушаю, ВВС. «Есть привычка на Руси ночью слушать ВВС.» Так это
про меня стишок. Читать люблю. Том Клэнси, любимый писатель Билла
Клинтона – вот он хорошо пишет.
- Слушай, интересный ты человек. Одни книги с Клинтоном читаешь, ВВС слушаешь.
Ладно, заболталась я тут с тобой. Через пару дней выпишу. Не озоруй мне!
Оставшиеся дни в больнице пролетели незаметно. Володя раньше уже читал Джека
Лондона, но сейчас с удовольствием перечитывал рассказы о приключениях суровых
и гордых искателей приключений. Стены больничной палаты как будто
раздвигались, и перед мысленным взором юноши вставали то бескрайние
заснеженные просторы Аляски, то морские штормы и кораблекрушения. Чтение с
юношества знакомых книг помогло скрасить его унылое прозябание и он уже не
страдал так сильно от вынужденного безделья.
Рано утром в день выписки Екатерина Дмитриевна торжественно вручила ему
долгожданную выписку и содержала массу подробностей о проблемах с его ушибленной
головой. Она принесла его свежевыстиранную одежду и одарила его новым – это
подарок - финским пуховиком. В Выборе уже похолодало, и пуховик пришелся
очень кстати. Вручила триста долларов: «Будешь должен». Доллары были вручены ему
на всякий случай, если вдруг военком не поверит предъявленной выписке из
больницы: «Триста баксов - это у них такса. Ты домой не заходи, топай сразу в
военкомат». Больницу юноша покинул с перевязанной для маскировки головой – тут
уж Маша постаралась. Обид из-за сорванного свидания она не испытывала:
«Телефончик свой дай, может навещу тебя в Питере». Расщедрившись, она вручила
ему еще и палку. «Палкой не размахивай. Держи ее у ноги на которую хромать
будешь».
Екатерина Дмитриевна проводили Володю до больнице. «А ведь у нас с Ильёй тоже
должен быть сын. Твоего возраста примерно, не удержала я его», - неожиданно
разоткровенничалась она, и тут же, как бы спохватившись, снова перешла на
деловой тон.
-Ты долг лично мне вернешь, при случае. Илье денег не давай, но
когда ему будет плохо, ты его бери а охапку и сюда привози. Я его приму любого.
Обещай мне!
- Обещаю.
Военком не поверил выданной справке: «А это что за маскарад? – надуманно
удивился он, разглядывая уклониста - Ну да, как всегда, сотрясение мозга.
Сколько же я таких справок перечитал. Я тебя в Бехтеревский Институт Мозга
отправлю на переосвидетельство».
Как и предполагала Екатерина Дмитриевна, триста баксов изменили настроение
военкома: «Свободен пока. Даю тебе отсрочку. Через полгода снова за тобой
придут. Готовься». Володя шел домой и не знал радоваться ему или грустить.
Отсрочка это хорошо, но что, через полгода снова раскошеливаться? Но долго
огорчатся было не в его привычках. «Выкручусь, - успокоил он себя, что-нибудь
придумаю». Он избавился от повязки и проходя мимо рынка пристроил палку у
знакомой ларечнице.
По его расчетам Ольга Юрьевна должна быть на концерте, и вечер обещал быть
спокойным: без лишних расспросов, ахов и охов. Он открыл дверь квартиры своим
ключом и обомлел: на кухне ужинал какой то весёлый парень примерно его возраста.
«Ну что уклонист, как там в бегах, несладко?» - по свойски обратился он к
юноше.